Прагматика метаязыковой аспектности перевода правоведческой лексики во французском и русском языках тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.19, кандидат филологических наук Парамонова, Виктория Викторовна

• Парамонова, Виктория Викторовна
• кандидат филологических наук
• 1999

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Парамонова, Виктория Викторовна

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

1. ЛЕКСИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ОБРАЗОВАНИЯ ПРАВОВЫХ РЕАЛИЙ ВО

ФРАНЦУЗСКОЙ И РУССКОЙ ЮРИСПРУДЕНЦИИ

1.1. ЯЗЫК АКТОВ ПРАВОВЕДЕНИЯ ФРАНЦИИ И РОССИИ В ЕГО ИСТОРИЧЕСКОМ СТАНОВЛЕНИИ

1.2. АКСИОМАТИЧЕСКАЯ АСПЕКТНОСТЬ ПРАВОВЕДЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКИХ И ФРАНЦУЗСКИХ АКТОВ ПРАВОВЕДЕНИЯ)

1.3.ГОСУДАРСТВЕННАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ КАК ОСНОВА СОЦИАЛЬНОЙ СУЩНОСТИ ЯЗЫКА ПРАВОВЕДЕНИЯ

ВЫВОДЫ

2. СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА ЯЗЫКА

ФРАНЦУЗСКОГО ПРАВОВЕДЕНИЯ НА РУССКИЙ ЯЗЫК

2.1. ПРАГМАТИКА МЕТАЯЗЫКОВОЙ АСПЕКТНОСТИ ПРАВОВОЙ ЛЕКСИКИ (В ПЛАНЕ ПЕРЕВОДА С ФРАНЦУЗСКОГО ЯЗЫКА

НА РУССКИЙ)

2.2. МОДЕЛИРУЕМЫЕ ФОРМЫ ПРАВОВЕДЕНИЯ ФРАНЦИИ И

РОССИИ И ИХ СТАБИЛЬНОСТЬ В РЕАЛИЗАЦИИ

2.3 ЛЕКСИКО - ГРАММАТИЧЕСКАЯ ОСНОВА ПЕРЕВОДА СОСТОЯНИЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ЮРИСПРУДЕНЦИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ФРАНЦУЗСКОЙ И РУССКОЙ ЛЕКСИКИ)

2.4. КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВОВЕДЕНИЕ И ЕГО МЕТАЯЗЫКОВАЯ

МОДЕЛИРУЕМОСТЬ В ПРАКТИКЕ ПЕРЕВОДА

ВЫВОДЫ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Прагматика метаязыковой аспектности перевода правоведческой лексики во французском и русском языках»

Введение

Актуальность исследования прагматики метаязыка права в условиях двуязычного перевода определяется значительным увеличением объема поступающей правовой информации международного характера. Усиление тенденции к взаимодействию и взаимозависимости различных правовых систем в условиях интеграции мирового сообщества диктует необходимость расширения международных контактов юридического плана как на уровне правительств, так и на уровне повседневного делового общения.

Потребности и интересы этого общения ведут к созданию условий для правового регулирования большого количества юридических документов международного и внутреннего характера. Это, в свою очередь, обусловливает появление соответствующих метаязыковых систем, базирующихся на понятийном и терминологическом аппарате языка права. В связи с этим, терминосистема, составляющая основу лексики правоведческих текстов, выступает достаточно рельефно и самостоятельно в плане исследования двуязычного правового перевода. Особое место здесь занимает прагматический фактор, как один из необходимых элементов объективной реализации специального перевода. Исследование условий и способов функционирования прагматического аспекта правового перевода затрагивает все уровни языка (лексико-грамматический, словоизменительный, семантико-синтаксический и др.).

Актуальность данного исследования определяется также практическими потребностями лиц, связанных с проблемами двуязычного правового перевода. Это могут быть лингвисты, переводчики-практики, а также юристы, владеющие иностранным языком. Обучение на иностранном языке находится в тесной связи с получением знаний прикладного характера. И студенту-филологу, и студенту-юристу, и политологу необходимы правовые знания на

иностранном языке, т.к. сфера применения этих знаний достаточно обширна и разнообразна.

