Политические репрессии против технической и педагогической интеллигенции в конце 1920 - конце 1930-х годов: по материалам Пермского региона тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Шилова, Ирина Сергеевна

• Шилова, Ирина Сергеевна
• кандидат исторических наук
• 2013

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Шилова, Ирина Сергеевна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1. РЕПРЕССИВНАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

В ОТНОШЕНИИ ТЕХНИЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ.

1.1. Репрессии в отношении специалистов.

1.2. Политика власти по отношению к новой интеллигенции

Глава 2. РЕПРЕССИИ В СФЕРЕ ОБРАЗОВАНИЯ.

2.1. Репрессивная политика в высшей школе.

2.2. Учительство как объект репрессий.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Политические репрессии против технической и педагогической интеллигенции в конце 1920 - конце 1930-х годов: по материалам Пермского региона»

Актуальность темы исследования. Для современной России в условиях построения правового государства, создания институтов гражданского общества, налаживания диалога власти и народа, значимой частью которого выступает интеллигенция, весьма актуален вопрос о месте интеллигенции в советском государстве. В постсоветское время, вплоть до наших дней, продолжается переосмысление роли и места интеллигенции в преобразованиях 1920-1930-х гг. Преследования интеллигенции в СССР, ставшие одной из трагических страниц истории нашей страны, связанные с устранением представителей интеллектуальной элиты из политической, социальной, образовательной и культурной сфер, также остаются объектом пристального внимания общества, генерируют научную и общественную дискуссию. В последние годы проявляются тенденции пересмотра оценок репрессивной политики советского государства, исходящие из весьма противоречивых посылок. Кроме того, всестороннее и объективное изучение проблемы важно для понимания процессов, происходящих в современном обществе. В связи с этим актуализируется задача изучения репрессий советского государства против интеллигенции в конце 1920-конце 1930-х гг. не только в масштабах страны, но и на региональном уровне.

Интеллигенцию после революции 1917 г. оценивали как оппозиционную социальную группу. В настоящее время точки зрения по данной проблеме неоднозначны. Несмотря на отказ большинства историков от советских идеологических схем, на появление новых документальных свидетельств, на применение новых методов исследования, еще рано говорить о свершившемся прорыве в изучении советской интеллигенции и об устоявшихся оценках.

Объект исследования - политические репрессии в СССР в конце 1920-конце 1930-х годов.

Предмет исследования - реализация политических репрессий против технической и педагогической интеллигенции в Пермском регионе в конце 1920-конце 1930-х гг.1

Под интеллигенцией понимается особая социально-профессиональная и культурная группа, с определенным образовательным уровнем (высшее или среднее специальное образование), занимающаяся сложным интеллектуальным трудом в сфере материального и духовного производства.

Хронологические рамки исследования - конец 1920-конец 1930-х гг. Нижняя временная граница определяется окончанием новой экономической политики, ростом партийно-государственного диктата, началом нового этапа репрессивной политики. Верхняя временная граница обусловлена завершением «большого террора» в стране.

Территориальные рамки в целом соответствуют современной территории Пермского края2.

К концу 1930-х годов регион включал в себя: города: Пермь, Кизел, Лысьва, Чусовой; районы: Березовский, Бардымский, Оханский, Очерский, Большесосновский, Пермско-Ильинский, Верхне-Муллинский, Пермско-Сергинский, Ворошиловский, Сивинский, Добрянский, Соликамский, Еловский, Суксунский, Карагайский, Усинский, Кишертский, Уинский, Краснокамский, Фокинский, Куединский, Частинский, Кунгурский, Чердынский, Ныробский, Черновской, Нытвенский, Чернушинский,

1 В качестве предмета исследования выступает техническая и педагогическая интеллигенция, поскольку именно данные категории интеллигенции в большей степени, нежели другие, пострадали от репрессий в Пермском регионе в 1930-е гг.

2 Обозначение «Пермский регион» в изучаемый период - понятие условное, поскольку единого административно-территориального образования под таким названием в конце 1920-конце 1930-х гг. не существовало. 3 ноября 1923 г. была создана Уральская область, г. Пермь стал окружным центром в составе Уральской области. 17 января 1934 г. область разделена на Свердловскую, Челябинскую и Обско-Иртышскую. Пермский округ, наряду с Верхне-Камским, Кунгурским и Кудымкарским, вошел в состав Свердловской области.

3 октября 1938 г. был принят Указ Верховного Совета СССР «О разделении Свердловской области РСФСР на Пермскую и Свердловскую области». Тем не менее, возможно выделить Пермский регион как совокупность административно-территориальных единиц, которые располагались географически и по административному признаку в непосредственной близости, а также исторически и экономически были тесно связаны между собой.

Сергинский, Щучье-Озерский, Ординский, Чермозский; Коми-Пермяцкий национальный округ: Гаинский, Кудымкарский, Косинский, Кочевский, Юрлинский, Юсьвинский районы1.

Общая площадь - 162,6 тыс. кв. км, численность населения по переписи 1939 г. - 2 087 тысячи человек.

Степень изученности темы. В советский период репрессивная политика власти по отношению к отдельным категориям граждан не могла стать самостоятельной темой научного исследования. Прежде всего, это связано с тем, что репрессивные меры советского государства были идеологически обоснованы и трактовались как легитимные действия властей2. В современных историографических исследованиях, по наблюдению историка A.B. Квакина, рассматривается в основном исключительно постсоветская историография истории интеллигенции3.

В связи с этим возникает вопрос периодизации историографии репрессивной политики против интеллигенции в Пермском регионе в конце 1920-конце 1930-х гг. Исследователи единогласно выделяют два этапа: советский и постсоветский. Так историк В.М. Кузьмина датирует советский период 1917-1991 гг., и постсоветский с 1992 г. до настоящего времени4. При этом ряд советологов полагают, что более детальное деление советской историографии неуместно. Действительно, 1930-1980-е гг. характеризуются господством марксистско-ленинской идеологии для оценки исторических процессов. Данной позиции придерживается уральский исследователь

1 Справочник по истории административно-территориального деления Пермской области. Ч. 2. 1938-1981 гг. / Сост. С.Н. Шереметьева и др. Пермь, 1998. С. 6.

2 Степанов М.Г. Репрессивная политика советского государства в 1928—1953 гг.: проблемы российской историографии: Автореф. дис. . д.и.н. Улан-Удэ, 2009. С. 5.

Квакин A.B. Современные подходы к изучению истории интеллигенции в России // Московский университет и судьбы российской интеллигенции. Материалы международной конференции. М., 2004. С. 54-68.

4 Кузьмина В.М. Участие творческой интеллигенции Центрального Черноземья в индустриальной модернизации страны: историографический обзор // Гуманитарные и социальные науки. 2010. № 4. С. 2-8.

В.Д. Камынин1. С другой стороны, советский период нельзя назвать однородным: исчезает ряд идеологических запретов после смерти И.В. Сталина, развивается источниковая база, усиливается исследовательская активность, происходят изменения в проблематике исследований. Всё это приводит часть историков к выводу о необходимости выделять подэтапы.

На сегодняшний день существуют следующие варианты периодизации. Первый вариант предполагает выделение трех периодов в историографии изучения проблем отношений власти и интеллигенции в конце 1920-1930-х гг.: конец 1920-х-1930-е гг.; конец 1930-1950-х гг.; 1960-1980-е гг. В основе такой периодизации два параметра: изучаемые темы и интенсивность исследований.

Историк М.Е. Главацкий предложил рассматривать два периода: 1920-е-первая половина 1950-х гг.; вторая половина 1950-х-1980-е гг. Переломным принято считать XX съезд КПСС (1956 г.), на котором была предложена «новая» концепция советской истории. Таким образом, на первый план вышел методологический компонент - именно он стал первичным по отношению к исследовательской активности по вопросу взаимоотношений интеллигенции и власти в конце 1920-1930-х гг. Существенным недостатком предложенных вариантов является ориентация на общероссийский, а не региональный контекст. Безусловно, связь общероссийских и региональных исследований прослеживается, но перечень рассматриваемых вопросов и степень исследовательской активности не всегда совпадают.

В данном исследовании представляется целесообразной следующая периодизация: в рамках советского периода: середина 1950-конец 1960-х гг.; начало 1970-х-середина 1980-х гг.; переходный период: конец 1980-х-начало 1990-х гг.; постсоветский период: 1990-е гг.; современный - с начала 2000-х гг. - по настоящее время. В этом случае учитываются следующие параметры: изменение оценок событий, введение в научный оборот новых

1 История России. Вторая половина XIX—XX вв. Курс лекций / Под ред. проф. Б.В. Личмана. Екатеринбург, 1995. С. 34. исторических источников, расширение проблематики исследования, интенсивность региональных исследований. Соотнесение с этими критериями позволяет увидеть целостность каждого этапа и уникальность его вклада в дело изучения политических репрессий против интеллигенции в Пермском регионе в конце 19200-конце 1930-х гг.

Однако невозможно в полной мере согласиться с исследователями, которые датируют нижнюю границу советского периода историографии рубежом 1920-х-1930-м гг., поскольку в это время издавались преимущественно политизированные работы пропагандисткой направленности1.

Проблемы репрессий до смерти И.В. Сталина были закрытой темой для ученых2. Исторические работы сводились к цитированию его трудов и положений «Краткого курса истории ВКП(б)».

После смерти И.В. Сталина в 1953 г. и XX съезда КПСС были опубликованы новые работы, в которых нашли освещение отдельные аспекты проблемы, однако серьезных изменений в теоретико-методологических подходах в этот период не произошло3. Критическое отношение к эпохе сталинских репрессий, по выражению историка А.Н. Усенко, «не приобрело широкого размаха, а было заключено в рамки государственной идеологии», а «правда о политических репрессиях была строго дозированной и

1 Например: Веселов М.О., Преображенский А.И. Сельская школа и культурная революция. М., 1930. 71 е.; Бурыкин Б.Н. О политической дифференциации среди просвещенцев. М., 1932. 67 е.; Бейлин А.Е. Кадры специалистов СССР, их формирование и рост. М., 1935. 72 с.

2 Локшин Э.Ю. Партия большевиков в борьбе за индустриализацию СССР. М., 1946. 116 е.; Ковалев С.М. Интеллигенция в советском государстве: Стеногр. публ. лекции, прочитанной в Круглом зале Дома Союзов в Москве. М., 1946. 40 е.; Ситников Г.Г. Урал. Стенография лекций прочитанных в высшей партийной школе при ЦК ВКП(б). М., 1949. 40 е.; Процько М. О роли интеллигенции в советском обществе. М., 1953. 54 с.

3 Ермаков В.Т. К вопросу об освещении истории советской культуры в исторической литературе // Культурная революция в СССР и духовное развитие советского общества / Под ред. В.Г. Чуфарова. Свердловск, 1974. С. 50—61. преподносилась советскому обществу по усмотрению высшего партийного руководства страны»1.

Тем не менее, период с середины 1950-х до конца 1960-х гг. можно выделить как первый этап в историографии изучаемой проблемы. Исследования были посвящены формированию советской интеллигенции, в том числе технической. Как справедливо заметила историк C.B. Сорокина, появились диссертационные работы по тематике исследования, в которых наметилась тенденция к переходу от изучения истории интеллигенции в самом общем плане к рассмотрению наиболее важных, конкретных проблем2. Весьма показательна для данного периода оценка советского общества, которую дал в своей работе историк С.М. Петров: «Имеются два дружественных класса -рабочие и крестьяне. К ним примыкает интеллигенция, вышедшая из этих классов. Границы между ними стираются, исчезают»3.

Формально XX съезд КПСС и развенчание культа личности позволили историкам рассматривать взаимоотношения интеллигенции и власти в ином ключе, однако существенных изменений в трактовках сталинской репрессивной политики не произошло4. Признавая факты нарушения законности и репрессии в 1930-1950-е гг., авторы «Истории коммунистической партии Советского Союза» в сущности оправдывали происходившие процессы, подчеркивая, что культ личности не мог остановить «поступательное развитие советского общества, изменить природу социалистического строя»5.

1 Усенко А.Н. Массовые политические репрессии 1930-х годов на Дону: Автореф. дис. . к.и.н. Ростов на Дону, 2006. 31 с. у

Сорокина C.B. Из истории изучения проблемы подготовки инженерно-технических кадров Среднего Поволжья в годы индустриализации в советской и постсоветской историографии // Известия Самарского научного центра РАН. 2012. № 3. Т. 14. С. 176-182.

3 Петров С.М. Коммунистическая партия в борьбе за завершение строительства социализма и постепенный переход к коммунизму. М., 1955. С. 19.

4 Голиков Г.Н. На переднем крае исторической науки // Вопросы истории. 1961. № 11. С. 18-40; Ким М.П. О задачах изучения социалистического строительства в СССР // Вопросы истории. 1962. № 2. С. 3-19; Найденов М.Е. Советская историческая наука накануне XXII съезда КПСС // Вопросы истории. 1961. № 10. С. 70-88.

5 История Коммунистической партии Советского Союза / Сост. П.Н. Поспелов, Е.И. Бугаев, Л.Ф. Ильичев и др. М., 1964. Т. 1. С. XXXVIII.

Действительно, репрессивная политика оценивалась неоднозначно. Данной точки зрения придерживается, в частности, историк О.В. Миколюк. Она пишет: «Репрессии второй половины 1930-х гг. против преданных социализму советских людей - высших партийно-государственных работников, военных, членов партии, представителей советской интеллигенции оценивались негативно. Кроме исторических исследований, этот аспект освещался в журналистских очерках, воспоминаниях. В то время как репрессии против остатков эксплуататорских классов - бывших промышленников, торговцев, кулаков, дореволюционной технической интеллигенции, ученых, представителей оппозиционных течений в партии - троцкистов и бухаринцев считались законными и справедливыми»1. Вместе с тем, по мнению интеллигентоведа С.А. Федюкина, нельзя исходить из убеждения, что вся интеллигенция враждебно встретила социалистическую революцию, а, следовательно, негативно относилась к существующему строю2.

В коллективном труде «Советская интеллигенция: история формирования и роста», были освещены отдельные аспекты проблемы, в том числе противоречивость политики власти по отношению к интеллигенции, этапы культурной революции, вехи создания новой интеллигенции3.

В работах данного периода противоречивость взаимоотношений интеллигенции и власти не рассматривалась.

На втором этапе (начало 1970-х - середина 1980-х гг.) наметилась тенденция выделения региональной специфики, причем как в работах, отражающих место интеллигенции в советском обществе опосредованно, так и в исследованиях, посвященных эволюции взаимоотношений интеллигенции и

1 Миколюк О.В. Политические репрессии на Мурмане в 30-е годы XX века: Автореф. дис. . к.и.н. Мурманск, 2003. 22 с.

2 Федюкин С.А. Советская власть и буржуазные специалисты. М., 1965. 370 е.; Он же. Привлечение буржуазной интеллигенции к социалистическому строительству в СССР. М,, 1960.471 с.

3 См.: Советская интеллигенция: История формирования и роста (1917-1965 гг.) / Под ред. М.П. Кима. М., 1968. 183 с. власти в 1930-е гг.1 Например, историк М.И. Кондрашёва отмечала наличие на Урале более сильных, чем в целом по стране, «спецеедческих настроений»2. Исследователи М.Е. Главацкий и В.Г. Чуфаров доказали, что дореволюционные специалисты принимали деятельное участие в пятилетках 1930-х гг. в регионе, а также проанализировали проблему привлечения представителей буржуазной интеллигенции3.

Были опубликованы работы, посвященные месту интеллигенции в советском государстве и созданию советских кадров4. В 1985 г. был опубликован сборник статей «Интеллигенция и революция. XX век»5. Данное издание стало обобщающим в изучении интеллигенции советского периода историографии в рамках марксистско-ленинской методологии.

Объектом изучения ученых в этот период стали труды ряда авторов, в том числе Н.К. Крупской, A.B. Луначарского, М.Н. Покровского, поскольку именно в их работах содержатся материалы о реализации государственной политики против интеллигенции6.

Для данного этапа характерно: внедрение новых методов, а расширение проблематики исследования способствовало привлечению более широкого круга источников. Однако документы о политических репрессиях не были

1 Николаев С. Чудесные соли. Пермь, 1969. 72 е.; Терехин A.C. Архитектура и строительство социалистического Прикамья. Пермь, 1970. 87 е.; Афанасьев Б.А. Гудок над Суксун-заводом. Пермь, 1977. 89 е.; Очерки истории Пермской областной партийной организации. Пермь, 1986. 487 с.

2 Кондрашёва М.И., Главацкий М.Е. Проблемы формирования социалистической интеллигенции в трудах уральских историков // Историография социалистического строительства на Урале в переходный период (1917-1937). Свердловск, 1980. С. 119-130.

3 Главацкий М.Е. КПСС и формирование технической интеллигенции на Урале (1926-1937). Свердловск, 1974. 215 е.; Чуфаров В.Г. Деятельность партийных организаций Урала по осуществлению культурной революции (1920-1937 гг.). JL, 1975. 269 с.

