Русская проза второй половины ХХ века о Великой Отечественной войне: Эволюция нравств.-филос. ориентиров, конфликтов, образов и поэтики тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук в форме науч. докл. Буханцов, Николай Стефанович

• Буханцов, Николай Стефанович
• доктор филологических наук в форме науч. докл.
• 1998

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Русская проза второй половины ХХ века о Великой Отечественной войне: Эволюция нравств.-филос. ориентиров, конфликтов, образов и поэтики»

Творческие искания и открытия писателей, судьбы которых неразрывно связаны с многомерным художественным осмыслением военного лихолетья, были и остаются сегодня предметом серьезного научного осмысления. Вторая половина уходящего столетия привнесла свои, отличительные подходы. И принципиальная особенность их состоит в том, что мы обрели новый взгляд, получили доступ к неизвестным свидетельствам и фактам, научились более бережно и осмотрительно ценить, казалось бы, давно известные.всем явления литературы и отечественной истории. Непроизвольно теперь встает перед нами непростая и ответственная задача: не огульно и поспешно отрицать все ранее выстроенное ( пусть и не всегда и.во всех параметрах добротное), а созидать, начать кропотливую работу исследования сокровенной значительности временем испытанного писательского слова в едином контексте с продолжающейся и эволюционирующим литературным процессом. И здесь примечательно то, что в творчестве писателей второй половины XX века заметно тяготение как раз к изображению созидательной одержимости в русской жизни, о чем достаточно было высказано в многочисленных и содержательных работах.(1)

История, как мы знаем, в ее широком понимании не только, разумеется, констатация фактов, не только последовательная хронология. Она вбирает в себя историю души человеческой, что и стремятся запечатлевать в своих произведениях писатели разных дарований и возрастов. И на фоне крутых исторических событий в подобных случаях высвечиваются как исторические личности, так и непосредственные свидетельства защитников Отечества, для которых судьба Родины, ее сохранение дороже личной жизни. И это определяется всей историей развития нашей литературы, потому что " именно личность человека в русской литературе была выдвинута как величайшая ценность."(2) Обращение к истории,ее познание - не просто удовлетворение обыкновенного любопытства, а необходимое условие глубокого понимания настоящего и обоснованного выбора наиболее верных, оптимальных путей дальнейшего развития, одним из которых, несомненно, является исход нашего столетия, когда потребность во всенародном знании прошлого ощущается особенно остро. И вправду," каждый, кто думает о настоящем и будущем, не имеет права забывать о прошлом"(3). В этом отношении уместно вспомнить, что художественный образ, личность героя помогает постигнуть исторические события и сам характер народного подвига гораздо глубже и честнее, чем обычная цифра и просто прокомментированный факт. Справедливо замечает в этой связи П. ' таевский, когда утверждает, что нам надо " время от времени возвращаться цельному и художественному произведению. Потому что лишь через произведение, а не через категорию может искусство действовать на человека тем Ячеством, каким способно действовать только оно - и ничто другое"(4). И г¥того мы можем с уверенностью предположить, что нам также необходимо • йскональное изучение, прежде всего, патриотического сознания нашей эпохи Е> художественным произведениям русской баталистики недавних десятиле-Невольно вспоминаются еще раз слова В.Белинского, который замечал в свое время : ".верно списывать с действительности невозможно, но можно верно воспроизводить действительность силою творческого духа", а поскольку в искусстве" нет ничего случайного и лишнего", то жизнь в нем " более является жизнью, нежели в самой действительности"(5).

Разговор о соотношении факта и вымысла не случайно в наши дни обретает новое толкование. Не вдаваясь в отдельно взятые подробности порой полярных высказываний, хотелось бы просто констатировать, что оригинальные и научно обоснованные суждения мы встречаем в работах известных наших литературоведов: П.Топера, А.Бочарова, А.Адамовича, Л.Лазарева, Л.Ершова, А. Журавлевой, И.Козлова, И.Кузьмичева, И.Золотусского, Бор. Леонова, В. Ковского, М.Минокина и многих других исследователей становления русской прозы о войне.

В силу сказанного мы начинаем понимать, почему в нашей литературе постоянно наблюдалось противостояние крайностей, будь то, к примеру, споры между западниками и славянофилами или - появление тенденции строгого следования неистовой революционной одержимости ниспровержения классических творений, доходящее порой до отказа художнику в праве на независимое художественное миропонимание. Проблема эта снова и снова встает перед литературоведами и,думается, что к ней надо подходить без ослепляющего чувства ненависти и злобы, групповых раздражений и лукавства, а с искренним и плодотворным желанием глубже постигнуть происходящие в жизни и литературе процессы. И, конечно же, есть на подобного рода ниспровержения один оптимальный, что называется, ответ - это бессмертная, как сама совесть народа, художественная правда отечественной литературы.

Целостная и посильная характеристика творческих открытий и исканий наиболее примечательных художников - баталистов второй половины XX века и составляет цель предпринятого исследования, выполненного в плане углубленного внимания ¿эволюции военной темы и осмысление нравственных источников народного подвига 1941 - 1945 годов, его памятных уроков. Принципиальной установкой настоящего исследования является стремление видеть в становлении прозы о войне не сумму отдельных фактов и явлений,а литературный процесс, что порождает угол нашего зрения на ту меняющуюся панораму литературной жизни и наиболее тесное взаимодействие с самой действительностью.И поэтому - сама " проблема правдивого изображения героических судеб и характеров героев из военной поры сегодня находится в главном русле исканий всей нашей прозы"(6).

Важно учитывать, что литературный процесс с его неизбежным устремлением к хронологической последовательности и преемственности традиций в итоге знаменует движущие художественные тенденции. " Литературно - исторический процесс не может рассматриваться как движение по одной линии, даже отдельное произведение имеет несколько измерений. - верно пишет М.Верли в своей книге "Общее литературоведение" и далее высказывает весьма существенную для нас мысль о том, что здесь всегда происходит " постоянное забегание вперед или возвращение назад, изменение места и подхода"(7).

Становление всего нового в литературе, как известно, процесс достаточно сложный и противоречивый в своих крайностях.Сложность состоит в том, что же считать истинно новым, потому что новое в литературной практике не всякий раз означает действительно ценное. Здесь- то как раз и возникает перед нами извечная проблема - взаимодействие традиций и новаторства. В плане всего нашего разговора военные и послевоенные годы проходят у нас под непосредственным влиянием тех явлений, которые можно было бы сравнить с художественно разномощной амплитудой. Закономерность преемственности в искусстве и литературе, как нам представляется .наиболее верно в свое время определил у нас философ Э.Баллер,подчеркивая, в частности, что " связывая настоящее с прошлым и будущим, преемственность тем самым обуславливает устойчивость целого"(8). Нам же, пожалуй, следует вспомнить,что, с одной стороны, на становление прозы периода Великой Отечественной войны оказывали влияние разные, выверенные веком традиции: такие, скажем, как "далекие", из XIX века ( Л.Толстой, Ф.Достоевский) и такие, как "ближние", - опыт изображения человека на войне писателями XX века (А.Толстой, М.Шолохов, Л.Леонов, А.Фадеев и другие художники ), большинство которых сами непосредственно включались в создание литературы о войне нового времени: например, А.Толстой ( рассказ "Русский характер"),М.Шолохов( рассказ "Наука ненависти", роман "Они сражались за Родину"), Л.Леонов (повесть "Взятие Великошумска"), А.Фадеев( роман "Молодая гвардия"). Отличительное своеобразие литературного процесса этого периода в том, что в нем достаточно наглядно фиксируются исторические события повседневной военной реальности и наглядно показывается изменение народного самосознания, наличествует " стадиальное" совмещение времени и явления нового искусства слова. Огненные годы достоверно - хроникально находили динамичное отражение в литературе, и проза наша, в частности, выполняла одновременно и важнейшую агитационную, общегосударственную задачу, одновременно продолжая по горячим следам войны запечатлевать героические свойства народного характера, становясь летописью народного подвига, закладывая, по сути дела, фундамент будущего здания этой литературы. Очень точно, например, анализируя черты характера Егора Дремова - героя рассказа А.Толстого "Русский характер", А.Журавлева подмечает: в своем рассказе "А.Толстой ставит моральную проблему - проблему отношения к людям, пострадавшим во время войны".(9) А ведь именно эта нравственно - моральная, нравственно - философская проблема - станет для всей последующей прозы о войне определяющей. Отсюда мы можем смело вести речь о сущности постижения преемственности, которая в русской литературе о войне выступает как главная доминанта духовной эволюции человека, сознание которого потрясено событиями военной поры. Не потому ли в дальнейшем, уже в мирное время, русская проза продолжает развиваться у нас с оглядкой на прошедшую войну, сверяя с ней свои духовные ценности. Тема памяти, ответственности перед погибшими становится ведущей не только для писателей " военного поколения" , ибо, так называемая "деревенская" проза, к примеру, становится у нас своеобразным продолжением, художественным осмыслением народной трагедии. И рождающаяся новая проза оценивалась по шкале духовных ценностей, определенных минувшей войной.

Период же развития литературы послевоенных лет отличителен тем, что в прозе выявляется характер героя, который более углубленно, чем в годы войны, пытается осмысливать трагедию народа и собственную судьбу, и что немаловажно подчеркнуть - действительно, во всей полноте перед нами предстает уже, что называется, рядовой участник войны. И если, скажем, сама Отечественная война ( 1941-1945) - выстраивается в особый этап жизни нашего народа, судьба которого поистине оказала мощное воздействие на развитие " честной " литературы о войне, то послевоенный этап (1946-1956) в литературе отмечен временем поисков и определенных издержек, когда зримо намечался переход от первого этапа (военного) ко второму (послевоенному), а уж после - шло последовательное движение к новому периоду - пятидесятых и последующих годов, когда наша литература о войне отражала принципиально иное осмысление трагедии века и , конечно же, одновременно искала, открывала наиболее свежие словесные формы и средства для более углубленного и яркого освещения мотива памяти, мотива драматических коллизий всей эпохи. Оттого .уместно еще раз подумать о том, что " в лучших произведениях о Великой Отечественной войне литературный герой и его жизненный прототип как раз и типизируют в себе, собирают героические черты народа вообще.Народный герой - один из тех десятков, сотен тысяч миллионов, однако кровно связанный с этими тысячами и миллионами и, естественно, существующий благодаря им"(Ю).

В последние десятилетия существуют самые разные суждения и взгляды на вопросы периодизации русской литературы( в работах таких литературоведов, как Ф. Кузнецов, В.Борщуков, А.Огнев, Л. Ершов, В. Ковалев, М. Мино-кин, Ю.Кузьменко и др.), нам же наиболее приемлемым представляется еще одно, отличительное от всех ныне существующих: в принципе периодизацию целесообразно строить по этапам, а уж внутри уместнее всего вводить дробную периодизацию путем ориентации на конкретно бытующие художественные категории, а именно - на изменение характера литературного героя и обновление конфликта. При этом варианте важно обращать ключевое внимание, прежде всего, на творчество наиболее ярко проявившихся художников слова, потому что вне этого внимания начисто утрачивается само понятие литературного процесса как такового.

Разумеется, выдвигаемая настоящая концепция, как и весь предлагаемый обзор, не претендует на исчерпывающее раскрытие темы. Задача наша иная, более скромная - по возможности с максимальной полнотой наметить, определить основные тенденции выбранных нами периодов с тем, чтобы систематизировать накопленный материал, причастный к эволюции нравственно - философских ориентиров в прозе о войне в их тесной связи с движением времени и учетом цельной литературной панорамы прозы о войне. Предлагаемая здесь периодизация в избранных временных границах, естественно, также несет сугубо условный," рабочий " характер. В становлении же литературы третьего, новейшего периода, особенно в отчетливо заявленных характерах героев и конфликтах, по нашему наблюдению, мы постоянно встречаемся со зримо выраженными мотивами того нравственного и морального максимализма предельности, объяснимой - опять же ! - той выстраданной судьбой, той чистотой и высотой духа, что, собственно, и олицетворяли собой в жизни юноши сорок первого года.

Проблема традиций прошлого и подлинно демократического наследия, проявленные в годы Великой Отечественной войны, обретают новое звучание в шестидесятые и последующие годы, особенно - во второй половине XX века, когда отгремевшая война воспринималась нами уже в историческом плане, в сравнительном соотношении, переоценке прошлого и настоящего. По существу, в русской прозе началась кардинально новая точка отчета, принципиально новый этап развития прозы о войне, когда появилась иная временная дистанция, а накопленный опыт минувших десятилетий позволял прозаикам все глубже и объективнее осмысливать трагедию военных лет. Примечательно, что само художественное изображение человека на войне начиналось с заметным уклоном, с динамичным показом воюющего народа как мыслящей силы.В эти годы у нас началось формирование исторической прозы, в которой характер героя заключал в себя важнейшие нравственно - философские категории бытия и, естественно, именно эта проза заметно и повсеместно тяготела к эпичности. Особенность исторической прозы нового времени заключается в доминирующем тяготении отображать подвиг одного человека как историю всего общества, всего драматического времени войны. И сам опыт минувшей войны позволяет художникам снова и снова особо пристально вглядываться в уходящую даль народного страдания. Великую Отечественную войну писатели осмысляют в этом случае в двух направлениях - конкретно-историческом и общечеловеческом. И большинство писателей во второй половине XX века, сосредотачивая свое внимание на глубинной философско-нравственной проблематике, стремились не только добросовестно рассказывать о пережитом, что также для нас немаловажно, но главное - выражая узко-личностную точку взгляда на события войны, учитывали значительность общечеловеческих категорий. По известному замечанию М.Бахтина, каждое время имеет свой ценностный круг и, углубляясь в это суждение, можно дополнить : каждое время имеет свой ценностный мир, в котором обретается свой круг предметов и представлений в текущем времени. Поэтому можно также предположить, что именно историческая проза о минувшей войне позволила писателям нового времени широко вести речь о характере войны, обращаясь к судьбе всего человечества, что и создало особо целостный художественный мир. И само преодаление " девольвации человека", по справедливому рассуждению Л.Лазарева, конечно же, позволило новой исторической прозе сказать о непростой сущности человека на войне, о его нравственных ориентирах и представлениях. Эти качества можно найти в характере героев лучших произведений о войне второй половины XX века. Да и само художественное освещение военной действительности заметно концентрирует в себе философию нашего бйтия и всего жизненного опыта героя. Наглядным свидетельством тому служит и показ крепнущей веры героя в себя, в свои личностные качества и свой человеческий опыт. Сложность мира XX века, крутые исторические катаклизмы привнесли в характер героя известное своеобразие в самом осознании нравственных ценностей, духовного открытия и осознания чувства Родины и трагедии своего народа в тесном сплетении со своей личной судьбой. Этим объясняется роль и особое значение для нас произведений о войне сегодня, в которых нашла отражение " живая душа народа " ( А.Адамович), показано испытание основ народной жизни. Качество это свойственно и судьбе главных героев произведений о войне, когда герой на личном опыте познает высоту нравственных ценностей, проверенных собственной кровью. Отсюда вся война предстает через сознание правдивого характера воина, и судьба человека становится своеобразным фокусом исторических событий, а широта духовных осмыслений не вмещается в известную " винтиковую " психологию. Через цельность характера героя проходят исторические коллизии времени, получая чувственное осознание и оценку. Отсюда мы находим ту общую особенность исторической прозы о войне, когда развитие, эволюция преимущественно проявляется в нравственных, общечеловеческих измерениях. Освещение проблемы человеческих ценностей в современной военной прозе у нас не вызывает особых сомнений, хотя художники наши не всегда стремятся учитывать известную диалектическую связь между разумом и сердцем, когда эти два важнейших полюса уравновешиваются. Можно сказать, что историческая проза о войне второй половины XX века прошла большой путь эволюции, она сумела необычайно остро почувствовать и отобразить " нерв народной жизни",сказать свое слово о ценности человеческой жизни, и оттого, думается, столь естественно происходит ее извечный диалог с новым временем, как и ее закономерное обновление сегодня. Согласимся с мыслью о том, что эпоха Великой Отечественной войны стала поистине легендарной эпохой, нашей трагической и героической историей, и так случилось, что именно нравственный опыт военного поколения способствует нам во многом успешно решать сегодняшние нравственные проблемы жизни, а поэтому - отсюда можно заключить, можно говорить о проявлении трех особенностей военной прозы: первая - углубленный историзм в показе войны; вторая - усиление психологизма в изображении характера героя; третья - тяготение к показу эпически звучащих конфликтов, "ситуаций выбора" в плане исследования человека из народа и окружающей его военной реальности.И поэтому вполне естественно полагать, что " наши современники в книгах о Великой Отечественной войне находят ответы на самые актуальные и волнующие вопросы жизни, о добре и зле, о личной ответственности человека перед своим народом,своей совестью и историей."(11) В этом отношении Андрей Соколов - главный герой рассказа М.Шолохова "Судьба человека" - наиболее наглядный тому пример. С этого рассказа , по нашему убеждению, и рождалась новая проза о войне, и мы как бы начинали жить по известной заповеди В.Белинского, который говорил, что мы все вопрошаем и допрашиваем историю для того, чтобы она ответила нам на тревожные вопросы современности и намекнула о нашем будущем. .И действительно, оглядываясь на войну, мы всякий раз как бы открываем в прошлом но вые. стороны жизни и истории и прибавляем к своему разумению, по сути дела, весь свой пройденный путь, при этом пристально вглядываясь в будущее.Вот почему прозу о войне второй половины XX века мы справедливо относим и к прозе о мире, к прозе о нашем времени. И то величие гуманизма, который выявлен, скажем, в характере шолоховского героя( Соколов), как и проявленный героизм, перенесенные нечеловеческие испытания не случайно пересекаются с тревожными раздумьями о завтрашнем мирном дне Родины ( судьба мальчонки Ванюшки, усыновленного Соколовым). Отсюда происходит проникновенное понимание категории нравственности как всеобщей и как личной нашей ответственности перед будущем.

И все это позволяет нам сказать о том, что шолоховский рассказ "по степени концентрации черт человеческого характера, по глубине аналитического исследования судьбы. человека, в котором ярко отразилась судьба страны и величие народного подвига, далеко выходит за пределы узкого жанра рассказа. По существу, перед нами пример рождения произведения на стыке эпических жанров ( рассказа и повести с доминирующими свойствами последне-го.)(12).

Согласимся с мыслью, что острейшие коллизии времени охватывают сердца героев произведений о войне в 60 - 90 -е годы. Выявляется намного четче и художественно осмысляется важнейшая проблема - "Человек - война - история". И при этом наблюдается динамичное тяготение к синтезу, эпичности, к суровому реализму человеческой правды. На этом фундаменте выстраивается и наша концепция, подтверждаемая непосредственным рассмотрением творчества отдельных наших писателей - баталистов.

Предметом исследования является непосредственный анализ художественного своеобразия М.Шолохова, Л.Леонова, К.Симонова, Э.Казакевича, В.Некрасова, Г.Бакланова, К.Воробьева, В.Курочкина, В.Астафьева, В.Быкова, Евг-.Носова, Вяч.Кондратьева, В.Богомолова и других прозаиков, рассмотрение личности героя и характера народного подвига, а также определение конфликта и характера героя, проявившегося в героическом поступке, наиболее приметные пути обновления поэтики в современной нашей прозе о войне, уточнив в тоже время вопросы периодизации, приемственности,традиции и новаторства. Автор предпринятого исследования стремится также учесть собственный опыт критических и литературоведческих исследований, являясь участником литературной жизни России более тридцати лет. Общий объем всех публикаций составил около 100 печатных листов(с учетом имеющихся журнально - газетных публикаций).

Основные задачи исследования:

1. Проследить художественную эволюцию осмысления Великой Отечественной войны в прозе второй половины XX века. В этой связи определить ее возрастающие художественные возможности, обосновать необходимость принципиальных уточнений в оценке общественно - художественного процесса 50 -х - 90 -х годов, напрямую связанного с нынешними исканиями и открытиями писателей - баталистов

2. Изучить и проанализировать проблему художественного воплощения в прозе о войне личности героя и характера народного подвига 1941-1945 гг., обратив особое внимание на философское звучание произведений о войне, на их трагические мотивы и суровую правдивость. Определить понятие художественной сущности огромного пласта национальной литературы, наметить перспективу развития прозы о войне в русской литературе в ситуации "конца века".

3.На основе анализа понятия "героическое" проанализировать, опираясь на достигнутый опыт предшественников, наиболее существенные трагические положения, затронутые на сегодня в отечественном литературоведении, внести необходимые, актуальные коррективы, дополнения и уточнения в трактовке героического и патриотического начал в литературе второй половины XX века, обратив внимание на состояние конфликта и характера героя в новейших произведениях о войне, выстраивая при этом ключевом направлении новые ступени периодизации, соотношений традиций и новаторства.

4. Рассматривая проблему стилевого своеобразия, соискатель обращает внимание и на проблему преемственности литературы о войне, а также новое соотношение традиции и новаторства, формирование новой исторической прозы о Великой Отечественной войне, широко используя, прежде всего, метод сравнительно - текстуального анализа, одновременно сосредотачивая научный интерес на обновлении поэтики и типологии своеобразия конфликта и своеобразия героя в тесной связи со всей художественной концепцией произведений.

5. Систематизировать и обобщить, в конечном итоге, восстановить тс, по оценке автора, наиболее объективные положения в истории русской литературы ( прежде всего - прозы ) второй половины XX века, которые до сегодняшней поры не были в полной мере привлечены в научный оборот, сравнительно мало изучались и практически объемно не разрабатывались в учебных пособиях и программах по исследуемой проблеме.