В то же время, актуальность избранной темы видится нам и в научном обосновании проблемы прагматики метаязыковой аспектности языка перевода правоведческого материала, что позволяет более глубокое и точное выявить базовые характеристики объективной реализации перевода специальных текстов. Изучение и сопоставление на уровне перевода французского и русского языков права дает возможность анализировать общие и специфические моменты функционирования метаязыков в системах общелитературных национальных языков. Это позволяет с иных позиций подойти к интерпретации понятия "метаязык" в целом.

Объектом исследования данной работы является терминологический и понятийный аппарат языков правоведения Франции и России и функциональные особенности этих языков при передаче прагматических отношений.

Предметом лингвистического анализа в диссертационной работе выступает метаязыковая аспектность перевода правовой лексики французского и русских языков.

Практическим материалом исследования послужили правоведческие документы французской и российской юриспруденции (Конституции Франции и России, Гражданские, Уголовные, Трудовые Кодексы Франции и России), конституционные и федеральные законы обеих стран, нормативно-правовой материал внутреннего характера, а также юридическая документация для служебного пользования.

Цель диссертации заключается в выявлении особенностей передачи прагматических аспектов перевода языка права, а также создание условий и способов для реализации прагматических отношений при переводе право-ведческой лексики. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1) описание особенностей метаязыка права Франции и России в прагматическом плане;

2) выявление и рассмотрение аксиоматической направленности право-ведческой литературы;

3) необходимо оцределить и доказать государственную стабильность функциональной сущности языка правоведения;

4) рассмотрение метаязыковых аспектов правового перевода во французском и русских языках;

5) установление терминологических правоведческих параллелей в языке французского и российского правоведения;

6) исследовать возможности моделирования языка правоведения в практике перевода;

7) описать лексико-грамматическую основу перевода правоведческих состояний с учетом выявленных наиболее устойчивых форм языковой реализации;

8) рассмотреть особенности конституционного правоведения и его ме-таязыковой моделируемости в практике перевода.

Методологической основой исследования являются современные социолингвистические концепции функционирования языка в процессе коммуникации, учения о лингвистической прагматике, а также методы общенаучного характера, такие, как описательный, аналитический и сопоставительный.

При разработке теоретических позиций нами учитывались методологические основы в отечественном и зарубежных языкознании, представленные трудами:Н.Б. Гвишиани, В.Н. Комиссарова, И.С. Бархударова, В.Г. Гака, А.Д. Швейцера, A.B. Федорова, Ш. Балли, Ш. Мунена, Ван Дейка, Е. Найды.

Попытка самостоятельного осмысления проблемы метаязыковой ас-

пектности перевода правовой лексики опирается в данном исследовании на общетеоретические положения учения Г.П. Немца о прагматике метаязыко-вой субстанциональности.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые осуществляется комплексное исследование объективной реализации правового перевода с учетом прагматического фактора; приводятся две основные модели перевода языка правоведения; анализируется изначальная общая база функционирования языков правоведения России и Франции; доказывается непреложный аксиоматический аспект правовой лексики обеих стран; выявляется и анализируется набор лексико-грамматических средств, задействованных при передаче коммуникативно-прагматических особенностей высказываний правового характера в обоих языках; делается попытка самостоятельного выявления и изучения словоизменительных процессов в плане прагматической адаптации в языке правоведения.

Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы как для дальнейшего теоретического изучения проблем двуязычного перевода, так и для практического применения в практике преподавания иностранного языка студентам филологам, а также студентам, изучающим право на различных факультетах. Работа может быть полезна и профессиональным переводчикам, связанным с переводом в процессе делового общения; она также может заинтересовать юристов, владеющих иностранным языком и самостоятельно осуществляющих правовой перевод.

Результаты данной работы могут быть использованы для изучения проблем современной лексикологии французского языка, для создания учебных и методических пособий в практике преподавания иностранного языка; при разработке спецкурсов и спецсеминаров по переводу и по курсу "Язык

делового общения", а также при составлении толкового и различных переводных словарей правовых терминов.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Метаязык правоведения Франции и России имеет одни исторические корни, опирающиеся на понятия и реалии, выработанные римской правовой школой. Две системы права включают в себя универсальные прагматические элементы, способные донести и правильно истолковать значение исторических и современных правовых документов, т.к. представляют собой прагматически отобранный и выверенный временем правовой опыт народа. Этими элементами являются латинские юридические термины и формулы, которые сохранили в большинстве случаев свое первоначальное языковое оформление и значение.

