Общественное сознание в СССР как отражение внешнеполитической пропаганды ВКП(б), 1939-1941 гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Маркелов, Сергей Юрьевич

• Маркелов, Сергей Юрьевич
• кандидат исторических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Маркелов, Сергей Юрьевич

Введение.

Глава 1. Пропаганда ВКП (б) и сознание советских граждан как элементы внешней политики СССР.

§ 1. Роль внешнеполитической пропаганды в СССР как части большевистской идеологии в процессе формирования тоталитарного общественного сознания.

§ 2. Структура и механизм внешнеполитической пропаганды в СССР (1939-1941 гг.).

Глава 2. Динамика образа врага в общественном сознании, 1939- 1941 годы.

§ 1. Формирование образа врага в советском общественном сознании и советско-германский пакт,

15 марта 1939 - 1 сентября 1939 г.

§ 2. Антифашистские настроения на первом этапе Второй мировой войны, 1 сентября

1939 г. - декабрь 1940 г.

§ 3. Советско-германские отношения в общественном сознании накануне Великой

Отечественной войны, 1941 год.

Глава 3. Общественные настроения в СССР и пропаганда ВКП (б) в условиях «освободительных походов» 1939-1940 годов.

§ 1. Общественные настроения и польская кампания Красной Армии в сентябре 1939 года.

§ 2. Советско-финляндская война в общественном сознании, ноябрь 1939 - март 1940 гг.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Общественное сознание в СССР как отражение внешнеполитической пропаганды ВКП(б), 1939-1941 гг.»

Актуальность нашей темы связана с неугасающим интересом не только профессиональных историков, но и российской общественности к проблемам Великой Отечественной войны и ее предыстории, особенно в свете приближающегося 60-летия праздника Победы. Актуализирует тему исследование кануна Великой Отечественной войны. Трагизм лета 1941 г. заставляет задуматься над ошибками советского руководства в области внешней политики, оборонного строительства и военного планирования. Однако любая война начинается задолго до ее объявления, которому обязательно предшествует идеологическая и психологическая обработка населения официальными пропагандистскими структурами, внушающими народу мысль о необходимости и неизбежности грядущей войны, о защите национальных интересов, происках врагов, внешней угрозе. Играя на патриотизме, национальных чувствах, традициях и предрассудках, объявляя свои цели благородными и справедливыми, а цели потенциальных противников - низменными и корыстными, пропаганда каждой из сторон — участниц будущей войны, закладывает в сознание своего народа образ врага, воскрешая старые обиды и выискивая новые, на которые можно опереться в современной ситуации. В этом смысле моральное состояние войск и гражданского населения, формируемое во многом средствами пропаганды в мирное время, является важным фактором военной победы. Возможно, что наша работа поможет понять ситуацию лета - осени 1941 года, когда Красная Армия, отступая, отдала врагу значительную часть своей территории, имея большие потери, в том числе попавших в фашистский плен.

Предполагается, что наше диссертационное исследование сыграет положительную роль в разрешении ведущейся исследователями дискуссии относительно характера советской внешней политики и, соответственно, пропаганды. Названная проблема возникла еще в 1920-е годы, тогда появились два противостоящих направления в реляциях западных дипломатов и исследованиях советской внешней политики: является ли она результатом приложения к международным делам восторжествовавшей коммунистической идеологии, или же поведение Советского Союза диктуется характерными для «нормального государства» факторами: потребностью обеспечить свою безопасность и «национальные интересы»? Большинство исследователей советской внешней политики единодушны в том, что если в первой половине 1920 —х годов революционная риторика советской пропаганды и внешней политики совпадали, то в 1930 -е годы, по мнению многих историков, советская внешняя политика приобретала все более черты реальной политики (Realpolitik). При этом общие мировоззренческие установки оказались соотнесены скорее с ценностными ориентация-ми, предчувствиями и ожиданиями, нежели с задачами практической внешнеполитической деятельности. В этом отношении предложенное Р. Ароном понимание советского человека как «двойственного субъекта», применимо к творцам советской политики.1

Общественная и научная значимость настоящей работы заключается и в том, что в рамках изучения периода 1939-1941 гг. не прекращается дискуссия по превентивной войне, в которой, как казалось, была поставлена точка. Однако рядом историков по-прежнему муссируется эта тема, интересующая и широкие массы населения. При этом акцент данной дискуссии постоянно смещается. С середины 90-х годов прошлого столетия можно говорить о переносе внимания зарубежных и отечественных историков к проблеме советской пропаганды в предвоенный период. Вместе с тем, трудов, посвященных реакции населения на пропаганду и состояние международных отношений того времени, по-прежнему немного.

В отечественной историографии лишь в последнее время стали появляться специальные исследования, посвященные изучению реакции общественного сознания на внешнеполитическую большевистскую пропаганду в 1939 - 1941 годах. При этом в рамках исследования проблем Второй ми

1 См: Кен О., Рупасов А. Политбюро ЦК ВКП (б) и отношения СССР с западными соседними государствами (конец 1920 - 1930-х гг.): Проблемы. Документы. Опыт комментария. Часть 1. Декабрь 1928 - июнь 1934 г. Научное издание. СПб., 2000. С. 68 - 99. ровой и Великой Отечественной войн эта тема хоть и косвенно, но присутствовала.

Советская литература о Второй мировой войне возникла на основе «руководящих установок» И. В. Сталина, его суждений о событиях и людях, выраженных в знаменитом коллективном сочинении «Фальсификаторы истории (историческая справка)».2 Историки под неусыпным партийным контролем развивали «идеи вождя». Их концепция в конце 1940 - середине 1950-х гг. была односложной. До нападения Германии на СССР, Вторая мировая война определялась историками того времени как империалистическая. Ведение Советским Союзом экономической, социальной и внешней политики в 1939 - 1941 гг. считалось безукоризненным. «Некоторые трудности» объяснялись исключительно происками врагов. Суть пакта 23 августа 1939 г. скрывалась, так же как подробности советско-финляндской войны и визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 года. Также были обойдены вниманием причины и виновники поражений Красной Армии в июне 1941 года. В условиях «холодной войны» и идеологической монополии не могло быть и речи о какой-либо борьбе мнений. Любая точка зрения, противоречащая официальной позиции, отвергалась. Исторические сочинения опирались на скудную источниковую базу. Архивные документы были недоступны исследователям, воспоминания практически отсутствовали. В итоге, на данном этапе вопрос общественных настроений практически не был затронут не только в научной литературе, но и в мемуаристике.

С наступлением хрущевской «оттепели» и частичной десталинизации советской общественной и политической жизни начался следующий этап развития советской историографии второй мировой войны. В этот период была подготовлена первая значительная научная работа - 6-томная история Великой Отечественной войны. Это произошло в условиях частичных реформ, связанных с решениями XX съезда КПСС. Многотомник

2 Фальсификаторы истории (историческая справка). М., 1948. был определенным шагом вперед, однако в нем по-прежнему замалчивались тайные дипломатические шаги советского руководства накануне войны. Партийные и армейские лидеры выдвинули тезис о единоличной ответственности Сталина за неподготовленность страны к нападению Герма

•з нии. До отстранения Н.С. Хрущева от должности критика Сталина была достаточно распространена. Появились первые воспоминания И. И. Азарова, Н. Н. Воронова, А. А. Лобачева, Н. Г. Пальгунова, JI. М. Сандалова и других.4 В рамках этого периода большое внимание было уделено рассмотрению психологической готовности и информированности личного состава Красной Армии непосредственно перед 22 июня 1941 года, что отразилось особенно хорошо в перечисленных воспоминаниях, где основная вина за дезинформирование возлагалась на сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года. Историки, критикуя непосредственно шаги советского руководства в лице Сталина в области военного строительства, не затронули своим вниманием в целом вопрос изучения построения внешнеполитической пропаганды в стране. Например, В. А. Анфилов в своей работе по этому поводу лишь отметил: «В результате победы социализма в СССР упрочилось морально-политическое единство, еще больше укрепилась дружба народов Советского Союза».5 Больше о психологическом состоянии в Красной Армии сказано А. М. Некричем, однако он опирался опять же на генеральские мемуары.6

С наступлением 3-го этапа с середины 1960-х гг. прежде всего, связано с изменением общественно-политической ситуации в стране. В диалоге «власть-общество» были реанимированы сталинистские методы управления в советской историографии Второй мировой войны места для критики режима уже не нашлось, что выразилось в гонениях на А. М. Некрича,

3 История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 - 1945. М., 1965. Т. 6.

4 Азаров И. И. Осажденная Одесса. М., 1962; Воронов Н. Н. На службе военной. М., 1961; Лобачев А. А. Трудными дорогами. М., 1960; Пальгунов Н. Г. Тридцать лет: (Воспоминания журналиста и дипломата). М., 1964; Сандалов Л. М. Пережитое. М., 1961.

5 Анфилов В. А. Начало Великой Отечественной войны (22 июня - середина июля 1941 года). Военно-исторический очерк. М., 1962. С. 22.

6 Некрич А. М. 1941,22 июня. М., 1995. книгу которого избрали в качестве повода для расправы с инакомыслящими. Новые партийные лидеры пытались придать фальши некое подобие правды. Историки и мемуаристы объясняли трагедию июня 1941 г. тезисом

06 объективных и субъективных причинах: Германия использовала в момент нападения возможности всей Европы, советская экономика отставала, вермахт был отмобилизован, владел опытом современной войны. Но главную роль в поражениях 1941 г., по их мнению, сыграл чисто субъективный фактор: грубые просчеты Сталина и его политических и военных советников - наркома иностранных дел и председателя Совнаркома В. М. Молото-ва, наркома обороны С. К. Тимошенко, начальника генштаба Г. К. Жукова. Писать об их «ошибках» позволяли строго ограниченному кругу авторов, к тому же критика не посягала на главное. На этой основе, в противовес «либеральному» 6-томнику, была издана 12-томная «История второй мировой войны». Сталинистский характер изданию придали члены Политбюро ЦК КПСС и маршалы. Соответственно этому специально был отобран фактический материал, который бы не противоречил официальной трактовке событий Второй мировой войны. Лишь в первых томах чудом сохранились некоторые спорные положения, например, разные трактовки характера войны в 1939 — 1941 гг. со стороны Великобритании, Франции, Польши. В таком же духе были выдержаны и другие исследования.8 В этот период продолжалась публикация воспоминаний участников войны.9 Касаясь отношения населения к внешней политике советского правительства, авторы отмечали безоговорочную поддержку граждан Советского Союза шагам Кремля на международной арене. В итоге объективно рассматривать общественные настроения без пристрастного толкования ведущей и сугубо позитивной роли партийного и государственного аппарата было невозможно.

7 История второй мировой войны.

8 Анфилов В. А. Незабываемый сорок первый. М., 1982; Анфилов В. А. Провал «блицкрига». М., 1974; Безыменский Л. Особая папка «Барбаросса»: Док. повесть. М., 1972.

9 Баграмян И. X. Так начиналась война. М., 1971; Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3-х т. М.; Краминов Д. Ф. В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939 - 1945 годы. М., 1980; Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1979.

К этому периоду относятся первые в нашей стране исследования по исторической психологии, которые велись, разумеется, в рамках марксистско-ленинской методологии. Здесь, к сожалению, можно упомянуть лишь работы Б. Ф. Поршнева и его учеников.10 Хотя для своих исследований они выбирали иные хронологические и территориальные рамки, чем обозначенные в нашей работе, однако их труды оказали значительное влияние на использование в отечественной исторической науке междисциплинарного подхода.

На рубеже 80 — 90-х гг. XX века исследовательская работа активизировалась. И это было связано опять же с изменением общественно-политической ситуации в стране. С провозглашением гласности и плюрализма мнений начался отход в отечественной историографии от господствующей марксистско-ленинской методологии. Развернулись дискуссии по актуальным проблемам новейшей истории, в том числе и по вопросам предвоенного времени. Вышли в свет ранее запрещенные документальные и мемуарные публикации, научные работы по конкретно-историческим темам. В историографических трудах были сформулированы новые важные исследовательские проблемы. Были опубликованы сотни архивных документов, в частности 22 - 23 тома «Документов внешней политики СССР». Документальные публикации способствовали изучению важных проблем. Это видно на примере исследования истории советской внешней политики и процесса подготовки страны к войне. В последнее время вышли сборники документов, отражающих специфику повседневной жизни советского общества в конце 1930-х - начале 1940-х годов.11 В литературе наряду с научной, появилась и открытая антинаучная тенденция. На волне демократизации «новые историки» рьяно взялись разрушать все ранее достигнутое. Они не исследовали, а разоблачали всех и вся в интересах политической конъюнктуры. Однако методологически «новые» и «старые» ис

10 История и психология. M., 1971; Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979.

