Именное словообразование в арамейском языке: На материале Таргума Онкелос, III-V вв. н. э. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.22, кандидат филологических наук Немировская, Адель Владимировна

• Немировская, Адель Владимировна
• кандидат филологических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Немировская, Адель Владимировна

Введение. Материал и предмет исследования.

Методы исследования.

Цели и задачи исследования.'.

Глава 1. История и проблемы изучения именного словообразования в арамейском языке.

Глава 2. Особенности именного словообразования в арамейском языке на материале Таргума Онкелос).

I. Терминология.

II. Понятие модели и ее значение.

III. Проблема модели у первичных имен.

IV. Взаимосвязь именного словообразования и словоизменения.

V. Типы словообразовательных процессов.

Глава 3. Именные модели, засвидетельствованные в Таргуме Онкелос в сопоставлении с классическими арамейскими диалектами).

Двусложные основы, чередующиеся с односложными.

Прерывистые морфемы-трансфиксы.

Адъективные модели.

Дериватемы, занимающие промежуточное положение, между адъективными и субстантивными.

Трансфиксы, включающие внешние элементы префигированные и постфигированные).

I. Модель порядковых числительных первого десятка.

II. Модели, содержащие Г-постфиксацию.

III. Модели, содержащие ая-постфиксацию.

IV. Модели с яз-префиксацией.

Модели инфинитивов.

V. Модели с Г-префиксацией.

Словообразовательные суффиксы.

Композиты.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Именное словообразование в арамейском языке: На материале Таргума Онкелос, III-V вв. н. э.»

Материал и предмет исследования

Таргум Онкелос (далее ТО) — первый крупный памятник арамейского языка, который содержит довольно обширный материала по именному словообразованию, под которым в настоящей работе имеется в виду прежде всего образование производных существительных и прилагательных. В то же время ограниченный корпус текстов позволяет исчерпывающе обработать содержащийся в нем материал.

Специфика ТО отражена в самом наименовании памятника. 'Таргум' (арам, targum «перевод») как термин обозначает арамейский перевод какой-либо книги или книг Еврейской Библии. Таргум — это собственно особый жанр иудео-палестинской литературы 1-го тысячелетия н.э., который представлял собой не столько перевод в современном понимании, сколько узаконенную форму пословного комментирования Священного Писания в духе толкования, принятого в еврейских общинах на момент составления таргумов.

Единственный таргум, который называют «вавилонским», — это ТО, древнейший арамейский перевод Пятикнижия. Дошло множество таргумов ко всем трем частям Библии (большего всего, разумеется, к первой): к Пятикнижию (Торе), Пророкам и Писанию. О том, что записанные таргумы существовали в Палестине еще в дохристианскую эпоху, свидетельствуют обнаруженные среди рукописей Кумрана фрагменты таргумов к Кн.Иова, Кн.Левит.

Особенностью таргумического жанра обусловлено наличие гебраизмов, как в грамматике, так и в лексике. Например, типичный для древнееврейского инфинитивный оборот 'личная форма глагола + infmitivus absolutus от того же корня' (наподобие конструкции figura etymologica классических языков) в ТО последовательно передается инфинитивом без /-наращения, что для ТО абсолютно искусственно и может быть объяснено лишь сознательно введенной условностью. (В арамейском языке, в отличие от древнееврейского, имеется только один инфинитив). Для передачи еврейского абсолютного инфинитива основной породы глагола в ТО введена даже искусственная модель miCCaC (в ТО инфинитив Ре. b-miCCaC).

Что касается именного словообразования, то наряду с арамейскими моделями в таргумах встречаются отдельные лексемы (а не заимствованные модели!) с тем же корнем, механически перенесенные из еврейского первоисточника. Такая лексика отмечается лексикографами как характерная для таргумов и нехарактерная для других видов арамейских текстов. Заметим, что в неизменном виде в ТО перенесены в основном специфические библейские термины и редкие еврейские слова, например, единожды засвидетельствованные (hapax legomenon) в Ветхом Завете. Широкоупотребительная лексика, как глагольная, так и именная, — практически сплошь собственно арамейская.

ТО — единственный арамейский перевод Пятикнижия, узаконенный еврейской средневековой традицией. В трактате Qiddusln «Обряды» Вавилонского Талмуда ТО упоминается как «наш таргум». Собственно название этого таргума восходит к другому трактату ТВ, Magilla «Свиток», в котором Таргум к Торе приписывается прозелиту по имени Онкелос. (Правда в том же трактате, но уже Иерусалимского Талмуда речь идет о другом прозелите с созвучным именем, об Аквиле, авторе одного из переводов Библии на греческий язык).

Языковой материал ТО считается в арамеистике своего рода классическим. Ссылки на него содержатся в работах по самым разным периодам и диалектам арамейского языка. Любой арамеист фактически обязан владеть этим материалом. Обратной стороной этой ситуации оказывается отсутствие больших работ, комплексно описывающих арамейский язык ТО. Иными словами, до сих пор не существует ни грамматики, ни словаря арамейского языка ТО. ТО следует признать крупнейшим памятником среднеарамейского периода, к тому же единственным полностью огласованным, т.е. снабженным знаками для гласных.

Наблюдаемое в дошедшей редакции ТО смешение 'западно- и восточно-арамейских диалектных черт вызвало в арамеистике длительную дискуссию по поводу языка/диалекта текста-первоосновы, так наз. Прото-Онкелос, или Vorlage (нем. «первооснова»); последнее превратилось в термин, оставляемый в западной литературе без перевода (Kahle 1933,212). Охарактеризуем вкратце этапы этой дискуссии.

Т.Нёльдеке — первый крупный специалист по арамейской диалектологии и первый из семитологов-арамеистов, кто основывался прежде всего на языковых фактах— склонялся к западному, палестинскому происхождению ТО с вторичным, вавилонским влиянием (Noldeke 1899).

Г.Дальман категорически отрицал вавилонское происхождение ТО, что было связано с его неутомимым желанием реконструировать арамейский язык, на котором говорил Иисуса (Dalman 1905).

