Лексико-семантическая структура мифологизмов в восточнославянском фольклоре: На материале сборников заговоров тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Бондарец, Елена Анатольевна

• Бондарец, Елена Анатольевна
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Бондарец, Елена Анатольевна

ВВЕДЕНИЕ

§ 1. Актуальность постановки проблемы.

§2. Теоретико-практическая значимость.

§3. Цель и задачи исследования.

§4. Научная новизна работы.

§5. История изучения вопроса.

§6. Источники и материалы.

§7. Методы исследования.

§8. Объем, структура и апробация работы.

ГЛАВА I

Маргинальность заговора как жанра фольклора, его апеллятивно-ономастического пространства у восточных славян

1.1. Несколько предварительных замечаний о терминопонятиях в свете исследуемой проблемы.

1.2. Проблема идентификации: заговор как текст, как речевой жанр

1.3. Эволюция проблемы мифологем в восточнославянском фольклоре.

1.4. Заговор в системе восточнославянских фольклорных жанров . 48 Краткие выводы.

ГЛАВА II

Тематическая классификация лексики русских заговорных текстов

2.1. К вопросу о таксономизации лексики в заговорах.

2.2. Лингвистическая интерпретация истории возникновения семантики восточнославянских сакральных имен (мифонимы, теонимы, реалионимы)

2.3. Локативные и темпоральные характеристики русских заговоров (географические апеллятивы и хрононимы).

2.4. Наименования астрообъектов (астронимы).

2.5. Фитонимы и зоонимы - наследие языческих культов в заговорах.

2.6. Номинации действующих лиц.

2.7. Продуктивные словообразовательные модели валидонимов (номинаций болезней).

2.8. Анимистические воззрения древних славян, воплотившиеся в номинациях действующих стихий и магических предметов.

2.9. Номинации вражеских сил (демонимы).

Краткие выводы.

ГЛАВА III

Восточнославянская мифологическая лексика - наследие древнерусской фольклорно-речевой ментальности

3.1. Украинская народно-поэтическая мифонимия.

3.2. Мифологизмы в белорусском фольклоре.

Краткие выводы.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Лексико-семантическая структура мифологизмов в восточнославянском фольклоре: На материале сборников заговоров»

Триада «мышление - речь - язык» является феноменом в развитии человеческой цивилизации, побудительной силой онтогенеза, итогом человеческой культуры. Слово, будучи эквивалентом интегральных и дифференцирующих семантических признаков реалий, программировало эволюцию человечества, стимулировало движение общества и определяло ход истории народа, т. е. выполняло миссию демиурга («В начале было Слово. И Слово было дело» [Ветхий Завет]). Лексика языка отражает генетическую связь языковой системы с картиной мира отдельно взятого индивидуума и социума в целом в диахронии. Академик В.В. Виноградов основными задачами лексикологии считал «выяснение сущности значения слова, анализ качественных изменений в структуре значения слова, анализ качественных изменений в структуре значений слов - в их историческом движении» [Виноградов 1977: 162]. В лексиконе любого языка количественное преимущество принадлежит онимии, являющейся предметом ономастики. Ономастика - «раздел языкознания, который изучает собственные имена, представляющие собой относительно консервативный пласт лексики» [Фролов 1996: 5] - предоставляет уникальную возможность реализации вышеприведенных задач.

Объектом нашего исследования является ономастическое пространство восточнославянских заговоров. Ономастическое пространство - это один из компонентов парадигмы культурно-лингвистического пространства, знаний о нем и связей с апеллятивным словарем [Фролов 2002: 114].

Заговоры как фольклорный жанр отличаются стойкостью и

W консерватизмом, сохраняют мировоззренческую архаику благодаря своей маргинальное™. Заговорные тексты представляют собой перспективный материал для изучения «языка в действии» [Потебня 1999: 40]; определения роли речи для понимания многих исторических процессов, происходящих в языке; связи речевых фактов с явлениями языка и мышления; важности речевых проявлений в процессе познания мира и номинации; формирования парадигмы культурно-лингвистического пространства, так как «язык одновременно и орудие и продукт речи» [Соссюр 1977]. Реализация магической функции речи [Киселева 1978] в форме речевого жанра заговора является частным проявлением процесса речевого воздействия. Изучение лексико-семантической структуры основной единицы заговорных текстов -мифологизма - представляет собой специфическую проблему, неразрывно связанную с глобальными процессами взаимоотношений и взаимовлияний в триаде «частное проявление речи (заговор) - речь - язык».

В связи с этим возникла необходимость обобщения и систематизации материала, создания новой, более развернутой классификации заговорных мифологизмов, переосмысления статуса апеллятивной лексики и имен собственных в заговорах, так как в мифологическом мышлении каждое слово многопланово, многозначно, представляет собой сложную иерархически организованную семантическую структуру, связанную с другими языковыми единицами. Изучение лексики в соответствии с ее дистрибуцией в композиции заговора позволит определить генеральную семантику каждой составляющей части текста, заполнить композиционную схему заговора наиболее частотными лексемами. Сравнительно-исторический анализ заговорных номенов, экскурс в историю возникновения и становления их семантики, выполненный на материале русского, украинского и белорусского языков, призван подтвердить идею действенности маргинальной мифологической лексики как одного из способов сохранения ономастического континуума восточнославянских народов.