11 Письма во власть 1928 - 1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям. М., 2002; Советская повседневность и массовое сознание. 1939 - 1945. М., 2003. торики близки друг другу, так как на смену одной грубой лжи они выставили другую. «Новые» историки объявили СССР главным и чуть ли не единственным виновником второй мировой войны, изображали действия советской дипломатии и армии исключительно в темном свете. Осуждая советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 г., называя его актом умиротворения агрессора и продуктом тайной дипломатии, такие исследователи используют в отношении нашей истории и страны двойной стандарт. Они забывают, что тайная дипломатия всегда была инструментом внешней политики любого государства, в том числе Великобритании и Франции, заключившими Мюнхенское соглашение с агрессором и несущими немалую историческую ответственность за возникновение второй мировой войны. Говоря о планах советского руководства на 1941 г., такие исследователи утверждают, что СССР готовил удар в спину Германии, воевавшей с Великобританией и свято выполнявшей договоренности 1939 года. К сожалению, последователи В. Суворова (Резуна) не заметили, что под антисталинистской маской они фактически реабилитируют фашизм, противопоставляют его реальной агрессии предполагаемые, но не доказанные намерения Сталина, вслед за неофашистскими публицистами смеши* 1 вают чисто политическое с сугубо военным. Спорный характер носит и сборник «Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера?».

Выделив эти слова в названии, в своих статьях авторы по существу говорят

11 о войне агрессивной со стороны СССР. В любой войне агрессивной или оборонительной армия может и наступать, и обороняться, вести боевые действия в своей стране и за ее пределами. Любой генштаб обязан разрабатывать любые варианты действий, в том числе и превентивные, а государственное руководство должно, прежде всего, заботится об интересах и безопасности своей страны.

12 См. напр.: Мифы и факты. М., 1995.

13 Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? М., 1995.

С началом 1990-х годов появилось большое количество статей, посвященных, в первую очередь, советско-германским отношениям в период и сразу же после заключения пакта о ненападении14 и изучению польской кампании Красной Армии в сентябре 1939 года.15 Это было связано с признанием советской стороной существования секретных протоколов к пакту в 1989 году. Нередко в ранних работах встречались скоропалительные выводы, к примеру, о сотрудничестве НКВД и гестапо в деле уничтожения польского освободительного движения.16 Многие подобные выводы позднее были опровергнуты дальнейшими исследованиями.17

В начале 1990-х гг. была сделана попытка написать обобщающую работу по советской внешней политике. В этом смысле монография Г. JI.

Розанова была написана в духе, близком традиции советской историогра-18 фии. В области его внимания лежат лишь дипломатические отношения Москвы и Берлина. Исследователь постоянно подчеркивает неискренность немецкой стороны, ведущей двойную игру с СССР и западными демократиями, что особенно ярко проявилось на протяжении 1939 года. Советское согласие на заключение пакта о ненападении он объясняет безысходностью ситуации, когда Великобритания и Франция практически саботировали переговоры о военном сотрудничестве с Москвой. Автор пытается не указывать факты советско-германского сотрудничества и уделяет незначительное внимание визиту Молотова в Берлин. По его мнению, основной целью немецкого руководства было дезинформировать Кремль о дальней

14 Григорьянц Т. Ю. Советско-германские переговоры в сентябре 1939 г. и сталинские планы в отношении Польши // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в начале второй мировой войны (сентябрь 1939 - август 1940). М., 1990. С. 39-58.; Семиряга М. И. Советско-германские отношения (сентябрь 1939 - июнь 1941) // Советская внешняя политика 1917 -1945. М., 1992. С. 98-156; Челышев И. А. Год кризиса: сентябрь 1938-сентябрь 1939 гг. // Советская внешняя политика 1917 -1945. М., 1992. С. 157-201.

15 Парсаданова В. С. 'Польская" политика СССР в сентябре 1939 - июне 1940 гг. // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в начале второй мировой войны (сентябрь 1939 -август 1940). М., 1990. С. 59-78; Случ С.З. Внешнеполитическое обеспечение польской кампании и Советский Союз // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в начале 2-ой мировой войны (сентябрь 1939 - август 1940). М., 1990. С. 79-101.

16 Семиряга M. И. Тайны сталинской дипломатии. М., 1992.

17 «Краковский протокол» 1940 г. Было ли антипольское соглашение между НКВД и гестапо? Из германских архивов. // Новая и новейшая история, 1995. N 5. С.107-114.

18 Розанов Г. Л. Сталин - Гитлер. Документальный очерк советско-германских отношений, 1939 - 1941. М., 1992. ших намерениях Германии и это ему удалось. В итоге советское руководство неверно определило сроки возможной войны с Германией, и страна оказалась не готовой к фашистской агрессии в июне 1941 года.

Совершенно иной взгляд на характер советско-германских отношений нам дает М. И. Семиряга. Так же как и Д. А. Волкогонов, он считает, что внешняя политика Советского Союза характеризовалась стремлением расширить социалистический базис. Поэтому Сталин был заинтересован в советско-германском сближении. Стремление к этому якобы ярко проявилось в его речи на XVIII съезде партии в марте 1939 года. Сотрудничество Москвы и Берлина в политической, экономической и военной областях было плодотворно для обеих сторон, пока их интересы не столкнулись в юго-восточной Европе. На вопрос о том, почему фашистское нападение на СССР оказалось для Кремля неожиданным Семиряга определенного ответа не дает, и вообще, данной проблеме он предпочел не уделять большого внимания.19

С середины 1990-х гг. изучение предвоенного периода в нашей стране продолжается. Положительным моментом стало начало перехода отечественной историографии на иной качественный уровень. Исследователи стали более осторожно относиться к постановке проблем, и аккуратнее формулировать свои выводы, пытаясь их доказать. Кроме работ по ранее затронутым проблемам стали появляться и другие. Так, вышли в свет трулл ды, изучающие визит Молотова в Берлин в ноябре 1940 г., а также посвященные роли восточноевропейских государств в дипломатической борьбе Германии и СССР в 1940 - 1941 годах: например, главы коллективной монографии «Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 19391941 гг.».21 В это же время начинается исследование советской внешней

19 Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. Кн. 2. Ч. 1. М., 1989; Семиряга М. И. Тайны сталинской дипломатии. М., 1992.

20 Безыменский JI. А. Визит Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. в свете новых документов // Новая и новейшая история, 1995. № 6. С. 34-45; Волков В. К. Советско-германские отношения во второй половине 1940 г. // Вопросы истории, 1997. № 2. С. 34-48; Кульков Е. Н. Советская реакция на заключение пакта 3-х держав // Война и политика, 1939-1941. М., 1999. С. 445-471.

21 Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939-1941 гг. М., 1999. и политики в спектре геополитической методологической концепции. Появление первых работ носило в начале общетеоретический характер, с приведением в качестве конкретного примера советской внешней политики

22

1930-х — 1940-х годов. Однако появляются и конкретно-тематические работы, написанные с геополитических позиций. Следует отметить недавно изданную монографию В. Э. Молодякова, явившуюся первым большим исследованием по истории концепции «континентального блока» Германии, СССР и Японии и усилий по ее реализации.24 Автор делает вывод о возможности такого блока не в силу воли диктаторов, но в силу общности глобальных геополитических интересов трех сильнейших стран Евразии. По мнению Молодякова, блок не состоялся в первую очередь из-за взглядов Гитлера, оставшегося верным атлантистским и русофобским настроениям своей юности.

Отдельно в историографии можно выделить дискуссию по превентивной войне Германии против СССР, где, как казалось, была поставлена точка. Однако рядом историков по-прежнему муссируется эта тема, интересующая и широкие массы населения. При этом акцент данной дискуссии постоянно смещается. С середины 90-х годов прошлого столетия можно говорить о переносе внимания зарубежных и отечественных историков в рамках этой дискуссии к проблеме советской пропаганды в предвоенный период. Однако трудов, посвященных реакции населения на пропаганду и состояние международных отношений того времени по-прежнему немного. Условно историки здесь делятся на сторонников и противников концепции превентивной войны.

К последним относятся А. Н. Мерцалов, и J1. А Мерцалова,25 которые видят в советской пропаганде того времени яркое проявление черт

22 Андрианова Т. В. Основы геополитических теорий. - М., 1998; Дугин А. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить Пространством. - М., 1999; Михайлов Т. А. Эволюция геополитических идей. - М., 1999; Тихонравов Ю. В. Геополитика. - М., 1998.

23 Молодяков В. Э. Начало Второй мировой войны: некоторые геополитические аспекты // Отечественная история. 1997. № 5. С. 128 - 142; Молодяков В. Э. Берлин - Москва - Токио: к истории несостоявшейся «оси», 1939- 1941. M., 2000.

24 Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио. М., 2004.

25 Мерцалов А., Мерцалова Л. Сталинизм и война. М.,1998. сталинизма, когда руководство тешит себя раздуванием реальных успехов. Самообман и ложь вокруг достигнутых успехов превращается в уверенность в собственной силе. Боязнь высказывать свои взгляды, отличные от мнения руководства приводила к халатности и безынициативности на всех ступенях власти. Это, в конечном счете, сыграло печальную роль в неготовности страны к внезапному нападению.

Другие отечественные историки - Ю. А. Горьков, М. А. Гареев, В. Б.

9 f*

Маковский, В. Д. Данилов, А. С. Орлов , рассматривают советские военные планы как доказательство отсутствия агрессивных намерений СССР в отношении Германии. В частности, ими приводятся директивы советского генерального штаба и НКО военным округам накануне войны и «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 - 1941 гг.».

К сторонникам концепции превентивной войны можно отнести М. И. Мельтюхова и В. А. Невежина.27 Именно ими в рамках этой дискуссии по превентивной войне впервые в отечественной историографии была затронута проблема изучения советской пропаганды в 1939 - 1941 годах. Мель-тюхов построил свои выводы на анализе советских пропагандистских документов: проекты директив политуправления РККА «Об очередных задачах партийно-политической работы в Красной Армии»; «О политических

26 Горьков Ю. А. Готовил ли Сталин упреждающий удар против Гитлера в 1941 г.? // Новая и новейшая история, 1993. № 3. С. 29-45; Гареев М. А. Готовил ли Советский Союз упреждающее нападение на Германию в 1941 г.? // Война и политика, 1939-1941. - С. 270-279; Маковский В. Б. Прикрытие госграницы накануне войны // Военно-исторический журнал. 1993. № 3. С. 51-58; Данилов В. Д. Сталинская стратегия начала войны: планы и реальность // Отечественная история. 1995. № 3. С. 33-44; Орлов А. С. Так кто же начал войну? //Армия. 1993. №. 8. С. 15-22.