2. Аксиоматическая аспектность правоведческой литературы связана с семантикой метаязыка права и его лексико-грамматической реализацией, т.к. ответственное применение юридических терминов в речи является обязательным элементом соотнесенности сложившийся жизненной ситуации ее правовым последствиям.

3. Социальная сущность метаязыка правоведения основана на образовании государственного института власти. Язык как знаковая система является отражением общественных отношений определенной сферы человеческого знания. Языки права Франции и России прошли сложный путь социальной адаптации, выработав свои формы и приемы организации лингвистического материала. При этом метаязыки права оказали и продолжают оказывать друг на друга существенное влияние именно через государственно-правовые отношения, что требует единства юридической терминологии даже при различии правовых систем.

4. Прагматика метаязыка правовых текстов является основой двуязычного перевода. Необходимость прагматической адаптации информации при

переводе правового материала является главным условием доведения объективности и истинности данной информации до ее получателя. Прагматика помогает правильно оценить и выбрать нужную информацию, сделав при переводе акценты на существенные моменты правового текста.

5. Прагматика метаязыка правоведения предусматривает не автономное функционирование узкоспециального метаязыка, а его моделируемый вариант реализаций в других областях знаний. Это предполагает разработку методологии формирования системы показателей отправителя (организатора) языкового общения, получателя (перципиента, респондента) и отображаемого объекта, т.е. языковое описание этого объекта. Моделируемый, таким образом, язык специальной сферы общения задает свои правила организации и описания определенной области знания, характеризующиеся особой структурой изложения материала.

6. Лексико-грамматическая основа перевода правоведческих состояний предполагает наличие определенной базы лингвистических средств, реализующих закономерности правового текста. Наличие устоявшейся терминоси-стемы права помогает определить отраслевую принадлежность правовой лексики. В то же время, усиливающийся процесс правовой интеграции, а также повышение уровня правовой культуры среднего носителя языка создают условия для взаимопроникновения лексики из метаязыка права в язык повседневного общения. Это предполагает создание возможностей прагматической адаптации правовой информации ее отправителями и получателями, набор лексико-грамматических средств, реализующих этот процесс помогает понять этапы формирования объективного правового перевода.

7. Моделируемость языка конституционного правоведения показывает языковые формы реализации правоведческого материала в условиях заданной модели. При этом эксплицитность французской конституционной фразы предполагает при переводе имплицитность русской фразы. В целом, консти-

туционная лингвистическая модель строится как определенное утверждение, а не как норма права в виде гипотезы, диспозиции и санкции.

Структура диссертации: работа состоит из введения, 2-х глав (первая глава включает 3 подглавы, вторая - 4 подглавы), заключения и библиографического списка.

Апробация работы заключается в представлении 2-х докладов на ежегодных научно-исследовательских конференциях Кубанского госуниверситета, а также в написании 3-х статей по теме диссертации, результаты исследования использовались при проведении практических занятий со студентами факультета "Переводчик" и "Мировая экономика".

Результаты, полученные при ..написании диссертационного исследования, были представлены и апробированы за рубежом на семинарах и коллоквиумах по проблемам языка французской юриспруденции. Научная перспективность и практическая значимость работы были положительно оценены зарубежными коллегами, занимающимися проблемами прикладной лингвистики.

1. Лексические основы образования правовых реалий во французской и русской юриспруденции

1.1. Язык актов правоведения Франции и России в его историческом становлении

Наличие богатой системы функциональных вариантов единого национального языка обусловлено разнообразием общественных функций в рамках общего применения способов и средств языкового общения. Чем шире сфера использования языка в жизни общества, тем разветвленнее система его функциональных разновидностей, поскольку специфическая область человеческой деятельности, в которой язык применяется как средство общения, и наиболее типичный для нее способ его употребления является, в конечном счете, фактором формирования того или иного стиля речи, как и его жанровых разновидностей [22, с.419].