Решению этих научно актуальных задач и посвящен настоящий доклад, представленный автореферат, как и многие другие работы исследователя. В центре внимания находятся, в первую очередь, книги соискателя "Подвиг и память"(М., 1995); "Продолжение подвига"( Характер воина в современной русской прозе), Волгоград., 1984); "Волжское притяжение"(Волгоград,1987); На горячей земле"(Научно - документальное повествование о Сталинградской битве : свидетельства и судьбы героев (Ростов - на - Дону, 1993);научный доклад "Концепция войны и мира в рассказе М.Шолохова "Судьба человека" и некоторые проблемы традиции и новаторства художественного самосознания в современной прозе", прочитанный на Международной конференции "Война в изображении М.А.Шолохова. Судьбы человека и судьба народов: художественные особенности", проходивший в Ростовском университете в мае 1995 года ( "Лепта",1986, № 28), а также другие научные доклады, прочитанные на специальных, расширенных заседаниях Ученого Совета Литературного института имени А.М.Горького.(по утвержденной Советом программе "Связь времен") по следующим темам : "Новое прочтение произведений М.А.Шолохова : своеобразие характеров героев и их связь с эпосом донского каза

- Ч чества"(май, 1995), "Творческие открытия Л. М.Леонова"( май, 1996). С учетом выдвигаемой концепции соискателем были разработаны и подготовлены для новой Программы "История русской литературы XX века " отдельные литературные разделы по периодам: 1941 - 1945,1946-1956,1956-1964,1964- 1990 гг., соответственно составлена и отобрана Библиография и необходимая учебная литература. Программа была утверждена Ученым Советом института и издана массовым тиражом в 1997 году. В основу предпринятого исследования положены результаты анализа, предпринятые на страницах книг соискателя, создававшиеся в течение последней четверти столетия, а также многочисленные статьи, опубликованные на протяжении 60 - х - 90 -х годов, освещающие художественные произведения о Великой Отечественной войне. Все публикации, научные доклады, основные выводы которых сформулированы в излагаемом научном докладе сегодня, представляют, по замыслу автора, единый исследовательский комплекс, предлагаемый к защите.

Научная новизна и актуальность исследования состоит прежде всего в том, что творческие поиски и открытия художников -баталистов на протяжении полстолетия анализируются в своей цельности, в контексте эволюции этого периода. Общий взгляд на панораму развития всей литературы выстраивается не только с общественных ситуаций времени, но и как литературно-художественный феномен, во многом определяющий направление, пафос, нравственные искания на фоне новой периодизации литературы рассматриваемого этапа. .

В своих работах автор учитывает фундаментальные научные труды П.То-пера, А.Бочарова,И.Кузьмичева,А.Журавлевой,Бор.Леонова,А.Адамовича и других видных исследователей литературы о войне, с позиций сегодняшнего дня рассматривает и во многом по-новому оценивает такие, наиболее существенные, узловые для литературы второй половины XX века проблемы, как человек и война, героическое и патриотическое, трагическое, вопросы выживания и спасения Земли - нашего общего всечеловеческого дома. Творчество писателей-баталистов рассматривается и как явление индивидуального порядка, и как литературная общность, представляющее целое направление в русской литературе XX века, обосновавшая отличительные философско-эстетические искания с уникальной художественной эволюцией. С учетом прошедших десятилетий проводится, прослеживается в исторической перспективе мысль о том, что в произведениях о Великой Отечественной войне минувших десятилетий неизменно наблюдалось динамичное движение в сторону все более углубленного раскрытия именно трагических коллизий, что непосредственно,что коренным образом отразилось на самой природе художественного мышления писателей-баталистов и вернуло литературе ее достоверность и яркое образное выражение этической и нравственной сути характера героя и конфликта времени.

Впервые осуществлена попытка в текущем литературоведении рассмотреть вопрос о периодизации прозы о войне 50-х - 90-х годов в связи с художественной эволюцией всей отечественной прозы, что способствовало наиболее полному самовыражению личностных качеств героя и убедительности выстраемого конфликта, а это, в конечном итоге, и придавало эпическое звучание даже малому жанру (рассказу) и определяло перспективу периодизации прозы минувших лет.

На страницах работы соискателя ведется речь о панораме подвига народа во всей его философской и психологической глубине в связи с новым историческим звучанием и обновлением поэтики и типологии конфликтов прозы о Великой Отечественной войне и с рожденной этой литературой самостоятельной литературно-художественной национальной традицией.

Непосредственная научная новизна исследования проявлена не только в широком использовании сравнительно-текстуального анализа рассмотренных произведений, но и в выдвигаемой новой концепции движения прозы о войне с учетом традиций писателей "старшего поколения", ее воздействием на "лейтенантскую" и последующую прозу о войне художников нового поколения. Частично привлекаются и произведения, посвященные изображению жизни современной нашей армии, которые сегодня также становятся "литературой о войне". Затрагиваются произведения о трудовом подвиге народа послевоенных десятилетий, в которых органично продолжаются традиции прозы о войне. Широко привлекаются произведения о Великой Отечественной войне,созданные во второй половине XX века "переферийными" авторами,анализируются их поиски и открытия, которые тоже органично включаются в общий литературный процесс. Это также отличает предложенную диссертацию, расширяет ее исследовательские горизонты. Отдельные страницы предлагаемой диссертации отмечены тяготением автора к филологической прозе, научно-публицистическому стилю с использованием архивных материалов, периодики военных лет, исторических справок и уточнений, личных встреч с писателями, а также обращением к непосредственным свидетельствам участников народного подвига. Работа с подобными материалами по избранной проблеме до недавнего времени у нас в литературоведении широко не практиковалась.

Изучение творчествам.Шолохова, Л.Леонова,К.Симонова,Э.Казакевича, В.Некрасова, Ю.Бондарева, В.Астафьева, М.Алексеева, К.Воробьева, В.Куроч-кина, В.Быкова, Евг.Носова, В.Богомолова, Вяч.Кондратьева и других писателей позволяет сделать актуальный вывод о том, что их произведения наиболее ярко и художественно достоверно выражают патриотическое сознание нашей эпохи и характер народного подвига в русской прозе 50-х - 90-х годов,акцентируя внимание современных читателей на этическом и историческом аспекте при изображении человека на войне.

Практическая значимость проведенного исследования подтверждается тем, что его выводы, собранный и в определенной последовательности систематизированный материал уже находит применение непосредственно в практической работе исследователей истории русской литературы XX века при изучении литературного процесса, эволюции русской прозы. Результаты работы могут быть использованы при подготовке новых учебных пособий, в курсе лекций по истории русской литературы XX века, преподавании спецкурса по изучению современной художественной прозы о Великой Отечественной войне, в дипломных работах студентов.

Основные положения диссертации были обсуждены на кафедрах русской литературы XX века Литературного института имени А.М.Горького, Московского педагогического университета, доложены на международной конференции по теме: "Война в изображении М.А.Шолохова. Судьба человека и судьбы народов: художественные особенности : ( Ростов-на- Дону, 1995 ),на расширенном заседании Ученого Совета Литературного института имени А.М.Горького, а также на заседании круглого стола кафедры русской литературы XX века Литературного института им. Горького по теме: "Русская литература XX века: взгляд на ситуацию конца века", с 1970-го года по теме диссертации соискателем читается спецкурс "Поиски и открытия современной русской прозы о Великой Отечественной войне 194] - 1945 г.г.", спецкурсы: "Творчество М.А.Шолохова и судьбы донского казачества", "Творчество Л.М.Леонова", цикл лекций: "История русской литературы XX века(1940-1990).

У родниковых истоков военной прозы стоят М.Шолохов, Л.Леонов, А.Толстой, Э.Казакевич, А.Бек, К.Симонов, В.Гроссман, А. Платонов, В.Некрасов и нногие другие художники слова. Без их плодотворного вклада и опыта вряд ли был возможен ее взлет во второй половине текущего столетия как одного из значительнейших явлений литературной жизни . И здесь уместно посмотреть на выстроенные традиции.

Уже первые главы романа М.Шолохова "Они сражались за Родину", написанные в годы войны, привлекли читателей широким эпическим звучанием, правдивым словом о народном подвиге, органичной связью событий и человеческих судеб. Писатель одним из первых изображал тот период войны, когда наши воины вынуждены были отступать. И, перечитывая роман, мы снова и снова видим, как и его герои - бойцы Стрельцов, Лопахин, Звягинцев и их боевые товарищи испытывают горечь отступления, стыд перед своими людьми, остающимися на оккупированной врагом земле. В эти суровые дни и ночи для каждого шолоховского героя была характерна непреклонная вера в победу, каждый герой хорошо понимал, что ему надо обязательно вернуться, а для этого необходимо научиться сильнее и искусней бить врага. Стремясь исследовать духовный мир рядовых защитников, писатель одновременно ставил для себя благороднейшую задачу: показать через их характеры судьбу воюющего народа, воссоздать облик нашего солдата, по словам самого писателя, в совершенно ином свете, раскрыть новые качества воина, которые так возвысили его в эту войну.

Роман "Они сражались за Родину" М.Шолохов писал долго, а многие задумки так и остались незавершенными. Сейчас мы с полным основанием можем добавить: писал трудно. Как человек самобытного дарования, он глубоко понимал, что с избранной темой невозможно было справиться сходу. И сколь огромно было давление на писателя со всех, что называется, сторон, часто даже раздавались неотступные требования: как можно быстрее закончить роман. Иные ретивые головы прямо и недвусмысленно подсказывали: сам Сталин "беспокоится", просит заканчивать заявленный роман, в котором нужно бы и "вождя народов" увековечить своим художественным словом.Однако Шолохов оставался верен только себе, прекрасно понимая, что в условиях нового исторического опыта особенно тогда, когда и хрущевская "оттепель" кончилась, не следовало слишком много знать, как и чересчур думать о феномене Сталина, его роли в войне.И, видимо, стояли перед глазами писателя тени миллионов погибших солдат, стоял горящий Смоленск, Киев, Ростов-на-Дону, Харьков, Сталинград.Не потому ли в романе так органично нашли отражения лучшие традиции русской прозы при освещении трагического материала войны, имеющие свои начала в творчестве Л.Н.Толстого. В беспощадном огне войны именно любовь к Родине и ненависть к захватчику становились движущими силами духовной жизни нашего народа. А жгуче-тревожная мысль о том, что Родина в опасности, поистине вела его на подвиг.

Для шолоховских героев пережитое никогда не проходит бесследно: опять же, вспомним, например, как для Григория Мелехова в "Тихом Доне", ввергнутого в катаклизмы революции и гражданской войны, сама жизнь однажды покажется "черной. как выжженая палами степь", он увидит над собой "черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца", у Андрея Соколова -героя рассказа "Судьба человека" - после перенесенного плена на всю жизнь останутся глаза, будто "посыпанные пеплом." И он, Андрей Соколов, так скажет о своей мучительной и тяжкой судьбе: "Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь:"3а что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказила? Нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке. Нету и не дождусь!"

Неизгладимо тяжкий след оставляет война в душах шолоховских героев, предельно отзывчивых к невзгодам своего народа. И у писателя никогда не был ни малейшего, как говорится, стремления как - то облегченно показывать трагедию времени и человеческой судьбы, однако его герои также никогда не примыкали к "потерянному" поколению, и безысходно-мрачному безверию противопоставляли жизненный оптимизм, надежду на продолжение, на торжество животворных начал нашего не всегда устроенного для полного человеческого счастья мира. Помните, Григорий Мелехов свою последнюю надежду связывает с сыном Мишаткой?."Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий.Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына.Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром." В рассказе "Судьба человека" Андрей Соколов также остается в этом мире с мальчонкой Ванюшкой, и мы в финале читаем западающие в душу стро-ки:"Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы.Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть,все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина."

Война , как мы знаем, вошла в каждый дом, в каждую семью. И сам народ предъявляет на страницах романа суровый счет своей армии, отступающей с родной земли. В одной из глав старая женщина с нескрываемой обидой и гневом в голосе говорит Лопахину: " - Меня, соколик ты мой, все касается. Я до старости на работе храп гнула, все налоги выплачивала и помогала власти не за тем, чтобы вы сейчас бегали как оглашенные и оставляли все на позор да на поруху".

И всегда находчивый на слова Лопахин невольно теряется перед той мучительной правдой, которую произносит старая женщина. И в этой своей правде она становится на его глазах необычайно грозной, как сама неотступная совесть народа:" А небольшая старушка, усталая, согнутая трудом и годами, прошла с такой суровой величавостью, что Лопахину показалось, будто она и ростом чуть ли не вдвое выше его, что глянула она на него как бы сверху вниз, презрительно и сожалеюще".

Любопытна для нас и еще одна немаловажная подробность: работу над романом "Они сражались за Родину" Шолохов продолжал до последних дней своей жизни. Писатель много раз возвращался к опубликованным главам, вносил в них различные исправления. В 1954 году, к примеру, им было написано повое начало романа: если, скажем, в 1943 году произведение открывалось событиями сорок второго года, то начальная глава, опубликованная в пятьдесят четвертом, возвращает нас к довоенной весне и рассказывает о трудовой деятельности и личных переживаниях Николая Стрельцова, а чуть позже мы уже будем читать страницы о брате Николая, генерале Александре Михайловиче Стрельцове, который был репрессирован в тридцать седьмом. И только в наше время, в 1995 году, после смерти писателя, мы получили новое издание романа без изъятия купюр (13), внесших существенные уточнения в уже известные нам главы и в общей структуре романа, а также имеем новые сведения из архива о преследовании Шолохова (14). Вот почему мы еще глубже отныне понимаем, сколь высокую гражданскую ответственность чувствовал художник перед тем поколением, которое встало заслоном на пути врага, и перед тем, которое продолжает сегодня мирный труд, бережно храня в сердцах память о погибших своих защитниках. М.Шолохов не раз признавался, что роман "Они сражались за Родину" пишется труднее, чем "Тихий Дон", ибо в "Тихом Доне" он был свободен и перед живыми, и перед мертвыми, там, дескать, было все историей, теперь же перед писателем вставала живая жизнь.Десятилетиями, выверяя каждое слово, каждую фразу и деталь, лепил образы минувшей войны. Шолохов не торопился поставить последнюю точку. Точку эту поставила смерть художника.

Не менее значителен и рассказ Шолохова "Судьба человека", о котором мы уже частично говорили. Андрей Соколов - главный герой рассказа - истинный патриот , и оттого народная беда для него - глубоко личное горе. Недаром известный современный шолоховед Ф.Г.Бирюков верно отмечает именно в этом рассказе присутствие добротных традиций отечественной нашей литературы:" Андрей Соколов,-пишет он,- ближе всех по судьбе к Герасимову из рассказа "Наука ненависти". Но "Судьба человека" объемнее, сложнее, эпичнее. Стойкость, борьба за жизнь,широта натуры, дух товарищества - эти качества идут еще от суворовского солдата, их воспел Лермонтов в "Бородино", Гоголь в "Тарасе Бульбе", восхищался ими Л.Толстой"(15). Можно сюда еще добавить, что неоднозначной, сложной судьбой героя, в котором выражено трагическое потрясение целого народа, этот рассказ органично перекликается с известным рассказом А.Платонова "Возвращение". Вспомним, как в платоновском рассказе показан небольшой и, казалось бы, с виду простой эпизод: отец видит из окна поезда, как к переезду бегут оставленные им дети.И ведь бегут-то они, пожалуй, не для того, чтобы в последний раз укорить покидающего их отца, а для того, чтобы просто попрощаться, чтобы-таки встать у переезда и помахать ему напоследок рукой.Сколько бы раз не перечитывали "Возвращение" - душа ваша снова и снова непроизвольно встрепенется, а к глазам подступят слезы . А ведь в литературе имеются десятки описаний аналогичных расставаний в военное лихолетье взрослых с детьми в разных ситуациях, но читая их, вы отчего-то не испытываете подобного волнения. В этом, видимо, и кроется извечная тайна истинного таланта.

Вот и в рассказе "Судьба человека" также есть не менее проникновенный эпизод, который не может нас не взволновать, не всколыхнуть наши чувства. Это момент, когда Андрей Соколов подбирает у районной чайной мальчишку, а потом едет с ним к элеватору, приводит его домой, где квартирует у своих бездетных знакомых. Волнение за судьбу маленького человека - сироту здесь передается необычайно прочувствованно, идущими от сердца словами.

Лучшим, героем Шолохова свойственно "благоговение" перед жизнью, сыновья любовь к своей земле. Каждому, кто читал "Судьбу человека", незабываема сцена, когда Андрей Соколов, вырвавшись из плена, падает на родную землю и целует ее :"Но вот уже лесок над озером, наши бегут к машине, а я вскочил в этот лесок, дверцу открыл, упал на землю и целую ее, и дышать мне нечем."

Андрей Соколов - "рядовой человек" Великой Отечественной войны, он и сегодня остается нашим современником, несущим в эту беспокойную жизнь высокое понятие, сострадание к рядом живущим, милосердие и чуткость. И сам героический характер, если взглянуть пристальней, "в трактовке Шолохова предстает перед нами в скромном одеянии обыкновенного" (16).

Обновленный взгляд на литературу, если брать ее созидательные устремления, не может мыслиться без должного учета подлинно художественного вклада писателей минувших лет, их творческого подвига. Да, бурное воспроизведение неизвестных фактов минувшего само по себе плодотворное и важное дело. Но именно сейчас мы ждем, например, от нашей военной прозы значительно большего: не только умозрительного историзма в изображении битвы с фашизмом, но и многократного нравственно- философского осмысления ее роли в современной жизни и, прежде всего, в показе взаимосвязи событий и человеческих судеб.

Сейчас нам прежде всего, как никогда необходимы два качества: разумность суждений и гражданское мужество. Первое позволит нам осмыслить историю движения литературы по ее трудному пути, второе - даст возможность сделать истинно новый шаг, чувствуя за спиной не ужасающую пропасть или "черную пустыню", а испытанную временем художественную традицию, воссозданную из чувства преемственности, из вдумчивого понимания, что и в мире искусства слова что-то новое непременно вырастает из чего-то минувшего. И те незатухающие в последние годы разговоры о "конце русской литературы", ее "национальном истощении", конечно же, насквозь тенденциозны и они не принесут абсолютно никакой реальной пользы ни одному из наших писателей. В подобных, неистовых крайностях, все отчетливее просматривается единственное: это одержимая устремленность отдельных критиков "запустить" вокруг своего имени скандально-дымовую завесу, этакий "романтический оживляж", пощеголять в модном стане ниспровергателей всех и всего, особо не утруждая себя, быть может, главным: отбором зерна от плевел, которые неизбежно бывают в любые времена. В этой связи нам следует вспомнить, что в литературном процессе почти каждого десятилетия второй половины XX века неизменно действует относительно строгий закон чередования, так называемых условно, литературных " волн" от "оттепелей" к " заморозкам" и обратно с их разной температурой колебания. Стремление искусственно " выпрямлять" этот сложнейший процесс, объявляя все минувшие гибельным и тусклым, а нынешнее - неслыханно новым художественным открытием, также наглядно свидетельствует о спешном желании шагнуть на ослепительный свет модной сцены ниспровержений. Критик Евгений Добренко, например, горячо провозглашает подобный тезис, объявляя, что, дескать, только в наши дни демократические, свободные и "правдивые" дни мы, наконец-то, находим в литературе "приближение к реальности, именно в полемике с послевоенным литературным десятилетием обозначился тот завышенный порог аналитизма и приближения к натуре, возобладала та непрерывная публицистичность, из которой с такой мукой лишь сейчас начинают пробиваться ростки пластически - образного, художественного по - преимуществу сознания" (17).Несколько раньше об этом же бойко заявил В. Ерофеев в своей статье "Поминки по советской литературе" (18).

Нигилистическую позицию такого рода в плане толкования всей истории литературы XX века справедливо и аргументированно отрицал / правда, в споре с другим критиком и литературоведом - В. Акимовым - автором книги "В спорах о художественном методе. Из истории борьбы за социалистический реализм" / участник великой Отечественной войны, известный поэт Евг. Долматовский в своей статье " От социализма до псевдолитературы" (19).

Подобная переоценка художественной значительности литературных произведений минувшего периода, модная ныне смена плюсов на минусы, всеобщая "переаттестация" эстетических понятий, к сожалению, не способствует бережному анализу труднейшего пути нашей отечественной словесности, ее драматической эволюции, хотя, конечно же, переосмотр отдельных художественных ценностей / с учетом известных идейно- политических "давлений"/, нам крайне важен и необходим именно сегодня. Однако нельзя согласиться и с тенденцией принижения значения народного подвига и, думается, "не лишне и сегодня напомнить ретивым любителям ниспровержений,что именно простой наш воин, солдат Отечества спас матушку- Россию от позорного и рабского порабощения, тем самым, сохранил , между прочим, и всем нам жизни." (20). Вполне допустимо в этой связи и то, что автора настоящей работы можно упрекнуть, что в свое время и он, как и многие наши критики и литературоведы, писал "не о тех" и "не о том", однако посылать в адрес критика подобные упреки, по меньшей мере, просто неосмотрительно, ибо в таком случае надо отказывать каждому нашему литературоведу, причастному еще и к текущему неизбежно подвижному литературному процессу, в элементарном праве роста, его способности совершенствоваться вместе с жизнью, обретать новое осознание богатейшего наследия нашей "хорошей и разной" литературы при изучении эволюции литературоведческих и критических оценок литературного процесса всей второй половины XX века.