В 1930-е гг. ведущие арамеисты и специалисты по таргумической литературе сходятся на том, что ТО в дошедшем до нас виде — произведение еврейской общины

Вавилонии, несмотря на возможные палестинские истоки. Выдвигается # гипотеза существования единого стандартизованного литературного арамейского языка наддиалектного характера. Вопрос об обозначении арамейского языка ТО как 'восточный' либо 'западный' диалект до поры отходит на второй план.

С открытием арамейских текстов Кумрана (конец 1940-х - начало 1950-х гг.) наступает следующий этап в истории вопроса. Возвращаясь отчасти к "палестинской" точке зрения (Kutscher 1957), арамеисты теперь четко различают так назыв. Прото-Онкелос — консонантный текст-первооснову — и собственно ТО, окончательно оформившийся в Вавилонии к V в. н.э. Во взглядах одного из крупнейших арамеистов послевоенных десятилетий Й.Кучера наблюдается эволюция: от признания близости грамматики ТО западно-арамейскому типу (Kutscher 1952) к сомнению в палестинском происхождении даже консонантного текста, не говоря уже о вокализме (Kutscher 1976).

Отечественная наука традиционно рассматривает ТО как памятник западно-арамейского языка (Церетели 1991; Демидова 1997).

Компромиссную идею 'стандартного литературного арамейского языка' (CJ1A) окончательно развил Й.Гринфильд (Greenfield 1974). CJ1A — литературный арамейский язык, понятный на всей территории распространения арамейских диалектов, наследовавший литературной форме имперского арамейского. Несмотря на относительную нейтральность, на CJ1A неизбежно влиял тот или иной разговорный язык автора или переписчика текста. ТО — памятник именно CJ1A, чем и объясняется наличие в нем черт как восточно-, так и западноарамейского. Последнего, вероятно, больше (глагольная морфология), т.к. CJ1A сформировался на западе (Палестина) на рубеже эр (древнейшие образцы — арамейские тексты Кумрана). М.Гошен-Готтштейн (Goshen-Gottstein 1978) сужает территориальные и хронологичёские рамки подлинного бытования CJ1A (Палестина, до II в. н.э.), объясняя сохранение ТО в целом в его "довавилонском" виде не столько универсальностью CJIA, сколько уже к IV в. укоренившимся в еврейской традиции религиозным авторитетом ТО.

На исключительно литературном характере языка ТО настаивали и в дальнейшем. К.Байер полагает, что от языка ТО берет начало строго нормированный искусственный язык — стандартный арамейский (АТТМ). М.Голомб настаивает на том, что любой таргум — письменный памятник, а не образец разговорной формы языка (Golomb 1985).

В современной арамеистике упор делается не на включение ТО, например, в западную диалектную группу (Dalman 1905), а — на историческую периодизацию арамейского языка, начало которой положил Ф.Розенталь (Rosenthal 1939). ТО отделяют от западноарамейских таргумов позднеарамейского периода (Sok 1990), фактически объединяя его с арамейскими эпиграфическими памятниками Хатры, Эдессы, Пальмиры, Набатеи и кумранскими арамейскими текстами под термином средне арамейский (Cook 1992; 1994; 1998). Характеристика среднеарамейского периода содержится в Приложении 2.

На сегодняшний день практически общепринято, что, первоначально сложившись к III в. н.э. в Палестине, окончательную редакцию ТО получает к V в. н.э. в так называемых академиях Вавилонии (в городах Сура и Пумпедита), центрах еврейской учености в южном Ираке 1-го тысячелетия н.э. (Goshen-Gottstein 1978, 173-174). Вокализация текста памятника была, вероятно, впервые осуществлена именно в Вавилонии (Noldeke 1899, 38) и именно вавилонской огласовкой (Kutscher 1970, 267). Таким образом, огласовка ТО, как правило, рассматривается в рамках изучения вавилоно-арамейского вокализма (Kutscher 1976, 1; Bojarin 1978, 146).

В основу настоящего исследования положено научное критическое издание ТО (Sperber 1992), которое базируется на рукописи, содержащей именно вавилонскую огласовку, но учитывает и другие рукописи ТО, в том числе содержащие Тивериадскую огласовку, а также так называемую "вавилонскую транслитерированную огласовку", т.е. по сути, вавилонскую огласовку, формально переданную Тивериадскими подстрочными знаками (Diez Macho 1958).

Методы исследования

Научных описаний, специально посвященных арамейскому именному словообразованию, в частности материалу ТО, насколько нам известно, не существует. Обычно арамейский материал (притом весьма ограниченный и несистематизированный, чаще других им оказывается материал сирийского языка) привлекается либо при анализе именной морфологии какого-либо другого семитского языка, либо в рамках диахронного описания именной морфологии семитских языков в целом.

Под описанием именной морфологии семитских языков традиционно подразумевается в первую очередь классификация именных словообразовательных моделей. В научных описаниях именных словообразовательных моделей арамейских диалектов встречаются следующие три принципа, которые часто комбинируются. 1. Фонетический принцип. Деление имен на: а) основы, содержащие неизменяемые гласные (т.е. без чередования гласных при словоизменении), иными словами — исторически долгие гласные, либо краткие гласные в закрытых слогах, типа СаС или CiCC; и б) основы, содержащие гласные, подверженные изменениям, иными словами — краткие гласные в открытых слогах (Dodi 1981).

2. Принцип исторической реконструкции, как правило, комбинируется с предыдущим, поскольку речь идет о реконструируемых основах, как-то: *СаСС~, *CiCC-, *СиСС-, *СаСаС-, *CiCaC и т.п. (Dalman 1905). Этот принцип базируется на сравнительно-историческом методе с опорой, главным образом, на материал классического арабского и древнееврейского языков. В арамейском языке, в частности в ТО, синхронно эти основы в таком "первозданном" виде по большей части не обнаруживаются.

3. Морфологический принцип. Именные основы классифицируются с точки зрения регулярного словоизменения и словообразования, т.е. фактически через классификацию аффиксов.

Семитологические работы, в той или иной степени затрагивающие проблемы именного словообразования, чаще носят диахронический, следовательно, обобщающий характер и руководствуются сравнительно-историческим методом.