В этом плане логика диктует нам необходимость разграничения языка - объекта и метаязыка. Соотношение этих двух лингвистических категорий ведет к изучению языковых систем со своими особенностями реализации языковых сущностей. Данное соотношение определяется, прежде всего, конкретной областью знания, реализуемой в метаязыке. В нашем случае это -правоведение или юриспруденция. Особая сложность метаязыка права, как одного из видов научного стиля изложения конструируется на тех же качественных и количественных основах, которые присущи и языку - объекту. Он располагает той же субстациональной потенцией, базирующейся на тех же парадигмах, что и язык - объект.

Но если в языке - объекте сообщение некоторой информации или мнения носят чисто субъективный произвольный характер, то язык права, представляя собой определенную систему правил оперирования со знаками, базируется на системе суждений, которая строится без аппеляции к неявно

подразумеваемым допущениям, здравому смыслу или свободным ассоциациям.

В соответствии с этими параметрально очередными принципами реализации метаязыка права нельзя говорить о полной формализации этого подуровня языка - объекта, так как в нем допускается использование наряду с дедуктивными суждениями и правдоподобных индуктивных рассуждений, например, заключения, построенные на основании аналогии (правило применения закона по аналогии - если, отрасль права не имеет закона, регулирующего данное правоотношение, то применяется закон, регулирующий подобное правоотношение в другой отрасли права). В этом проявляется одно из свойств языка правоведения, его аксиоматичность, т.е. он опирается в основном на истинность суждения, в основе которой находится аксиома, и это является гарантией полной объективности оценки информации, сообщения, высказывания и т.д. Рассмотрение и совершенствование различных областей материального производства и науки приводит к появлению новых специальных слов - терминов или целых терминологических пластов, принадлежащих первоначально к определенному узкопрофессиональному типу речи. Подобные слова нередко переходят в область общеупотребительной лексики, что связано в частности с повышением уровня общей образованности и научной осведомленности среднего носителя языка [79, с.15].

В рамках рассмотрения функциональных возможностей метаязыка определенной отрасли знания необходимо обратить внимание на фактор корреляции соотношения язык - объект - метаязык в плане их языкового статуса.

В этом варианте оценки данного соотношения мы имеем дело с принципом зависимости их друг от друга т.к. семантико-морфологические, синтаксические, вообще грамматикализованные особенности языка основы не всегда совпадают с лексико-грамматическими возможностями метаязыка, поскольку язык - объект располагает большими данными в выражении

/к» V «-» \

оценки (модальной, логической или семантико-языковои), в описании, в трактовке - обосновании для информации, чем метаязык. Обращение к понятию метаязыка в "общей системе иерархии языков" - объектов в пределах данного общенационального языка не может игнорировать исторически определившиеся связи двух метаязыков права - языка русской и французской юриспруденции [32, с.80].

Возникновение ныне бурного взаимопроникновения этих субстанциональных сущностей дает основу для аргументации многих явлений функциональных реализаций в аспекте двуязычного перевода. Прежде всего следует обратить внимание на то, что язык права, независимо от его национальной окраски, обладает принципиально иной субстанцией выражения по сравнению с общепринятым литературным языком. Это проявляется в особенностях отражения реальных свойств явлений окружающей действительности, в предметной их дифференциации и в абстрагировании основных сущностных свойств этих явлений . Текстовые описания предмета или явления на языке права в гораздо меньшей степени, по сравнению с другими гуманитарными науками зависят от нормированного литературного языка. Это объясняется формальным характером языка права, что обусловливает его меньшую зависимость от контекста и ситуации общения. В то же время широкое использование юридических терминов в разговорном языке создает большие возможности для субъективной оценки их толкования в условиях непрофессионального общения [102, с.51].

Здесь важно отметить, что в построении и функционировании терминологии юридической науки важную роль сыграл элемент субъективной оценки , абстрактных понятий. Предметом изучения права является сфера общественного поведения человека с точки зрения его правильности и соответствия принятым в обществе нормам дозволенности и допустимости .

Круг общественных отношений, регулируемых правом, необычайно

обширен. Граждане и организации, а также само государство, осуществляя разнообразного рода общественную деятельность, постоянно вступают между собой в общественные отношения, регулируемые нормами различных отраслей права. С развитием товарно-денежных отношений роль права значительно возросла в условиях освоения общественного производства.