Более чем странным кажется сегодня и тот факт, что иные наши интересно мыслящие критики, по существу, сознательно или непроизвольно, но единодушно "обходят" стороной эволюционные / а не только революционное! / развитие литературы. Достаточно посмотреть хотя бы на один недалекий пример: недавний оглушительный напор модернистских и постмодернистских импульсов, который так же неожиданно, как и появился, неизбежно начинает затухать на небосклоне отечественной литературы и теперь, скажем, та же русская проза после некоторой растерянности от решительного наступления постмодернизма, возвращается к "неореализму", хотя перед этим проходит своеобразную стадию предреализма. Литература вступает в то примечательное состояние, когда сызнова возвращаются, кристаллизируются традиционно освоенные жанры, обретается стиль, с помощью которого художники воспроизводят жизнь и человека по законам непреднамеренности и свободы, добросовестного и правдивого отражения реальности и, прежде всего, душевного состояния героя. По сути, эта литература призвана наводить мосты между мастерами слова прошлого времени и настоящего, при этом, о чем нетрудно догадаться, не отрываясь от нравственных корней своего народа. Отсюда, надо полагать, еще более обоснованной является для нас мысль о том, что истинное искусство извлекает правду из глубин души и одновременно такое искусство, в свою очередь, определяется горизонтом народной нравственности, совестливости, потому что художественная правда равнозначна общенародной памяти. Одержимость таким искусством требует от автора не только таланта, но и мужества. И разве не поэтому мы всякий раз и невольно в разной интерпретации повторяем истину о том, что художественность не является, как известно, фактом реальной жизни, однако любой реальный факт, проведенный сквозь домысел художника, по меткому определению еще В. Белинского, ".возведенный в перл созидания и поэтому более похожий на самого себя, более верный самому себе, нежели самая рабская копия с действительносги"(21).

Создавая художественный образ, используя фантазию, автор, как мы знаем, привносит недостающие подробности, домысливает возможное развитие явлений в будущем, выявляя тем самым правду жизни. Это обстоятельство позволяет нам говорить и о том, что в каждом произведении бывает ценным не только то, что хотел тенденциозно выразить автор, но и то, что сказалось как бы против его воли. Такая литература была способна менять сознание общества. И что при этом характерно: в подобные периоды одновременно динамично меняются авторские миропредставления. Наиболее ярким примером здесь, конечно же, может служить для нас движение русской литературы второй половины XX века, в частности, ее исключительная социально- благородная роль в период "оттепели" и последующие годы в плане отражения духовно-трагического опыта народа. Эта литература, подобно локомотиву, сумела набрать мощную силу и скорость в своей эволюции, плодотворные последствия которой мы отчетливо ощущаем и в наши дни, на пороге нового столетия. К тому же, она смогла выстоять и художественно выжить вопреки всем последующим "заморозкам" и перепадам давления социально - политического климата страны. И здесь оказался во многом прав Л.Ершов, который писал, что для второго полстолетия "характерна тенденция, в которой, условно говоря, можно считать . - особо мощное воздействие шолоховско- леоновской традиции" (22).

Когда мы говорим о своеобразии писательского мастерства, то невольно вспоминаем не просто творения автора, а прежде всего думаем о личностном начале его героев. Разумеется, трагические обстоятельства культа личности стали для нас основной причиной того, что го искусственно нарушаемого литературного процесса, а значит из сознания пишущих и читающих соочественни-ков выпали великие творения нашей культуры, а многие просто оценивались односторонне, измерялись строго идеологическим аршином. Но нам грешно "забывать" сегодня, что это была всенародная беда, а беду необходимо достойно пережить с тем, чтобы она не повторилась сызнова. Стоило бы только при этом помнить, что в любые тяжкие времена истинный писатель оставался верным судьбе своего народа, Родине, которую как и мать, не выбирают. И, конечно, тревожным сердцем, которое снабжает " кровью" весь организм художественного произведения, если позволительно употребить такое сравнение, является характер героя, вбирающий в себя всю полноту жизни человеческого духа и составляющий смысл главного конфликта произведения.

Непредсказуемы бывают писательские судьбы. Но все- таки есть художники слова, чье творчество и судьба пролегают сквозь все буревые десятилетия, стержнево олицетворяя собой мужественный и честный путь лучшей части отечественной литературы. Одним из таких художников и является Леонид Леонов.

С именем Леонида Леонова связаны оригинальные поиски и открытия нашей философско- психологической прозы. Перечитывая этого писателя сегодня, мы ощущаем в его произведениях, прежде всего, неумолкающее патриотическое звучание, осознаем свою кровную причастность к извечному роднику народной жизни, умом и седцем принимаем его страстный, выстраданный самой историей России призыв к нравственному подвигу, когда особенно обостряется чувство личной нашей ответственности за все совершаемое на земле.

Русская литература второй половины XX века достигла своей "мудрой зрелости" /Л.Ершов/, она определенно вошла в русло нового этапа своего развития. Вот почему в центре внимания художников слова и, в частности, писателей- баталистов выступает история нравственного опыта народа, идея разумного взгляда на существование человека. И художники более решительно берутся за раскрытие не только драматических конфликтов и характеров, но и настойчиво стремятся "дойти до корня", до истинной сути бытия, выбирая путь широкого показа, прежде всего, граней народного характера. И оттого лучшие произведения этих лет были наполнены нравственно- философским смыслом и такими вечными понятиями, как совесть, красота поступков и помыслов. Аналогичное тяготение в мир чувств позволило рассматривать, так называемую, пограничную ситуацию в плане не только вины человека, но и его беды, а категория трагического становится предметом особо вдумчивого исследования. Важно подчеркнуть и другое: показ трагического конфликта далеко не всегда несет в себе оптимистическое разрешение.

Примечательно, что именно во второй пбловине XX века нами, как никогда, оказались востребованы традиции Л.Толстого и Достоевского, нашедших в это время действенное воплощение в самой действительности, выявились в своих основных координатах. Происходит как бы странное "совмещение несовместимого", до предела обнажается тревога человеческая о человеке, когда новая наша цивилизация не только глухо игнорирует " слезу ребенка", но и одержимо вырабатывая в человеке многосторонность ощущений, ведет современника нашего к наслаждению кровью. Из его сознания выбрасывается святое понятие совести, справедливости. Относительно искусства Достоевский, как известно, вносил определение "фантастический реализм", однако именно подобие такого "реализма" становится реальностью бытия, переходя в повседневность, как "неизбежность неизбежного". Мы словно стараемся жить по предварительным предсказаниям писателей XIX века, забывая гениальную заповедь одного из них- не делать другому и другим, чего бы мы не хотели, чтобы нам делали. В свое время Альберт Швейцер тревожно говорил и о другом, страшном синдроме- "психологическом фашизме", связанным с нашим привыканием к атомной бомбе.

Массовая психология подобной тревоги уже не чувствует, и только, пожалуй, русской литературе второй половины XX века выпала доля, рассказывая о трагическом в минувшей войне, всесторонне нести предупреждение будущему, нести благодатную идею сохранения мира и смысл жизни на земле.

В ряде критических оценок литературы интересующего нас периода наблюдались стремления исказить саму сущность войны 1941-1945 годов, придать ей, так сказать, теорию стихийного столкновения наций, всецело исключая ее изначально захватнический характер. И проза, в которой многогранно отразились трагические и героические поступки русских солдат, объявлялась малохудожественной. Именно об этом выступали Э.Прук и Аймермахер, которые особенно отличились в семидесятые годы своими попытками отождествлять русских солдат - освободителей с немецкими солдатами - завоевателями, объявляя о "тотальной" подготовке России к "захватнической войне" /чуть позже В.Суворов выступает с целой серией своих книг на данную тему, "Ледокол" и др./. Да и вся наша проза о войне, дескать, всячески "идеализирует" войну и сама эта тема в русской литературе"давно исчерпала" себя. Поэтому в произведениях русских писателей второй половины XX века речь давно идет не о героическом поведении наших солдат в смертельной схватке за жизнь, а всего лишь страхом и опастностью, о гибели в человеке на войне всех чувств, кроме одного желания - выжить любой ценой. И само понимание войны в данном случае приравнивается к стихийному бедствию, к катастрофе, землетрясению или пожару в лесу. Отсюда - война - это чисто природное, неизбежное явление, и в ней и не может быть виноватых и правых.

Любопытен и еще один пример в связи с рассматриваемой проблемой. Так например, известный немецкий литературовед В. Казак, обращаясь к повести В.Распутина "Живи и помни", считает, что основное достоинство повести состоит не в том, что автор показывает тяжкую нравственную расплату героя за свое предательство Родины в годину ее страдания, а в том. что В.Распутин обратился к "парапсихологическому" вопросу, поэтому повесть находится вне проблематики обычной русской литературы о войне. Соотечественник В.Казака - К.Вишик считает, что в распутинской повести интерес вызывает лишь наметившийся конфликт, в котором сокрушается человеческое счастье, а главное еще - обрисовка ступеней советского дезертирства. В поле зрения зарубежных критиков попал и Л.Леонов, и даже его маленькая повесть объявлена всеобщим "призывом к боевым действиям", а героям - отважным танкистам приписывается моральный максимализм, что, дескать, всемерно способствует нагнетению в народе "воинственных" настроений. Но куда точнее и справедливей сказал о леоновском таланте русский эмигрант первой волны Г.Адамович: "В нем есть беспокойство, которое рождается только присутствием мыс-ли"(23). Добавим от себя: мысли по- народному созидательной. Лучшие русские писатели второй половины XX века взывают нас к тревожному раздумью о цене жизни на этой многострадальной земле. И, видимо, оттого можно сказать: XIX век подарил нам гениев Толстого и Достоевского, XX век - Шолохова и Леонова. Живые истоки нашей честной литературы, конечно, же, сохраняют в своей основе испытанные временем традиции. И не случайно - почти каждым написанным произведением Л.Леонов настойчиво и смело включается в актуальнейший и главный разговор с современниками о гуманизме и судьбах земной цивилизации.

В нашем литературоведении о книгах Л.Леонова мы найдем не один десяток серьезных и обширных исследований. Однако нам представляется наиболее целесообразным остановиться всего лишь на рассмотрении нескольких, так сказать, отдельно взятых произведений писателя, объединенных интересующей нас темой народного подвига в грозовые годы Великой Отечественной войны. К таким произведениям можно отнести известную повесть "Взятие Великошумска", пьесы "Нашествие", "Ленушка" и "Золотая карета". Сюда же вполне естественно присовокупить военную публицистику писателя и его романы "Русский лес" и "Пирамида". Объединяющим аккрдом в перечисленных произведениях звучит тема патриотизма, выстраданной героями большой и светлой любви к Родине, их священной ненависти к самому лютому врагу человечества - фашизму. Идейно - тематическими узами связаны, например, "Взятие Великошумска" и пьесы "Нашествие" и "Золотая карета", представляющие собой эпическое и драматическое осмысление судеб тех героев, личная жизнь которых оказалась неотделимой от трагедии всего народа. Нам важно вспомнить и то, что пьеса "Нашествие" и повесть"Взятие Великошумска" были созданы непосредственно в годы войны, а "Золотая карета" - вскоре после ее окончания, но в шестидесятые годы доработанное в плане углубления характеров главных персонажей. Эти произведения строились из горячего материала той современности, память о которой никогда не померкнет в наших сердцах. Наоборот, с годами эта память становиться еще более величественной и духовно необходимой новому поколению.

В данном случае мы имеем дело именно с леоновским видением катастрофических событий, которое оказалось наиболее близким для нас в последние десятилетия.

Особой страницей входила в творческую биографию Л.Леонова, как уже подчеркивалось,. Великая Отечественная война. Нашу драматургию, прозу и художественную публицистику этого столетия просто трудно себе представить без его имени. Как мы уже подчеркивали, творчество Л.Леонова включает в себя не только прозаичные, но и драматургические произведения. Поэтому целесообразно учитывать это немаловажное обстоятельство. Тем более, сам писатель неоднократно подчеркивал, что между его прозой и драматургией не существует принципиальных различий: "Роман - это та же пьеса, вернее - несколько сконструированных вместе по определенному, жесткому композиционному плану пьес, но с громадными ремарками ; режисер может обойтись меньшим количеством ремарок"(25). И если бы хотя бы частично обратить внимание на взаимосвязь этих жанров в поэтике Л.Леонова, то легко заметить, что в них психолгический подтекст, который органично соотнесен с философским, в равной степени присущ как прозе, так и драматургии.

Элементы драматургии пронизывают прозу : диалоги, особая, "леоновс-кая", характерность речи героев, психологическая тонкость, многозначительность деталей. А в пьесах, пожалуй, достаточно вспомнить обширные ремарки, включающие в себя описание поведения персонажа и даже авторские оценки, что свойственно обычно прозе.

Исследователи творчества Л.Леонова справедливо подчеркивают, что в пьесе "Нашествие", например, нашло отражение народное осознание России как начала вечного и всеобъемлющего, спасательного для человека добра. Однако для нас также существенно и важно отметить, что образ Федора Таланова -главного персонажа пьесы "Нашествие" - современники запоминали сразу и надолго, а его устремленность разделить свою личную судьбу с горькой судьбой Отчизны, своего народа не может не тронуть наши сердца и сегодня, ибо она, обжигающая память минувшей войны, для новых и новых поколений остается навечно священной и кровно близкой. "Я русский. Защищаю Родину,"- с достоинством говорит Федор гитлеровскому офицеру незадолго перед своей мужественной смертью. Именно такое, глубокое осознание патриотизма, ведет молодых персонажей Л.Леонова в героико- романтическую "огнев етров ы с ь а это чисто леоновское слово означает не что иное, как нравственное обретение героями той духовной чистоты, готовности к подвигу, олицетворя-ющеего условия человеческого счастья на земле. Не случайно писатель возвращается к пьесе в шестидесятые годы, то есть "второе рождение" произведения происходит именно во второй половине XX столетия, что еще раз подтверждает нашу необходимость и оправданность обращения к ней в настоящей работе. Леонов решительно восстанавливает и улучшает первый, "не принятый", вариант, показывая Федора Таланова как несправедливо репрессированного по чисто политическим мотивам и обвинениям в 1937 году. Отсюда пьеса действительно прозвучала для нас иным, трагическими мотивами в самом характере поведения героя.

По личному свидетельству Л.Леонова, о чем он рассказывал автору данной работы, речь идет о главном изменении, по существу, всего конфликта пьесы: в первоначальном варианте Федер Таланов был осужден за свои политические взгляды, он был не согласен с начавшимися репресиями Сталина и откровенно об этом отважился заявить. Отдел культуры ЦК Партии в таком варианте пьесу отклонил. И тогда А.Фадеев предложил Леонову изменить конфликт, сохранив патриотический пафос пьесы; Леонов, что с ним редко бывало , на сей раз с большим сомнением уступил и превратил Таланова в уголовника -ревнивца, который стреляет в свою возлюбленную, мстя за измену. И только в шестидесятые годы писатель сумел вернуть пьесе первоначальный вариант, отчего драматургическая ситуация превратилась в трагическую.

В пьесе "Золотая карета" Леонов продолжает исследование характеров, которые своим мужеством, духовной стойкостью и героизмом приблизили разгром немецко - фашистских орд. С особой силой в этой пьесе звучит тема Родины, России, будущее которой настойчиво стремятся определить по законам высшей справедливости ее вчерашние защитники. Оттого и встреча с мирным днем Родины - самое волнующее событие в жизни этих героев, самый желанный их "черный хлеб счастья". Светлой совестью народной войны выступает в пьесе полковник Березкин, у которого при бомбежке погибли жена и дочь, и сам он, сражаясь на "огненной" Курской дуге, вернулся тяжело контуженным. В этом же легендарном сражении потерял зрение и молодой танкист Тимоша Непряхии: "Желаннный свет очей ты отдал за то, чтобы другие могли глядеть на звезды." - скажет ему Березкин при встрече. Им, Березкину и Не-пряхину, предстоит начинать все сначала, созидать новую жизнь на порушенной войной земле, где, к горькому сожалению, покалеченным в сражениях фронтовикам не находится должного места, а у кормила власти и достатка оказываются порой приспособленцы и дезертиры, подобные директору местной спичечной фабрики - некому Щелканову, которого Березкин с присущей ему прямотой охарактеризует такими словами: "Поразительные спички готовит Щел-канов на радость нашей родине. У нас такие на фронте пылали жарче. Только от войны не закуришь: огня, знаете, многовато."

Полковнику Березкину, танкисту Тимоше Непряхину. простому русскому парню Федеру Таланову было что защищать от нежданных захватчиков, ибо нравственный идеал таких героев вызревал на непоколебимой преданности Родине, на гражданском долге перед своим народом, на истинном гуманизме и сострадании к страждущим, что в суровую пору испытания стало для них особенно зримым понятием высокой судьбы человека. Оттого они- то и являются для нас незаживающими уроками последней войны.

Проза Л.Леонова, выверенная самим нашим трагическим временем, начисто опровергает ложную мысль о том, что этот художник далек от реальной жизни. . Для убедительной наглядности достаточно обратиться хотя бы к повести "Взятие Великошумска", чтобы удостовериться в его особенном пристрастии к жаркой действительности и его доскональном познании сложнейшего войковского механизма. При создании этой повести известная сложность для Леонова также была не только в овладении материалом как таковым. Важно было "выстроить" именно художественное произведение, показать мысли и поступки воинов, передать их сокровенные мысли и душевные порывы. Отсюда, думается, и была удачно выбрана автором двуплановость повествования: с одной стороны - генерал Литовченко видит поле боя по всему фронту, с другой стороны - рядовой участник событий, механик- водитель "двести третий" младший сержант Литовченко, который остро воспринимает уже саму сердцевину боя через смотровую щель своего танка. Леонов здесь как бы предвидел последующие споры наших критиков в 60-ые годы об "окопной" и "штабной" правде войны, продемонстрировав свое "оптимальное" художественное решение проблемы по изображению человека на войне.

Повесть "Взятие Великошумска" заметно отличается от других произведений военной прозы предельной насыщенностью философскими раздумьями о добре и зле, о варварстве и человечности. И одновременно в ней предстала героическая история нашей "тридцатичетверки", которая в составе командира лейтенанта Соболькова, водителя танка Васи Литовченко, радиста Дыбко и башнера Обрядина ведет беспримерно дерзкий и отважный рейд в тылу врага. Трагическая судьба танкистов высвечена Л.Леоновым оптимистическим осознанием того непреломного, по убеждению Соболькова, " железного человека с розовыми прожилочками" - факта, что настоящий "подвиг и есть пренебрежение собой ради высочайших целей", когда заходит речь о защите и сохранении своего отчего дома. Читая повесть "Взятие Великошумска", мы видим, как осознание высокого патриотизма и ненависть к вероломным захватчикам и убийцам вновь и вновь придают силы измотанным бесконечными сражениями танкистам, и подвиг их в суровом горниле священной войны поистине становится "рывком в бессмертие".

Вспомним всего лишь один эпизод из начальных глав повести, в котором генерал Литовченко, мысленно беседуя со своими школьным учителем Кулько-вым, признается: "Я не собирался быть солдатом, но раз коснулись меня огнем - горе им, кто обнажил меч неправедной и неразумной войны. Наше железо будет становится лишь острей от ударов врага, пока не поймут, насколько оно безопасней в наших плугах и станках, чем в образе наших танков".

Именно мирный плуг, а не меч - символ нашей всей жизни. И это мы с особой вдумчивастью осознаем сейчас, когда можно легко, согласно выражению одного из героев романа "Пирамида", "единственным мановением пальца распустить мир в ничто". Об этом мучительно и тревожно помним мы каждый раз, перечитывая Леонида Леонова. И особенно сегодня, когда, по словам леоновского героя, "страх жизни сильнее страха смерти", тем самым "Пирамида" явилась для нас показательной вехой исканий человеческой мысли - предупреждения. Как мы знаем, роман "Пирамида" был задуман писателем во время Великой Отечественной войны. И Леонов в своих многочисленных философских рассуждениях напоминает нам о том, что на крутых перепетиях истории надо уметь уберечь в себе человеческое начало, высокое понятие совести, обращенной к Богу, чтобы, как точно говорил писатель в предисловии к роману, "не смогли люди атомной метлой в запале самоистребления смахнуть себя в небытие." (26).

В романе "Русский лес" также можно найти немало страниц, посвященных теме подвига. В одной из глав, где, например, описан многолюдный митинг в честь отхода бронепоезда на передовую, воины вспоминают различные истории, связанные с их самоотверженными поступками. И юноша Сергей Вихров, слушая их, внутренне чувствует, что все рассказываемые истории еще не являются истинным подвигом, ибо в отважных поступках отсутствует высокая и благородная цель, во имя которой они свершились. А позже мы будем читать волнующие душу страницы, где перед нами предстанет картина похода Поли Вихровой в тыл противника, ее пленение и сцена допроса изощренным нацистским офицером. И далеко не случайно последнего будет мучить вопрос о безоглядной самоотверженности этих русских парней и девушек: "Какой приз гонит их на верную и беззаветную гибель, чем же оплачивается их отвага в этой стране?." И постепенно сама Россия кажется офицеру дремучим и непоз-наваемомым лесом.Примечательно, что аналогичную задачу будет пытаться разрешать для себя и другой немецкий офицер, генерал Гудериан - герой нового романа Г.Владимова "Генерал и его армия": "Что же это за страна, где двигаясь от победы к победе, приходишь неукоснимо - к поражению?."

Можно предположить, что тема подвига позволила Л.Леонову своеобразно рассматривать и проблему леса как страстную думу о защите жизни. Да и судьба молодого поколения, сражавшегося на фронтах Великой Отечественной, нашедшего воплощение в образах дочери и приемного сына профессора Вихрова, вплотную связана с осознанием этим поколением созидательного начала жизни, жизнеутверждающей силы добра и победы. И оттого становится понятным священный и яростный гнев леоновских героев против фашизма, несущего разрушение и погибель Родине. Писатель показывает, как и Сергей, и Поля, вернувшись с фронтовых рубежей, обрели для себя, быть может, самый ценный нравственный опыт жизни: знание душевного богатства своего народа, гордое чувство лично защищенной ими Родины.

Сквозная тема леса в романе Л.Леонова сливается с темой Великой Отечественной Войны, с патриотическим чувством и сыновьей любовью к матери -Отчизне. По существу, источник жизни защищает лесовод Вихров, источник жизни также защищают и воины в смертельной и праведной схватке с фашистским нашествием. Оттого и примечателен тот факт, что в романе столь поэтично описан, скажем, родник в лесной чаще, который служит началом большой русской реки:

Из - под камня в пространстве не больше детской ладони родилась ключевая вода. Порой она вскипала сердитыми струйками, грозясь уйти, и тогда видно было, как вихрились песчинки в ее размеренном, безостановочном биенье. Не видилось ни валов земляных, ни крепостных стен поблизости, но все достояние государства - необозримые пашни с грозами на его рубежах - служат роднику прочной и надежной оболочкой. И, значит, затем лишь строит народ непреступные твердыни духа и силы, затем и хмурое войско держит на своих границах, и самое дорогое ставит в бессонный караул, чтоб не пробилась сюда, не замутила, не осквернила чистой струйки ничья поганая ступня."