Заявленное генеральное направление диссертационного исследования свидетельствует об актуальности избранной темы.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Бондарец, Елена Анатольевна

Заключение

Язык фольклора представляет собой сложное образование, его единицы связаны друг с другом эксплицитными семантическими отношениями. Аксиомой стало утверждение, что каждая группа фольклорных текстов характеризуется своим специфическим языком, содержит разный объем культурной информации [Виноградова 1989: 105]. Заговоры традиционно воспринимаются как тексты, реализующие основную прагматическую задачу в эстетической форме. Жанр заговора является проявлением магической функции речи, которая представляется частным случаем призывно-побудительной функции. Рабочая дефиниция заговора в уточненном варианте звучит следующим образом: заговор - словесная формула, организованная особым образом (лексически, грамматически, композиционно, ритмико-интонационно); образец эффективного целенаправленного речевого действия, порождающий положительный прагматический эффект высказывания путем реализации семантики пожелания, «которое должно непременно исполниться» [Крушевский 1876].

Словоцентрический подход к языку фольклора (от слова к тексту) ограничивает рамки исследования изучением лексико-семантической структуры языковых единиц заговора. Основополагающим понятием при описании лексики заговора является мифологизм - текстовая и речевая (ситуативная) реализация семантики архетипа (мифологемы) в данном фольклорном произведении. Мифологизм как основная единица заговорных текстов представляет собой многослойное образование, сочетает названные аспекты: прагматику, эстетику, магичность, символичность. Жанр заговора, истоки которого находятся в глубокой древности, палеолите, зафиксировал и сохранил изменения в восприятии мира предками современных славян. Анализ лексико-семантической структуры каждого мифологизма позволяет раздвинуть рамки современного восприятия слов. В лексико-семантической структуре мифологизма выделяется пять уровней: 1. Основное понятие (понятийный уровень) - ядро лексико-семантической структуры мифологизма. 2. Этимология (парадигматический уровень) - «история» лексического и семантического планов. 3. Контекст - лексические и семантические связи с другими словами (синтагматический уровень). 4. Формульность - способность образовывать устойчивые словосочетания (соединения) неразложимые по смыслу - так называемые фольклорные идиомы. 5. Соотношение конкретного мифологизма с семантикой архетипа/ мифологемы (меморативный уровень). Так, например, лексема ветер (движение потока воздуха в горизонтальном направлении), праслав., первоначально имела значение одушевленного названия ветра: *ve-tr-o (*vetrb) - «тот, кто дует, веет», «бог ветров» [Цыганенко 1970: 67; Черных 1999, I: 146]. В ст.-сл. и др.-рус. языке вВтръ, после падения слабого гласного ъ в форме им. п. появился беглый гласный е (в косв. п. его нет). На рус. почве Ъ дал е, в укр. языке - /. Следовательно, персонификация ветра имеет этимологическую подоплеку: «70 буйныхъ вЪтровъ, 70 вихоровъ и 70 вЪтровичъ и 70 выхоровичъ» [306/7, любовн. 3.]; «взмолюся тремъ вЪтрамъ, тремъ братьям: вЪтеръ Моисей, вЪтеръ луна, вЪтеръ буйный вихорь!» [307/8; любовн. 3.], «помолюся я тремъ братамъ, тремъ вЪтрамъ: первый брать, вЪтръ восточный, второй вЪтръ - западъ, третш вЪтръ -сЪверь» [308/8]. Традицию обожествления ветров подтверждают мировые аналогии - ассоциации с братьями-Бореями из греческой мифологии. В словаре В.И. Даля приводится подробная классификация ветров - по силе, по постоянству, по направлениям, зафиксированы общеупотребительные и диалектные варианты наименований ветров [Даль 1981,1: 334].

Мифологизм лексически воплощается в виде nomina propria и nomina apellativa, грамматически может существовать в единственном и множественном числах, в мужском, женском и среднем родах, в одной из форм падежной парадигмы. Установление этимона - первичного образного компонента лексемы, является одной из важных задач исследования, так как в мифологическом сознании образы окружающего мира закреплялись в метафорах, коррелятах реалий пространства. Назывная сила слова осознавалась в древности, потому наделялась особыми сакральными свойствами (слово рассматривается как элемент ноосферы).

Образный компонент вычленяется как в семантике апеллятивов, так и в структуре имен собственных («Лукоморье ср. морской берегъ, морская лука». «Лука ж. изгибъ, погибъ, кривизна, излучина; завороть рЪки, дуга; низменный и травяный или лЪсистый мысъ; поемный лугь, огибаемый рЪкою// Иногда лука принимается, обратно, въ знач. залива, затона, заводи, или это// нврс. травяная лощина, лугь» [Даль 1981, II: 272], служит базой для формирования дополнительных коннотаций. «Лукомор 'я» - морська бухта у форм1 дуги. Проте фольклорно-м1фолопчний свгг осмислюе лукомор'я i як «криве», «лукаве» море (nopiBH. апокриф1чне мюто Лукор'е, 6ic - лукавий). Це «неможливий npocTip, куди вщсилаються нещастя i хвороби» [Украшсью замовляння 1993: 208]).