При этом возникла необходимость контроля и регулирования отношений, связанных с всеми видами участников производства со стороны государственного аппарата, для обеспечения организованности и порядка, как основы существования процесса рыночных отношений необходимо уточнить, что материальные, производственные и экономические отношения носят объективный характер и поэтому не могут регулироваться только нормами права [97, с.29].

Человек не в состоянии изменить законы, по которым развиваются материальные, производственные и экономические отношения. Однако он может либо ускорить их развитие в соответствии с существующей объективной закономерностью, либо затормозить развитие этих отношений, что неоднократно имело место в истории развития общества. Сделать это можно, лишь оказывая определенное воздействие на сферу правовых отношений, в этом проявляется роль субъективного фактора в реализации теории права.

Язык, являясь отражением речевой действительности определенной сферы деятельности человека, представляет собой сложное явление, основанное на соотношении значения и смысла в условиях конкретной речевой ситуации. Для метаязыка права пер!воначальный узуальный смысл - это исторически и социально обусловленная величина, которая воспроизводится в нем, как готовый элемент значения. Отсюда его основная особенность - это наличие значительного терминологического аппарата. Однако понятие метаязыка права гораздо шире: метаязык состоит не только из терминов , т.е. слов, "воплощающих в наиболее явном виде принцип единства выражения и

содержания, но и из разнообразных сочетаний слов, которые используются говорящим при обсуждении тех или иных аспектов определенной сферы действия данного метаязыка" [27, с.90].

Кроме того, метаязык не существует сам по себе, вне сферы метаязы-кового общения. Поэтому, при определении особенностей правового метаязыка необходимо учитывать, что эти же особенности относятся и к метаре-чи, т.е. метаязык не может быть сведен "к замкнутой системе терминов, оторванной от реального метаязыкового общения" [116, с.71].

Как известно, терминология - это часть лексикологии , включающая изучение условно принятой семиологической системы формализующей научное значение. В общетеоретическом плане она может рассматриваться как завершающий этап научного исследования.

Известно, что чувственное познание посредством ощущений является первичным: оно - источник всех познаний. Однако это лишь одна из сторон процесса познания. Вторая же сторона заключается в рациональном познании, которое перерабатывает материал ощущений и основано на образовании наиболее общих понятий. Эти понятия становятся операционалистиче-ски пригодными только тогда, когда за ними закрепляются строго определенные слова или словосочетания, если, конечно, метаязык данной области "консубстационален" с языком - объектом изучения [15, с.90].

Иначе говоря, полученные научные результаты не могут стать достоянием человечества до тех пор, пока движение мысли не достигло такого уровня абстракции, на котором возможно соединение вновь созданного понятия с определенным символом или знаком.

Таким образом, научный термин, являясь как бы завершающим этапом исследования, представляет собой единицу метаксономического уровня, на котором осуществляется метаязыковая систематизация таксономий, полученных при изучении разнообразных языковых фактов. Термины, закреп-

ляемые за соответствующими понятиями, образуют систему второго порядка в отличие от определений этих понятий, выступающих как система первого порядка. Вообще терминологическая система может быть представлена как результат многостепенного процесса, на каждой стадии которого возрастает степень упорядоченности терминологического материала, обеспечивающего большую точность описания объекта [34, с.6-7].

Термины помогают участникам процесса коммуникации общаться в пределах определенной человеческой деятельности. Они являются особой разновидностью языка, требующей профессиональных знаний. Вместе с тем, термины не всегда являются рационально обусловленными. Иногда они образуются в угоду той или иной исторической случайности, закрепляя за словом строго фиксированное значение. Особенностью языка научного общения является прежде всего то, что данный вид общения происходит на основе сознательного выбора участниками коммуникации того или иного языкового знака, отражающего профессиональный характер получаемой информации, когда речь идет о получении информации в ходе делового профессионального общения, внимание направлено прежде всего на максимальную четкость и точность выражения мысли, что достигается только в процессе активного воздействия на язык в целях его активизации. Активное воздействие в данном случае, выражается целевым выбором языковых знаков особой разновидности [98, с.26].

Таким образом, под метаязыковым общением понимается использование особых категорий языка, реализующих коммуникативную функцию, которая заключается в передаче информации о данном научном предмете. Эта форма общения эффективна лишь в случае, когда говорящий и слушающий владеют метаязыком данной области знания.

