Проблема "символа" в художественном бытии Н. С. Гумилева: 1908-1921 гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Морозов, Евгений Александрович

• Морозов, Евгений Александрович
• кандидат филологических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Морозов, Евгений Александрович

Глава

I. «Моим рожденные словом.»: проблема творящего «символа» в художественной онтологии акмеизма. С

Глава

II. «Слово это Бог»: эволюция системы «символов»абсолютов в художественном бытии Н. Гумилева

Заключение С

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Проблема "символа" в художественном бытии Н. С. Гумилева: 1908-1921 гг.»

ВВЕДЕНИЕ Актуальность исследования. Акмеизм занимает особое место в литературном процессе начала 20 века. Ни один из акмеистов — Мандельштам, Ахматова, Зенкевич, Нарбут — никак не проявил себя в качестве антагониста по отношению к откровенному антисимволизму своих лидеров Гумилева и Городецкого, ничем не опроверг концептуальных положений акмеистских манифестов. Однако в литературоведении так и не прекратился почти столетний пор о том, считать акмеизм полноценной литературной школой, или же течение, созданное Николаем Гумилевым и Сергеем Городецким, необходимо рассматривать как всего-навсего неудачный вызов «предшественнику»символизму. Таким образом, наше обращение к проблеме, заявленной в названии работы, можно считать достаточно актуальным. Тем более, что действительно фундаментальное изучение истории акмеизма началось только пятнадцать лет назад, после возвращения в полноценный научный оборот имени Гумилева, «... трагический конец биографии» которого, по мнению Н. А. Богомолова, определил и судьбу его «посмертной жизни»'.Полностью соглашаясь с мыслью нашего предшественника, мы позволим себе несколько расширить ее: посмертная жизнь Гумилева во многом, но далеко не во всем, повлияла и на исследования наследия акмеизма.Очевидные доказательства этого тезиса можно без труда обнаружить, обратившись к истории вопроса.Вплоть до середины 1980-х гг. акмеизм определяли как литературное учение, занятое исключительно вопросами формы. * Цит. по: Панкеев И. А. Посредине странствия земного/ / Гумилев Н. Собрание сочинений: В 3 т. - М.: ОЛМА ПРЕСС, 2000. - Т. 1 - 7. (Далее все ссылки на Гумилева по этому изданию) Последнее оттесняло на задний план и эстетические искания, и философские построения, и оппозиционность символизму. Впрочем, иного и не могло быть, поскольку в центре внимания литературоведов в силу идеологических запретов могли оказаться только избранные поэтические тексты, а не программные статьи, где, собственно говоря, и решались вопросы акмеистской теории.И все же справедливости ради следует отметить, что заслуга в создании такого выборочного подхода к изучению акмеизма, в целом, и наследия Гумилева, в частности, принадлежит не идеологизированной советской филологии, а современникам.С.411. в отличие от «настороженных», «благодушные» планомерно превращали «недостатки» молодого автора в его достоинства. Так, Брюсов, писавший, что «по выбору тем, по приемам творчества автор явно примыкает к «новой школе» в поэзии»'*, не отрицал и явных эпигонских элементов в «Пути конквистадоров», открыто говоря о «перепевах и неудачных подражаниях» в совокупности с «несовершенством рифм» и «повторениях молодым поэтом заповедей декадентства». Но критическое отношение к текстам начинающего стихотворца не мешает мэтру , выдать Гумилеву своего рода аванс, отметив «новые приемы творчества» и подчеркнув: «...В книге есть несколько прекрасных стихов, действительно прекрасных образов. Предположим, что она — только "путь" нового конквистадора и что его победы и завоевания впереди»^. В том же тоне говорил о Гумилеве и В. фон Штейн, отмечая «в нем все же задатки серьезного поэтического дарования»^.К моменту выхода «Жемчугов» «благодушные» практически полностью затмили гумилевских недоброжелателей. Одну из важнейших причин этого мы видим в том, что в рецензиях В. Брюсова, Вяч. И. Иванова, Ауслендера начинает преобладать подавляющий агрессивные, но нередко пустые построения «Зоилов», позитивный аналитический разбор особенностей художественного мира Гумилева как особого «идеалистического» бытия.Так, Брюсов, первым определивший мир поэзии Гумилева как «воображаемый и почти призрачный», тем не менее оценивал Брюсов В.Я. Н.Гумилев . Путь конквистадоров. Стихи/ / Гумилев Н. Параллельно с рассмотрением особенностей миропостроения Гумилева Брюсов предлагает и окончательное разрешение проблемы гумилевского эпигонства: «Н. Гумилев не создал никакой новой манеры письма, но, заимствовав приемы стихотворной техники у своих предшественников, он сумел их усовершенствовать, развить, углубить, что, быть может, надо признать даже большей заслугой, чем искание новых форм, слишком часто ведущее к плачевным неудачам»; «в своих новых поэмах он в значительной степени освободился от крайностей своих первых созданий и научился замыкать свою мечту в более определенные очертания. <...> Н. Гумилев идет к полному мастерству в области формы (курсив мой — Е. М.)».Тем не менее, несмотря на явную тенденциозность рассмотренных позиций, мы можем утверждать, что и у Брюсова, и у Иванова обнаруживается несколько очень важных моментов. Так, оба автора пытались обозначить в художественной вселенной Гумилева грань, разделяющую реально существующий мир/бытие, в котором живет автор, и мир художественного сознания поэта. Этим, по сути, было положено начало важному в контексте нашего исследования противоположению бытия (мира реального) и сознания (мира созданного) в дальнейшем творчестве Гумилева. А важнейшей особенностью названного противоположения стала относительность членов составляющей его оппозиции. С одной стороны, мир, который автор создает в своем сознании, можно принимать как мир реально существующий (для автора), а реально существующее бытие, как мир «идеалистический», о котором и говорят критики; с другой стороны, возможно и обратное утверждение.С. Ауслендер, хотя и видит, подобно Иванову, в поэте нового завоевателя, «молодого рыцаря», явившегося «на турнир еще с лицом, закрытым забралом», предлагает нам иную точку зрения на гумилевский мир. Отмечая, что в «Жемчугах» весьма «старательно оформлена каждая мысль, каждое переживание окутано точными описаниями пыльных картин веков прошедших, стран далеких, фантастических <...>», — критик внезапно меняет акценты — «Но не мертвы все эти прихотливые фигуры: Адама, Дон-Жуана, Семирамиды»'^. Жизнь этим фигурам, по мнению Ауслендера, придает поэт, одушевляющий их так же, как ваятель одухотворяет холодный мрамор. Последний момент достаточно важен, поскольку здесь видны истоки будущей акмеистской оппозиции символизму, когда «не-мистическое», «не-оккультное» в обращении с Ауслендер Н. Гумилев .Жемчуга / / Гумилев Н.С. : pro et contra. - 369. художественным словом выйдет на первый план. Правда, здесь необходимо сделать небольшое уточнение. Говорить на этом этапе о полном отказе Гумилева от символических форм вряд ли возможно: наделяя мир собственный мир душой, создавая свои формы анимизма, гилозоизма и пантеизма, поэт, по сути, создает нечто аналогичное, а иногда и тождественное бытию Мировой Души символистов. Более того, и после полного отхода поэта от символизма место души в его произведениях останется если не определяющим, то несомненно значительным. Однако это будет иная душа, лежащая в основе мысли Гумилева об отдаленной аналогии «в анимистическом духе между поэтом и природой»'^.Словом, к следующему этапу своего творческой жизни — «Чужое небо», «Наследие символизма и акмеизм», лидерство в группировке акмеистов — поэт пришел не с пустыми руками. Но, несмотря на определенную известность, которую имели к моменту рождения акмеизма его сторонники, несмотря на хлесткие формулы акмеистических манифестов, новое направление никто не захотел принимать всерьез.Реакция литературного мира на рождение новой школы была далеко не радостной. Мало кто отказал себе в удовольствии пройтись по поводу наследников «достойного отца»-символизма.Так Брюсов, ранее говоривший о Н. Гумилеве и Городецком как об «интересных и даровитых» поэтах, в 1913 году не захотел признать их поэтаик-акмеистами, язвительно добавив при этом: «С. Городецкий и Н. Гумилев <...