Смена субцивилизаций и модернизационные волны в культурно-историческом развитии России тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 24.00.01, кандидат культурологии Суворов, Дмитрий Владимирович

Актуальность диссертационного исследования. Теория и история российской культуры стояла и стоит перед проблемой осмысления и научной типологизации российского исторического пути, а также создания прогностической методологии, позволяющей не только объяснять, но и до известной степени предсказывать развитие российской цивилизации. Это актуально, потому что современная Россия находится в состоянии полномасштабной структурной трансформации всех сторон своего цивилизационного и социокультурного существования.

Проблема исторического пути и сущности России как цивилизационного феномена является одной из стержневых и предметообразующих для русской философии. Несмотря на длительную традицию в осмыслении российского исторического пути и судьбы, поисков «русской идеи», способов самоидентификации России, единого и эффективного в современных условиях ответа на эти вопросы нет до сих пор. Более того - многолетняя, длящаяся не один век дискуссия о понимании закономерностей российской историко-культурной эволюции не только далека от разрешения, но и имеет тенденцию к обретению своего рода «второго дыхания; данная тематика обречена ещё долго оставаться актуальной для отечественной науки. Россия вновь ищет способы обновления не только экономики, государственных структур, общественных и политических институтов, но и всей системы ценностей, всех социокультурных основ своего бытия, как и способов жизни российского общества, адекватных реалиям современности. В свете вышесказанного обращение к проблеме исторического пути России, к способам объяснения и типологизации особенностей её культурно-цивилизационного развития и, в связи с этим - к проблематике модернизации России представляются актуальными.

Степень разработанности проблемы. Литература, посвященная проблематике российской историософии, чрезвычайно обширна. Прежде всего, это труды русских философов, создавших традицию осмысления особенностей культурно-исторического пути России (П. Н. Чаадаев, Н. Я. Данилевский, К. Д. Кавелин, Ю. Ф. Самарин, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, И. А. Ильин, С. Н., Е. Н. и Н. С. Трубецкие, Г. П. Федотов, Г. Г. Шпет, В. Ф. Эрн). В советской и современной отечественной литературе эта линия продолжена в трудах таких исследователей, как М. К. Мамардашвили, Г. О. Батищев, М. К. Петров, Э. С. Маркарян, В. В. Налимов, А. Я. Гуревич, А. Д. Сахаров, Л. Н. Гумилёв, Ю. М. Лотман, Д. С. Лихачёв, о. А. В. Мень и другие. Среди историософской и культурологической традиции выявления специфики русского пути развития особо следует выделить спор западников и славянофилов и осмысление его в отечественной философской и культурологической литературе конца XX века, а также в трудах западных исследователей - таких, как Дж. Биллингтон, Ф. Бродель, Ч. Данинг, Н. Дэвис, А. Каппелер. Подключение зарубежных материалов особенно интересно и перспективно в научном отношении, так как зарубежные авторы были в значительной степени свободны от традиционных российских пристрастий и антипатий и в силу этого вносили свежую своеобразную (хотя подчас и дискуссионную) ноту в общую тональность научных высказываний по интересующей нас проблематике.

В литературе, связанной с осмыслением отечественной истории и культуры, особо важными для данного исследования явилась «цивилизационная» и «диалоговая» парадигмы культурологии (представленная в трудах Н. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, П. А. Сорокина, К. Ясперса, М. Бубера, М. М. Бахтина, Л. Н. Гумилёва. М. К. Петрова, А. С. Ахиезера, А. Я. Гуреви-ча, Э. С. Маркаряна. А. И. Арнольдова, И. Н. Ионова, В. М. Межуева, Л. Н. Когана, Н. С. Злобина, М. С. Кагана, В. Е. Давидовича, Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского).

Особый блок литературы связан с анализом феномена модернизации как западными авторами - классическими (К. Маркс, О. Конт, Ч. Кули, Э. Дюркгейм, Ф. Теннис) и современными (Д. Лернер, Ш. Айзенштадт, У. Бек, 3. Бауман, У. Мур, Н. Смелзер, А. Инкелес, Д. Смит, А. Франк, С. Хантингтон, Ф. Кардозо, У. Ростоу, Дж. Гэлбрайт, Ю. Хабермас, А. Тоффлер, Д. Белл, Дж. Пламенатц, Р. Пенок, Э. Гриффис, С. Липсет, Г. Алмонд, Л. Пай, Э. Гидденс), так и отечественными (П. А. Сорокин, Б. С. Ерасов, Ю. Г. Ершов, Л. А. Закс, М. С. Каган, В. Е. Кемеров, Т. X. Керимов, В. И. Копалов, В. А. Лоскутов, В. М. Межуев, Н. Н. Моисеев, В. В. Скоробогацкий, М. Н. Эпштейн, Ю. В. Яко-вец).

Несмотря на разнообразную и обширную литературу по проблеме исторического пути России, многие вопросы остаются без ответа. В частности, таковым является вопрос: можно ли считать российскую культуру целостным и устойчивым образованием, или речь должна идти о различных дискретных российских цивилизациях? В работе «Истоки и смысл русского коммунизма» Н. Н. Бердяев писал: «В истории мы видим пять разных Россий: Россию киевскую. Россию татарского периода, Россию московскую, Россию петровскую, императорскую, и, наконец, новую советскую Россию» [19, с. 7] (впоследствии Бердяев гипотетически предсказал и появление новой, постсоветской России). Следовательно, по Бердяеву, в историко-культурной эволюции России преобладают дискретные характеристики. Если же признаётся цивилизационная дискретность российской культуры и социума, то каким образом соотносится единство и разнообразие русской культуры и истории? Наконец, нет ясности в вопросе связи характеристик цивилизации и процессов модернизации. Вопрос о сути модернизации и особенностях её осуществления тоже требует прояснения.

Все вышеозначенные вопросы и составляют проблемное поле диссертационного исследования.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является историко-культурный путь, пройденный российской цивилизацией. Предметом исследования выступают присущие ей специфические особенности дискретного развития посредством последовательно сменяющих друг друга «исторических организмов» (Н. Данилевский), имеющих разную парадигму эволюции и разную семантику, а также сущность и содержание модернизацион-ных процессов в России: оба эти аспекта научного рассмотрения находятся в тесной связи друг с другом.

Основной целью представленной работы является рассмотрение культурно-исторического развития России как смены субцивилизаций и модерни-зационных волн. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

- выявить цивилизационные особенности России;

- понять взаимосвязь единства и субцивилизационной дискретности в культурно-историческом развитии России;

- проанализировать сущность модернизации как способа обновления культуры и социума, а также типы модернизации;

- на основе выявленной сути модернизации представить исторический путь России как смену домодернизационных и модернизационных эпох;

- рассмотреть исторически сложившиеся субцивилизации как этапы культурно-исторического пути России, а также факторы, влияющие на формирование каждой из них;

- раскрыть динамику модернизации и антимодернизации и воздействие последней на характер развития исторических, цивилизационных и социокультурных ситуаций в России.

Теоретическая основа диссертации определена предметной областью, целью и задачами исследования.

- В определении особенностей русской культуры и исторического пути развития России значимыми явились работы Н. А. Бердяева (в особенности его идея «пяти Россий» и концепция катастрофичности русского пути), Н. Я. Данилевского, Б. П. Вышеславцева, И. А. Ильина, К. Д. Кавелина, Ф. А. Степуна, Е. Трубецкого, Г. П. Федотова, С. JI. Франка;

- В понимании сути исторического процесса наибольшее значение имели труды авторов, разрабатывающих цивилизационные и диалоговые подходы - помимо вышеперечисленных, к ним можно добавить исследования таких авторов, как А. С. Ахиезер, Д. Г. Горин, Н. И. Горин, В. К. Кантор, Д. С. Лихачёв, Ю. М. Лотман, А. А. Нещадин, А. С. Панарин, Г. С. Померанц, Б. А. Успенский, А. Я. Флиер;

- Также большое методологическое значение имели труды, в которых осуществлялась критика узости славянофильства как классиками отечественной философии (В. С. Соловьёв, Н. А. Бердяев, Ф. А. Степун, Г. П. Федотов), так и современными авторами (Л. А. Аннинский, Ю. Г. Ершов, А. Б. Зубов, А. А. Кара-Мурза, В. Е. Кемеров, И. М. Клямкин, В. В. Лапкин, В. А. Лоскутов, В. В. Скоробогацкий, А. И. Уткин, С. В. Цирель, И. Г. Яковенко, А. Л. Янов);

- Существенный вклад в разработку проблемного поля внесли работы культурологов как отечественных (А. И. Арнольдова, А. С. Ахиезера, М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, В. Е. Давидовича, Н. С. Злобина, И. Н. Ионова, М. С. Кагана, Л. Н. Когана, Д. С. Лихачёва, Ю. М. Лотмана, Э. С. Маркаряна. В. М. Межуева, Б. А. Успенского, Л. А. Шумихиной), так и зарубежных (Ф. Боаса, Ф. Брентано, В. Вундта, Дж. Гершковича, К. Гиртца, У. Гуденау, Д. Деннета, Э. Кассирера, К. Клакхона, А. Кребера, Б. Малиновского, Дж. Мел-вила, Дж. Мердока, М. Мид, О. Оттенберга, С. Пинкера, А. Радклифф-Брауна, М. Шелера, Л. Уайта, Й. Хейзинги);

- Особое место в диссертации занимает проблема модернизации. Для её решения наиболее значимыми стали работы Ш. Айзенштадта, 3. Баумана, У. Бека, Н. Вернек Содре, Э. Гидденса, Д. Лернера, Н. Смелзера, С. Хантингтона;

- Понимание современного этапа развития культуры и социума в России опирается на исследования классиков социологической мысли XX века, в работах которых разрабатываются проблемы системной организации социумов (в том числе - цивилизаций): Э. Гидценс, Н. Луман, Р. Мёртон, Т. Пар-сонс, П. Штомпка, а также авторов концепции символического интеракцио-низма (Г. Блумер, Дж. Г. Мид, Т. Партленд, Т. Шибутани).

Методологической основой работы являются:

- дискретно-цивилизационный анализ исторического развития;

- системный подход;

- диалогово-культурологическая парадигма.

Научная новизна диссертации заключается в следующем:

- культурно-историческое развитие России рассматривается в тесном единстве с проблемой модернизации, что позволило выделить в истории России домодернизационные и модернизационные эпохи;

- впервые осуществлена попытка понять культурно-историческое развитие России как смену субцивилизаций, что позволило увидеть и единство, и многообразие (дискретность) российской цивилизации;

- выявлено теоретическое многообразие понимания модернизации и определена специфика модернизационных процессов в культуре и истории России.

Положения, выносимые на защиту:

1). Культурно-историческое развитие России в концепции автора предстаёт как неоднократная радикальная трансформация русского культурно-исторического типа, является дискретным процессом смены субцивилизаций: киевской, «ордынской», московской, петербургской, советской, постсоветской. Между ними - при сохранении основных черт российской цивилизации - наблюдается ситуация частичного разрыва преемственности. Фундаментальную семантику отечественной цивилизации можно определить как сочетание единства и дискретности;

2). Субцивилизации - особые «исторические организации», являющиеся модификациями целостной цивилизации, наиболее крупный сегмент целостной цивилизации, отличающийся пространственно-временной, ценностно-духовной, культурно-материальной и социально-организационной спецификой, позволяющих выделить данный феномен из цивилизации в целом.

3). Историю России можно разделить на два больших этапа: домодерни-зационный (киевская, «ордынская» и московская субцивилизации) и модернизационный (петербургская и советская субцивилизации). Критерием принадлежности той или иной субцивилизации к каждому конкретному этапу служит традиционалистский или посттрадиционалистский характер данной субцивилизации;

4). Модернизация - процесс обновления, охватывающий всю совокупность материальных и духовных факторов человеческого бытия, имеющий характер поступательного позитивного развития, направленного на обогащение и усложнение культуры, социума, человека. Под модернизацией не могут быть понимаемы процессы регенеративного характера, упрощающие и при-митивизирующие социальные структуры и культуру; вместе с тем модерни-зационные процессы, наряду с достижениями, предполагают и потери в разных областях жизни;

5). На протяжении Нового и Новейшего времени все модернизации (в том числе российские) носили вестернизированный характер: поэтому имеет смысл говорить о вестернизации в той или иной степени как о неотъемлемом элементе самого модернизационного феномена в его реалиях последних нескольких столетий. Все состоявшиеся российские модернизации проходили в рамках догоняющего типа культуры и несли в себе характерные черты и матрицу развития последнего. Однако необходимо отнестись к этому факту как к историческому, но не как к абсолютно прогностическому: неизбежную вестернизацию можно рассматривать как фактологическую данность, сознавая, что в дальнейшем (и в принципе) картина может измениться - в «идеальном типе» модернизации вестернизация присутствовать не обязана;

6). В России модернизационный процесс происходит как последовательность волн модернизации - больших социокультурных процессов, находящихся применительно друг к другу в отношениях преемственности и в то же время предполагающих разрывы, отчего весь процесс носит дискретный характер.

Практическая значимость исследования состоит в том, что материалы диссертации, включая содержащиеся в ней теоретические выводы и положения, могут быть использованы в рамках учебного процесса при изучении и преподавании философии, истории Отечества и культурологи в высшей школе. Выводы и фактические данные, содержащиеся в диссертации, могут быть использованы и в ряде других учебных дисциплин гуманитарного характера (политология, социология, конфликтология). Кроме того, результаты данного диссертационного исследования могут иметь общеметодологическое значение для решения и прогнозирования современной социокультурной и политической проблематики.

Практическая апробация научной работы. Основные положения данной работы (в её различных аспектах) были изложены диссертантом на научно-теоретических конференциях (международных и всероссийских):

- научно-практическая конференция «Российская культура на рубеже пространств и времён» (Гуманитарный университет, г. Екатеринбург, 14-15. V. 1998).