Особенностью имен собственных в заговорных текстах является стремление к обобщению. Личное имя как индивидуальный знак выполняет функцию дифференциации, индивидуализации и, в то же время, идентификации: Алатырь - камень, Буян - остров, Хвалынское — море. Наблюдается явление субституции - замещение имени собственного именем нарицательным. Примеры табуирования свидетельствуют об ином процессе: камень в эпической части заговоров - только Алатырь, остров - только Буян. Таким образом, взаимодействие имен собственных и апеллятивов в заговорных текстах свидетельствует об относительной предопределенности данных языковых единиц. На уровне семантики реализуется возможность перехода из одной категории в другую.

В диахронии онимические образования обнаруживают свою генетическую и функциональную вторичность. Эволюция мифологем в восточнославянском фольклоре шла в направлении от пользы к красоте, от апеллятива - к имени.

В работе предлагается функционально-тематическая классификация лексики восточнославянских заговоров, следовательно, тематический разряд формируют имена собственные и нарицательные на паритетных началах. Выделены следующие разряды номинаций: 1. Имена христианских богов, номинации, связанные с христианской обрядовостью (теонимы). 2. Наименования, не имеющие соответствий в реальном секторе онимии или подвергшиеся народной этимологизации, метафорическому переосмыслению, фонетической трансформации (мифонимы). 3. Реальные имена персонажей или названия географических объектов (реалионимы). 4. Локативные характеристики заговорного континуума (топонимы-локусы).5.Номинации темпоральных заговорных величин (хрононимы). 6.Наименования астрообъектов (астронимы). 7. Мифозоонимы. 8. Мифофитонимы. 9. Номинации действующих лиц (мифологизмы-агенсы). 10. Наименования болезней (валидонимы). 11. Названия действующих стихий. 12. Апеллятивы, называющие действующие предметы. 13. Номинации вражеских сил (демононимы). Учитывая специфику языка фольклора, очевидно, что всякая строгая классификация будет иметь относительный характер.

Основную композиционную нагрузку в пространстве заговорного текста несут мифотопонимы - море-Океан, остров Буян, камень Алатырь. Океан представляется символом первоначального моря, водной стихии. «Идея острова - в его инакости: окруженный водой, струями остров (струя: о-стров, ср. равнозначное диалектное о-ток) в противоположность материку иное место, это носитель иного, особого, исключительного. .Тема острова перекликается с темой иной страны, иностранного», шире - иного пространства, мира [Айрапетян 1993: 244-245]. Камень представляет собой мифологическую субстанцию, наделенную сакральными свойствами. Морской пейзаж, горы, на которых действуют субъекты-посредники заговорных текстов - экзотический рельеф для славян, в силу этого переосмысленный как мифологический. «По данным лингвистики, ландшафтная зона славянской прародины - лиственные леса Центральной и Восточной Европы с их реками, поймами, болотами. Ни берега морей, ни горные области в состав прародины не входили (сер. II тыс. до н. э.)» [Рыбаков 1982: 12]. Рельеф вероятной прародины славян нашел отражение в локативных характеристиках заговорного пространства. Апеллятивные номинации («чисто поле») обладают способностью композиционно организовывать заговоры. Разряды фитонимов и зоонимов представляют особый интерес в плане контаминации совершенно разнородных явлений. Язычество и христианизация, зоолатрия и табуирование, тотемизм и абсолютная прагматика создают благоприятную почву для мифологизации образов. Единицы времени в заговорах предельно абстрактны, передают значение вневременья и всевременья. Подбор действующих предметов и атрибутов в заговорах не случаен, а обусловлен прагматической целью субъекта (в данном случае создателя или пользователя) заговорного текста (например, заговоры воинские - виды оружия; заговоры любовные - печь (на разожжение красной девицы); заговоры от истечения крови — нитка (зашивать рану) и т.д.). Первоначальные посредники заговоров - берегини и вампиры - не сохранились в текстах. Их функции перешли к святым и проявлениям нечистой силы. Постепенно выстраивалась сложная иерархическая система сил, враждебных человеку. В нее входят языческие божества (верховные боги язычества стали рассматриваться как отрицательные, а представители низших уровней мифологии, за счет своей прагматической функции более устойчивые, создавали сложные сочетания с христианской религией), а также божества, противостоящие святым. Традиционно иноземцы и их боги также относились к разряду врагов.

Лингвогеографическое единство праславян отразилось в общем, преимущественно праславянском, лексическом фонде заговоров восточных славян. Хотя лексемы имеют разное фонетическое оформление согласно законам и правилам того или иного языка, этимон един для трех языков. Антропонимные номинации в заговорных текстах представляют позднейшие наслоения, связанные с первым этапом трансформации заговоров в связи со всеобщей христианизацией культуры. В усвоении иноязычных имен собственных принимающим языком происходили следующие процессы: аферезис - Алатырь - «латырь», Иустинья - Устинья [322/4]; аферезис и протеза - Иордан - «Ярданъ» [305/6], «Ердан» [355/6], Иаков - «Яковъ» [364/4]; протеза - Адам - «Вадамъ» (белорус.) [81/159]; различного рода субституции - Козма - «Косьма», Матфей - «Матвей», Дмитрий - «Змитрш» [15/38], отпадение конечных гласных основы (апокопа) - «Егорш» - «Егоръ», «Власш» - «Власъ», «Флора» - «Флоръ» [387/3]. Интерес представляет образование названия «Хвалынское море» из Хвалисское (XII - нач. XIII в.) [292/7; 298/5; 300/7; 321/2; 323/5].