> никогда не были хорошими теоретиками, и их нападки на символизм по-детски беспомощны. Видно, что они никогда не понимали Гумилев Н. Читатель/ / Гумилев Н. Указ . соч. — Т. 3. - 459. сущности символизма и не знают, с какой стороны можно ему нанести чувствительные удары».''' Пламенно обличая акмеистов в отсутствии (?!) поэтических (?!!) произведений, Брюсов ставит им в упрек следующее обстоятельство: «Будущие акмеистические стихи должны писаться сообразно с заранее возвещенными правилами».'^ Поэтому, делает вывод Брюсов, придется разбирать сначала теоретические рассуждения (который, как потом выяснится, и разбирать не стоит, поскольку «С. Городецкий и Н. Гумилев <...> никогда не были хорошими теоретиками <...>»). Презрительно обращаясь затем к «предавшему» его «ученику» исключительно как к «г. Гумилеву», Брюсов обрушивается на обращение «г. Гумилева» с символом: «...Как можно «высоко ценить» идею символа и в то же время говорить о каких-то «прочих способах поэтического воздействия»? Символ можно или принять как единственную подлинную сущность всякого художественного творчества, или не принять вовсе; никакого совместительства здесь быть не может. Символисты не «изобрели» символа: они только точнее формулировали то начало, которым всегда жило (и, полагаем мы (курсив мой — Е. М.) всегда будет жить) искусство»'^. Таким образом, считая, что создать подлинное художественное бытие можно только посредством символа Брюсов отказывает Гумилеву даже в праве на художественное миросотворение.Мэтр совсем не случайно произносит свои гневные филиппики. Он совершенно ясно видит, что главным пунктом в борьбе символизма и '"^ Брюсов В. Я. Новые течения в русской поэзии. Акмеизм/ / Гумилев Н. Указ. соч. - Т. 1. - 424.Там же. - 423. "^Там же. — 425. акмеизма станет именно «слово-символ». Видимо, поэтому достаточно вяло звучат его нападки на другие положения акмеистической доктрины, например, на адамизм: «их Адам существует одновременно и в далеком прошлом, и в будущем, — только не в настоящем».'^ В. Жирмунский, не испытавший, в отличие от Брюсова, личной обиды на Гумилева, предложил гораздо более спокойный, хотя и несколько странный в своей противоречивости, разбор воззрений группы восставших, которых он в своей статье «Преодолевшие символизм» ласково называет то «молодыми поэтами», то «молодежью». Более того, Жирмунский, по сути, принимает акмеизм как нечто единое целое, борющееся с символизмом за «этот мир» и за изгнание из него мистицизма посредством слова: «Итак, вместо сложной, хаотической, уединенной личности — разнообразие внешнего мира, вместо эмоционального, музыкального лиризма — четкость и графичность в сочетании слов, а, главное, взамен мистического прозрения в тайну жизни — простой и точный психологический эмпиризм,— такова программа, объединяющая «гиперборейцев»».Однако при обращении к стихотворениям акмеиста Гумилева Жирмунский внезапно меняет тон и практически все сводит к общим фразам: «<...> Его стихи бедны эмоциональным и музыкальным содержанием <...>; он избегает лирики любви и лирики п р и р о д ы » . П р и этом критик с большим желанием анализирует стихотворения А. Ахматовой и О. Мандельштама, которые, как явствует из текста статьи, для него, скорее, не акмеисты, а поэты, в произведениях которых налицо '^ Там же. — 427.Жирмунский в. Преодолевшие символизм/ / Гумилев И . С : pro et contra. - 403.Там же. — 421-423. черты, «принципиально отличные от лирики русских символистов»^^, то есть — преодоление символизма.В объемной статье М. Тумповской «Колчан Н. Гумилева» мы, к сожалению не найдем ничего нового в сравнении с Брюсовым и Жирмунским. Однако для нас важно, что это «ничего нового» будет звучать по поводу книги, которую в современном гумилевоведении принято считать рубежной, знаменующей некое отвращение поэта от придуманного им акмеизма и поворот назад — к «достойному отцу». А вот Тумповская, с чисто женской логикой заявляя, что именно после «Колчана» и «можно с полной ясностью почувствовать, что нельзя было до сих пор говорить о творчестве Гумилева»^', одновременно говорит об отсутствии «большего искусства» «хорошего поэтического стиля», «законченности»^^. И это при том, что как считает критик, поэт (по сути, в соответствии со своим манифестом), не удовлетворяясь реальным миром, расширяет его пределы, и «вводит свое творчество в мир фантастики».Причем «самая фантастика в поэзии Гумилева — только явственно продолженное реальное».Трагическая гибель поэта, произошедшая в августе 1921 года на какое-то время приостановила изучение гумилевских творений. Однако уже в 1922 выходит в свет статья А. Ю. Айхенвальда «Гумилев» — пожалуй, первая в отечественном литературоведении работа, где представлена попытка дать целостную картину пути, пройденную поэтом: от ученика до того момента, когда Там же. — 404. ^' Тумповская М. «Колчан Н. Гумилева/ / Гумилев Н.С. : pro et contra. - С . 435. Подробнее см.: Там же. - 436-439.Там же. - 440. <...> Господь воздаст мне полной мерой За недолгий мой и горький век...Но, оценивая Гумилева как поэта, которому «доступны одни только вершины»^'*, Айхенвальд нередко ограничивается звучными штампами, не несущими особой смысловой нагрузки: «последний из конквистадоров, поэт-ратник, поэт-латник с душой викинга, снедаемый тоской по чужбине, «чужих небес любовник беспокойный», <...> искатель и обретатель экзотики».Через 3 года после публикации этой статьи выходит работа «Путь поэта», автор которой — Ю. В. Верховский — пошел значительно дальше, чем Айхенвальд. Практически не затрагивая биографическую сторону творчества поэта, Верховский представил развернутый опыт сопоставительного анализа стихотворений, подробно описал тематику и проблематику не только каждого сборника, но и отдельных программных произведений. Однако вывод к которому приходит Верховский, весьма неожидан: оказывается путь, который выбрал Гумилев для реализации своих идей, есть путь исключительно «символический»: «Да, символизм — как путь. Символизм — не школы, но миросозерцания, но художественного восприятия и поэтического созидания».Причем, в ходе подтверждения своих выводов Верховский, опираясь на формулировки задач символического искусства из статьей Вяч. И. Иванова «Заветы символизма» и «Мысли о символизме», применяет их к Гумилеву совершенно по прокрустовски: «Сейчас отметим хотя бы одно — в отношении к Гумилеву-пластику: «Истинному символизму свойственно Айхенвальд А. Ю. Гумилев / / Гумилев Н.С. : pro et contra. - 491-504. Там же. - С .491 .Верховский Ю. Н. Путь поэта/ / Гумилев И . С : pro et contra. - 549. изображать земное, нежели небесное: ему важна не сила звука, а мощь отзвука»».^'' В послевоенное время новым толчком к развитию (западного) гумилевоведения стала работа Н. А. Оцупа «Н. Гумилев», открывавшая том парижского издания произведений Гумилева (1959 г.). Все творчество Гумилева Оцуп довольно легко разносит по нескольким главным циклам, определяя при этом наиболее, по его мнению, важные: 1) «любовная лирика», 2) «военные стихи», 3) «африканский цикл», 4) «итальянские цикл», 5) «магические стихи».Следующим важным событием гумилевоведения стал выход статьи Г. П. Струве, увидевшей свет в Лондоне в 1964 году, несмотря на больше похожая на историко-литературный очерк. Правда, по нашему мнению, главная ценность этой работы состоит лишь в том, что автор сумел представить некий суммирующий анализ уже известных точек зрения, не делая при этом никаких выводов. Это право он предоставляет самому читателю, метко замечая, «что Гумилев — поэт еще не прочитанный».^^ Анализ современных гумилевоведческих работ, в какой-то мере, подтверждает правоту Струве. В работах Р. Д. Тименчика, А. И. Павловского, Н. А. Богомолова, Л. Слободнюка, Ю. В. Зобнина, Г. М. Фридлендера, Р. Эшельмана представлены совершенно разные точки зрения, каждая из которых позволяет по-новому смотреть на поэтическое наследие поэта^^. Исследователи говорят о Гумилеве-маге и визионере (Р. Подробнее см. : Там же. - 549.Подробнее см.: Оцуп Н. А. И. Гумилев / /Гумилев Н. Избранное . Paris, 1959. — 20-31.Струве Г. П. Творческий путь Гумилева / /Гумилев Н.С. : pro et contra. - 555-582. '^^ См., в особенности , многочисленные статьи д . Тименчик), определяют круг вопросов, связанных с проблемами тематических циклов и смены масок лирического героя, со стремлением Гумилева уравновесить художественное слово и ритм (А. И. Павловский, Л. Слободнюк). Отдельное место занимают работы, посвященные проблемам мировоззрения и поэтики Гумилева (С. Л. Слободнюк, Ю. В.