Близка нам неизбывная тревога Л.Леонова и о сохранении человечества в его новом романе "Пирамида". Кому из нас будет нужен мир, покрытый "радиактивным пеплом?.Но не менее опасна и безумна та катастрофа, которая может наступить, по мысли Леонова, от " ядовитой пыли нравственного износа". В этом романе снова открывается "леоновская сверхзадача": ".ворваться пером в предстоящую нам неизвестность". И та неусыпная жажда, неостановимая устремленность "хотя бы через травинку, через парящее в небе облако, даже со сверхптичьего полета взглянуть потом на наше продолжение в веках. "Поэтому, если следовать Леонову, все неизвестное, которое во всем участвует, не какой-то мистический демон, подлежащий изгнанию, а самое реальное, что только у земной жизни имеется - ее саморазвитие. И для нас сегодня, конечно же, существенны и важны его художественные прогнозы, космологические отвлечения в новом романе "Пирамида", о котором сам писатель говорил так: "В "Войне и мире " - Бородино. У меня в "Пирамиде" Бородино - это планета и человечество"(27).

К сказанному следует добавить: почти в каждом леоновском произведении неизбежно присутствует тайна, загадка человеческого мироздания, которую читатель, как правило, разгадывает не сразу. Приходится преодолевать лабиринт леоновских исканий- раздумий, в конечном итоге испытывая неподдельную радость познания многомерного и самобытного художественного мира писателя. Касаясь своеобразия концепции гуманизма Л.Леонова, Н.А.Грозно-ва верно отмечает: "Пережившие взлет национального самосознания в годы Великой Отечественной войны, историческое мышление художника раздвинуло горизонты гуманистических воззрений писателя Движение истории в XX веке заставило, с одной стороны, предъявить максималистичные требования к личности, требования безупречной нравственной чистоты ее поведения, а с другой- позволило "леоновской концепции гуманизма обнаружить и поразительную способность проникновения в неповторимость отдельной человеческой судьбы"(28).

В настоящей работе мы сознательно вводим "отступление" от намеченных границ времени: разговор- то надлежит вести о литературе второй половины XX века. Однако можно на это с полной уверенностью ответить, что художественные истоки "новой литературы" о Великой Отечественной войне, конечно же, были фундаментально заложены уже в сороковые и последующие годы. И наш "необязательный", но явно неизбежный экскурс в минувшее - всего лишь наглядное тому подтверждение. Действительно, едва ли возможно говорить об эволюции нашей художественной прозы о войне без рассказа. А.Платонова "Возвращение" и повести В.Некрасова "В окопах Сталинграда", повести Э.Казакевича "Двое в степи" и "Повести о настоящем человеке" Б.Полевого, романов В.Пановой "Спутники" и Л.Леонова "Русский лес". Список, наверняка, можно дополнить и другими не менее примечательными произведениями этой по - своему драматичной поры. Но бесспорно одно: отсюда, от таких произведений начинались живые родники "честной прозы" о войне. Конечно, новое историческое сознание существенно обогатило позднейшую нашу прозу, что особенно заметно выразилось в творчестве, скажем, Ю.Бондарева, Г.Бакланова, К.Симонова, В.Быкова, К.Воробьева, В. Кондратьева. Но сложившиеся обстоятельства вовсе не отменяют написанное ранее, они скорее подтверждают, что новое поколение писателей и многие их старшие собратья в стремительно изменившемся времени сумели глубже развить и художественно исследовать намеченные мотивы и темы.

К примеру, в повести В.Некрасова "В окопах Сталинграда" уже на начальных страницах лейтенант Керженцев переживает горькие дни отступления:

Бабы спрашивают, где же немцы и куда мы идем. Мы молча пьем холодное, из погреба, молоко и машем рукой на восток. Туда.За Дон.

Я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза. Что я им отвечу? На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет. Почему же я не там, почему я здесь, почему трясусь на этой скрипучей подводе и на все вопросы только машу рукой? Где мой взвод , мой полк, дивизия? Ведь я же командир."

Эта поразительно беспокойная мысль становится неотступной и основополагающей в поведении и чувствах героя, в его осознании личной ответственности за поруганную Родину, когда нестерпимая тревога и боль ложится тяжелым камнем бессилия на сердце. И для нас невольно воскрешается описание подобного состояния растерянности Лопахина в романе М.Шолохова "Они сражались за Родину", когда его, как и Керженцева, упрекает за отступление старая женщина. Вторая часть повести, как мы знаем, посвящена описанию непосредственно ожесточенных боев с врагом, что приносит даже некоторое внутреннее облегчение герою, когда Кержанцев, несмотря на грозящую ежеминутную смертельную опасность, все- таки может лично мстить захватчикам. Доверительная интонация повествования, способность рассказывать о пережитом правдиво, без досадной склонности к патетике и красноречию, что было , к сожалению, свойственно многим произведениям тех лет, позволили повести В.Некрасова стать поистине документальным свидетельством о войне, не теряя при это высокой художественной напряженности. Повесть несла современникам "живую правду" о сталинградском аде, о военном быте, "окопной" жизни солдат, о той главной правде человека на войне, которую невозможно было тогда да и много позже познать нам из официальных документов и нередко риторических толкований историков.

Не случайно символическое звучание обрело в повести В.Некрасова само понятие "сталинградский окоп", о чем справедливо и не раз после говорилось в нашей критике. Он остался подобен батарее капитана Тушина из "Войны и мира" , знаменитому дому Грекова из романа В. Гроссмана "Жизнь и судьба", а также памятным трем разрушенным домам, которые удерживает с горсткой бойцов капитан Сабуров из ранней повести К.Симонова "Дни и ночи". Эти реалии войны олицетворяют собой Россию, которую волей судьбы и совести призваны были защищать русские солдаты. В непосредственном же характере Керженцева - главного героя повести - В.Некрасов сумел проследить чрезвычайно важный духовный процесс современника, показать нравственное постижение обещенародной правды войны через личные переживания и раздумья героя в обостренные минуты смертельной опасности, нависшей над страной.

Чувством патриотизма охвачены сердца и других героев повести: Валеги, Фарбера, Ширяева, Карнаухова, Чумака. Именно они, проявив мужество и героизм, отстояли родимую полоску земли на самом краю волжского откоса, не пустили захватчиков дальше.

В.Некрасов показывает победоносный дух наших воинов, которые сражаются на полях всенародной войны, сражаются за свою свободу. А это и есть те духовные качества, о которых В.Гроссман так скажет в своем известном романс "Жизнь и судьба": "Сознание слияния единичного человека с воинской массой и есть то, что называется победоносным духом войны". Как мы знаем, В.Гроссман, как В.Некрасов, рассказывает о героической трагедии на Волге, он говорит о том, что великая Победа в Сталинграде, рожденная порывом народа к свободной жизни, была , к сожалению, как поясняет критик Л.Лазарев в своей статье "Дух свободы", "у народа отобрана, использована для его подавления, для укрепления тоталитаризма, лагерного режима в стране, для торжества сталинщины" (29).

В. Некрасов, как известно, об этом заявит в другой своем произведении-повести "В родном городе". И здесь героев В.Некрасова и В.Гроссмана, надо полагать, сближает главная идейно- художественная концепция: душевная независимость героев- фронтовиков, их внутреннее распрямление, неподатливость демагогии. Это же самое фронтовое поколение, по сути дела, и на войне, и в мирной жизни все делало, как надо, по совести, а само "Сталинградское торжество, - о чем верно писал В.Гроссман, - определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжается. От этого спора зависила судьба человека, его свобода". Вновь вспыхнувший всеобщий интерес и к повести В.Некрасова, и к роману В.Гроссмана во второй половине XX века, конечно же, обьясняется общественными изменениями в нашей стране, теми коренными переменами, начало которым положил XX съезд партии, что и продолжается сегодня. Все это стало как бы своеобразным ответом на ту историческую правду, столь остро осознаную нами сейчас и также яростно проявилась в грозовые дни всенародной войны против фашизма. И особенно близкой для наших писателей оказалась известная мысль Л .Н.Толстого о том, что настоящим защитником своей Родины может быть только свободный человек. И В.Гроссман, к примеру, эту мысль всячески стремится воплотить в характерах своих героев, в показе фронтового быта, в становлении судеб всех героев романа. Свидетельством тому может служить и неустрашимый Греков, и лейтенант Батраков, и молодые командиры Подчуфаров и Мовчасович, радистка Катя Венгерова, как и остальные герои - они освещены животворным светом душевной независимости, справедливости и отваги. Не случайно В.Гроссман в своем Дневнике стремится определить "закон жизни" - жить на земле значит быть человеком свободным. Эта авторская мысль доминирует во всей идейно- художественной концепции романа, ставшим для нас еще одним откровением о человеке на войне.

Повесть В. Некрасова "В окопах Сталинграда" появилась на свет намного раньше гроссманского романа, однако она также стала для нас художественным откровением, а поэтому, видимо, ее благотворное влияние необычайно сильно и основательно ощущается в нашей военной прозе во второй половине XX века. Не менее любопытно и другое наблюдение: скажем, когда думаешь о личностных качествах характера героев В.Некрасова, то на память приходит леоновское представление о красоте бескорыстного подвига. Собственно, тему подвига, отношение к подвигу, пожалуй, составляет тот ориентир, на который "выводили" писатели 1 каждый, разумеется, по- своему/ своих героев, стремясь воссоздавать " непоказной " патриотизм. Важно понять, что герои В.Некрасова и Л.Леонова, к примеру ввергнутые в грозное лихолетье войны, живут не отвлеченными представлениями, не абстрактными суждениями о народе и Родине, а несут в своей душе простые, естественные понятия об отчей земле, о хлебе насущном, о мирном доме, о дорогих и незабываемых с детства картинках родной природы и того единственного, родного уголка, где ты родился, где ты вырос - все это словно бы заново открывается для них, своеобразно мобилизуя на отважный подвиг во имя жизни Родины. Суровая правда времени становится правдой их совести, их нравственной сутью, оттого они внутренне, духовно чувствуют готовность принять на собственные плечи горькую судьбину Отчизны, сделать все лично возможное, чтобы сохранить достоинство, всецело разделяя тревоги и надежды народа, который они призваны защищать от порабощения и гибели.

Человек рассматривается здесь в свете героических поступков и свершений. Эти герои мужают в испытаниях тяжелых будней войны, обретая качества бойца. Такие свойства характера, как нравственная чистота, чувство душевной свободы , гордое национальное самосознание, которое с особой четкостью выявляется в поступках в экстремальных ситуациях войны. Даже в общих чертах сопоставляя, скажем, повесть Л.Леонова "Взятие Великошумска" и вторую часть повести В.Некрасова "В окопах Сталинграда", можно заметить сюжетно - композиционную и даже стилевую "перекличку" в плане сосредоточенности показа локальных событий войны и обращения к нравственной сути героев, что и станет впоследствии одной из отличительных особенностей русской прозы 60-х и последующих десятилетий.

В последнее время, как мы уже частично отмечали, в ряде критических статей можно наблюдать не только тенденцию нигилистического отношения к литературному наследию минувших десятилетий, вольную, а то и безответственную интерпретацию подлинно нравственных ценностей, но и отчетливую склонность в текущем литературовединии к сугубо политико- социологическому исследованию литературных явлений, к рассмотрению языка и стиля социалистической цивилизации без элементарного учитывания самого понятия художественности, а то и просто подмены этого понятия идейными декларациями в русле, так сказать, "нового мышления". На крутой Еполне модных переоценок художественных ценностей тенденцию эту можно было бы приветствовать, если бы не доминировала, не проявлялась опасность подмены эстетического анализа, явная приглушенность разговора о художественном, прежде всего, своеобразии тех или иных широко признанных произведений, о традициях национальной культуры.

Возвращаясь к предмету нашего разговора, хотелось бы сказать о следующем: едва ли правомерны утверждения некоторых современных критиков, рассматривающих произведения на военную тему, как произведения , где, дескать, герои были обязаны и должны потерять личность и обратиться вроде как "в стадо". Более того, именно в произведениях минувших десятилетий всегда чувствовался зазор, дескать, между долгом перед Родиной и личной христианской совестью. Подобное утверждение не только несправедливо, но и просто неверно в плане представления нашего о христианской совести вообще? Да разве служба, разве верность Православию может хоть в чем- то противоречить понятию службы Отечеству, тем более - его защите?. Ведь еще бесстрашный, былинный народный воин - богатырь, защитник земли русской, легендарный Илья Муромец оттого и причастен к лику святых, что был он стойким заступником очага своего, народа и земли родной, одним словом - патриот. И наши лучшие художники слова, живущие даже в беспросветно безбожные времена, интуитивно чувствовали важность истинно христианского отношения к человеку. А эта интуиция имеет свой исток в изначальных глубинах русской истории. Возрождение же честной, правдивой русской литературы началось у нас не вчера я не сегодня, это возрождение происходит едва ли не с той поры, когда иные писатели, подверженные конъюнктурщине и конформизму, добровольно шли в обслуживание властей, становясь рупором идеологических доктрин и, естественно, в этом случае слово художественное превращалось в привычно - риторическое. И пора нам научиться оценивать историю отечественной литературы по ее трудному опыту и непростой, вразумительной судьбе.

Так, например, вряд ли можно сегодня соглашаться и с критиком Евг. Доб-ренко, провозгласившим, что такие произведения послевоенного времени, как "В окопах Сталинграда" В.Некрасова, "Дом у дороги" А.Твардовского, "За правое дело" В.Гроссмана / Кстати, А.Бочаров справедливо указывал, что роман "Жизнь и судьба" является прямым продолжением романа "За правое дело", так как в них действуют одни и теже герои и показаны события войны. -Н.Б./, "Семья Ивановых" /"Возвращение"/ А.Платонова- исключения из правил. Невольно возникает вопрос: не много ли исключений и, может, давно нам пора посчитать все это за правило?.

Обращаясь к прозе о Великой Отечественной войне, к ее, мягко говоря, неудачным произведениям, нетрудно заметить, что все они . как правило, страдают "неизлечимой болезнью"- поверхностной описательностью. Мы хорошо усвоили,, что художественными страницами считаются только те, которые несут в себе художественность, т. е. все повествование выстроено в образной атмосфере, в картинках, портретах, диалоге, пейзаже, ярко заявленном конфликте. И, конечно, повествование хранит в-себе эмоциональное напряжение авторской самобытности, цельность художественного мира и верность характеров героев изображаемой жизни. И подобные произведения, к счастью, у нас появлялись. В этой связи, думается, более точен вывод И.Эвентова: "Плодотворное развитие художественного процесса не могли прервать ни постановления 1946-1948 годов, принятие которых сопровождалось публичным шельмованием крупных представителей интеллигенции, ни бешеные атаки на "космополитизм", ни искусственное наслаждение теорией бесконфликтности, ни преследование сатиры, ни психологические требования "баланса" в изображении положительных и отрицательных сторон бытия"(30).

Воскрешение в героях личностного достоинства, чувство свободы в 50-е годы и 60-е годы в нашей прозе о войне едва ли могли бы иметь место, если бы уже в годы войны и после окончания в литературе не зародился бы исторический взгляд на свершившееся в жизни и судьбе народа / в связи с проблемой: человек и война /, а также не возникла бы потребность через трагическое выйти к философскому свету правды, глубже осмыслить действительность. Да, новая проза тех лет не могла не отрицать досадную описательность и риторику и тем самым принять на себя всю тяжесть сопротивления устоявшегося, но ведь именно это обстоятельство свидетельствует о ее смелости, мужестве, благородном порыве к достоверности. И когда мы сегодня отмечаем, что герои, к примеру, В.Некрасова, представленные с редкой психологической достоверностью изображения, являясь интеллигентами, являясь плотью от плоти своего многострадального народа / а не бездумного стада!/, и оттого далеко не хлюпиками предстают, и могут олицетворять для нас подлинных носителей духовных ценностей, то разве эти герои не есть для нас откровение, как и для всей нашей послевоенной прозы?. И разве последующая наша послевоенная проза развивалась в "неукротимой" полемике с такой литературой?. Конечно же, как целесообразнее предположить, что нет, никакой полемики здесь и не могло быть, не могло существовать в самой природе.

Думая о сложившейся ныне атмосфере в оценке явлений истории русской литературы середины века, нам стоило бы отступиться от одномерных суждений и понять неизбежную истину: сегодня настало время не просто одни имена в литературе заменить другими / благо - у нас их предостаточно набирается !/ , попытаться "совместить несовместимое", рассмотреть в целом, в сравнительно - историческом ключе панораму развития отечественной литературы и, конечно же, сопричастность с судьбой своего народа на головокружительно-крутых испытаниях времени. На практике же понять, наконец, и постигнуть эту откровенную истину, оказалось куда сложнее, нежели азартно подвергнуть все безоглядно- сокрушительному погрому, окрыленно чувствуя себя "преобразователем", поборником новых идей.

Действительно, сегодня мы все переживаем в чем-то схожие переоценки литературного наследия, только разница, пожалуй, в том, что с каждым днем наблюдается еще более "жесткий идеологический" крен в сторону нигилизма.

И, конечно же, допускаем досадные промахи, не стремясь учитывать ошибки минувшего, не желая придумывать что-то наиболее оригинальное и осознанное. Что ж, поистине верно говорйтся: мир тяготеет к повторенью!.

Касаясь проблемы эволюции прозы о Великой Отечественной войне, более правым, на наш взгляд, оказался исследователь нашей баталистики П.Топер:" Вполне объяснимо и закономерно, что наша литература на новом этапе жизни общества, обращаясь к нестареющей, всегда злободневной теме народного подвига в Великой Отечественной войне , пыталась внимательнее, чем раньше, вглядеться в рядового участника войны, рядового творца победы. Нет никаких оснований противопоставлять эти книги всему тому, что было напрасно о войне в первое послевоенные годы. Но мы вправе говорить о новом этапе в изображении войны, отличительной чертой которого является пристальное внимание к человеку на войне, его внутреннему миру, его трудной и героической судьбе" (31).

Трагические испытания, которые выпали на долю нашего народа, никогда не оставят равнодушными как современников, так и будущее поколение. Без преувеличения можно сказать, что минувшее противостояние с немецко - фашистскими завоевателями останется в памяти героико- неповторимой страницей отечественной истории. Вторая мировая война явилась, как мы приходим сегодня к мысли, крупнейшим потрясением века. И характерно то, что именно она дала нашей литературе примечательные имена художников, обозначенные нами как поколение писателей- фронтовиков. Подтверждением тому и явились для нас произведения этой новой писательской генерации, в которых изображением особенно жестоких реалий повседневного фронтового быта соотносится с углубленным вниманием к психологическим переживаниям на войне, а также с ра&ютрекием крупным планом морально- этических проблем. Своеобразным правилом для новых произведений стала их аналитичность, лаконизм письма / не случайно в прозе преимущественно заявили о себе жанры рассказа и повести/. Писателям в целом удалось создать примечательные в художественном отношении произведения, исследовать личностные качества героя и показать ситуацию его выбора в суровых условиях времени, чем, собственно, и оправдывается главный признак и предназначение искусства. Художественная разработка драматических, в своем преимуществе, конфликтов получила многостороннее разрешение в творчестве Ю.Бондарева,Г.Бакланова, В.Астафьева,А.Ананьева, К.Воробьева, В.Курочкина, В,Быкова, Ю.Гончарова. Евг.Носова, Б.Васильева, В.Богомолова, Вяч.Кондратьева и других одаренных писателей- фронтовиков, чей приход в литературу стал этапным событием всего литературно- общественного процесса второй половины XX века.

Наиболее отличительной особенностью произведений, посвященных Великой Отечественной войне, во второй половине пятидесятых годов и до наших дней является, прежде всего, их возрастающее философское звучание, а также усилившееся внимание к исслндованию нравственной сути человека на войне, испытание его трагическими ситуациями. Цельность же художественных произведений с преобладающим трагическим звучанием, как правило , связана с суровой правдивостью показа фронтового быта. Литература как бы достоверно утверждает высокую ответственность человека в трагическом мире и при этом обретает совершенно новое качество: тенденцию к показу трагических ситуаций, к показу жестокости, безысходности, что разумеется, призвано в конечном итоге пробудить в человеке разумность, умение и желание находить благотворные пути к торжеству жизни над смертью, а не наоборот. В этом отношении любопытно замечание литературоведа В. Агеносова о том. что наш "XX век с двумя мировыми экологическими и духовными катастрофами придал литературе большую жестокость (32).

Этим доминирующим свойством отмечены все категории поэтики произведений о Великой Отечественной войне. Следует вспомнить, что еще со времени Аристотеля традиционно под поэтикой понимается учение о художественной литературе, а уже позже, в XIX и XX веках, поэтика у пас постепенно приобретает нормативный характер и в ней доминирует осмысление художественного своеобразия, непосредственно рассматривая художественную форму произведения, как и всех средств его выразительности и образной системы произведений, естественно, подразумевая здесь всю целостную систему новых образных средств, появление которых обусловлено временем и самосознанием автора. В последние годы слово "поэтика" в текущем литературоведении иногда выступает синонимом слова " стиль" и утверждается мысль, что стиль шире поэтики, обладает богатством ньюансов художественной выразительности. Во избежании терминологической путаницы, думается, нам следует принимать во внимание, что в рассматриваемой работе для нас стиль не есть целостная система всех выразительных средств произведения, а скорее понятие стиля сводится к своеобразию художественного и, естественно, характеризует в известной степени своеобразие произведения, однако именно поэтике наиболее свойственно включение в свое понимание всех целостных средств художественной выразительности.