- научно-практическая конференция «Экономическая, правовая и духовная культура России на рубеже тысячелетий» (Гуманитарный университет, г. Екатеринбург, 20-21.V. 1999).

- научно-практическая конференция «Ценности и социальные технологии демократического общества XXI века как цель высшего гуманитарного образования» (Гуманитарный университет, г. Екатеринбург, 22-23. V. 2000).

- IV ежегодная научно-практическая конференция «Проблема нового гуманизма в мировом и российском контексте» (Гуманитарный университет, г. Екатеринбург, 17-18.V. 2001).

- V ежегодная научно-практическая конференция «Глобализация: реальность, противоречия, перспективы» (Гуманитарный университет, г. Екатеринбург, 15. V. 2002).

- Международная научно-практическая конференция «Коллизии свободы в постиндустриальном обществе» (Гуманитарный университет, Фонд Фридриха Науманна, г. Екатеринбург, 15-16. V. 2003).

- Международная научно-практическая конференция «Толерантность в условиях цивилизации локальных войн. Тайм-аут или мораторий» (УрГУ, г. Екатеринбург, 22-24.1. 2004).

- VII международная научно-практическая конференция «Информационная эпоха: Мир - Россия - Урал» (Гуманитарный университет, Генеральное консульство США в Екатеринбурге, г. Екатеринбург, 12-13. V. 2004).

- Всероссийская научно-теоретическая конференция «Социальные конфликты в России в XVII-XVIII вв.» (Научно-исследовательский институт гуманитарных дисциплин при правительстве Республики Мордовия, г. Саранск, 18-22.V. 2004).

- Региональная научно-практическая конференция «Гражданская позиция, духовность и патриотизм молодежи - будущее России (Администрация города Тобольска, Комитет по образованию города Тобольска, Тобольский государственный историко-архитектурный музей-заповедник, Тобольская православная духовная семинария, Тобольский государственный педагогический институт им. Д.И.Менделеева, 19. IV. 2005).

- Всероссийская научно-практическая конференция «Великая Война: Великая Победа и Великая Трагедия» (Администрация г. Екатеринбурга, Институт военной истории МО РФ, Центр военных и военно-исторических исследований Гуманитарного университета, УрГПУ, Муниципальный музей Памяти воинов-интернационалистов «Шурави», Свердловская областная общественная организация «Союз офицеров запаса», 23-24. IV, 2005).

- VIII международная научно-практическая конференция «Между прошлым и будущим : социальные отношения, ценности и институты в изменяющейся России» (Гуманитарный университет, г. Екатеринбург, 17-18. . 2005).

Кроме того, работа была обсуждена на заседании кафедры социально-гуманитарных дисциплин Гуманитарного университета. Различные положения данного исследования отражены в 27 публикациях.

Структура диссертации определяется её целями и задачами. Работа состоит из введения, четырёх глав, включающих 12 параграфов, заключения и списка использованных источников и литературы. Содержание работы изложено на 182 страницах. Список литературы содержит 294 наименования.

Эти выводы были во второй половине XX века дополнены и конкретизированы. «Атеизм теологичен» [267, с. 500-501] - заметил А. Глюксман, подчёркивая религиозно-догматический характер коммунистического мышления. «Для марксистов существует лишь одна истина, а потому быть терпимым к инакомыслию они не считают нужным - это .кладёт конец их приятному, но мнимому чувству превосходства» [205, Т. 4. с. 696] - констатировал П. Фейерабенд. М. Хоркхаймер поставил точный диагноз: «модель партии (ленинского типа - Д. С.). по мере реализации стала напоминать секту» [205, Т. 4. с. 568]. Ему вторит JI. Пелликани, назвавший ортодоксальный мар

10 Возникло и нарастало такое положение не в одночасье. Прообраз сталинского неоязычества можно найти уже в богоискательско-богостроительских опытах Горького и Луначарского: последние даже сочинили (в известной школе на Капри) следующий текст «молитвы для рабочих» - «Отче наш, рабочий класс! Да святится имя твоё, да приидет царствие твоё, да будет воля твоя!». Вполне по Бердяеву, квалифицировавшему большевизм как «мессианство с религиозными притязаниями», с трактовкой «пролетариата» как нового избранного народа-Мессию [271, с. 69]. ксизм «разновидностью склеротической светской теологии, жёсткие догмы которой абсолютны и обязательны для верующих» [205, Т. 4. с. 539]. J1. Аль-тюссер, подмечая догматическое окостенение марксизма, назвал его «антигуманизмом» и «антиисторизмом» [205, Т. 4. с. 568], а Р. Гароди назвал действия КПСС «интеллектуальной инквизицией» [205, Т. 4. с. 546]. Г. Маркузе отмечал магический характер советской идеологии [205, Т. 4. с. 571], а «святая святых» коммунистической «науки» - диалектический материализм - квалифицировал как «убогую схоластику и жёсткую теологию» [205, Т. 4. с. 571]: почти идентично - «негативной теократией» - назвал интересующий нас феномен Е. Рашковский [112, с. 60]. Да и сам Сталин, как известно, любил сравнивать ВКП(б) с Орденом меченосцев.

Такое тотальное внедрение неорелигии (причём в своём явно дохристианском и даже добиблейском понимании) было бы невозможным без массированного духовного насилия, по матрице хорошо известных в психологии механизмов - психического заражения и зомбирования (В. Житенев с этого ракурса анализирует «Поднятую целину» М. Шолохова и справедливо показывает характер и поведение Макара Нагульнова как результат целенаправленного и тотального зомбирования) [202, с. 72]. По словам М. Малиа, «никогда ранее в мире «культуры» не бывало ничего столь масштабного и столь тотального. Но эта новая лексика. была жизненно необходима для поддержания власти режима. И потому идеологическая партократия одновременно была логократией: и как таковая она являла единое целое с монополистической структурой новой монолитной системы. Без этих логократических чар система не могла бы функционировать» [151, с. 198-199]. Снова налицо действие теории символического интеракционизма - внедряемые (искусственно) символические формы деформировали поведение макросоциума.

Знаковым явлением сталинской эпохи стал «социалистический реализм», представлявшего из себя чистейшей воды неорелигиозную мифологию. Для нашей темы всё это имеет то значение, что - особенно по сравнению с предыдущей практикой Серебряного века - явственен резкий культурный откат и примитивизация духовной жизни (то есть, опять ярко выраженные антимодернизационные процессы)11. Явление это - не сугубо советское: целый ряд европейских философов XX века (Г. Зиммель, О. Шпенглер, X. Ортега-и-Гассет) констатировали нарастающую пролетаризацию жизни и культуры, подразумевая агрессивное вторжение вкусов и социального заказа «человека-массы») как симптом кризиса европейской цивилизации. Но в советских условиях всё описанное приобретало особенно "гомерические" формы: Г. Киселёв в связи с этим пишет о торжестве псевдокультуры в сталинском социуме [112. с. 59]. В этом была своя этатистская логика - полная монополия данного состояния блокировала механизмы аномии и культурного лага, создавая эффект культурной бесконфликтности (и конструируя новый, типичный именно для советского социума социокод12). Зато в послесталин-ские годы состояние культурной конфликтности и «гибридизация» социума будут нарастать, как снежный ком.

Наконец, последнее. В плане государственном сталинский СССР представлял из себя явление принципиально новое в истории российского этатизма. В 30-е гг. структурировалась идеократическая империя, внешне закамуфлированная под федерацию демократических республик. Сам факт строительства такой государственной структуры означал, во-первых, полный фактический разрыв с марксистской традицией, где декларируется отмирание государства по мере продвижения к коммунизму, и даже с ленинским наследием (с его анархистской установкой по данному вопросу): «коммунизм принял в России форму крайнего этатизма» [112, с. 117]. В противовес Марксу и Ленину Сталин формулирует принципиальную возможность и даже необходимость построения социализма в одной, отдельно взятой стране — при декларативной верности марксизму в целом. А во-вторых, сохраняя на вооруже

11 С. Франк предсказывал резкую примитивизацию и «варваризацию» культуры «новой

России» ещё в 20-е гг. 1")

Правда, это относится исключительно к городской среде; в деревне (и тем более в ГУЛАГе) социокод был принципиально другой, лишённый логократических и идолатриче-ских («культ личности») черт-то есть вновь, и притом искусственно, воспроизводилась ситуация социокультурного раскола. нии главную посылку ленинской модификации Маркса - необходимость мировой революции - Сталин принципиально меняет её содержание. Для Сталина мировая революция понималась только как завоевание мира силами управляемой им коммунистической империи с центром в Москве. То есть, перед нами явление новое и по отношению к ленинской утопии, и по отношению к государственной практике эпохи Романовых. Новизна данного явления проистекает из предельно архаизированного, чуть ли не к реалиям Древнего мира восходящего характера сталинской государственности. Отсюда и резкое изменение официальной идеологии в 30-е гг., когда на смену идеям интернационал-социализма пришли патриотическо-шовинистические идеи, в типично неославянофильском преломлении - квинтэссенцией стали семантическая и текстовая концепция государственного гимна СССР в первом и втором своих вариантах. В этом неославянофильстве культивировались самые одиозные черты славянофильской доктрины - то, что Е. Трубецкой ещё в Серебряном веке квалифицировал как «языческий национализм». Точной констатацией является утверждение А. Зубова, что сталинская идеокра-тия строилась на мимикрии и выхолащивании традиционных русских культурных ценностей [76, с. 226] - при одновременной практике уничтожения таковых в их подлинном виде. В. Лапкин отмечал, что «советский период (имеется в виду описываемый временной отрезок — Д. С.) произвёл многочисленные непоправимые разрушения в культуре, духовности, ментальности, системе ценностей россиян» [76, с. 202]. По мнению Бердяева, сталинский режим «перерождается в своеобразный русский фашизм. Ему присущи все особенности фашизма: тоталитарное государство, государственный капитализм, национализм, вождизм, и, как базис — милитаризированная молодёжь»13 [19, с. 120]. Вряд ли можно считать фашизм примером модернизации (тем более успешной): по словам JI. Волкова, «успешная модернизация вообще невозможна на силовой основе»[227, с. 164]. Справедливо замечание А.

13 Почти дословно этот вердикт повторён у О. Мандельштама.

Зубова - «невозможно говорить об успехе реформ. Сталина, если. в наш дискурс введён элемент аксиологии» [76, с. 250].

Таким образом, можно констатировать следующее. Перед нами уникальный пример противоречивой квази-модернизации, при котором промышленный рывок и выход в новое индустриальное качество и культурная трансформация (эти процессы несомненны) сопровождается системным и комплексным регрессом в большинстве остальных областей социальной, политической, экономической и культурной жизни. Подобное явление беспрецедентно в российской истории и является ярчайшим свидетельством того, как объективные негативные факторы в сочетании с субъективной волей исторической личности могут породить «зигзаг истории».

Характерно, что в ряде публикаций весь вышеописанный период (с 1917 года) определяется как «революционно-деформационная модернизация» [207, с. 63]. Здесь чрезвычайно точно подмечен «революционно-деформационный» - то есть, деструктивный - характер всего происходящего, матрица развития раннесоветского общества как принципиального разрыва исторической преемственности (явление, общее для всех смен субцивилизаций в России) и тотальной деформации макросоциума. При этом на уровне тактическом коэффициент полезного действия подобного режима может оказаться (на достаточно кратковременном временном отрезке) весьма высоким - в способности к сверхмобилизации, что и показала Вторая мировая война. Но в плане стратегическом, на достаточно протяжённых исторических дистанциях - даже в пределах тех нескольких десятилетий, которые история отвела советскому периоду отечественной цивилизации - тоталитарная модель неотвратимо должна была проявить свои деструктивные, энтропирующие качества - что и произойдёт в самой близкой исторической перспективе. Начало этих процессов падает на стык 40-50-х гг.

2: Кризис, последняя волна модернизации, крах субцивилизации.

Послесталинская эпоха - едва ли не самая парадоксальная за всё историческое прошлое России, её трактовка по сей день вызывает наибольшее количество разночтений. Дж. Хоскинг чётко объясняет вполне реальные причины происшедшего: «стало меняться само тоталитарное общество, причём не в результате давления извне, но вследствие своих собственных внутренних противоречий» [265, с. 313] - такой сценарий развития событий в СССР предсказал ещё в 30-е гг. XX в. итальянский политолог П. Убальди (он же прорицал и о «летальном исходе» системы как о финале подобной метаморфозы). Причины, приведшие к необходимости радикальных перемен в СССР, также точно определены Хоскингом: «В последние годы жизни Сталина тоталитаризм достиг тех пределов, за которыми он уже не мог существовать, не подрывая при этом социальных связей общества» [265, с. 313].

Таким образом, вопрос о тех или иных изменениях к середине 50-х гг. стал для советской системы проблемой дня. Спецификой же всего рассматриваемого периода является то, что эти (абсолютно неизбежные) изменения приобрели характер серии антитоталитарных реформ с весьма специфической матрицей развития последних. Реформ, которые можно охарактеризовать как целенаправленную попытку полномасштабной модернизации страны (пятая волна) - совершенно непохожей на сталинские индустриализаци-онные проекты именно в силу их принципиальной распространённости на все без исключения стороны социальной и духовной жизни Советского Союза. Что породило фактор данного реформационного движения?