Разнообразным фонетическим трансформациям в духе народной этимологии подверглись многочисленные христианские теонимы в белорусском языке: св. София - «Сохвёя» [53/1; 55/7]; Осип - «Восип» [10/27; 23/67]; Исакий и Яков - «Сакъ и Яковъ» [61/39], «Исакгй, 1якш» [124/1], «Исаковъ и Яковъ» [61/39]; Иоанн Богослов и Креститель - «се. Иванъ богословъ храститаль Христовъ» [11/27], «Янь хрясцицель» [31/105, 130/35], полонизм «свентый Янъ» [69/94]; «Иванъ Благославъ» (общеслав.) [79/153], «св. Иванъ Ксцицелъ» [116/321]; четыре евангелиста - «чатыры вангалистыя: МатвЪй и Марка, и Лука, и Иванъ Басловъ» [1/2; 8/21; 52/193]; св. Георгий - «Геворгш вяликомученникъ побЪдоносяцъ» [64/ 58]; св. Фрол и Лавр - «св. Хролъ и св. Лаврый» [126/13]; Пантелеймон - «вяликш мучанича Панцецелимоне» [43/159], «св. Панталемоня исцалиталъ» [105/269] и мн. др.

Топонимы Святой земли также подверглись фонетической трансформации - слияние или усечение начальных гласных основы: Иерусалим - «Русалимъ» [10/27; 50/187; 125/8], Иордан - «Ярданъ» [4/11; 12/29; 85/182], «Рданъ» [67/76; 78/149], «Ирдань» [69/94]; народной этимологизации: Сионская гора / горы, Сион - «с1янъская» [3/8; 4/9; 78/152 и т.д.], «Вос1янъская» [93/219], «аянь-гора» [103/263], «Усгянъская» [130/34], подчеркивая признак сияния, имеющий божественную природу и значение. Этим признаком наделяются и другие особенности рельефа: поле - «сгянь-поле» [31/105], «с1янъское поле» [31/106]; море - «на Сгяньскомъ мори стоицъ дуб зялёный» [124/1]. Укр.: «1ди правою дорогою через Орданську ргку, на Висолянську гору» [161/116]. «Висолянська гора» - фонетический вариант Сионской / Синайской горы.

Уже в праславянский период (III - II тыс. до н. э.) разносторонние связи (военные, торговые и проч.) с другими народами отражались в языке. Межъязыковое влияние проявлялось в усвоении иноязычных слов. В праславянский период заимствование шло из иранского (Бог), германского (князь), греческого (Океан, тартар) языков.

Изменения в структуре слова имели возможность проследить на примере анализа валидонимов в русских заговорах. Важную роль при этом играют словообразовательные форманты (суффиксы), которые, согласно законам речевой аналогии, формируют парадигмы по словообразовательному подобию (каждая парадигма представляет собой список, построенный по двум-трем словообразовательным моделям).

Генеральные изменения в семантике происходили по линии расширения значения: «Ворогъ м. врагъ, недругъ, непр1ятель, супротивникъ, недоброжелатель, супостатъ, злоумышленникъ, злодЪй; нечистая сила, сатана; нечистый въ лЪсу, лЪшш// орл. знахарь, колдунъ» [Даль 1981,1: 243]. «ВЪкъ» - праслав. слово; первоначально значило «сила, здоровье», откуда далее развилось значение «проявление силы» > «время, в течение которого человек проявляет силу, работает» —> «жизнь человека», а от него понятие «длительное время», «период в 100 лет» [Цыганенко 1970: 64; Черных 1999, I: 138]: «вЪкъ по вЪку, отнынЪ и до вЪку» [332/19; 344/3; 366/11; 376/2; 391/3]; «во вЪки вЪковъ» [376/1; 381/1; 385/; 387/1; 389]. Демонстрируют расширение значения астронимы. В основе их номинации предикаты «светить» (солнце), «сиять» (звезда), «блистать» (заря), т.е. основное значение — давать свет. У месяца выделена семантика измерения - «мерить», в заговорах фиксируются фазы месяца, поэтому лексема входит и в разряд «Астронимы», и в разряд «Хронометрические координаты заговоров». В украинских заговорах, где списки-перечни, за редким исключением, отсутствуют, месяц воспринимается как «солнце» ночи.

Наблюдается смена значения слова. Культ «бабы» - богини жизни, рождения, здоровья, беременных и охотников - известен со времен каменного века, развился во времена матриархата, а в XIV - XV вв. до н. э. перерастает в культ Берегини [Рыбаков 1994: 122; Словник давньоукр. м!фологп 1993: 13]. В заговорах: «баба - вЪдунъя», «сатанина угодница».

Единство лексического фонда восточнославянских заговоров ощутимо не только в апеллятивах, но и в именах собственных. Аккумулирующую роль в этом сыграли имена христианских святых, наименования мест, священных для христианства, единые имена первых правителей славян - князя Владимира, княгини Ольги. В заговорах различной тематики они сохраняют значение избранности, первичности, царственности. Это исторически мотивированные образы, общие для всех восточных славян.