4 Советская интеллигенция: История формирования и роста (1917-1965) / Под ред. М.П.Кима. М., 1968. 183 е.; Симуш П.И. Социальная роль и судьбы интеллигенции. М., 1969. 16 е.; Лутченко А.И. Создание инженерно-технических кадров в годы построения социализма в СССР 1926-1958 гг. Минск, 1973. 238 е.; Амелин П.П. Интеллигенция и социализм. JL, 1970. 150 е.; Советская интеллигенция. Краткий очерк истории 1917-1975 гг. / Под ред. JI. Стебакова. М., 1977. 420 с. и др.

5 Интеллигенция и революция. XX век // Под ред. К.В. Гусева. М., 1985. 335 с.

6 Зак Л.М. История изучения советской культуры. М., 1981. 176 с. доступны для исследователей, что стало сдерживающим фактором для обобщения материалов и объективного изучения проблемы, наряду с идеологическими ограничениями. Таким образом, в 1970-е-середине 1980-х гг. работы продолжали публиковаться в рамках коммунистической идеологии.

Внимание историков к проблемам взаимоотношения интеллигенции и власти в целом, к проблемам политических репрессий сталинской эпохи против интеллигенции, в частности, активизируется во второй половине 1980-х гг. Именно в этот период интеллигенция оказалась в центре общественно-политических событий. Таким образом, во второй половине 1980-х гг. наступил переходный период в изучении проблемы, который характеризуется пересмотром прежних идеологических позиций, отличается определенной противоречивостью, непоследовательностью.

Регулярно проводились крупные научные конференции, издавались статьи и монографии, появились диссертационные исследования. Причиной этому, как отмечает историк и юрист H.A. Какоурова, послужило изменение политического курса, доступность ряда новых документов, разработка ранее недоступных и малоизученных тем1. По мнению историка А. Литвина, с конца 1980-х гг. исследование советской репрессивной политики и ее итогов велось в различных направлениях. Многих интересовал феномен сталинизма, а проблема советской репрессивной политики, истории инакомыслия стала самостоятельным предметом исторических исследований2.

1 Какоурова H.A. Формирование юридической интеллигенции в Сибири в 20-е-начале 1930-х гг. Проблемы современной отечественной историографии // Сибирский юридический вестник. 2003. № 2. С. 20-23.

2 Литвин А. Российская историография «большого террора». [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.infran.ru/vovenko/60yearsww2/demogr7.htm; Попов В. Государственный террор в Советской России. 1923-1953 гг. (источники и их интерпретация) // Отечественные архивы. 1992. №2. С. 20-31.

Различные аспекты взаимодействия власти и интеллигенции активно обсуждались на научно-практических конференциях 1990-х гг.1 Анализ сборников, изданных по итогам конференций, позволял делать выводы о преобладании тех или иных подходов, тенденций в разработке новых исследовательских направлений, составе участников. Основную часть л историографических публикаций составляли статьи и тезисы. Заметной вехой, л по мнению профессора И.Е. Казанина, стала статья историка B.C. Волкова, в которой выявлены причины, вызвавшие искаженное видение политики по отношению к интеллигенции в историографии (не подлежащие ранее критике идеологические установки о заботе партии по отношению к дореволюционной интеллигенции), а также несоответствие между утверждениями «о высокогуманной идее ее перевоспитания» и безосновательными репрессиями, произволом, которые пришлось испытать интеллигенции от органов власти»4.

1 Интеллигенция в системе социально-классовой структуры советского общества. Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Кемерово, 1991; Страницы прошлого. Избранные материалы краеведческих Смышляевских чтений в Перми. Пермь, 1993; Культура и интеллигенция России в переломные эпохи (XX в.). Тез. докл. Всерос. науч.-практич. конф. Омск, 1993; Культурное наследие российской эмиграции: 1917-1940-е годы. Сб. матер, междунар. науч. конф. М., 1993. Интеллигенция в советском обществе. Межвуз. сб. научн. трудов. Новосибирск, 1993; Тоталитаризм и личность. Тез. докл. Междунар. науч.-практич. конф. Пермь, 1994; Интеллигенция России: уроки истории и современность. Межвуз. сб. научн. трудов. Иваново, 1996; Интеллигент в провинции. Тез. докл. Всерос. науч.-практич. конф. Екатеринбург, 1997; Интеллигенция России в истории 20 века: неоконченные споры. К 90-летию сборника вехи. Тез. докл. и сообщ. Всерос. научн. конф. Екатеринбург, 1998 и др.

2 Мишенин С.Е. Отечественная литература о причинах политических репрессий второй половины 30-х гг. // Тоталитаризм и личность. Тез. докл. междунар. науч.-практ. конф. Пермь, 1994. С. 37—39; Горинов М.М. Советская история 1920-30-х гг.: от мифов к реальности // Исторические исследования в России: Тенденции последних лет. М., 1996. С. 233-277; Камынин В.Д., Заболотный Е.Б. Тема репрессий 20-х - начала 50-х гг. в уральской исторической литературе // История репрессий на Урале в годы Советской власти. Тез. докл. науч. конф. Екатеринбург, 1994. С. 41-44; Никитина А.О. Уральская историография политических репрессий в СССР в 1930-х гг. // Этнокультурная история Урала XVI-XX вв. Мат. междунар. науч. конф. Екатеринбург, 1999. С. 60-62; Она же. Политические репрессии на Урале 1920-30-х гг. в региональной историографии // Урал индустриальный. Мат. докл. и сообш. науч.-практ. конф. Екатеринбург, 1999. С. 179-183.

3 Казанин И.Е. Формирование руководством РСФСР-СССР партийно-государственной политики по отношению к интеллигенции в октябре 1917-1925 г.: Автореф. дис. . д.и.н. Волгоград, 2007. 45 с.

4 Волков B.C. К научной концепции истории советской интеллигенции // В поисках исторической истины. Д., 1990. С. 48-65.

Ученый В.А. Куманев пришел к выводу, что таков был парадокс эпохи1. Историк О.В. Хлевнюк, напротив, обосновал закономерности репрессий. С выводами автора соглашается исследователь Г.Д. Жданова: аресты по политическим мотивам в 1930-х гг. проводились не хаотично, а в виде одновременных поэтапных кампаний на основании приказов и лимитов, спускаемых сверху (Политбюро - НКВД - местные органы)2. В этом смысле О.В. Хлевнюк точен: «абсолютно все расстрелы производились по прямому приказу из Москвы»3. По его мнению, репрессивная политика не носила избирательного характера, захватив все общество.

В новом ключе осветил взаимоотношения интеллигенции и власти в 1930-е гг. сибирский историк B.J1. Соскин4. Он полагал, что интеллигенция воспринимала сотрудничество с советской властью как безальтернативный путь5. Он, по оценкам исследователя H.A. Данькиной, выстроил историческую концепцию формирования и становления интеллигенции. При этом

B.JI. Соскин выделил в истории интеллигенции исследуемого периода два этапа: первый (1917 г.-конец 1920-х гг.) - демократический; второй (1930-е гг.) - переход от демократии к тоталитаризму6. Историк

C.А. Красильников проанализировал репрессивную политику против

1 Куманев В.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991. С. 152.

2 Жданова Г.Д. Политические репрессии на Алтае в 1919-1938 гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Барнаул, 2010. 25 с.

3 Хлевнюк О.В. Политбюро: Механизмы политической власти в 1930-х гг. М., 1996. С. 198.

4 Соскин B.JI. Научная интеллигенция Сибири накануне революции // Кадры науки советской Сибири. Новосибирск, 1991. С. 19-39; Он же. Культурная революция как проблема историографии советского общества (по итогам дискуссий) // Проблемы истории Сибири: Историография и источники. Бахрушинские чтения. Новосибирск, 1992. С. 495-516; Он же. К оценке исторического опыта формирования советской интеллигенции // Интеллигенция в советском обществе. Межвуз. сб. научн. трудов. Новосибирск, 1993. С.27-36; Он же. Современная историография советской интеллигенции России. Новосибирск, 1996. 83 е.; Он же. Российская советская культура (1917-1927 гг.) Очерки социальной истории. Новосибирск, 2004. 455 с.

5 Соскин B.JI. Оценка исторического пути советской интеллигенции в свете современного кризиса социализма // Интеллигенция в системе социально-классовой структуры советского общества. Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Вып. II. Кемерово, 1991. С. 5.

6Данькина H.A. Формирование интеллигенции Хакасии: Конец XIX - 30-е гг. XX вв.: Автореф. дис. . к.и.н. Абакан, 2002. 4 с. интеллигенции. Он полагает, что такие способы устранения как высылка, ссылка, тюремное заключение в 1920-30-е гг. способствовали «селекции» общества на «своих» и «чужих»1. К заслугам автора, исследователь О.Н. Гончаренко относит выявление основных тенденции и этапов в формировании интеллигенции и изменения ее общественного сознания в революционные и последующие за ними годы, до середины 1930-х гг. в условиях господства административно-бюрократической системы в конце 1920-х гг. С. А. Красильников также выявил особенности «чистки» «буржуазных спецов» во второй половине 1928 г.

Исследователь В.М. Кузьмина справедливо считает, что интерес к теме интеллигенции возрастал и достиг своего пика в середине 1990-х гг., затем поток публицистических работ оттеснил в общественном сознании исследования профессиональных историков4.

Существенным вкладом стали работы о репрессиях квалифицированных специалистов в 1930-е г. В рамках новых методологических подходов исследовалась проблема научной деятельности в условиях тоталитарного режима5. Одним из основных аспектов изучения проблемы взаимоотношений власти и науки была репрессивная политика против ученых6.

Историк Сюков A.B. отмечает, что в 1990-е г. началось исследование новых аспектов деятельности общественных организаций научной интеллигенции, в которых рассматривалась роль этих организаций в

1 Красильников С.А. Социальная типология интеллигенции в первое послеоктябрьское двадцатилетие // Актуальные проблемы истории советской Сибири. Новосибирск, 1990. С.169-180.

2 Гончаренко О.Н. Становление советской интеллигенции в Зауралье 1917-1941 гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Тюмень, 2005. 26 с.

3 Красильников С.А. «Не для печати»: «Чистки» специалистов как инструмент большевистской политики в 1928 году // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2012. № 1. Т. 11. С. 151-158.

4 Кузьмина В.М. Указ. соч. С. 68.

5 Александров Д.А. Опыт путеводителя по неизвестной Земле: предварительный очерк социальной истории советской науки (1917-1950 гг.) // Вопросы истории, естествознания и техники. 1989. № 4. С. 67-80.

6 См.: Репрессированная наука / Под общ. ред. М.Г. Ярошевского. Л., 1991. 559 с. идеологизации научной сферы, в борьбе с представителями «старой» научной интеллигенции1. Он указывает на некоторые конкретные работы2.

В этот период исследователи проделали огромную источниковедческую и историографическую работу, были организованы научные конференции по проблеме. Ученые сошлись во мнении о том, что работы 1990-х гг. приобрели междисциплинарный характер, что отразилось на появлении новой области знания - интеллигентоведения3.

В 1990-е гг. региональные центры интеллигентоведения появились в Новосибирске (профессора B.JI. Соскин, С.А. Красильников)4, Омске (профессора В.Г. Рыженко, С.Г. Сизов, Т.А. Сабурова)5, Челябинске (профессор (профессор С.С. Загребин, доценты М.А. Ахлюстина, Т.А. Андреева,

- in

П.Б. Уваров и другие) , Москве (профессор A.B. Квакин, Э.Б. Ершов) , Санкт

1 Сюков A.B. Власть и наука в среднем Поволжье в конце 1920-1930-е гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Самара, 2009. 22 с.

2 Куманев В.А. Указ. соч. М„ 1991. 296 е.; Лобок Д.В. СНР в 1923-1934 гг. // Российская интеллигенция. Страницы истории. Межвузов, сб. научн. трудов. СПб., 1991. С. 45-52; Тугаринов И.А. ВАРНИТСО и идеологизация науки // Философские исследования. 1993. №3. С. 137.

3 Никитина А.О. Интеллигенция и власть на Урале в современной региональной историографии // Известия Уральского государственного университета. 2007. № 49. Вып. 13. С. 162-170; Шер О.В. Кампании по мобилизации специалистов в Сибири в 1929-1932 гг.: Подготовка, реализация, итоги: Автореф. дис. . к.и.н. Новосибирск, 2009. 26 с.

4 Соскин B.JI. Культурная революция как проблема историографии советского общества (по итогам дискуссий) // Проблемы истории Сибири: Историография и источники. Бахрушинские чтения. Новосибирск, 1992. С. 495-516; Он же. Научная интеллигенция Сибири накануне революции // Кадры науки советской Сибири. Новосибирск, 1991. С. 19-39; Красильников С. А. Социальная типология интеллигенции в первое послеоктябрьское двадцатилетие // Актуальные проблемы истории советской Сибири. Новосибирск, 1990. С. 169-180. э Рыженко В.Г. Роль исследовательских центров в складывании современного интеллигентоведения. К 10-летию Центра «XX век в судьбах интеллигенции России» // Известия Уральского государственного университета. Челябинск, 2004. №29. С. 174-181; Сизов С.Г. Взаимоотношения интеллигенции и власти в советском обществе в 1946-1964 гг. на материалах Западной Сибири: Автореф. дис. . д.и.н. Омск, 2002. 21 с.

6 Загребин С.С. Интеллигенция в провинции и государственная власть: проблемы взаимодействия//Интеллигент в провинции. Тез. докл. науч.-практ. конф. Екатеринбург, 1997. С. 95-101; Ахлюстина М.А. История российской интеллигенции XX столетия. Челябинск, 1996.66 с.

7 Квакин A.B. Идейно-политическая дифференциация российской интеллигенции в период нэпа. 1921-1927. Саратов, 1991. 120 е.; Он же. Современные подходы к изучению истории интеллигенции в России // Московский университет и судьбы российской интеллигенции:

Петербурге (академик Д.С. Лихачев, М.С. Каган)1, Екатеринбурге (профессор М.Е. Главацкий) . Особое внимание было уделено изучению репрессий интеллигенции регионов.

В 1990-е гг. наблюдался плюрализм методологических подходов к рассмотрению темы репрессий против интеллигенции.

Необходимо обратить внимание на зарубежную историографию. Именно под ее влиянием отечественные авторы стали уделять больше внимания изучению социальной истории, вопросам взаимоотношений власти и общества.

Изучение проблем политических репрессий в СССР зарубежными исследователями активизируется в 1950-е гг. В это время в советологии складывается и до 1980-х гг. остается доминирующей тоталитарная концепция. Сторонники тоталитарного подхода К. Фридрих, 3. Бжезинский, М. Фэйнсод, Р. Конквест, А. Улам, Р. Пайпс и другие настаивали на том, что Советский Союз 1930-х гг. был тоталитарным государством. Репрессии насаждались сверху партийно-государственным аппаратом и носили массовый характер3.

Интерес к рассматриваемой проблеме возрос после XX съезда и «разоблачения культа личности», получил отклик в работах европейских ученых4. В середине 1960-х гг. сложилось и в 1980-е гг. окрепло

Матер, междунар. конф. М., 2004. С. 54-68. Он же. Российское государство и российская интеллигенция. Уфа, 2007. 168 с.

1 Лихачев Д.С. О русской интеллигенции // Новый мир. 1993. № 2. С. 3-9; Каган М.С. Воспроизводство российской интеллигенции как педагогическая проблема // Формирование российского интеллигента в университете. СПб., 2000. С. 130-133.

Интеллигенция и власть на пороге XXI века. Тез. докл. регион, науч.-практ. конф. В 3 ч. / Отв. ред. М.Е. Главацкий. Екатеринбург, 1996; Интеллигент в провинции. Тез. докл. Всерос. науч.-практ. конф.: В 2 вып. / Отв. ред. М.Е. Главацкий. Екатеринбург, 1997; Интеллигенция России в истории XX в.: неоконченные споры: К 90-летию сб. «Вехи». Тез. докл. и сообщ. Всерос. науч. конф. / Отв. ред. М.Е. Главацкий. Екатеринбург, 1998; Интеллигенция России в XX веке и проблема выбора. Материалы конф. «Интеллигенция России и история XX века: неоконченные споры» / Под ред. М.И. Кондрашёвой. Екатеринбург, 1999.

3 Friedrich С.J., Brzezinski Z.K. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge, 1956. 236 p.; Conquest R. The Nation Killers: Soviet Deportation of Nationalities. Londres, 1970. 227 p.; Ulam A.B. Stalin: The Man and His Era. Boston, 1989. 218 p.

4 Andics H. Der Grosse Terror Von den Anfängen der russischen Revolution bis zum Tode Stalins, (Большой террор от начала русской революции до смерти Сталина). Wien, 1967. 120 р.; Conkwest R. The Great Terror: Stalin's Purges in the 1930s. London, 1968. 340 p. ревизионистское направление, представители которого С. Коэн, Р. Маннинг, А. Гетти и Ш. Фицпатрик, в отличие от приверженцев тоталитарной школы, с одной стороны, отмечали многообразие и неоднозначность взаимоотношений в советском обществе, сложный и противоречивый характер репрессивной политики, обращали внимание на ее стихийность и хаос. С другой стороны, они подчеркивали значимость местных процессов, влияние региональных элит. Последние положения не имели под собой достаточно убедительных научных обоснований1.