Середина века - время «второй информационной революции», время рождения и кристаллизации «постиндустриального» («информационного») общества. Игнорировать данную реальность в СССР становилось всё труднее: если в 40-е гг. можно ещё было, к примеру, устраивать гонения на кибернетику как «лженауку», то эпоха «холодной войны» (в её ядерной ипостаси) неотвратимо поставила диагноз: без новых информационных технологий не только победы, но даже элементарного паритета в данной области достичь невозможно. Поэтому для руководителей СССР на том историческом этапе было отчётливо ясно - без пересмотра собственного отношения к современным информационным реалиям обойтись не удастся (опять инициация реформ под давлением извне!). Обойтись минимальными «декоративными» поправками, совершить «косметический ремонт» существующей структуры без его капитальной трансформации практически оказалось невозможно.

Во-первых - потому, что, принимая идущие извне информационные потоки, советское общество невольно принимало и те, которые не соответствовали нормам и логике тоталитарной системы (в частности - культурные «ме-мы» сопредельных миров), которые отследить соответствующие структуры безопасности были просто не в состоянии, а это грозило и различными формами культурного конфликта (которые, как увидим, не заставили себя ждать), и утерей саморегуляции, целедостижения и удержания ценностного образца системы, и потенцией к возникновению химерических структур в культурной стратификации, и, наконец, непредсказуемыми реакциями на «культурный дискомфорт». Во-вторых, потому, что СССР - как и любое государственное и, шире, социальное образование - был, по определению, открытой системой (требующей получения информационной «подпитки» извне): без этой «подпитки» система - по неумолимым законам кибернетики -должна была просто энтропировать. Парадокс в том, что, по определению А. Кара-Мурзы, «информационное общество. невозможно без либеральных прав и свобод» [76, с. 381]; а приток свежей информации для тоталитарной системы (по природе последней) столь же губителен - следовательно, эволюция в любом направлении в данном случае одинаково чревата нарастанием разрушительных тенденций (к тому же - если вспомнить теорию Н. Лу-мана - данная ситуация создавала потенцию к непредсказуемому изменению характера коммуникативной самореференции системы). В-третьих, как уже отмечалось, согласно теории И. Пригожина - И. Стенгерс, даже малые флуктуации в состоянии реально трансформировать любую макроструктуру (причём в непредсказуемом направлении). Суммируя сказанное, можно констатировать: перед власть придержащими в СССР фактически не было выбора -начинать или не начинать реформы. Вопрос состоял только в том, какой именно вектор приобретут перемены и что будет их результатом — стабилизация системы, трансформация её в нечто новое или её энтропия и коллапси-рование.

Как известно, именно последний, самый неоптимальный результат и имел место быть. Об этом, а также о внутреннем содержании и ходе реформ необходимо сказать особо.

Представляется, что серию реформ 50-80-х гг. можно трактовать как незаконченную и многократно прерванную волну модернизации (по нашей схеме - пятую) - поскольку, в отличие от сталинской практики, речь идёт о мероприятиях, направленных на комплексное обновление всех или большинства сторон социальной и духовной жизни. Эти мероприятия имели общий семантический абрис, общую направленность, общую сверхзадачу, общие просчёты и, если можно так выразиться, общую биографию - в смысле определённой трафаретной матричности своего развития. Конкретно речь пойдёт о четырёх состоявшихся и одном несостоявшемся, «виртуальном» проекте, взаимно дополнявшим друг друга и составившими историю несостоявшейся советской модернизации. Это: проект JI. Берии («виртуальный»), проект Н. Хрущёва, проект А. Косыгина, проект Ю. Андропова и проект М. Горбачёва. Последний необходимо выделить в отдельную статью разговора, поскольку у данного проекта была особая судьба; предыдущие же четыре проекта сущно-стно и событийно однородны, поэтому имеет смысл рассмотреть их в качестве единого феномена.

А). Проектам JI. Берии, Н. Хрущёва, А. Косыгина и Ю. Андропова свойственны общие черты, которые можно сгруппировать по следующим параметрам:

-все они носили ярко выраженный прагматический характер. Учитывая крайнюю идеократическую направленность всей советской системы, это был несомненный шаг навстречу современной реальности, попытка выйти из средневеково-схоластической «эйкумены» тоталитаризма;

-все они - декларативно или «между строк» - презентовались как некая форма «возвращения» к «правильным истокам» после некоего ошибочного «зигзага истории». Общая идеологическая тональность (единственно возможная в тех условиях и фактологически совершенно лживая) - «возвращение к Ленину» как к своеобразной ценностной аксиоме и «пункту Альфа». Наиболее ярко этот идеологический ход озвучен Хрущёвым (и стал отправной точкой для всей «оттепельной» культуры), более сдержанно - у Андропова (но в той же тональности - ленинизм как «творческий марксизм», против окостеневшей догматики), совсем приглушённо - у Косыгина (в данном случае за основу берётся «поздний» Ленин эпохи НЭП). Все предшествующие реформистским проектам политические и экономические практики оцениваются негативно. Сама по себе стратегия «возврата» как позитивной ценности имеет глубокие корни в отечественном «коллективном бессознательном» («раньше» - значит «исконнее», в прошлом - наши корни), мифологии («золотой век» во всех мифах мира - всегда вчера) и даже в общечеловеческих особенностях психики (прошедшее субъективно кажется лучше настоящего); кроме того, снова можно вспомнить о теории Лотмана-Успенского о «регенерациях». Особенностью в данном случае является то, что «возврат» был реальным - только не к Ленину, а к реалиям эпохи третьей волны модернизации и, шире, к мировой практике 1-й половины XX века, с уровня которой и начался почти полувековой культурологический разрыв России;

-все реформационные проекты в той или иной степени были сущностью или знаково «прозападными», «вестернизированными». Общеизвестны символические программные «жесты» Хрущёва-политика в 50-е гг., общеизвестен также откровенно западнический имидж, который создавал себе как правителю Андропов (и на Западе его воспринимали именно через эту образную призму). Но и вне символической стороны дела общий вектор направленности кардинальных шагов реформаторов имел безусловный уклон в сторону нормализации отношения с окружающим миром, выхода из «изгойского» состояния, нахождения обоюдоприемлемых форм сосуществования. Во всяком случае, системой можно считать определённые «проевропейские», антиизоляционистские шаги всех без исключения реформаторов 50-80-х гг. на первом этапе своей деятельности (старт в этом почине успел задать JI. Берия);

-все проекты реформаторов так или иначе расширяли в стране поле свободы; это - главный модернизационный фактор и главный вклад данных проектов в позитивное развитие России. Это одновременно - самый «больной» пункт всего происходившего, ибо, как увидим, именно здесь реформаторов поджидало наибольшее число препятствий (в том числе субъективных). В случае с Хрущёвым либерализация - пусть частичная -общеизвестна: но и прочие проекты в тех или иных своих чертах демонстрируют ту же направленность. В рамках всех без исключения реформаторских проектов того времени присутствовал элемент экономической либерализации (в проекте Косыгина он - основная составляющая), что — в силу имманентно присущей культуре системности, внутреннему единству, принципу эмерд-жентности - неизбежно приводило к прорыву либеральных тенденций и в другие сферы жизни. Прямым следствием данной тенденции явилось структурирование новой («постсталинской», «оттепельной») духовно-художественной культуры СССР последней трети XX века, мощно вспоенной либеральным настроем и в дальнейшем сыгравшей в трансформации социокультурного облика страны роль, идентичную культуре Золотого и Серебряного веков. Результатом данного процесса стало почти неузнаваемое изменение цивилизационного состояния СССР к рубежу 80-х гг.;

-слабостью и даже трагедией всех без исключения советских реформаци-онных проектов 2-й половины XX века стала их принципиальная половинчатость. Во-первых, давала знать о себе системная инерционность советской субцивилизации (прямо по модели П. Штомпки) - что, в свою очередь, давало эффект в полном соответствии с «теорией структурации» Э. Гидденса: омертвевшая структура задавала матрицу социального действия даже вопреки индивидуальной воле руководителей. Во-вторых, для каждого из реформаторов существовала определённая «зона табу», которую реформаторы очерчивали себе сами, фактически осуществляя в практической деятельности жёсткую внутреннюю самоцензуру. В частности, таковой была для всех реформистских правителей коммунистическая идея, и - шире - идеологическая сфера. Во внешнеполитической области данная ситуация приводила к постоянному подпитыванию «холодной войны», во внутриполитической - ограничивала поле реформизма и приводила к консервации и даже реанимации наиболее одиозных элементов тоталитарной практики, казалось, уже прёодолённых в ходе реформ. В-третьих, сам ход реформ в результате сохранения подобных идеологических «заповедных полей» приобретал однобокий и даже гротескный характер — даже вне зависимости от факторов личностного характера (как в случае с Хрущёвым), поскольку, сохраняя в неприкосновенности сакральную идею коммунизма и всё, что с ней связано, реформаторы неизбежно пытались совершить принципиально невозможное - соединить элементы, используя терминологию К. Поппера, открытого и закрытого обществ. В духовной области это приводило к всплескам антилиберализма (а то и прямого насилия) в экономической же области реформистские проекты, как в каменную стену, упирались в невозможность совместить логику рыночной экономики с жёсткими идеологическими рамками «социалистической системы». В-четвёртых, постоянная константа к сохранению «идеологической чистоты» объективно преграждала реформаторам путь к своевременному практическому использованию современных научных идей и разработок -поскольку последние автоматически попадали под рубрику «буржуазных», «идеологически чуждых» - и неизбежно приводила к реанимации «догоняющего культурного типа», в котором, вследствие политики «железного занавеса», снова закономерно оказался Советский Союз, начиная с 30-х гг., и более того - к тенденции общекультурного (в частности - информационного) отставания от развитых центров;

-наконец, все без исключения реформаторские проекты 50-80-х гг. можно (по А. Тойнби) определить как «абортивные». Каждый из них по тем или иным причинам (из которых главная - вышеупомянутая двойственность и половинчатость характера реформ) оказался оборванным. Во всех случаях за реформами следовали контрреформы, хотя бы частично нивелирующие эффект от предыдущих перемен. Более того: вторая половина правления самих реформаторов зачастую демонстрировала настолько резкие формы «отката», что во многом обесценивала их собственные предыдущие усилия. Перед нами — едва ли не демонстративное действие многократно цитированного принципа «архаической регенерации». При этом стопроцентно перечеркнуть эффект от каждой начатой и «полупроведённой» реформы не удалось (более того — либерализация, пусть половинчатая, приобрела собственную инерционность). В результате каждая последующая «регенерация» выглядела всё более и более гротескно: вернуться во вчерашний день не удавалось, а заявка на подобную «виртуальность» - тем не менее - делалась. Как следствие — утеря уже к 70-м гг. исторического смысла и духовных основ существования советской системы (а в 80-е гг. этот процесс приобретёт характер тотальный и абсолютно деструктивный по отношению к самим экзистенциальным основам советской субцивилизации).

Таким образом, можно резюмировать: в доперестроечный период полноценная модернизация не состоялась. В этом - отличие ситуации 2-й половины XX века от петербургского, досоветского периода: в досоветский период все три модернизации в основных чертах всё же состоялись, были доведены если не до логического конца, то, по крайней мере, до тех своих пределов, которые позволяют считать проведение той или иной акции выполненной хотя бы в основной своей программе. Причиной краха романовской государственности можно как раз считать определённую «абортивность» последней волны модернизации, что вовсе не было фатальным. В случае с незавершённой модернизацией 2-й половины XX в. вопрос сложнее: исторический шанс у поздних советских «модернизаторов», безусловно, был - пойти до конца и пожертвовать идео- и логократией во имя прагматизма. Но этот решающий шаг не был сделан никем из авторов и реализаторов каждого реформистского проекта, что в исторической перспективе оказалось роковым.

Здесь необходимо сделать существенную оговорку. Как известно в теории систем, все системы (к которым относятся и государства, и цивилизации) подразделяются на дискретные, жёсткие и централизованные. Первые состоят из не слишком сильно связанных между собой элементов, объединённых общим отношением к окружающей среде. Вторые, напротив, предельно хо-листичны (общее превалирует над единичным), и элементы в них настолько жёстко сопряжены, что разрушение или деструкция одного из них может уничтожить всю систему. Третьи же содержат одно основное звено, которое организационно (но не обязательно в плане местоположения) находится в центре системы и связывает все остальные звенья. Жизнеспособность любой системы определяется её способностью гибко реагировать на внешние вызовы и воздействия. Кроме того, в кибернетике и менеджменте известна модель «куб Говарда», представляющая из себя следующую графическую схему:

А - степень сложности; В - степень динамики; С - степень неопределённости; D - степень конфликтности среды.

Если применить данную модель к советской субцивилизации в целом и под этим углом сравнить её с предыдущим, петербургским периодом отечественной истории, можно сделать вывод: способность к адекватному гибкому реагированию на внешние воздействия у петербургской России была на порядок выше (хотя тоже далеко от идеала - иначе не было бы Смуты-2). Советскую систему можно характеризовать как супержёсткую, сверхригидную14 - с соответствующим футурологическим прогнозом. При таком положении неспособность реформаторов 2-й половины века к радикальному перетрансформированию системы является уже не личной или политической слабостью каждого из них, но чем-то большим: сами исходные данные и способы функционирования советской системы не позволяли реформаторам совершать шаги сверх определённой, строго очерченной нормы, за которой неизбежно вставал вопрос: выдержит ли в принципе система дальнейшие «флуктуации» или результатом последних будет уже не трансформация, а деструкция системы?