Зобнин). Г. М. Фридлендер проделал глубокий обзор практически всех критических литературы, принадлежавших перу Гумилевым etc.Павловский A . И. Николай Гумилев/ / Гумилев Н. Стихотворения и поэмы. — Л. , 1988. — 5-62. / Б-ка поэта. Эта статья была первым серьезным исследованием поэзии Гумилева после возвращения поэта из семидесятилетнего небытия.Слободнюк Л. Н. Гумилев. Проблемы мировоззрения и поэтики.Душанбе: Сино , 1992.Н. Гумилев и русский Парнас. Материалы научной конференции 17-19 сентября 1991 г. — СПб. — 1992. Eshelman R. Nikolaj Gumilev and Neoclassikal Modernism: The Metaphysics of Style. — Franfurt am Main ; Ber l in ; Bern; New York ; Paris; Wien: Lang ,1993 .Зобнин Ю. В. Странник духа // Гумилев И . С : pro et contra / Сост. , вступ. ст. и прим. Ю. В. Зобнина. — Спб.: РХГИ, 2000. - 5-52.Фридлендер Г. М. И. Гумилев — критик и теоретик поэзии/ / Гумилев Н. Письма о русской поэзии. — М.: Современник, 1990. - 5-44, Но в большинстве случаев и акмеизм как таковой, и творчество Гумилева само по себе, и гумилевский акмеизм^' рассматривались <...> как бесплодный «антисимволистский бунт».Около трех лет назад И. В. Петровым была предпринята одна из первых попыток рассмотреть акмеизм как художественную ш к о л у . Н о , к сожалению, при ближайшем знакомстве с исследованием становится ясным, что автор лишь интерпретирует уже упоминавшуюся нами работу Ю. Н. Верховского. И вновь, спустя семь десятилетий, звучит мысль, что Муза Дальних Странствий ведет Гумилева по символическому пути.Правда, в отличие от Верховского, говорившего только о гумилевском акмеизме, Петров обращает внимание и на труды Городецкого и Мандельштама.Качественно новое возвращение исследований Гумилева «на круги своя» представлено в работе Ю. В. Зобнина «Странник духа». Анализируя гумилевский акмеизм, исследователь утверждает, что «задача, стоящая перед Гумилевым, сводилась к следующему: соотнося, подобно символистам — «Слава предков обязывает, а символизм был достойным отцом» — теорию творчества с теорией познания, утвердить новое, иное видение возможностей художника, постигающего мир».^^ При этом Зобнин приходит к выводу, что «коль» автор говорит о господстве «гностического» духа в символизме, то по этой причине «в гумилевском Необходимо помнить , что в трактовке «акмеизма» Гумилевым и Городецким имеются значительные расхождения. «Свое» понимание акмеизма у Мандельштама (См. «Утро акмеизма») .Петров И. В. Акмеизм как художественная система (к постановке проблемы)/ / Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. — Екатеринбург. — 1998. " Зобнин Ю. В. Странник д у х а / / Гумилев Н.С.: pro et contra. — 40. акмеизме должен присутствовать агностицизм» , базирующийся, по мнению ученого, на учении И. Канта: не идет о полное отрицание познания мира, а установление пределов разумного познания мира человеком. Об этом, как считает исследователь, и говорил Гумилев, призывая акмеистов помнить о «непознаваемом».В противоположность Ю. Зобнину О. А. Лекманов считает, что акмеистов нельзя назвать последовательными кантианцами, поскольку они - «оба поэта, как кажется, познакомились с трудами кенигсбергского мыслителя, что называется по диагонали и вычитали из них то, соответствовало их собственным потребностям»^^. Что касается других моментов, связанных с акмеизмом, то здесь в роли ключа для анализа, который проводит Лекманов, выступает мысль о преображении стихов акмеистов в ходе их стремления к «акмэ»-равновесию и «вьющему цветению». Правда, для доказательства своих мыслей автор, осознанно редуцируя текстовое поле, избирает плохо гармонирующие с акмеистическими манифестами стихи Мандельштама («Посох», «Лютеранин» «Равноденствие»), Городецкого («Звезды», «Полдень», «Частушка»), Нарбута («Клубника», «Всему — весы, число и мера», «Мясные ряды», «Шахтер»), Зенкевича и Ахматовой. Это, кстати, не мешает ему в итоге прийти к выводу о том, что идея «живого равновесия» между «мистическим» и «земным», между «миром» и «Богом» являлась для поэтики акмеизма стержневой.Там же. - 40.3 5 Лекманов О. А. Акмеисты: поэты круга Гумилева / / Новое литературное обозрение , 1996, № 19. - 150. При этом Лекманов утверждает , что идеи, с которыми, более или менее, могли быть з н а к о м ы акмеисты, принадлежат Соловьеву , Бергсону и Флоренскому.Но, к счастью, далеко не все работы современных исследователей грешат странными перепевами старых воззрений и не менее странными собственными измышлениями. Так, позиция А. И. Павловского, полностью лишена этих недостатков. Соглашаясь с тезисами, выдвинутыми акмеистами: «... акмеизм пришел на смену символизму и по своим принципам отличается от него в сторону реализма («точного знания отношений между объектом и субъектом»)'^^,— Павловский одновременно говорит о «реалистичности изображений» акмеистов, о «достоверности в передаче элементов живого (плотского, вещного) мира», «твердости рисунка» и «избегании туманностей, иносказаний и мистики». В сущности, исследователь рассматривает акмеистическую доктрину как «реализм», продолжая, таким образом, мысль Жирмунского, определявшего «идеал гиперборейцев» как неореализм.Но все же и Павловский, справедливо, в общем-то, отмечая противоречивость утверждений акмеистов (например, с одной стороны, непознаваемое нельзя познать, а с другой, акмеизм вовсе не отрицал неведомого), не склонен рассматривать акмеизм как самостоятельную литературную школу.Несколько в стороне от сегодняшних опытов анализа творчества Гумилева стоят исследования Л. Слободнюка. Ученым впервые «поднимается вопрос о роли скрытых циклов в творчестве поэта и их «функциях «в сотворении Гумилевым своего художественного мира»'^^.При этом Слободнюк, строя «модель мира» Гумилева, определяет Павловский А. И. Николай Гумилев/ / Гумилев Н. Стихотворения и поэмы. - Л. - 1988. — 27-29.Подробнее там же. — 31.Слободнюк с. Л. Н. Гумилев. Проблема мировоззрения и поэтики. - 10-11. «принципы, согласно которым поэт создавал свою вселенную»''^. На сегодняшний день в современном литературоведении альтернативной системы построения гумилевской модели мира не существует.Исходя из сказанного выше, а также учитывая материалы других проанализированных нами исследований, мы можем прийти к следующим выводам: 1. Наследие Гумилева-акмеиста к настоящему времени нашло достаточно развернутое отражение в научной литературе.2. На сегодняшний день в исследованиях творчества Гумилева получили частичное разрешение: а) проблема гумилевского магизма и визионерства (Тименчик, Богомолов, Йованович, Баскер); б) проблема многоликости лирического героя (герой и маска) (Павловский, Вяч. Вс. Иванов); в) проблема тематических циклов (Оцуп, Слободнюк); г) проблемы формальной поэтики - образной системы, особенностей метрики, специфики словоупотребления, равновесия между художественным словом и ритмом (Жирмунский, Баевский, Фридлендер); д) проблемы мировоззренческого характера - дьяволодицея, теодицея, христианский пафос, мистическое мироводение (Слободнюк, Зобнин); е) проблемы источниковедческого плана - Гумилев и Ницше, Гумилев и восточные поэты, Гумилев и Библия (Слободнюк, Новиков) .3. Акмеизм и творчество Гумилева нередко выступают в научных работах как тождественные понятия.Там же. Так же подробнее см.: 37-63.И все же говорить о полном осмыслении творческого наследия поэта пока нельзя. И, в первую очередь, этому препятствует отсутствие полноценных представлений об акмеизме как о действительно самостоятельной школе. Кроме того, по сей день неясно, в какой степени акмеистичны были сами акмеисть/^.Более того, очевидно лежапдие на поверхности проблемы почему-то остаются вне сферы интересов исследователей. Так, остается без внимания проблема создания «идеалистического» мира Гумилева и его отделения от «реального», о которой говорили еще на заре гумилевоведения. Практически никак не затрагивается проблема «вселенской души» и проблема души поэта, выступающей в качестве движущей силы и центра художественного мироздания. Но удивительнее всего то, что центральная для поэтики акмеизма проблема слова оказывается на окраинах филологических штудий. Хотя для нас очевидно, что без анализа этой проблемы в сопоставлении ее с проблемой символа невозможно ни корректное разведение по разным сторонам барьера символизма и акмеизма, ни получение объективной картины литературного процесса рубежа Х1Х-ХХ веков, ни полноценное изучение творчества Николая Гумилева.Таким образом, актуальность нашего исследования, обусловлена не только недавним возвращением акмеистских текстов в научный оборот, но и необходимостью заполнить многочисленные лакуны в истории отечественной словесности, наличие которых не позволяет определить подлинное место в ней акмеизма и его лидера.Так, Зобнин проанализировав акмеизм Гумилева с позиций агностицизма Канта, никак не затронул акмеизм Городецкого , Мандельштама, Ахматовой.В связи со сказанным, мы видим цель диссертационного исследования в том, чтобы представить, по возможности, более полное осмысление гумилевского акмеизма, как наиболее яркого и глубокого воплощения акмеистической доктрины.Для достижения названной цели, в работе будут решаться следующие задачи: 1. На материале сопоставительного анализа манифестов акмеизма (Гумилев, Городецкий, Мандельштам) выявить концептуально значимые схождения/расхождения в художественных программах поэтов.2. Опираясь на полученные в ходе анализа данные определить основные категории художественно-философских построений акмеизма как единой доктрины в онтологической, гносеологической и эстетической сферах.3. С учетом сказанного выше сформулировать основные атрибуты «слова» и «символа» в контексте поэтики и мировоззрения акмеистов.4. Применяя полученные результаты к программным текстам Гумилева, установить критерии акмеистской дифференциации мира, созданного художником, и бытия как такового.5. Используя факты, выявленные при решении предшествующей задачи определить особенности эволюции концептуально-значимых для Гумилева категорий «сна», «смерти», «рая» как в качестве «символов», так и в качестве «слов».6. В контексте проделываемого анализа уточнить атрибутику гумилевского лирического героя и определить его место в системе взаимосвязей «символа» и «слова» как необходимых формальных элементов художественного бытия и «вселенской души» как онтологического основания этого мира.7. С учетом всех полученных данных уточнить специфику противостояния акмеистского и символистского типов мировосприятия.Сформулированные выше задачи, определили и методологическую основу исследования, состоягцую в комплексном применении следующих видов анализа: 1) историко-литературный (основной для данной работы); 2) сопоставительный; 3) историко-философский.Научная новизна данной диссертации состоит в том, что в ней впервые проводится развернутый сопоставительный анализ акмеистских манифестов и символистской доктрины в целом, что позволяет нам представить развернутое подтверждение самоценности и оригинальности акмеистского художественного метода в «исполнении» Н. Гумилева Кроме того, в работе впервые дано многостороннее рассмотрение характерных только для акмеизма категорий «слова-символа» и «символаслова», нашедших свое «акмэ» в гумилевских «Поэме Начала» и «Огненном столпе». Также впервые дано исследование центра акмеистского миропостроения — образа души — и определено место анимистического символа в поэтике Гумилева.Структура работы имеет следующий вид: 1. Введение, где рассматривается история вопроса, обосновывается актуальность исследования, определяются цели и задачи etc.2. Первая глава — « Моим рожденные словом...» проблема творящего «символа» в художественной онтологии акмеизма. Здесь на основании анализа теоретических трудов Н. Гумилева, Городецкого, и О. Мандельштама, раскрываются художественно-философские основы акмеизма, являющиеся реальной основой для акмеистического творчества поэтов. Показывается наличие индивидуально-авторских категорий и обосновывается их использование в конкретных произведениях.Отдельным пунктом нами предпринимается попытка определения словасимвола, являющегося строительным материалом акмеистов.3. Вторая глава «Слово - это Бог»: эволюция системы «символов»-абсолютов в художественном бытии Н. Гумилева» В этой части работы на основании данных, полученных в первой главе, анализируется творчество Николая Гумилева. Дается определение места гумилевской «дущи» в его художественной вселенной. Подробно рассматривается феномен метемпсихоза лирического героя Гумилева, описывается созданный автором в качестве альтернативы реальному неземной мир. Особое внимание при этом обращается на выявление значимых связей между «мирами», для чего мы проделываем многоуровневый анализ образной системы, а также системы концептуально значимых мотивов сна, смерти etc.4. В Заключении подводятся итоги нашего исследования и определяются перспективы дальнейшей работы.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Морозов, Евгений Александрович