В отношении ПС словообразовательных моделей как таковых речь, как правило, идет о реконструкции "внутренних моделей", где арамейский язык не показателен. Поэтому за редким исключением (Bravmann 1971), ни арамейский материал в целом, ни тем более среднеарамейский и ТО, вовсе не привлекаются, не говоря уже о детальном анализе.

Для настоящего исследования первостепенный интерес представляют работы, специально посвященные структуре семитского слова, увязываемой с семантикой, поскольку нами предпринимается попытка применить к арамейскому языку (на примере ограниченного корпуса текстов) положения теории синхронного словообразования, в разработку которой существенный вклад внесли отечественные языковеды, такие как Л.В.Щерба, В.В.Виноградов, А.И.Смирницкий, П.А.Соболева, И.С.Улуханов, Е.С.Кубрякова, Е.А.Земская, О.П.Ермакова, В.М.Никитевич и многие другие.

В качестве самостоятельной лингвистической дисциплины словообразование (дериватология) пережило несколько этапов становления, которые впоследствии превратились в уровни словообразовательного анализа.

Вначале морфологический анализ сосредотачивался на изучении особенностей производных аффиксального типа. Специфику семантики производного слова объясняли главным образом наличием в нем особой деривационной морфемы, аффикса (префикса или суффикса), а под словообразовательным значение понимали значение, передаваемое им и целиком ему приписываемое (Кубрякова 1981, 82).

К началу 1970-х гг. специалисты по теории словообразования приходят к выводу, что словообразовательное значение не тождественно значению аффикса (Соболева 1980, 7); формулируется понятие 'смыслового приращения', или фразеологичности семантики производного (Ермакова 1984, 6).

Современный словообразовательный анализ исходит из того, что морфемы, составляющие производное, дают не сумму значений, а новый смысл (Никитевич 1982, 16). Принципы этого комплексного подхода можно обобщить следующим образом.

1. Определяющими для словообразования являются категориальные отношения между производной (мотивированной) и производящей (мотивирующей) лексемами, поскольку акт словообразования отмечается там, где отмечается функционально-семантический сдвиг (Кубрякова, Панкрац 12; 16): внутрикатегориальный (существительное —► существительное; глагол —» глагол и т.п.), либо межкатегориальный переход (глагол —> существительное; существительное —> прилагательное и т.п.), при котором происходит изменение частеречной принадлежности. Ко второму переходу относится и образование синтаксических дериватов (Курилович 1962). Таким образом, «для словообразовательного значения существенно то, какая именно категория слов образовалась от какой, а не каким способом она образовалась» (Соболева 1980, 36).

2. Формант — основная единица словообразовательной системы языка (Соболева 1980, 34). Первейшая функция словообразовательных формантов (в классическом случае — аффиксов) — преобразовывать источник мотивации в необходимом направлении. Формант представляет собой связанную морфему (или связанные последовательности морфем) и выявляет свое значение только в сочетании с другими полнозначными компонентами. «Многоморфемность форманта обычно сопровождается дистантным расположением морфем» (там же, с. 29).

Аффикс не равен словообразовательному значению и способен играть только одну из трех семантических ролей: а) оформителя ономасиологического базиса (аффиксы-категоризаторы); б) оформителя ономасиологического признака (аффиксы-классификаторы); в) оформителя определенного типа отношений между ними (аффиксы-реляторы).

Инвентарь словообразовательных аффиксов ограничен и носит характер более или менее закрытого списка. Одни ученые решают эту проблему при помощи понятия омонимичности аффиксов, другие — понятия многофункциональности одного и того же форманта (Арутюнова 1961, 100-101; Земская 1992, 33; 136). По мнению Е.С.Кубряковой, аффикс сам по себе не многозначен, поскольку он не тождественен ни словообразовательному значению, ни индивидуальной (лексической) семантике. Он, по большому счету, сигнализирует о возникновении категориальных отношений между производящим словом и производным. Число же таких обобщенных типов отношений ограничено тремя уровнями абстракции (схемы для существительных и прилагательных приведены по: Кубрякова 1981, 127-128).

Уровни абстракции

Уровни абстракции

Одни словообразовательные форманты более или менее узко функциональны, а другие «проявляют в некотором роде безразличие к тому, какое значение они будут выражать» (Никитевич 1982, 17); ср. русс, -ист или -(ч)анин (только лицо) в противоположность -ник (предметное значение).

3. Словообразовательное значение тесно связано с порядком следования элементов в рассматриваемой словообразовательной модели и является не функцией какого-то отдельно взятого элемента словообразовательной модели, но функцией самой модели. признаковые и ориенгационные значения

4. Семантика производного ограничена валентностью (т.е. лексической и синтаксической сочетаемостью) производящего.

5. Словообразовательные значения определяются не столько номенклатурно, т.е. по конечному результату (типа nomina agentis — имена действующих лиц, nomina collectiva - собирательные имена, nomina acti — имена действий и т.п.), сколько путем указания на его строение — с помощью слов-идентификаторов, которые указывают конечные результаты акта наречения, а также характер отношения базиса и признака в данной модели. Слова-идентификаторы составляют главную часть формул словообразовательного значения.

6. Формула словообразовательного значения —это трехчленная структура, в которой установлены: а) семантический разряд, в который включается производное слово; б) непосредственно мотивирующее слово; в) связывающий их тип отношений. Иначе понятие формулы, на разработку которого, вероятно, оказала влияние генеративная теория, определяют как 'глубинную структуру суждения' или 'мотивирующее суждение' (также 'идентифицирующее суждение') (Кубрякова 1981, 169, 175).

Интерпретация любого словообразовательного значения происходит при замене в формуле этого значения слов-идентификаторов предельного (первого) уровня абстракции (т.е. слов «предмет», «процесс» и «признак») на слова-идентификаторы нижележащих уровней абстракции (когда, например, значение «предмет» раскрывается через значение «лицо» или «место» или «конкретный предмет» и т.д.).

От формулы словообразовательного значения семантическую дефиницию отдельного производного отличает необходимость подстановки в его формулу конкретного термина или добавления к формуле других слов.

7. Мотивированность производного слова, обнаруживаемая благодаря формулам словообразовательного значения, может зависеть не только от прямолинейной возможности объяснить значение одного слова через другое, но и от восстанавливаемых в его смысловой структуре скрытых: сем, составляющих неотъемлемую часть модели. Поэтому одна из целей исследователя в области словообразования — определить, какая часть источника деривации отражается в производном явно, а какая — в виде скрытых значений, именуемых также свернутой пропозицией (Земская 1992, 165).