Это не значит, что данная модель была принципиально переформируема. Из этого следует, что любой руководитель, желавший провести в СССР радикальную и комплексную перестройку, должен был уже «на старте» отдавать себе отчёт о том, что для успеха планируемого мероприятия необходимо было изначально ставить задачу сущностного цивилизационного изменения системы, ибо в своём фундаментальном, «матричном» варианте она не сможет стать достаточно пластичной даже для поддержания своей жизнеспособности (и не даст ни одному реформатору преодолеть собственный «порог ригидности») и, следовательно, первые же серьёзные внешние (в кибернетическом смысле) вызовы окажутся для неё фатальными. Примечательно, что уже в конце 60-х гг. этот вывод сделал в своих прогнозах известный диссидент А. Амальрик (он даже с достаточной степенью точности предсказал примерную дату крушения СССР - стык 80-90-х гг.). Вопрос, следовательно, стоял таким образом: модернизация (абсолютно необходимая и даже неизбежная) должна была пройти не в реформистских, а в революционных фор

14 Е. Стариков и Н. Эйдельман считают сверхригидность (и вытекающую отсюда социальную «ломкость) чертой, имманентно присущей всем системам, восходящим к «азиатскому способу производства»[227, с. 37] мах — иначе системный крах (то есть опять-таки революция, только неконтролируемая и от этого неизбежно катастрофичная) становится данностью.

У вышесказанного есть и духовный аспект: он явственно имеет две стороны. Во-первых, чуть ли не кардинальным вопросом русской классической философии был вопрос о цивилизационной сущности России. Хрестоматией стала констатация Н. Бердяева — «Россия не может остаться только Востоком и не должна сделаться только Западом. Миссия России быть Востоко-Западом, соединительницей двух миров» [22, с. 524]'. Об этом же в наши дни - в приводимых выше словах В. Лоскутова: «Исторический мир России — это мир разно-стояния; он притягивает и одновременно отталкивает от себя иные миры, призывает человека к миротворчеству и преграждает ему путь» [75, с. 12]. Из этих констатаций явственно следует максима - невозможно сегодня проводить в России что-либо, не учитывая цивилизационных реалий и не определясь самим в своих симпатиях и антипатиях на этот счёт. Истиной можно считать слова В. Лоскутова о том, что «Восток и Запад - «своё-иное» российской истории» [75, с. 12] - то есть, невозможность игнорировать в своей практической деятельности те или иные аспекты внутреннего порядка российского (или советского) бытия. Сама формулировка В. Лоскутова указывает на то, что «западная» цивилизационная составляющая для России столь же имманентна, как и «восточная» - хотя бы в силу генезиса отечественной цивилизации (на это обращали внимания и В. Соловьёв, и М. Мамардашвили), а в XX веке — и в силу невозможности игнорировать как последствия петербургской эпохи (когда Россия всё же была «европейской державой»), так и вышеописанных «постиндустриальных» мировых реалий. (Д. Лихачёв, как помним, считал «западную» составляющую даже более имманентной для России!). Между тем все «доперестроечные», постсталинские «модернизаторы» так и не смогли преодолеть психологический и идеологический «антизападный» барьер, в своих фундаментальных внутренних посылках (и в своём индивидуальном и корпоративном подсознании) остались в плену уродливого «советизированного» славянофильства - тем самым существенно щественно подрывая собственные позиции (хотя бы потому, что «антизападный» пафос был неотъемлемой чертой противников реформ и модернизаций на всём протяжении «позднего коммунизма», подготовляя переход неокоммунистов на откровенно шовинистическую платформу) и ограничивая свой «ресурс манёвра».

Во-вторых, послесталинские реформаторы - с типично «марксистским» пренебрежением к духовной сфере и к способности культуры развиваться самостоятельно - не придали значения факту, буквально лежащему на поверхности (и без учёта которого невозможно ни понять, ни объяснить практически ничего в судьбах советской субцивилизации): утрату большинством населения СССР духовных основ и смысла происходящего [202, с. 137]. Для того, чтобы убедиться в том, насколько эта проблема была болезненна тогда, достаточно внимательно ознакомиться с анекдотной культурой того времени, а также с некоторыми наиболее «андерграундными» пластами позднесовет-ского фольклора: как говорили в средние века, «глас народа - глас Божий». Непонимание и нежелание понять симптомы (а тем более причины) нарастающего духовного кризиса, деструкции смысловых основ жизни было показателем полного разрыва коммуникативных и эмотивных связей элиты с «электоратом», во многом обусловившего не только «абортивность» реформ, но и растерянность модернизаторов перед реальной динамикой социокультурных процессов в СССР (и реакцией населения на все их усилия). Стоит прислушаться к известным словам о. Антония Блума: первородный грех — это потеря контакта с собственной глубиной [76, с. 137] (и именно это грехопадение - как следствие коммунистических экспериментов с культурой и психикой миллионов - стало уделом чуть ли не всего «советского народа»15, что неотвратимо вело к духовной энтропии).

Б). Всё сказанное прямо и непосредственно относится и к последней, самой масштабной и глубокой попытке модернизации в СССР — проекту

15 Клинически точная «кардиограмма» духовного состояния позднесоветского микро- и макросоциума дана (и точно по прогнозу о. А. Блума!) в пьесе А. Вампилова «Утиная охота».

Горбачёва. Но здесь есть несколько специфичных моментов, на которых следует остановиться.

Во-первых. Безусловно, горбачёвский проект был самым радикальным за всю 2-ю половину XX века в Советском Союзе - как по широте и глубине затронутых им сфер, так и по готовности лидера пойти предельно далеко, гораздо дальше всех своих предшественников. Это с внешней стороны, в частности, выразилось в том знаменательном факте, что горбачёвский проект был единственным из всего ряда подобных проектов, который не имел характерного ретроспективного «пиара», был даже на уровне символическом обращён в будущее. Знаково это сказалось на присутствии знаменитого и очень русского лозунга «ускорения» (чуть ли не классическое проявление феномена догоняющего типа культуры - почти полная калька с петровского стремления всё успеть за одну жизнь), но, тем не менее, отнюдь не ретроспективного. При этом все вышеперечисленные черты, типичные для реформизма предшествующей Горбачёву эпохи, так или иначе присутствовали в горбачёвской практике, и это придаёт его проекту черты крайней неоднозначности - динамичные и прагматические черты сочетаются в нём с элементами некоей романтической маниловщины по отношению к коммунистической идеологии, что сыграло в его судьбе роль исключительно негативную.

Второе. Несмотря на то, что в ряде публикаций реформы 80-х гг. (объединяя с реформами уже постсоветского периода) квалифицируют как «зрелый модернизационный процесс» [207, с. 63], представляется, что такое определение интересующих нас процессов страдает неоправданным оптимизмом - на самом деле гораздо ближе к реальному положению А. Тоффлер, констатировавший: «Советский Союз. погрузился в состояние почти хаотических изменений» [111, с. 350]. Причины именно данной хаотичности (последней хватало и у Хрущёва) лежат на поверхности - объективное развитие политических и социокультурных событий уже с 1986 г. явно опережало и темп реформ, и саму матрицу последних (изменения предполагались радикальные, но всё же - в рамках прежней системы), и - главное - сказывались характеристики психологического ресурса реформаторов, их готовности и способности сделать последний и решительный шаг. Горбачёв чуть ли не дословно повторил фатальные ошибки Николая II и оказался позади событий — самая катастрофическая ситуация для любого лидера, а для реформатора вдвойне. Кроме того, горбачёвские реформы несли в себе тот же внутренний надлом, что и третья волна модернизации в Российской империи (но в многократно большей степени) - они безнадёжно запаздывали.

Третье. Даже поверхностный анализ социокультурной ситуации в «перестроечном» СССР показывает: вновь, как и после Смутного времени, имели место все вышеперечисленные виды культурных конфликтов: аномия, культурный лаг, конфликт социокодов и «чуждое влияние». Последнее было особенно болезненным в силу подчёркнутого изоляционизма сталинской государственно-культурной модели, из-за чего любое инокультурное воздействие воспринималось как что-то совершенно экстраординарное и сразу активно деструктировало статус-кво в самых разных своих проявлениях (прежде всего, что самое главное - в аксиологической сфере). За годы пятой волны модернизации этот момент - в силу ослабления изоляционизма и вторжения «западных» по генезису «мемов» - многократно усилился и тотально деформировал традиционные «советские» ценности; последние, как оказалось, могли существовать и самовоспроизводиться только в культурном вакууме — как и в средневековой Московии. Точно по констатации Б. Малиновского: старые ценности при контакте с «чужими» испаряются, новые усваиваются искажённо или не усваиваются вообще, возникает некая аксиологическая «химера». Причём «чуждым влиянием» оказывались для советской субцивилизации не только «импортные», но и собственные забытые феномены петербургской эпохи16. Этот же момент необходимо провоцировал и противоречия в системе социокодов - поскольку механизмы передачи ненаследственной информации» «советских» и «несоветских» ценностей не

16 Показательный пример: когда на излёте перестройки началась официальная публикация произведений поэтов Серебряного века, на страницах «Правды» всерьёз обсуждалась проблема - можно ли допустить такие публикации, не рухнет ли от этого СССР? Спустя полтора года СССР на самом деле рухнул. венной информации» «советских» и «несоветских» ценностей не могли не только совпасть, но и ужиться друг с другом (как следствие - ни о какой «конгруэнтности смысловой перспективы» в таких условиях говорить не приходилось). Культурный лаг неотвратимо и неизбежно возникал как из-за разрыва материального уровня жизни в СССР с «мировым уровнем», так и в силу описанных выше деструктивных процессов в духовной жизни страны, подогреваемых к тому же подчёркнутым равнодушием и даже негативизмом официоза к проблемам психологического порядка - в частности, к мотиваци-онным моментам. Наконец, аномия была угрожающей реальностью с момента, как минимум, смерти Сталина (крах тоталитарной идолатрии и — шире -всей неоязыческой культуры 30-40-х гг.) и стремительно нарастала в эпоху «застоя» (крушение последнего краеугольного камня советской цивилизаци-онной идентичности - ленинского мифа и веры в коммунизм). Используя понятийный аппарат Н. Лумана, коммуникативная самореференция системы менялась стремительно, и не в оптимальную для официоза сторону. Не замечать этого момента как определяющего в понимании и прогнозировании происходящего и ближайшего будущего было смертельно опасно для судеб всей субцивилизации: но именно таковая реакция и имела место не только у Горбачёва, но и у большинства принимавших решения в те годы.

Четвёртое. Спецификой момента было то, что никогда ещё за всю 2-ю половину века массовая психология не готова была поддержать самые радикальные шаги на пути к полной трансформации и даже замене системы. Причина - вышеописанная утеря большинством населения страны духовных основ и самого смысла существования статус-кво, разочарование и неудовлетворённость условиями жизни, внутренней пустотой, возникшей после девальвации советской мифологии. Советская система сама подготовила такой финал, разрушив в 20-30-е гг. и без того подгнившие традиционные для России духовные основания, создав взамен не отличавшуюся особой прочностью неоязыческую систему (последняя стала разрушаться фактически сразу ч же после смерти Сталина) и затем полностью дискредитировав эту систему неуклюжими попытками создать новые, ещё более смехотворные «культы личностей» (особенно в брежневскую эпоху). Вновь вспоминая Т. Парсонса, и целеполагание, и удержание ценностного образца и системы, и механизмы её саморегуляции к данному историческому этапу были безнадёжно утрачены. Причём данное обстоятельство в конкретных условиях начавшейся горбачёвской реформы неожиданно могло сыграть позитивную роль, поскольку у процесса реформ неожиданно оказалось беспрецедентно много сторонников, готовых поддержать перемены просто из неприязни к советскому «вчерашнему дню» (слова из песни Виктора Цоя «Мы ждём перемен» были тогда своего рода эмблемой времени) и даже к характерным для СССР символическим формам (вновь символический интеракционизм!). При этом, возвращаясь к реалиям конца XX века и вновь вспоминая классификацию пластов культуры Ильина-Панарина-Ахиезера, можно констатировать, во-первых, невероятную, беспрецедентную для России вообще тягу к либерализму (субъективно понимаемому); во-вторых, резчайший всплеск гибридных культурных форм (типа вышеописанного «соборно-либерального» кентавра, и нынче являющимся причудливым символом современной российской социокультурной жизни).

Ещё одной трагедией Горбачёва стало то, что он не только не смог уловить дух времени и стать во главе авангардных социальных сил, но и не почувствовал «ритмы времени. В той стилистике, в какой собирался проводить (и проводил с колоссальным упорством) свои преобразования Горбачёв, они были бы идеальны в косыгинскую эпоху (и в духовной атмосфере именно косыгинской эпохи, не испытавшей разъедающего воздействия гниения системы в позднебрежневские времена). Но во 2-й половине 80-х гг. стилистику реформ необходимо было не просто менять - как уже отмечалось, в рамках именно и собственно реформ матрица происходящего уже явно не укладыва

17 Как точно заметил JI. Баткин, первым разоблачением культа личности Сталина стала смерть самого Сталина - ибо бог не может умереть по определению, а раз он умер - значит, он не бог. лась (в результате чего, по констатации Н. В. Голика, перестройка представляла из себя сплошной псевдоморфоз) [55, с. 14]. А непонимание духовной сущности происходящего у лидера страны было печальным, но предсказуемым - всё делалось строго в рамках максимы «бытие определяет сознание».