Язык юриспруденции как науки гораздо в меньшей степени обусловленной социально - идеологическими факторами, представляется более еди-

нообразным, что позволяет юристам разных стран однозначно находить эквиваленты иностранных терминов в терминологической системе своего родного языка.

Метаязыковое общение на языке права характеризуется целым рядом признаков, присущих этой функциональной разновидности литературного языка. Имеется в виду "возможность вполне ясного и логичного выражения мыслей, стилистического выделения наиболее важных частей высказывания, придания языку особой строгости и вместе с тем риторической направленности" [54, с. 119].

Поэтому правило соблюдения закона знака при моделировании языка права претерпевает существенные изменения и предстает уже как требование максимального устранения двусмысленности, нелогичности и достижение наиболее четкой и точной передачи информации. Этой разновидности речи, в отличие от разговорной, а также языка художественной литературы, присуща большая канонизация и упорядоченность, что дает возможность не только анализировать, но и моделировать язык правового общения. При этом следует добавить, что язык актов правоведения не окказионален, не спонтанен в знаковой репрезентации, более того, он располагает стабильностью в гносеологической реализации, поскольку имеет аксиому, выведенную эмпирически и сохраняемую человечеством независимо от субъективного употребления. Кроме того, данный язык имеет более статичные семиотические возможности, поскольку они практически не имеют аналогов в художественно - образном варианте реализации, они не метафоричны, а более тер-минологичны, что значительно приближает их к метаязыковой субстанции.

Знак языка коммуникативен. Будучи кодифицированно репрезентативным, гносеологичным, он в то же время является средством обеспечения общения, он способен нести информацию и способствовать человеку в обмене информацией. Знак языка права, чаще всего только несет информацию, по-

стулируя законы, аксиомы права, понятия, категории, факты и т.д., без соответствующей поддержки общепринятого литературного языка он не может стать средством общения. Это своеобразный языковой код, который используется для общения специалистов данной области человеческой деятельности. Знак языка права прагматичен. Это свойство относится к семиотической сущности языка. Коммутативность, иллокутивность и перлокутивность отношений в языке права может рассматриваться как элемент присутствия прагматических отношений в метаязыке правоведческой литературы. В основе этих отношений информационная значимость и целенаправленность данного метаязыка [95, с.229].

Именно семантическая целесообразность лежит в основе информативности языка права и является его неотъемлемым аспектом в знаковой репрезентации.

Восприятие метаязыка права как научно-образной субстанции, содержащей целесообразную и целенаправленную информацию, позволяет согласиться с тем, что "информация является скорее делом процесса, чем хранения. Никакой объем научных исследований, тщательно занесенный в книги и журналы, а затем переданный в библиотеки ... не сможет защитить нас на какой - то отрезок времени в мире, где эффективный уровень информации постоянно повышается. Для разума нет "линии Мажино" [23, с. 128].

Особенность информации, составляющей семантическую основу метаязыка права, наконец, функциональный подход к самой проблематике информации в метаязыке, носящий системный характер в трактовке комплекса информационных связей между отправителем, перципиентом, а также с учетом семантически организованной информации в образе материализованного языкового произведения (предложения, речевого отрезка, текста и т.д.) позволяет метаязыку данного типа не только быть средством описательного варианта языка о языке, но и субстанционально моделировать процессы

распространения и фиксирования знаний. Определение статуса метаязыка, трактовки обоснования его происхождения, гипотетические варианты создания метаязыков в областях знаний - все это специфические тенденции спланировать системную завершенность и обоснованность создания модели ме-таязыковых разделов языка. В этом плане язык актов правоведения наиболее хорошо систематизирован и кодифицирован. Этот язык поливариантен практически для всех сфер общественной жизни, сохраняя в то же время свою принадлежность, в первую очередь, к общеправовой жизни. На этом языке формулируются документальные данные, относящиеся к различным областям применения права в общей совокупности общественных отношений.

Утилитаризация научно-юридических терминов для нужд общественно-экономических потребностей не снижает возможности языка права как самостоятельной лингвистической категории, разрабатывающей и систематизирующей понятия, приемы, методы и модели, предназначенные для организации сбора, стандартной записи, систематизации и обработки статистических данных в целях их удобного представления, интерпретации и получения научных и практических выводов. Все эти данные, реализующиеся в семиотических символах и кодах, составляют в целом новый специфический язык- метаязык права [84, с.70].