8. Словообразование, понимаемое как процесс, в ходе которого новые значения возникают на базе уже имеющихся, призвано определить: 1) какие значения источника мотивации сохраняются производным; 2) какие устраняются и могут быть устранены без потерь для процесса коммуникации; 3) какие новые значения возникают (семантический сдвиг).

9. Дериватология выработала различные приемы системного описания словообразования, такие как: 1) исчисление типовых словообразовательных парадигм, свойственных тем или иным лексико-семантическим группам слов; 2) описание средств выражения деривационных значений, заключающееся прежде всего в классификации всех значений деривационных аффиксов в связи с теми основами, с которыми они сочетаются; 3) функционально-семантическая организация материала, опирающаяся на классификацию словообразовательных значений и характеристику общих функций словообразования в языке (Земская 1992, 201).

В семитологии под моделями традиционно подразумеваются словообразовательные аффиксы (прерывистые морфемы). При этом их соотношение с источником деривации в основном остается за пределами описания.

Цели и задачи исследования

1. При богатейших традициях общего и теоретического языкознания в России, в том числе в области теории словообразования, которая разрабатывалась преимущественно на материале индоевропейских языков (славянских, германских, романских), материал семитских языков — не говоря уже об арамейском — практически не привлекался. Коллективные монографии, посвященные различным аспектам лингвистической типологии (в том числе языков Азии и Африки), в отношении семитских языков, как правило, ограничиваются материалом литературного арабского. В то же время семитское языкознание с его многовековой традицией во многом остается консервативным, существуя в рамках собственной терминологии и принятых подходов, и зачастую не учитывает современную лингвистическую теорию. Именное словообразование при этом оказывается одним из самых неразработанных разделов в семитологии, особенно в области синхронного анализа.

2. В настоящей работе делается попытка преодолеть сравнительно-исторический метод с его сосредоточенностью на формальной стороне (т.е. на форме именных основ), который до сих пор доминирует при описании именного словообразования арамейского языка (арамейских диалектов), с тем, чтобы рассмотреть именные модели с точки зрения функционирования в системе.

3. Интерес к синхронному рассмотрению арамейского именного словообразования имеет и объективные причины. В силу фонологических процессов, прежде всего, в области вокализма (редукция, расширение, ассимиляция, выравнивание по аналогии), к тому же ввиду сложной диалектной картины арамейский язык, особенно в отношении имени, отдалился от прасемитского состояния значительнее, чем другие родственные ему семитские языки, и поэтому для диахронного анализа не представляет большого интереса. И, напротив, эта же особенность способствует повышению интереса к проблеме функционирования первоначального механизма моделей (прерывистых морфем) в условиях фонологии, сильно эволюционировавшей по сравнению с ПС состоянием.

4. Следует учитывать, что все системы вокализации были разработаны в позднеарамейский период. Поэтому вокализм, зафиксированный с их помощью, в целом отражает особенности именно позднеарамейского, притом, что порождены эти системы были необходимостью сохранить редакцию уже сложившихся к тому времени текстов, т.е. текстов предшествующих периодов, которые были признаны священными, либо по крайней мере авторитетными.

5. Работа с арамейским материалом неизбежно затрагивает животрепещущий для арамеистики вопрос диалектной принадлежности того или иного памятника. Преодоление жесткой дихотомии 'западно-арамейские диалекты vs. восточно-арамейские диалекты' и представление о непрерывном диалектном континууме (иными словами — о непрерывном континууме изоглосс), проникающее в арамеистику в 1990-е гг. (Cook 1992; 1994), оправдывает одновременное обращение ко всем основным, классическим (т.е. более или менее хорошо засвидетельствованным и достаточно подробно описанным) арамейским диалектам, что и было сделано в Главе 3. Понятие 'диалектного континуума' не является в арамеистике общепринятым и общеупотребительным, несмотря на то, что на практике многочисленные морфологические изоглоссы среди арамейских диалектов отмечались уже давно.

6. Приложение 2. можно считать наиболее полным на сегодняшний день очерком на русском языке, который описывал бы 3-тысячелетнюю документированную историю арамейского языка (арамейских диалектов) с учетом современных исследований в области арамеистики.

В задачу исследования входило также проследить:

7. Взаимосвязь словоизменения и словообразования.

8. Различие между первичными и производными именами.

В главе 3 сохранен традиционный для семитологии формальный метод описания именного словообразования, по сей день широко использующийся в грамматиках арамейских диалектов (Arnold 1990; Miiller-Kessler 1991). Объясняется это не только традицией, но и практическим удобством при формализации материала в целом (Улуханов 1977, 126). Формальный принцип исчисления аффиксов экономичен, поскольку аффиксов меньше, чем значений, которые можно выделить у конкретных производных слов, оформленных этими аффиксами. В главе 3 последовательно приводятся все засвидетельствованные модели производных имен, исходя из того, что, если языковое средство (в нашем случае — словообразовательный аффикс) используется для выражения определенного (в нашем случае — словообразовательного) значения хотя бы дважды, то его можно считать регулярным (Земская 1992, 20) тем более, что материалом исследования является ограниченный корпус текстов на мертвом языке. Схема каждой модели сопровождается исчерпывающей выборкой соответствующих лексем, засвидетельствованных в ТО.

Что касается семантики, то в главе 3, во-первых, предпринята попытка особо выделить адъективные модели, а также дериватемы, занимающие промежуточное положение между адъективными и субстантивными. Во-вторых, проводится полное разграничение между производными именами и именами первичными, которым посвящен раздел III главы 2. В-третьих, принципиально разведены словообразовательные суффиксы и материально совпадающие с ними постфигированные элементы трансфиксов. Отметим, что для грамматических описаний арамейских диалектов ни один из этих принципов не характерен.