Отсюда пятое, и последнее. Как и все свои предшественники, проект Горбачёва также оказался «абортивным»; однако - и в этом его историческая уникальность - обрыв реформ наступил в данном случае не вследствие контрреформ и очередного архаического отката, а вследствие де-факто начавшейся в 1989 г. и окончательно набравшей обороты в 1991 г. социальной революции18 (как всегда в истории любой революции, неловкие «телодвижения» ультраконсерваторов только ускорили крах). Как и всякая революция, революция 1991 г. оправдала своё исконно этимологическое значение (revolution - катастрофа), сопровождаясь разрушениями разнообразного рода -социальными, духовными, экономическими, геополитическими - хотя, справедливости ради, это была первая российская революция без кровавых жертв и голода, и это можно расценить как определённый результат пятой волны модернизации, всё же не прошедшей бесследно (уже не говоря о том, что, по справедливому вердикту Г. Киселёва, «крах коммунистического тоталитаризма. представлял собой для России несомненное - и наивысшее — благо») [112, с. 63-64]. Оправдались самые пессимистические прогнозы Убальди и Амальрика: крайняя ригидность системы, её неспособность адекватно реагировать на внешние импульсы, утеря ей основополагающих черт саморегуляции и самоподдержания, помноженная на субъективные ошибки руководителей различных уровней, привели к обвалу самой системы, а с ней - и к самоликвидации советской субцивилизации. Революция 1989-1991 гг. (как и революция 1917 г.) в этом смысле стала следствием давно и катастрофически накопившихся «тектонических толчков», произошедших в сознании людей и приведших к «аксиологическому вакууму», к обвальной ценностной дест

1 ft

Об именно революционном характере событий 1991 г. (как и реформ Петра и Александра II) писал К. Б. Соколов [271, с. 131-132]. рукции по отношению к основам общества. Поэтому были обречены попытки реэволюции общества (типа трагической инициативы ГКЧП), ибо разочарование у масс вызывали не отдельные персоналии и даже не отдельные одиозные черты системы - девальвации подвергся модус и фундамент целого исторического этапа в истории страны. Вспоминая принцип Jle Шателье-Брауна, можно сказать - крах компартии (сперва моральный, затем и политический) как «сильного звена» системы закономерно и объективно привёл к деструкции и самой системы.

Таким образом, «модель Бердяева» сработала в российской истории и в нашем случае - «тектонический стык» между двумя субцивилизациями вновь оказался дискретным и новое, ещё только угадываемое состояние агрессивно отвергло прежнее, исчерпавшее (или почти исчерпавшее) свой духовный и модернизационный ресурс. Происшедшее чуть ли не классически было «разыграно» по матрице Тойнби: невозможность и неумение цивилизации оперативно отреагировать в рамках модели «вызов-ответ» привело к коллапси-рованию и аннигиляции субцивилизации.

Необходимо сказать несколько слов о тенденциях, набравших силу уже после всего вышеописанного. На наших глазах фактически рождается новая, постсоветская субцивилизация (предсказанная Бердяевым). У неё ещё нет устойчивого самопозиционирования (что отражается в отсутствии определённого самоназвания); во многом ситуация напоминает российский XVII век, эпоху «Новомосковского царства» - то же «пограничное» (в цивилизацион-ном отношении) состояние, та же обстановка перманентных «бифуркаций». Это исторически и социокультурно - естественное состояние на стыке субцивилизаций, да и времени для становления нового цивилизационного феномена прошло ещё очень немного. Но некоторые выводы сделать уже можно.

Прежде всего, на наших глазах началась и продолжается шестая волна модернизации. Уже сейчас можно говорить о кардинальном изменении цивилизационного состояния России по всем параметрам материального и духовного бытия: уже сегодня реальностью являются многие позитивные моменты социокультурной и материально-экономической жизни, и через них можно увидеть абрис того нового, что завтра составит лицо и характер формирующейся «шестой России». Достаточно констатировать радикальное изменение хронотопа, исчезновение «островитянской» самопрезентации — что уже стало свершившимся фактом19.

Кроме того, можно констатировать и чёткое выявление проблем, которые сейчас стоят перед Россией в свете интересующей нас проблематики. На наш взгляд, самым главным является следующее.

Как констатировал В. Лапкин, «Россия переболела большевизмом. Последствия и возможные рецидивы непредсказуемы. Все ли жизненно необходимые функции российского общества уцелели, неизвестно. .Разрушилась иерархия ценностей, жизненных смыслов и социальных статусов» [76, с. 202]. При любом отношении к коммунистическому эксперименту («трагически-мучительному», по констатации В. Налимова)[175, с. 4] необходимо признать, что его цивилизационное воздействие настолько тотально, что оно будет сказываться ещё очень длительно и непредсказуемо. И отсюда — главная цивилизационная проблема сегодняшней России: кризис идентичности, неопределённость её самоопределения и самопозиционирования. Явление это, как представляется, исторически обусловлено (такие же феномены можно наблюдать в русской истории на всех «цивилизационных стыках»), но от этого не становящееся менее болезненным и даже опасным для дальнейшего исторического бытия.

К тому же современная Россия находится в состоянии бифуркации по вопросу своего европейского или антиевропейского статуса. Как помним, в прошлом этот момент был вариабельным; как помним также, советская субцивилизация имела антиевропейскую самопрезентацию, и в этом отношении смыкалась с московской. Какой будет в этом отношении постсоветская Рос

19 Хотя прошлое «отступает с боем»: забавный в своей гротескности отказ России отметить Миллениум вместе со всем миром в 2000 году нельзя объяснить иначе, как попыткой в очередной раз продемонстрировать (хотя бы самим себе) верность изоляционистскому хронотопу. сия? Логика модернизации (снова «догоняющей») и процессы глобализации толкают её на путь очередного поворота к «Европе» (в том специфически культурном значении этого концепта, о котором уже шла речь), антимодер-низационный ресурс - также немалый в сегодняшнем российском социуме, к тому же вновь подпитываемый «коллективным бессознательным» - разумеется, имеет противоположный вектор. Кроме того, вновь возникшая ситуация догоняющей модернизации вновь реанимирует вышеописанное состояние «псевдоморфоза» перенимаемых «импортных» форм и норм, которые на российской почве приобретают принципиально новое (и подчас противоположное своим прообразом) значение - вполне по определению В. Кемерова: «В отношении к социальным формам обнаруживается двойственность российской реальности; на уровне обобщённого символического целого оно зафиксировано в рациональных подобиях (курсив мой - Д. С.) политических, юридических, моральных норм, а на уровне обыденных взаимодействий людей она представлена совсем другими схемами поведения, не поддающимися абстрактным определениям, не имеющими чёткого выражения. Эти схемы не накапливаются, не синтезируются, не обретают связанного понятийного выражения; их можно рассматривать как некий творческий «хаос» жизни, но они не обеспечивают устойчивой кооперации индивидных способностей и сил» [110, с. 214]. Можно сказать - с ракурса теории символического инте-ракционизма состояние современного российского социума достаточно неустойчиво (хотя новые символические формы и связанные с ними поведенческие стереотипы уже вполне сформировались).

Главное же - при наличии стольких флуктуаций система формирующейся новой российской субцивилизации становится предельно стохастичной (Г. Любарский, например, полагает, что современная Россия может начать «отдаляться от Запада в неизвестном направлении»: выделенные слова - ключевые в данном прогнозе) [76, с. 176]; но можно сделать и некоторые достаточно определённые выводы. Так, С. Цирель сформулировал прогностическую позицию по вопросу цивилизационного лица формирующейся новой России (на наш взгляд, взвешенную и продуманную) следующим образом:

-«из всех цивилизаций нам ближе всего западная; восточная идентификация России, по крайней мере, после Петра I, невозможна;

-у России есть существенные цивилизационные отличия от нынешнего Запада, реальный объём которых в настоящий момент определить невозможно, ибо их очень трудно отчленить от последствий большевистского переворота и стадиальных различий;

-даже те цивилизационные отличия, которые удаётся выделить, не образуют единого (азиатского или евроазиатского) комплекса; внутренняя конфликтность, или даже раскол, являются более значимым признаком российской цивилизации, чем все остальные особенности;

- ситуация, в которой оказалась Россия после 70 лет тоталитарной власти и государственной экономики, уникальна, и, хотя прогноз вестернизации страны наиболее вероятен, её точный прогноз невозможен» [76, с. 243].

Таким образом, можно говорить об осторожном оптимизме футурологи-ческих прогнозов - хотя бы потому, что логика модернизационных процессов (идущих в мире «множественно» - по Ш. Айзенштадту, и уже имеющих в современной России свою инерционность, а также включённость в соответственные мировые процессы) явно опирается на реальные культурно-цивилизационные феномены. Главным препятствием к проведению успешной современной модернизации остаётся синдром «расколотого общества»: в частности, А. Ахиезер справедливо констатирует - «российская цивилизация вышла за пределы доминирования традиционных ценностей. однако контрарная либерально-модернистская культура не заняла в обществе, культуре господствующих позиций; Россия оказалась в промежуточном состоянии»[6, с. 13]. «В российской цивилизации не произошёл исторический переход в некоторую завершённую, устойчивую стадию»[6, с. 28] (структурирование последней, на наш взгляд, и составляет содержание переживаемого нами сегодняшнего времени).

Отсюда и направленность приоритетов, которые можно было бы рекомендовать. И, прежде всего - необходимость преодоления антагонизма «западников» и «почвенников». А. Кара-Мурза предложил в этом качестве концепцию, в своё время разрабатываемую ещё С. Франком - концепцию «почвенного либерализма» [76, с. 379], понимаемую как хорошо известный «русский европеизм». По словам А. Кара-Мурзы, «возрождая русскую культуру, мы возвращаемся в Европу. Либеральная традиция в России. реально существовала, оставив нам в наследство немало тенденций. У нас есть своя почва, и, только опираясь на неё, мы можем двигаться дальше» [76, с. 381382].

В любом случае, все выдвигаемые сегодня социокультурные проекты с ретроспективным вектором (возврат к реалиям какой-либо прошлой российской субцивилизации - петербургской или советской) могут быть квалифицированы как проявления политического и цивилизационного романтизма. Логика модернизации и элементарное знание философии подсказывает: ретроспекция цивилизации невозможна, и впереди - становление и структурирование нового (как у Н. Бердяева: «То, что обычно называется «европейиза-цией» России, неизбежно и благостно»)[21, с. 100]. Это новое можно предсказать в рамках весьма большого допущения относительного, но это есть реальность, и это можно воспринять как исторический оптимизм. Говоря словами 10. Ершова, «мы не должны стыдливо отказываться от идеи прогресса, но наоборот, именно с ней связывать осмысленный характер истории. Отвергая предопределение и абсолютность прогресса, мы считаем, что антиэнтропийный характер культуры позволяет говорить о поступательном развитии человечества» [202, с. 144].

В заключение по проведённому исследованию можно сделать следующие выводы.

Российскому историческому пути и российской цивилизации свойственна дискретность. Это выражается в самом способе существования России как формирования и кристаллизации сменяющих друг друга и антагонистичных по отношению друг к другу субцивилизаций. Последние имеют различную парадигму развития, различное самопонимание и - главное - различные культурные корни. Происходит это, во-первых, в силу геополитического фактора (евразийское местоположение и историческое бытие России), и, во-вторых, в силу вживания России в различные культурные миры, с которыми она соприкасалась в течение своей истории (последнее порождает различные формы социальной и культурной маргинальное™). Отсюда - свойственные российской истории и российской культурно-цивилизационной эволюции разрывы преемственности, «тектонические сдвиги» на границах субцивилизаций (события XIII, XVII и начала XX веков). Внутри страны это приводило и приводит к синдрому «расколотого общества», результатом которого становится воспроизводство «гибридных», химерических форм в государственной и социокультурной областях, чреватое нарастанием внутренней нестабильности и - на стыках субцивилизаций - провоцирующее срывы в неэволюционное, деструктивное развитие.

При этом цивилизационно-культурным фундаментом российской цивилизации - как в чисто культурном, так и в историческом значении - остаётся европейская цивилизация. Этот фактор - прежде всего, в силу христианского генезиса российской цивилизации и культуры — является константно действующим на всём протяжении российской истории: при всех нюансах собственных представлений на эту тему Россия никогда не была «азиатским» феноменом, а представляла и представляет из себя оригинальную модификацию европейской макроцивилизации. Главным фактором европейской идентификации России служит аксиологический фактор (выраженный в первую очередь через христианские корни российской культуры).

Начиная с XVII века, Россия вместе с европейским миром вступает в эпоху модернизации. Этот момент становится ещё одним фактором единства России с европейской цивилизацией - как в силу самой логики модернизации, до последнего времени феноменально имевшей устойчиво вестернизи-рованный характер, так и в силу надгосударственных интеграционных процессов, сопровождавших все модернизации, начиная с Нового времени. Кроме того, в результате российских модернизаций формируется и расцветает своеобразная и оригинальная российская культура Нового времени, имеющая однозначно европейские корни, осмысляющая своё существование в типично европейской системе координат и сама по себе становящаяся мощным резервом модернизационных процессов.

Но одновременно в рамках всех российских субцивилизаций (в том числе и в эпоху модернизации) ощутимо действует и зачастую определяет ход российской истории антимодернизационынй фактор - в виде архаических пластов «коллективного бессознательного», подпитываемых как геополитическими аспектами и вышеописанными элементами «гибридности» и маргинальное™, так и субъективными факторами (к последним следует отнести конкретику социально-политического развития России в Новое и Новейшее время). В результате в истории российской цивилизации феномен «расколотого общества» обретает в модернизационную эпоху новый импульс (разные страты российского социума живут одновременно в домодернизационной и модернизационной реальностях); этот фактор в значительной степени ответственен за драматические события XX века в России.

Кроме того, практически все волны российских модернизаций прошли в рамках и по логике «догоняющего типа» модернизации (результатом чего, по мысли М. Масарского, становился стандартный алгоритм проведения модернизаций «в мобилизационном варианте»)[3, с. 133]. Этот момент, исторически естественный и абсолютно обусловленный, имеет следствием постоянно воспроизводящуюся ситуацию «псевдоморфоза» - восприятия и воспроизводства перенимаемых феноменов в столь специфическом ракурсе, что их содержание на российской почве меняется радикальным образом и подчас полностью переосмысляется (зачастую давая эффект, противоположный задуманному). Данное положение типично для описываемого типа модернизации и не специфично для России, но в России оно становилось и становится фактором, серьёзно корректирующим все составляющие социокультурной жизни и подчас играющим кардинальную роль в цивилизационном и даже политическом развитии страны.