Совершенно очевидно, что параметральные термины, специальные слова и словосочетания, предложения и тексты, базирующиеся на этом метаязыке, представляющем собой оригинальную инновацию языка, не имеют аналогов (или законченных идентификаций) семантических показателей, значений, смыслового содержания в других дисциплинах наук человеческих знаний. Особенностью метаязыка права является не только необходимость участия исследующего его сущности данные в разработке собственно юри-

!г

дического инструментария, но также :

а) глубоко вникать в содержательную сущность нормы права, адекват-

но "прилаживать" исходные модельные допущения к выяснению сущности данной нормы;

б) решать трудную задачу преобразования имеющейся исходной информации, представленной, например, в виде текста закона в условиях конкретной жизненной ситуации, связанной с реализацией норм права.

в) разрабатывать практические реализуемые правовые документы с учетом специфики обрабатываемой информации и возможностей ее применения в жизни;

г) организовывать достаточно удобный и эффективный режим общения участников общественно - правовых отношений, предусматривающий использование и одновременное пополнение тезауруса предметной области. Кроме того, прагматика метаязыка права включает в свою задачу также разработку методологии формирования системы показателей отправителя (организатора) языкового общения (перципиента, респондента), на которого рассчитана и направлена речевая деятельность, и отображаемого объекта (т.е. не самого объекта как причинного факта общения, а его языкового описания).

Взаимозависимость и взаимообусловленность выдвинутых положений определения задач и специфики метаязыка юриспруденции предусматривает не автономное функционирование узкоспециального метаязыка, а его моделируемый вариант реализации в других областях знаний. Поэтому "проблема совмещения (пересечения, взаимодействия, взаимопроникновения) метаязыков не может принадлежать какому - то одному виду метаязыка в общей совокупности языковых реализаций языка - объекта" [33, с.297].

Тем не менее, нас интересует конкретный метаязык из всей совокупности языковых вариаций общелитературного языка. Как показали наблюдения, терминологическая лексика языка - основы, составляющего базу для языка, ассимилирует терминологическую и обиходно профессиональную

лексику той дисциплины, которая лежит в основе функционирования данного метаязыка. Чем выше уровень структурной организации языка - основы, тем логичнее статус организации и функциональных особенностей метаязыка, тем четче прослеживаются параметральные слои стратификации семан-тико-синтаксических иерархий, возникающих субстанций языков о языках, или метаязыков. Непротиворечивость, аксиоматичность и доказательность внутренней системы языка юриспруденции носит общепризнанный международный характер. Логическая обоснованность и завершенность, наличие структур, выражающих строго аксиоматичные законы в виде формул и моделируемых положений, составляют сущность данного метаязыка [75, с.64].

В реальной жизни мы часто прибегаем к использованию абстракций, закрепленных в языке права, т.к. это дает возможность избавиться от необходимости иметь дело с объектами окружающей действительности, а оперировать с именами вещей и понятий, расширяя и пополняя логические обоснования наших представлений о субстанциональной сущности предметов и явлений окружающей нас действительности. Для владения метаязыком необходима глубокая эрудиция в области данной науки и высокий интеллектуальный потенциал. Поэтому, каждый юрист, оперируя специфическими языковыми знаками и формулами, отслеживает одновременно конситуативность и целесообразность их применения.

Одновременно с этим, для "создания атмосферы метаязыкового общения специалисты данной области знания должны в достаточной степени владеть языком - объектом, так как, не имея солидной лексической базы и ограниченно владея литературно - нормированным языком невозможно дать исчерпывающую информацию о предмете разговора в условиях профессионального общения" [35, с.8].

Говоря о языке права, как о своеобразной метаязыковой субстанции нельзя не затронуть проблему особенностей языка юридических рассужде-

ний.

Поскольку право представляет собой деятельность человеческой мысли, юрист должен применять средства юридической техники аналогичным образом, как это делает любой человек, желающий воздействовать на людей или на вещи. То есть он будет подключать свой ум и рассудок: он будет рассуждать. Таким образом, юрист будет составлять рассуждения, т.е. связанную последовательность констатаций, имеющих значение и четко соединенных друг с другом в соответствии с определенными принципами, последовательность, которая позволит прийти к выводам или решениям.