27 Мельтюхов М.И. Идеологические документы мая-июня 1941 г. о событиях второй мировой войны // Отечественная история. 1995. № 2. С. 70-85; Мельтюхов М. И. Правители без подданных: Как пытались экспортировать революцию // Родина. 1995. № 12. С. 60-63; Мельтюхов М. И. Преддверие войны: неоконченные споры. // Война 1939 - 1945: два подхода. М., 1995. С. 98-127; Мельтюхов М. И. (псевд. Никитин М.). Оценка советским руководством событий Второй мировой войны: (По идеологическим документам мая - июня 1941 г.) // Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера?: Незапланированная дискуссия: Сб. материалов. М., 1995. С. 122-146; Мельтюхов М. И. Споры вокруг 1941 года: опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечественная история. 1994. № 3. С. 4-22; Невежин

B. А. Речь Сталина 5 мая 1941 г. и апология наступательной войны // Отечественная история. 1995. № 2.

C. 54-69; Невежин В. А. Выступление Сталина 5 мая 1941 г. и поворот в пропаганде: Анализ директивных материалов // Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера?: Незапланир. Дискуссия: Сб. материалов. М., 1995. С. 147 - 168; Невежин В. А. Идея наступательной войны в советской пропаганде 1939 - 1941 годов // Преподавание истории в школе. 1994. № 5. С. 8-14. занятиях с красноармейцами и младшими командирами на летний период 1941 г.»; «О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время»; а также на документах военного планирования. На их основе он делает вывод, что советский народ и, прежде всего, Красную Армию вовсе не готовили к обороне, напротив, все было направлено на пропаганду наступательной войны, кратко выраженной в известном лозунге «малой кровью и на чужой территории». Такая пропаганда органически вытекала из советской внешнеполитической концепции разжигания мировой революции. Начало широкомасштабному развертыванию такой пропаганды дала речь Сталина на выпуске военных академий 5 мая 1941 года. Подробнее на ней остановился Невежин. По его мнению, призыв Сталина не бояться военной силы Германии, делать Красную Армию самой мощной наступательной силой в мире является ярким примером подготовки Советского Союза к нападению на Германию. Правда, позднее эти исследователи скорректировали свои взгляды, в сторону смягчения оценок дей

-уо ствий советского руководства накануне Великой Отечественной войны.

Несколько большее внимание уделяет в своих монографиях проблеме советской пропаганды Мельтюхов. В работе, посвященной советско-польским отношениям в 1918 - 1939 гг. он рассмотрел советскую пропаганду как фактор, обеспечивающий реализацию шагов, направленных на обеспечение внешнеполитических интересов Советского Союза. Мельтюхов приводит также несколько высказываний военнослужащих, свидетельствующих о неоднозначности восприятия ими польской кампании Красной Армии и советской пропаганды.29 В другой монографии, где в самом названии формулируется основная идея книги, пропаганда ВКП (б) рассматривается как одно из направлений в комплексе мероприятий, направленных на обеспечение активных внешнеполитических шагов советского ру

28 Застольные речи Сталина. Документы и материалы. Вступ. статья, составление, комментарий, приложение д. и. н. В. А. Невежина. М., 2003; Мельтюхов М. И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918 - 1939 гг. М., 2001; Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939- 1941 гг. (Документы, факты, суждения). М., 2002.

29 Мельтюхов M. И. Советско-польские войны. Военно-политической противостояние 1918 - 1939 гг. M., 2001. ководства. Как утверждает автор, весной 1941 г., страна усиленно готовилась к наступательной войне, где инициатива принадлежала бы Красной Армии. Об этом и свидетельствует характер советской пропаганды накануне Великой Отечественной войны.30

В 1997 г. появилась работа Невежина, полностью посвященная со

31 ветской пропаганде. Автор делает вывод, что сложная и разветвленная структура и деятельность советских пропагандистских лозунгов была призвана обеспечивать поддержку населения любому внешнеполитическому курсы руководства страны. Кардинально переориентировав свои действий с антифашистских на прогерманские, пропаганда решала такие задачи после заключения советско-германского пакта о ненападении. Параллельно с идеологическим обеспечением курса на сближение СССР с нацистской Германией пропагандистский механизм начал вести кампанию по обоснованию территориальных приращений Советского Союза. Полигоном для испытания такой пропаганды служила польская кампания Красной Армии. По мнению автора, финская кампания заставила советские политорганы временно отказаться от «освободительных» лозунгов. Невежин доказывает, что в период «странной войны» советская пропаганда вела работу по замещению образа врага, воплощенного в лице нацистской Германии, другими образами: английскими и французскими «империалистами» - «поджигателями» войны, «польскими панами», «бандами белофиннов» и т.д. Однако с весны 1941 г., когда Германия стала реально угрожать интересам СССР, советская пропаганда снова взяла на вооружение антифашистские и антигерманские лозунги, одновременно начав кампанию по пропаганде наступательной войны. Исходя из этого, автор делает вывод, что страна готовилась действовать «наступательным» образом и, при необходимости, взять инициативу нападения на противника на себя. Таким образом, Неве

30 Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939 - 1941 гг. (Документы, факты, суждения). М., 2002.

31 Невежин В. А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев», 1939-1941 гг.М., 1997. жин практически не затронул проблему обратной связи общественного сознания и характера большевистской пропаганды.

Их оппонентом по изучению выступления Сталина 5 мая 1941 г. является известный российский исследователь О. В. Вишлев, который написал по этой проблеме ряд работ. Он сделал попытку критического переосмысления некоторых российских и зарубежных источников, в которых было зафиксировано содержание этих высказываний. Вишлев дал собственную оценку содержания дискуссии вокруг выступления. По его мнению, эта полемика сводится к тому, говорил или не говорил Сталин 5 мая 1941 г. о своем намерении развязать войну против Германии. Вишлев утверждает, что никаких призывов к нанесению удара по ней и экспорту революции из сталинских уст не прозвучало. Как представляется, историк совершенно справедливо отметил, что вышеуказанные высказывания Сталина имели самый общий характер и отражали представления советского руководства об образе действий СССР и его вооруженных сил в случае нападения Германии: сдержать и разгромить вражеские силы вторжения в приграничных сражениях, перенести боевые действия на территорию противника и нанести ему окончательное поражение. По мнению исследователя, Сталин стремился доказать выпускникам военных академий, что Красная Армия не только сможет противостоять вермахту в обороне, но и будет способной наступать.

М. А. Гареев предположил, ссылаясь на мнение Молотова, высказанное в беседе с писателем Ф. И. Чуевым, что выступление Сталина 5 мая было больше рассчитано на демонстрацию военной мощи СССР и морального подъема в армии. Гареев напрямую связал прозвучавшие в нем сталинские слова о наступательных намерениях с характером военной док

32 Вишлев О. В. Речь И. В. Сталина 5 мая 1941 г. Российские документы // Новая и новейшая история. 1998. № 4. С. 77 - 89; Вишлев О. В. Западные версии высказываний И. В. Сталина 5 мая 1941 г. По материалам германских архивов // Новая и новейшая история. 1999. № 1. С. 93 - 115; Вишлев О. В. Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки. М., 2001. трины конца 1930-х - начала 1940-х гг., которая была пропитана наступательным духом.33

В конце 1990-х — начале 2000-х гг. выходит в свет ряд монографий, где, помимо прочего, также затрагивается проблема советской пропаганды накануне войны в свете речи Сталина 5 мая 1941 г. Так, JI. А. Безымен-ский, как и Гареев, утверждает, что речь Сталина была направлена на поднятие морального состояния армии. Однако она в этом смысле носила неоправданно оптимистический и показной характер. Также, по его мнению, сталинские слова снимали табу с антигерманской и антифашистской пропаганды, что не было поддержано военными политорганами. Другой целью, как утверждает Безыменский, было подбросить измененный текст речи германской стороне с тем, чтобы убедить ее в склонности советского руководства идти на компромисс с Берлином.34

Теме пропаганды ВКП (б) был посвящен ряд статей в журналах и сборниках. Н. Ю. Кулешова рассмотрела проблему наступательной справедливой войны и степень ее освещенности в советской литературе 1930-х годов, сделав вывод, что художественная, военная и военно-публицистическая литература активно пропагандировала данный лозунг.35 В. А. Токарев, рассматривая польскую кампанию, делает вывод, что общественное сознание готовилось к войне задолго до решения советского руководства провести «освобождение» Западной Украины и Западной Белоруссии. Удачная, благодаря внешнеполитической обстановке и сочувственного к Красной Армии отношения местного населения, кампания привела к возникновению в сознании участников похода уверенности в необходимости и возможности «освободить от ига капитализма» и другие народы.36 Также перу этого автора принадлежит статья, посвященная поль

33 Гареев М. А. Факты, опровергающие недобросовестные утверждения // Независимое военное обозрение. 1998. №22.

34 Безыменский Л. А. Гитлер и Сталин перед схваткой. M., 2000.

35 Кулешова Н. Ю. «Не нынче - завтра грянет бой»: образ грядущей войны и ее участников в литературе 1930-х годов // Отечественная история. 2002. № 1. С. 181-191.

36 Токарев В. А. Советское общество и польская кампания 1939 г.: «романтическое ощущение войны» // Человек и война (Война как явление культуры). Сборник статей. M., 2001. С. 399-418. ской теме в советском кинематографе. Токарев делает вывод о сращивании в большевистской пропаганде революционно-освободительных идей с историческими и национальными, что в частности проявилось в советском кино. Также советское кино, по его мнению, как и вся пропагандистская система, пыталось заместить недавний образ врага в лице германского фашизма на образ польского пана, угнетающего народ и вынашивающего антисоветские планы.37

Таким образом, на данном этапе, рассматривая проблемы внешней политики СССР в 1939 — 1941 гг., исследователи допускали цитирование некоторых оценочных суждений современников событий. При рассмотрении особенностей советской пропаганды, таких высказываний советских граждан приводилось, несомненно, больше. Однако историки не ставили целью проследить эволюцию общественных настроений, связанных с оценкой внешней политики Советского Союза. Также почему-то без внимания остался вопрос сравнения настроений в армии в рамках «освободительных походов» в Польше и Финляндии. Не затронутой оказалась проблема изучения степени психологической готовности населения к отражению агрессии сильного и опытного врага, каким оказалась фашистская Германия 22 июня 1941 года.

Следует отметить, что исследование состояния общественного сознания и общественных настроений в историческом прошлом сегодня интересует многих ученых. Однако наша тема, пожалуй, до сих пор оставалась мало исследованной. Но исследования общественного сознания и общественных настроений в СССР во временных рамках, близко стоящих к нашим все же велись. При этом такое направление как социальная история снова привлекло внимание исследователей.38 Активно стали развиваться

37 Токарев В. А. «Кара панам! Кара!»: польская тема в предвоенном кино (1939 - 1941 годы) // Отечественная история, 2003. № 6. С. 47-59.

38 Сомов В. АЛичное и общественное в годы Великой Отечественной войны: проблемы организации управления // Я и Мы: история, психология, перспективы: Материалы Международной научной конференции, 30-31 мая 2002г., Санкт-Петербург. СПб., 2002. С. 197-200; Лончинская Л. Я. Архаические основания массового сознания уральцев в годы Великой Отечественной войны // Парадигмы исторического образования в контексте социального развития: Сб. науч. ст. Екатеринбург, 2002. С. 124-128; Голубев А. исторические исследования проблем предвоенного времени и Второй ми

39 ровои воины в рамках историческои антропологии.

Объектом настоящего исследования является общественное сознание в СССР накануне Великой Отечественной войны.

Предметом исследования является эволюция общественного сознания и общественных настроений под влиянием меняющегося внешнеполитического курса страны и ведущейся большевистской пропаганды.

Цель исследования — показать эволюцию общественных настроений и внешнеполитических представлений советских граждан в связи с советской пропагандой и внешнеполитическим курсом страны.

Задачи исследования:

- показать специфику большевистской пропаганды и ее связь с внешнеполитическим курсом советского руководства;

- исследовать эволюцию антифашистских настроений на протяжении 1939 — 1941 гг., в условиях меняющейся международной обстановки и изменения внешнеполитического курса Советского Союза;

- рассмотреть структуру и особенности общественных настроений в СССР накануне нападения Германии, выявить причину и характер психологической неподготовленности населения страны к отражению агрессии;

- показать специфику и особенности общественного сознания во время участия Советского Союза в локальных конфликтах (польская кампания сентября 1939 г. и советско-финляндская война 1939 - 1940 гг.).

На защиту выносятся следующие основные положения: 1) Система большевистской пропаганды была нацелена на выполнение важной геополитической задачи, а именно выхода на международную аре

В. Советская Россия и Запад: динамика восприятия // Там же. С. 118-125; Голубев А. В. Фашизм глазами провинциальной русской интеллигенции 1930-х гг. // Культура и интеллигенция России между рубежами веков: Метаморфозы творчества. Интеллектуальные ландшафты (конец XIX в. - начало XXI века): Материалы V Всерос. науч. конф. с междунар. участием, посвященной 10-летию Сибирского филиала Российского института культурологи МК РФ (Омск, 29 сентября - 3 октября 2003 г.). Омск, 2003. С. 372 - 374.