Тематика исследований 1970-80-х гг. разрабатывалась в ключе противостояния советского общества и государства. Авторы пришли к выводу, что в стране путем активного государственного вмешательства власти создали инертную, безликую, управляемую массу. Историк С. Коэн отмечал, что сталинская революция сверху, проведенная в 1930-х гг., была навязана обществу, но для ее осуществления требовались и находились энтузиасты, в том числе из числа интеллигенции2.

В этот период опубликован ряд работ западных исследователей, посвященных различным аспектам индустриализации, в том числе проблеме подготовки новых кадров технической интеллигенции, стахановскому движению и др.3

1 Getty J.A. Origins of the Great Purges. Cambridge, 1985. 364 p.; Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921-1934. Cambridge, 1979. 214 p.; Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary times. New York, 1999; Fitzpatrick S., Slezkine Y. In the Shadow of Revolution: Life Stories of Russian Women from 1917 to the Second World War. Princeton, 2000. 126 p.; Коэн С. Бухарин Политическая биография 1888-1938. М., 1988. 574 е.; Маннинг Р.Т. Вельский район, 1937 год / Общ. ред., сост. и пер. с англ. Кодина Е.В.; Смоленск, 1998. 130 е.; Гетти А. Партия и чистка в Смоленске: 1933-1937 годы // Смоленщина на страницах американской исторической литературы / Под ред. проф. Е.В. Кодина, проф. М. Хики. Смоленск, 2000. С. 289-319.

2 Stephen F. Cohen, Rethinking the Soviet experience: Politics and history since 1917. New York, 1985. P. 36.

3 Bailes К. Technology and Society under Lenin and Stalin: Origins of the Soviet Technical Intelligentsia, 1917-1941. Princeton, 1978. 270 p.; Benvenuti F., Fuoco sui sabotatori. Stachanovismo e organizzazione industríale in Urss, 1934-38. Roma, 1988. 213 p.; Davies R.W. The Industrialisation of Soviet Russia: vol. 3. The Soviet Economy in Turmoil, 1929-30; vol. 4. Crisis and Progress in the Soviet Economy, 1931-33. London, 1989-1996; Pretto J-P. Les ouvriers en U.R.S.S., 1928-1941. Paris, 1997. 423 p.; Filtzer D. Soviet Workers and Stalinist

В 1990-е гг. на русский язык были переведены работы зарубежных авторов по истории советской науки, в которых рассматривались отдельные категории интеллигенции и советского общества 1930-х гг.1

Французский историк и экономист Ш. Беттельхейм связывал репрессии интеллигенции с классовой борьбой, экономическими и социальными у преобразованиями . Ряд авторов полагали, что репрессии были направлены, прежде всего, не на партийную элиту, а на социальных маргиналов и «бывших людей», среди которых оказались и представители интеллигенции3. Ученый С. Дэвис рассматривал интеллигенцию второй половины 1930-х гг. как оплот инакомыслия4.

Американский историк Ш. Фицпатрик отмечала, что отношение власти к «буржуазной» интеллигенции изменилось еще в первой половине десятилетия. Этот процесс, по ее мнению, связан с окончанием культурной революции (середина 1928 - середина 1931 гг.), которая являлась выражением классовой борьбы за создание рабочей интеллигенции и продвижение новых специалистов на высшие посты в системе образования и управления хозяйством5. Такой подход отличается от позиции других зарубежных исследователей, связывающих репрессии против интеллигенции начала 1930-х гг. с поиском виновных в неудачах первой пятилетки.

Industrialization: The Formation of Modern Soviet Production Relations, 1928-194. New York, 1986. 270 p.; Kuromiya H. Stalin's Industrial Revolution: Politics and Workers, 1928-1932. Cambridge, 1988. 243 p.; Shearer D.R. Industry, State and Society in Stalin's Russia, 1926-1934. New York, 1996. 154 p.; Siegelbaum L.H. Stakhanovism and the politics of productivity in the USSR, 1935-41. Cambridge, 1988. 312 p.; Weissenburger U. Monetärer Sektor und Industrialisierung der Sowjetunion, 1927-33. Haag, 1983. 415 p.

1 Джоравски Д. Сталинский менталитет и научное знание // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский период: Антология. Самара, 2001. С. 453; Байрау Д. Интеллигенция и власть: советский опыт // Отечественная история. 1994. № 2. С. 122-134; Холмс Л. Социальная история России: 1917-1941. Ростов на Дону, 1994. 140 с.

2 Bettelheim С., Chavance В. Stalinism as the ideology of state capitalism // Review of Radical Political Economics. 1981. T. 13. № 1. P. 40-54.

3 Hagenloh P.M. Police, crime, and public order in stalin's Russia, 1930—1941. Texas, 1999.

4 Davies S. Popular Opinion in Stalin's Russia: Terror, Propaganda and Dissent, 1934-1941. Cambridge, 1997. 260 p.

5 Fitzpatrick S. The Cultural Front. Power and Culture in Revolutionary Russia. Cornell University, 1992. Ch. 6. P. 115-148.

Репрессиям периода «большого террора» посвящено большое количество работ зарубежных авторов. В 1990-х гг. в России опубликованы исследования, написанные ранее. Это труды историков Р. Конквеста, Р. Такера, М. Янсена и

1 2 др. «Большому террору» посвящены также более поздние работы М. Янсена и немецких исследователей М. Юнге и Р. Биннера . Немецкие ученые на основе документального материала изучили вопросы, связанные с реализацией приказа

НКВД СССР № 00447 от 31 июля 1937 г., направленного против «бывших кулаков, уголовников и других контрреволюционных элементов» и ставшего ядром «большого террора», и полагают, что приказ преследовал цель планомерной очистки общества от «социально чуждых» или «чуждых системе» элементов для создания социалистического общества сталинского типа4.

Другой немецкий исследователь И. Баберовски, именуя эпоху сталинизма красным террором», пришел к выводу, что большевики пытались создать человека нового типа и контролируемое общество5.

В монографии «Дети Живаго» американский ученый В. Зубок анализировал положение интеллигенции в СССР. Он писал, что преподаватели вузов - профессора с дореволюционным образованием, которые не разделяли коммунистические идеи, не могли передать студентам определенный набор качеств, присущий российской интеллигенции, при этом сохраняя в себе политические убеждения. Данная практика привела к тому, что интеллигенция в советском государстве прекратила свое существование6.

1 Большой террор: В 2-х т. / Р. Конквест. Рига, 1991. Т. 2. 429 е.; Такер Р. Сталин. Путь к власти 1879-1929. История и личность. М., 1990. 478 е.; Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров. М., 1993. 272 с.

2 Jansen М., PetrovN. Stalin's Loyal Executioner: People's Commissar Nikolai Ezhov, 18951940. Stanford, 2002. 214 p.; Бордюгов Г., Юнге M., Биннер Р., Рольф Б. Вертикаль большого террора. М., 2008. 417 с.

3 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим»: секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003. С. 211.

4 Юнге М., Биннер Р. Указ. Соч. С. 211.

5 См.: Баберовски Й. Красный террор. М., 2007. 280 с.

6 Zubok V. Zhivago's Children: The Last Russian Intelligentsia. Harvard, 2009. P. 464.

По мнению американского исследователя Венди 3. Голдман, советский обыватель не мог понять: на основании каких критериев граждане становились «вредителями», «врагами народа» и подвергались арестам1. Другой американской историк Е.Т. Юинг проанализировал репрессии в системе школьного образования в СССР в 1930-е гг. Он детально изучил социальный состав, подготовку педагогов, репрессивную политику по отношению к педагогам и влияние массовых репрессий на школьную жизнь2.

В современных отечественных исследованиях содержится анализ не только отечественной, но и зарубежной историографии, учитываются достижения иностранных исследователей . Это свидетельствует о том, что постепенно стираются различия отечественной и зарубежной исторической науки.

Историк Ю.Г. Голуб полагает, что в исторической науке пытается утвердиться сбалансированный подход, согласно которому 1930-50-е гг., с одной стороны, время всеобщего трудового энтузиазма, экономических достижений, великой победы в Отечественной войне, создания крупных и значимых произведений литературы и искусства, с другой стороны, период массовых репрессий 1937-1939 гг.4

Причем, если в ряде работ 1990-х гг. прослеживалось обличительно-негативное отношение к сталинскому режиму, преобладало осуждение политических репрессий, то в настоящее время произошли неоднозначные изменения. С одной стороны, исследования приобрели более фундированный характер, аргументация выводов стала более мощной. С другой стороны, некоторые ученые заняли «объективистскую» позицию, доказывая

1 Венди 3. Голдман Террор и демократия в эпоху Сталина: Социальная динамика репрессий / Пер. с англ. Л.Е. Сидиковой. М., 2010. 335 с.

2 Ewing Е.Т. The Teachers of Stalinism: Policy, Practice and Power in Soviet Schools in the 1930-s. New York, 2002. 387 p.; Юинг Е.Т. Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг. / пер. с англ. М., 2011. 359 с.

3 Кириллов В.М. Историография истории репрессий в СССР и на Урале (1918-1990 гг.) // Власть и общество. Нижний Тагил, 1996. С. 67-85.

4 Голуб Ю.Г. Судьбы Российской художественной интеллигенции в условиях сталинского режима. Саратов, 2002. С. 37. неизбежность становления сталинской диктатуры, в сущности оправдывая репрессивную политику сложившимися обстоятельствами.

Заметим, что объектом изучения авторов, положительно оценивающих советскую репрессивную политику, стали известные политические и партийные деятели, в то время как подавляющее число репрессированных составили рядовые граждане.

В современной историографии уральского региона довольно полно представлены исследования по истории высшей школы Урала конца 1920— конца 1930-х гг. в целом и истории отдельных образовательных учреждений. Менее обширно освещена деятельность высших учебных заведений Пермского региона1. Историк C.B. Сосновских считает, что тема репрессий против инженеров иностранного происхождения, вузовской интеллигенции рассматриваемого периода изучена недостаточно2.

Внимание исследователей Е.И. Демидовой, . H.A. Крисановой, A.B. Сюкова, Н.В. Хисамутдиновой направлено на рассмотрение механизма политических репрессий профессорско-преподавательского состава и высшей школы3.

1 Биографический словарь профессоров и преподавателей Пермского государственного педагогического университета: справ. / Гл. ред. И.С. Капцугович. Пермь, 2001. 416 е.; Профессора и преподаватели Пермского государственного педагогического университета (1921-2003) / Под ред. И.С. Капцуговича. Пермь, 2003; Он же. Пермский педагогический в судьбах людей. Документально-публицистический очерк. Книга первая. Пермь, 2006. 373 е.; Костицын В.И. Пермский университет: 100-летие ученых, государственные памятники истории и культуры. Пермь, 2003. 67 е.; Костицын В.И. Ректоры Пермского университета. 1916-2006. Пермь, 2006. 112 е.;

2 Сосновских C.B. Политические репрессии на Урале в конце 1920-х - начале 1950-х гг. в отечественной историографии: Автореф. дис. . к.и.н. Екатеринбург, 2010. С. 4.

3 Демидова Е.И. Становление и развитие советской высшей школы в 1920-1930 гг.: Автореф. дис. . д.и.н. Саратов, 2007; Крисанова H.A. Высшая школа Мордовии 1931-1956 гг. (формирование научно-педагогических кадров): Автореф. дис. . к.и.н. Саранск, 2000. 22 е.; Она же Власть и общество: атмосфера университетской жизни через призму времени // Вестник Чувашского университета. 2009. № 3. С. 100-106; Она же. Идеологическая борьба и репрессии против вузовской интеллигенции 1930-х гг. в Мордовии // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. 2009. № 3. С. 236-239; Сюков A.B. Власть и наука в среднем Поволжье в конце 1920-1930-е гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Самара, 2009. 22 е.; Он же. Политические настроения научной интеллигенции в Среднем Поволжье в 30-е годы 20 века // Вестник Самарского государственного

Региональные особенности репрессивной поли гики против интеллигенции, отражены в работах историков О.Л. Лейбовича, Л.А. Обухова, О.В. Топорковой, А.В. Шилова, архивиста Г.Ф. Станковской1,

Исследователи проанализировали репрессивную политику советского государства, направленную против отдельных профессиональных категорий граждан. В большей степени изучены репрессии в отношении научно-технической интеллигенции. Советские инженерно-технические кадры, в том числе Пермского региона, стали предметом " Изучения ' таких ученых как Л.М. Батенёв, М.Н. Гусарова, И.К. Плотникова, С.А. Шевырин, В. Шилов2. университета. 2008. № 1. С. 28-33; Он же. Репрессии в отношении ученых в Среднем Поволжье в 1930-е гг. // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2008. Т. 10. № 4. С. 1108-1112; Хисамутдинова Н.В. Политические репрессии в вузах Дальнего Востока (1920-1938 гг.) // Вопросы истории. 2008. № 8. С. 144-147.

1 Лейбович O.JI. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции. М., 2008; Колдушко A.A., Лейбович, О.Л. Дискурсивные практики большого террора на Урале (1937-1938). М., 2012. 44 е.; Обухов Л.А. Репрессии в отношении профессорско-преподавательского состава университета в 30-е годы // Университетское образование и регионы. Тез. докл. Междунар. науч.-метод. конф. 4.6. Пермь, 2001; Он же. Прикамье: хроника политических репрессий и ГУЛАГа // Вестник Пермского университета, 2002. История. Вып.З. С. 45-49; Он же. Власть и профессура (из истории Пермского университета 1917—1931 гг.) // Вестник Пермского университета. Серия: История. 2011. № 2-16. С. 148-164; Колдушко A.A. «Кадровая революция» 1937-1938 гг. в контексте концепции модернизации // АНТРО: Анналы научной теории развития общества. Вып. 2. Пермь, 2006. С. 104-113; Станковская Г.Ф. Учитель и время. Иван Михайлович Захаров // Филолог. № 4. 2004. С. 94-102; Она же. «Большой террор» и интеллигенция // Матер, науч.-практич. конф. толерантность и власть: судьбы российской интеллигенции. Пермь, 2002. С. 112-116; Топоркова О.В. (Пропп) Еще раз о конформизме интеллигенции // Интеллигенция России и Запада в XX-XXI вв.: выбор и реализация путей общественного развития. Мат. науч. конф. Екатеринбург, 2004; Шилов A.B. Александр Петрович Дьяконов - ученый и педагог // Время и судьбы людей. Матер, науч.-практич. конф. Пермь, 1999. С. 170-174.

2 Батенёв Л.М. История горного Урала. 1901-1940 гг. Екатеринбург, 2009. 208 с. Гусарова М.Н. Исторический опыт формирования инженерно-технической интеллигенции в отечественной высшей школе в 30-40-е гг. 20 в. // Власть. 2010. № 4. С. 169-173; Плотникова И.К. Судьбы технической интеллигенции в период тоталитаризма: Степан Павлович Соляков (1911-1978) // Астафьевские чтения. Пермь, 2004. Вып. 2. С. 201-204; Шевырин С.А. «Самолет» - слово Пермское // Промышленная безопасность и экология. № 2. 2008. С.21-27; Топография террора: история политических репрессий / Сост. С. Шевырин. Спб., 2012. 240 е.; Шилов В. «Республика химии» за колючей проволокой // РЕТРОспектива. № 1.2008. С. 44-49.

Исследователь А.И. Делицой полагал, что советская власть использовала «старую» интеллигенцию в политических целях1. Можно согласиться с мнением профессора С.А. Кропачева, который, анализируя современную историографию вопроса, полагал, что период 2000-х годов «стал временем глубоких, серьезных публикаций отечественных историков о государственном терроре 1930-х годов. Сделано очень многое в изучении его причин, масштабов, механизмов, категорий репрессированных. Определены масштабы «большого террора», названа поименно часть его жертв. Однако работа по изучению всех проявлений политических репрессий не завершена»2.

В конце 1990-х - начале 2000-х гг. был опубликован ряд работ, посвященных «национальным операциям». Например, ученые Н.В. Петров, Н.Г. Охотин и А.Б. Рогинский исследовали цели и механизмы проведения операций и их соотношение с массовыми репрессиями 1937-1938 гг.3. Историк В. Хаустов также акцентировал внимание на репрессиях против антисоветских элементов и представителей «инонациональностей», подчеркивая роль Сталина и НКВД в этом процессе4.

Доктор исторических наук М.Г. Степанов отмечает, что в XX в. процесс изучения проблематики «большого террора» в СССР 1937-1938 гг. не имел статичного характера в отечественной историографии. Диаметрально противоположные оценки массовых политических репрессий интеллигенции в 1937-1938 гг. можно увидеть в процессе анализа советской и современной исторической литературы5.

Делицой А.И. Инженерно-технические кадры и власть на Урале в конце 1919-1931 гг.: проблема взаимоотношений: Автореф. дис. . к.и.н. Екатеринбург, 1998. 23 с.