Подводя итоги исследования, мы имеем возможность окончательно определить, насколько полно были решены определенные во «Введении» задачи.Результаты сопоставительного анализа манифестов Гумилева, Городецкого, Мандельштама («Наследие символизма и акмеизм», «Некоторые течения в современной русской поэзии», «Утро акмеизма» и др.), программных стихотворений акмеистов и теоретических работ Мережковского, Бальмонта, Брюсова, Белого позволяют констатировать, что весьма распространенное в литературоведении мнение о том, что акмеизм есть один из этапов эволюции символизма, не имеет под собой достаточного основания. Будучи в момент своего зарождения «детигцем» символизма, акмеизм сразу же определил собственную систему ценностей, не просто оппозиционных, но практически несоотносимых с соответствующими символистскими системами.Рассмотрев теоретические искания акмеистов, мы пришли к выводу, что манифесты Гумилева, Городецкого и Мандельштама полностью гармонировали с их поэтической практикой. При этом, решая задачу о концептуально значимых схождениях/расхождениях в художественных программах поэтов, мы можем констатировать следующее. Каждый из акмеистов, несмотря на общую для них идею борьбы с символизмом, имел собственную точку зрения на творчество предшественников и собственную интерпретацию категорий созданного течения: «Категория» Символизм Гумилев Городецкий Символизм Бесконечные закончил свой круг приближения.Мандельштам «Символисты были плохими развития и теперь падает. «Быть акмеистом труднее, чем символистом, как труднее построить собор, чем башню».«Высоко ценя символистов за то, что они указали нам на значение в искусстве символа, мы не согласны приносить ему в жертву прочих способов поэтического воздействия и ищем их полной согласованности».Неприятие зыбкости слов, к которым прислушивались символисты.Иерархия в мире явлений - только удельный вес каждого из них.Приятие только этого мира, так как все остальные миры находятся за пределами нашего познания.Непознаваемое по своей сути нельзя отсутствие определенности и равновесия.«Борьба между акмеизмом и символизмом, если это борьба, а не занятие покинутой крепости, есть, прежде всего, борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время».Неприятие символов как слов хамелионов.Символ есть строительный материал «не по законам веса», что для акмеистов неприемлемо.домоседами, они любили путешествия, но им было плохо, не по себе в клети своего организма и в той мировой клети, которую с помощью своих категорий построил Кант».«Символизм томился, скучал законом тождества».«Мы не хотим развлекать себя прогулкой в «лесу символов».Необходимо пробиваться «к - лирике безупречных слов».«После всех неприятий мир бесповоротно принят акмеизмом во всей совокупности красот и безобразий».Слово как таковое реальность поэзии. Реальность слова. Логос, такая же прекрасная форма как музыку для символистов.Человек не хочет другого рая, кроме бытия.«Опять назвать имена мира и тем «Сознание правоты нам познать.Красота «Вся красота, все священное значение звезд в том, что они бесконечно далеки от земли, и <...> не станут ближе».Усвоение художественного опыта прошлого: внутренний мир человека