39 Сенявская Е. С. Повседневность фронтового быта российской армии в войнах XX века (понятие, структура, психология) // История в XXI веке: Историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества (Материалы международной интернет-конференции, проходившей 20.03 - 14.05. 2001 на информационно-образовательном портале www.auditorium.ru) М., 2001. С. 45-53; Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999. ну в качестве великой державы. При этом должна была быть обеспечена поддержка подавляющей части населения шагам советского руководства на международной арене, не исключающим экспансионистские методы.

2) Настроения большинства населения находились в русле ведущейся внешнеполитической пропаганды ВКП (б).

3) После советско-германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 г. под влиянием перестроившейся пропаганды акцент в общественном сознании сместился с антифашистских и антигерманских настроений на антиимпериалистические, враждебные прежде всего Англии и Франции. Однако антифашистские настроения не были полностью уничтожены и после поражения Франции в июне 1940 г. стали, вопреки действующей пропаганде, все более распространяться среди населения. Примерно с декабря 1940 г., после визита Молотова в Берлин, среди советских граждан распространяется чувство исходящей от Германии угрозы, которое усиливается с апреля 1941 г. в связи с ростом советско-германских противоречий.

4) В условиях растущих противоречий с Берлином Москва решила отреагировать на рост антигерманских и антифашистских настроений в стране новым поворотом в пропаганде, который наметился в мае 1941 года. Однако этот поворот не затрагивал характера советско-германских отношений. В итоге население СССР было дезинформировано относительно сроков возможного начала «большой» войны действиями советского руководства и психологически оказалось неподготовлено.

5) «Освободительные походы» 1939 — 1940 гг. явились проверкой большевистской пропаганды в условиях военного конфликта. Причем в советско-финляндской войне, где Красная Армия встретила труднопреодолимое сопротивление противника концепция «освободительного похода» не оправдала себя. Последствием этого стало распространение отрицательных настроений среди граждан СССР и корректировка пропагандистских установок.

Хронологические рамки исследования. Нижней рамкой диссертационного исследования служит начало 1939 г., знаменующееся возникновением острого военно-политического кризиса в Европе. Именно к этому времени относится выступление Сталина на XVIII съезде ВКП (б) в марте 1939 г с докладом, характеризовавшим международное положение и имевшим большой резонанс, как в стране, так и за рубежом. Последующие события характеризуются острой дипломатической борьбой, в которой участвует большинство европейских стран и где ведущую роль играют Великобритания, Франция, Германия, а также СССР. Именно дипломатическая игра, а также военные действия в Европе, развернувшиеся с началом второй мировой войны, и участие в них Советского Союза на протяжении 1939 — 1941 годов оказали значительное влияние на общественное сознание в СССР. Верхней хронологической рамкой исследования стало 22 июня 1941 года. После этого момента общественное сознание развивалось в совсем иных условиях. До 22 июня 1941 г. Советский Союз хотя и вел военные действия, однако таковые являлись по своему характеру локальными. Военных действий с «великими державами» в этот период Советский Союз не вел, поэтому можно говорить о 22 июня 1941 года как грани, разделяющей мирное и военное время.

Методологически особенность настоящей работы связана с тенденцией гуманизации исторических исследований в отечественной науке, когда обращение к переживаниям и чувствам отдельных людей занимает внимание историка. В этом смысле методология социальной истории как нельзя лучше объясняет особенности исследования общественного сознания как предмета. Как отметил А. К. Соколов, социальная история «позволяет пролить свет на природу конфликтов, противостояний, напряжений, формы политического участия, социальной апатии, разного рода "общественных отклонений"».40 В этом смысле, в центре нашего внимания оказы

40 Соколов А. К. Социальная история: проблемы методологии и источниковедения // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II Научных чтений памяти академика И. Д. Ковальченко. М., 2000. С. 79. вается общественное сознание как совокупность сознания конкретных людей, являющихся клеточками единого живого и развивающегося общественного организма. При этом, общественное сознание как система не совпадает с элементами ее составляющими.

Особенность нашей работы заключается в сложности изучения общественных настроений советских граждан в 1939 - 1941 гг. как предмета исследования. Дело в том, что социологические исследования в Советском Союзе не велись, поэтому об использовании источников социологического характера не может быть и речи. Нельзя говорить и об общественном мнении, которое как «состояние общественного сознания, заключающее в себе отношение различных совокупностей людей (общественности) к социальной действительности» не могло существовать при сталинизме, так как оно «возникает при условии, если общность осознает себя в качестве субъекта социального поведения; располагает свободной и доступной информацией по предмету обсуждения; способна и имеет возможность выражать свою позицию; располагает широкой сетью функционирующих каналов межперсональной и межгрупповой коммуникации».41 Советское общество не могло черпать объективную информацию из СМИ, поэтому альтернативным источником информации были слухи. В условиях жесткой однопартийной системы не могло быть и речи о выработке единого отношения групп советских граждан к социальной действительности отличного от официальной трактовки. Средства массовой информации, упоминая об общественных настроениях, следовали лишь линии официальной большевистской пропаганды. При изучении настроений советских граждан мы будем опираться на источники личного происхождения и в этом смысле, как отмечает JI. П. Репина, «главная задача исследователя состоит в том, чтобы показать, каким именно образом субъективные представления, мысли, способности, интенции индивидов включаются и действуют в пространстве возможностей, ограниченном объективными, созданными пред

41 Политическая энциклопедия. T2. М., 1999. С. 66. шествовавшей культурной практикой коллективными структурами, испытывая на себе их постоянное воздействие».42 Но существует опасность того, что, как отмечает Г. С. Кнабе, там, «где предметом познания становится индивид в его неповторимости, общественный человек во всей бесконечности его связей с окружающим, среда обитания и культуры в их непрестанной изменчивости», происходит неизбежное пожертвование целостностью и строгостью научного познания. При этом речь об ответственности перед истиной идет не как об обретении истины, а о «том направленном на нее специфическом модусе духовной деятельности, который основоположники современного общественно-исторического познания называли интенциональностью».43

Диссертационное исследование выполнено в рамках социокультурного подхода. Общественное сознание нами понимается не просто как отражение бытия, но и как система, оказывающая влияние на различные процессы в обществе, в том числе экономические и политические. Мы, несомненно, исходили из того, что общественное сознание в СССР не только подвергалось пропагандистской обработке со стороны власти, но и оказывало определенное воздействие на характер, форму и содержание идеологических установок.

Нельзя не упомянуть и о междисциплинарном подходе, так как часто используемые нами понятия "общественное сознание", "общественные настроения", "образ врага" заимствованы из социальной и исторической психологии. При этом следует сразу определиться в используемых нами терминах.

Общественное сознание — способность социальных общностей соотносить себя с окружающей средой и друг с другом, а также процесс такого соотнесения и получаемый в итоге духовный продукт. Общественное сознание позволяет группам, массам и другим социальным общностям выде

42 Репина Л. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории. Ремесло историка на исходе XX века. М., 1996. С. 31.

43 Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание XX века // Одиссей. Человек в истории. 1993. Образ «другого» в культуре. М., 1994. С. 250-254. лить себя из природного и социального мира и одновременно соединить себя с ним, познавая и преобразуя при этом как мир, так и самих себя. Хотя общественное сознание формируется и воспроизводится индивидами в процессе их общественной деятельности и не может существовать без сознания отдельных индивидов, оно, тем не менее, не совпадает с суммой индивидуальных сознаний, представляет собой качественно новую, надинди-видуальную систему, функционирующую по собственным законам. По составу субъектов оно подразделяется на групповое, массовое, общечеловеческое. По формам воспроизведения общественных отношений в общественном сознании выделяют два уровня. Во-первых, "общественную психологию", фиксирующую эмоции, чувства, настроения социальных общностей, имеющие зачастую ситуативный характер и представляющие спонтанную реакцию на события, попадающие в поле внимания членов этих общностей. Во-вторых, "идеологию", трактуемую как целенаправленно формируемая профессионалами система идей, выражающих и защищающих интересы общества в целом и составляющих его общностей.44

С термином общественное сознание тесно связано понятие "общественные настроения", под которым понимается преобладающее в обществе или в отдельных социальных слоях, классах, нациях, а также в социальных движениях состояние чувств, стремлений в определенный период времени, в конкретных исторических обстоятельствах и ситуациях. Вместе с тем они могут быть охарактеризованы как доминирующий, в той или иной социальной среде и в обществе в целом, тип переживаний по поводу общественно значимых событий, проблем политики властных структур, явлений духовной жизни, назревающих и формирующихся изменений в обществе, в положении тех или иных категорий населения. Через общественные настроения выявляются не только эмоциональное, но и оценочно-смысловое отношение к тому, что происходит или будет происходить в обществе. Они всегда характеризуются тональностью переживаний, состояния общест

44 Политическая энциклопедия. T 2. М., 1999. С. 432-433. венной психологии той или иной категории людей, их социальных ожиданий и стремлений.45

Понятие образа врага в исторической психологии неразрывно связано с термином образ чужого. При этом образ чужого возникает при восприятии представителей других народов и государственных сообществ, исходя из особенностей ментальности каждой национальной общности. Образ чужого как представления о другом народе, укоренившиеся в сознании, подсознании и ставшие предубеждением, последовательно трансформируются и перерастают в образы врага. Особенно быстро эта трансформация происходит в условиях вооруженного конфликта. Расплывчатый образ оборачивается вполне конкретными проявлениями несчастий, исходящих от «чужого». Отсюда и преобладание эмоционально-субъективного начала в оценках противника: те его качества, которые у своих оцениваются как исключительно позитивные, применительно к врагу рассматриваются, как правило, в негативном ключе. Образ врага обязательно формируется через конкретный опыт каждого человека, и личностные факторы здесь имеют большое значение, поэтому огромную роль играют условия и обстоятельства восприятия. Кроме личного опыта на формирования образа врага влияет и пропаганда.46

Безусловно, имеет место использование принципа историзма, так как процесс эволюции общественного сознания и общественных настроений нами рассматривается в исторической перспективе во всем своем динамизме.

В диссертации использовались общие методы исторического исследования: конкретно-исторический, историко-сравнительный анализ, историческое описание. В работе с источниками применялись исторический и логический методы, упор делался на изучении сопоставимых исторических источников (архивных и опубликованных документов, дневников и мемуа

43 Там же. С. 18.

46 Копелев Л. 3. Чужие // Одиссей. Человек в истории. 1993. Образ «другого» в культуре. М., 1994. С. 8 -18; СенявскаяЕ. С. Психология войны. С. 252 — 256. ров, материалов периодической печати). Причем основное внимание при работе с источниками, характеризующими отношение советских граждан к внешнеполитическому курсу страны и к международной обстановке, уделялось именно вычленению похожих мыслей, оценок и чувств. В качестве общенаучных методов использовались анализ и синтез, сравнение, обобщение.

Настоящая работа является конкретно-тематическим исследованием в рамках изучения предистории и истории второй мировой войны.

Использованные источники. В исследовании для нас очень важными становятся источники личного характера и, прежде всего, дневники, где авторы могли поведать свои мысли и чувства бумаге. Но кроме авторского отношения к действительности дневники могут содержать, и это очень важно, суждение автора о настроениях, которые, по его мнению, присутствуют или преобладают на данный момент в обществе или в определенных группах людей. Как подчеркивал Й. Хельбек, дневники «дают уникальное представление о самовосприятии людей в условиях сталинизма». Эти источники вводят «в мир ценностей, поведения и эмоциональных реакций», характеризующих человека сталинской эпохи.47 По словам Ю. JI. Бессмертного, постичь и объяснить своеобразие ментальности поколения 30-40 годов XX века поможет именно «обобщение тех случайных и неизбежно разрозненных воспоминаний, которые еще сокрыты в забытых блокнотах».48 Среди этих источников интересен дневник В. И. Вернадского — великого русского ученого.49 Дневник Вернадского очень важен с точки зрения изучения мыслей человека получившего воспитание и образование еще в дореволюционное время и имевшего возможность знакомиться с

47 Хельбек Й. Личность и система в контексте сталинизма: попытка переоценки исследовательских подходов // Крайности истории и крайности историков. Сб. статей к 60-летию профессора А. П. Ненарокова. М„ 1997. С. 196.