Обращение к другим, гораздо лучше описанным, классическим арамейским диалектам преследовало две цели. Во-первых, во многом благодаря материалу этих диалектов удалось определить именные модели, характерные для арамейского языка, и затем отследить их на ограниченном материале ТО. Это в свою очередь дало возможность отделить собственно арамейские словообразовательные модели от лексических гебраизмов, неизбежных в силу своеобразия памятника, сочетающего в себе перевод и толкование еврейского первоисточника. Отметим, что примеры, почерпнутые не из ТО, а из других арамейских памятников и периодов, как правило, вынесены в примечания.

С целью единообразной подачи языкового материала различных арамейских диалектов, традиция изучения которых выработала отличные друг от друга приемы описания, в настоящей работе мотивирующий (исходный для того или иного производного слова) глагол приводится в виде корня заглавными латинскими буквами, при этом сохраняется принятая в арамеистике ссылка на слабые корни: со вторым слабым (verba mediae waw-yod), типа KWM «вставать, стоять»; с третьим слабым (verba tertiae yod, или tertiae infiraiae), типа RMY «бросать, кидать». Если при корне порода не указана, то имеется в виду основная порода, т.е. Ре.

Поскольку в настоящей работе вопросы фонетики не ставятся во главу угла, то используется традиционная арамеистическо-гебраистическая транскрипция, несмотря на всю ее условность, прежде всего в отношении долготы гласных. Удвоенный (геминированный) согласный транскрибируется двумя одинаковыми буквами, например, ЬЪ\ если речь идет о модели, то СС.

Знак долготы гласного {а, ё, г, б, й), традиционно проставляемый при передаче ряда знаков вокализации (так назыв. огласовок, соответственно: 'камец', 'цере', 'хирек', 'холем', 'шурек'), в современных работах по классическим арамейским диалектам зачастую подразумевает не столько адекватное отражение звуковой реальности, сколько передачу графического своеобразия. Так, под транскрипционными знаками ё и о скорее имеется в виду наличие в текстах matres lectionis «матерей чтения» (т.е. букв у и w, соответственно). Что касается долготы гласного, обозначаемого как а, то определяющую роль здесь играет этимология.

Таким образом, в нашем случае передача вокализма латинской графикой ближе к транслитерации (графический образ), чем к собственно транскрипции (звуковая реальность); и существенным здесь является не столько предполагаемая фонетическая долгота гласных, сколько их фонологическая противопоставленность, где афа, ефё, гфх (Muraoka 1987, 8), т.е. в рамках данного исследования — противопоставленность словообразовательных моделей.

Ниже приводится список принятых транскрипционных знаков для согласных в порядке следования соответствующих букв в еврейско-арамейском консонантном алфавите: ?, b/b, g/g, d/d, h, w (также и), z, h, t, у (также i, изредка j), к/к, I, m, n, s, Г, p/p, s, к (также q), r, s, s (начиная с имп.-арам. сливается с Isl, превращаясь в чисто графический вариант), t/j.

Ссылки на литературу в основном тексте, а также список использованной литературы, помещенный в конце работы, оформлены в системе полукода.

Заключение диссертации по теме «Языки народов зарубежных стран Азии, Африки, аборигенов Америки и Австралии», Немировская, Адель Владимировна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Характеристика системы именных словообразовательных моделей арамейского языка, с точки зрения диахронии, т.е. в духе ПС реконструкции, до последнего времени остававшейся доминирующим способом описания арамейского языка, выглядит «неутешительной». Обобщить ее можно было бы следующим образом.

Редукция гласных в открытых слогах (как результат акцентных изменений) привела к обеднению системы внутренних моделей, т.е. прерывистых словообразовательных и словоизменительных морфем. Многие модели, относящиеся к ПС типам *CVCC и *CVCVC, в форме ст.абс. и ст.дет. совпали. В арамейском языке единство системы моделей утрачено из-за частичного или полного совпадения моделей, а также в результате выравнивания по аналогии, так что прото-модели практически не распознаются. Модели с долгими гласными и внешними аффиксами имеют показатели, по-прежнему обеспечивающие их отличие. Некоторые из этих моделей перешли в разряд продуктивных, в то время как модели с краткими гласными утратили свое значение.

Исследование, в основу которого положен принцип синхронии, даже на примере ограниченного корпуса текстов, которым является ТО, показывает, что производные именные модели представляют собой в арамейском языке не рудименты структурного единства, существовавшего на предшествующих уровнях (обще-центральносемитский, обще-западносемитский, общесемитский), а элементы синхронно функционирующей словообразовательной системы, разумеется, претерпевшей определенные изменения в ходе своего исторического развития. I. Несмотря на фонетические изменения, произошедшие в арамейском по сравнению с ПС (иногда, возможно, преувеличенные, по крайней мере, для определенных диалектов), морфологический механизм словообразования и словоизменения с помощью прерывистых морфем (моделей) и формально совпадающих с ними типовых основ первичных имен в арамейском языке (арамейских диалектах) гораздо стабильнее и регулярнее, чем это принято считать.

Фонологические изменения влекут за собой уменьшение функциональности внутренней модели (инфиксы, диффиксы) в именной морфологии. Среднеарамейский период, крупнейшим памятником которого является ТО, оказывается в этом процессе поворотным пунктом.

Фонологически западноарамейский консервативнее восточноарамейского. Для второго характерны такие явления, как элизия редуцированного гласного, изменение положения ударения (ближе к началу основы) по сравнению с исконным древнеарамейским. В западноарамейском редуцированный гласный /э/ не выпадает, а также частично сохраняется полногласие /и/, /о/. (С позиции морфонологии арамейского языка, краткий /и/ отличается особенной неустойчивостью, нередко возникая в результате комбинаторного чередования, как-то, ассимиляции при губных и велярных).

В арамейском языке, особенно в позднеарамейский период, семантика моделей, экспоненты которых включают инфиксацию в виде долгих гласных и удвоенных (геминированных) согласных и/или внешних элементов, уже и точнее, чем семантика моделей, содержащих лишь инфиксацию, притом в виде кратких гласных. Последние, строго говоря, практически утратили статус модели.