(Шекспир), тело и его радости

(Рабле), знающая все жизнь (Вийон), для жизни в искусстве -

достойные одежды безупречных форм

(Готье).«Мы не решились бы заставить атом поклониться Богу, если бы это не было в его природе». Здесь Бог становится Богом Живым, так как человек достоин такого вызвать всю тварь из влажного сумрака в прозрачный воздух».«Новый Адам», ликующий в раю своем.Адам (человек) -

новый Бог, который управляет миром, пропевая ему аллилуйя.дороже всего в поэзии».«Любите существование вещи больше самой вещи и свое бытие больше самих себя - вот высшая заповедь акмеизма».А=А вместо сомнительного а геаИЬиз ас1 геаНога (от здешнего мира к высшему). Бог на земле. Он - слово, тютчевский «камень», возжаждавший иного бытия.Иными словами, акмеисты выстраивали систему отношений между предметом и обозначаемым его словом по собственным законам -

законам вещности.Опираясь на полученные в ходе сопоставления данные, мы определили важнейшие для художественно-философских построений акмеизма категории: «вещная» Красота (эстетика), непознаваемая Истина, Слово - онтологический Абсолют (Бог). При этом, раскрывая значение данных категорий для акмеизма, мы можем констатировать следующее: в первую очередь, необходимым условием вычленения ядра акмеистской эстетики нам представляется «акмэ» - Нечто, выражающее как средоточение всех сил - дущевных и физических - так и максимальное их раскрытие. Таким образом, акмеисты видели свою задачу реализации этого принципа в творчестве, с одной стороны, в раскрытии потенциальных возможностей человека («Путь конквистадоров» Гумилева; «Цветущий посох» Городецкого) и отражении наивысшего напряжения своих восприятий («Итальянские» циклы акмеистов), а с другой, посредством усвоенного опыта предшественников (Шекспир, Рабле, etc.) в строительстве совершенных образов («Notre Dame» Мандельштама), вызывающих в финальной стадии страх и желание от них скрыться («Падуанский собор»