48 Безыменский Ю. Л. 22 июня 1941 года. Из дневниковых записей // Одиссей. Человек в истории. 1993. Образ «другого» в культуре. М., 1994. С. 237.

49 Вернадский В. И. Дневник 1938 года // Дружба народов. 1991. № . С. 219 - 248; Вернадский В. И. Дневник 1939 года// Дружба народов. 1992. № 11-12. С. 10-44; Вернадский В. И. Дневник 1940 года. // Дружба народов. 1993. № 9. С. 173-194; Вернадский В. И. «Коренные изменения неизбежны.». Дневник 1941 года//Новый мир. 1995. № 5. С. 176-221. материалами зарубежной прессы. Другим подобным по содержательности является дневник писателя В. В. Вишневского50. Опубликованные с большими купюрами в 1961 г. они, конечно, не дают полного представления о мыслях автора, но все же позволяют судить о его отношении к международным событиям. Убежденный большевик и антифашист Вишневский являлся певцом революционной и военной романтики. Поэтому к свойственным для него ожиданиям «большой войны» следует относиться очень осторожно и критически. К тому же Вишневский как редактор журнала «Знамя» был, в некотором смысле, и представителем пропагандистского аппарата. Однако, в его дневниках больше индивидуальных суждений, свойственных человеку впечатлительному и эмоциональному, каким, без сомнения, и был Вишневский.

Дневник А. Г. Манькова будущего знаменитого историка, а тогда t студента исторического факультета Ленинградского университета, написан с позиции трезвомыслящего человека, критически относящегося к происходящим на международной арене событиям и пропагандистским лозунгам. Как житель Ленинграда - города, находящегося непосредственно вблизи советско-финляндской границы, Маньков оставил на страницах своего дневника свои впечатления, интересные для исследователя советско-финляндской войны.51

Не менее интересен дневник писателя М. М Пришвина, который стремился не только выразить свои отношение к международным событиям и предчувствия скорой войны, но и образно и выразительно показал некоторую раздвоенность общественного сознания в СССР относительно от

52 ношения к противоборствующим во второй мировой войне сторонам, В диссертации использованы также сведения, извлеченные из дневника яро

50 Вишневский Вс. Собрание сочинений в 5-ти томах. Т. 6 (дополнительный). М., 1961.

51 Маньков А. Г. Дневники тридцатых годов. Спб., 2001.

52 Пришвин М. М. Дневники. М., 1990; Пришвин М. М., Пришвина В. Д. Мы с тобой: Дневник любви. М„ 1996. славского студента Ю. Баранова53 и комиссара 1 полка 2 стрелковой дивизии А. Г. Старостина54.

Среди источников личного характера подробно следует остановиться на письмах советских граждан вождям. В материалах ГАРФа особый интерес вызывает фонд Р-5446 Совета Народных Комиссаров (СНК) СССР. В описи 82 этого фонда содержатся письма советских граждан председателю СНК, а с 3 мая 1939 г. и наркому иностранных дел В. М. Молотову. Письма, касающиеся внешней политики Советского Союза и хранящиеся в этом фонде, относятся к 1939 г. и большинство из них относится к моменту заключения советско-германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 года. Письма советских граждан в адрес советского руководства, касающиеся внешней политики, хранятся также и в РГАСПИ. В этом смысле особый интерес вызывают, документы, находящиеся в фонде 77 секретаря ЦК ВКП (б) А. А. Жданова и в фонде 82 Молотова. Письма из фонда Жданова относятся к лету 1939 года и имеют интерес для исследования отношения советских людей к внешней политики СССР в момент ведущейся Москвой трудной дипломатической игры по обеспечению своих интересов и безопасности в условиях растущего военно-политического кризиса в Европе. Письма из 82 фонда относятся как к 1939 г. так и к 1940 году.

В письмах показывается отношение к советской внешней политике, дается авторская оценка международного положения и делаются соответствующие прогнозы. Причем наряду с хвалебными отзывами в адрес вождей и выражением поддержки проводимой ими политики, некоторые авторы пытаются дать совет. Интересно, что многие письма отличаются большой эмоциональностью авторов, что очень важно при оценке места, занимаемого внешнеполитическими взглядами в общей системе мировоззренческих представлений советских людей. Большой интерес как объект изучения вызывают анонимные письма. Они позволяют судить о существова

53 Баранов Ю. Голубой разлив: Дневники, письма, стихотворения, 1936 - 1942 гг. Ярославль, 1988.

54 РГВА. Ф. 9. Оп. 39. Д. 92. Л. 3 - 123. нии противоречащих официальным установкам взглядов, а также охарактеризовать их. В особо интересных для адресата письмах существуют пометки, которые позволяют судить о взглядах советского руководства на те или иные внешнеполитические проблемы, а также судить о распространенности мыслей, выраженных авторами писем, в массовом сознании. Следует отметить, что в ГАРФ и РГАСПИ попали отнюдь не все и, возможно, не самые интересные письма, так как некоторые из них с соответствующим содержанием направлялись из секретариатов вождей в НКВД для рассмотрения и вероятно осели в ведомственном архиве этого учреждения.

Особую группу составляют источники мемуарного характера.55 Однако особенность этого вида источников состоит во временной опосредо-ванности оценки авторами прошедших событий, из-за чего пропадает искренность и колорит чувств и оценок. В этом нельзя винить авторов мемуаров, так как они писались о событиях, происходивших в другое время, иную эпоху с позиции изменившихся, т. е. повзрослевших или постаревших, людей, знающих о последствиях этих событий.

В РГВА особый интерес для нашей работы вызывают материалы ведомственного происхождения, хранящиеся в 9-ом фонде Главного Политического управления РККА (с августа 1940 г. Главное Управление политической пропаганды Красной Армии — ГУПП КА). На материалах этого архива следует остановиться подробнее. Дело в том, что фиксация политико-морального состояния военнослужащих велась тщательным образом со

55 Бережков В. М. Как я стал переводчиком Сталина. М.,1993; Бурцев М, И. Прозрение. M., 1981; Войто-ловская А. По следам моего поколения. Сыктывкар, 1991; Воронов Н. Н. На службе военной. M., 1963; Галлай M. Первый бой мы выиграли // Новый мир. 1969. №9; Долматовский Е. А. Мой фронтовой товарищ // Воспоминания о Борисе Горбатове. M., 1982; Леонгард В. Шок от пакта между Гитлером и Сталиным: Воспоминания современников из СССР, Зап. Европы и США. M., 1998; Киселев К. В. Записки советского дипломата. М., 1974; Краминов Д. Ф. В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939 - 1945. M., 1986; Куклин П. С. Перед войной. Записки ветерана. Самара, 2000; Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева // Вопросы истории. 1990. №. 7. С. 75-106; Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева // Вопросы истории. 1990. № 8. С. 54-75; Новиков Н. В. Воспоминания дипломата: (Записки о 1938 - 1947 годах). M., 1989; Пальгунов Н. Г. Тридцать лет: (Воспоминания журналиста и дипломата). М., 1964; Симонов К. M. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М., 1990; Шейнис 3. С. Перед нашествием: Из записной книжки 1939 - 1941 годов // Новая и новейшая история. 1990. № 1. С. 98-118; Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь: том второй. M., 1990. стороны как политорганов, так и НКВД, а именно - особых отделов. Поэтому РГВА содержит очень богатый материал, касающийся внешнеполитических представлений рядовых красноармейцев и командного состава. Для нашего исследования это очень важно, так как численный состав Красной Армии в предвоенный период постоянно увеличивался и достиг к 22 июня 1941 г. 5 млн. 373 тыс. человек, что составляет значительную часть взрослого населения Советского Союза. Однако, являясь неотъемлемой частью общественного сознания, настроения в армии, совпадая с общественными, имели определенные особенности. Так как армия является одним из инструментов внешней политики, то, естественно, и пропаганде в ней уделялось гораздо больше внимания. В период 1939 — 1941 годов, когда Красная Армия не раз силой оружия решала внешнеполитические задачи, военнослужащие действующей армии имели большую возможность сравнить рисуемую пропагандой и реальную действительность. К тому же рядовые красноармейцы были оторваны от своей обычной среды (семьи, трудовой деятельности и т. д.), попадая в чуждую им и наполненную тяготами армейской службы среду. Последнее обстоятельство влияло на их политико-моральное состояние, в частности на представление о Красной Армии и о характере внешней политики СССР, инструментом которой она являлась. Интересно, что, характеризуя настроения личного состава, поли-торганы и особые отделы в своих материалах дают им оценку, называя их либо здоровыми, либо отрицательными, либо антисоветскими. В 39-ой описи собраны документы, касающиеся политико-морального состояния личного состава Красной Армии. В основном это материалы особых отделов Главного управления государственной безопасности Наркомата внутренних дел (ОО ГУГБ НКВД), направленные в ПУ РККА. В 36-ой описи собраны материалы директивного характера Политуправления РККА, а также сводки, донесения и материалы политуправлений армейских соединений и частей.

В материалах ПУ РККА обращает на себя внимание часто употребляемый термин «политико-моральное состояние». Его трактовка как бы раздваивается: с одной стороны, фиксируется внешняя реакция личного состава на официальные политические мероприятия, то есть выступления на митингах и красноармейских собраниях, посвященных важным внешнеполитическим событиям; с другой стороны, дается информация о настроениях в частях на «бытовом уровне» - о разговорах бойцов между собой без оглядки на начальство и политорганы, то есть сведения, полученные от агентуры из среды самих этих бойцов.

В плане психологическом данный информационный слой позволяет не просто понять подлинное отношение людей к тем или иным событиям, но и высвечивает внутреннюю противоречивость этого отношения, когда одобрение и поддержка «партии и правительству», высказанные на многолюдном митинге, дополняется словами недовольства в узком кругу друзей, причем, и то, и другое - вполне искренне. Что это - раздвоение сознания? Страх перед карательными органами? «Чувство локтя», когда энтузиазм массы захлестывает даже трезво мыслящего индивида? Привычка к двойному мышлению - помпезно-официальному и обыденному? Или все это вместе взятое? Впрочем, одобрение «глобального масштаба» сочеталось, как правило, с недовольством «мелкого характера» - плохим питанием, тяжелыми условиями жизни, придирками начальства и т. п. Но как только последнее выходило за бытовые рамки и приобретало политический оттенок, дело изымалось из ведения политотдела и направлялось в особый отдел.

В способах обобщения информации и выводах из нее в политсводках (что особенно видно при сопоставлении с первоисточником-донесением) проявлялись как общие подходы политорганов к отдельным вопросам, так и личные качества составителя, его образовательный уровень. В некоторых случаях оценки вполне объективны, в других - тенденциозность граничит с фальсификацией. Однако последнее обстоятельство ни в коей мере не снижает ценности источника. Напротив, эти его особенности могут быть использованы при изучении атмосферы сталинской эпохи, тех приемов и методов, которыми пользовались в своей работе идеологические структуры. Здесь также прослеживается взаимосвязь служебной документации по-литорганов с агитационно-пропагандистскими материалами.

Следует отметить, что сводки политорганов несколько отличались от материалов особых отделов. Видимо, это получалось из-за того, что политработники, на которых лежала основная ответственность за политико-моральное состояние частей, не особо желали полно информировать руководство о недостатках в воспитании личного состава. Особые отделы же напротив стремились всюду найти проявления нездоровых и контрреволюционных настроений. Поэтому мы считаем, что при раскрытии присутствия в Красной Армии девиантных настроений, больше нужно доверять информации особых отделов.

Официальное представление о настроениях в обществе дают дела Управления пропаганды и агитации (УПА) ЦК ВКП (б), собранные в РГАСПИ, а также материалы отделов пропаганды обкома и райкомов Омской области, хранящиеся в Центре документации новейшей истории Омской области (ЦЦНИОО). Здесь собраны директивные материалы, а также проекты, черновики, переписка должностных лиц и партийных органов по вопросам пропаганды, а также материалы совещаний при УПА ЦК ВКП (б) и при омском обкоме, позволяющие судить не только о характере советской пропаганды, но и о реакции на нее населения. Также использовались некоторые материалы архива Управления ФСБ РФ по Омской области.