2 Кропачев С.А. Новейшая Российская историография о масштабах большого террора в СССР // Проблемы истории массовых политических репрессий в СССР. К 70-летию Всесоюзной переписи. Краснодар, 2010. С. 4-9.

3 Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937-1938 гг. // Репрессии против советских немцев. Наказанный народ. М., 1999. С. 35-74; Петров Н.В., Рогинский А.Б. «Польская операция» НКВД // Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997. С. 22-39.

4 Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. М., 2009. С. 260, 280.

5 Степанов М.Г. Указ. соч. С. 12.

Региональный аспект историографии «большого террора» заслуживает отдельного внимания. Необходимо отметить коллективную монографию «Сталинизм в советской провинции: 1937-1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447», основанную на неизданных ранее архивных документах. В рамках работы наибольший интерес представляет исследование пермского историка A.C. Кимерлинг, посвященное репрессиям против служащих1.

Таким образом, за последние двадцать лет внесен существенный вклад в изучении проблемы взаимоотношений интеллигенции Пермского региона и власти в конце 1920-конце 1930-х гг. Наблюдается, с одной стороны, расширение проблематики исследований, введение в научный оборот новых источников, с другой стороны неравномерность исследований: значительное число работ посвящено проблеме взаимоотношений технической интеллигенции и власти, в меньшей степени исследователи обращались к изучению научной и педагогической интеллигенции. Именно последний фактор исследований взаимоотношений интеллигенции и власти в конце 1920-конце 1930-х гг. сдерживает появление обобщающих работ.

В отечественной и зарубежной историографии представлен ценный исследовательский опыт в решении целого комплекса проблем, связанных репрессивной политикой партии и государства против интеллигенции, месте интеллигенции в советском обществе в конце 1920-конце 1930-х гг. Однако в региональной историографии внимание концентрировалось лишь на отдельных аспектах проблемы. Обобщающих, комплексных работ до сих пор не было проведено, что и обусловило выбор темы исследования.

Источниковая база исследования. Решение поставленных задач потребовало привлечения широкого круга неопубликованных и опубликованных документов и материалов, которые по происхождению и назначению можно разделить на следующие группы: 1) законодательные и

1 См.: Сталинизм в советской провинции: 1937-1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447 / Сост.: М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. М., 2009. 927 с. нормативно-правовые акты; 2) произведения деятелей коммунистической партии и высших органов власти; 3) материалы партийных и советских органов; 4) архивно-следственные дела ОГПУ (до 10 июля 1934 г.) - НКВД на лиц, обвиняемых в политических преступлениях; 5) электронная база данных жертв политических репрессий в Пермском крае «Репрессированные»; 6) периодические издания рассматриваемого периода; 7) нарративные источники.

Первая группа источников - законодательные и нормативно-правовые акты. К ним относятся партийно-государственные документы, указы, декреты, постановления, нормативные документы государственных органов различного уровня, где нашла отражение выработка и реализация политики партии по отношению к интеллигенции в конце 1920-конце 1930-х гг.1 Эти документы создавались в недрах партии и выполняли, прежде всего, идеологическую роль. Анализ нормативно-правовой базы позволяет проследить формальное наличие гражданских прав и невозможность воспользоваться провозглашенными правами на практике; изучить официальное обоснование репрессий, основные этапы репрессивной политики в сфере образования и промышленности, специфику их применения в Пермском регионе в конце 1920-конце 1930-х гг. Достоверность представленной информации в значительной степени зависит от типа документа. Опубликованные в конце 1920-конце 1930-х гг. законы, постановления, указы и т.п. акты государственных и партийных органов достаточно точно передают транслируемые властью политические установки и идеологические парадигмы, которые служили ориентиром для подгонки и искажения фактов. Официальные источники, предназначенные для внутреннего

1 Конституция РСФСР. М., Л., 1936; Уголовный кодекс РСФСР. М., 1938; Постановление

СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О работе угольной промышленности Донбасса» // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 5. М., 1971. С. 91-97;

Постановление ЦИК и СНК Союза ССР 14 августа 1930 г. «О всеобщем обязательном начальном обучении» // Директивы ВКП(б) и постановления Советского правительства о народном образовании за 1917-1947 гг. М.; Л., 1947. Вып. 1; Постановление ЦК ВКП(б) от

4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» // Правда. 1936. 4 июля; Декрет ВЦИК от 16 октября 1918 г. «Об единой трудовой школе РСФСР» // Декреты Советской власти. Т. 3. М., 1964. С. 174-380. использования, как правило, секретного характера, в основном, достоверно отражают задачи, которые политическое руководство ставило перед партийными и карательными органами. Факты, обусловливающие постановку политических задач, также могли искажаться.

Вторая группа источников - произведения деятелей коммунистической партии и высших органов власти СССР.

В первую очередь следует обратить внимание на труды В. И. Ленина. Он внес наибольший вклад в разработку советской концепции интеллигенции. С одной стороны, он подчеркивал объективную необходимость интеллигенции для современного общества, будь то общество капиталистическое или социалистическое, отмечая, что без интеллигенции немыслимо современное капиталистическое производство1. С другой стороны, характерно недоверие Ленина к интеллигенции, подозрение в готовности перейти на сторону классового врага, поскольку она являлась «порождением капитализма, сынками барского и буржуазного общества, в котором кучка грабила народ и издевалась над народом.» и «неизбежно пропитана буржуазным мировоззрением и навыками»2. С этим «организованные пролетарии-коммунисты должны о непримиримо бороться» .

Подобные характеристики заимствовал И.В. Сталин, хотя в его работах интеллигенция рассматривалась в ином ракурсе. В отчетных докладах

1 В.И. Ленин выделял интеллигенцию внеклассовую (русскую бессословную интеллигенцию), включая образованных людей, средний слой, разночинцев, новое среднее сословие (Ленин В.И. Задачи русских социал-демократов // Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 2. С. 454; Он же. Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов // Полн. собр. соч. Т. 3. С. 485-488). Этот относительно целостный слой находится между классами, занимает - по его мнению - междуклассовое положение (Он же. Памяти графа Гейдена (Чему учат народ наши беспартийные «демократы»?). Июнь 1907 г. // Полн. собр. соч. Т. 16. С. 40.). В тоже время В.И. Ленин говорил о необходимости сопоставления идей и программ интеллигенции с положением и интересами классов русского общества. Он полагал, что всякий класс буржуазного общества (а до капитализма интеллигенции вообще не было) «вырабатывает свою собственную интеллигенцию: и берет себе также сторонников и из числа всех и всяких образованных людей.» (Он же. Революционный авантюризм // Полн. собр. соч. Т. 6. С. 377-390).

2 Там же. Т. 35. С. 200; Т. 2. С. 85.

3 Там же. Т. 36. С. 290-291.

Центрального Комитета на XV, XVI, XVII партийных съездах И.В. Сталин уделил особое внимание кадрам высококвалифицированных специалистов. Обосновывая потребность СССР в высоких темпах индустриализации, он подчеркивал необходимость разгрома взглядов идейных и политических противников - троцкистов, зиновьевцев, буржуазных националистов, боровшихся против ленинской генеральной линии в строительстве социализма1. Эти идеи можно найти в его работах «О правом уклоне в ВКП(б)»

-у и «Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б)» .

Об этом же говорили и писали его соратники. Так Ф.Э. Дзержинский, характеризуя политику индустриализации, особо рассматривает борьбу против троцкистов. Например, в работе «Материалы к докладу о промышленности СССР на III съезде Советов СССР»3. В статьях и речах С.М. Кирова отражена борьба против троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев и др.4 Г.К. Орджоникидзе также постоянно останавливался на борьбе партии против правых элементов,, в том числе в среде интеллигенции5. В трудах М.И. Калинина об укреплении союза рабочего класса и крестьянства интеллигенции отводится второстепенная роль6.

Критический анализ этих произведений позволяет более точно определить истоки и содержание партийно-государственной политики по отношению к интеллигенции в конце 1920-конце 1930-х гг.

1 Сталин И.В. На хлебном фронте: Из беседы со студентами Института красной профессуры, Комакадемии и Свердловского университета 28 мая 1928 г. // Соч. Т. 11. М., 1949. С. 81-97; Он же. К вопросам аграрной политики в СССР. Речь на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г. // Соч. Т. 12. С. 141-172. Он же. К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса // Соч. Т. 12. С. 178-183.

2 Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1930. С. 545-573.

3 Дзержинский Ф.Э. Избранные статьи и речи. В 2-х т. М., 1947. 390 с.

4 Киров С.М. Избранные статьи и речи (1912-1934). М., 1957. 718 с.

5 Орджоникидзе С. О задачах тяжелой промышленности и стахановского движения. М., 1936. 32 с.

6 Калинин М.И. Статьи и речи 1935-1937 гг. М., 1937. 271 е.; Он же. О вопросах социалистической культуры. Сборник статей и речей 1925-1928 гг. М., 1938. 180 е.; Он же. О задачах советской интеллигенции. М., 1939. 67 с.

Следующая группа источников - материалы партийных и советских органов. Среди опубликованных документов: постановления, протоколы, стенограммы съездов, пленумов ЦК, переписка обкома с центральными партийными и государственными органами и др.1 В числе неопубликованных материалов исследовались архивные фонды местных партийных органов: Пермского горкома КПСС, райкомов, первичных парторганизаций и т.д. Данные источники позволяют получить целостную картину и влияние принимаемых решений на регионы, кадровую политику государства, в том числе против интеллигенции. Они также содержат большое количество весьма точных и часто уникальных фактографических сведений. В частности, многочисленные делопроизводственные документы (отчеты, резолюции, приказы, протоколы и стенограммы заседаний, материалы проверок учреждений) из фондов партийных и государственных органов. В фонде горкома имеются сведения о состоянии промышленности: отчеты о работе предприятий, транспорта, электропромышленности, стенограммы совещаний при горкоме об обучении и подготовке специалистов, о ходе социалистического соревнования, стахановского движения, позволяют не только получить достоверные данные о проблемных вопросах, которые стояли на повестке дня, но и кадровой политике. Учитывая критический настрой чекистов, справки и докладные записки ОГПУ о конфликтах и настроениях в коллективах, сведения о ходе выдвиженчества, обеспеченности производства техническими кадрами, о состоянии дел в вузах города, можно признать достаточно достоверным источником (принимая в расчет присущий «органам»

1 XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М., 1934. 516 е.; XVIII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1939; Борьба за массовое овладение техническими знаниями // СЗ СССР. 1934. № 2. ст. 15; Директивы ВКП(б) и постановления Советского правительства о народном образовании. М.: Л., 1947. 768 е.; Процесс «Промпартии» (25 ноября - 7 декабря 1930 г.): Стенограмма процесса и материалы , приобщенные к делу / Общ. ред. Г.И. Иваненко. М., 1931. 544 е.; Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 1. М., 1967; Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 1931. № 29; Съезд Всесоюзной коммунистической партии большевиков. Стенографический отчет. М., 1939. 36 с. алармизм). Протоколы заседаний и другие документы первичных организаций учебных заведений позволяют проследить эволюцию линии партии в вопросах формирования штата профессорско-преподавательского, инженерно-технического персонала на местах, дают сведения о сотрудниках и учащихся, позволяют выявить изменения в настроениях интеллигенции, определить ее позицию по отношению к различным мероприятиям партии и правительства. Материалы проверок учреждений наглядно демонстрируют требования партии к профессиональным и личностным качествам специалиста. Отчеты по проверке партийных документов отражают критерии и категории интеллигенции, которые подвергались чисткам в первую очередь. Наиболее достоверно здесь отображены проблемы, связанные с вопросами материально-сырьевого снабжения, обеспечения ресурсами, помещениями, оборудованием и т.п., которые ежедневно возникали. В большей степени соответствуют действительности различные статистические данные, в том числе о количестве технических специалистов и работников предприятий, студентов, сотрудников вузов, их возрастном, образовательном цензе, но сомнительны сведения о социальном происхождении представителей интеллигенции. Не вызывают также доверия имеющиеся в источниках такого рода оценки враждебности тех или иных лиц, их принадлежности к каким-либо группировкам (троцкисты и т.п.).

В целом, данная группа источников по составу документов носит комплексный характер, содержит уникальные сведения личного происхождения, делопроизводственные документы разного рода, анкеты, заявления, автобиографии, характеристики и т.д., которые в совокупности дают широкие возможности для реконструкции биографий и судеб людей советской эпохи.

В то же время, наше отношение к интерпретации событий в этих документах должно быть предельно критическим: идеологические соображения и стереотипы сознания обуславливали искажения в трактовках действительности.

Для разностороннего изучения предмета определенную ценность представляют периодические издания - журналы, центральные и областные газеты рассматриваемого периода1. С точки зрения освещения деятельности местных партийных организаций наиболее информативны газета «Звезда», многотиражные заводские газеты. Именно они содержат значительную часть фактического материала. Периодические издания также отображают эмоциональные настроения и особенности периода. На страницах печати, помимо официальной хроники, регулярно публиковались заметки, с одной стороны, об успехах на производстве, пуске нового оборудования, особенно в местных и заводских изданиях2, с другой стороны, о разоблаченных «врагах народа», саботажниках, велись злободневные дискуссии о значении образования в условиях социализма, идеологической выдержанности представителей интеллигенции и т.п. Местные издания содержали сведения о взаимоотношениях сотрудников и администрации вузов, о преследованиях технических специалистов и ходе судебных процессов над руководителями предприятий в период 1933-1935 гг. Полнота, достоверность и точность передачи фактов более всего зависела от тех позиций, с которых они освещались, так как издания советского периода проходили строгую политическую цензуру. Данный вид источников в силу его открытости не всегда отражал и во многих случаях искажал действительность, поэтому требует внимательного критического изучения. В то же время эти источники позволяли более рельефно представить механизмы воздействия власти на общество.

Важнейшей составляющей источниковой базы исследования являются архивно-следственные дела, заведенные НКВД на лиц, обвиняемых в политических преступлениях. В двух изученных фондах Пермского

1 Звезда; Известия; Культфронт Урала (Свердловск); Правда; Труд; Уральский рабочий и др.

2 Молотовский рабочий; Красный обувщик; Уральский рабочий и др. государственного архива новейшей истории1 собраны разные по происхождению документы. В первую очередь, это делопроизводственная и иная документация периода ведения следствия и судебного разбирательства: ордер на арест, ордер на обыск, арестный лист, анкета, удостоверение личности, протокол допроса, выписки из протокола о рассмотрении (пересмотре) дела по обвинению, характеристика на арестованного, постановление о принятии дела к производству, постановление о признании виновности или невиновности задержанного лица, заключение следователя с резолюцией начальника, заявление на пересмотр дела. Далее в дело подшивались материалы, по которым можно судить о судьбе репрессированного: письма родственникам, а также переписка родственников с органами НКВД, документы о реабилитации. В делах также встречаются документы личного происхождения: свидетельства об образовании, фотокарточки, дневники, письма и другие документы, изъятые при обыске.

Архивно-следственные дела включают разнообразный видовой состав документов. По оценкам историка И.Г. Силиной, круг документов, представленных в архивно-следственных делах, позволяет в полной мере судить о профессиональной принадлежности состава граждан, проходивших по следствию в качестве обвиняемого или свидетеля2. Более того, данная группа источников позволяет получить многоплановую информацию об образовательном, возрастном, социальном цензе репрессированных представителей интеллигенции, их политических взглядах и признании в научном мире. Наибольший интерес для нас представляют документы, которые дают возможность выявить род занятий обвиняемых и свидетелей, а также уровень образования и происхождение (указывалась сословная принадлежность

1 Пермский государственный архив новейшей истории. Ф. 641/1 - архивные уголовные дела на лиц, реабилитированных по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. и Закону РСФСР от 18 октября 1991 г.; Ф. 643/2 - архивные уголовные дела на лиц, снятых с оперативного учета в ИЦ УВД Пермского облисполкома.

2 Силина И.Г. Архивно-следственные дела как источник по профессиональному составу населения Алтайской губернии в 1919-1930 гг. // Историческое профессиоведение: источники, методы, технологии анализа. Барнаул, 2008. С. 66-84. или профессиональная деятельность главы семьи). Именно сведения биографического характера и личные документы, изъятые в ходе обыска, содержат важную и в большей степени достоверную информацию. В частности, эти документы дают возможность сопоставить уровень образования, профиль и занимаемую должность, соотнести автобиографию и производственные характеристики инженерно-технических кадров, оценить влияние данных факторов на арест и меру наказания.

Документы, формирующие личные дела граждан, уникальны по содержанию, они позволяют не только изучить социальные характеристики репрессированной интеллигенции, но и проследить внедрение на местах политических установок из центра, механизмы принятия решений по конкретным делам и их мотивацию, методы расследования политических преступлений и фальсификаций, судьбы представителей интеллигенции, пострадавших от террора.