Обновление категорий поэтики вплотную связано с эволюцией художественного времени в литературе. В этом отношении бесспорно прав Д.С.Лихачев, когда в своем труде "Поэтика древнерусской литературы" обосновывает мысль о том, что "развитие художественного времени есть, в конечном счете, развитие по преимуществу одной его формы - формы художественного настоящего времени"(33). И не случайно, скажем, в лучших произведениях о Вели-койОтечественной войне именно восприятие времени стало наиболее напряженным и аналитичным, что привнесло заметное обновление всем категориям их поэтики. К тому же , само время непосредственного действия, которое наиболее осознано воспринимается читателем, приобретает важнейшее значение в структуре сюжетно- композиционной организации произведения , а расстояние между читателем и событием в данном случае сокращается, "заставляя" писателей не рассказывать, а показывать, воссоздавать сценические картины действия, где и проявляются характеры героев и конфликты.

Поступательное движение прозы 50-х - 60-х и последующих десятилетий в известной степени обусловлено именно свойством отдельных элементов поэтики, произведений о войне, а также интенсивным использованием разнообразных видов психологического анализа героических черт в духовном облике наших соотечественников. После устранения догматических ограничений и установок, после объявления о преодалении культа личности Сталина наметилось особенно повышенное внимание к неповторимости внутреннего мира человека, а также углубленное осознание того, что все трагедии века проходят через наши сердца, оттого дальнейшее раскрытие человеческого характера неизбежно тяготело к показу сложной многомерности жизни, что сопровождалось с решительным и повсеместным преодолением привычных, инерционных схем и обретением личностных качеств в характере героя. Все это, естественно, вносило новые и ценные качества в само понятие поэтики произведений о войне.

В литературу возвращалась достоверность изображения, устремление к исторической и художественной объективности, неотразимость воздействия на читателя правдивого слова. И, видимо , не случайно в эти годы у нас столь стремительно возрастает интерес к документальным свидетельствам, появляется большое количество документально- мемуарного и научно- исследовательского материала о Великой Отечественной войне, что сыграло большую роль в художественной разработке военной темы в целом, а также в создании примечательных в этом жанре книг С.Смирнова /"Брестская крепость"/, А.Адамовича Г'Я из огненной деревни" и "Каратели"/, А.Адамовича и Д.Гранина /"Блокадная книга"/, С.Алексиевич /" У войны не женское лицо"/, А.Крона /"Капитан дальнего плаванья"/, С.Курзенкова /"Карабли салютуют герою"/ и других художественно - документальных произведений.

Необходимо помнить и то, что в прозе минувших десятилетий постоянно наблюдалось движение в сторону все более углубленного раскрытия /повторим еще раз!/ трагических коллизий, когда происходило не столько предельное сосредоточение человека во времени войны, сколько времени войны в судьбе человека, в его чувствах и поступках, что, как можно догадаться, не могло не найти отражения на самой природе художественного мышления писателей, которые в поисках убедительно-выразительных форм поэтики усваивали черты драматического и трагического искусства слова. Отсюда драматизм военной прозы находил воплощение в ярко и запоминающе выписанных конфликтах, ситуациях выбора, что и способствовало более полному самовыражению личностных качеств героя и придавало эпическое свойство даже малому жанру. рассказу и повести. Заметно возрастало звучание деталей военного быта, что также было напрямую связано с вовращением литературе уникальной в своем роде достоверности. Но, пожалуй, самое значительное приобретение прозы о войне было то, что в ней повысилась роль общечеловеческих мерок в понимании и оценке героев, что в свою очередь, нацеливало писателей находить новые, еще более тесные связи между характером героя и воссоздаваемой ситуацией выбора, развитием драматических событий и выполнением душевного склада этого героя. Почти в каждом новом произведении автор как бы непроизвольно брал на себя благородное обязательство: не просто добросовестно описывать очередное сраженье и поведение героя под градом пуль и разрывов снарядов, а напряженно добавлять что- то свое, сокровенное к уже написанному до него, уже созданному со времени начала войны, с тем, чтобы продолжать художественное увековечевание подвига своего народа. Общеизвестно. что в минувшей войне победило не только наше оружие, побеждали и высокие принципы гуманизма и, прежде всего, над человеконенавистнической идеологией фашизма. И этот нравственный приоритет был единым звеном в цепи испытанных общечеловеческих мерок, оттого мы снова и снова стремимся в конце века исследовать необозримое поле войны, стараясь постичь как можно глубже те закономерности, которые постоянно живут в нашем сознании как определенные исторические уроки. Сквозь кровь и пепел, через людские трагедии мы , встречая ХХ1-ЫЙ век, снова и непроизвольно оглядываемся назад: что осталось у нас позади, чему научило нас прошлое и что ждет всех впереди?.

Для более углубленного постижения подвига народа в годы Великой Отечественной войны существенными для нас являются и такие категории эстетики как героическое и патриотическое в характере героев. Эти категории справедливо рассматриваются в литературоведении при анализе именно героической личности, потому что, на наш взгляд, в отличие от возвышенного или прекрасного героические и патриотические начала не мыслятся вне связи с личностью героя, с народом, совершающим подвиг. Понятна нам и та тревога самих писателей- фронтовиков при современном, не всегда оправданном нигилистическом отношении к героическому подвигу своего народа. Так, например, Г.Бакланов далеко не праздно задается следующим вопросом в статье "Имена на обелиске": "А не сужаем ли мы порой понятие героизма, подвига, видим ли в литературе всю массовость героизма наших людей в годы войны?."(34). Надо сказать, что в целом ряде исследований, многочисленных монографий последних десятилетий, посвященных изучению природы героического и патриотического в искусстве и литературе, данный аспект получил довольно обширное освещение. Выделяются научные работы таких ученых, как Ю.Борева, И.Кузьмичева, П.Топера, А.Бочарова, А.Адамовича, Л.Плоткина, В.Чалмаева, А.Когана, М.Минокина, И.Сушкова, Бор.Леонова, Л.Лейдермана и других исследователей(35). При всем разнообразии и их сугубо индивидуальных подходах и решенях непосредственных задачу генетического постижения героизма названные нами ученые видят в свете постоянного его развития и тесной взаимосвязи с движением исторических событий. И это. надо полагать, закономерно, потому что и в изданных монографиях, и в опубликованных литературно - критических статьях, в противном случае, вряд ли было бы возможно глубокое осмысление новаторской сущности характера героя, выражающего основы народного самосознания в особо трагические лихолетья, как и вообще вести разговор о концепции человека в литературе XX века. Актуальность исследования данного аспекта обоснована еще и тем, что война до сих пор определяет климат нашего мира, она не только не уходит из нашего самосознания и тревожной памяти, но и характеризует сущность человека, его гражданскую совесть, высвечивая все его духовное противоборство. Крайне любопытно в плане наших замечаний отметить то, что и Д.С.Лихачев, например, касаясь сущности героического характера в произведениях древнерусской литературы, приходит к выводу о единстве человека и мира в них, о слитности личных деяний героев с событиями истории, о неразрывных нравственных нитях, связывающих историю минувшего с нашим настоящим. Само понятие героического ученые склонны рассматривать как эстетическую категорию. И нам, пожалуй. целесообразнее также обратиться к некоторым формулировкам, которые появились в последние десятилетия. Так, например, в "Философской энциклопедии" констатируется, что героическим можно считать явление, когда происходит " свершение выдающихся по своему общественному значению поступков, отвечающих потребностям исторического развития и требующих от человека готовности к самопожертвованию. Героический поступок всегда связан с максимальным напряжением нравственных и физических сил, требует величайшего личного мужества"(36).

В данном определении понятие героического поступка, как нам представляется, несовместимо, прежде всего, с грозным словом "требуется", а также оно просто не выражает всей сущности героического, особенно когда учитывается лишь героический порыв отдельно взятого человека и во внимание не принимается всеобщий подвиг народа, самоотверженная готовность этого народа в своей повседневной жизни переносить невзгоды и лишения во имя главной цели - личной свободы и защиты Отечества в годину трагических событий.

Не менее интересны для нас рассуждения о героическом и самой сущности героизма в "Кратком словаре по этике" и "Кратком словаре по эстетике". В первом, к примеру, героизм обосновывается как "особая форма человеческого поведения, которая в нравственном отношении представляет собой подвиг"(-37).Во втором - героическое трактуется как " одна из форм проявления возвышенного, выражающая в свершении отдельной личностью, классом или народом выдающихся по своему значению поступков, отвечающих потребностям исторического развития, требующих всех нравственных и физических сил , мужества прогресса и передовых общественных идеалов"(38).

Сравнительно легко заметить, что в приведенных выше двух определениях доминирующее значение придается нравственно- эстетическим аспектам героизма. И хотя имеются ссылки о сопряжении героизма с мужеством, самоотверженностью, стойкостью и бестрашием, тем не менее здесь фактически игнорируется мысль о воинском подвиге как явлении и не затрагиваются вообще формы его отражения в искусстве и литературе.

В новом "Философском энциклопедическом словаре" мы встречаем еще одно определение интересующей нас проблемы: "Героизм, героическое- свершение выдающихся по своему общественному значению действий, отвечающих интересам народных масс, передовых классов и требующих от человека личного мужества, стойкости, готовности к самопожертвованию." (39).

Приведенное определение, на наш взгляд, в значительной степени раскрывает смысл сложного понятия героизма, хотя в нем и не соотнесено это понятие с наиболее глубоким и корневым чувством человека с патриотизмом, верностью Родине и судьбе своего народа.

Необходимо уточнить, что само понятие героизма как нам представляется, не имеет статичный характер, хотя и выкристаллизовывается в оптимальную формулировку, о чем неоднократно отмечалось в критике и в тех дискуссиях, которые возникли в литературоведении. Споры эти не затухают и сегодня и, вполне естественно предположить, что они еще не раз возникнут в будущем. И сейчас мажно, подводя итоги, сказать: каждый, кто прикасался к этой теме., стремился, как правило, заинтересованно и серьезно определить это явление. Свидетельством тому могут служить, скажем, работы А.Бочарова, В.Чалмае-ва, Бор.Леонова и других современных исследователей. Так, например. А.Бочаров в книге "Человек и война" предлагает следующее свое определение: " Героизм - требующий высшего напряжения духовных и физических сил, самоотверженное и мужественное деяние в особо трудных или опасных условиях, совершаемое при возникшей общественной потребности во имя достижения сознательно признаваемых героем конкретных общественно необходимых цепей или гуманистических, исторически прогрессивных идеалов, благодаря чему это деяние - подвиг - вызывает возвышенные чувства у всех наблюдавших его"(40).

В процитированном определении мы снова встречаем на заглавном месте уже знакомое и "неотступное" слово "требующее", да и при всей, казалось бы, верности суждений не учтено основополагающее свойство героизма - чувство любви к Отчизне и своему народу, которое и составляет в конечном итоге побудительные мотивы подвига и которое, в свою очередь, по справедливому замечанию Бор.Леонова, "наполняет реальным содержанием само понятие ге-роизма"(41).

Рассматриваемые нами определения свидетельствуют о стремлении литературоведов, философов и эстетиков найти оптимальную формулировку героизма и хотя не все здесь бесспорно, но в каждой из имеющихся сегодня работ, прежде всего, достаточно серьезно и заинтересованно исследуется тема подвига и, как правило, затрагивается судьба человека на войне. Нам следует помнить и о том, что сущность и специфика героизма как состояния духовного мира героя и времени определяется, если обратиться к Гегелю, "героическим состоянием действительности народа", "веком героев" и выражает собой "способ духовного существования"(42). Гегель считал героическое состояние мира самым благоприятным для расцвета искусства, для творческих взлетов. Эта теория возводится на опыте развития античного искусства и эпохи Возражде-ния, расцвет которых после сменился прозаическим состоянием, затуханием творчества, о чем и призвана судить отныне лишь философская наука / по существу - переход в чистую философию/. Но вопреки прогнозам Гегеля "возвращение" героического в последующие времена оказалось неизбежным явлением. И если обратиться, скажем, к значительным событиям нашего века, то эпос Великой Отечественной войны может служить неоспоримым и ярким тому свидетельством. Война воскресила в сознании нашего народа невиданное чувство исторической памяти, чувство связи времени , наций, живущих в едином государстве, беспредельного патриотизма и любви к Родине, что и вознамерились столь вероломно нарушить фашисты. Диалектика взаимодействия человека и трагического времени характеризуется наличием высоких и благородных' целей, затрагивающих судьбу народа, а вместе с ними отдельной личности. Литературовед Ю.Кузьменко, касаясь отдельных периодов героического состояния нашего времени и отдельно взятой личности, впервые у нас указал на "пульсирующие" социально- исторических явлений нашего бытия и их закономерно- последующим отражением в художественных произведениях. А сама "духовная" действительность, как определяет исследовательница современной литературы А.Минакова, -"воплощаемая и выражаемая в произведениях искусства, определяет диалетику взаимодействия человека и мира."(44).

Героический порыв озаряет будничность. Однако, как утверждают отдельные наши исследователи, будничность, в свою очередь, отнимает у героического оттенок исключительности. Поэтому между определяемыми нами категориями бытия существует тесная диалектическая взаимосвязь, взаимозависимость. Но наиболее глубоким чувством здесь выступает патриотизм, включающий в себя любовь к Родине и своему народу и выстраивающий на этом нравственном фундаменте национальную гордость. Именно чувство патриотизма выражает готовность выступать на защиту Отечества от посягательств чужеземных захватчиков. К тому же, любовь к Отчизне означает, в нашем понимании, глубинную и неразрывную привязанность к родным местам, где человек появился на свет и где находится могилы его предков. Вот почему патриотизм, конечно же, является и нравственным чувством. Таким образом, понятие героизма, на основе нашего представления, исходит из того, что истинный героизм определяется не столько как результат отважного поступка человека в той или иной экстремальной или повседневной ситуации, а как духовный порыв гражданской активности, как состояние души, связанной с пробуждением патриотических чувств и бескорыстной любви к Родине в момент всенародного испытания, когда самоотверженная борьба народа сопричастна с судьбой отдельно взятой личности, способной проявить смелосгь, мужество, устремленность, бесстрашие и самоотверженность.

Приведенные определения,, на наш взгяд, в значительной степени раскрывают смысл достаточно сложного понятия героизма, хотя они, возможно, представляются не совсем полными и окончательными в методологическом отношении. Ведь сама форма человеческих деяний вбирает в себя нравственные и гражданские категории, которые, надо, полагать, динамично меняясь во времени, соответственно накладывают на личностные качества характера человека новые черты и свойства, а следовательно - и на само понятие нами героического.

Характерно, что проблему поэтики рассматривают в нашем отечественном литературоведении в тесной взаимосвязи, как верно отметил В.В.Виноградов, "с задачами законов построения типов литературных произведений."(45). Эту проблему в той или иной интерпретации исследуют в своих работах В.Тома-шевский, А.Веселовский, Ю.Тынянов, М.Бахтин и другие ученые. Следует добавить, что названными исследователями постоянно брались во внимание, учитывались и пути исторического движения, эволюции различных литературных форм. Поэтика становится во второй половине XX века "учением об исторически изменяющемся многообразии литературных структур и жанров", - делает вывод В.Виноградов. Однако еще раньше А.Потебня, размышляя о структуре поэтики, подчеркивал не менее важную связь "элементов слова с живым представлением" (46). Исходя из названных положений, можно наблюдать развитие и весьма любопытней для нас мысли, связанной с тем, что в теоретических обоснованиях и В.Виноградова и А.Потебни, как и других видных исследователей отечественного литературоведения, в конечном итоге возникает проблема жизненности, правдивости характера героя или, как чаще всего фигурирует в литературоведческих трудах, художественного образа, неизменно связанного с построением сюжета и конфликта, как наиболее важных составных элементов поэтики.

Как известно, именно характер героя, являясь сосредоточением художественного обобщения и фантазии писателя, синтезирует в себе своеобразную и неповторимую в своей сущности художественную память, запечатленную и сохраненную историю человеческих взлетов и падений, нравственные горизонты души личности, высвеченных во времени. Но для того, чтобы постигнуть значительность и новизну художественного явления важно, думается, не только заметить воссоздание характера героя в тех или иных обстоятельствах, не только сказать о тематической определенности или содержании, но и рассмотреть сюжет произведения и, прежде всего, выстроенный конфликт. В этом отношении, как нам представляется, прав исследователь современного литературного процесса В.Ковский, когда утверждает, что дальнейший путь развития современной прозы с ее усиливающимися нравственно-философскими исканиями просматривается через проверку своего миропонимания "на уровне новых характеров, новых конфликтов" (47). Соглашаясь с известной истиной: характер героя - одно из ^важных условий эстетической ценности художественного произведения, не менее важно отметить, что какие бы по жанру не были произведения /рассказ, повесть, роман/ - его эстетическая ценность, конечно же, определяется тем, насколько полнокровно, достоверно и психолги-чески убедительно изображен герой во времени, насколько выявлен в произведении конфликт. И здесь нельзя согласиться с бытовавшим недавно у нас отдельными суждениями о том, что куда, дескать, важнее отразить картину жизни общества в целом, нежели отдельно взятой личности. В таком случае бывает сравнительно нетрудно убедиться в том, что если в произведении не присутствуют живые характеры героев, то даже исключительно актуальное в текущем времени произведение не становится явлением литературы, а всего лишь ее проходным фактом. Только через яркие характеры героев возможно передать и все основные параметры времени, что - опять же!- связано с показом поступков героев. Сюда следует добавить замечание о том. что в нашей литературе неизменным и пристальным интересом был и остается, прежде всего, человек, его мироощущения и миропонимания, именно личность человека в русской литературе была выдвинута как высочайшая ценность. Эту особенность справедливо заметил А.М.Горький, когда, в частности, подчеркивал: "Материалом художественной литературы служит человек со всем разнообразием его устремлений, деяний. человек в процессе его роста и разрушения". (48). Воссоздавая поступки и чувства героев, рисуя картины действительности в избранном времени, писатель тем самым организует непосредственный сюжет своего произведения, стремится как можно полнее раскрыть нам героя через жизненно-убедительные, психологически и исторически мотивированные ситуации, одновременно выстраивает конфликт, что является составной частью поэтики произведения, образным осмыслением действительности через судьбу человека." Древнейшая история сознания есть история образного мышления и там сокрыты многочисленные тайны образа, которые потом затемняются бесконечно сложными напластованиями",(49) - уточняет известный исследователь литературы Г.Гачев. В силу отмеченного сам же конфликт, его эволюция в структуре художественного произведения нами понимается как столкновение, противоречие, видоизменяемость, на которых строится сюжет. Поэтому художественный конфликт /при всей его типологической разновидности: конфликт внешний, конфликт внутренний духовный, конфликт ситуаций, нравственно-философский, социально-нравственный конфликт и т.д./ является одним из основополагающих компонентов структуры любого произведения ,ибо в нем не только выражается непосредствен™ заявленный писателем характер героя, но и формируется образная концепция произведения. В свою очередь характер призван организовать конфликт, выражая неповторимость и своеобразие образного мышления художника и можно вполне согласиться с A.M. Горьким/ обратимся к его высказыванию еще раз/, который подчеркивал, что если действительно имеется в произведении твердо очерченные характеры, то их столкновение, их конфликт неизбежный.

Чрезвычайно важно заметить, что для поэтики последних десятилетий характерно высвечивание двух типов конфликтов. Первый, на наш взгляд, связан с социально-классовыми напряжениями, когда основное внимание писателей сосредотачивалось на классово-общественных ситуациях, чем обуславливался и чувственный мир героев, а в иных случаях приглушались интимные порывы души. Социальные аспекты жизни и личностные интересы героев имели, в данном случае, неравные степени освещения, чему способствовала порой доминирующая коньюктурщина в творчестве отдельных наших авторов. "Обеднение" личной жизни героев после обернулось в свою противопожность, тем самым определяя второй тип конфликта, всецело обращенного к самым интимным сторонам, а если говорить шире в положительном ключе - к более углубленным психологическим исканиям. Именно вторая половина нашего столетия отмечена параллельным сосуществованием двух типов конфликта с постоянным доминированием второго. Являясь полноправным объектом художественной литературы, отдельно взятый личностной мир героя, естественно , при талантливом исполнении, способен выразить и социальные аспекты действительности открывать для нас большие пласты многогранной жизни. Разумеется, подобная типология конфликтов условна, ибо раскрытие главного смысла любого типа невозможно без конкретно выписанных действий и зримо очерченных характеров героев.Можно сказать, можно сделать вывод, что художественный конфликт представляет собой один из главных компонентов произведения. К тому же, раскрытие конфликта, как мы понимаем, не должно нарушать правду заявленного характера героя. И если автор следует этому непреложному правилу, то герой - даже иногда вопреки воле писателя! - "идет" за правдой жизни самостоятельно, а не авторской тенденциозностью. И А.Лосев в этом отношении точно заметил; " Главное же, тот реализм, который мы считаем подлинным, вовсе не есть только отражение действительности, как воздействие на самое действительность."( 50) Да и писательское мастерство как раз и отличительно, что в созданном произведении читатель не находит досадных противоречий в раскрытии заявленного характера героя, действующего в достоверно изображенной художественной действительности, не противоречащей непосредственной реальной действительности отражаемого мира.