Советская печать того времени дает нам представление не только о содержании и инструментах большевистской пропаганды, но и показывает, какие общественные настроения должны существовать в стране. При этом особое внимание уделялось в печати описанию реакции советских граждан на важные события в международной жизни, как, например, в начале советско-финляндской войны. При характеристике печати также следует остановиться на одном очень важном моменте, а именно, советская печать в основном шла по пути дублирования центральных изданий. Часто передовицы «Правды» и «Известий» либо в полном объеме, либо с некоторыми изменениями перекочевывали в другие газеты. Тоже самое происходило и в Красной Армии, где армейская и дивизионная печать повторяла выдержки из главного издания Политуправления «Пропагандист и агитатор РККА». Поэтому нам представляется возможным утверждать, что характеристика статей центральных изданий распространяется на всю систему советской печати 1939- 1941 годов.

Научная новизна диссертации проявилась в самом выборе темы и предмета исследования, постановке исследовательской проблемы и в результатах исследования. В диссертации впервые в отечественной историографии предпринята попытка исследовать общественные настроения в СССР не только как реакцию населения на определенные шаги советского руководства на международной арене, но и в связи с большевистской пропагандой и внешнеполитическим курсом страны в целом накануне Великой Отечественной войны. Работа выполнена на основе корпуса источников, часть которых вводится в научный оборот впервые.

Практическая значимость заключается, прежде всего, в актуальности избранной темы. Результаты исследования доказывают важность проведения централизованной пропаганды на население любой страны. Однако это не значит, что унифицированная идеология и жесткий контроль за политическими настроениями граждан исключают полное отсутствие независимых суждений в обществе. Результаты исследования представляют интерес как для историков, так для политологов и социологов. Материалы диссертации могут быть использованы при разработке учебных пособий, спецкурсов по истории советского государства и большевистской пропаганды.

Работа апробирована на трех региональных конференциях в Тобольске и на Всероссийской конференции в Омске, результаты исследования также изложены автором в ряде статей.56

56 Маркелов С. Ю. Некоторые оценки советской историографией советско-германских отношений в 1939 г.// Гуманитарное знание. Серия «Преемственность». Ежегодник. Выпуск 2. Книга 1. Исторические исследования. Омск, 1998. С. 182-185; Маркелов С. Ю. К вопросу о концепции превентивной войны Германии против СССР. 1941 г. // Гуманитарное знание. Серия «Преемственность». Ежегодник. Выпуск 3: Сборник научных трудов. Омск, 1999. С. 250-254; Маркелов С. Ю. Проблема формирования континентального блока на советско-германских переговорах в Берлине в ноябре 1940 г. // Гуманитарное знание. Серия «Преемственность». Ежегодник. Выпуск 4: Сборник научных трудов. Омск, 2000. С. 201-207; Маркелов С. Ю. Политико-моральное состояние Красной Армии как реакция на внешнеполитическую ситуацию и советскую пропаганду в преддверии нападения Германии // Социальные конфликты в истории России: Материалы Всероссийской научной конференции. Омск, 22 октября 2004 г. Омск, 2004. С. 350-354; Маркелов С. Ю. Советская пропаганда и массовое сознание во время советско-финской войны (ноябрь 1939 - март 1940 г.) // Вопросы методологии и истории в работах молодых ученых: Сборник научных статей аспирантов, соискателей, научных работников ОмГПУ, ООИПКРО, СФРИКМРФ, КГУ. Омск, 2004. С. 53-72; Маркелов С. Ю. Роль советско-германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 г. в изменении советской пропаганды // Гуманитарное знание. Серия «Преемственность». - Ежегодник. Выпуск 7: Сборник научных трудов. Омск, 2004. С. 34-41.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Маркелов, Сергей Юрьевич

Заключение.

Конец 1930-х — начало 1940-х гг. - важный этап в истории нашей страны и общества. В этот период Советский Союз стал играть далеко не последнюю роль в системе международных отношений, определявшейся сначала сложным военно-политическим кризисом в Европе, а затем начавшейся Второй мировой войной. У советского руководства появилась реальная возможность, воспользовавшись международной обстановкой, вывести страну в ранг великой державы. Тоталитарная система, не исключая и пропагандистский аппарат, как нельзя лучше была приспособлена к этому. Разветвленный пропагандистский механизм формировал общественное сознание, пытаясь исключить всякую самостоятельность суждений у своего объекта. В этом смысле пропаганда была тесно связана с карательной системой советского общества, где не только действия, но и мысли, не соответствующие принятым стандартам, квалифицировались как враждебные. В итоге в конце 1930-х гг. процесс формирования тоталитарного общественного сознания практически завершился. В сознании советского общества прочно засели штампы о враждебности капиталистического окружения, о непогрешимости советских вождей и истинности утверждений большевистской пропаганды. Также говорилось и об избранности первого в мире социалистического государства, призванного продолжить дело мировой революции. Однако тезисы большевистской пропаганды скрывали экспансионистские намерения советского руководства по отстаиванию на мировой арене геополитических интересов своего государства. Советские руководители, малознакомые с теорией геополитики, тем не менее, интуитивно шли по пути отстаивания государственных интересов. Об этом говорят действия Кремля в отношении великих держав Великобритании, Франции, Германии, а также в отношении традиционно интересных для России Финляндии, Прибалтики, Польши, Балкан. Что же говорить о советском обществе, которого средства массовой информации, пропагандисты каждый день пичкали тщательно отсеиваемой и пропущенной через машину идеологической обработки информацией, в условиях жесточайшего террора и шпиономании. Понятно, что население, ограниченное в культурном обмене с другими государственными сообществами, доверяло рассказам о тяжелой жизни трудящихся в капиталистическом мире, а затем откликалось на призыв большевистской пропаганды идти им на помощь. Общественное сознание, готовившееся средствами пропаганды к решению важнейшей внешнеполитической задачи, было проверено на прочность в условиях ее решения.

Первым серьезным испытанием общественного сознания был перенос образа врага с нацистской Германии на целый комплекс объектов в сентябре 1939 — декабре 1940 годов. Германский фашизм до 23 августа 1939 г. назывался самым кровожадным и коварным врагом советского государства и трактовался как самая агрессивная форма капитализма. Капиталистическое окружение, которое ранее воспринималось довольно таки абстрактно и широко, приобрело конкретный враждебный облик в лице Великобритании и Франции, которым помогали в зависимости от ситуации «польские паны», «белофинны», «румынские бояре». Фашизм же, как основное воплощение мирового зла практически исчез со страниц газет как термин, а к самой Германии советская пропаганда учила относиться сдержанно и дружественно. Однако для общественного сознания такой процесс переориентации не прошел безболезненно. Советское население, особенно в период германо-польской войны, с недоверием относилось к Германии. Большие изменения в этом смысле произошли с началом советско-финляндской вооруженного конфликта, когда реальная угроза войны с Англией и Францией еще больше раздувалась пропагандой. Лояльное к пропагандистским утверждениям население, которое составляло большинство, теперь видело в Германии дружественную державу, воюющую с общим противником. После быстрого поражения Франции, шокировавшего общественное сознание, привыкшего видеть в лице союзников наиболее опасных и сильных противников, Германию стали воспринимать как наиболее могущественную державу на европейском континенте. Сравнение Красной Армии и вермахта местами проводилось не в пользу первой. Все это на фоне обостряющихся советско-германских противоречий беспокоило советское руководство, тем более, что общественное сознание вопреки объяснениям пропаганды чувствовало осложнение в отношениях Москвы и Берлина. Последнее обстоятельство впервые проявилось после визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 года. Тогда скупое сообщение советской прессы вызвало определенное беспокойство по поводу истинного исхода советско-германских переговоров. О предмете переговоров стали ходить слухи, среди которых были близкие к истине. Кризис в советско-германских отношениях весной 1941 г. не остался незамеченным для общественного сознания, особенно после событий в Югославии в апреле. Именно с этого момента количество слухов о приближающейся войне с Германией стало неуклонно и быстро увеличиваться.

Итак, положение в восприятии образа врага стало меняться после разгрома Франции летом 1940 года. Тогда, в отсутствии совпадения реального и пропагандируемого врага, общественное сознание вопреки официальной пропаганде, снова начало медленно и постепенно вспоминать о ранее популярном идеологическом штампе о фашистской угрозе. Англия, не имеющая союзника на континенте и испытывающая на себе бомбежки германской авиации, в качестве грозного врага выглядела не совсем убедительно.

В этих условиях советское руководство решило пойти на шаг, который в отечественной историографии вызывает большие споры. Это речь Сталина на выпуске военных академий 5 мая 1941 года. Выступление вождя и последующая затем деятельность пропагандистских структур, как нам кажется, имела целью поднять пошатнувшийся боевой дух тех красноармейцев и гражданских лиц, которые слишком большое значение уделяли военной мощи Германии и считали вермахт непобедимым. Началась дозированная антигерманская и антифашистская пропаганда, которая никак не затрагивала вопроса о характере советско-германских отношений. В то же время, слухи о кризисе отношений Москвы и Берлина, а также о надвигающейся войне с Германией пресекались. Половинчатость и противоречивость советской пропаганды определялась, как нам кажется, стремлением советского руководства договориться с Германией на выгодных для Советского Союза условиях. Подогреваемые антифашистские и антигерманские общественные настроения в то же время удерживались большевистской пропагандой в определенных рамках с тем, чтобы в зависимости от ситуации либо развернуть, их либо свернуть. В итоге, общественное сознание, оказалось заложником большой дипломатической игры. Оно не нашло адекватные обстановке лета 1941 г. ответы на многие вопросы о характере советско-германских отношений, о степени возможности войны с Германией, о готовности Красной Армии к защите отечества, о боеспособности вермахта и моральном состоянии его солдат и населения рейха. Напротив, советское население в большинстве своем было успокоено действиями советской пропаганды накануне войны, особенно заявлением ТАСС от 14 июня. Ложные установки о непобедимости Красной Армии, выразившиеся в общей фразе «воевать малой кровью на чужой территории» также оказались неадекватны обстановке лета 1941 года.

Еще одним испытанием готовности общественного сознания к переменам во внешнеполитическом курсе стали «освободительные походы». Легкая кампания против практически побежденной вермахтом Польши, проведенная под лозунгом «справедливой наступательной войны» по «освобождению единокровных братьев» белорусов и украинцев, казалось бы, подтверждала установки большевистской пропаганды о возможности Красной Армии при помощи трудящихся всего мира свергнуть иго капитализма. Волна всеобщего энтузиазма по поводу «освободительного похода» захлестнула советское общество. На фоне такого успеха, советское руководство приняло решение повторить подобное, но уже в отношении Финляндии. Энтузиазм населения и бойцов Красной Армии, присутствующий в начале советско-финляндской войны, ослабел после известий о первых поражениях красноармейских частей. Особенно деморализующим образом сказалось на состоянии частей упорное сопротивление финского народа, который вопреки утверждениям советской пропаганды никак не хотел «освободиться». Поражения также не прибавляли вес идеологическому штампу о превосходстве и непобедимости советской армии над армиями капиталистическими. Война, чувство постоянной опасности, фронтовое братство подчас делало людей более разговорчивыми в узком кругу своих товарищей. Там красноармейцы делились своими сокровенными мыслями, позволяли себе усомниться в верности пропагандистских лозунгов, рассуждали в целом о советской действительности. Именно тогда донесения особых отделов пестрили сообщениями о неблагонадежности красноармейцев, высказывающих свои антисоветские мысли в кругу бойцов.