Не все материалы одинаково достоверны. Часто приходится иметь дело с фальсификациями. Изучение следственных дел предоставляют возможность достаточно четко проследить смену политического курса в стране. Так, после убийства Кирова очевидны действия слаженной работы механизма репрессий отработанной репрессивной машины, задачей которой стало быстрое принуждение к самооговору, влекущему за собой лишение свободы или расстрел1. Архивно-следственные дела этого периода объемнее предшествующих. Однако это происходило не за счет расширения документации и широты показаний, а за счет «прокрутки» подследственного для самооговора с привлечением возможно большего числа людей, по мнению историка А.Л. Никитина, которых затягивал следственный конвейер2. Отсюда отрывочность и фрагментарность сведений. Протоколы 1930-х гг. весьма примитивны, вопросы и ответы зачастую написаны малограмотным языком

1 Никитин А.Л. Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в советской России: Исследования и материалы. М., 1998. С. 57.

2 Там же. следователей. Данные в протоколах допросов обвиняемых и свидетелей, дата и причина смерти арестованного (для информирования родственников при высшей мере наказания) часто искажались.

Историки полагают, что даже анкету арестованного или протокол допроса сложно считать сколько-нибудь объективным фундаментом обвинения. Они были написаны следователем, иногда отпечатаны на машинке, подпись арестованного зачастую отсутствовала. Более поздние показания самих следователей, после ареста в 1938-1939 гг., свидетельствуют о том, что арестованных принуждали к подписанию заранее приготовленных текстов самыми разными способами и методами, включая физическое принуждение1. Вместе с тем, анализ материалов архивно-следственных дел позволяют сделать выводы о необоснованности и надуманности обвинений против технической и педагогической интеллигенции.

Особое место среди источников занимает электронная база данных «Репрессированные». Она включает в себя сведения о лицах, арестованных по политическим мотивам местными органами ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ в 1918-1980-х гг. (значительную часть записей представляют дела конца 1920-конца 1930-х гг.) и составлена специалистами Пермского государственного архива новейшей истории и регионального отделения общества «Мемориал» при подготовке к изданию книг памяти «Года террора». В основу легли материалы архивно-следственных дел граждан, проживавших накануне ареста на территории Пермского региона. База данных содержит биографические данные (фамилия, имя, отчество, год и место рождения, место жительства, национальность, образование, место работы и должность на момент ареста), а также сведения об осуждении (дата ареста, когда, каким органом и по какой статье осужден, мера наказания, если ВМН - дата и место приведения приговора в исполнение) и реабилитации (когда, каким органом). Всего 58 полей.

1 Кабацков А.Н. Репрессии 1937-1938 гг. против рабочих Прикамья Свердловской области в рамках приказа №00447 // Сталинизм в советской провинции. Указ. соч. С. 182.

Таким образом, база данных содержит вторичную, перенесенную из следственных дел информацию. Однако строгая систематизация этой информации и ее объем (в базу введены данные всех хранящихся в архиве следственных дел - более 30 тысяч единиц хранения и более 36 тысяч записей) позволяют рассматривать электронную базу данных как особый, хотя и вторичный, источник, поскольку мы получаем возможность составлять группировки большого массива формализованных данных для последующего анализа.

В первую очередь, это дает возможность осуществить выборку наиболее репрезентативных дел для углубленного изучения и получить формализованные сведения о численности, составе арестованных и осужденных по политическим мотивам в конце 1920-конце 1930-х гг. на территории региона. Использование базы данных позволило подготовить выборки персоналий по заданным параметрам: уровню образования, профессиональной и национальной принадлежности, возрасту и другим. Проведение реляционного анализа с использованием программных возможностей стандартной СУБД Microsoft Access позволило выявить взаимосвязи ряда выбранных признаков, например: между образованием, социальным происхождением, занимаемой должностью и репрессиями. Анализ информации подобного рода весьма значим для получения сведений о количестве репрессированных среди представителей интеллигенции в целом и среди отдельных групп. К примеру, даты ареста и вынесения приговора позволяют выявить периоды наиболее массовых арестов специалистов в регионе, сопоставить их с процессами, происходившими в стране.

Воспринимая электронную базу данных как ценный источник по истории репрессий в Пермском регионе, необходимо учитывать погрешности при занесении информации в базу данных. Так в базе отражены дела, поступившие в Пермский архив новейшей истории. Они представляют большую часть всего массива заведенных НКВД следственных дел, но небольшая часть дел репрессированных хранится в архиве УФСБ РФ по Пермскому краю. Необходимо понимать известную ограниченность и неполноту базы данных. В частности, в ней в 5% случаев отсутствуют сведения о лишении избирательных прав, судимостях, политическом прошлом (служба в белой армии, участие в крестьянских восстаниях и т.д.), нет унификации по такому показателю, как социальный статус на момент ареста, имеется значительное число незаполненных полей. Таким образом, анализ базы данных позволяет решить только ограниченный круг поставленных исследовательских задач и не является универсальным средством.

Особое место занимают нарративные источники. В данную группу можно отнести документы личного происхождения: дневники, воспоминания и автобиографии, которые позволяют получить уникальные сведения многопланового характера: от отношения к политике партии, идеологии до повседневной жизни интеллигенции1. Мемуарную литературу всегда отличает неоднородность, поэтому деятели партии, репрессированные и члены их семей в своих воспоминаниях дают диаметрально противоположные оценки репрессивной политики. При анализе мемуаров важно установить источники осведомленности автора. Для политических деятелей документы играют важнейшую роль при написании мемуаров. При этом в ряде случаев воспоминания дополняют официальные документы: в них содержится информация, не получившая отображения в постановлениях партии, что весьма

1 Воспоминания о репрессиях в Пермской области в 1920-1970-х гг. Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. 4.6. Т.2. / Отв. за вып. A.M. Калих. Пермь, 2010. 347 е.; Воспоминания о репрессиях в Пермской области в 1920-1970-х гг. Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. 4.6. Т.З. / Отв. за вып. A.M. Калих. Пермь, 2011. 236 е.; Генкель М.А. Профессор В. В. Гиппиус в Перми // Страницы прошлого: избр. материалы краевед. Смышляев, чтений в Перми. Вып. 2. / сост. Т.Н. Быстрых, А.Ф. Старовойтов. Пермь. 1999. С. 51-58; Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. Ч. 2: Воспоминания / Под ред. Суслова А. Пермь, 2000. 272 е.; Дневник Н.В. Устрялова 1935-1937 гг. / Публ. И. Кондаковой // Источник. 1998. № 5/6. С. 3-100; Немцы в Прикамье. XX Век. Т. 2. Публицистика / сост. JÎ.B. Масалкина. Пермь, 2006. 295 е.; Пермский университет в воспоминаниях современников. Пермь, 1991. 96 е.; Пермский университет в воспоминаниях современников. Вып. 3. Пермь, 1996. 102 е.; Тураев C.B. Пермь. Карла Маркса, 26. 30-е годы // Филолог. 2005. Вып. 6; Figes О. The Whisperers: Private Live in Stalin's Russia. London, 2007. 740 p. и др. значимо для исследования. Факты репрессивной политики против интеллигенции замалчивались, либо их необходимость обосновывалась в историко-партийном ракурсе, как борьба с врагами народа, вредителями, контрреволюционерами. Однако иногда происходила осознанная или неосознанная подмена воспоминаний информацией, заимствованной из документов или литературы, что, безусловно, требует анализа. Тем не менее, данная группа источников важна для понимания истоков формирования карательной политики государства. В рамках официальной идеологии, но под иным углом подается информация в воспоминаниях сотрудников НКВД. Свою деятельность они характеризуют как исполнение долга перед партией и государством, аргументируя, например, проведение агентурно-осведомительной работы и изоляции нежелательных элементов, мерами по обеспечению порядка в стране. В тоже время именно из воспоминаний сотрудников следственных органов можно почерпнуть информацию,' о механизмах и методах репрессий, условиях содержания подозреваемых и осужденных в КПЗ и местах лишения свободы.

Более субъективно эти сведения отражены в воспоминаниях репрессированных. Это свидетельства бесправия: о том, как по утвержденным партийными органами лимитам органами госбезопасности по политическим обвинениям и сфальсифицированным делам после упрощенного следствия интеллигенция подвергалась арестам.

Воспоминания репрессированных отличаются эмоциональностью, описанием личных переживаний. Нужно учитывать, что они появлялись по прошествию времени. Человек зачастую воспринимает окружающий мир несовершенно, неконкретно: к первоначальным ошибкам восприятия добавляются ошибки памяти. По мнению французского историка М. Блока, точность образов нарушается по причинам двух видов: временное состояние наблюдателя (усталость или волнение), степень внимания1. Данные факторы

1 Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. С. 86. влияли на позицию авторов, именно поэтому некоторые оценки вызывают недоверие. Авторы недостаточно точны в изложении фактов, но содержат ценнейший личностный материал, показывают мир ценностей, которые объясняют поведенческие и эмоциональные реакции, характеризующие образованную часть общества в условиях сталинизма. Для понимания степени правдивости информации данной группы источников необходим сравнительный анализ.

Привлеченная источниковая база, несмотря на неполноту и противоречивость данных, содержащихся в каждой отдельной группе источников, позволяет решить поставленные задачи. Использование широкого спектра исторических источников, многие из которых впервые введены в научный оборот, позволило комплексно, многосторонне осветить тему исследования.

Цель и задачи исследования. Цель данной работы - исследовать репрессии советской власти против технической и педагогической интеллигенции в конце 1920-конце 1930-х годов на примере Пермского региона.

Достижению цели будет способствовать решение следующих задач:

- проанализировать методы проведения репрессивной политики власти по отношению к технической и педагогической интеллигенции;

- рассмотреть подходы власти к формированию новой интеллигенции;

- изучить репрессивную политику власти по отношению к инженерно-техническим кадрам;

- выявить особенности репрессий в средней и высшей школе региона;

- проанализировать эволюцию репрессий на протяжении рассматриваемого периода.

В основе методологии исследования институциональный анализ. 1

38

Идеологи ииституционализма относили к институтам социальные, политические, экономические явления: государство, общество, социальные группы, корпорации и др.1.

В гуманитарных науках под институтом понимаются «устанавливаемые людьми ограничения, которые структурируют политическое, экономическое и социальное взаимодействие, неформальные (запреты, табу, обычаи, традиции, кодексы чести и т.д.) и формальные правила (конституции, законы, права собственности и т.д.), а также система санкций за их несоблюдение» (Д. Норт), структурные ограничения (А. Шидлер), формальные правила, процедуры согласия и стандартно действующие практики, структурирующие отношения между индивидами (П. Холл) и др. .

Институционалистов, как полагает ученый A.A. Дегтярев, ссылаясь на зарубежных коллег3, интересуют все государственные и социальные институты, которые формируют способы выражения политическими факторами своих интересов и структурирования их отношений власти с другими группами и социальными общностями4.

В диссертационном исследовании в качестве социальных общностей выступают категории интеллигенции - техническая и педагогическая.

Д. Норт, получивший Нобелевскую премию «за применение экономической теории и количественных методов к изучению исторических событий», основоположник клиометрии, доказал возможность применения

1 Байтин М.И. О понятии государства // Правоведение. 2002. № 3. С. 10; Байтин М.И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). М., 2005. С. 447—448, 462-521; Марченко М.Н. Теория государства и права. М., 2005. С. 54, 309-315, 390-393 (М.Н. Марченко ссылается на определение М.И. Байтина, данное в издании: Теория государства и права. Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова, A.B. Малько. М., 2000. С. 51).

2 Патрушев С.В., Айвазова С.Г., Клемент K.M., Машезерская Л.Я., Павлова Т.В., Гвоздева Е.А., Грунт З.А., Хлопин А.Д., Панов П.В. Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. С.В. Патрушева. М., 2006. С. 6; Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997.

Thelen К., Steinmo S. Historical Institutionalism in Comparative Politics // Structuring Politics / Ed. by S. Steinmo, K. Telen, F. Longstreth. Cambridge, 1992. P. 2; The New Institutionalism in Organizational Analysis / Ed. by W. Powell, P.Di Maggio. Cambridge, 1991. P. 5-7.

4 Дегтярев A.A. Основы политической теории. Ульяновск, 1998. С. 131. методов экономического анализа в исторических исследованиях1. Концепция институциональной эволюции Д. Норта предлагает трактовку закономерностей развития человеческого общества. Автор выделил три компонента институтов: а) неформальные ограничения - традиции, социальные условности. Они складываются спонтанно, как побочный эффект взаимодействия людей, преследующих собственные цели; б) формальные правила - нормативно-правовая база (конституции, законы), а также судебные прецеденты, которые, напротив, регулируют отношения в обществе на государственном уровне, поддерживаются силой государства; в) механизмы принуждения, которые обеспечивают соблюдение правил, в рамках нашего исследования это могут быть органы ОГПУ-НКВД и т.д.

Для исторических исследований первичны организации или институты. Причем в центре могут находиться анализ государства, проблемы его автономии, воздействия на общество и его способности самостоятельно определять политику, политические изменения или, в данном исследовании, изучение модели отношений государства и социальной группы (интеллигенции). В фокус нашего исследования попадает такая институция, как политические репрессии. Мы рассматриваем, какие формальные и неформальные правила регулировали политические репрессии против интеллигенции, как действовали репрессивные институты.

Постановка исследовательской проблемы в СССР в период 1929-1939 гг. обусловлена местом и значением экономических преобразований. Для данного десятилетия характерно предельное напряжение социальных сил общества, которое представляло собой сложно структурированную, многогранную и крайне противоречивую социально-экономическую систему.

Методологическая основа исследования также базируется на принципах историзма, системности и научной объективности, предполагающих необходимость анализа событий и фактов репрессивной политики конца

1 См.: Гусейнов P.M., Горбачева Ю.В., Рябцева В.М. История экономических учений. Москва-Новосибирск, 2000.

1920-конца 1930-х гг. Для этого использованы принципы объективности, системности, описательный метод и метод реконструкции.

Метод сравнительного анализа дает возможность выявить общее и особенное в региональном контексте рассматриваемого периода, учитывая конкретно-историческую обстановку и причинно-следственные связи, влияющие на развитие высшей школы.

Математические методы (группировки, анализ динамических рядов, выборочный метод, методы многомерного статистического анализа, а также методы формализации информации), изучающие количественную характеристику социальных явлений, позволяют не только описать, но и измерить свойства и признаки изучаемого явления. Они использовались для анализа социальной структуры и численности инженерно-технических кадров, студенчества, учительства, профессорско-преподавательских кадров. Анализ отдельных аспектов репрессивной политики осуществлялся с помощью биографического метода, изучение карательной политики через судьбы учителей, студентов, преподавателей.

Метод исторической антропологии позволил сфокусировать внимание на судьбе отдельного человека - интеллигента, который был включен в сложную цепь взаимоотношений советской действительности. При данном подходе, по мнению историка М.М. Крома, в центре внимания оказывается не судьба научных идей, а повседневная жизнь ученых, инженеров, межличностные и корпоративные отношения, неформальные контакты и объединения, покровительство и зависимость, внимание к межличностному и межгрупповому взаимодействию, взгляд на происходящие процессы с позиции их участников (или жертв) и т.п.1 То есть акцент исследования переносится с

1 Кром М.М. Историческая антропология русского средневековья: Контуры нового направления // Новая Русская Книга. 2001. № 2. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://magazines.russ.rU/nrk/2001/2/markovl-pr.html. государственных институтов, экономических структур - на изучение взаимодействия людей в небольших группах.

Социально-исторический подход способствовал объективной оценке документов местного и регионального уровня. Это материалы таких микросоциумов, как первичные партийные и комсомольские ячейки вузов, предприятий, школ, заводские коллективы и т.п.

Исследование деятельности партийных организаций и советских правоохранительных органов, имевших разветвленную структуру, позволило применить системный подход, что определяется также сложным комплексом межструктурных отношений, взаимоотношений органов НКВД с другими компонентами советской политической системы, а также субъектно-объектными отношениями интеллигенции и карательных органов.

Анализ хода исторических событий посредством выявления причинно-следственных связей в рамках советской карательной политики, закономерностей ее развития предполагает использование историко-генетического метода.

Комплексное изучение рассматриваемой проблемы предполагает использование методов источниковедческого анализа и синтеза, основанных на изучении формы, структуры и содержания источников, выявлении особенностей их происхождения, оценке степени достоверности памятников, что позволит установить информационные возможности используемых документов, определить их значение. Для этого были применены культурологический и антропологический подходы: рассмотрение предмета исследования в рамках конкретной культурной ситуации и обращение к роли личности интеллигента в истории региона.

Дискурсивный анализ периодических изданий конца 1920-конца 1930-х гг. способствовал пониманию фразеологии эпохи и социальной психологии. Комплексное решение и всесторонний характер решения заявленное научной проблемы достигался путем сочетания хронологического и проблемного подходов.

Данные методы позволили обеспечить объективный исторический подход к исследованию заявленной темы, сделать концептуальные заключения на основе всестороннего анализа недостаточно изученных событий и фактов.