В фонетических процессах, характеризующих арамейский язык, начиная, по крайней мере, с позднеарамейского периода, можно усмотреть определенный морфологический смысл, который заключается в своего рода защитном механизме системы. На фоне редукции кратких гласных в предударных открытых слогах место подверженных подобным процессам моделей занимают такие модели, экспоненты которых не подпадают под указанные фонетические условия, а именно: с этимологически долгим гласным (другими словами: не подвергающимся редукции) в открытом предударном слоге, с одной стороны, и с кратким гласным, но в закрытом (благодаря удвоению согласного) предударном слоге — с другой.

II. Удвоение (геминация) второго корневого согласного, которое входит в состав прерывистых морфем, фонетически могло быть неоднородно. Фонетически 'гемината' в некоторых случаях, возможно, реализовывалась в арамейском языке не как двухвершинная, а как долгий согласный. Термин 'долгий' применительно к согласным в семитологической литературе малоупотребителен (Voigt 1988, 44-45). Интерпретация в том числе фонетической долготы согласного как 'удвоения' имеет под собой два обоснования: фонологическое (слоговая структура и увязанная с ней акцентная система) и морфологическое (функционирование трехконсонантной корневой структуры).

На особый фонетический характер 'геминаты' косвенно указывает традиционное произношение арамейских (как и еврейских) 'удвоенных' согласных группы b, g, d, к, р, t (собств. согласных, обозначаемых этими графемами) как смычных, а не щелевых (комбинаторное чередование: щелевые реализуются после гласных, притом что 'удвоенные' согласные всегда оказываются после гласного) и транскрибируются соответственно bb, а не bb и т.д.

Удвоение, встречающееся в именах первичных, является частью единого морфологического комплекса, включающего и согласные, и гласные.

У именных производных встречаются два типа удвоения С2- 1) указывающее на связь производного с Ра., шире — системы пород с удвоением С2 (т.е. Ра. и рефлексивно-пассивной к ней Itpa./Etpa.); 2) являющееся неотъемлемой частью модели.

Удвоение С2, являющееся показателем породы Ра., принципиально отлично от всех других видов геминации, встречающихся в именных моделях. Своеобразие геминации, присущей породе Ра., заключается в том, что, во-первых, она вычленяема, а, во-вторых, она передается от глагола к имени в процессе деривации. Вычленяемость такой геминации обнаруживается в том, что несколько различных моделей включают геминацию (вместе с общей семантикой породы), варьируя все другие компоненты. В моделях с геминацией С2, не имеющей отношения к Ра., она является неотъемлемым компонентом модели.

С другой стороны, многие модели с геминацией Сг играют в системе трансфиксов роль, близкую моделям без геминации С2. Так, модель качественного прилагательного СаССТС близка по значению к СэСТС; СаССгС чаще всего образуется от корней с категориальной семантикой признака; СэСТС — от корней с категориальной семантикой действия. Модель имени деятеля СаССаС соотноситься не только с Ре., но в ряде случаев и с Ра. Формальное совпадение геминации модели имени деятеля, с одной стороны, и породной геминации, с другой, возможно, привело к распространению этой модели и на Ра.

III. Речь о конкретной системе моделей может идти только применительно к конкретному языку, т.е. синхронно в противоположность системе моделей как таковой, как потенциальному механизму, изначально присущему семитским языкам.

Система словообразовательных моделей арамейского языка оперирует двух- и трехсложными основами.

В арамейском языке трехсогласие является механизмом, характерным преимущественно для словообразования. В отыменном словообразовании яркое подтверждение тому — производные первичных имен, а в отглагольном — производные глаголы (т.е. собственно производные породы), образованные от слабых корней. На примере последних особенно заметно парадигматическое выравнивание и в словообразовании, и в словоизменении, свойственное арамейскому языку.

Высокая степень регулярности сближает систему пород со словоизменением. Это, видимо, и обусловило то, что 'породу' принято рассматривать фактически как словоизменительную категорию семитского глагола. Однако сравнение упомянутых производных с трехсогласной структурой и спряжения слабых глаголов в основной породе указывает на то, что на 'флективно-деривационной шкале' Дж.Байби система пород глагола все-таки не должна занимать крайнюю точку (имеется в виду флективный, т.е. словоизменительный полюс).

В арамейских диалектах весьма многочисленны и продуктивны модели с семантикой, которую можно назвать грамматической (имя активного актанта; имя пассивного актанта; имена действия от различных пород глагола), т.е. синтаксические дериваты. Модели с исключительно лексической семантикой наподобие прилагательных цвета не слишком продуктивны и должны рассматриваться как единицы словаря. То же отчасти справедливо и в отношении моделей имен инструментов, места действия, наименования профессий. Подобная закономерность дериватологам в целом хорошо известна. Отмечается, что «наименее лексические слова» (иначе: «имена отвлеченных процессуальных и непроцессуальных признаков», или «имена действий и состояний») «имеют наиболее упорядоченное, наиболее грамматическое словообразование» в противоположность именам предметов, словообразование которых наиболее лексично. Наименования лиц по степени упорядоченности и грамматичности занимают «промежуточное положение между сферой конструктивного словообразования (синтаксические дериваты) и словообразованием предметной лексики» (Земская 1992, 33-34).

В арамейском языке механизм моделей (прерывистых морфем) характерен именно для словообразования, а не словоизменения имени. В то же время образование существительных (имена действия, nomina actionis), получивших, благодаря своей регулярности, грамматический (морфологический) статус инфинитива, имени действующего лица (nomen agentis) и т.д., в силу регулярности оказывается фактически частью словоизменительной системы глагола.

IV. В системе именных словообразовательных моделей, нашедшей отражение в ТО, наблюдаются следующие черты, одни из которых характерны для арамейского языка в целом, другие — для тех или иных диалектов последующего, позднеарамейского периода. i. СаССТС — основная модель качественного прилагательцого, т.е. с точки зрения словообразования — прилагательного в собственном смысле, в отличие, например, от относительных прилагательных, являющихся синтаксическими дериватами существительных (Ермакова 1984, 12; 17).

Словообразование оказывается важным морфологическим критерием выделения прилагательного как самостоятельной части речи. Большинство засвидетельствованных в ТО качественных прилагательных образуются по определенным словообразовательным моделям непосредственно от трехсогласного корня. ii. СэСТС — продуктивная модель прилагательного-пациенса, пассивного/стативного причастия (общеарамейская модель). iii. Арамейская инновация (по сравнению с ПС) в виде модели СаСдС- "имя деятеля" (nomen agentis) в ТО еще не настолько продуктивна, как в позднеарамейский период, когда она становится семантическим дублетом общ.-арам. причастия Ре. СаСеС / СаСэС-, особенно в сирийском и в самаритянском арамейском.