Неудачи Красной Армии серьезно сказались на общественном сознании и в тылу, где разразился кризис снабжения. Экономические трудности связывались населением всецело с войной, а соотнесение их с многочисленными слухами о трудностях в деле разгрома «белофиннских банд» наводило на вывод о неприспособленности советской государственной машины к противостоянию более серьезному, нежели Финляндия, противнику. Распространенным стало такое явление как очереди за продовольственными товарами. Они представляли серьезную угрозу созданной большевистской пропагандой картине о превосходстве социалистического отечества над капиталистическим миром. Именно в очередях зрело сомнение в пропагандистских утверждениях, ходили различные слухи, имеющие под собой как реальную основу, так и чистый вымысел, зрело недовольство. Мирный договор с Финляндией был встречен населением в целом с удовлетворением, тем более, что был оправдан перестроившейся с февраля советской пропагандой, замолчавшей тезис «освобождения» и пустившей в ход другой штамп о защите социалистического отечества (особенно Ленинграда) на чужой территории. Как только пропагандируемые цели войны изменились, появился и смысл в заключенном мире, отодвигавшем от Ленинграда государственную границу. Однако некоторые все-таки не забыли о Народном правительстве Финляндии и с недоумением, а то и с ехидством вспоминали о нем.

Таким образом, наша гипотеза, изложенная во введении, оказалась во многом подтвержденной. Однако хотелось отметить, что общественные настроения на 100% не были едиными. Хотя большинство населения верило утверждениям советской пропаганды, находились и те, кто скептически относился к идеологическим штампам. Число таких людей было тем большим, чем серьезнее были неудачи советской внешней политики и большевистской пропаганды. Например, во время советско-финляндской войны. Очень важно отметить, что накануне войны кроме наступательных, шапкозакидательских настроений в русле тезиса «войны малой кровью на чужой территории» имели место и так называемые отрицательные настроения, выражавшиеся в преклонении перед военной мощью Германии. Такое явление находило почву в тяжелых условиях жизни в Советском Союзе и, в частности, в Красной Армии, и в увиденных успехах капиталистического общества на освобожденных территориях Западной Украины и Западной Белоруссии и Прибалтики, в сравнении действий Красной Армии в «освободительных» походах и кампаниях вермахта на различных театрах военных действий в Европе. Естественно, последнее не носило массового характера, но нежелание воевать за советскую власть у отдельных бойцов все же присутствовало. Однако, такие настроения, возможно, сыграли сугубо негативную роль в первые месяцы войны, когда миф о наступательной и справедливой освободительной войне был развеян горькими поражениями.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Маркелов, Сергей Юрьевич, 2004 год

1. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-5446. Совет Народных Комиссаров. Оп. 82. Д. 111, 112, 115. Ф. Р-6903. Всесоюзный радио комитет. On. 1. Д. 46, 53, 54.

2. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 9. Политическое Управление РККА. Оп. 39. Д. 69, 75, 78, 86, 89, 92, 95, 96, 97, 98. Оп. 36. Д. 3314, 3574, 4252, 4299.

3. Центр документации новейшей истории Омской области (ЦДНИОО). Ф. 17. On. 1. Д. 1815, 2006, 2014, 2331, 2433, 2471.

4. Архив Управления ФСБ РФ по Омской области. Ф. 87.0п. 3. Д. 265, 294, 295, 307.

5. Документальные публикации.

6. XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1939. — 742 с.

7. Две директивы 1941 г. о пропагандистской подготовке СССР к войне / Вступ. ст., публ. и коммент. Невежина В. А. // Археографический ежегодник за 1995 год. М., 1997. С. 191-207.

8. Документы внешней политики СССР. Т. 22. Кн. 1: 1939 (1 янв. 31 авг. 1939 г.). М.: МО, 1992. - 708 с.

9. Документы внешней политики СССР. Т. 22. Кн. 2: 1939 (1 сент. 31 дек. 1939 г.). М.: Межд. отн., 1995. - 687 с.

10. Застольные речи Сталина. Документы и материалы / Вступ. статья, составление, комментарий, приложение д. и. н. В. А. Невежина. М.: РОС-СПЭН, 2003.-521 с.

11. Из истории Великой Отечественной войны // Известия ЦК КПСС. 1990. № 3. С. 192-223.

12. Катынь: Пленники необъявленной войны. М.: Международный фонд «Демократия», 1997. 608 с.

13. Коминтерн и вторая мировая война. Часть 1. М.: Памятники ист. мысли, 1994.-554 с.

14. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898 1986). Т. 7.: 1938 - 1945. М.: Политиздат, 1985. - 574 с.

15. На линии фронта. Документы Центрального архива Министерства обороны РФ. 1941 1945 гг. // Исторический архив. 1995. № 2. С. 40-85.

16. О воспитательной работе и политических занятиях с красноармейцами и младшими командирами РККА в 1939 — 40 учебном году // Пропагандист и агитатор РККА. 1939. № 22. С. 39 46.

17. О состоянии военной пропаганды среди населения. Из докладной записки Главного управления политической пропаганды Красной Армии Центральному Комитету ВКП (б) // Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 191-196.

18. Оглашению подлежит: СССР-Германия. 1939-1941: Документы и материалы / Сост. Ю. Фельштинский. М.: Моск. рабочий, 1991. — 367 с.

19. Партийно-политическая работа в Красной Армии: Документы. Июль 1929 г. май 1941 г. М.: Воениздат, 1985. - 535 с.

20. Письма во власть 1928 1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям. М.: РОССПЭН, 2002 -528 с.

21. Пограничные войска СССР 1939 июнь 1941. Сборник документов и материалов. М.: Наука, 1970. - 813 с.

22. Речь по радио председателя Совета Народных Комиссаров СССР В. М. Молотова 17 сентября 1939 г. М.: Б.и., 1939. 5 с.

23. Речь по радио председателя Совета Народных комиссаров СССР тов. В. М. Молотова 29 ноября 1939 г. М.: Б.и., 1939. 4 с.

24. Советская повседневность и массовое сознание. 1939 1945. М.: РОС-СПЭН, 2003.-472 с.

25. Тайны и уроки зимней войны, 1939 1940. СПб.: Изд-во «Полигон», 2002.-532, 12. с.1. Периодическая печать.

26. Вишневский Вс. Книга о будущей войне // Большевик. 1939. № 11 — 12. С. 119-123.

27. ГольдбергЯ. Западная Украина и Западная Белоруссия (Историческая справка) // Пропагандист и агитатор РККА. 1939. № 21. С. 43 46.29. Известия. 1936- 1941.

28. Каммари М. О пролетарском интернационализме и советском патриотизме // Большевик. 1940. № 15 16. С. 19 - 42.

29. Катаев В. П. Путевые заметки // Братья. Сборник стихов и рассказов из московских газет об освобождении Западной Белоруссии и Западной Украины. М.-Л.: Б.и., 1939. 115 с.

30. Красная Армия армия советского народа // Большевик. 1939. № 3. С. 9-13.

31. Леонтьев Ф., Крутовский Н. Красная армия с честью и славой выполнила свой долг // Пропагандист и агитатор РККА. 1939. № 20. С. 34 -38.

32. Осипов Н. Войны справедливые и несправедливые // Пропагандист и агитатор РККА. 1939. № 17. С. 19-27.

33. Осипов Н. Ленин о характере войн и защите отечества // Большевик. 1941.№ 1.С. 28-39.36. Правда. 1939-1941.

34. Сталин И. О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма» // Большевик. 1941. № 9. С. 1 -5.

35. Сталинская политика мира и дружбы //Большевик. № 19. 1939. С. 1 — 8.

36. Стогов К. До последнего дыхания быть преданным своей Родине, своему Народу, своему Правительству // Пропагандист и агитатор РККА. 1939. №. 19. С. 16-19.

37. Ф. Л. Финляндия: (Краткая справка) // Пропагандист и агитатор РККА. 1939. №22. С. 36-37.1. Дневники.

38. Баранов Ю. Голубой разлив: Дневники, письма, стихотворения, 1936 -1942 гг. Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд., 1988. 160 с.

39. Варга Е. С. «Вскрыть через 25 лет» //Полис. 1991. №2. С. 177- 183.

40. Вернадский В. И. Дневник 1938 года// Дружба народов. 1991. № 2. С. 219-248.

41. Вернадский В. И. Дневник 1939 года // Дружба народов. 1992. №11 -12. С. 10-44.

42. Вернадский В. И. Дневник 1940 года // Дружба народов. 1939. № 9. С. 173-194.

43. Вернадский В. И. «Коренные изменения неизбежны.». Дневник 1941 года // Новый мир. 1995. № 5. С. 176 221.

44. Вишневский Be. Собрание сочинений в 5-ти томах. М.: Гослитиздат, 1954 1960. Т. 6. (дополнительный.): Выступления и радиоречи. Записные книжки. Письма. 1961. - 724 с.

45. Жуков Ю. Крутые ступени: записки журналиста. М.: Мысль, 1983. -382 с.

46. Исаковский М. В. Собрание сочинений. Т. 5. М.: Совет, писатель, 1982. -397 с.

47. Маньков А. Г. Дневники тридцатых годов. Спб.: Европейский дом, 2001.-320 с.

48. Пришвин М. М. Дневники. М.: Правда, 1990. 480 с.

49. Пришвин М. М., Пришвина В. Д. Мы с тобой: Дневник любви. М.: Ху-дож. лит., 1996.-351 с.1. Мемуары, воспоминания.

50. Азаров И. И. Осажденная Одесса. М.: Воениздат, 1962. 211 с.

51. Баграмян И. X. Так начиналась война. Киев: Политиздат Украины, 1984.-493 с.

52. Бережков В. М. Как я стал переводчиком Сталина. М.: ДЭМ, 1993. — 400 с.

53. Бурцев М. И. Прозрение. М.: Воениздат, 1981. — 320 с.

54. Войтоловская А. По следам моего поколения. Сыктывкар: б/и, 1991. — 193 с.

55. Воронов Н. Н. На службе военной. М.: Воениздат, 1963. 440 с.

56. Галлай М. Первый бой мы выиграли // Новый мир. 1969. №9. С. 9 25.

57. Гнедин Е. Выход из лабиринта. Нью-Йорк: Chaligze pube, 1982. 118 с.

58. Долматовский Е. А. Мой фронтовой товарищ // Воспоминания о Борисе Горбатове. М.: Совет, писатель, 1982. С. 19-33.

59. Леонгард В. Шок от пакта между Гитлером и Сталиным: Воспоминания современников из СССР, Зап. Европы и США. М.: Б. и, 1998. 295 с.

60. Киселев К. В. Записки советского дипломата. М.: Политиздат, 1974. — 527 с.

61. Краминов Д. Ф. В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939 1945. М.: Сов. Россия, 1986. - 400 с.

62. Куклин П. С. Перед войной. Записки ветерана. Самара: Самарский дом печати, 2000. 232 с.

63. Лобачев А. А. Трудными дорогами. М.: Воениздат, 1960. 336 с.

64. Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева // Вопросы истории. 1990. №. 7. С. 75-106.

65. Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева // Вопросы истории. 1990. № 8. С. 54-75.

66. Новиков Н. В. Воспоминания дипломата: (Записки о 1938 1947 годах). М.: Политиздат, 1989. - 399 с.

67. Пальгунов Н. Г. Тридцать лет: (Воспоминания журналиста и дипломата). М.: Политиздат, 1964.-351 с.

68. Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат, 1961. 337 с.

69. Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М.: Книга, 1990. 421 с.

70. Синицын Е. Резидент свидетельствует. М.: ТОО «Гея», 1996. 287 с.

71. Шейнис 3. С. Перед нашествием: Из записной книжки 1939 1941 годов // Новая и новейшая история, 1990. № 1. С. 98 - 118.

72. Шилов П. Тогда не было моды награждать // Родина, 1995. № 12. С. 64 -69.

73. Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь: том второй. М.: Совет, писатель, 1990.-448 с.1. Литература.

74. Андрианова Т. В. Основы геополитических теорий. М.: ИНИОН РАН, 1998.- 178 с.

75. Аннинский Л. «На той войне незнаменитой.»: Советская лирика в период «зимней войны». // Родина, 1995. №12. С. 84.

76. Анфилов В. А. Начало Великой Отечественной войны (22 июня — середина июля 1941 года). Военно-исторический очерк. М., 1962. -224 с.

77. Анфилов В. А. Незабываемый сорок первый. М.: Совет, писатель, 1982 -215 с.

78. Анфилов В. А. Провал плана «Барбаросса». М.: Знание, 1986. 63 с.