Литература о Великой Отечественной войне второй половины нашего столетия заметно несла в себе художественный лаконизм, отличалась вниманием к драматическим ситуациям, в которых наиболее проявилась нравственная зрелость героя, его гражданское чувство и человеческое достоинство. Характерно высвечивались и другие свойства новой волны русской прозы; отдельные произведения минувшего десятилетия, случалось, как бы и лишены были привычно-внешнего батального драматизма, но этот драматизм исходил из самого характера военного времени, когда ежедневная, с виду "окопно-неприметная" работа требовала от человека такого же героического и постоянного напряжения сил. как и поступок на ратном поле, что свидетельствовало, в свою очередь, об осознанной слитности всех усилий отдельной личности во всенародной битве с врагом, выявляя ее прочную нравственную закалку и готовность защищать Родину. В ряде произведений также прослеживается соотношение современности с военным временем, отчего и происходит своеобразное, "двойное" высвечивание нравственного аспекта личности. Вместе с антивоенным пафосом в прозе о войне преобладали и общечеловеческие мотивы, происходило еще большее усиление значения нравственных качеств героя, проблемы нравственного выбора, памяти, совести, предательства и геройства. Широкая панорама подвига народа во всей его философской и психологической глубине, как нам кажется, отразилась в значительных во времени произведениях Ю.Бондарева, К.Воробьва, В.Курочкина, В.Быкова, В.Астафьва, Вяч, Кондратьева и других широко известных сегодня писателей, у которых было, по точному определению литературоведа В.А.Оботурова, " закаленное войной мировоззрение."(51).

Интересно отметить, что в произведениях названных авторов, как это можно сравнительно легко увидеть, обычно наличествует и такое понятие, как категория сконцентрированного художественного времени и пространства, которые " преломляются" в сюжете и композиции. Подобное качество поэтики в своих трудах (книга М.М.Бахтина "Эстетика словесного творчества", к примеру), известный исследователь называет одним словосочетанием - "времяпрост-ранство", когда события в художественном произведении не только локально определяются в пространстве, но и в четко прослеженном времени.В этом случае произведения отличаются быстрой сменяемостью действий и, хотя в них порой дествительно точно прослеживается время и место происходящих событий, они при этом не теряют своего заявленного эпического звучания. Отчего такое происходит ? Здесь, видимо, надо помнить, что в прозе о войне в целом поступательно повышалась роль общечеловеческих мерок в оценке героев и этим, в частности, вызвано тяготение писателей - фронтовиков к творческому опыту русской классики: Л.Толстому и Ф.Достоевскому, о чем верно и все чаще ведется речь в нынешнем литературоведении и критике. А заметно усиленный и не ослабевающий интерес к внутреннему миру человека, к подробностям чувств, наметившийся со середины шестидесятых годов и продолжающийся до наших дней, " заставляет" писателей постоянно искать новые, еще более тесные связи между изображаемой ситуацией и характером героя, добиваться необходимой гармонии между развитием событий и раскрытием душевного состояния этого героя. В свое время принципиальным новаторством Л. Толстого явилось "двойное" художественное зрение, что позволяло писателю охватывать "взором орла", с одной стороны огромные пространства / целое Бородинское поле /, с другой - одновременно различать мельчайшие подробности в портрете своих героев, отмечать ньюансы их душевного настроения. Толстовское открытие становилось достоянием писателей новой генерации, которые, творчески усваивая его уроки, были заняты восстановлением ценностного отношения к человеку, к его внутреннему миру, тем самым утверждая свое право на особое творческое самовыражение.

В качестве художественного универсума писатели - фронтовики приняли судьбу своего поколения, а основным героем избрали человека из окопа, воина, способного в экстремальных ситуациях свободно, с полным осознанием нравственной ответственности перед судьбой и совестью своей принимать решения. Духовный опыт писателей - фронтовиков, как мы сегодня знаем, был насыщен до предела "пороховой" атмосферой. Все четыре года войны они прошли по грозовым дорогам, не переводя дыхания. Сотни сюжетов, судеб, коллизий, уникальных природных характеров теснились в неостывающей памяти каждого художника. Пишут эти люди не просто прошедшие войну, но пишут оставшиеся в живых. И их произведения - своеобразный заказ собственной совести фронтовиков. И не потому ли так надолго запомнились нам, к примеру, герои Ю.Бондарева: капитан - артиллерист Борис Ермаков, ("Батальоны просят огня"), командир батареи Дмитрий Новиков ("Последние залпы"), командир роты Алексей Греков ("Родственники"), наконец, Никитин и Вахмицев ("Берег" и "Тишина"). Легко заметить, что все они пренадлежат к одному и тому же поколению, встретившему войну восемнадцатилетними. Ю.Бондарев умеет, о чем неоднократно свидетельствовали критики, достоверно исследовать психологию своих героев, анализируя мотивы их поступков, потому что главным для писателя является человек на трагическом изломе времени. Этому непреложному принципу писатель неизменно следует и в своих новых романах, в которых происходит не только дальнейшее осмысление военной реальности, но и нашей современности.

Наглядным подтверждением высказанного суждения и являются такие романы писателя, как "Берег", "Выбор", "Игра" и другие произведения.

Например, уже на первых страницах романа "Выбор" мы отчетливо ощущаем грозовое напряжение драматизма повествования, замечаем мучительную одержимость главных героев настойчиво осмыслить "острые грани" современности, неизменно выверяя подлинные нравственные ценности человеческого бытия крутым военным лихолетьем. Роман "Выбор", пожалуй, наиболее художественно зримо аккумулирует ключевые идейно - эстетические проблемы, социально - аналитически исследует духовные истоки неизмеримо важного героизма и мужества человека на пороховых полях войны, открывая / при этом истинную цену компромисса с совестью, решающие мгновения нравственного выбора. Можно сказать, что роман этот предельно наполнен социально - нравственным дыханием и отличается настойчиво углубленным психологизмом героев. Именно эти отличительные качества мы замечаем и в самой углубленной архитектонике, и в раскованном ритме повествования, и в контрастно - драматических столкновениях двух жизненных позиций, двух не-дюжных характеров героев. Но есть и еще одна примечательная особенность: как и в ранее созданном романе "Берег", в "Выборе" Ю.Бондарев психологически убедительно сумел "выстроить" идейно - художественный мост, органично соединяющий кипучую нашу современность с немеркнущей правдой суровой войны. Оттого и дела, и мысли, и личностные поступки героев, как правило, неизменно проходят по этому непреложному мосту.

Не случайно критик И.Богатко одной из первых заметила, что "Выбор" является самым "достоевским" из всех романов Ю.Бондарева.И то, что, по нашему мнению, духовное "просветление" фронтовика Васильева происходит в момент обостренного осознания им своей близости к чужому горю, просматривается важнейший и бессмертный источник особого, христиан с к о г о , сострадания человека при виде, к примеру, "маленького детского гробика."Здесь же немаловажно нам почувствовать своеобразную манеру Ю.Бондарева : духовное осознание проникновенного единения открывают нам героев не только в свете возвышенного чувства к "извечной, нежной красоте природы" родимого им края, но и -что особенно всегда было и остается ценным и значительным! - в судьбах рядом живущих с нами людей. И, конечно же, именно многие сцены незабываемо западают в читательские сердца и души, станавятся неотъемлемой частью человеческого сознания и , если хотите, всей нашей этики и нашего бытия. А разве не в этом святом чувстве к Родине, к горю, сострадания и радости народа, в отношении к материнскому лику земли своей и таилась, созревала художественно высвеченная писателем, социально -нравственная напряженность разности решающего выбора личной судьбы в годину тяжких испытаний Владимиром Васильевым и его фронтовым товарищем Ильей Рамзиным?.

Снова вспоминаю о войне, - признается Ю. Бондарев. - Единственный выбор человека в бою : смерть - нравственная высота человеческого духа или предательство, равное смерти. Человек исчезает из жизни, но остается на земле, живет, любит, помнит, пишет. Его тело живет, а душа мертвеет. Предают всегда свои. Рамзин в моем романе "Выбор" предал мать и через десятилетия не нашел у нее прощения. Мучительный исход!"(52).

И еще об одном чрезвычайно важном моменте необходимо сказать более подробно. Не всегда Ю.Бондарев до конца остается верен высоте своего заявленного таланта. Можно заключить, к примеру, возвращаясь к тому же роману "Выбор", что более зримыми и убедительными для нас оказались те страницы, на которых воссоздаются картины военной реальности, события же и свойства характера героев в мирной действительности рисуются автором зачастую эскизно, в общих чертах. Это относится, скажем, к характеру художника Васильева. Автор пытается убедить себя и читателя в том, что Васильев - художник редчайшего дарования, однако ни его картин - шедевров, ни его личностного понимания мира живописи на страницах романа фактически не встречается. Получается, что саму профессию Васильева можно без каких-то осложнений просто "поменять", назвав его скульптором или архитектором. Кстати заметить ,подобную облегченную тенденцию показа ситуации и примет современности легко обнаружить и в известном романе Ю.Бондарева "Берег", когда убедительно показаны реалии и обстановка военного быта и в противополо-женность этому - эскизно, в общих чертах освещается современная действительность : здесь все узловые конфликты сосредотачиваются в затяжных дискуссиях за обеденным столом, все просто перечисляется, ограничивается общими суждениями о войне и послевоенном устройстве мира. Словом, герои Ю.Бондарева в годы войны прекрасно осваивали главную обязанность военного лихолетья - обязанность убивать, но не столь же ярко показаны, к сожалению, в освоении другой не менее важной обязанности - созидать эту жизнь. Познани^? секретов мастерства писателей в создании героических характеров всегда представляет у нас значительный интерес. В этом, собственно говоря, выявляется своеобразие каждого художника, который обращается к теме Великой Отечественной войны.

Уже с выходом романа "Солдаты" М.Алексеев, к примеру, стал у нас писателем, к творчеству которого никогда не затухал интерес как читателей, так и критиков. По времени выхода романа в свет, по своим заявленным достоинствам роман "Солдаты" встает у нас в один ряд с такими известными произведениями о войне, как "Они сражались за Родину" М. Шолохова, как "В окопах Сталинграда" В. Некрасова, как "Белая береза" М. Бубенного, как "Весна на Одере" Э. Казакевича, как "Ступники" В. Пановой, пришедшие к нам в первое послевоенное десятилетие. Это была, подчеркнем еще раз, "честная "проза о народной войне.

Что же ценного принесло нам творчество М. Алексеева? То, что писатель, как и его собратья - сверстники, акцентируют свое внимание на выявлении истоков народного подвига. Да и манера, с которой М. Алексеев подходит к изображению войны ( и тогда, и сегодня) имеет, как можно предположить, свой исток в творческом принципе Л. Толстого, когда война показывается "в настоящем ее выражении - в крови, в страдании, в смерти ." (53).

Одновременно, новый роман М. Алексеева, на наш взгляд, имеет много общего с военной прозой второй половины 50-х годов т.е. второй половины, если быть точным, XX века, хогда на изображение войны действовали иные нравственно - философские ориентиры. Что же мы находим здесь? Прежде всего, необычайно пристальное внимание к будням войны,пристрастие к достоверному описанию событий военной обыденности. И еще, как легко вспомнить, прозаики" военного поколения", "прозаики-лейтенанты" несли с собой в литературу особенно пламенное желание рассказать всем нам именно о героических днях военной поры, участниками которой они были сами. И что тут немаловажно помнить: ведь у каждого из них была своя война. Это сказалось даже в самом названии нового романа М.Алексеева "Мой Сталинград", где особо и не случайно выделяется слово "мой." И в первом своем романе и в последующих произведениях М.Алексеев, касаясь темы вой^ы, говорит о бескорыстных патриотах Родины, о людях и времени, когда всесторонне проверялась духовная зрелость героя. И что примечательно, большинство этих геро-ев-простые люди, главное их достоинство- все они по своей натуре с о з и д а т ели, землепашцы, сеятели. Но по воле сурового времени они становятся защитниками Отечества. Сугубо хлеборобская натура, например, выделяет характер старшины Петра Пинчука,( роман "Солдаты"), это же качество легко просматривается и в характере сержанта Гужавина (роман "Мой Сталинград"), что во многом роднит их с шолоховскими героями из романа "Они сражались за Родину". А такие черты подлинно выражают собой поистине народные начала, мужественные и созидательные качества. Да и героизм у М.Алексеева весь вроде и не видный, вроде и не на миру. Природная устойчивость таких характеров основана на привязанности к земле. Все эти качества алексеевских героев также заметно перекликаются, сходятся и с характерами героев нового романа В.Астафьева "Прокляты и убиты" (первая часть романа), где особенно запоминается сцена, когда бойцы собирают похороненный под снегом урожай, и В.Астафьев не случайно на этих страницах делает глубокий философский вывод о противоестественности войны для человека, сеятеля и созидателя по призванию, который извечно "творил хлебное поле,.сотворил самого себя".

Весьма любопытно рассматривает М.Алексеев подвиг. Сам писатель далеко не случайно полагает, что настоящий подвиг начисто исключает элемент случайности,момент азарта,минутного порыва, потому что подвиг определяет всю жизнь человека, его миропонимание, его душу.Такой и только такой подвиг определяется как наивысшее свойство красоты человека, богатство и цельность его духовного мира.Не отсюда ли исходит писательское своеобразие М.Алексеева, когда он создает своих героев, людей, прежде всего, мыслящих, эмоционально богатых личностей?. А это придает особую жизненную полноту и достоверность.

Характерно, что в произведениях о войне, например, Ю.Бондарева и В.Быкова критики часто и неслучайно отмечают много общего, хотя художники эти, конечно же, изначально обладают достаточно разными манерами письма. Действительно, оба писателя находят и исследуют такие ситуации войны, в которых неминуемо обнажается сущность человеческого характера, его мужество или трусость. Всецело опираясь на угол зрения рядового участника войны, писатели дают нам, по верному замечанию А.Бочарова, "возможность эффективно судить о характере изменений в изображении роли человека в судьбе войны и роли войны в судьбе человека".(54). И здесь же А.Бочаров ведет речь о том,что именно в "военной прозе особенно заметно наличие своеобразных "квантов" - пучков почти одновременно появляющихся произведений, сходных между собой по сюжетному повороту и идейной устремленности ."(55) И хотя "квантовый" принцип А.Бочарова легко можно переносить на другие тематические пласты литературы (скажем, "деревенская" проза, проза о рабочем классе и т.д.),тем не менне, наиболее ярко это, действительно, нашло выражение в рождении прозы о войне второй половины XX века.К тому же, произведения В.Быкова стали не только явлением белорусской литературы, они сразу же и органично включились в развитие русской прозы. Факт примечательный, явно свидетельтвующий о том, что настоящая литература легко раздвигает национальные границы.Да и сам В.Быков всецело ориентировался на традицию русской литературы, о чем он не раз заявлял. Например, рассуждая о сущности традиции, он писал: "Учиться у классиков - это не значит перенимать их технологию творчества, осваивать приемы. Это нечто более широкое и значительное: уважение к правде, проповедь гуманизма, понимание общественного долга литературы и писателя."(56). И его произведения, как и книги о войне второй половины пятидесятых- начале шестидесятыхго-дов, этой "прозы лейтенантов", поистине "преобразили литературную карту войны"(57), открывая нам правду войны пристальным взглыдом солдат и офицеров. И есть, пожалуй, то, что можно также с полным основанием отнести к бесспорным, объединяющим признакам прозы Ю.Бондарева и В.Быкова : война в их произведениях предстает перед нами не как нечто условно - абстрактное, панорамно - приблизительное, с обязательным прославлением " ратного труда". Наоборот, мы встречаемся с неизбежно - жутковатой и трагической во многом реальностью, которая увидена глазами обычного человека войны. Эта военная реальность обрушивается на него всей своей ужасающей тяжестью. В произведениях писателей отразился неверояно сложный, предельно противоречивый и трагический материал военной действительности, и их "суровая" проза безо всякой помпезности и напыщенности, правдиво и зримо показала неизвестный до этого и великий трагизм народной войны.

В.Быков, как и Ю.Бондарев, остался верен однажды выбранной теме на протяжении всей своей литературной жизни. И наши критики справедливо отмечают, что сами сюжеты произведений В.Быкова с виду просты и непритязательны. Многие его повести обычно рассказывают нам о неудачных, трагических попытках партизан и солдат выбраться из окружения ( к примеру, "Мертвым не больно", "Волчья стая", "Фронтовая страница" Другой,так сказать, типичный для быковских повестей сюжет - захват высоты ("Атака сходу", "Его батальон" ). Особым нравственным напряжением пронизаны повести "Знак беды " и "Карьер", когда война предстает как величайшая народная трагедия. С именем В.Быкова читателю легко вспоминаются и другие его повести : "Западня", "Альпийская баллада", "Журавлиный крик", "Круглянс-кий мост", "Стужа". Есть и еще один примечательный сюжет, неоднократно используемый писателем, в котором рассказывается о неудачных вылазках партизан в немецкий тыл ("Дожить до рассвета", "Пойти и не вернуться", "Сотников". ) Если же говорить в общих чертах об отличительных особенностях быковских повестей,то для них, как правило, характерно умение писателя "создавать" ситуацию выбора для своих героев, когда весь художественный мир сосредотачивается на человеке нравственного и героического действия, на трагической судьбе и трагической гибели. Оттого В.Быкова уместнее всего считать одним из зачинателей нравственно-философской прозы второй половины нашего столетия. К тому же, в ряде повестей последнего времени писатель воплотил идею нравственного идеала, нравственной чистоты, восходящей к христианству, противостоящую прагматической морали. Само же понятие войны определяется писателем как противоестественное состояние человеческому существованию вообще, в определенной мере следуя здесь памятному толкованию Л.Толстого о том, что война есть сумасшествие, что она "противна человеческому разуму и всей человеческой природе событие"(58).й непосредственную войну В.Быков, как правило, показывает в ее ужасающей беспощадности к человеку, в обостренно правдивом и трагическом ключе.Вот почему, скажем, в повести "Сотников" нет, что называется, абстрактного человека и нет тенденционно-авторских, "универсальных"законов, которым призваны следовать герои: в одном случае страх смерти уничтожает в человеке все человеческое, как это происходит с Рыбаком, в другом - в тех же условиях человек преодалевает свой страх и выпрямляется во весь свой нравственный рост. Именно таким мы и находим в повести Сотникова.

Мир произведений В.Быкова и Ю.Бондарева, при всем художественном своеобразии и сходстве в избрании военной темы , конечно же, не исчерпывает обширнейшую тему Великой Отечественной войны, как не исчерпывает ее и не охватывает во всей полноте смысла вся наша богатая талантами военная проза. На огненных рубежах войны человек достигает вершин героического. Выразить это высшее состояние - главная задача художника. Еще не одно десятилетие так или иначе будет существовать тема войны в современной литературе, ибо на земле, вероятее всего, будут идти войны до тех пор, пока человечество пребывает несовершенным. И далеко не случайно именно во второй половине XX века столь большое внимание русской литературе о Великой Отечественной войне было также уделено в зарубежной критике.Об этом писали практически все советологи. Не обошли они своим вниманием, в частности, повести В.Быкова.

Повести В.Быкова, как и произведения других наших прозаиков-баталистов, получили оценку в зарубежной критике. И для нас особенно любопытно замечание Шарлотты Шмитц из Германии относительно героев В.Быкова:"-Сотников - моралист с бессмысленной жертвенной смертью", а Рыбака Ш.Шмитц определяет героем, " пускающимся в бегство прагматиком". Да и оба они, дескать, терпят фиаско и ничего не меняют в течении событий." Это замечание не оставило равнодушным автора, и Быков так сказал о главных своих героях и их поступках:" Я не знаю, какавы критерии подвига у Ш. Шмитц, но для меня Сотников - герой. Да, он не разгромил врага, но он оставался человеком в самой бесчеловечной ситуации. Как подвиг выглядит его стойкость и в глазах тех нескольких десятков людей, которые явились свидетелями его последних минут и на чьих глазах искал свой путь спасения Рыбак".(60).

Хотелось бы еще раз вернуться к мысли о том, что при всей кажущейся разности, даже аитиподности творческих исканий Ю.Бондарева и В.Быкова, есть, думается, в их прозе, их тематическом пространстве и то ценное, что непроизвольно их сближает использование творческого приема в изображении характеров героев, разумеется, каждый исходит из своих творческих возможностей, когда сшибка жизненных принципов переходит в столкновение реальных характеров, душевных качеств героев, что в конечном итоге и есть не случайность^ скорее следствие, закономерность духовного состояния их жизни. Оба писателя все более сосредотачиваются, как успел заметить внимательный читатель, именно на внутренней жизни своих героев, на их трагической судьбе и трагической смерти, и весь художественный мир названных нами произведений учит не только тому, как героически умирать, но еще в большей степени он учит тому, как достойно выжить на многострадальной земле.К тому же, только благодаря приходу в литературу "лейтенантской прозы" мы повсеместно заговорили о том, в "творчестве авторов, пишущих на военную тему,отчетливо заметно внимание к "микромиру" своих героев, стремление сосредотачиваться даже не столько на событийной стороне, сколько на нравственно-психологических моментах".(61) .

Наше время не только открывает новые имена, незаслуженно "забытые" в прошлом, но и легализует книги уже давно известных авторов. Такое как раз и случилось, к примеру, с произведениями А.Платонова, В.Гроссмана, К.Воробьева, а также с творчеством писателей русского зарубежья, произведения которых обильно хлынули навстречу современному читателю. В этом русле новое звучание обретают произведения отдельных авторов, которых по разным причинам обходили критики в родном Отечестве, сравнительно мало их замечая, и истинная художественная значимость которых по-настоящему мы ощутили только в последние десятилетия.