Научная новизна диссертационной работы состоит в том, что в ней на региональном конкретно-историческом материале выявлены специфические характеристики репрессивной политики власти против интеллигенции с учетом территориальных и социальных особенностей. Проблема рассматривается как комплексное научное исследование на основе изучения различных аспектов политических репрессий в Пермском регионе в период конца 1920-1930-х гг. В работе делается попытка на конкретных примерах представить репрессии технической и педагогической интеллигенции как составную часть политики тоталитарного государства в регионе. На основе источников исследованы процессы проведения политических репрессий против интеллигенции в Пермском регионе, выявлены общие тенденции, характерные для всей страны, и региональная специфика. Выявлено изменение социальных характеристик региональной интеллигенции после завершения репрессий.

Автором введено в научный оборот большое число новых архивных документов по истории политических репрессий, ранее не использовавшиеся в отечественных исторических исследованиях.

Практическая значимость исследования состоит в возможности использования содержащегося в ней материала, положений и выводов в научной работе (подготовка обобщающих трудов по политической истории региона, истории политических репрессий в российской провинции, по истории политических репрессий на Урале, истории органов НКВД, истории образовательных учреждений, предприятий), в учебно-методической работе (включение материалов диссертации в лекционные и специальные курсы, использование их при проведении семинарских занятий) и в просветительской деятельности (подготовка публикаций в СМИ, разработка экспозиций и т.д.).

Апробация результатов исследования.

Основные положения диссертации были обсуждены в ходе выступлений на конференциях различного уровня, в России и за рубежом (Украина, Белоруссия) и отражены в 24 научных публикациях, в том числе трех - в ведущих рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК РФ.

А также отражены в рамках стажировки в 2009 г. в НОЦ «Истории и культуры Сибири» Тюменского государственного университета по ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. 1.4 «Развитие внутрироссийской мобильности научных и научно-педагогических кадров путем выполнения научных исследований молодыми учеными и преподавателями в научно-образовательных центрах».

Результаты исследования внедрены в учебный процесс - используются при изучении курса «История уголовно-исполнительной системы».

Структура диссертации обусловлена логикой исследования, а также его целью и задачами.

Диссертация состоит из введения, двух глав, объединяющих 4 параграфа, заключения, списка использованных источников и литературы и приложений.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Шилова, Ирина Сергеевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Переход СССР к форсированной индустриализации и культурной революции происходил непросто. Основную массу быстро растущей когорты специалистов составляли вчерашние неграмотные крестьяне и рабочие. Партийно-государственный аппарат находился в определенной зависимости от дореволюционной интеллигенции. Последняя относилась к нововведениям настороженно. Поскольку создаваемая политическая система не предполагала инакомыслия, борьба за выдержанность идеологической линии вынуждала использовать не только агитацию и пропаганду, но и карательные меры. Репрессии стали неотъемлемой составной частью государственного механизма. Исследователи отмечают, что большевики воспринимали политический террор, как нечто естественное, присущее каждой революции1. После окончания гражданской войны они продолжали воспринимать его как необходимый политический инструмент.

В стране к концу 1930-х гг. сложился ряд специфических советских институтов, в том числе, негласное соглашение главы государства, субъектов экономики и надзорных органов, формальное наличие конституционных прав; институт частной собственности превратился в институт «коллективной собственности» (владелец - государство, за посягательства жесткие санкции). Плановая экономика могла функционировать при наличии тотального контроля, регулирования со стороны государства и постоянного давления (как институт принуждения), поэтому позиция власти усиливалась идеологией, которая создавала устойчивый механизм страха и контроля. Чистка партии, ограничения в свободе передвижения, институт прописки, контроль объемов производства, контроль качества производства, формирование сроков производства, коллективное право собственности, жесткие механизмы принуждения, контроль НКВД, репрессии.

1 Байрамкулова A.A. Репрессии против казачества в период установления советской власти // Вопросы казачьей истории и культуры. Вып. 7. Майкоп, 2011. С. 28.

В условиях административно-командной системы происходило фактическое огосударствление рабочей силы. В частности, профессор P.M. Нуреев указывает на такие формы государственного принуждения, как массовое использование труда заключенных, привлечение миллионов людей -служащих, учащейся молодежи и интеллигенции - к осенне-полевым сельскохозяйственным работам и др.1

Управление осуществлялось через систему контроля над руководством государственных предприятий. Благодаря разветвленной сети НКВД мог контролировать любой вид деятельности в населенном пункте, в организации и на предприятии. Причем органы НКВД не зависели от властных структур на местах и подчинялись напрямую И.В. Сталину.

Сформировавшийся в 1930-е годы советский строй был репрессивен. Репрессии выступали, во-первых, как способ для сохранения политической власти. Во-вторых, они стали инструментом внутрипартийной борьбы. В-третьих, репрессии стали способом управления экономикой. В-четвертых, репрессии в определенный момент, независимо от государственных задач, стали воспроизводить себя в своих собственных целях. Наконец, в-пятых, террор стал орудием социального переустройства общества.

Народ, в том числе, интеллигенция, стал жертвой в условиях стремления политической элиты сохранить и укрепить властные полномочия. В то же время стремление решить текущие задачи подобными методами негативно сказывалось на достижении конечных целей.

На территории Пермского региона в конце 1920-конце 1930-х гг. было репрессировано около 1000 человек с высшим и неоконченным высшим образованием. Цифра внушительная, учитывая тот факт, что должности, требующие высокой квалификации, часто занимали лица со средним образованием или даже низшим. Например, бухгалтер Пермпромбанка, приговоренный тройкой за контрреволюционную повстанческую деятельность

1 Постсоветский институционализм - 2006: Власть и бизнес. / Под ред. P.M. Нуреева. Ростов на Дону, 2006. С. 51. к расстрелу, имел лишь начальное образование. Служащие с высоким уровнем образования, как правило, занимали должности, требующие соответствующей квалификации, важные для народного хозяйства.

Среди арестованных в Пермском регионе были руководители разных уровней: директора предприятий промышленного и аграрного сектора, руководители вузов, школ, заместители по направлениям, инженерно-технические специалисты предприятий, мастера заводов, учителя, преподаватели вузов, студенты. Аресты на протяжении десятилетия носили неравномерный, волнообразный характер (см. Приложение 3. Диаграмма 2,3.). По политическим статьям было репрессировано около 600 представителей педагогической интеллигенции, около 40 представителей творческой интеллигенции, около 60 медицинских работников, более 4 000 технических специалистов, занятых в различных сферах производства и аграрной отрасли1, (см. Приложение 1, 2.). Приведенные данные позволяют сделать вывод о том, что педагогическая и техническая интеллигенция стали основными группами репрессированной интеллигенции в регионе.

Если в результате репрессий против «бывших» людей и национальных операций пострадала как техническая, так и педагогическая интеллигенция, то репрессивная линия «чистки элит» в Пермском регионе прослеживается в большей степени в отношении технических специалистов: в этот период почти полностью сменился директорский корпус в промышленности. Всего было арестовано 689 руководителей предприятий и их заместителей, что составляет 16% от общего числа репрессированной технической интеллигенции. В то время как арест руководящих педагогических кадров не превышал 5%2.

На место репрессированных пришли люди не только не имеющие необходимого образования, но и без должного производственного опыта. Большие потери понесла интеллигенция - носитель духовного потенциала,

1 Подсчитано по электронной базе данных «Репрессированные».

2 Там же. высококвалифицированные специалисты. В первой половине десятилетия были расстреляны руководители промышленности и сельского хозяйства, что привело к катастрофическому дефициту кадров и, как следствие, к ухудшению положения в экономике в конце 1930-х гг.

Репрессии 1937-1938 гг. затронули все слои населения, в том числе рабочую среду, где следователи находили ресурс для выполнения лимитов по арестам. Тем не менее, можно сделать вывод о том, что служащие (76% арестованных служащих составляла интеллигенция), пострадали от репрессии в большей степени, нежели другие общественные группы (см. Приложение 3. Диаграмма 1.).

В соответствии с имевшимися директивами ЦК ВКП(б), прямыми указаниями и установками И.В.Сталина и его сподвижников органы НКВД активизировали свою деятельность по ликвидации «контрреволюционных» организаций и борьбе с «врагами» и «вредителями». Оперативные и следственные мероприятия повсеместно сопровождались мифотворчеством об «организованной контрреволюции», доведенном, во второй половине 1930-х гг., до гипертрофированного состояния.

Недостаток квалифицированных работников в начале 1930-х гг. вынуждал привлекать дореволюционных специалистов различными методами. В то же время власть относилась к «старой» интеллигенции с предубеждением. Во многом поэтому власть начинает формирование новой социалистической интеллигенции. Необходимость подготовки советской интеллигенции была также вызвана задачами реконструкции народного хозяйства первых пятилеток. Дефицит административного ресурса способствовал созданию «пробной» версии советской интеллигенции - выдвиженцев.

В 1930-е гг. произошло значительное увеличение слоя интеллигенции с одновременным понижением квалификационного уровня и изменением социального состава: интеллигент советской эпохи все более становится выходцем из рабоче-крестьянской среды. К концу десятилетия изменилась и отраслевая структура в группах специалистов, а количество населения с высшим образование превысило 9 ООО чел.1.

От буржуазных специалистов избавлялись разными способами: спецеедство, чистки, репрессии. Весьма сложным было и материальное положение интеллигенции.

В период 1928-1932 гг. объектом репрессий были представители «старой» интеллигенции, с высоким профессиональным уровнем, ряд специалистов были сосланы из столицы в регион.

К середине 1930-х гг. наряду с арестами, число которых на короткое время уменьшилось, методом чистки стало увольнение неугодных сотрудников, критика научных трудов.

Для 1937-1938 гг. характерны массовые репрессии административно-руководящих кадров и выдвиженцев, а также выдворение из страны иностранных граждан - технических специалистов. Снижается возрастной ценз - репрессии коснулись и тех, кто получил высшее образование после 1917 г., изменяется национальный состав обвиняемых. Наказание становится более жестким - треть обвиняемых были расстреляны. К уголовной ответственности в этот период в массовом масштабе привлекались лица с партбилетом - 39% от общего числа арестованных, что свидетельствует об изменении социального состава в коллективах и новых тенденциях кадровой политики.

Помимо увольнений активно внедрялся иной административный метод воздействия на сотрудников - исключение из партии. Это позволяет сделать вывод о том, что к концу десятилетия формируются институты внутреннего контроля и наказания (не уголовного).

Сложившаяся в этот период система управления, имея в своем распоряжении огромный аппарат различных ведомств, сумела мобилизовать и умело использовать для форсированной модернизации страны имеющиеся интеллектуальные и финансовые ресурсы. Данная система, при всех своих недостатках, была способна к резким прорывам в области науки в крайне сжатые сроки, однако не способствовала долговременному поступательному развитию научной сферы.

Пример Пермского региона наглядно свидетельствует, что политические репрессии в сфере образования в конце 1920-1930-х гг. века привели к кардинальным переменам в кадровом составе образовательных и культурно-просветительских учреждений, оказали воздействие на дальнейший ход развития образования и культуры в регионе, поставив науку и образование под беспрецедентно жесткий политический и идеологический контроль.

В 1937-1938 гг., согласно указаниям сверху, осуществлялась плановая организация массовых репрессий. Именно в этот период в разряд «врагов народа» было зачислено большинство руководящих партийных, советских и хозяйственных работников области. Почти все они подверглись жестоким репрессиям (См. Приложение 1. Таблица 3). На смену пришли так называемые сталинские выдвиженцы, отличительной чертой которых была покорность воле центра. Смена кадров, таким образом, приобрела характер репрессивной кампании. «Большой террор» сковывал страхом волю, ум и совесть людей, превращал их в послушных исполнителей государственной воли. Наиболее часто служащих обвиняли в тяжких преступлениях, называя руководителями несуществующих контрреволюционных организаций.

В то же время вузовская и техническая интеллигенция внесла свою лепту в развитие Пермского региона. К концу 1930-х гг. выровнялся социальный состав студентов, методы обучения в разных системах профессионального образования, что способствовало появлению советской интеллигенции.

Острая необходимость в собственных кадрах вызвала развертывание сети высших и средних специальных учебных заведений. К 1932 г. в Перми насчитывалось 7 вузов, 17 техникумов, 5 рабфаков и комбинат рабочего образования, в которых обучалось более 20 тыс. человек, в том числе в вузах около 5 тысяч. К 1936 г. количество вузов сократилось до 5 по причине реорганизации, но количество студентов увеличилось. К концу десятилетия число студентов вузов и ссузов превысило 25 тыс. человек, а в общеобразовательных школах для детей и малограмотных обучалось более 360 тыс.1

Несмотря на тщательный отбор контингента учащихся, студенчество также стало объектом репрессий (см. Приложение 2. Таблица 3.). Причиной для ареста студентов могли стать такие факторы, как «классово чуждое происхождение» и «национальная принадлежность».

Местные органы НКВД, стремились, с одной стороны, оперативно выполнять решения сверху (например, обвинение декана педологического факультета пединститута в рамках реализации постановления ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе наркомпросов»). С другой стороны, они стремились «выявить» региональных участников для столичных процессов.

Политические репрессии против технической и педагогической интеллигенции уничтожили квалифицированных инженерно-технических работников, профессуру с дореволюционным образованием и стажем работы. Среди них краевед, профессор П.С. Богословский, профессор A.A. Савич, профессор H.A. Коновалов, основатель пермского бактериологического института, профессор Г.П. Розенгольц, организатор Пермского центрального института по переливанию крови, доцент мединститута И.А. Митяшин, организатор научно-методических конференций математических кафедр педвузов Уральского региона профессор A.B. Ланков и другие. Жертвами репрессий также стали технические специалисты, преподаватели и студенты, не разделявшие официального курса партии.

В результате в 1930-е гг. сформировалась советская высшая школа, где внимание уделялось не только и не столько профессиональным умениям будущего выпускника, сколько политической составляющей.

В средних специальных и общеобразовательных учреждениях региона также были репрессированы педагоги с дореволюционным образованием и все имевшие независимую точку зрения на происходящие в стране события. В образовательный процесс включаются меры политического давления на молодежь.

Если первоначально репрессии были направлены против представителей дореволюционной научной интеллигенции, то в конце 1930-х гг. они приняли значительно более масштабный характер; арестам подверглись ученые и преподаватели, никак не проявлявшие своей оппозиционности власти. Причем аресты коснулись не только «буржуазных» ученых, но и многочисленных представителей новой, советской научной интеллигенции.

Необходимо отметить, что репрессии интеллигенции были связаны не только с наказанием, предусмотренным уголовным законодательством: лишение свободы, высшая мера наказания, высылка и ссылка. Имели место и другие способы борьбы с неугодными специалистами: увольнение с работы, работы, исключение из партии и общественных организаций, травля в прессе, общественное порицание и публичное осуждение со стороны парторганизации и коллег по работе.

В этих условиях изменилась роль интеллигенции в жизни общества. Из активного субъекта политической жизни, стремящегося к значительному влиянию на общественные процессы, она превратилась в проводника политики советского общества. Большая часть научного сообщества пошла на это добровольно или под давлением власти, получив многократное увеличение ассигнований на исследовательскую работу. Для многих была важна сама возможность работать по специальности.

Однако наряду с общими тенденциями в регионе имелись и некоторые особенности. Формирование политики в области науки в конце 1920-конце 1930-х гг. - сложный и длительный процесс, определявшийся необходимостью масштабных преобразований в стране. При этом партийногосударственная политика в области науки эволюционировала от попыток кардинально реформировать научную сферу в годы первой пятилетки к вынужденному отказу от части радикальных нововведений, которые показали свою неэффективность, возвращению в той или иной степени к традиционным формам научной деятельности.

Сложившаяся в этот период система управления, имея в своем распоряжении огромный аппарат различных ведомств, сумела мобилизовать и умело использовать для форсированной модернизации страны имеющиеся интеллектуальные и финансовые ресурсы. Данная система, при всех своих недостатках, была способна к резким прорывам в определенных областях науки в крайне сжатые сроки, однако не могла обеспечить долговременное поступательное развитие научной сферы.

Массовые репрессии в конце 1920-конце 1930-х гг. были институционализированы. Сформировалась разветвленная система государственных органов, осуществлявших репрессии (НКВД, партийные комитеты, цензурные органы и т.д.). Действовавшие репрессивные правовые нормы дополнялись ненормативными практиками, позволявшими политическому руководству управлять репрессиями, ужесточать или смягчать их вне зависимости от закона.

Массовые политические репрессии конца 1920-конца 1930-х гг. стали важнейшим механизмом регулирования всей жизни государства. Они завершили так называемую сталинскую революцию «сверху», в результате которой утвердился строй, иногда называемый сегодня «сталинским социализмом»1. В частности, происходило перераспределение рабочей силы в нужных государству направлениях и отраслях. То есть, экономика в СССР не могла функционировать по экономическим законам.

1 Кропачев С.А. Десять лет, изменившие страну. Проблемы отечественной истории и историографии середины 1930-1940-х гг. // Краснодарское краевое отделение общероссийской общественной организации «Мемориал». [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.kubanmemo.ru/library/Kropachev01/index.php.