Модернизационные процессы в России фактически концентрируются в виде серии реформ, имеющих отчётливый вестернизированный оттенок (исключение - сталинская модернизация, которую мы определяем как «квазимодернизация») и в той или иной степени направленных на приближение России к стандартам современных ей на данном историческом этапе передовых сообществ. Все они имеют общую матрицу проведения - так называемые «реформы сверху», по принципу «субъект власти - население-объект». Матричным является также принцип «движения квадратного колеса» - постоянное чередование рывков и откатов, периодов форсирования и стагнирования реформ, этапов преобладания модернизационного или традиционалистского векторов (где, по словам М. Масарского, социальной базой стагнаций служили «неконкурентные группы населения»)[3, с. 133]. Данная особенность, в сочетании с синдромом «расколотого общества», также является фактором, провоцирующим деструктивные тенденции и напряжённость в российском социуме.

Осложняющим фактором российской цивилизационной эволюции следует признать последствия советского эксперимента (имевшего к тому же мощные предпосылки во всех областях российской социокультурной жизни). Результатом происшедшего является ситуация цивилизационного и аксиологического кризиса, необходимость построения новой цивилизационной идентичности, нахождения своего нового места и роли в мире. Ситуация усугубляется тем, что фундаментальная европейская основа российской цивилизации, фактически и феноменально оставаясь незыблемой, в сознании россиян подорвана до основания; в то же время все «антиевроепйские» ментальные элементы в России несистемны и не могут стать системными (потому не могут сыграть интегрирующую роль). Поэтому футурологический прогноз по формирующейся постсоветской субцивилизации на сегодняшний день крайне расплывчат и у представителей разных историософских дискурсов отличается крайней амбивалентностью.

Тем не менее, несколько волн модернизации создали в России определённый ресурс дальнейшего движения в этом направлении. Прежде всего, современная логика глобализации как формы мирового и перманентно проявляющегося модернизационного процесса заставляет при принятии управленческих решений в той или иной степени придерживаться реалистических парадигм развития и не уклоняться в сторону «виртуальной ретроспективности». Главное же - созданные в эпоху модернизации и не уничтоженные в тоталитарные годы традиции российского либерализма (аккумулированные, в частности, в духовной культуре), являющиеся мощным ресурсом движения вперёд. Соединение этих традиций со специфичными для России цивилизационно-культурными компонентами есть, по признанию многих исследователей, основа и резерв преодоления социокультурной гибридности и стабильного движения в будущее.

1. Аверинцев С. С. Византия и Русь : два типа духовности / С. С. Аверин-цев // Новый мир. 1988. - № 7 - 9.

2. Айзенштадт Ш. Революция и преобразование общества : Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Айзенштадт. М. : Аспект Пресс, 1999.

3. Алгоритмы российских модернизаций / В. Т. Третьяков и др.; Ин-т философии РАН // Свободное слово : Интеллектуальная хроника. М. : Прогресс-Традиция, 2003.-С. 130-180

4. Андреев Д. JL Роза мира / Д. JI. Андреев. М. : Прометей, 1991. - 286 с.

5. Андреев 10. В. Поэзия мифа и проза истории / 10. В. Андреев. JI. : Лениздат, 1990.-222 с.

6. Ахиезер А. С. Российская цивилизация: специфика массовых решений / А. С. Ахиезер. Философские науки. - №6. - 2004. - С. 5-31.

7. Ахиезер А. С. Россия : критика исторического опыта : в 3 т. Т. 1. /А. С. Ахиезер. М.: Изд-во ФО СССР, 1998.

8. Балашов Д. М. Младший сын / Д. М. Балашов. М. : Современник, 1980.-623 с.

9. Балашов Д. М. Симеон Гордый / Д. М. Балашов. Петрозаводск : Карелия, 1984. - 512 с.

10. Барг М. А. Категория «цивилизация» как метод сравнительно-исторического исследования / М. А. Барг // История СССР. 1991. - №5.

11. Баткин Л. М. Возобновление истории : Размышление о политике и культуре / Л. М. Баткин. М. : Моск. рабочий, 1991. - 299 с.

12. Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества / 3. Бауман. М. : Весь мир, 2004. - 185 с.

13. Бауман 3. Индустриализованное общество / Бауман 3. М. : Логос, 2002.

14. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики : Исследования разных лет / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. - 502 с.

15. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. М., 1990.

16. Бахтин М. М. Эпос и роман : сборник / М. М. Бахтин. СПб. : Азбука, 2000.-300.

17. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / У. Бек. М., Прогресс-Традиция, 2000. - 381 с.

18. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования / Д. Белл. М. : Академия, 1999. - 200 с.

19. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма / Н. А. Бердяев. -М. : Наука, 1990.-224 с.

20. Бердяев Н.А. Смысл истории / Н. А. Бердяев. М. :Мысль, 1990. -176с.

21. Бердяев Н. А. Судьба России / Н. А. Бердяев. М. :Сов. писатель, 1990. -346 с.

22. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества / Н. А. Бердяев. -М.: Правда, 1989.-607 с.

23. Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства. В 2 т. / Н. А. Бердяев. М.: Искусство, 1994. - 542 с. (т. 1), 510 с. (т. 2).

24. Библия. -М.: ОБО, 1991. -295 с.

25. Биллингтон Дж. Икона и топор: Опыт истолкования русской культуры / Дж. Биллингтон. М.: Рудомино, 2001. - 880 с.

26. Биллингтон Дж. Лики России. Страдание, надежда и созидание в русской культуре / Дж, Биллингтон. М. : Логос, 2001. - 248 с.

27. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка / М. Блок. М. : Наука, 1986.-461 с.

28. Бокль Г. Т. История цивилизаций : в 2 т. Т. 1 / Г. Т. Бокль. М. : Мысль, 2000.-510 с.

29. Борисов Н. С. Церковные деятели средневековой Руси XIII-XVII вв. / Н. С. Борисов. М. : Изд-во МГУ, 1986. - 200 с.

30. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV-XVIII вв. В 3 т. Т. 3 / Ф. Бродель. М. : Прогресс, 1992. - 679 с.

31. Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II / Ф. Бродель. М.,: Языки славянской культуры, 2003. - 806 с.

32. Буганов В. И., Богданов А. П. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. / В. И. Буганов, А. П. Богданов. М. : Политиздат, 1991. -526 с.

33. Булгаков С. Н. о. Православие: очерки учения православной церкви. / о. С. Н. Булгаков. М. : Терра, 1991. - 416 с.

34. Буровский А. М. Несостоявшаяся империя : историческое расследование / А. М. Буровский. Красноярск : БОНУС; М. : ОЛМА-ПРЕСС, 2001.-512 с.

35. Буровский А. М. Несостоявшаяся империя-2. Незнакомая Россия : историческое расследование / А. М. Буровский. Красноярск : БОНУС; М. : ОЛМА-ПРЕСС, 2001.-510 с.

36. Бусова Н. А. Модернизация, рациональность и право / Н. А. Бусова. -Харьков : Прометей-Прес, 2004. 352 с.

37. Бушков А. А, Буровский А. М. Россия, которой не было-2: Русская Атлантида / А. А. Бушков, А. М. Буровский. Красноярск : БОНУС; М. : ОЛМА-ПРЕСС, 2000.-512 с.

38. Бушуев С. В. История государства Российского: историко-библиографические очерки: в 2 т. / С. В. Бушуев. М. : Кн. палата, 1991-1994.

39. Быстрова А. Н. Мир культуры (основы культурологии) / А. Н. Быстро-ва. М.: Маркетинг, 2000. - 680 с.

40. Васильев Л. С. Курс лекций по Древнему Востоку / Л. С. Васильев. -М. : Высшая школа, 1985. 516 с.

41. Вернадский Г. В. Монголы и Русь / Г. В. Вернадский. Тверь: Леан, 2000.-480 с.

42. Вернадский Г. В. Русская историография / Г. В. Вернадский. М. : Аграф, 1998.-395 с.

43. Вернадский Г. В. Русская история/ Г. В. Вернадский. М. : Аграф, 1997. - 544 с.

44. Верт Н. История Советского государства / Н. Верт. М. : Инфра-М., 2000.-544 с.

45. Витте С. Ю. Избранные воспоминания / С. Ю. Витте. М. : Мысль, 1991.-708 с.

46. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права / М. Ф. Владимирский-Буданов. Ростов-на-Дону. : Феникс, 1995. - 640 с.

47. Вышеславцев Б. П. Русский национальный характер / Б. П. Вышеславцев // Вопросы философии. 1995 - №6. - С. 111-121

48. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / Х.-Г. Гадамер. М. : Прогресс, 1988. - 700 с.

49. Гачев Г. Д. Наука и национальная культура / Г. Д. Гачев. Ростов-на-Дону : Изд-во Рост. Ун-та, 1992. - 330 с.

50. Гачев Г. Д. Национальные образы мира: Космо-Психо-Логос. / Г. Д. Гачев. М. : Прогресс-Культура, 1995. - 480 с.

51. Гачев Г. Д. Ускоренное развитие культуры (на материале болгарской литературы 1-й половины XIX века) / Г. Д. Гачев. М. : Наука, 1965. — 311 с.

52. Гегель Г. Философия истории / Г. Гегель. М. : Мысль, 1935. - 524 с.

53. Герцен А. И. Былое и думы / А. И. Герцен. М. : Дет. лит., 1970. — 576с.

54. Гидденс Э. Социология / Э. Гидденс. М. : Едиториал УРСС, 2005. -632 с.

55. Голик Н. В. Проблемы модернизации России / Н. В. Голик // Философские науки. 2003. - №11. - С. 21.,

56. Горин Д. Г. О российской самобытности. Модусы социокультурных процессов / Д. Г. Горин // Философские науки. 2003. - №8. - С. 58-70.

57. Горин Д. Г. Пространство и время в динамике российской цивилизации / Д. Г. Горин. М. : Едиториал, 2003. - 280 с.

58. Гримберг Ф. И. Две династии : Вольные исторические беседы / Ф. И. Гримберг. М.: Когелет, 1997. - 560 с.

59. Гулыга А. В. Русская идея и её творцы / А. В. Гулыга. М. : Соратник, 1995.-310 с.

60. Гумилёв JI. Н. В поисках вымышленного царства / JI. Н. Гумилёв. -СПб. : Б. и., 1994.-379 с.

61. Гумилёв JI. Н. Древняя Русь и Великая степь / JI. Н. Гумилёв. М. : Мысль, 1993.-781 с.

62. Гумилёв JI. Н. От Руси к России: очерки этнической истории / JI. Н. Гумилёв. М. : Экопрос, 1992. - 336 с.

63. Гумилёв JI. Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации / JI. Н. Гумилёв. -М. : Экопрос, 1993.-576 с.

64. Гумилёв JI. Н. Тысячелетие вокруг Каспия / JI. Н. Гумилёв. М. : «Мишель и К», 1999. - 336 с.

65. Гумилёв JI. Н. Чёрная легенда: Друзья и недруги Великой степи / JI. Н. Гумилёв. М.: Экопрос, 1994. - 624 с.

66. Гумилёв JI. Н. Этносфера: история людей и история природы / JI. Н. Гумилёв. М. : Экопрос, 1993. - 544 с.

67. Гуревич А. Я. Избранные труды / А. Я. Гуревич. М., СПб. : Университетская книга, 1999.

68. Данилевский Н. Я. Россия и Европа / Н. Я. Данилевский. СПб. : Глаголь; Изд-во Санкт-Петерб. ун-та, 1991. - 513 с.

69. Двадцать лекций по философии / А. В. Грибакин, Ю. Г. Ершов, В. Е. Кемеров. Екатеринбург : БКИ, 2001. - 406 с.

70. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Д., 1984.

71. Дюби Ж. Европа в средние века / Ж. Дюби. Смоленск : Полиграмма, 1994.-318 с.

72. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда / Э. Дюркгейм. -Одесса, 1900.-432 с.

73. Ерасов Б. С. Цивилизации: универсалии и самобытность / Б. С. Ерасов. М.: Наука, 2002. - 524 с.

74. Ершов Ю. Г. Человек. Социум. История : Социально-философские проблемы теории исторического процесса / Ю. Г. Ершов. Свердловск, Изд-во УрГУ, 1990.- 151 с.

75. Жизненные миры философии : сборник научных статей. Екатеринбург: Б. и., 1999.-247 с.

76. Западники и националисты: возможен ли диалог? / сост. А. Трапкова. — М. :ОГИ, 2003.-480 с.

77. Зборовский Г. Е. Общая социология / Г. Е. Зборовский. Екатеринбург : Изд-во ГУ, 2003.-718 с.

78. Зеньковский В. В. История русской философии / В. В. Зеньковский. -Л. :ЭГО, 1991.

79. Зиновьев А. А. На пути к сверхобществу / А. А. Зиновьев. М. : Центр, полиграф, 2000.-638 с.

80. Иванов К. А. Многоликое средневековье / К. А. Ионов. М. : Алетейа, 1996.-432 с.

81. Иловайский Д. И. Начало Руси / Д. И. Иловайский. М. : Мысль, 1996. -510с.

82. Ильин И. А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России / И. А. Ильин.-М., 1992.

83. Ильин И. А. О России / И. А. Ильин. М. : Студия «ТРИТЭ», 1991.-31с.

84. Ильин И. А. Собр. соч. : в 10 т. / И. А. Ильин.- М. : Русская книга, 1993.

85. Ильин В. В, Панарин А. С., Ахиезер А. С. Реформы и контрреформы в России : циклы модернизационного процесса / В. В. Ильин, А. С. Панарин, А. С. Ахиезер. М.: Изд-во МГУ, 1996. - 400 с.

86. Империя пространства : хрестоматия по геополитике и геокультуре России / сост. Д. Н. Замятин. М. : РОССПЭН, 2003. - 716 с.