К.Воробьева наша критика в недавние годы особо, что называется, не баловала. Внимание к нему пробудилось, пожалуй, лишь после его смерти.Но если сейчас заново перечитывать его прозу, то невольно приходишь к выводу: вся она пронизана неуемно-скорбной памятью, проза эта поистине начинает звучать для нас подобно реквиему. Наглядное этому подтверждение - повести "Убиты под Москвой" и "Крик", а также раняя повесть писателя "Это мы, Господи.!", созданная в 1943 году во время вынужденного бездействия партизанского отряяда, в котором находился тогда К.Воробьев. К сожалению, повесть была опубликована лишь в 1986 году. Сюда же примыкают рассказы, отдельные эпизоды - воспоминания из "Почем в Ракитном радости"и "Всему роду твоему." "Жестокую правду о войне у нас стали рассказывать намного раньше, но К.Воробьев сумел выразить свое, заветное и в чем-то даже глубже, чем те, кто начинал у нас раньше, хотя и не успел выразить все, что выпало ему пережить. Собственно, "воробьевская" правда заключается не только в фактах военного времени, хотя и это является немаловажным обстоятельстом. К тому же, в превосходстве противника в начальном периоде войны и о приказах, столь же иногда бездарных, столь и бесчеловечных,написано у нас немало и до К.Воробьева. Но именно он, по сути дела, смело вводил в текущую литературу не очень "популярную" в те годы тему военнопленных,однако ж еще до появления повести "Крик", еще не зная о существовании и судьбе повести "Это мы, Господи!.", А.Твардовский искренне выразил свою признательность автору за повесть "Убиты под Москвой", в которой, по мнению Твардовского, К.Воробьев сказал тогда новое слово о войне. Подобная поддержка ведущего поэта современности оказалась очень нужной и крайне важной для К.Воробьева, в чем и признавался писатель в своем письме к Твардовскому, где, в частности, есть такие строки: "Дорогой Александр Трифонович! В эти дни смуты и разврата в нашей литературе я испытываю глубокую потребность обратиться к вам вот с этим письмом и сказать вам великое спасибо за вашу глубинную чистоту, мужество, заботу и тревогу за всех тех, кому дорога честь русского писателя и судьба Родины".(62).

В нашей критике и сегодня можно встретить достаточно убедительные и верные суждения о том, что лучшая повесть К.Воробьева "Убиты под Москвой", являясь, по существу, одной из первых в нашей литературе попыток взглянуть на войну и на поведение человека в ней сквозь призму" жесткого" реализма. Конечно, повесть эта написана не только о заградотрядах НКВД, а также о раздавленной вражескими гусеницами роты кремлевских курсантов, но еще и о тех проклятиях, которые в отчаянии посылали Сталину ненадолго переживший роту капитан Рюмин, и даже о вполне понятной зависти командира пехотного полка, который слышал, что у каждого кремлевского курсанта есть винтовка, есть гранаты и бутылки с бензином.Но не только в этом , надо полагать, отличительное слово о войне К.Воробьева. В названной повести высказана собственная, высокая, выстраданная всем сердцем автора правда о войне. Если вглядеться внимательней, то здесь берется, казалось бы, далеко не новая для нашей и мировой литературы военная ситуация: юноша, обманутый военно-патриотической пропагандой, становится частицей терпящей поражение "непобедимой" армии. По своему художественному решению, по глубине затронутых трагических проблем, К.Воробьев, по существу, выступает здесь продолжателем известных батальных традиций Л.Н.Толстого. Действительно, степень многогранного переживания отдельно взятой личности, человека на войне достигается, на наш взгляд, не широтой охвата.событий и даже не философичностью формулировок социальных обобщений, а прежде всего -глубиной раскрытия выявления внутренней сути характера героя. Вспомним, как, с какими чувствами бежит лейтенант Ястребов от врага, оставив свой взвод на верную погибель. Он, Алексей Ястребов,не из худших в том поколении, которое гордилось тем, что именно его бросают под вражеские танки.Он - не худший лейтенант в роте, которая сознавала себя гвардейской - да и была, собственно, ею. Спрашивается: как же мог бежать он, готовый победить или умереть, не отступив ни на шаг перед натиском врага?.Но ведь это снова, если вникнуть, вина, которая выросла из беды.Фактически, безоружные перед вражеской техникой, необстрелянные, не имеющие даже должного теоретического представления о современной им войне, юноши не вынесли ужаса неотвратимой, обреченно нависшей смерти и в первом же бою потеряли свой гвардейский лоск. Более того, потеряв и строй, потеряв командира и подчиненных, потеряв, наконец, веру в собственную непобедимость, начисто забыв "все слова" - и тогда ведь только Ястребов, собравшись с пошатнувшимися духовными силами, одерживает свою неожиданную и первую победу над врагом. Алексей сжигает немецкий танк и сам весь помятый, истерзанный этим танком, навьюченный винтовками погибших бойцов, с пистолетом в кармане и бутылкой с бензином в руке уходит к своим, отступившим ребятам. Давно "подзабытый" нашей литературой образ победителя.Не ослепленный подвигом фанатик, не натренированный воин-профессионал,а просто человек,которого уже нельзя отныне ничем в жизни этой испугать. К ожиданию встречи со своими в сознании Алексея примешивается "безотчетная боязь",причины которой автор не разъясняет,хотя вместе с героем мы это отлично прочувствовали.

Младший лейтенант Воронов из повести "Крик" не успел даже по-настоящему увидеть фронт.И не только потому, что очень мало там пробыл, сколько из-за охватившей его нежданной любви. Подбитый при его личном участии самолет-разведчик - подбитый из противотанкового ружья, пожалуй, такая же мнимая победа, как первый ночной бой курсантской роты капитана Рюмина. Не успев стать ни победителем, ни даже солдатом, "крещенный огнем", Воронов попадает в плен. Чуть позже Сыромуков (повесть "И всему роду твоему .") особо подчеркнет:"В плен попадали, а не сдавались." Воронов , действительно, попадает в плен, раненый одной миной вместе со своим другом

- помкомвзвода Васюковым. Известно, что К.Воробьев, как мы уже отмечали, был одним из немногих писателей, кто стал основательно и настойчиво разрабатывать в литературе тему военнопленных. Точно отметить, что начал, но не успел сказать всего, что задумал, хотя и была еще одна его повесть ("Это мы, Господи!."), всецело посвященная этой теме.

Пожалуй, просто сопоставив повесть "Крик" и вставную, например, новеллу о Светлоголовом в повести "По чем в Ракитном радости", особенно -рассказы о плене, нельзя не заметить, что в названных произведениях у главного героя во всех вещах появляется обязательно существующий только в плену друг - двойник, поэтому Светлоголовый и лейтенант - это как бы, по замыслу автора, один человек,"раздвоенный" автором для того, чтобы обстоятельнее показать становление личности героя, путь его к самому же, что называется, себе. Нам кажется, что именно этот прием использован писателем и при создании образов Воронова и Васкжова, только подобное "раздвоение" сделано здесь по другому принципу. Если Светлоголовый - это несгибаемая воля и чувство ответственности за других, дающее право показывать, что Васюков -стойкий народный характер, трезвый, практичный и во многом бесшабашный одновременно. В первой же части повести Васюков подчеркивает по контрасту "неземную" любовь Воронова, а во второй - в плену, ведь только благодаря ему Воронов остается, в конце концов, живым. Между этими двумя фигурами

- духовной и жизненнй силой - и выявляется лирический герой К.Воробьева, являя собой уникальный и тяжкий опыт, который для всех нас, как верно заметил Ал. Михайлов, "поучителен не особым умением разбираться в сложных социальных противоречиях, а зрелым пониманием долга, беспримерным мужеством, идейной и нравственной стойкостью, патриотизмом, которые прошли испытание жизнью и смертью. Именно этот опыт сообщает огромную значительность поэтическому слову, строке, стихотворению, обращенному к людям. Время показало, что и ныне не исчерпана тема воинского подвига народа, что вторая мировая война остается и , по-видимому, надолго останется предметом художнеческого внимания."(63).

Не потому ли, читая любую из повестей К.Воробьева, испытываешь еще и полную "иллюзию присутствия" автора, ощущение того, что эта, художественно воссозданная реальность, все написанное - до единого слова сказано писателем о своем поколении, о своем личном опыте, о самом себе.Такой достоверности,такого эффекта писатель,конечно, достигает сознательно. А если говорить шире, то любой настоящий художник, конечно же, обобщает, изображает на основании своего личного опыта и опыта других людей, опыта всей окружающей жизни,своего поколения,своего народа. Однако все дело кроется в художественном переживании, в умении воссоздавать реальность этого переживания, которое и должно нести в себе элемент достоверности, правды характера героя и времени. Конечно, К,Воробьеву многое дала судьба, и он поистине умеет обращаться со своим жизненным опытом настолько бережно, отбирая главное, не обходя наиболее конфликтное, больное и острое, раскрывая и поворачивая его так, чтобы созданный им художественный мир при всей его суровости излучал нравственный заряд бодрости и силы, нес ощущение неизбежного торжества жизни над смертью,подчеркивая ее неповторимость и драгоценность.

Великая Отечественная война постепенно становится историей. Но жизнь всегда проверяет человека прошлым. Вот почему в минувшие десятилетия динамичным оказалось художественное исследование человека на войне, на суровых и пороховых полях которой невольно срываются покровы с тех людей, что явились носителями демагогических ценностей, фальшиво-показной порядочности,отчетливо обнажавшиеся в минуты всенародного испытания, "На исходе лет вдруг обнаруживаешь: что и было в твоей жизни, чем можно гордиться и с чем печалиться, это она - война, - признается Виктор Астафьев. - Там, и только там фронтовик - окопник познал подлинную, высокую цену крови и жизни, там, и только там, постиг он величие братства , бескорыстной дружбы и там же воочию убедился, как много среди нас карьеристов, приспособленцев, ворья, демагогов и краснобаев, приспособившихся и живым словом, показным патриотизмом, сочиненным героизмом спасать свою шкуру. Это они потом, после войны, стуча себя в молодецкую грудь кулаком, лезли всюду за благами, за высокими пособиями и льготами, оттирая в сторону, обьедая и обирая солдатских вдов и осиротевших детей. Обирая голодную, обезмужи-чившую и обескровленную русскую деревню, кремлевские правители не знали, чем себя наградить, ублажить и порадовать за столь блистательную победу,от грандиозных потерь которой России и русскому народу так и не дано оправиться. " -И далее писатель заключает:" - В памяти остались те, кто делил с тобой последний кусок хлеба, последнюю цигарку,отдавал свой бинт и освобождал место в окопе, чтобы согреть друг друга иззябшими телами, кто тащил тебя с поля боя, не думая о том, что и сам может погибнуть"(64).

Именно о таких людях и стремится рассказывать В.Астафьев в своих примечательных по манере письма произведениях. Мотив исторической ценности каждого отдельного человека в катаклизме военного лихолетья неизменно и настойчиво звучит в его прозе. Это происходит еще и от того, что писатель обладает способностью наделять своих героев интенсивностью психологических переживаний, тесно связанных с личным опытом. Убедительно воплощая характерные черты участников Великой Отечественной войны, В.Астафьев показывает в этих героях неповторимые и самобытные качества, чем в принципе отличаются произведения писателей-фронтовиков,хотя, разумеется, каждый из них представляет собой индивидуальность с только ей присущей необычностью дарования.

Прозу В.Астафьва можно отнести к автобиографической, несущей в себе особую поэтику, когда " пишут о душе" (65), как метко выразился о подобной манере писателя критик А.Макаров. Примечательно и то, что герои В.Астафьева порой очень развиты именно духовно даже не по возрасту. На то есть и свое объяснение: героев этих учил мудрости страшный опыт войны. Можно, как нам сегодня представляется, сказать: его герои,"ушибленные " катаклизмами времени, постоянно испытывают мучения, соотносимые с переживаниями лучших героев Л.Н.Толстого, а страдания и тревоги за "обнаженную хрупкость" мира восходят к героям Ф.М.Достоевского. Здесь так же зримо проявляется именно русская национальная духовность, отличительным свойством которой является извечный "крестный" путь в поисках божественной справедливости и гармонии мироустройства человеческого бытия по высшим законам Добра и Красоты. Не потому ли, читая новые произведения о Великой Отечественной войне (скажем, В.Астафьева " Прокляты и убиты", В.Гроссмана "Жизнь и судьба", Г.Владимова "Генерал и его армия") еще раз убеждаемся, что минувшая война - это великая трагедия и величайшая героическая история всего нашего народа. И само наше время еще с большей очевидностью выявляет величие народного подвига. Да и последствия этой войны сказываются до сих пор на новых поколениях с ослабевающими, так сказать, биологическими и " духовными" генами.Споры о романе В.Астафьева "Прокляты и убиты" ( выступления Ал. Михайлова, И.Дедкова, И.Есаулова) велись, пожалуй, вокруг глубинного разлада между патриотизмом ( в советском варианте) и христианской совестью, а поэтому можно согласиться с мыслью, что астафьев-ский роман о минувшей войне является у нас первым произведением, написанным с православных позиций и при полном осознан™ трагических коллизий войны. Роман этот затрагивает и во многом ниспровергает устоявшиеся, временем выверенные представления, оспаривая зачастую суровую память войны. Уже само название романа в определенной степени не может не вызывать возражение, несогласие с автором : " убитые" воины по всем статьям и правилам, что называется, не могут считаться для нас "проклятыми". Кем и за что проклинаются эти ребята?. .Да и воевали эти парни, умирали во имя Победы, а не во имя поражения. Вот почему, при заявленной авторской тенденциозности читателя конца XX века не случайно охватывает сомнение в справедливости добытой победы над фашистской Германией. Даже не касаясь в этом отношении чисто "астафьевского" нового видения войны, не очень легко согласиться с намеренной иллюстрацией только и только грубейших промахов высокого начальства нашего, ведущих сраженья с извечной надеждой на русское "авось" да с бездарной организацией бессмысленных атак комиссарами. В.Астафьев, как легко заметить, стремится как бы соединить, с одной стороны, высокую духовность и природную смекалку русского воина, его раздумья о человеке на войне, с другой - с приземленно-низким, бытовом, матерно - отталкивающим фоном. Разумеется, в подобном соединении есть своя правда жестокой войны, и автор имеет нравственное право сказать об этом, однако всенародное чувство величия справедливой войны вряд ли похвально "забывать" при этом и особенно - столь талантливому от природы художнику-фронтовику. В то же время герои В.Астафьева во многом родственны героям В.Некрасова и К.Воробьева, ибо стремятся за счет сознательных уступок и компромиссов сохранить цельность сознания своего, не расщепленного между долгом перед Родиной и личной совестью.

Большой и вполне оправданный интерес вызвал у нас и роман Г.Владимо-ва "Генерал и его армия" - роман о героизме и предательстве, где в качестве героев показаны реальные исторические лица: маршал Жуков, генералы Ватутин, Власов, Гудериан, а также рельефно выписан командарм Кобрисов. В этом романе наиболее наглядно сделана попытка совмещения документального материала с художественным домыслом автора. Качества эти, как известно, были свойственны также и многим нашим произведениям о войне во второй половине XX столетия : к примеру, К.Симонов "Живые и мертвые", Ю.Бондарев "Горячий снег", В.Гроссман "Жизнь и судьба", М.Алексеев "Мой Сталинград" . Примечательно и то, что в романе доминирует нравственный выбор героев, ведется речь о таких важных категориях, как честь, достоинство, свобода, судьба, человек и война, героев, которые ввергнуты в роковой социально-исторический водоворот. Оттого и мысли, и поступки таких героев свидетельствуют (что нашло особенно выражение в произведениях В.Астафьева) о противоестественности участия человека в войне и, хотя герои неизменно ощущают себя частицей защищающегося народа, война как таковая предстает в их сознании как разрушительная, как злая стихия, которую суждено однажды испытать человеку на белом свете. Именно подобная концепция войны предстает перед нами в известных произведениях В.Астафьева ("Звездопад", "Пастух и пастушка", к примеру), а также в романе "Прокляты и убиты". С одной стороны - война как необходимость, когда она несет освободительный характер, с другой - война всегда была и считается в наши дни как противоестественное состояние людей, примириться с чем просто невозможно. Трагедия военного времени не только состоит в том, что погибли десятки миллионов людей, но и в том еще, что остались после окончания этой войны еще больше искалеченных, с надорванными душами современников, которым грозовые события сократили жизнь и лишили их простых и светлых земных радостей. Верно однажды высказался Г.Бакланов : число погибших на войне надо всегда умножать на два.

Огненный шквал войны испепеляет даже саму мечту о возможности человеческого счастья в повести В.Астафьева "Пастух и пастушка", на страницах которой перед нами предстают страшные по - своему трагическому звучанию картины безудержной стихии убийства. Достаточно вспомнить, как, скажем, само снежное поле после кровавой схватки с врагом оказалось все "усеянным" человеческим месивом, и снег вокруг весь пропитался кровью, и когда сам командующий фронтом проезжал на санях, то полозья без конца прыгали на замерших трупах.Всесокрушающую силу войны довелось здесь сполна испытать взводу лейтенанта Бориса Костяева, которому выпало стоять как раз на месте прорыва окруженной группы немецких войск, командование которой, "как под Сталинградом", отказалось принять ультиматум о безоговорочной капитуляции. Здесь особенно запоминается первая часть повести, названная "Бой". Читая ее, мы как бы мыленно становимся непосредственными участниками ожесточенной схватки с гитлеровцами, которая предстает и как реальное событие и одновременно она обретает под пером художника глубоко символический смысл, открывая нам особую философию ужаса войны как таковой. Вот как , к примеру, В.Астафьев описывает начало боя, когда неисчислимые клубы дыма и огненных взрывов зло и остервенело начали рвать "земную и небесную высь, где, казалось, не было и не могло быть ничего живого. Все перемешалось в ночи: рев, стрельба, матюки, крики раненых, дрожь земли, с визгом откаты пушек, которые били теперь и по своим и по немцам." И далее писатель удивительно точно подмечает, что в разгоревшимся сражении уже нет человека в привычном его представлении, и нет людей, а есть одна сплошная, зверовато-обезумевшая "масса из людей", и теперь уже " хлынула на траншею эта масса, смывая разъяренным отчаянием гибели, волнами все сущее вокруг." И, словно в наказанье за озверенье человека на земле, в повести выступает пылающим символом-факелом мифический богатырь-пророк, карающий всех и каждого на этой земле немецкий солдат, безумно и отчаянно сокрушающий как своих, так и противников на своем роковом и последнем пути, тем самым как бы наказывая всех за происходящее человекоубийство,и зовет одновременно каждого из нас вернуться к разуму, к памяти о человеческом нашем предназначении:" Огромный человек, шевеля громадной тенью и развевающимся за спиной факелом, двигался, нет, летел на огненных крыльях к окопу, круша все на своем пути железным ломом. Сыпались люди с разваленными черепами, плыло за карающей силой мясо, кровь, копоть. Тень его металась, то увеличиваясь,то исчезая, он сам, как выходец из преисподней, то разгорался, то темнел, проваливался в геенну огненную."

Повесть В.Астафьева "Пастух и пастушка" является незатухающим и непростительным укором-символом для оставшихся в живых. И подобным, своеобразным этим символом выступает в повести смерть двух невинных старых людей, случайно убитых "пастуха и пастушки", этих "заброшенных сирот в мятущемся мире, не подходящем для тихой старости".

Астафъевский пафос о защите всего мирного и живого на земле от противоестественной, насильственной смерти раскрывается в повести через контрастные сопоставления между жестокостью войны и душевной хрупкостью человека, с личностным сознанием героем скорби своего трагического времени, с проникновенным ощущением светлого чувства любви, красоты и притязательности мирной жизни. Не случайно Борис Костяев после кровавого сражения как бы заново возрождается на короткое мгновение к прежней хизни, вспоминает свое детство, родной дом.Его недолгая и памятная встреча с девушкой Люсей в отбитой из-под немцев деревни высвечивает его простую и одновременно высокую человечность, а сама любовь как естественное и радостное человеческое чувство несет нравственный приговор и откровенный вызов войне. Именно такая, просветляющая, любовь помогает герою глубже понять себя, помогает "нравственно возвышаться"(66), как справедливо подметил А.Макаров, анализируя в целом прозу В.Астафьева. А известный исследователь современной баталистики П.Топер, касаясь повести "Пастух и пастушка", делает еще более углубленный вывод, указывая на нравственно-философское содержание, выраженное как стилевыми особенностями, так и изображением бы-тийно-окопных пластов военной действительности, одновременно и убедительно указывая на следование В.Астафьева традиции Л.Леонова в показе трагедийности времени и постоянной контрастности извечных категорий бытия-:"Повесть Астафьева пронизана обнаженным и контрастный столкновением враждебных сил - Добра и Зла, Света и Мрака, Жизни и Смерти. Это восприятие Великой Отечественной войны - которое мы могли бы назвать леоновским - определяет все построение "сверху донизу".(67).

Поэтика образно - эмоционального и философско - символического повествования определила истоки новаторства лучшей прозы о Великой Отечественной войне, выдвинув на орбиту словесного искусства свежие сюжеты, конфликты и характеры героев, хотя сама эта проза, конечно же,с каждым десятилетием становилась все более суровой. Одновременно неумирающие традиции русской классики углублялись и развивались, прежде всего, обогащаясь новыми разработками темы защиты Отечества, исследованием нравственных родников народного подвига. Само время подтверждало закономерность такой эволюции, потому что "неслыханно - жестокая" правда о войне необходима была еще и для того, чтобы отныне не принижать, не умалять величие героических свершений и духовных изломов наших соотечественников, сумевших достойно принять на свои плечи груз нечеловеческих испытаний и потрясений. Примером тому и достоверным подтверждением могут служить, как нам думается, такие произведения, появившиеся в наше время, как повесть Вяч. Кондратьева "Сашка", Евг. Носова "Усвятские шлемоносцы", В.Богомолова "В кригере",романы В.Гроссмана "Жизнь и судьба", В.Астафьева "Прокляты и убиты", Г.Владимова "Генерал и его армия" и другие новые, не менее значительные по затронутым проблемам произведения. Можно согласиться с интересными выводами Г.Белой о том, что "современная наука о социальной психологии утверждает, что необходимо рассматривать сознание человека во всем объеме его исторических слоев."(67) .Данное положение легко накладывается и на эволюцию русской прозы о войне, когда современные прозаики, открывая новые страницы нашей истории, с завидной пристальностью исследуют момент именно нравственного выбора героя, в их произведениях все больше доминирует интерес к психологии поведения человека в наиболее напряженных ситуациях жизни. И здесь детально описываются не только внешние атрибуты поступков, документально точные событийные подробности, сколько анализируются такие этические понятия, как совесть человека, его гражданские и патриотические чувства, степень личной ответственности за свои поступки перед своим и будущим поколениями, а также не менее терпеливо вынесенная атмосфера драматически сложившихся обстоятельств. Вот почему в последние годы в критике и нашей академической науке, посвященной разговору о военной прозе неоднократно возникали суждения о нравственно - этической преемственности поколений в связи с анализом, скажем, характера лейтенанта Княжко, созданного Ю.Бондаревым в романе "Берег", лейтенанта Пяужнико-ва из романа Б.Васильева "В списках не значился", рядового бойца Сашки из одноименной повести Вяч. Кондратьева. Право же, далеко не простая и не " искуственная" эта задача для писателя: соединить в одном характере военное ожесточение, напряжение всех сил и человечность, высокое человеческое благородство, когда обстоятельства неимоверно жестоки и одновременно трагичны по отношению к герою.