Репрессии интеллигенции можно рассматривать как социальную фильтрацию. Мероприятия партии и правительства, реализованные в конце 1920-конце 1930-х гг. в отношении технических специалистов и педагогов, стали одной из причин кризиса государства в фазе институционального исчерпания.

Анализ репрессивной политики в отношении технической и педагогической интеллигенции в Пермском регионе позволяет выявить смыслы репрессивной политики, которые существенно отличаются от заявленных. В качестве средства поднятия производства (наказание нерадивых, укрепление дисциплины и т.п.) репрессии постоянно демонстрируют свою несостоятельность - с хаосом в управлении покончить не удается. Не срабатывают репрессии и в качестве средства ликвидации шпионов и вредителей. Наш анализ показывает, что шпионов и вредителей в заявленном чудовищном количестве не было. Более того, реконструкция осуществления репрессивных операций НКВД показывает, что советские вожди это знали и сами подталкивали к фальсификациям. То есть, И.В. Сталина и его окружение вряд ли можно представить жертвами обмана со стороны зарвавшихся чекистов.

С другой стороны, проведенный анализ социальных характеристик репрессированной педагогической и технической интеллигенции в контексте конкретных репрессивных кампаний позволяет увидеть политические репрессии как средство быстрого изменения социума насильственным путем. Можно заметить, что каждая репрессивная «операция» отсекала «хирургическим» путем те слои, которые представлялись потенциально опасными для политического руководства: все категории стигматизированных слоев (происходившие из семей дворян, священников, «кулаков» и т.п.; служившие на военной или государственной службе при старом режиме или получившие образование в царское время; уголовники и т.д.), региональные управленческие элиты, имеющие любые связи с зарубежьем и, наконец, все, проявившие минимальную нелояльность режиму.

В то же время репрессии в 1930-е г. преподносились обществу как неотвратимые, обоснованные и правомерные. Они порождали страх и подозрительность. Политические репрессии существенно сказались на обществе и государстве. Жертвами репрессий стали все категории населения, в том числе интеллигенция. Чистка в среде интеллигенции имела длительные последствия. Как сказано в тезисах международного общества «Мемориал» к 70-летию Большого террора, репрессии привели к расцвету национализма, ксенофобии, интеллектуальному конформизму, двоемыслию, осознанию верховенства силовых структур над правом и личностью1.

Невосполнимы человеческие потери, экономические и культурные последствия «большого террора». Политические репрессии причинили колоссальный вред, уничтожив ученых, педагогов, инженерно-технических специалистов, руководителей разного уровня. Репрессии интеллигенции нанесли неизмеримый урон историческому развитию страны, который продолжает ощущаться и поныне.

1 Тезисы «Мемориала» к юбилею «большого» террора // [Электронный ресурс]. Режим доступа: Ийр:/Лу\у\у. memo.ru/history/yl937/yl937.htm.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Шилова, Ирина Сергеевна, 2013 год

1. Конституция (Основной Закон) Союза Советских Социалистических Республик от 5 декабря 1936. М., Д.: Юридическое изд-во Наркомюст СССР, 1936.

2. Уголовный кодекс РСФСР от 22 ноября 1926 г. М.: Юридическое изд-во Наркомюст СССР, 1938.

3. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР от 25 мая 1922 г. // СУ РСФСР 1922 г. №20-21.

4. Декрет ВЦИК от 16 октября 1918 г. «О единой трудовой школе РСФСР» // Декреты Советской власти. Т. 3. М., 1964. С. 174-380.

5. Постановление ЦК ВКП(б) от 20 октября 1930 г. «О мероприятиях по плановому обеспечению народного хозяйства рабочей силой и борьбе с текучестью» // Партийное строительство. Октябрь 1930 г. № 19-20. С. 61-63.

6. Постановление ЦК и ЦКК ВКП(б) от 28 апреля 1933 г. «О чистке партии» //Правда. 1933. 28 апреля.

7. Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 марта 1940 г. «О работе угольной промышленности Донбасса» // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 5. М.: Госполитиздат, 1971. С. 91-97.

8. Постановление ЦИК и СНК Союза ССР от 14 августа 1930 г. «О всеобщем обязательном начальном обучении» // Директивы ВКП(б) и постановления Советского правительства о народном образовании за 1917-1947 гг. Вып. 1.М.; Д.: ОГИЗ, 1947.

9. Постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» // Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1932. № 218. 8 августа.

10. Постановление ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» // Правда. 1936. 4 июля.

11. Постановление ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 г. «Об особом совещании при народном комиссариате внутренних дел СССР» // СЗ СССР. 1935. № 11. Ст. 84.

12. Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 1931. № 29.

13. Циркуляр НКВД СССР от 12 августа 1930 г. «О порядке учета лиц, лишенных избирательных прав» // Бюллетень НКВД СССР. 1930. № 26. С.545-546.2. Документальные публикации

14. XI съезд ВКП(б): Протоколы. М.: Госполитиздат, 1936. 618 с.

15. XVIII съезд ВКП(б): Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1939. 320 с.

16. Директивы ВКП(б) и постановления Советского правительства о народном о образовании. М.; Л.: АПН РСФСР, 1947. 768 с.

17. Материалы объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). Январь 1933 г.//ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. II. М., 1941. С. 507-524.

18. Стенограмма февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) // Вопросы истории. 1992. №№ 2-12; 1993. №№ 2-9; 1994. №№ 1-2, 6, 8, 10-11; 1995. №№ 1-12.

19. Обращение ЦК ВКП(б) ко всем партийным, хозяйственным,профсоюзным и комсомольским организациям. Соликамск: б/и, 1930. 48 с.

20. Процесс «Промпартии» (25 ноября 7 декабря 1930 г.): Стенограмма процесса и материалы, приобщенные к делу / Общ. ред. Иваненко Г.И. М.: ОГИЗ, 1931. 544 с.

21. Ленинградский мартиролог 1937-1938. / Ред. А.Я. Разумов. Т. 5. СПб.: Изд-во РНБ. 2002. 720 с.

22. Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти / Под ред. акад. А.Н. Яковлева Серия: Россия. XX век. Документы. М.: «Международный фонд «Демократия», 2004. 736 с.

23. Немцы в Прикамье. XX век: Сборник документов и материалов в 2-х т. / Т. 1. Архивные документы. Кн. 2. Пермь: Пушка, 2005. 187 с.

24. Пермская область накануне Великой Отечественной войны: Сборник документов. Пермь: Пушка, 2005. 288 с.

25. Политические репрессии в Прикамье 1918-1980-е гг.: Сборник документов и материалов. Пермь: Пушка, 2005. 558 с.

26. Репрессированная техническая интеллигенция. Книга памяти / Отв. сост.: Г.А. Медведева, О.Н. Солдатова, Л.А. Шаповалова. Самара: Изд-во «НТЦ», 2011.297 с.

27. Произведения деятелей Коммунистической партии и высшихорганов власти СССР

28. Дзержинский Ф.Э. Избранные статьи и речи. В 2-х т. М.: Госполитиздат, 1947. 390 с.

29. История ВКП(б). Краткий курс / Под ред. И.В. Сталина. М., 1938.

30. Калинин М.И. О задачах советской интеллигенции. М.: ОГИЗ, 1939. 67 с.

31. Калинин М.И. О вопросах социалистической культуры. Сборник статей и речей 1925-1928 гг. М.: Госполитиздат, 1938. 180 с.

32. Калинин М.И. Статьи и речи 1935-1937 гг. М.: Партиздат, 1937. 271 с.

33. Киров С.М. Избранные статьи и речи (1912-1934). М.: Госполитиздат, 1957. 718 с.

34. Ленин В.И. Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов // Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 3. М.: ОГИЗ, 1950. С. 485-488.

35. Ленин В.И. Задачи русских социал-демократов // Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 2. М.: ОГИЗ, 1950. С. 454.

36. Ленин В.И. Заседание Петроградского Совета 1919 г. // Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 38. М.: ОГИЗ, 1950. С. 1-21.

37. Ленин В.И. Памяти графа Гейдена (Чему учат народ наши беспартийные «демократы»?). Июнь 1907 г. // Полн. собр. соч. 5-е изд. М.: ОГИЗ, 1950. Т. 16. 37-45.

38. З.П.Ленин В.И. Первоначальный вариант статьи «Очередные задачи Советской власти»// Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 36. М.: ОГИЗ, 1950. С. 138.

39. Ленин В.И. Революционный авантюризм // Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 6. М.: ОГИЗ, 1950. С. 377-390.

40. Ленин В.И. Речь на I Всероссийском съезде учителей интернационалистов 5 июня 1918 г. Краткая протокольная запись // Полн.собр. соч. Т. 36. М.: ОГИЗ, 1969. С. 420.

41. Ленин В.И. Тезисы об основных задачах второго конгресса коммунистического интернационала // Полн. собр. соч. Т. 41. М.: ОГИЗ, 1950. С. 179-202.

42. Молотов В. Задачи первого года второй пятилетки. Свердловск: Уралпартиздат, 1933. 72 с.

43. Орджоникидзе С. О задачах тяжелой промышленности и стахановского движения. М.: Госполитиздат, 1936. 32 с.

44. Сталин И.В. К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса// Соч. Т. 12. М.: ОГИЗ, 1949. С. 178-183.

45. Сталин И. В. Речь на приеме работников высшей школы // Правда. 1938. 19 мая.

46. Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М.: ОГИЗ, 1930. 720 с.

47. Сталин И.В. К вопросам аграрной политики в СССР. Речь на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г. // Соч. Т. 12. М.: ОГИЗ, 1949. С. 141-172.

48. Сталин И.В. На хлебном фронте: Из беседы со студентами Института красной профессуры, Комакадемии и Свердловского университета 28 мая 1928 г. //Соч. Т. 11. М.: ОГИЗ, 1949. С. 81-97.

49. Сталин И.В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. Доклад и заключительное слово на Пленуме ЦК ВКП(б) 3-5 марта 1937 г. // Правда. 1937. 29 марта.

50. Сталин И.В. Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии. Постановление январского (1938 г.) Пленума ЦК ВКП(б) // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. III. М.: Госполитиздат, 1954. С. 306-315.

51. Сталин И.В. Речь в Кремлевском дворце на выпуске академиков Красной Армии 4 мая 1935 года. // Соч. Т. 14. М.: Наука, 1997. С. 58-63.

52. Сталин И.В. Речь на VIII съезде ВЛКСМ. 16 мая 1928 г. // Соч. Т. 11. М.:1. ОГИЗ, 1949. С. 54-55.

53. Сталин И.В. Политический отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б) // Соч. Т. 12. М.: ОГИЗ, 1949. С. 273.

54. Хрущев Н.С. О культе личности и его последствиях. Доклад XX съезду КПСС // Известия ЦК КПСС. 1989. № 3.4. Периодическая печать

55. Бюллетень Оппозиции (Большевиков-ленинцев). Париж. 1932-1933.

56. За коммунистическое просвещение. Москва. 1932.43. Звезда. Пермь. 1931-1939.

57. Известия. Москва. 1932-1940.

58. Красный обувщик. Кунгур. 1935.

59. Культфронт Урала. Свердловск. 1931.

60. Молотовский рабочий. Пермь. 1934.

61. Под знаменем марксизма. Москва. 1938-1939.

62. Правда. Москва. 1930-1936.

63. Просвещение Сибири. Новосибирск. 1931.411. Труд. Москва. 1930.

64. Уральский рабочий. Свердловск. 1934.5. Мемуары, дневники

65. Воспоминания о репрессиях в Пермской области в 1920-1970-х гг. Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. Ч. 6. Т. 2. / Отв. за вып. A.M. Калих. Пермь: Пушка, 2010. 347 с.

66. Воспоминания о репрессиях в Пермской области в 1920-1970-х гг. Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. Ч. 6. Т. 3. / Отв. за вып. A.M. Калих. Пермь: Пушка, 2011. 236 с.

67. Генкель M.А. Профессор В. В. Гиппиус в Перми // Страницы прошлого: избранные материалы краеведческих Смышляевских чтений в Перми. Вып. 2 / Сост. Т.Н. Быстрых, А. Ф. Старовойтов. Пермь: ПОУБ. 1999. С. 51-58.

68. Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. Ч. 2: Воспоминания / Отв. за вып. А. Суслов. Пермь: Звезда, 2000. 272 с.

69. Дневник Н.В. Устрялова 1935-1937 гг. / Публ. И. Кондаковой // Источник. 1998. № 5/6. С. 3-100.56. «Как это было». Воспоминания об Иване Катаеве / Сост. М.К. Терентьева-Катаева. М.: Советский писатель, 1965. 142 с.

70. Немцы в Прикамье. XX Век. Т. 2. Публицистика / Сост. J1.B. Масалкина. Пермь: Пушка, 2006. 295 с.

71. Пермский университет в воспоминаниях современников. Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 1991. 96 с.

72. Пермский университет в воспоминаниях современников. Вып. 3. Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 1996. 102 с.

73. Прядеина И.Е. «.Бедна история нашего учителя дореволюционной и пореволюционной школы счастливыми минутами». Из дневника сельского учителя М.Ф. Саввина // Отечественные архивы. 2007. № 5. С. 91-107.

74. Рапопорт Я. Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. М.: Книга, 1988. 272 с.

75. Тураев C.B. Пермь. Карла Маркса, 26. 30-е годы // Филолог. 2005. Вып. 6.

76. Шихов С.И. Я тоже учился/Под ред. Н.Парфенова. Народная энциклопедия Лысьвы. Электронный ресурс. Режим доступа: http://enc. lysva.ru/.

77. Цифринович В.Е. Мы создали калийную промышленность. Свердловск, 1934. 36 с.

78. Figes О. The Whisperers: Private Live in Stalin's Russia. London: Allen Lane,2007. 740 р.6. Архивные источники

79. Архив Президента Российской Федерации (АП РФ)1. Ф. 3. Сталинские списки.

80. Оп. 24. Д. 409, Д. 411, 417. Электронный ресурс. Режим доступа: http://stalin.memo.ru/spiski/.

81. Оп. 58. Д. 6. Электронный ресурс. Режим доступа: http://stalin.memo.ru /зр1зк1/.

82. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ)

83. Ф. р-5263. Комиссия по вопросам культов при Президиуме ВЦИК. Оп. 2. Д. 7.

84. Государственный архив Пермского края (ГАПК)

85. Ф. р-42. Федеральное государственное унитарное предприятие «Машиностроительный завод им. Ф.Э. Дзержинского» (г. Пермь).

86. Оп. 2с. Д. 332. Оп.2. Д.З. Ф. р-122. Исполнительный комитет Пермского окружного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (г. Пермь). Оп. 3. Д. 8.

87. Ф. р-130. Отдел рабоче-крестьянской инспекции исполнительного комитета Пермского городского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (г. Пермь). Оп. 1. Д. 113.

88. Ф. р-180. Пермский ордена Трудового Красного Знамени госуниверситет им.

89. А.М. Горького (г. Пермь). Оп. 1. Д. 10, 207а. Оп. 2. Д. 9, 11,354. Ф. р-305. Исполнительный комитет Осинского районного Совета депутатов трудящихся (г. Оса Пермской области). Оп. 2. Д. 7, Д. 37.

90. Ф. 424. Пермский губернский финансовый отдел при губернском исполнительном комитете Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (г. Пермь, Пермской губернии). Оп. 2. Д. 22.

91. Ф. р-564. Исполнительный комитет Пермского областного Совета народных депутатов (г. Пермь). Оп. 2. Д. 3.

92. Ф. р-938. Коновалов Николай Александрович профессор психологии Пермского педагогического института. Оп. 1. Д. 2.

93. Ф. р-986. Отдел народного образования Пермского областного исполнительного комитета Совета народных депутатов (г. Пермь). Оп.1. Д.1005.

94. Ф. р-1096. Пермский областной институт усовершенствования учителей (г. Пермь). Оп.1. Д. 4.

95. Ф. р-1366. Прокуратура Пермской области. Оп.2. Д. 6.

96. Государственный архив административных органов Свердловскойобласти (ГААОСО)

97. Ф. р-1. Управление Федеральной службы безопасности Российской

98. Федерации по Свердловской области. Оп. 2. Д. 44767.

99. Пермский государственный архив новейшей истории (ПермГАНИ)

100. Ф. 1. Пермский горком КПСС, г. Пермь.

101. Оп. 1. Д. 280, 294, 300, 301, 445, 529, 530, 956, 1458. Оп. 11. Д. 87, 89. Оп. 21. Д. 71,94,5582, 6544. Ф. 2. Пермский окружной комитет ВКП(б), Уральская область. Оп. 6. Д. 136. Оп. 7. Д. 18.

102. Ф. 58. Пермская городская контрольная комиссия ВКП(б)-РКИ, Уральская область.1. Оп. 1. Д. 8.

103. Ф. 59. Березниковский горком КПСС, г. Березники, Пермская область. Оп. 1. Д. 210,302.

104. Ф. 74. Первичные организации ВКП(б)-КПСС Свердловского района города Перми, объединенный архивный фонд. Оп. 1.Д. 1965.

105. Ф. 90. Коллекция документов по истории Пермских областных организаций КПСС и ВЖСМ. Оп. 17. Д. 1.