Гумилева).Истиной акмеизма, его Абсолютом является Слово, стремящееся уйти от множественности значений и вернуться в «пределы естества».И, на первый взгляд, оно добивается намеченной цели (А=А) и на этом могло бы довольствоваться своим положением. Оно - материал, при помощи которого художник творит свои миры. При этом, Абсолют Слово выступает в трех ипостасях: 1. «слово» как ontos - независящее ни от чего сущее; 2. слово, творящее бытие посредством магической силы своего первозначения; 3. «слово» как Бог.Городецкий и Мандельштам, создавая свои миры, довольствуются Словом как ontosoM, Слово для них материал для строительства в реальном мире (в выдвинутых Кантом условиях времени и

пространства). Именно «Критика чистого разума» с ее оперированием пространства и времени явилась наиболее приемлемой для программы акмеистов и для слова, творящего в установленных пределах. Время и пространство, через призму которых акмеисты попытались вновь взглянуть на этот мир и от которых при привнесении решили избавить себя символисты, явились необходимыми условиями для творения слова.Таким образом, акмеисты в борьбе за слово при помощи вкладываемого или возвращенного слову первозначения предприняли попытку обретения власти над миром. Поскольку «борьба» за этот мир в первый момент была реакцией на символистскую экспансию, мы вводим необходимую, на наш взгляд, дифференциацию: символ-слово, созданное для подчинения себе вещей символистами, и слово-символ -

акмеистическое слово, призванное вернуть слову его ценность, а поэзии почву под ногами.С этих позиций для Городецкого и Мандельштама мир явился совокупностью самодостаточных акмеистических «слов-символов», при помощи которых человек познает, правит, преображает, создает.Гумилев не удовлетворяется достигнутым и приближается к Слову-Богу. Но, едва приблизившись в Богу, он понимает, что божественное Слово бессильно, что Бог уже Ничто, а Он - художник есть Со-творец. Слово же становится Макромиром, философским «Нечто».Стремящееся к абсолюту гумилевское слово творит уже не просто мир - объективный и внешний, а бытие, являющееся совокупностью самодостаточных вселенных, в котором уже возможно рассмотреть внутреннюю сторону предметов, их сущность (дущу) («Творчество», «Поэма Начала», «Память»). При этом гумилевское бытие ничем не хуже бытия материального, оно так же вещно.Подобная вещность достигается при помощи особой системы образов, которые обеспечивают развитие: душа, сон, смерть. Собственно, именно здесь и обнаруживается истоки проблемы гумилевского «символа»: душа, сон, смерть - без этого нет символистской поэтики. Но в данном случае сходство только внешнее. Гумилевым сохранена лишь символическая оболочка, но качественное наполнение совершенно иное: если в символизме художник, познавая, сливается с абсолютом, то у Гумилева символы сами есть абсолют и одновременно часть некоего целого.Другая грань исследуемой нами проблемы «символа» связана с архетипом смерти, на первый взгляд, бывшего базовым лишь для миров символизма. На первый взгляд, Гумилев здесь вторичен» особенно в своем проявлении того, что И Смерть, и Кровь даны нам Богом Для Оттененья Белизны.Но в ходе проведенного исследования нами доказано, что в выявленном архетипе отсутствует мистическое ядро символизма.«Символическая смерть» у Гумилева представляет собой один из этапов подлинной не-идеальной жизни («Ягуар», «Сон Адама», «Отравленный», «Леопард», «Память», «Поэма Начала», «Заблудившийся трамвай»). Смерть выступает не как разрушающий фактор, а как фактор преобразующий, являющийся необходимым условием для перерождения (физического и нефизического), обретения новой души. Но смерть не просто желание героя Гумилева уйти из мира.а чтобы, реинкарнировав, проявиться в новом, возможно, и нематериальном образе: Взгляни, как злобно смотрит камень.(«Камень», 1908) Этот камень рычал когда-то.Этот плющ парил в облаках.(«Поэма Начала», 1921).Мы, увы, со змеями не схожи, Мы меняем души, не тела.(«Память», 1921) Таким образом, «Слово» акмеистов, изначально выступавшее как «магический» противовес мистическим притязаниям символа, в зрелых произведениях Гумилева обрело принципиально новые качества: абсолютную способность творить, абсолютную способность выражать истину, абсолютную способность непротиворечиво соединять и примирять земное и небесное, вечное и преходящее.Определяя перспективы работы, мы выделяем следующие моменты:

1. применение предложенной нами дифференциации категорий «слова-символа» и акмеистического символа при изучении драматургии Гумилева;

2. исследование влияния акмеистического символа в творчестве Городецкого, Мандельштама, Ахматовой, Нарбута.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Морозов, Евгений Александрович, 2002 год

1. Айхенвальд Ю. Гумилев// Гумилев Н.С.: pro et contra / Сост., вступ. ст. и прим. Ю. В. Зобнина. — Спб.: РХГИ, 2000. - С. 491-504.

2. Алексеев В. М. Предисловие // Антология китайской лирики VII IX вв. -М. -ПГ.- 1923.

3. Ауслендер С. Н. Гумилев.Жемчуга// Гумилев Н.С.: pro et contra/ Сост., вступ. ст. и прим. Ю. В. Зобнина. — Спб.: РХГИ, 2000. С. 368 - 371.

4. Ахматова А. Автобиографическая проза. Вступ статья, примеч. Р. Д. Тименчика, В. А. Черных.// Литературное обозрение, 1989, № 5. С. 7.

5. Баевский В. С. «У каждого метра есть своя душа» (Метрика Н. Гумилева) // Н. Гумилев и Русский Парнас: материалы научной конференции 17-19 сентября 1991 г. СПб. - 1992. - С. 67-75.

6. Бальмонт К. Д. Стихотворения. Вступ. статья и сост. Л. Озерова. - М. -1990.

7. Бальмонт К. Д. Элементарные слова о символической поэзии // Литературные манифесты: От символизма до «Октября». / Сост. Н. Л. Бродский, Н. П. Сидоров.- М.: «Аграф», 2001. С. 52-61.

8. Баскер М. Гумилев, Рабле и «Путешествие в Китай»: к прочтению одного прото-акмеистического мифа. // Н. Гумилев и Русский Парнас. С. 5-25.

9. Белый А. Символизм как миропонимание // Литературные манифесты: От символизма до Октября С. 69-76.

10. Белый А. Символизм. Кн. статей. М. - 1910. - С. 70.