79. Багдасарян В. Э. Образ врага в исторических фильмах 1930 1940-х годов // Отечественная история, 2003. № 6. С. 31. - 46.

80. Барышников В. Н. От прохладного мира к зимней войне: Восточная политика Финляндии в 1930-е годы. СПб.: Изд-во С.-Пб. ун-та, 1997. -353 с.

81. Барышников В. Н. Экономика и социально-политическая обстановка в СССР // Зимняя война 1939-1940. Кн. 1. Полит, история. М.: Наука, 1998.-С. 215-227.

82. Безыменский Л. Особая папка «Барбаросса»: Док. Повесть. М.: Совет. Россия, 1972.- 115 с.

83. Безыменский Л. А. Визит Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. в свете новых документов // Новая и новейшая история. 1995. № 6. С. 34 45.

84. Безыменский Л. А. Гитлер и Сталин перед схваткой. М.: Вече, 2000. -512 с.

85. Бессмертный Ю. Л. 22 июня 1941 года. Из дневниковых записей // Одиссей. Человек в истории. 1993. Образ «другого» в культуре. М.: Наука, 1994. С. 232-239.

86. Бобылев П. Н. Репетиция катастрофы // Военно-исторический журнал. 1993. №6. С. 11-16.

87. Ващенко П. Ф. Если бы Финляндия и СССР. // Военно-исторический журнал. 1990. № 1. с. 14-18.

88. Верт А. Россия в войне 1941 1945. М.: Прогресс, 1967. - 744 с.

89. Вишлев О. В. Западные версии высказываний И. В. Сталина 5 мая 1941 г. По материалам германских архивов // Новая и новейшая история. 1999. № 1.С. 93-115.

90. Вишлев О. В. Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки. М.: Наука, 2001.-230 с.

91. Вишлев О. В. Речь И. В. Сталина 5 мая 1941 г. Российские документы // Новая и новейшая история. 1998. № 4. С. 77 89.

92. Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия: Политический портрет И. В. Сталина. В 2-х книгах. Кн. 2. Ч. 1. М.: АПН, 1989. 425 с.

93. Волков В. К. Советско-германские отношения во второй половине 1940 г. // Вопросы истории. 1997. № 2. С. 34-48.

94. Волков В. К. Призрак и реальность «Барбароссы» в политике Сталина (весна лето 1941 г.) // Вопросы истории. 2003. № 6. С. 31 - 58.

95. Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939-1941 гг. / Отв. ред. В.К. Волков, JI. Я. Гибианский. М.: Индрик, 1999. 528 с.

96. Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги. М.: Б. и., 1992.-125 с.

97. Гареев М. А. Готовил ли Советский Союз упреждающее нападение на Германию в 1941 г.? // Война и политика, 1939-1941. С. 270 - 279.

98. Гареев М. А. Факты, опровергающие недобросовестные утверждения // Независимое военное обозрение. 1998. № 22. С. 3 — 6.

99. Горьков Ю. А. Готовил ли Сталин упреждающий удар против Гитлера в 1941 г.? // Новая и новейшая история. 1993. № 3. С. 29 45.

100. Громов Е. С. Сталин: искусство и власть. М.: Изд-во Эксмо, 2003. — 544 с.

101. Данилов В. Д. Сталинская стратегия начала войны: планы и реальность // Отечественная история. 1995. № 3. С. 33-44.

102. Джоуэтт Г. С., О' Доненел В. Пропаганда и внушение. М.: ИНИОН АН СССР, 1988.-19 с.

103. Донгаров А. Г., Пескова Г. Н. СССР и страны Прибалтики (август 1939 август 1940) // Вопросы истории. 1991. № 1. С. 33 - 49.

104. Дугин А. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить Пространством. М.: Арктогея, 1999. 798 с.

105. Зензинов В. М. Встреча с Россией. Как и чем живут в Советском Союзе. Письма в Красную Армию. 1939-1940. М.: Б. и, 1995. 367 с.

106. И. В. Сталин «О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма"» и идеологическая подготовка к мировой войне (Вступительная статья М. В. Зеленова) // Вопросы истории. 2002. № 7. С. 3 - 40.

107. Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание XX века // Одиссей. Человек в истории. 1993. Образ «другого» в культуре. М.: Наука, 1994. С. 250-254.

108. Кулешова Н. Ю. «Не нынче завтра грянет бой»: образ грядущей войны и ее участников в литературе 1930-х годов // Отечественная история, 2002. №1. С. 181 - 191.

109. Кульков Е. Н. Советская реакция на заключение пакта 3-х держав // Война и политика, 1939-1941. М., 1999. С. 445-471.

110. Лончинская Л. Я. Архаические основания массового сознания уральцев в годы Великой Отечественной войны // Парадигмы исторического образования в контексте социального развития: Сб. науч. ст. Екатеринбург: Б.и., 2003. С. 124-128.

111. Маковский В. Б. Прикрытие госграницы накануне войны // Военно-исторический журнал. 1993. № 3. С. 51 58.

112. Мельтюхов М. И. Идеологические документы мая-июня 1941 г. о событиях второй мировой войны // Отечественная история. 1995. № 2. С. 70 85.

113. Мельтюхов М. И. Правители без подданных: Как пытались экспортировать революцию // Родина. 1995. № 12. С. 60 — 63.

114. Мельтюхов М. И. Преддверие войны: неоконченные споры. // Война 1939 1945: два подхода. М., 1995. С. 98 - 127.

115. Мельтюхов М. И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918 1939 гг. М.: Вече, 2001.-464 с.

116. Мельтюхов М. И. Споры вокруг 1941 года: опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечественная история. 1994. № 3. С. 4 -22.

117. Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939 1941 гг. (Документы, факты, суждения). М.: Вече, 2002. - 544 с.

118. Мерцалов А., Мерцалова JL Сталинизм и война. М.: Терра, 1998.

119. Михайлов Т. А. Эволюция геополитических идей. М.: «Весь мир», 1999.-184 с.

120. Молодяков В. Э. Начало Второй мировой войны: некоторые геополитические аспекты // Отечественная история. 1997. № 5. С. 128 — 142.

121. Молодяков В. Э. Берлин Москва — Токио: к истории несостоявшейся «оси», 1939 - 1941. М.: АИРО-ХХ, 2000.

122. Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось: Берлин — Москва — Токио. М.: Вече, 2004.-480 с.

123. Наджафов Д. Г. Начало второй мировой войны. О мотивах сталинского руководства при заключении пакта Молотова-Риббентропа // Война и политика, 1939-1941. М.: Наука, 1999.-С. 85 105.

124. Наринский М. М. Советская внешняя политика и Коминтерн, 1939 — 1941 //Война и политика, 1939- 1941. М.: Наука, 1999.-С. 38-49.

125. Невежин В. А. Выступление Сталина 5 мая 1941 г. и поворот в пропаганде: Анализ директивных материалов // Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера?: Незапланир. Дискуссия: Сб. материалов. М.: АИРО-ХХ, 1995. С. 147- 168.

126. Невежин В. А. Идея наступательной войны в советской пропаганде1939 1941 годов // Преподавание истории в школе. 1994. № 5. С. 8 — 14.

127. Невежин В. А. Речь Сталина 5 мая 1941 г. и апология наступательной войны // Отечественная история. 1995. № 2. С. 54-69.

128. Невежин В. А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев», 1939-1941 гг. М. «АИРО — XX», 1997.-288 с.

129. Невежин В. А. Финляндия в советской пропаганде периода «Зимней войны» (1939-1940 гг.) // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 1. М., 2000. - С. 284 - 305.

130. Некрич А. М. 1941, 22 июня. М.: Памятники исторической мысли, 1995.335 с.

131. Подвиг в зеркале эфира // Семь дней. 1995. № 19. С. 3 8.

132. Политическая энциклопедия. В 2 т. М.: Мысль, 1999. Т. 1.-701 с; Т. 2.-750 с.

133. Орлов А. С. Роковой 41-й: готовил ли Советский Союз нападение на Германию? // Россия XXI. 2001. № 3. С. 25-39.

134. Орлов А. С. Так кто же начал войну? // Армия. 1993. №. 8. С. 15 22.

135. Осокина Е. «Чужаков в магазин не пускать» // Родина. 1995. № 12. С. 72-73.

136. Парсаданова В. С. 'Польская" политика СССР в сентябре 1939 июне1940 гг. // Международные отношения и страны Центральной и Юго

137. Восточной Европы в начале второй мировой войны (сентябрь 1939 август 1940). М.: ИСБ АН СССР, 1990. - С. 59-78.

138. Партийно-политическая работа в Вооруженных Силах СССР. 1918 — 1973 гг. Исторический очерк. М.: Воениздат, 1974. 366 с.

139. Петров Ю. П. Партийное строительство в Советской Армии и Флоте. Деятельность КПСС по созданию и укреплению политорганов, партийных и комсомольских организаций в вооруженных силах (1918-1961). М.: Воениздат, 1964. 511 с.

140. Пиетров-Энкер Б. Германия в июне 1941 г. — жертва советской агрессии? О разногласиях по поводу тезиса о превентивной войне // Вторая мировая война. Дискуссии. Основные тенденции. Результаты исследований. М.: «Весь мир», 1997. С. 459 475.

141. Позняков В. В. Внешняя политика трех великих держав и образ союзников в советской пропаганде в годы Второй мировой войны, 1939 -1945 гг. // Ялта. 1945 год: Проблемы войны и мира. М.: Межд. отн., 1992.-С. 165-179.

142. Полканов В. Д. «Ледокол» исследовательской неряшливости и отсебятины: (О кн. В. Суворова «Ледокол»): Критич. очерк. Омск: Изд-во ОмГТУ, 1996. — 42 с.

143. Розанов Г. Л. Сталин Гитлер. Документальный очерк советско-германских отношений, 1939 - 1941. М.: Межд. отн., 1991. - 224 с.

144. Роговин В. 3. Мировая революция и мировая война. М., 1998. 416 с.

145. Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX века. М.: Б.и., 1998.-321 с.

146. Семиряга М. И. Советско-германские отношения (сентябрь 1939 — июнь 1941) // Советская внешняя политика 1917 -1945. М.: Межд. отн., 1992.-С. 98-156.

147. Семиряга М. И. Тайны сталинской дипломатии. М.: Высш. шк., 1992. 302 с.

148. Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М.: РОССПЭН, 1999.-383 с.

149. Симонов К. Стихотворения и поэмы. JL: Совет, писатель, 1987. — 623 с.

150. Сиполс В. Я. Торгово-экономические отношения между СССР и Германией в 1939 1941 гг. в свете новых архивных документов // Новая и новейшая история. 1997. № 2. С. 42 - 56.

151. Случ С. 3. Внешнеполитическое обеспечение польской кампании и Советский Союз // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в начале 2-ой мировой войны (сентябрь 1939 -август 1940). М.: ИСБ АН СССР, 1990. С. 79-101.

152. Случ С. 3. Речь Сталина, которой не было // Отечественная история, 2004. № 1.С. 113-139.

153. Советская культура в реконструктивный период, 1928 1941. М.: Наука, 1988.-603 с.

154. Соколов А. К. Социальная история: проблемы методологии и источниковедения // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II Научных чтений памяти академика И. Д. Ковальченко. М.: РОССПЭН, 2000. С. 75-89.

155. Токарев В. А. «Кара панам! Кара!»: польская тема в предвоенном кино (1939 1941 годы) // Отечественная история, 2003. № 6. С. 47 - 59.

156. Токарев В. А. Советское общество и польская кампания 1939 г.: «романтическое ощущение войны» // Человек и война (Война как явление культуры). Сборник статей. М.: АИРО-ХХ, 2001. С. 399 - 418.

157. Хельбек И. Личность и система в контексте сталинизма: попытка переоценки исследовательских подходов // Крайности истории и крайности историков. Сб. статей к 60-летию профессора А. П. Ненарокова. М., 1997. С. 195-207.

158. Хоффман И. Подготовка Советского Союза к наступательной войне. 1941 год // Отечественная история. 1993. № 4. С. 19-31.

159. Челышев И. А. Год кризиса: сентябрь 1938-сентябрь 1939 гг. // Советская внешняя политика 1917-1945. М.: Межд. отн., 1992. С. 157-201.