106. Ф.156. Верхне-Камский окружком ВКП(б), Уральская область. Оп. 1. Д. 211.

107. Ф. 231. Свердловский райком КПСС, г. Пермь, Пермская область. Оп. 1. Д. 21.

108. Ф. 620. Мотовилихинский райком КПСС, г. Пермь, Пермская область. Оп. 12. Д. 27.

109. Ф. 641/1. Архивные уголовные дела на лиц, снятых с оперативного учета в ИЦ УВД Пермского облисполкома.

110. Ф. 643/2. Архивные уголовные дела на лиц, реабилитированных по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. и Закону РСФСР от 18 октября 1991 г.

111. Ф. 849. Чердынский райком КПСС, Чердынский район, Пермская область.

112. Оп. 1. Д. 607, 688. Ф. 1948. Оханский райком КПСС, Пермская область.1. Оп. 1. Д. 243.

113. Ф. 2007. Партком производственного объединения «Машиностроительный завод им. Ф.Э. Дзержинского», Дзержинский район, г. Пермь. Оп. 1. Д. 2.

114. Центр документации общественных организаций Свердловскойобласти (ЦДООСО).

115. Ф. 4. Свердловский обком КПСС. Оп. 9. Д. 1058.

116. Ф. 1068. Отдел народного образования Областного отдела народного образования Октябрьский район, г. Свердловск. Оп. 1. Д. 37.7. Исследованияа. Авторефераты диссертаций

117. Анашкин Э.Н. Становление и развитие системы подготовки кадров преподавателей для педагогических вузов и средней школы на Урале (1920-1941 гг.): Автореф. дис. . к.и.н. Челябинск, 2010. 26 с.

118. Гончаренко О.Н. Становление советской интеллигенции в Зауралье 1917-1941 гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Тюмень, 2005. 26 с.

119. Данькина H.A. Формирование интеллигенции Хакасии: Конец XIX-30-e гг. XX вв.: Автореф. дис. . к.и.н. Абакан, 2002. 22 с.

120. Делицой А.И. Инженерно-технические кадры и власть на Урале в конце1919-1931 гг.: проблема взаимоотношений: Автореф. дис. . к.и.н. Екатеринбург, 1998. 23 с.

121. Демидова Е.И. Становление и развитие советской высшей школы в1920-1930 гг.: Автореф. дис. . д.и.н. Саратов, 2007. 44 с.

122. Жданова Г.Д. Политические репрессии на Алтае в 1919-1938 гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Барнаул, 2010. 25 с.

123. Журавлёв A.M. Сельское учительство и власть в условиях коллективизации деревни в 1927-1932 гг. (по материалам Верхнего Поволжья).: Автореф. дис. . к.и.н. Иваново, 2008. 21 с.

124. Зелёв М.В. Инженерно-техническая интеллигенция Среднего Поволжья в 1928-1941 гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Пенза, 2001. 22 с.

125. КазанинИ.Е. Формирование руководством РСФСР-СССР партийно-государственной политики по отношению к интеллигенции в октябре 1917-1925 г.: Автореф. дис. . д.и.н. Волгоград, 2007. 45 с.

126. Крисанова H.A. Высшая школа Мордовии 1931-1956 гг. (формирование научно-педагогических кадров): Автореф. дис. . к.и.н. Саранск, 2000. 22 с.

127. Невоструев H.A. Образование и развитие элементов российского гражданского общества на Урале во второй половине XIX начале' XX века: Автореф. дис. . д.и.н. Пермь, 2006. 51 с.

128. Сидорова И.Т. Строительство предприятий химической промышленности в СССР на этапе индустриализации 1928-1939 гг. (на примере Березниковского химического комбината): Автореф. дис. . к.и.н. Ижевск, 2011. 21 с.

129. Сизов С.Г. Взаимоотношения интеллигенции и власти в советском обществе в 1946-1964 гг. на материалах Западной Сибири: Автореф. дис. . д.и.н. Омск, 2002. 21 с.

130. Сосновских C.B. Политические репрессии на Урале в конце 1920-х-начале 1950-х гг. в отечественной историографии: Автореф. дис. . к.и.н. Екатеринбург, 2010. 24 с.

131. Степанов М.Г. Репрессивная политика советского государства в 19281953 гг.: проблемы российской историографии: Автореф. дис. . д.и.н. Улан-Удэ, 2009. 39 с.

132. Суворов М.Е. Уральское учительство в 1920-1930-х гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Екатеринбург, 2005. 23 с.

133. Сюков A.B. Власть и наука в среднем Поволжье в конце 1920-1930-е гг.: Автореф. дис. . к.и.н. Самара, 2009. 22 с.

134. Шер О.В. Кампании по мобилизации специалистов в Сибири в 1929-1932 гг.: Подготовка, реализация, итоги: Автореф. дис. . к.и.н. Новосибирск, 2009. 26 с.1. Ь. Монографии:

135. Абрамзон М.Г. Исторический факультет 1932-1953 гг.; 1996-2006 гг. / Под ред. A.A. Осиповой. Магнитогорск: МаГУ, 2006. 108 с.

136. Амелин П.П. Интеллигенция и социализм. Д.: Изд-во ЛГУ, 1970. 150 с.

137. Афанасьев Б.А. Гудок над Суксун-заводом. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1977. 89 с.

138. Батенёв JIM. История горного Урала. 1901-1940 гг. Екатеринбург: Изд-во УГГУ, 2009. 208 с.

139. Безгодов И.С., Орлов Г.Д., Вагнер H.H., Шестаков А.Ф Трудовое столетие содовиков. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1983. 78 с.

140. Биографический словарь профессоров и преподавателей Пермского государственного педагогического университета: справ. / Гл. ред. И.С. Капцугович. Пермь: Изд-во педагогического ун-та, 2001. 416 с.

141. Биографический словарь: профессора и преподаватели Пермского государственного педагогического университета (1921-2003) / Гл. ред. И.С. Капцугович. Пермь: Книжный мир, 2003. 472 с.

142. Блок М. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1986. 215 с.

143. Большой террор: В 2-х т. / Р. Конквест; Пер. с англ. Л.Владимирова. Рига: Ракстниекс, 1991. Т. 2. 1991. 429 с.

144. Бордюгов Г., Юнге М., Биннер Р., Рольф Б. Вертикаль большого террора.

145. М.: Новый хронограф, 2008. 393 с.

146. Векилова С.А. История психологии. М.: ACT, 2005. 156 с.

147. Венди 3. Голдман Террор и демократия в эпоху Сталина: Социальная динамика репрессий / Пер. с англ. JI.E. Сидиковой. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. 335 с.

148. Волгин И.С. Формирование советской интеллигенции. М.: Госполитиздат, 1978. 120 с.

149. Волков B.C. Коммунистическая партия и техническая интеллигенция в период строительства социализма в СССР (1928-1937 гг.). Курс лекций. JL: Политиздат, 1975. 168 с.

150. Высшая школа СССР за 50 лет / Под ред. В.П. Елютина. М.: Высшая школа, 1967. 271 с.

151. Вяземский Е.Е., Стрелова О.Ю. Как преподавать историю в современной школе: теория и методика. Лекции 1—4. М.: Педагогический ун-т «Первое сентября», 2006. 84 с.

152. Главацкий М.Е. Историография формирования интеллигенции в СССР в переходный период. Свердловск, 1987. 270 с.

153. Главацкий М.Е. История интеллигенции России как исследовательская проблема. Историографические этюды. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003. 160 с.

154. Главацкий М.Е. КПСС и формирование технической интеллигенции на Урале (1926-1937). Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1974. 215 с.

155. Голуб Ю.Г. Судьбы Российской художественной интеллигенции в условиях сталинского режима. Саратов: Изд-во гос. ун-т, 2002. 190 с.

156. Грин Б. Генеральный конструктор А. Д. Швецов. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1964. 104 с.

157. Дегтярев A.A. Основы политической теории. Ульяновск: Ульяновский дом печати, 1998. 239 с.

158. ДеменевА.И., Добровольский Н.С. Высшее образование на Урале.

159. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1958. 99с.

160. Дробижев В.З. Главный штаб социалистической промышленности. (Очерки истории ВСНХ. 1917-1932 гг.). М.: Мысль, 1966. 189 с.

161. Журавлев В.В. Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетие. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1995. 400 с.

162. Зак JI.M. История изучения советской культуры. М.: Высшая школа, 1981. 176 с.

163. Закиев М.З. Тюрко-татарское письмо. История, состояние, перспективы. Москва, 2005. 248 с.

164. Из истории партийных организаций Урала / Отв. ред. В .Я. Волин. Пермь: б/и, 1967. 314 с.

165. Институциональная политология: современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. C.B. Патрушева. М.: ИСП РАН, 2006. 590 с.

166. История коммунистической партии Советского Союза в 6 т. / Сост. Поспелов П.Н., Бугаев Е.И. и др. М.: Политиздат, 1964. 280 с.

167. История России. Вторая половина XIX XX вв. Курс лекций / Под ред. проф. Б.В. Личмана. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. техн. ун-та. 1995. 352 с.

168. Капцугович И.С. Пермский педагогический в судьбах людей. Документально-публицистический очерк. Книга первая. Пермь: Книжный мир, 2006. 373 с.

169. Квакин A.B. Идейно-политическая дифференциация российской интеллигенции в период нэпа. 1921-1927. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1991. 120 с.

170. Квакин A.B. Российское государство и российская интеллигенция. Уфа: Восточный университет, 2007. 168 с.

171. Кертман Л.Е., Васильева Н.Е., Шустов С.Г. Первый на Урале. Пермскийгосударственный университет (1916-1986 г.). Пермь: Перм. кн. изд-во, 1987. 118 с.

172. Ким М.П. 40 лет советской культуры. М.: Госполитиздат, 1957. 388 с.

173. Ким М.П. Коммунистическая партия организатор культурной революции в СССР. М.: Госполитиздат, 1955. 340 с.

174. Колдушко, A.A., Лейбович О.Л. Дискурсивные практики большого террора на Урале (1937-1938). М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012.-44 с.

175. Константинов H.A., Медынский E.H., Шабаева М.Ф. История педагогики. М.: Просвещение, 1982. 448 с.

176. Корупаев А.Е. Русская интеллигенция: опыт научной дискуссии. На материалах электронных ресурсов Интернета /Рунета/. Электронный ресурс. Режим доступа: http://kompaev-alexei.narod.ru/.

177. Костицын В.И. Пермский университет: 100-летие ученых, государственные памятники истории и культуры. Пермь: Изд-во ун-та, 2003. 130 с.

178. Костицын В.И. Ректоры Пермского университета, 1916-2006. Пермь: Изд-во ун-та, 2006. 112 с.

179. Криворученко В.К. Молодёжь, комсомол, общество 30-х годов XX столетия: к проблеме репрессий в молодёжной среде: Научная монография. М.: Изд-во гуманитарного ун-та, 2011. 166 с.

180. Кропачев С.А. Большой террор на Кубани. Драматические страницы истории края 30-40-х годов. Краснодар: Типография администрации края, 1993. 116 с.

181. КуманевВ.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М.: Наука, 1991. 296 с.

182. Курятников В.Н. Быть по сему. Самара: Самар. гос. техн. ун-т, 2004. 223 с.

183. Лаврищев А.Н. Экономика Урала и строительство средних и малыхгидростанций. М: Госполитиздат, 1945. 96 с.

184. Латохин К., Пуцилло С. Уральская кочегарка: очерк развития Кизеловского угольного бассейна. Молотов: ОГИЗ, 1949. 108 с.

185. Лебеденко А.П. На земле, которой нет цены. Биография уральской индустрии. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1986. 98 с.

186. Леднев В.П. Деятельность КПСС по подготовке и воспитанию учительских кадров РСФСР в условиях развитого социализма. Свердловск: Изд-во Свердлов, гос. ун-та, 1985. 120 с.

187. Лейбович О.Л. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. 296 с.

188. Литвин А.Л. Без права на мысль. (Историки в эпоху Большого террора. Очерки судеб). Казань: Татарское кн. изд-во, 1994.

189. Литвин А. Российская историография большого террора. Электронный ресурс. URL: http://wnv.infran.ru/vovenko/60years\ vw2/index.htm.

190. Локшин Э.Ю. Партия большевиков в борьбе за индустриализацию СССР. М.: Госполитиздат, 1946. 116 с.

191. Лутченко А.И. Создание инженерно-технических кадров в годы построения социализма в СССР 1926-1958 гг. Минск: Высшая школа, 1973. 238 с.

192. Малыхин К.Г. История донского края. Ростов-на-Дону: МарТ, 2006. 256 с.

193. Маркелова O.A. История добычи нефти в Пермской области 1928-2004 годы: Хроника. Пермь: Пушка, 2004. 144 с.

194. Мотревич В.П. Всесоюзная перепись населения СССР 1939 г.: Уральский регион / Сост. В.П. Мотревич. Екатеринбург: Изд-во Гуманитарного унта, 2002. 372 с.

195. Никитин А. Л. Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в советской России: Исследования и материалы. М.: «Интерграф Сервис», 1998. 344 с.

196. Николаев С. Чудесные соли. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1969. 72 с.

197. Ничиперович А. Сильвинит: страницы истории. Пермь: Перм. кн. изд-во, 2000. 111 с.

198. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. А.Н. Нестеренко. М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997. 240 с.

199. ОсокинаЕ.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928-1935 гг. М.: Изд-во МГОУ, 1993. 220 с.

200. Очерки истории Пермской областной партийной организации Пермь: Перм. кн. изд-во, 1986. 487 с.

201. Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928-1941. Новосибирск: Изд-во СО РАН. 271 с.

202. Патрушев С.В., Айвазова С.Г., Клемент K.M. и др. Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. С.В.Патрушева. М.: ИСП, 2006. 586 с.

203. Пермская область: Природа. История. Экономика. Культура / Ред. коллегия К.С. Маханек, В.Ф. Тиунов, Б.А. Чазов. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1959. 407 с.

204. Пермский государственный университет имени A.M. Горького. Исторический очерк. 1916-1966 / Под ред. Ф.С. Горового. Пермь: Изд-во ун-та, 1966. 96 с.

205. Петров С.М. Коммунистическая партия в борьбе за завершение строительства социализма и постепенный переход к коммунизму. М.: Госполитиздат, 1955. 187 с.

206. Петросян К.А. Советский метод индустриализации. М.: Госполитиздат, 1951. 272 с.

207. Поварцов С. Причина смерти расстрел: хроника последних дней Исаака Бабеля. М.: Терра, 1996. 189 с.

208. Постсоветский институционализм 2006: Власть и бизнес. / Под ред. P.M. Нуреева. Ростов на Дону: Наука-Пресс, 2006. 586 с.

209. Профессора и преподаватели Пермского государственного педагогического университета (1921-2003) / Под ред. И.С. Капуговича. Пермь: Книжный мир, 2003. 120 с.

210. Профессора Пермского университета / Под ред. Б.М. Осоветского. Пермь: Изд-во ун-та, 1991. 248 с.

211. Построение фундамента социалистической экономики в СССР, 1926-1932 гг. / Под ред. И.А. Гладкова. М.: АН СССР, 1960. 574 с.

212. Процько М. О роли интеллигенции в советском обществе. М.: Госполитиздат, 1953. 54 с.

213. Раимов P.M. СССР в период проведения сталинской конституции, завершения строительства социализма и постепенного перехода к коммунизму (1935-1941). Лекции, прочитанные на истфаке московского университета. М.: АН СССР, 1952. 524 с.

214. Ратьковский И.С., Ходяков М .В. История советской России. Спб: Питер, 2001. 534 с.

215. Роговин В.З. Была ли альтернатива? М: Искра-Research, 1993. 514 с.

216. Роговин В. Власть и оппозиции / Ред. Г.И. Роговина-Валюженич. М.: Искра-Research, 2008. 396 с.

217. Родин A.M. Из истории запрета педологии в СССР. Электронный ресурс. Режим доступа: http://aprol-pro.narod.ru/student/pedagogika/ 005.htm.

218. Селунская В.М. Изменение социальной структуры советского общества 1921-середина 30-х гг. М.: Знание, 1979. 608 с.

219. Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920-1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1996. 204 с.

220. Симуш П.И. Социальная роль и судьбы интеллигенции. М.: Знание, 1969. 164 с.

221. Ситников Г.Г. Урал. Стенография лекций, прочитанных в высшей партийной школе при ЦК ВКП(б). Москва: Госполитиздат, 1948. 40 с.

222. Советская интеллигенция. Краткий очерк истории 1917-1975 гг. / Под ред. JI. Стебакова. М.: Госполитиздат, 1977. 420 с.

223. Советская интеллигенция: История формирования и роста (1917-1965 гг.) / под ред. М.П. Кима. М.: Мысль, 1968. 183 с.

224. Соколов А.К. Курс советской истории, 1917-1940: Учеб. пособие для студентов вузов. М.: Высш. шк., 1999. 187 с.

225. Российские и славянские исследования: Сборник научных статей. Вып. 5. Минск, 2010. С. 281-301.