11. Блок А. «Без божества, без вдохновенья» (Цех акмеистов)// Гумилев Н. Собрание сочинений: В 3 т. М.: ОЛМА ПРЕСС, 2000,- Т. 2. - С. 398407. (Все ссылки на Гумилева по этому изданию)

12. Блок А. Избранные сочинения./Вступ. статья и сост. А. Туркова М.: «Худож. лит-ра», 1988. - С. 353.

13. Богомолов Н. А. Гумилев и оккультизм: продолжение темы //Новое литературное обозрение, 1997. № 26. - С. 181-200.

14. Брюсов В. Жемчуга // Гумилев Н. Указ. соч. Т. 1. С. 407-410.

15. Брюсов В. Ключи тайн // Литературные манифесты: От символизма до Октября-С. 61-64.

16. Брюсов В. Я. Некоторые течения в русской поэзии. Акмеизм// Гумилев Н. Указ. соч. Т. 1. - С. 423-433.

17. Брюсов В.Я. Н. Гумилев. Путь конквистадоров. Стихи// Гумилев Н. Указ. соч.-ТЛ. С. 387-389.

18. Булгаков С. Н. Философия имени. Париж: Ymca - Press, 1953.

19. Бухштаб Б. Поэзия Мандельштама // Вопросы литературы. 1989. - № 1. -С. 123- 148.20. Быт. 2, 23.

20. Верховский Ю. Н. Путь поэта// Гумилев Н.С.: pro et contra / Сост., вступ. ст. и прим. Ю. В. Зобнина. — Спб.: РХГИ, 2000. С. 505 - 551.

21. Винокурова И. Жестокая, милая жизнь // Новый мир. 1990. № 5. - С. 256.

22. Войтоловский Л. Парнасские трофеи // Гумилев Н. Указ. соч. Т. 1. -С.410-414.

23. Гинзбург Л. Я. «Камень»// Мандельштам О. Камень. Л. - 1990. - С. 264265.

24. Городецкий С. Адам. -// Литературные манифесты: От символизма до «Октября». С. 126.

25. Городецкий С. Стихотворения //Избранные произведения. В 2-х т. М.: Худож. лит., 1987.- Т. 1. - С. 307-308.

26. Гофман В. Н. Гумилев. Романтические стихи // Гумилев Н. С. Указ. соч. -Т.1. С. 397.

27. Грицанов А. А. Реинкарнация //Новейший философский словарь. Мн.: Изд. В. М. Скакун, 1998. - С. 568.

28. Грякалова Н. Ю. Гумилев и проблемы эстетического самоопределения акмеизма // Николай Гумилев: Исследования и материалы. Биография/ Сост. М. Д. Эльзон, Н. А. Грознова. СПб.:Наука, 1994. - С. 103-123.

29. Гумилев Н. Африканская охота // Гумилев Н. С. Собрание сочинений: В 3 т. М.: ОЛМА ПРЕСС, 2000. - Т. 3. - С. 285 - 296

30. Гумилев Н. Наследие символизма и акмеизм // Гумилев Н. С. Указ. соч.-Т. З.-С. 455-459.

31. Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии/ Сост. Г. М. Фридлендер ( при участии Р. Д. Тименчика). -М.: Современник, 1990. С. 174.

32. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в 10 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы (1902-1910). М.: Воскресенье, 1998. - 502 с.

33. Гумилев Н. С. Читатель// Гумилев Н. С. Указ. соч.— Т. 3 С. 459-465.

34. Гумилев Н. Сергей Городецкий. Цветущий посох // Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии С. 180-181.

35. Гумилев Николай Степанович // Литературный Энциклопедический словарь. М. -1987. - С. 588.

36. Гумилев // Ахматова Анна. Поэма без героя. М. 1989. - С. 285-286.

37. Дементьев В. Минуты торжества // Литературная Россия. 1989. - 23 июня.

38. Дрюбин Г. Куда исчезли «Африканские дневники Гумилева?» // Московские новости. 1987. - №1. - 4 января. - С. 16.

39. Дудин М. Охотник за песнями мужества // Аврора. 1987. - № 12. - С. 116-120.

40. Дудин М. « Мир лишь луч от лика друга» (Н. Гумилев) // Смена. -1988. -№ З.-С. 21-22.

41. Евтушенко Евг. Возвращение поэзии Гумилева // Красная книга культуры. М., 1989. - С. 396-401.

42. Енишерлов В. П. (Вступительная статья к публикации: «Стихи разных лет») // Огонек. 1986. - № 17. - С. 26.

43. Ермилова Е. В. Поэзия «Теургов» и принцип «верности вещам»// Литературно-эстетические концепции в России конца XIX -XX века. -М.: «Наука», 1975. С. 187-206.

44. Жирмунский В. М. Преодолевшие символизм// Гумилев Н. С.: pro et contra. С. 397 - 428.

45. Зобнин Ю. В. «Кантианские» мотивы в творчестве Н. С. Гумилева (к вопросу о генезисе акмеистической эстетики) // Философские проблемы искусствоведения, теории и истории культуры. СПб. - 1994. - С. 53-54.

46. Зобнин Ю. В. Странник духа // Гумилев Н.С.: pro et contra От символизма до Октября. С. 5-52.

47. Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме // Литературные манифесты: От символизма до «Октября» С. 76 - 99.

48. Иванов Вяч. Заветы символизма //Литературные манифесты: От символизма до Октября —С. 99 -103.

49. Иванов Вяч. Звездная вспышка (Поэтический мир Н. С. Гумилева) // Гумилев Н. С. Стихи; Письма о русской поэзии. М. 1990. - С. 5-32.

50. Иванов Вяч. И. Жемчуга Н. Гумилева// Гумилев Н.С.: pro et contra С. 362 -367.

51. Иванов Вяч. Мысли о символизме // Литературные манифесты От символизма до Октября С. 105 -113.53. Ин. 1, 1-4.

52. Казинцев А. На фоне зарева // Русская поэзия XX века. М. - 1988. С. 89.

53. Кант И. Критика чистого разума. Ростов-на-Дону: «Феникс». - 1999. -672 с.

54. Карпов В. Поэт Николай Гумилев // Огонек. 1986. - № 36. - С. 18 - 24.

55. Клинг О. Стилевое становление акмеизма: Н. Гумилев и символизм // Вопросы литературы. 1995.- вып. 5. - С. 101 -126.

56. Косиков Г. К. Готье и Гумилев // Готье Т. Эмали и камеи. М., 1989. - С. 304-321.

57. Кузмии М. А. О прекрасной ясности. Заметки о прозе II Поэтические течения в русской литературе конца XIX начала ХХвека: Литературные манифесты и художественная практика: Хрестоматия. - М. - 1988. - С. 102.

58. Куприн А. И. Крылатая душа // Неман. 1989. - № 5. - С. 74-75.

59. Куприяновский П. В. Александр Блок в борьбе с акмеизмом. «Ученые записки Ивановского гос. пед. института», т. 12. Филологические науки, вып. 3,- 1957.-С. 53-57.