Повесть Вяч.Кондратьева "Сашка" имеет конфликт, всецело сосредоточенный в душе героя, который не может, не задумываясь, сразу расстрелять безоружного немца и таскается с ним повсюду, порой чувствуя себя под угрозой, что вскоре, можнт случиться, расстреляют за все это и его самого. Но та же тема, как уместно припомнить, проходила и в повести В.Быкова "Третья ракета". Вообще же перенесение конфликта из внешней среды во внутренний мир героя характерно почти для всей новой литературы о войне второй половины XX века. Появление таких произведений, как "Третья ракета" В.Быкова и особенно - повести Вяч.Кондратьева "Сашка" были своего рода "вызовом" нашей предидущей прозе, хотя, если вглядеться более внимательно, то ведь и вся наша баталистика в той или иной мере "держится" на художественном осмыслении этических законов жизни и смерти, что также органично вписывается в контекст русской духовной традиции, осваиваемой и нашим старшим поколением писателей: "Злоба, которую во время войны испытывал Ильин ко всем немцам вообще, - пишет К.Симонов в трилогии "Живые и мертвые", - вступала в противоречие с его воспитанием в детстве и юности. Из этого воспитания следовало, что хороших и плохих народов не бывает. А логика войны говорила другое : все немцы плохие, и каждый из них, если ты его не убъешь, сам убъет тебя. Война толкала на злобу ко всем немцам подряд. Но не-емотря на всю злобу, что-то внутри его противилось этому чуству, искало выхода".

Не менее любопытно и отношение к немцам у лейтенанта Ястребова - главного героя повести К.Воробьева "Убиты под Москвой", который " не мог заставить себя думать о них ниначе как о людях". А после того, когда в рукопашной схватке один из курсантов озлобленно убивает врага, то Ястребов на какое-то время испытывает к этому бойцу свою внутреннюю неприязнь.

Сашка из одноименной повести Вяч.Кондратьева, если обратиться еще раз к душевному состоянию этого героя, не может без колебаний взять и расстрелять немца. Этого немца Сашка лично взял в плен и обещал ему сохранить его жизнь.В немецком солдате в столь драматические мгновения также пробуждается уважение и понимание человечности русского паренька. "Впервые за всю службу в армии, за месяц фронта, - повествует Вяч.Кондратьев, - столкнулись у Сашки в отчаянном противоречии привычка подчиняться беспрекословно и страшное сомнение в справедливости и нужности того, что ему приказали. И еще третье есть, что сплелось с остальным: не может он беззащитного убивать. Не может, и все!"

К.Симонов, в свое время одним из первых познакомившись с повестью Вяч. Кондратьева, писал, предваряя ее публикацию : "Не прочитай я "Сашки", мне бы чего-то не хватало не в литературе, а просто - напросто в жизни".(69).

Тема Великой Отечественной войны отнюдь не исчерпывается рассмотренными в настоящей работе произведениями. Более того, автор полностью отдает себе отчет в том, что суждения по ряду мест могут быть и другими, сама же концептуальность наших заключений объясняется тем, что теоретически обобщенных, объединяюще - созидательных обоснований именно современной военной прозы у нас встречается крайне мало, а в имеющихся же сегодня работах, как правило, доминирует обзорно - аннотационный принцип. И хотя у нас поистине уже создан целый "материк", как удачно заметил однажды А.Бочаров, художественной литературы о войне, тем не менее, быть может, только теперь как раз и начинается неизбежно углубленное осознание, нравственное освоение писателями всенародного героизма и беспримерного мужества, величайшей способности к самопожертвованию наших славных соотечественников во имя Победы над захватчиками. К тому же, не иссякает, и, видно, долго еще не иссякнет литература, посвященная Великой Отечественной войне, она всегда будет актуальной и необходимой современнику, ибо поднимает и рассматривает глобально проблемы не только войны, но и нашего мира. Художественная литература способна показывать духовную мощь и красоту нашего воина не только в картинах торжества и победы, но и в воссоздании горя и того скорбного гнева, в котором отражается бессмертие и непобедимость народа. Именно такая литература оригинально и мужественно заявила о себе в начале второй половины нашего столетия. Этот плодотворный импульс воспринимает новое поколение художников слова, родившееся спустя десятилетия после войны : память поколений передает свою эстафету дальше. .Ив этом ряду особой страницей вписывается и литература о войне на афганской земле. Авторами ее, как и старшие братья по перу писатели - фронтовики, в своем большинстве являются непосредственными участниками войны, однако у прозаиков - "афганцев" не было десятилетней дистанции от времени окончания сражения; они сразу начали с показа "кровавых ужасов" "ненужной " нашему народу войны. Новое писательское поколение, конечно же, учитывает опыт старших,поэтому особой страницей вписывается и литература о войне на афганской земле. Эта проза отмечена большой, беспощадной откровенностью в воссоздании минувших, не столь давно отгремевших событий. Достаточно вспомнить таких авторов, как О.Ермаков ( ромаи " Знак зверя" и цикл его "афганских рассказов"), Ф.Ошевнев ( повесть "Да минует и вас чаша сия"), С.Дышев ( повесть "Да воздастся."),В.Хандусь ( повесть "Полковник всегда найдется"), А.Сегинь (рассказ "Жара") и других молодых прозаиков этой генерации. И, конечно, появившаяся проза об "афганской" войне также нуждается в дальнейшем обстоятельном исследовании и анализе. Словом, художественное освоение данной темы у нас только начинается, поэтому произведения эти, как и новейшие течения в современной русской прозе пока еще не составляют историю, их еще ждет вначале оценка литературной критики, а позже, как это и обычно это происходит, они получат в нашем литературоведении научное осмысление. Мы же попытались строить наш разговор, касаясь творчества лишь отдельных авторов, а также на осмыслении движения литературы о Великой Отечественной войне во времени. Можно согласиться с критиком С.Чуп-рининым, который заметил сегодня, что "нам не понять себя, свою эпоху и свою будущность без попытки взглянуть на реальность сквозь призму именно сегодняшней, именно текущей литературы, без выработки собственного отношения к тому, о чем говорят, о чем спорят современные писатели и крити-ки".(70).

Великая Отечественная война - незабываемое время безвозвратных утрат и беспредельного героизма нашего народа. И чем дольше отодвигается это героическое время, тем бережнее и внимательнее вглядываются писатели в события истории, в судьбы людей, сумевших избавить свою Родину от "коричневой" чумы.

Уже не одно десятилетие минуло, как закончилась Великая Отечественная война.С^ако наше желание знать о том, как сражался народ, отстаивая свою свободу и свою землю в смертельной схватке с фашизмом, не утихает до наших дней. Да и сама тема войны явилась судьбой не одного поколения писателей, а память поколений передает свою эстафету дальше."Многолика и сложна правда о войне, - справедливо рассуждает И.К.Кузьмичев в своей книге "Герой и народ", - нелегок и непрост путь к "главной книге о ней, велики эстетические издержки. Но удивления достойно то, что уже сделано на эпическом направлении."(71).

Отгремевшая война принесла не только неизмеримые страдания нашему народу, но и всколыхнула в нем лучшие силы. Вдумчивым художественным исследованием этих физических и духовных сил - крутых "ступеней" к подвигу, ознаменована наша проза о войне, главной особенностью которой является, прежде всего, нравственно - философское осмысление личности, героя на огненном поле сраженья с тем, чтобы нынешние современники, читая испытанные временем произведения, смогли извлечь для себя великие уроки мужества. Естественно, подобного рода осмысление побудило художников слова не только к созданию своего, неповторимого по характеру, героя, но и к поиску во всех прозаических жанрах новой сущности драматического конфликта, элементов сюжета, к изменению всей композиционной архитектоники своих произведений, что, в конечном итоге, и составило позитивные перестройки поэтики, как и саму эволюцию всей русской прозы о Великой Отечественной войне второй половины XX века. Однако наиболее очевидные достижения отмеченного времени, конечно же, вплотную связаны именно с выбором и показом героя с повышенным интересом к мельчайшим психологическим состояниям и переживаниям, который среди крови и хаоса не теряет своей человеческой сущности, своего нравственного облика.

Известна истина о том, что нравственное состояние любого общества обусловлено его памятливостью. Беспримерный в истории человечества Подвиг нашего героического и многострадального народа достоин благодарной и светлой Памяти не только на страницах лучших произведений отечественной литературы, но повседневной Памяти каждого из нас.Исход века своеобразно подсказывает нам подвести некоторые итоги литературных исканий и открытий, и эта предлагаемая сегодня рвбота также нацелена на посильное выполнение данной задачи - подвести итог развитию русской прозы о Великой Отечественной войне в конце XX столетия.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Бочаров С Характеры и обстоятельства. (Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. Образ, метод, характер). - М.,1962; Щербина В. Концепция человека в литературе XX века. М., 1964; Гачев Г. Содержательность художественных форм. - М., 1969; Журавлева А. Проза периода Великой Отечественной войны. - М,, 1969; Лихачев Д. Человек в литературе Древней Руси. -М., 1970; Чалмаев В. Огонь в одежде слова. - М.,1973; Палиевский П. Пути реализма. - М., 1974; Кузнецов Ф. За все в ответе. (Нравственные искания в современной прозе). -М., 1975; Воробьева Н. Принципы историзма в изображении характера. - М.6 1978; Лобанов М. Пути преображения. - М., 1981; Николаев П. Историзм в художественном творчестве и литературоведении. -МГУ, 1983; Ковский В. Литературный процесс бО-х-70-х годов. -М., 1983; Егорова Л. Проблемы инонационального характера в русской романтической прозе. - М., 1986; Оттепель: 1957 -1959: Страницы русской советской литературы . ( Составитель автор "Хроники важнейших событий" С.И.Чупринин). -М., 1990; Храпченко. Творческая индивидуальность и художественное творчество. -СПб., 1996.

2. Буханцов Н.С. Подвиг и память. М.,1995. С.62

3. Буханцов Н.С. На горячей земле. Ростов-на-Дону.,1993,С.58

4. Палиевский П.В. Пути реализма. М.Д974.С.ЗЗ

5. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 13-ти томах. - М.,1953, т.10 с.58

6. Буханцов Н.С. Продолжение подвига. Волгоград., 1984. С.11

7. Верли М. Общее литературоведение. М.,1957. С. 193

8. Баллер Э.А. Преемственность в развитии культуры. М.,1969. С.60

9.Журавлева A.A. Проза периода Великой Отечественной войны. М.Д969.С.93

10. Буханцов Н.С. Волжское притяжение. Волгоград.,1987.С.27

11. Буханцов Н.С. Продолжение подвига. Волгоград.,1984. С.6

12. Буханцов Н.С. Испытание жизнью. М.,1974. С.23

13. Шолохов М.А. Они сражались за Родину. Роман. М.,1995

14. Осипов В.О. Годы, спрятанные в архивах. Документальная повесть. //Роман-газета, февраль, 1995.

15. Бирюков Ф.Г. Художественные открытия Михаила Шолохова. М.,1976. С. 228

16. Петелин В.В.Гуманизм Шолохова. М., 1978, С.360

17. Добренко Евг. Фундаментальный лексикон. // Новый мир, № 2, 1990. С.250

18. Ерофеев В. Поминки по советской литературе. //Литературная газета, 1993,4 июля.

19.Долматовский Евг. От соцреализма до псевдолитературы. //Литературная газета, 1993,28 июля.

20. Буханцов Н.С. Подвиг и память. М.Д995.С.55

21. Белинский В.Г. Соч. в 3-х т., т.2. - М., 1948,С.460.

22. Ершов Л.Ф. Основные тенденции развития современной русской прозы. Жанрово - стилевые поиски советской литературы 70-х годов. М.,1981. С.4

23. Адамович Г.А. Критическая проза. М.,1996. С. 189.

24. Богуславская 3.Б. Леонид Леонов. М., 1967. С.133.

25. Кузьмичев И.К. Герой и народ. М., 1973. СМ.

26. Леонов Л.М. Пирамида.М.,1994. С.4.

27. Литературная Россия. 1993, 24 сентября.

28. Грознова H.A. Творчество Леонида Леонова и традиции русской классической литературы. М.,1982. С.267.

29. Лазарев Л.И. Дух свободы. ( В кн. В.Гроссман "Жизнь и судьба.") М., 1990. С. 669.

30. Эвентов И.С. Спор о позэии и суд истории //Литературная газета, 1988. 9 ноября.

31.ТоперП.М.Радижизниназемле.М., 1985.С.439.

32. Агеносов В.В. В поисках истины. //Сб. научных трудов. М., 1993. С.78.

33. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1967. С.36.

34. Бакланов Г.Я. Имена на обелиске. // Комсомольская правда, 1977.11 марта.

35. Раевская В. Проблема художественной правды в произведениях советской прозы о Великой Отечественной войне. М., 1971; Нельман М. Человек в пространстве и времени войны.// Вопросы литературы, 1981,№ 2; Золотусский И. Очная ставка с памятью. - М., 1983; Лазарев Л. Это наша судьба. Заметки о литературе, посвященной Великой Отечественной войне. - М.,1983.; Анастась-ев Н. Первая мировая война и литература. //Вопросы литературы, 1984,№ 9; Ершов Л. Проблема войны и мира в современной русской прозе. // Русская литература, 1985, № 1; Козлов И. Вечен подвиг народа. Заметки и размышления о литературе, посвященной Великой Отечественной войне.// Вопросы литературы, 1985, № 5; "Литература о войне и начало века".// Сб. статей . - Минск, 1986; Берестовская Д. Героическое и трагическое в современной прозе о Великой Отечественной войне. - //Филологические науки, 1989, № 3; Федорченко С. Народна войне. -М., 1991.

36. Философская энциклопедия, т. 1. М., 1960. С. 350

37. Краткий словарь по этике. М., 1965. С., 60

38. Краткий словарь по эстетике. М., 1963. С.51

39. Философский энциклопедический словарь. М., 1988. С. 9

40. Бочаров А.Г. Человек и война. М., 1973. С. 266

41. Леонов Б.А. Эпос героизма. М., 1973. С.9

42. Гегель Г.В. Эстетика в 4-х т. т.1 М., 1967. С. 205

43. Кузьменко Ю.В. Советская литература вчера, сегодня, завтра. М., 1980. С.21

44. Минакова А.М. Поэтический эпос М. А. Шолохова. М., 1992. С. 6

45. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Позтика. М., 1963. С. 170

46. Потебня A.A. Из записок по теории словесности. Харьков, 1965. С. 80

47. Ковский В.В. Закон единства. Современная литература в масштабе культуры. II Новый мир, № 8,1960.С. 242

48. Горький А.М. Собр. соч., т. 27. С. 254 - 255

49. Гачев Г.Д. Жизнь художественного сознания. М., 1972. С. 5

50. Лосев А.Ф. Проблема символа в реалистическом искусстве. М., 1976. С. 308

51. Оботуров В.А. Степень родства. М., 1977. С. 39

52. Советская Россия, 1994,7 июня.

53. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 20-ти томах. М„ 1960 - 1965, т. 2

54. Бочаров А. Человек и война. М., 1977. С. 23

55. Там же, С. 23

56. Вопросы литературы, 1975, № 1, С. 140

57. Дедков И. А. Василь Быков. М., 1980. С. 25

58. Толстой Л.Н. Поли. собр. соч., М„ 1932, т. 12. С. 41

59. Зарубежная критика о советской литературе 70 - г.г. М., 1976. С. 29 - 30

60. Там же, С. 30

61. Буханцов Н.С. Герой современной многонациональной прозы. М., 1979. С. 19

62. Правда, 1968,31 октября.

63. Михайлов А.А. Портреты. М., 1983, С. 310.

64. Литературная газета, 1991,19 июля.

65. Макаров А.Н. Человек о человеке. М., 1971. С. 4

66. Макаров А.Н. Идущим вослед. М., 1989, С. 73

67. Топер П.М. Ради жизни на земле. М., 1993. С. 519.

68. Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. М., 1983. С.57.

69. Дружба народов, № 2, 1979, С. 5.

70. Чупринин С.И. Настоящее настоящее. М., 1989.СЛ.

71. Кузьмичев И.К.Герой и народ. М., 1973.С.335.

Основные положения диссертации отражены в следующих работах (публикации, кроме монографий, включены в список выборочно):

1. Испытание жизнью. ( Типология жанра русской повести).- М., 1974. ( 7,6 п.л.)

2. Герой современной русской прозы. - М., 1979. ( 3, 5 п.л.)

3.Современная поэзия народов России.( Учебное пособие для старшеклассников) - М., "Просвещение", 1983. (6 п.л.)

4. Продолжение подвига. (Характер воина в современной русской прозе) Волгоград, 1984. (10,4 п.л.)

5. Волжское притяжение. (Размышления о современной военной прозе). Волгоград, 1987 (8,4 п.л.)

6. На горячей земле. (Научно-документальное повествование о Сталинградской битве: свидетельства и судьбы героев). - Ростов - на- Дону, 1993.( 10,75 п.л.)

7. Подвиг и память. - М., 1995.( 6,3 п.л.)

8. Казаки из станицы Кривянской ( Судьбы казаков в войнах России). - М., 1998. (10 п.л.)

9. Чувство нового века.// Литературная Россия, 1969, 19 мая. ( 0, 5 п.л.)

10. Немеркнущие зарницы Победы. // Новые рубежи, 1969, 14 декабря, (0,5 п.л.)

11. Дорогой зрелости.// Октябрь, № 2,1970 (1 п.л.)

12. Чтоб вставали мирные рассветы. //В мире книг, № 11,1971 (0,5 п.л.)

13. Добрый след человечности // В мире книг, № 5,1971 (1 п.л.)

14. Человек и война. // Молодая гвардия, № 7,1971 (1 п.л.)

15. Небо - мой дом // Сибирские огни, № 2, 1972 ( 0,3 п.л.)

16. Твой шаг на земле. // Молодая гвардия, № 11,1993 ( 0,5 п.л.)

17. Наследники ратной славы.// Дон, № 6,1974 (1,5 п. л.)

18. Летописи нашей литературы // Октябрь, № 4, 1975 (0,5 п. л.)

19. Цвет надежды //Волга, № 7,1976 (0,3 п. л.)

20. Свет в душе человеческой II Литературная Россия, 18 февраля (0,5 п.л.)

21. Живая память о войне. // Литературная Россия, 1973, 21 июля (0,5 п.л.)

22. Порыв к добру.// Литературная Россия, 1978, 3 февраля (0,3 п.л.)

23. Биография времени. И "Дон" № 10,1978 (1 п.л.)

24. Годы как вехи.// Литературная Россия, 1978, 3 февраля ( 0, 3 п.л.)

25. Мгновения суровой памяти. // Звезда Востока, 1979, май, (1 п.л.)

26. Слово об Армии. II Литературная Россия, 1979,12 ноября, (0,3 п.л. )

27. В списках живых. // Литературная газета, 1980, 20 февраля.( 0,5 п.л.)

28. Грозовая пора возмужания. И Октябрь, № 3, 1980 ( 1 п.л.)

29. Общение с правдой.// Литературная Россия, 1980, 28 мая, ( 0, 5 п.л.)

30. На переднем крае.// Звезда Востока, № 9,1980 (0,5 п.л.)

31. Древо жизни. // Литературная газета,1980 ,29 октября (0,5 п.л.)

32. Временем испытанный талант ( Предисловие к сборнику избранных произведений о войне Л.М.Леонова), Ярославль, 1980 (1,5 п.л.)

33. Жаркое небо. // Литературная Россия, 1980,14 октября (0,3 п.л.)

34. Цена выбора. II Октябрь, № В, 1980 (0,5 п.л.)

35. Испытание на мужество. // Октябрь, № 9,1981 (0,5 п.л.)

36. Духовное величие героя // Дон, № 6,1981 (1 п. л.)

37. Страницы судьбы народной // Литературная газета, 1982, 17 марта (0,3 п.л.)

38. С доверием к герою. // Правда 1982,27 мая (0,3 п.л.)

39. Крещение огненной стихией // Литературная Россия, 1983, 3 июня ( 0, 5 п.л.)

40. Бессмертие у горы Косматой. // Сборник "Ради жизни", Волгоград, 1986 (1,5 п.л.)

41. Испытание нравственностью // Молодая гвардия, №7,1986. (1 п.л.)

42. Быть нужным людям //Дон, № 6, 1987 (1 п.л.)

43. Высокое мужество (Вступительные статьи к 2-х томнику избранной прозы П.Лебеденко), // Ростов - на - Дону, 1987, (1,5 п.л.)

44. Ответил подвигом бойца.// Литературная Россия, 1988, 7 октября (0,3 п.л.)

45. Характер героя и время // Ашхабад, 1987, № 5 (0,5 п.л.)

46. С думой об Отчизне // Пограничник, 1989, №5(1 п.л.)

47. Негасимая память // Пограничник, 1990, № 6 (1 п.л.)

48. Встреча с Шолоховым И Домашняя газета, 1993, № 10 (0,5 п.л.)

49. Разбудите белую березу // Новое книжное обозрение, 1996, № 9

50. Слово о книге бойцов ( Предисловие к сборнику прозы и стихотворений "Ремесло", авторами которого являются писатели - фронтовики "афганской" войны II - М., 1997 (0,5 п.л.) .-—

Подп. к печ. 15. 04. 1998 г. Объем 2, 75 п. л. Тир. 120 экз.