87. Иноземцев В. JI. Расколотая цивилизация / В. JI. Иноземцев. М. : Академия, 1999.-724 с.

88. Ионов И. Н. Российская цивилизация IX начала XX века / И. Н. Ионов. - М.: Просвещение, 1998. - 320 с.

89. Ионов И. Н., Хачатурян В. М. Теория цивилизаций от античности до конца XIX века / И. Н. Ионов, В. М. Хачатурян. СПб. : Алетейя, 2002. - 384 с.

90. История и культурология / под ред. Н. В. Шишовой. М. : Логос, 1999.-368 с.

91. История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX-начала XX вв. // сост. С. В. Мироненко. М., 1991. - 365 с.

92. История России: народ и власть / под ред. Ю. А. Сандулова. СПб. : Лань, 1997.-448 с.

93. История России с древнейших времён до конца XVII века / под ред. А. Н. Сахарова. М. : ACT, 2000. - 576 с.

94. История России с древнейших времён до наших дней / В. А. Георгиев, Н. Г. Георгиева, А. С. Орлов, Т. А. Сивохин. М. : Проспект, 1999. - 544 с.

95. История Российского государства / под ред. Ш. М. Мунчаева. М. : ЮНИТИ, 2000. - 607 с.

96. История философии. Учебник для вузов / под ред. В. В. Васильева, А. А. Кротова, Д. В. Бугая. М. : Академический проект, 2005. - 679 с.

97. Каган М. С. Философия культуры / М. С. Каган. СПб. : Петрополис, 1996.-416 с.

98. Кавелин К. Д. Мысли и заметки о русской истории / К. Д. Кавелин. -СПб., 1866.

99. Кавелин К. Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры / К. Д. Кавелин. М. : Правда, 1989. - 653 с.

100. Кавелин К. Д. Собрание сочинений : в 4 т. / К. Д. Кавелин. СПб., 1897-1900.

101. Кантор В. К. «.Есть европейская держава». Россия: трудный путь к цивилизации / В. К. Кантор. М. : РОССПЭН, 1997. - 479 с.

102. Кантор В. К. Русский европеец как явление культуры. Философско-исторический анализ / В. К. Кантор. М. : РОССПЭН, 2001. - 704 с.

103. Каппелер А. Место России в Евразии / А. Каппелер. Будапешт, 2001.

104. Капустин Б. Г. Современность как предмет политической теории / Б. Г. Капустин. М. : РОССПЭН, 1998. - 308 с.

105. Карамзин Н. М. История государства Российского. В 3 кн. / Н. М. Карамзин. М. : Репринт, воспроизвел, изд. 5-го, выпущ., 1989.- 1989.

106. Кармин А. С. Культурология / А. С. Кармин. СПб. : Лань, 2001. - 832с.

107. Карсавин Л. П. Философия истории / Л. П. Карсавин. СПб. : Комплект, 1993.-350 с.

108. Карташев А. В. История русской церкви : в 2 т. / А. В. Карташев. М. : Терра-Terra, 1992-1993.

109. Касьянова К. О русском национальном характере / К. Касьянова. — М. : Академ, проект; Екатеринбург : Дел. книга, 2003. 559 с.

110. Кемеров В. Е. Введение в социальную философию / В. Е. Кемеров. — М. : Аспект Пресс, 1996. 215 с.

111. Кемеров В. Е., Керимов Т. X. Хрестоматия по социальной философии / В. Е. Кемеров, Т. X. Керимов. М. : Академ, проект, 2001. - 576 с.

112. Киселёв Г. С. Человек, культура, цивилизация на пороге третьего тысячелетия / Г. С. Киселёв. М. : Восточная лит. РАН, 1999. - 87 с.

113. Киселёв Г. С. Основной инстинкт цивилизаций и геополитические вызовы России / Г. С. Киселёв. М.: Известия, 2002. - 368 с.

114. Киссель М. Цивилизация как диалектический процесс. Проблема цивилизации в философии Р. Дж. Коллингвуда / М. Киссель. // Цивилизации. Вып. 1. — М.: Наука, 1992.-234 с.

115. Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси / А. И. Клиба-нов. М. : Аспект Пресс, 1996. - 367 с.

116. Ключевский В. О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники/В. О. Ключевский. М. : Мысль, 1993.-415 с.

117. Ключевский В. О. Литературные портреты / В. О. Ключевский. — М. : Современник, 1991. -463 с.

118. Ключевский В. О. Русская история : в 3 т. / В. О. Ключевский. М. : Мысль, 1992-1993.

119. Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве / В. О. Ключевский. М. : Прометей, 1991.-334 с.

120. Кнабе Г. С. Русская античность / Г. С. Кнабе. М., 2000. - 240 с.

121. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории / Р. Дж. Коллингвуд. М. : Наука, 1980.-485 с.

122. Кондаков И. В. Введение в историю русской культуры / И. В. Кондаков. М. : Аспект Пресс, 1994. - 687 с.

123. Кончаловский Д. П. Пути России. Париж, 1969.

124. Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописании её важнейших деятелей / Н. И. Костомаров. М. : Мысль, 1993. - 431 с.

125. Костомаров Н. И. Смутное время московского государства в начале XVII столетия, 1604-1613 гг. / Н. И. Костомаров. М. : Фирма «Чарли», 1994. -799 с.

126. Коялович М. О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям / М. О. Коялович.- Минск : Лучи Софии, 1997. — 688 с.

127. Крёбер А. Л. Избранное: Природа культуры / А. Л. Крёбер. М. : РОС-СПЭН, 2004.- 1008 с.

128. Кроче Б. Теория и история историографии / Б. Кроче. М. : Языки рус. культуры, 1998.- 191 с.

129. Кузнецова Т. В. Философская теория культуры: этапы развития / Т. В. Кузнецова // Философские науки. №7. - 2003. - С. 43-60.

130. Культурология: учебник / под ред. Ю. Н. Солонина, М. С. Кагана. М. : Юрайт-Издат, 2005. - 566 с.

131. Лебедев В. Э. Философия истории и метаистория / В. Э. Лебедев. Екатеринбург, 1997. - 180 с.

132. Левинас Э. Философское определение идеи культуры / Э. Левинас // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М. : Прогресс, 1990. — 495 с.

133. Леви-Стросс К. Первобытное мышление / К. Леви-Стросс. М. : Рпес-публика, 1994.-384 с.

134. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / Ж. Ле Гофф. М., : Прогресс, 1992.-376 с.

135. Ленин В. И. Сочинения / В. И. Ленин. М. : Полит, лит., 1946-1960.

136. Лешков В. Н. Русский народ и государство. История русского общественного права до XVIII века / В. Н. Лешков. СПб., 2004. - 560 с.

137. Лихачёв Д. С. Возникновение русской литературы / Д. С. Лихачёв. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1952. - 240 с.

138. Лихачёв Д. С. Избранные работы: в 3 т. / Д. С. Лихачёв Л. : Худож. лит., 1987.

139. Лихачёв Д. Нельзя уйти от самих себя / Лихачёв Д. С. // Новый мир. -1994.- №6.-С. 113-120

140. Лихачёв Д. С. Поэтика древнерусской литературы / Д. С. Лихачёв. -СПб. : Наука, 1979.-352 с.

141. Лихачёв Д. С. Развитие русской литературы X-XVII вв. / Д. С. Лихачёв. -СПб. : Наука, 1999.-207 с.

142. Лихачёв Д. С. Раздумья о России / Д. С. Лихачёв. СПб. : Логос, 1999. -672 с.

143. Лихачёв Д. С. Русская культура / Д. С. Лихачёв. М. : Искусство, 2000. -440 с.

144. Лихачёв Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение / Лихачёв Д. С. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1947. - 499 с.

145. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. М. : Политиздат, 1991. - 524 с.

146. Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. Основы этики. Характер русского народа / Н. О. Лосский. М. : Политиздат, 1991. - 368 с.

147. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре / Ю. М. Лотман. СПб. : Искусство, 1994. - 399 с.

148. Лотман Ю. М. Избранные статьи : в 3 т. / Ю. М. Лотман. Таллинн, 1993.

149. Лотман Ю. М. Современность между Востоком и Западом / Ю. М. Лотман // Знамя. 1997. - №9. - С. 157-162

150. Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) / Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский // Труды по русской и славянской филологии. Т. XXVIII, Литературоведение. Тарту, 1977.

151. Малиа М. Советская трагедия / М. Малиа. М. : РОССПЭН, 2002. -582 с.

152. Малиновский Б. Избранное : Динамика культуры / Б. Малиновский. -М. : РОССПЭН, 2004. 959 с.

153. Малиновский Б. Научная теория культуры / Б. Малиновский. М. : ОГИ, 1999.-208 с.

154. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию / М. К. Мамардашви-ли. М.: Прогресс-Культура, 1990. - 415 с.

155. Мамардашвили М. К. Мысль под запретом. Беседы с А. Э. Эпельбуэн / М. К. Мамардашвили Вопросы философии. - 1992. - №5. - С. 100-115

156. Мандельштам О. Э. Слово и культура / О. Э. Мандельштам. М. : Сов. писатель, 1987. - 320 с.

157. Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука / Э. С. Маркарян. -М. : Мысль, 1983.-284 с.

158. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. В 30 т. 2-е изд. / К. Маркс, Ф. Энгельс.-М. : Политиздат., 1960- 1963.

159. Между прошлым и будущим: социальные отношения, ценности и институты в изменяющейся России. Материалы международной научнопрактической конференции Гуманитарного Университета 17-18 мая 2005 г. В 2-х т. Екатеринбург : Изд-во Гум. Ун-та, 2005.

160. Межуев В. М. Между прошлым и будущим : избр. соц.- филос. публицистика/ В. М. Межуев. М. : ИФРАН, 1996. - 150 с.

161. Межуев В. М. Национальная культура и современная цивилизация / В. М. Межуев // Освобождение духа. М., 1991.

162. Мейендорф И. о. Византия и Московская Русь / о. И. Мейендорф. Париж, 1990.-442 с.

163. Мень А. В. о. Библия и литература / о. А. В. Мень. М. : Храм Святых Бессребреников Козьмы и Дамиана в Шубине, 2002. - 339 с.

164. Мень А. В. о. История религии : в 8 т. / о. А. В. Мень. М. : Слово, 1991-1992.

165. Мень А. В. о. Мировая духовная культура / о. А. В. Мень. М. : Храм Святых Бессребреников Козьмы и Дамиана в Шубине. - М., 2002. - 249 с.

166. Мень А. В. о. Русская религиозная философия / / о. А. В. Мень. — М. : Храм Святых Бессребреников Козьмы и Дамиана в Шубине, 2002. М., 2003. -279 с.

167. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 т. / П. Н. Милюков. М. : Прогресс, 1993.

168. Михайловский Н. К. Сочинения. СПб., 1896, т. 4.

169. Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире / под ред. П. Бергера, С. Хантингтона. М. : Аспект-Пресс, 2004. - 279 с.

170. Можайскова И. В. Духовный образ русской цивилизации и судьба России : Опыт метаисторического исследования : в 4 ч. / И. В. Можайскова. М. : Вече, 2001-2002.

171. Моисеев Н. Н. Современный антропогенез и цивилизационные разломы. Эколого-политический анализ / Н. Н. Моисеев // Вопросы философии. — 1995. -№5. с. 30-36.

172. Моисеев Н. Н. Судьба цивилизации. Путь разума / Н. Н. Моисеев. М. : Языки русской культуры, 2000. - 224 с.

173. Моисеев Н. Н. Экологический кризис и цивилизационные конфликты / Н. Н. Моисеев // Проблемы глобальной безопасности. М., 1995.

174. Муравьёв А. В., Сахаров А. М. Очерки по истории русской культуры : в 3-х томах / А. В. Муравьёв, А. М. Сахаров. М., 1991-1994.

175. Налимов В. В. Искушение Святой Руси. На грани третьего тысячелетия / В. В. Налимов. Томск; М. : Водолей, 2002. - 288 с.

176. Нещадин А. А., Горин Н. И. Судьба России в современной цивилизации / А. А. Нещадин, Н. И. Горин. М. : Агентство «Инфомарт», 2003. - 272 с.

177. Нибур Р. Христос и культура / Р. Нибур. М., 1986.

178. Новый Колокол. Литературно-публицистический сборник / ред. Н. Бе-линкова; обл. Е. Герчук. М. : Весть - ВИМО, 1994. - 480 с.

179. Общественная мысль развивающихся стран. М., 1988.

180. Орлов А. С. Древняя русская культура XI-XVII вв. / А. С. Орлов. М. -Л., 1945.

181. Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры / X. Ортега-и-Гассет. М. : Искусство, 1991. - 588 с.

182. Основы социологии / под ред. А. Г. Эфендиева. М. : Знание, 1993. — 384 с.

183. Основы социологии и политологии / под ред. проф. А. О. Бороноева, проф. М. А. Василика. М. : Гардарика, 2003. - 408 с.

184. Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России / Н. П. Павлов-Сильванский. М. : Наука, 1988. - 690 с.

185. Пайпс Р. Россия при старом режиме / Р. Пайпс. М. : Независимая газета, 1993.-421 с.

186. Панарин А. С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке / А. С. Панарин. М. : Логос, 1998. - 327 с.

187. Панченко А. М. О русской истории и культуре / А. М. Панченко. СПб. : Азбука, 2000. - 463 с.

188. Петров М. К. Человек и культур в научно-технической революции / М. К. Петров // Вопросы философии . 1990. - №5. - С. 79-92

189. Платонов С. Ф. Лекции по русской истории / С. Ф. Платонов. М. : Высш. шк., 1993.-736 с.

190. Плеханов Г. В. Избранные философские произведения : в 5 т. / Г. В. Плеханов. -М.: Госполитиздат, 1956.