Заговоры восточных славян отличаются композиционным построением [Кляус 1997: 455-458], объемом текстов, наличием определенных начальных и финальных формул, приоритетом определенных тематических групп. Нюансы семантики очень тонкие, раскрываются в контексте. Языческий субстрат трудно выделим. Юг восточнославянской территории демонстрирует склонность к использованию небольших по объему заговоров, север тяготеет к объемным текстам, бытующим преимущественно в письменном виде. Однако восточнославянские заговоры имеют общий лексический фонд, общие образы, мотивы. Близость восточнославянских текстов предопределена исторически, так как фольклор восточных славян длительное время развивался в рамках единого культурного процесса, и онтологически: заговорные тексты считались тайным знанием, не допускающим особых видоизменений. Таким образом, благодаря своей маргинальной природе жанр заговора, равно как и его лексика выполняют стабилизирующую функцию, объединяя восточнославянскую фольклорную традицию.

204

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Бондарец, Елена Анатольевна, 2004 год

1. Аверьянова Е.В. Функциональная и семиотическая интерпретация эпической поэзии и агиографии Киевской Руси: Монография. Тюмень: Изд-во ТГУ, 2002. 232 с.

2. Авоян Р.Г. Значение в языке: Философский анализ. М.: Высшая школа, 1985. 103 с.

3. Агапкина Т.А., Топорков A.JI. К реконструкции праславянских заговоров // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. JL: Наука, 1990. С. 67-76.

4. Айрапетян В.Э. Из заметок толкователя // Славянское и балканское языкознание. Структура малых фольклорных текстов. М., 1993. С. 228-255.

5. Актуальные вопросы русской ономастики. Киев, 1988. 258 с.

6. Амроян И.Ф. Семантический и синтаксический параллелизм в славянских заговорно-заклинательных формулах // Филологические науки. 2003. №4. С. 41-50.

7. Аникин В.П. Заговоры // Русский фольклор: Учеб. пособие для филологич. специальностей вузов. М.: Высшая школа, 1987. С. 94-118.

8. Аничков Е.В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1914. 96 с.

9. Антонюк В.Г. Замовляння в мовноштонацшнш систем! украшсько1 народноТ поезп та побутовому вжитку. Автореф. дис. на здобуття наук. ст. к.ф.н. Ки'1в, 1994. 20 с.

10. Астахова А. Художественный образ и мировоззренческий элемент в заговорах. М., 1964. 124 с.

11. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избр. ст. М.: Современник, 1982.464 с.

12. Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово. М.: Сов. Россия, 1988.508с.

13. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. М.: Современный писатель, 1995.

14. Афанасьев А.Н. Происхождение мифа. М.: Индрик, 1996. 638 с.

15. Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. М.: Учпедгиз, 1957. 296 с.

16. Баденкова В.М. Власш назви в замовляннях // Ономастика та етимолопя: 36. наукових праць на честь 65-р1ччя I.M. Железняк. Кшв: Наукова думка, 1997. С. 7-8.

17. Бакшеева М.Г. Топонимическая конверсия географических апеллятивов. Автореф. дисс. .к. филол. н. Тюмень: Изд-во ТГУ, 2001. 18 с.

18. Балли Ш. Язык и жизнь. М.: Едиториал УРСС, 2003. 232 с.

19. Барташевич Г.О. Календарна обрядова поез!я бшоруЫв. До проблеми м1жетшчних i м1жжанрових зв язюв. Автореф. дис. на зд. ст. д.фшол.н. Ки1'в, 1994. 20 с.

20. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. 444 с.

21. Безруков В.И. Логико-психологический аспект значения слов типа «русалка» // Некоторые вопросы русского языкознания. Сборник 117. Вып. 7. Тюмень, 1969. С. 13-20.

22. Беларуская анамастика. Минск, 1985. 149 с.

23. Белецкий А.А. Лексикология и теория языкознания. Ономастика. Киев, 1972. 208 с.

24. Белякова С.М. Слово «время» в диалектном дискурсе // Славянские истоки словесности и культуры в Западной Сибири. Сборник статей: В 2 ч. Ч. 1. Тюмень: Изд-во ТГУ, 2001. С. 76-84.

25. Белякова С.М., Дерябина Е;В. Современное восприятие русских календарных имен // Аспекты вузовской русистики. Межвузовский сборник научно-методических статей. Тюмень: Изд-во ТГУ, 1998. С. 36-42.

26. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. 447 с.

27. Бердникова Т.А. Лексико-фразеологическое поле соматизмов. Автореф. дисс. . к. филол. н. М., 2000. 25 с.

28. Библиографический указатель литературы по русскому языкознанию. 1825-1880. Вып. III. М., 1955.

29. Бирилло Н. Белорусская антропонимия. Автореф. дисс. .д.филол.н. Минск, 1969. 21 с.

30. Блок А. Поэзия заговоров и заклинаний // Собр. соч. в 8-ми т. М.-Л., 1962. Т. 5. С. 36-65.

31. Богатюна Н. Внутр1шня форма слова як cnoci6 бачення mobhoi картини CBiTy // HayKOBi записки. Вип. XX. Сер1я: Фшолопчш науки (мовознавство). Клровоград: РВЦКДПУ iM. В. Винниченка, 1999. С. 162-168.

32. Богатырев П.Г. Заговоры // Русское народное поэтическое творчество. М., 1954.

33. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию: в 2 т. М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1963.