В принципе соотношение количественной и качественной характеристик гласных в арамейских диалектах составляет отдельную, весьма сложную проблему. Возможно, на определенном этапе количественная характеристика как доминирующая уступает место качественной. В любом случае для исследования морфологической системы моделей существенным является то, что гласные инновационной модели СаСбС неизменяемы, а значит, модель имеет постоянный экспонент. iv. CiCCuC — продуктивная модель имени действия породы Ра. v. Крайне ограниченный инвентарь словообразовательных аффиксов в арамейском языке определенно указывает на то, что аффикс, играя роль внешнего показателя словообразовательного значения, сам по себе не является его носителем. vi. Арамейскому языку (возможно, семитским языкам в целом) не свойственны: префиксальное словообразование как таковое, а также безаффиксные способы словообразования и фузионные явления на стыках морфем, типичные для деривации во флективных языках (Соболева 1980, 30).

V. Первичные имена имеют модели в фонетическом смысле взаиморасположения согласных и гласных, но не в морфологическом смысле словообразовательных моделей. При этом набор распространенных типов первичных имен ограничен. Словоизменительные формальные механизмы первичных имен и имен производных могут совпадать, подчиняясь одним и тем же фонетическим законам. Однако за формальным совпадением типовых основ первичных имен и моделей прерывистых, сегментных морфем) имен производных скрывается принципиальное, содержательное отличие.

Основа первичных имен — это фонологическая структура нечленимой морфемы. Таким образом, первичные имена в семитских языках, в том числе и в арамейском, оказываются корневыми морфемами,включающими гласные.

Производные, образованные от первичных имен, служат примером функционирования трехсогласного корня исключительно в качестве словообразовательного механизма, поскольку он вычленяется в процессе деривации и не должен рассматриваться в качестве этимологического, лексического трехсогласного корня. Для дериватов, образующихся не от первичных имен, трехсогласный корень — это исходный источник деривации. Стимулом для универсализации механизма 'трехсогласия', очевидно, послужила отглагольная деривация.

Модель производного имени — это самостоятельная морфема, связанная с определенным грамматическим значением, прежде всего— словообразовательным. Кроме того, наблюдаются различия в частоте встречаемости: одни звуковые структуры характерны для первичных имен (типовые основы), но редки среди моделей имен производных, и наоборот (например, СиСС-).

VI. Одна из задач словообразования как самостоятельной лингвистической дисциплины заключается в установлении «формальных и семантических признаков, которые сохраняются в структуре производного слова или, напротив, устраняются из нее, при разных источниках деривации» (Земская 1978, 118).

В отношении арамейского языка в этой связи отметим следующее. Несмотря на универсальный характер механизма образования производных имен по общим словообразовательным моделям, между отглагольной и отыменной деривацией имеются определенные формальные расхождения, которые, во-первых, заключаются в том, что чисто суффиксальное словообразование характерно для отыменных производных. Источником отыменной деривации является полная основа, а не трехсогласный корень. Трансфиксация свойственна производным, образующимся от корней с категориальной семантикой действия или признака (в традиционной семитологии рассматривается как отглагольная деривация). Деноминативная деривация в отношении морфонологии регулярнее отглагольной.

VII. Именное словообразование арамейских диалектов (языков) обнаруживает большое сходство между собой. Поэтому как методология исследования, так и выводы вполне могут быть распространены и на них. Это отчасти нашло отражение в настоящей работе, в ходе которой привлекался материал классических арамейских языков (иудео-палестинский, самаритянский, христианско-палестинский, сирийский, мандейский, вавилоно-талмудический), а также современных арамейских диалектов.

Система именного словообразования современных новоарамейских диалектов демонстрирует то же явление диалектного континуума, которое наблюдается в арамейских памятниках, начиная со среднеарамейского периода. В современных новоарамейских диалектах, как и в предшествующие периоды, с одной стороны, изоглоссы не образуют жестких диалектных границ, с другой стороны, некоторые грамматические явления напрямую не возводятся к позднеарамейским диалектам, которые принято считать непосредственными предками новоарамейских диалектов.

Система моделей (в том числе именных) образует ту среду, в которой действует флективно-деривационный континуум, или где, по выражению Л.В.Щербы, соединяются «словообразование и морфология в узком смысле в морфологию в широком смысле» (Щерба 1962, 99).

Сопоставление ТО с различными арамейскими диалектами (языками) в части именного словообразования позволяет сделать следующий вывод. Во-первых, вплоть до позднеарамейского периода говорить о диалектах как таковых не приходится. Во-вторых, относительно среднеарамейского периода, к которому принадлежит ТО, о диалектных чертах можно говорить только в рамках понятия 'диалектного континуума'.

В работе автор намеренно старался избегать ссылок на какой бы то ни было семитский материал, помимо арамейского. Это размыло бы рамки сознательно выбранного синхронного метода анализа. Однако думается, что для синхронного изучения именного словообразования других семитских языков методы и выводы настоящей работы могли бы оказаться полезными. С другой стороны, опыт синхронного описания словообразовательной системы арамейского языка любопытен и в типологическом отношении ввиду того, что «деривационные процессы универсальны, ибо в принципе они используются в одних и тех же целях (для осуществления известного функционально-семантического сдвига), а достижению конечного результата служат формальные операции, которые по природе своей исчислимы и носят в значительной степени универсальный характер» (Кубрякова, Панкрац 18).

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Немировская, Адель Владимировна, 2002 год

1. Ю. Д. Апресян. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. 2-е изд., испр. и доп. // Избранные труды. М„ 1995. Т. I.

2. Н. Д. Арутюнова. Очерки по словообразованию в современном испанском языке. М., 1988. А. Г. Белова. Структура семитского корня и семитская морфологическая система//ВЯ. 1991. № 1. С. 79-90.