191. Плотников В. И. Онтология / В. И. Плотников. Екатеринбург : Деловая книга, 2004. - 830 с.

192. Покровский М. Н. Избранные произведения : в 4-х томах / М. Н. Покровский; под ред. М. Н. Тихомирова. М.: Мысль, 1965-1967.

193. Политология на российском фоне / В. В. Рябов и др. М. : Луч, 1993. -427 с.

194. Померанц Г. С. Избранное / Г. С. Померанц. М., 1993.

195. Померанц Г. С. Разрушительные тенденции в русской культуре / Г. С. Померанц//Новый мир. 1995. - № 8. - С. 131-142

196. Поппер К. Р. Открытое общество и его враги : в 2 т. / К. Р. Поппер. — М. : Феникс, 1992.

197. Пригожин И. Р., Стенгерс И. Порядок из хаоса : Новый диалог человека с природой / И. Р. Пригожин, И. Стенгерс. -М.: Прогресс, 1986. 310 с.

198. Проблема религиозно-культурной идентичности в русской мысли XIX-XX веков: современное прочтение / сост. Г. Я. Миненков. Минск : ЕГУ, 2003. — 656 с.

199. Пушкарев С. Г. Обзор русской истории / С. Г. Пушкарёв. СПб. : Лань, 1999.-431 с.

200. Пятигорский А. М. Индивид и культура. Интервью с А. Пятигорским // Вопросы философии. 1990. - №5. с. 93-104

201. Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера / сост. С. К. Иванова; ред. Ю. П. Сенокосова. М. : Прогресс, 1994.-464 с.

202. Разум власти прирастает наукой. Интеллектуальный портрет ведущих учёных Уральской академии государственной службы. Екатеринбург : Изд-во Урал. акад. гос. службы, 2001. - 303 с.

203. Рассел Б. История западной философии : ч. 1. / Б. Рассел. М. : Миф, 1993.-509 с.

204. Рассел Б. Мудрость Запада / Б. Рассел. М. : Республика, 1998. - 476 с.

205. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней : в 4 т. / Дж. Реале, Д. Антисери.- СПб. Петрополис, 1994-1996.

206. Рейснер JI. И. Цивилизация и способ общения / JI. И. Рейснер, — М. : Наука, 1993.-308 с.

207. Российская цивилизация : этнокультурные и духовные аспекты : энциклопедический словарь / под ред. М. П. Мчедлова. М., : Республика, 2001. — 544 с.

208. Российская цивилизация : учеб. пособие для вузов / A. JI. Андреев, Э. А. Баграмов, В. И. Беляев и др.; под ред. М. П. Мчедлова. М. : Академ, проект, 2003.-656 с.

209. Россия: опыт национально-государственной идеологии. Философия политики / под ред. В. В. Ильина. М. : Изд-во МГУ, 1994. - 231 с.

210. Русская идея : сборник / сост. М. А. Маслин. М. : Республика, 1992. — 494 с.

211. Русское зарубежье (Власть и право). JI. : Лениздат, 1991. - 43 8 с.

212. Самарин Ю. Ф. Избранные произведения / Ю. Ф. Самарин. М. : РОС-СПЭН, 1996.-607 с.

213. Саркисянц М. Россия и мессианизм / М. Саркисянц. СПб. : Изд-во Санкт-Петерб. ун-та, 2005. - 272 с.

214. Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций / Л. И. Семеникова. Брянск: Курсив, 1996. - 526 с.

215. Скрынников Р. Г. Государство и церковь на Руси, XIV-XV вв. Подвижники русской церкви / Р. Г. Скрынников. Новосибирск : Наука. Сиб. отд-ние, 1991.-393 с.

216. Скрынников Р. Г. Святители и власти / Р. Г. Скрынников. Л. : Лениздат. 1990.-347 с.

217. Смелзер Н. Социология : учеб. пособие для вузов. / Н. Смелзер. — М. : Феникс, 1998.-688 с.

218. Современная философия: словарь и хрестоматия / отв. ред. В. П. Коха-новский. Ростов-на-Дону.: Феникс, 1996. - 511 с.

219. Солженицын А. И. Двести лет вместе : в 2 т. / А. И. Солженицын. М. : Русский путь, 2001.-512

220. Соловьёв В. С. Оправдание добра : Нравственная философия / В. С. Соловьёв. М. : Республика, 1990.-479 с.

221. Соловьёв С. М. История России с древнейших времён : в 8 т. / С. М. Соловьёв.-М., 1988-1995.

222. Соловьёв С. М. Чтения и рассказы по истории России / С. М. Соловьёв. -М.: Правда, 1989.-768 с.

223. Сорокин П. А. Главные тенденции нашего времени / П. А. Сорокин. — М., 1997.

224. Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество / П. А. Сорокин. М. : Политиздат, 1992. - 543 с.

225. Социальная философия : словарь / под ред. В. Е. Кемерова, Т. X. Кери-мова. М. : Академ, проект, 2003. - 557 с.

226. Сравнительное изучение цивилизаций : хрестоматия / сост. Б. С. Ерасов М. : Аспект Пресс, 2001. - 556 с.

227. Стариков Е. Н. Общество-казарма от фараонов до наших дней / Е. Н. Стариков. — Новосибирск : Сибирский хронограф, 2004. 419 с.

228. Степанов Ю. С. Константы : словарь русской культуры / Ю. С. Степанов. М. : Акад. проект, 2004. - 992 с.

229. Степун Ф. А. Сочинения / Ф. А. Степун; сост. В. А. Кантор. М. : РОССПЭН, 2000.-998 с.

230. Теоретическая культурология / А. В. Ахутин, В. П. Визгин, А. А. Воронин и др. М. : Академ, проект; Екатеринбург : Деловая книга, РИК, 2005. — 624 с.

231. Тиллих П. Избранное : Теология культуры / П. Тиллих. М. : Юрист, 1995.-479 с.

232. Тойнби А. Дж. Постижение истории : сборник / А. Дж. Тойнби. М. : Прогресс, 1996. - 607 с.

233. Тойнби А. Дж. Цивилизации перед судом истории / А. Дж. Тойнби. -СПб. : Прогресс, 1995. 590 с.

234. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре / В. Н. Топоров. М. : Языки русской культуры, 1998. - 864 с.

235. Тоффлер А. Третья волна / А. Тоффлер. М. : ACT, 2002. - 781 с.

236. Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории / Э. Трёльч.- М. : Юрист, 1994. 719 с.

237. Трубецкой Е. Н. О христианском отношении к современным событиям / Новый мир. 1989. - № 7. - С. 195-229.

238. Трубецкой Е. Н. Смысл жизни / Е. Н. Трубецкой. М. : Республика, 1994.-432 с.

239. Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык / Н. С. Трубецкой. М. : Прогресс, 1995.-800 с.

240. Трубецкой С. Н. Учение о логосе в его истории / С. Н. Трубецкой. М., 1994.

241. Успенский Б. А. Избранные труды : в 3 т. / Б. А. Успенский. М. : Языки русской культуры, 1996-1997.

242. Устрялов Н. Г. Русская история : в 2 ч. / Н. Г. Устрялов. Петрозаводск : Фолиум, 1997.-958 с.

243. Февр J1. Бои за историю / J1. Февр. М. : Наука, 1991. - 629 с.

244. Федотов Г. П. Национальное и вселенское. О России и русской философской культуре / Г. П. Федотов. М., 1990.

245. Федотов Г. П. Судьба и грехи России : Избранные статьи по философии русской истории и культуры : в 2 т. / Г. П. Федотов. СПб. : София, 1991-1992.

246. Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции / Г. П. Федотов. М., 1990.

247. Федотова В. Г. Модернизация «другой» Европы / В. Г. Федотова. — М. : ИФРАН, 1997.-255 с.

248. Федотова В. Г. Плюсы и минусы «догоняющей модернизации» / В. Г. Федотова. -М., 1998.

249. Философия / под ред. А. Ф. Зотова, В. В. Миронова, А. В. Разина. М. : Акад. проект, 2003. - 655 с.

250. Философия не кончается. : Из истории отечественной философии. XX век, 1960-80 годы. М.: РОССПЭН, 1999. - 768 с.

251. Флиер А. Я. Культурология для культурологов / А. Я. Флиер. — М. : Академ, проект, 2000. 496 с.

252. Флиер А. Цивилизация и субцивилизация в России / А Я. Флиер // ОНС. 1993.- №6

253. Флоренский П. А. о. Сочинения : в 4 т. / о. П. А. Флоренский. М. : Мысль, 1994.

254. Флоровский Г. В. о. Пути русского богословия / о. Г. В. Флоровский. — Вильнюс, 1991.-602 с.

255. Франк С. JI. Духовные основы общества / С. J1. Франк. М. : Республика, 1991.-510 с.

256. Франк С. По ту сторону «правого» и «левого» / С. JI. Франк // Новый мир. 1990. - №4. - С. 205-241.

257. Франк С. J1. Русское мировоззрение / С. J1. Франк. СПб. : Наука, 1996. -739 с.

258. Франк С. J1. Этюды о Пушкине / С. J1. Франк. М. : Согласие, 1999. -177 с.

259. Фромм Э. Бегство от свободы / Э. Фромм. М. : ACT, 1990. - 576 с.

260. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне / Ю. Хабермас. — М., Весь Мир., 2003.-344 с.

261. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / С. Хантингтон — М. : ACT, 2003.-605 с.

262. Хаттон П. История как искусство памяти / П. Хаттон. СПб. : Владимир Даль, 2003.-424 с.о о

263. Хейзинга И. Осень средневековья / И. Хейзинга. М. : Айрис-Пресс, 1988.-540 с.

264. Хейзинга Й. Homo ludens: в тени завтрашнего дня / Й. Хейзинга. М. : Прогресс, 1992. - 464 с.

265. Хоскинг Дж. История Советского Союза, 1917-1991. / Дж. Хоскинг. -Смоленск : Русич, 2001. 496 с.

266. Хоскинг Дж. Россия: народ и империя, 1552-1917. / Дж. Хоскинг. -Смоленск : Русич, 2001. 512 с.

267. Хрестоматия по истории философии. Западная философия. От Шопенгауэра до Дерриды : в 3 ч. Ч. 2 / отв. ред. JI. А. Микешина. М. : ВЛАДОС, 1997. -528 с.

268. Цивилизация. Восхождение и слом : структурообразующие факторы и субъекты цивилизационного процесса / РАН; отв. ред. Э. В. Сайко. М. : Наука, 2003.-455 с.

269. Цивилизация. Философия. Общество : тезисы докладов науч.- практ. конференции (Чебоксары, 31 мая 2001 г.). Чебоксары : Изд-во Чуваш, ун-та, 2001.- 120 с.

270. Цивилизации. Вып. 3 / отв. ред. А. О. Чубарьян. М. : Наука, 1995. -236 с.

271. Циклические ритмы в истории, культуре, искусстве / Отв. ред. Н. А. Хренов. М. : Наука, 2004. - 621 с.

272. Чаадаев П. Я. Сочинения / П. Я. Чаадаев. М. : Правда, 1989. - 655 с.

273. Человек: образ и сущность. Слово и культура. Ежегодник / РАН ИНИ-ОН; Ред. Л. В. Скворцов. М. : Слово и культура, 2003. - 228 с.

274. Черняк Е. Б. Цивилиография: наука о цивилизации / Е. Б. Черняк. М., 1996.

275. Швейцер А. Культура и этика / А. Швейцер. М. : Прогресс, 1973. - 343с.

276. Шестов Jl. И. Апофеоз беспочвенности / Л. И. Шестов. Л. : Изд-во ЛГУ, 1991.-213 с.

277. Шмеман А. о. За жизнь мира / о. А. Шмеман. Вильнюс, 1991.

278. Шмеман А. о. Исторический путь православия / о. А. Шмеман. М. : Паломник, 1993. - 387 с.

279. Шмурло Е. Ф. История России / Е. Ф. Шмурло. М. : Аграф, 1997. -729 с.

280. Шпет Г. Г. Сочинения / Г. Г. Шпет. М. : Правда, 1989. - 601с.

281. Штомпка П. Социология социальных изменений / П. Штомпка. М., Аспект Пресс. 1996.-415 с.

282. Шумихина Л. А. Генезис русской духовности / Л. А. Шумихина. Екатеринбург : УрО РАН, 1998. - 400 с.

283. Щербатов М. М. О повреждении нравов в России. / М. М. Щербатов. -М. : Наука, 1983.- 175 с.

284. Эйдельман Н. Я. Грань веков / Н. Я. Эйдельман. М. : Мысль, 1984.367 с.

285. Эйдельман Н. Я. Последний летописец / Н. Я. Эйдельман. М. : Книга, 1983.- 174 с.

286. Элиадэ М. Космос и история / М. Элиадэ. М. : Прогресс, 1987. - 311 с.

287. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства / Ф. Энгельс. М. : Госполитиздат, 1961. 192 с.

288. Эпштейн М. Н. Постмодерн в России / М. Н. Эпштейн. М., 2000.368 с.

289. Эрн В. Ф. Сочинения / В. Ф. Эрн. М. : Правда, 1991. - 575 с.

290. Юнг К. Г. О современных мифах : Один современный миф : О вещах, наблюдаемых в небе / К. Г. Юнг. М. : Наука, 1993. - 190 с.

291. Яковец Ю. В. Глобализация и взаимодействие цивилизаций / Ю. В. Яковец. М. : Экономика, 2003. - 346 с.

292. Яковец Ю. В. История цивилизаций / Ю. В. Яковец. М. : ВЛАДОС, 1997.-352 с.

293. Яковец Ю. В. У истоков новой цивилизации / Ю. В. Яковец. М., 1993.

294. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. М. : Республика, 1994.-527 с.