34. Болотов В.И. Назывная сила имени и классификация существительных в языке и речи // Восточнославянская ономастика. Исследования и материалы. М.: Наука. 1979. С. 47-58.

35. Болтаева С.В. Ритмическая организация суггестивного текста. Автореф. дисс. . к. филол. н. Екатеринбург, 2003. 24 с.

36. Бондалетов В.Д. Русская ономастика: Учебное пособие для студентов пед. ин-тов. М.: Просвещение, 1983. 224 с.

37. Бондаренко Г.Б. Идеализация действительности в украинской обрядовой поэзии // Обряды и обрядовый фольклор. М.: Наука, 1982. С. 127137.

38. Борейко В.Е. Экологические традиции, поверья, религиозные воззрения славянских и других народов. Киев, 1998. т. 1,2.

39. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М.: Учпедгиз, 1959. 623 с.

40. Валгина Н.С. Сложное синтаксическое целое // Синтаксис современного русского языка. М., 1978. С. 391-401.

41. Вартаньян Э.А. Путешествие в слово. М.-.Просвещение, 1987.208 с.

42. Вельмезова Е.В. Об именах персонажей чешского лечебного заговора // Славяноведение. 2002. № 6. С. 94-101.

43. Вельмезова Е.В. Семантика пространства лечебного заговора: к типологии формул отсылки болезни (на примере восточнославянских, чешских и французских текстов) // Вестник Московского университета. Сер.9. Филология. 1999. № 4. С. 50-60.

44. Вельмезова Е.В. Семантика пространства чешского лечебного заговора: формулы отсылки болезни // Живая старина. 2000. № 1. С. 35-36.

45. Вераванш i абрады. Народныя веды i мастацтва // Беларусы: псторыя этналапчнага вывучення: у 8 т. Т.З. Мшск: Беларусская навука, 1999. С. 348-357.

46. Вересаев В.А. Номшаци М1ф'1чних об'ектгв росшського фольклору (у зктавленш з сербським фольклором). Автореф. дис. на здобуття наук. ст. к.фшол.н. Одеса, 1993. 23 с.

47. Виноградов В.В. Лексикология и лексикография. Избр. труды. Изд-во «Наука». М., 1977. 310 с.

48. Виноградова Л.Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян. Генезис и типология колядования. М.: Наука, 1982. 255 с.

49. Виноградова Л.Н. Отражение древнеславянских мифологических представлений в «малых» формах // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. X международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М.: Наука, 1988. С. 277-288.

50. Волошина Т.А., Астапов С.Н. Языческая мифология славян. Ростов-на-Дону, изд-во «Феникс», 1996. 448 с.

51. Воропай О. ЗвичаТ нашого народу (Етнограф1чний нарис). Мюнхен, 1958. Т. 1, 2.

52. Выготский А.С. Психология искусства. М.: Искусство, 1965. 392с.

53. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. 139 с.

54. Гарант С.Л. Шляхам1 даушх вандраванняу: Пст.-тэарэт. нарыс развщця бел. паломн. лгг. XII-XVI стст. Мшск: Тэхналопя, 1999. 203 с.

55. Герберштейн С. Записки о Московии. М.: Изд-во МГУ, 1988. 429с.

56. Глинський I. Твое 1м'я твш друг. КиТв: Веселка, 1970. 223 с.

57. Глухова Н.Н. Язык марийских заговоров и молитв. Автореф. дисс. .д.филол.н. Йошкар-Ола, 1997. 45 с.

58. Голанова Е.И. Как возникают названия. М.: Просвещение, 1989.142 с.

59. Горький М. Об искусстве НСС в 30-ти т. М, 1953. Т. 27. С. 442-449.

60. Грушко Е. Энциклопедия русского знахаря. М., 2001. 496 с.

61. Губанова Г.А. Библиография русского фольклора и фольклористики: Учеб. пособие. Челябинск, 1989.

62. Гудец I. Легенди i м1фи старих слов'ян. Братислава, 1996. 117 с.

63. Даль В.И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб.: Изд-во «Литера», 1996. 480 с.

64. Данилова Н.В. Семантико-функциональная структура антропонимии в романе Шолохова «Тихий Дон». Автореф. дисс. .к.ф.н. Тюмень, 2002. 24 с.

65. Диброва Е.И. Лексико-семантическое поле и авторские проекции художественного текста // Языковая система и ее развитие во времени и пространстве. М.: Изд-во МГУ, 2001. С. 313-321.

66. Дмитриева С.И. Слово и обряд в мезенских заговорах // Обряды и обрядовый фольклор. М.: Наука, 1982. С. 36-49.

67. Древние языки в системе университетского образования: их исследование и преподавание. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001. 320 с.

68. Еремина В.И. Заговорные колыбельные песни // Фольклор и этнографическая действительность. СПб: Наука. СПб. отделение, 1992. 204 с.

69. Еремина В.И. Ритуал и фольклор. Л.:Наука. Ленингр.отд., 1991.20с.

70. Етнограф1чний зб1рник. JlbBiB, 1912. Т. 34 // Знадоби до укра'шськоУ демонолоп'ь Т. 2, вип. 2.

71. Жилинская И.А. Пространственно-временная модель мира восточных славян в языке русских и белорусских заговоров. Автореф. дисс. .к. филол. н. Минск, 1999. 22 с.