60. Лавренев Б. Поэт цветущего бытия // Звезда. 1988. - № 4. - С. 148 -152.

61. Лекманов О. А. Акмеисты: поэты круга Гумилева// Новое литературное обозрение, 1996, № 19.-С. 150.

62. Лермонтов М. Ю. Сочинение в двух томах. Том первый. М.: Правда, 1988. - С. 112-115.

63. Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Бытие имя - космос / Сост. и ред. А. А. Тахо-Годи. - М. : Мысль, 1993. - С. 627.

64. Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Из ранних произведений. -М. 1990. -С. 24-25.

65. Лукницкая В. К. Материалы к биографии Н. Гумилева// Гумилев Н. Стихи. Поэмы. Тбилиси. - 1988. - С. 55.

66. Лукницкая В. Так они начинали // День поэзии 1987. Л. - 1987. - С. 180.

67. Львов-Рогачевский В. Символисты и наследники их. Современник. -1913. -№ 7. - С. 301.

68. Мандельштам О. Э. О природе слова // Стихотворения. Проза. М.: ООО «Издательство ACT», Харьков: «Фолио», 2001. - С. 457.(Все ссылки на Мандельштама по этому изданию).

69. Марков А. Из коллекции книжника // День поэзии. -1986. М. - С. 77.

70. Машинский С. И. Сергей Городецкий // Городецкий С. Избранные произведения. В 2-х т. Т. 1. Стихотворения. М.: Худож. лит., 1987. - С. 5-49.

71. Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Литературные манифесты: От символизма до Октября С. 34 - 42.

72. Мережковский Д. С. Полн. Собр. Соч. Т. XXII. М.: изд. Сытина, 1914. -С. 42.

73. Минц 3. Г. Александр Блок и русские писатели. СПб.: «Искусство -СПб», 2000. - С. 466.76. Мф. 16, 18 -19.

74. Н. Гумилев и русский Парнас. Материалы научной конференции 17-19 сентября 1991 г. — СПб. — 1992. 136 с.

75. Ницше Ф. Так говорил Заратустра / Пер. с нем. Ю. М. Антоновского. -Калининград. 520 с.79.0зеров Л. Здесь оживала поэзия. // Советская культура. 1986. - № 150, 16 декабря. - С. 16.

76. Озеров Л. Песнь о солнце // Бальмонт К. Д. Стихотворения. С. 15-16.

77. Оцуп Н. А. Н. С. Гумилев // Гумилев Н. Избранное. Paris, 1959. — С. 831.

78. Ошанин Л. (Предисловие к публикации стихов Н. С. Гумилева) // Простор. 1986.-№ 12.-С. 160-161.

79. Павловский А. И. Николай Гумилев// Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы. —Л., 1988. —С. 5-62.

80. Панкеев И. А. Посредине странствия земного// Гумилев Н. С. Т. 1 - С. 5-71.

81. Петров И. В. Акмеизм как художественная система (к постановке проблемы)// Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. —Екатеринбург. — 1998.

82. Плетнев Р. Н. С. Гумилев (1886-1921):С открытым забралом // Гумилев Н. С.: pro et contra С. 583 -593.

83. Радионова С. А. Символ // Новейший философский словарь/ Сост. А. А. Грицанов. -Мн.: Изд. В. М. Скакун, 1998. С. 614.

84. Рубцов Н. Две музы Николая Гумилева // Голос Родины. 1989. - № 44 (27.08), ноябрь.

85. Садовской Б. Конец акмеизма. Современник. - 1914. - № 13-15. - С. 231.

86. Скатов Н. Н. О Николае Гумилеве // Литературная учеба. 1988. - № 4. -С. 177-181.

87. Слободнюк С. Л. Н. С. Гумилев. Проблемы мировоззрения и поэтики. Душанбе: Сино, 1992. 184 с.

88. Слободнюк С. Л. Русская литература начала XX века и традиции древнего гностицизма. СПб. - Магнитогорск, 1994. - С. 93.

89. Смирнов Вл. П. Поэзия Николая Гумилева // Гумилев Н. Стихотворения. М., 1989. - С. 5-19. (XX век: Поэт и время).

90. Смирнов И. С. Стафф, Туссен и . Гумилев // Восток Запад. - М., 1989. -вып. 4.-С. 295 -299.

91. Смирнова Л. А. «. Припомнить всю жестокую, милую жизнь.» // Гумилев Н. Избранное. М., 1989. - С. 5-30.

92. Смирнова. Л. А. Примечания // Гумилев Н. Избранное. М., 1989. - С. 452-482.

93. Соловьев В. С. Красота в природе (1889) // Соловьев В. С. Спор о справедливости: Сочинения. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. - С. 713.

94. Спиваковский П. «Индия духа» и Машенька. «Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилева как символистско-акмеистическое видение // Вопросы лит-ры. сент.-окт., 1997. - С. 39-54.

95. Струве Г. П. Творческий путь Гумилева //Гумилев Н.С.: pro et contra. -С. 555-582.

96. Терехов Г. А. Возвращаясь к делу Н. С. Гумилева // Новый мир. -1987. -№ 12.-С. 257-258.

97. Тименчик Р. Д. — в том числе, напр.: Заметки об акмеизме, II.-"Russian Titerature".- 1977, V-3, p. 281-305; Заметки об акмеизме, III.-"Russian Literature", IX, 1981, p. 175-190.

98. Толстой A. H. H. Гумилев//Урал.- 1988. №2-С. 161-171.

99. Толстой И. Послесловие к публикации стихов и прозы Н. Гумилева // Аврора. 1987. - № и. - С. 128-129.

100. Тумповская М. «Колчан Н. С. Гумилева// Гумилев Н.С.: pro et contra. -С. 435-448.

101. Успенский П. TERTIUM ORGANUM «Ключ к загадкам мира». М.: Изд-во ЭКСМО Пресс, 2000. - 688 с.

102. Философский словарь Владимира Соловьева/ Сост. Беляев Г. В. -Ростов н/Д: Феникс, 2000. С. 282.

103. Флоренский П. А. «Что в имени тебе моем.»// Энциклопедия для детей. Т. 6. Ч. 2. Религии мира. М.: Аванта 2000. - С. 264.

104. Фридлендер Г. М. Н. С. Гумилев — критик и теоретик поэзии// Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. — М.: Современник, 1990. С. 5-44.

105. Цыбин В. Н. С. Гумилев // Литературная Россия. 1988. - № 24. - С. 18-19.

106. Чулков Г. Вчера и сегодня. Очерки. М. - 1916. - С. 104.

107. Штейн С. В. фон Н. Гумилев. «Путь конквистадоров». Стихи // Гумилев Н. Указ соч. Т.1.- С. 389 - 390.

108. Эллис. Русские символисты. М.: «Мусагет». - 1910.

109. Эльзон М. Д. Примечания // Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы. Л. 1988. - С. 537 - 604. (Б-ка поэта. Большая сер.).