3. A. Г. Белова. Очерки по истории арабского языка. М., 1999. Л. Блумфилд. Язык. М., 1968.

4. B. В. Виноградов. Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (На материале русского и родственных языков) Н Избранные труды: Исследования по русской грамматике. М., 1975. С. 166-220.

5. Г. М. Габучан. К вопросу о структуре семитского слова (в связи с проблемой "внутренней флексии") // Семитские языки / Отв.ред. Г.Ш.Шарбатов. Вып. 2. Ч. 1. М., 1965. С. 114-127.

6. Г. М. Демидова. Об арамейском субстрате в иракском диалекте арабского языка // УЗ. № 389: Востоковедческие науки 3. 1977. С. 8-14.

7. Г. М. Демидова. Инфинитив в западноарамейском языке // УЗ. №403. 1980. С. 18-23.

8. Г. М. Демидова. Слабый глагол в западно-арамейском литературном памятнике Таргум Онкелос. СПб., 1997. О. П. Ермакова. Лексические значения производных слов в русском языке. М., 1984.

9. Е. А. Земская. Об основных процессах словообразования прилагательных в русском литературном языке XIX в. // ВЯ. 1962. С. 46-55.

10. Е. С. Кубрякова. Типы языковых значений: Семантика производного слова. М., 1981.

11. Е. С. Кубрякова. Ю. Г. Панкрац. О типологии процессов деривации // Теоретические аспекты деривации. Пермь, 1982. С. 7-20.

12. Е. Курилович. Деривация лексическая и деривация синтаксическая: к теории частей речи // Очерки по лингвистике. М., 1962. С. 57-70.

13. С. С. Майзель. Пути развития корневого фонда семитских языков. М., 1983.

14. Ю. С. Маслов. Введение в языкознание. М., 1975.

15. И. А. Мельчук. О «внутренней флексии» в индоевропейскихи семитских языках // ВЯ. 1963. № 4. С. 27-40.

16. И. А. Мельчук. Курс общей морфологии: Морфологическиезначения. М.-Вена, 1998. Т. И. Ч. 2.

17. А. В. Немировская. О проблеме вокализма Таргума Онкелос // Ассириология и египтология: Материалы научных чтений памяти И.В.Виноградова (К 65-летию со дня рождения) / Отв. ред. Н.В.Козырева. СПб., 2000. С. 137-139.

18. A. В. Немировская. Еще раз о глагольной инновации в семитских языках // История и языки Древнего Востока: памяти И.М.Дьяконова. СПб., 2002. С. 226-231.

19. B. М. Никитевич. Словообразование и деривационная грамматика. Ч. 1. Словообразование и номинативная деривация. Алма-Ата, 1978.

20. B. П. Старшин. Структура семитского слова (прерывистые морфемы). М., 1963.

21. И. С. Улуханов. Словообразовательная семантика в русском языке и принципы ее описания. М., 1977. К. Г. Церетели. Арамейский язык // Языки Азии и Африки. Т. 4. Кн. 1. Семитские языки. Отв. ред.: И.М.Дьяконов, Г. Ш. Шарбатов. М., 1991. С. 194-249.

22. A. Abou-Assaf, P. Bordreuil, A. R. Millard. La Statue de Tell Fekherye et son inscription bilingue assyro-arameen. Paris, 1982.

23. W. Arnold. Das Neuwestaramaische: V. Grammatik. Wiesbaden, 1990.

24. J. Barth. Die Nominalbildung in den semitischen Sprachen. Leipzig, 1889-1890. 2. Aufl. 1894.

25. H. Bauer, P. Leander. Grammatik des Biblisch-Aramaischen. Halle, 1927.

26. F. R. Blake. Studies in Semitic Grammar // JAOS. 1953. V. 73. P. 7-16.

27. D. Bojarin. On the history of the Babylonian Jewish Aramaic reading traditions // JNES. 1978. V. 37. № 2. P. 141-160. M. M. Bravmann. The Aramaic nomen agentis qatol and some similar phenomena of Arabic // BSOAS. V. 34. P. 1-4.

28. C. Brockelmann. Grundriss der vergleichenden Grammatik der semitischen Sprachen. Berlin, 1908. В. 1.2.

29. C. Brockelmann. Lexicon Syriacum. 2nd ed. Halle, 1928. J. L. Bybee. Morphology: A Study of the relation between meaning and form. Typological studies in language. V. 9. Amsterdam, Philadelphia, 1985.

30. J. Cantineau. Racines et schemes // Melanges offerts a William Margais par l'lnstitut d'Etude Islamique de l'Universite de Paris. Paris, 1950. P. 119-124.

31. E. M. Cook. The Aramaic of the Dead Sea Scrolls // Eds.: P. Flint, J. Vanderkam. The Dead Sea Scrolls after fifty years: A Comprehensive assessment. Leiden; Boston, Koln, 1998. V. 1. P. 359-378.

32. G. Dalman. Grammatik des jiidisch-palastinischen Aramaisch: Aramaische Dialektproben. 2. Aufl. Leipzig, 1905. (repr. Darmstadt, 1960).

33. R. Degen. Altaramaische Grammatik der Inschriften des 10.-8. Jh.v.Chr. Wiesbaden, 1969.

34. A. Diez Macho. 'Onqelos manuscript with Babylonian transliterated vocalization in the Vatican library // VT. 1958. T. 8. P.113-133.

35. J. Fitzmyer. A Wandering Aramean: Collected Aramaic Essays. Missoula: Scholars Press, 1979.

36. J. T. Fox. Noun patterns in the Semitic languages: Ph. D. thesis in the subject of Semitic Philology. Harvard University, Cambridge, Massachusetts, 1996.

37. A. Gai. The category 'adjective' in Semitic languages // JSS. 1995. V. 40. № l.P. 1-9.

38. D. M. Golomb. A Grammar of Targum Neofiti. Chicago, 1985. M. Goshen-Gottstein. The language of Targum Onqelos and the model of literary diglossia in Aramaic // JNES. 1978. V. 37. №2. P. 169-179.

39. R. Hetzron. La division des langues semitiques // Actes du Premier Congres International de Linguistique Semitique et Chamito-Semitique. Paris 16-19 juillet 1969 / Eds.: Andre Caquot, David Cohen. The Hague, Paris: Mouton. P. 181-194.75