72. Журавский А.И. Словарь старобелорусского языка. Картотека // Восточнославянские языки. Источники для их изучения. М.: Наука, 1973. С.33-53.

73. Заговоры // Богатырев П.Г., Гусев В.Е., Колесницкая И.М. Русское народное творчество: Учеб. пособие для студентов гос. ун-тов и пед. ин-тов. М.: Высш. школа, 1966. С. 43-52.

74. Заговоры // Кравцов Н.И., Лазутин С.Г. Русское устное народное творчество. Учебник для филолог, ф-тов ун-тов. М.: Высш. школа, 1977. С.68-74.

75. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. 507 с.

76. Зелинский Ф. О заговорах // Сборник Харьковского историко-филологического общества. Харьков, 1897. Т. 10.

77. Зубов Н.И. Древнерусская теонимия. Проблема собственного и нарицательного. Автореф. дис. на соискание уч. ст. к.ф.н. Одесса, 1982. 27 с.

78. Зубов Н.И. Квазитеоним Род // Восточноукраинский лингвистический сборник. Вып. 1. Сб. научн. тр./ Сост. Е.С. Отин. Донецк: ДонГУ, 1994. С. 73-75.

79. Зырянов И.В. Заговор и свадебная поэзия // Фольклор и литература Урала. Вып. 2. Ученые записки, т. 147. Пермь, 1975. С. 49-81.

80. Иванов В.В. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 1. М.: Языки русской культуры, 1999. 908 с.

81. Иванов В.В. История славянских и балканских названий металлов. М.: Наука, 1983. 197 с.

82. Иванов В.В. О некоторых принципах современной науки и их приложении к семиотике малых форм фольклора // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. М., 1988.

83. Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор: Сб. ст. М.: Наука, 1993. 293 с.

84. Истрин В.А. Возникновение и развитие письма. М.: Наука, 1965.599 с.

85. Ишутин А.А. К семантике древнерусской теонимии. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. филол. н. Воронеж, 2002. 20 с.

86. Казакова I.B. Мапчныя вераванш як аснова м1фалапчнага мыслення у фальклоры // Славянсю'я культуры: пстарычны вопыт i сучасныя праблемы. Мшськ, 1996. С. 147-158.

87. Калшкш В.М. Теоретичш основи поетичноТ ономастики. Автореф. дис. на зд. наук. ст. д.ф.н. Ки'1в, 2000. 20 с.

88. Карабулатова И.С. Региональная этнолингвистика: Современная этнолингвистическая ситуация в Тюменской области (на материале топонимии). Тюмень: Изд-во ТГУ, 2001. 228 с.

89. Карпенко Ю.А. Днепр // Восточноукраинский лингвистический сборник. Вып. 1. Сб. научн. тр./ Сост. Е.С. Отин. Донецк: ДонГУ, 1994. 118 с. С. 63-66.

90. Карский Е. Заговоры // Белорусы. М., 1916. Т. 3. С. 56-89.

91. Киселева J1.A. Вопросы теории речевого воздействия. Л.: Изд-во ЛГУ, 1978. 160 с.

92. Кляус В.Л. Указатель сюжетов и сюжетных ситуаций заговорных текстов восточных и южных славян. М.: специализир. изд.-торг. предприятие «Наследие», 1997. 462 с.

93. Ковалев Г.Ф. Этнонимия древней Руси // Восточноукраинский лингвистический сборник. Вып. 1. Сб. научн. тр./ Сост. Е.С. Отин. Донецк: ДонГУ, 1994. 118 с. С. 75-76.

94. Колесник Н.С. УкраТнська фольклорна ономастика у загальнослов'янському контекст^ Конспект лекщй. Чершвцк Рута, 2000. 40с.

95. Кондратьева О.Н. Некоторые особенности концептуализации перцептивной системы человека Древней Руси (сквозь призму концептов внутреннего мира человека) // Язык. История. Культура: Сб. науч. тр. Кемерово: Графика. 2003. С. 123-129.

96. Коробка Н. «Камень на море» и камень Алатырь // «Живая старина», 1908, № 4. С. 409-426.

97. Костомаров Н.И. Славянская мифология: Историч. монографии и исследования. М.: Чарли, 1995. 685 с.

98. Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. М.: Просвещение, АО «Учебная лит-ра», 1996. 576 с.

99. Кравцов Н.И. Проблемы славянского фольклора. М.: Наука, 1972.360 с.

100. Кравцов Н.И. Славянский фольклор. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976.264 с.

101. ЮЗ.Круглов Ю.Г. Русские обрядовые песни: Учеб пособие. М.: Высш. школа, 1982. 272 с.

102. Кругляк Ю.М. 1м'я вашого мюта. Khi'b: Наукова думка, 1978. 150с.

103. Крушевский Н. Заговоры, какъ видъ русской народной поэзш. Варшава: Имп. Варшавскш ун-т, 1876.

104. Курочкин А.В. Растительная символика календарной обрядности украинцев // Обряды и обрядовый фольклор. М.: Наука, 1982. С. 138-163.

105. Л1тературна ономатика украшськоТ та росшськоТ мов. Кшв, 1992.

106. Лабу нец Н.В. Географическая лексика в диалектном терминологическом словаре // Духовные традиции славянской письменности и культуры в Сибири. Сборник статей: В 2 ч. Ч. 1. Тюмень: Изд-во ТГУ, 2002. С. 217-222.

107. Лекомцев Ю.К. Антонимический текст // Текст: семантика и структура. М., 1983. С 197-206.

108. Липинская В. Дома и стены помогают: Из народной лечебной практики.//Родина, 2000. № 5. С. 130-131.

109. Лосев А.Ф. Знак, символ, миф. М., 1982. 479 с.

110. Лукшова Т.Б. Власш назви в схщнослов'янських замовляннях // Ономастика та етимолопя: 36. наукових праць на честь 65-р1ччя 1.М. Железняк. К.: Наукова думка, 1997. С. 114-130.

111. Лукошкова О.И. Система именований персонажей в русской народной и литературной сказках I половины XIX века. Автореф. дисс. . к.филол. н. Тюмень: Изд-во ТГУ, 2000. 21 с.

112. Лютикова В.Д. Языковая личность и идиолект. Тюмень: Изд-во ТГУ, 1999. 186 с.

113. Макашина Т.С. Ильин день и Илья-пророк в народных представлениях и фольклоре восточных славян // Обряды и обрядовый фольклор. М.: Наука, 1982. С. 83-101.

114. Мансикка В. Представители злого начала в русских заговорах. СПб., 1909.

115. Маранда П., Кенгас-Маранда Э. Структурные модели в фольклоре// Зарубежные исследования по семиотике фольклора. М.: Наука, 1985. С.194-261.

116. Матезиус В. О системном грамматическом анализе // Пражский лингвистический кружок. М.: Прогресс, 1967. 559 с.

117. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Вост. лит.: Пандора-1, 2000.406 с.

118. Методы изучения лексики. Минск: Изд-во БГУ, 1975. 232 с.

119. Мечковская Н.Б. Заговор в кругу фидеистических и фольклорных жанров // Славянсшя культуры: пстарычны вопыт i сучасныя праблемы. Мшськ, 1996. С. 110-121.

120. Мечковская Н.Б. Язык и религия: Пособие для студентов гуманитарных вузов. М.: Агентство «ФАИР», 1998. 352 с.

121. Мизун Ю.В. Тайны языческой Руси. М.: Вече, 2000. 448 с.

122. Михайлова Т. А. «Заговор на долгую жизнь» попытка интерпретации (к образу «дочерей моря») // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 2000. № 2. С. 67-81.

123. Михайлова Т.А. К «грамматике» заговора (о словесной магии в древнеирландской поэтической традиции) // Вопросы языкознания. 1997. №2. С. 132-141.

124. Мищенко О.В. Лексика лесных локусов в говорах Русского Севера. Автореф. дисс. . к. филол. н. Екатеринбург, 2000. 16 с.

125. Монич Ю.В. Проблемы этимологии и семантика ритуализированных действий // Вопросы языкознания. Наука, 1998. № 1. С.97-121.

126. Москвина В.А. Письменная заговорная традиция Западной Сибири // Традиционная культура. 2003. № 1. С. 74-82.

127. Москвичева С. А. Формальная дифференциация лексико-семантических вариантов слова в русском языке. Автореф. дисс. .к.ф.н. М., 2002. 23 с.

128. Мусхелишвили Н.Л., Шрейдер Ю.А. Семантика и ритм молитвы // Вопросы языкознания, 1993, № 1.

129. Найдорф М.И. Очерки европейского мифотворчества.Одесса, 1999.

130. Невская Л.Г. Тавтология как один из способов организации фольклорного текста // Текст: семантика и структура. М., 1983. С. 192-197.

131. Никитина А.В. Русская традиционная культура: Учебное пособие для иностранцев. СПб: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2002. 340 с.

132. ИЛЬЯ (2) ветхозаветный пророк, в народной традиции повелитель грома, небесного огня, дождя, покровитель урожая и плодородия. День памяти св. Ильи - 20.VII/2.VIII. Илья - «грозный святой» СМ 2002: 201.- Игпя пророкъ (323/6, 334/19)

133. КРОВЬ (4) в народных представлениях средоточие и символ жизни, субстанция жизненной силы, обиталище души СМ 2002: 263.- въ горячую кровь (314/19)- въ кровь кипучую (316/22)- (буди не прикосливъ) отъ своей крови (349/3)- пили мою кровь (384/3)

134. КРОТ (1) хтоническое животное, занимающее пограничное положение между зверями и гадами, близкое к ласке и мыши СМ 2002: 264.- (болятъ зубы) у крота (366/10)

135. МАРЕНА, Морена (1) в зап.-слав. мифологии воплощение Смерти, персонаж ритуалов проводов зимы и встречи весны СМ 2002: 291.- Т"Ьло Маерена печень тезе (343/6)

136. МЕДВЕДЬ (4) один из главных персонажей в народных представлениях о животных. Медведь наиболее близок волку СМ 2002: 295.- (казалась бы) какъ люта медв"Ьдица (319/5)- (отдаваетъ) черному звЪрю, медвЪдю, на хребеть (369/1)- люта черная медв"Ьдица (387/1)

137. МУРАВЕЙ (1) насекомое, символика которого определяется в основном признаком множественности СМ 2002: 307.- (приводилъ) къ нимъ тму темъ черныхъ мур1евъ (321/1)