"Не существует единого вида юридических рассуждений, т.к. они составляются не по исключительной абстрактной модели, а в разнообразных формах, в зависимости от правовых систем, от рассматриваемой юридической деятельности, а также в соответствии с общей концепцией, которую можно адаптировать к праву" [37, с.80].

Прежде всего, юридические рассуждения различаются по правовым системам. В зависимости от конкретной системы права, а иногда от конкретной отрасли права характер рассуждений будет изменяться в соответствии с основными характерными чертами данной системы и согласно коллективному образу мышления в той или иной стране. Юридические рассуждения не являются идентичными в законодательном или судебном праве, в абстрактном или казуистическом праве. Рассуждения иногда оказываются толковательными и даже чисто прагматическими, очень приближенными к тексту и почти математическими, иногда они принимают характер гораздо более интуитивных и гибких рассуждений, предоставляющих значительную интеллектуальную свободу толкователю [39, с.51].

В некоторых системах права юридические рассуждения должны даже отклоняться и включать в себя интеллектуальные действия, более близкие к применяемым в чисто социальном регулировании: рассуждения более со-

циологического, морального или религиозного характера, чем строго юридические.

Кроме того, юридические рассуждения различаются в зависимости от рассматриваемой юридической деятельности. Например, техника рассуждений, применяемая законодательной властью не обязательно будет использоваться властью административной. Техника рассуждения судьи будет часто отличаться от техники адвоката, юристконсульта или научного исследователя проблем права.

Применяя различные средства и способы построения своих рассуждений, юристы в любом случае будут опираться в первую очередь на юридическую логику, включающую два основных элемента: логику толкования и логику аргументации [140, с.29].

Толкование - это типичная деятельность юриста, прежде всего в рим-ско-германской системе права, основные черты которой унаследовало русское право, а затем и советское право. Толковать - это означает выделять точный смысл явления. Любой юрист, работающий в парламенте, в государственной администрации, юрист-практик, адвокат, судья часто должен заниматься толкованием правовых норм и фактов, которые обусловливают их применение. Рассматриваемое с научной точки зрения, юридическое толкование несомненно обращается к элементарным правилам формальной логики. То есть, юрист в абсолютно классическом виде применяет дедуктивные действия для того, чтобы расположить согласно этим правилам концепции, принципы и аксиомы, вытекающие из правовых норм, которые он должен применить и объяснить. Под этим углом зрения, право иногда им представляется как более или менее относящееся к математической науке, в связи с требованиями пунктуальности, точности и четкости, которые накладывают правильные юридические рассуждения.

Особенности логико-формальной структуры построения метаязыка

права заключаются в том, что эта структура опирается прежде всего на социальные нормы, предусмотренные тем или иным обществом. Эта прикладная и целенаправленная структура, которая не принадлежит инертному лицу, а функционирует и развивается по законам реального мира. Целая часть юридической логики занимается определенным количеством фактов случайностей, которые немного смягчают абсолютную строгость формальной логики. Установление задач, выбор средств, диалектическое соотношение между целями и следствиями , иерархия ценностей, изменчивость правил, разнообразие видов мышления, эластичность концепций и категорий, взаимодействие механизмов и тактики - все это отклоняет практический характер юридической логики метаязыка права к зонам разноплановости, изменяемости и неточности идей, которые отделяют юридические рассуждения от логического совершенства математической логики [40, с.89].

Например, юридическое толкование должно оперировать набором различных возможных методов, каждый из которых предлагает особый способ рассуждений. Выбор производится, в частности, между так называемыми толковательным и научным методами. При первом из них толкование ведется очень близко к тексту, с большой точностью, статья к статье, а иногда даже слово в слово (например, толкование правовых норм уголовного кодекса не терпит неточностей). Во втором случае толкование намного более свободное, часто отходит от буквы текста, чтобы сохранить его суть или адаптировать его к эволюции общества (например, толкование основных прав во Всеобщей Декларации прав человека).

В других случаях юридическое толкование должно применять рассуждения, основанные на применении нелогических механизмов, предполагаемых законом. Так происходит, например, для всех толкований, исходящих из существования презумпций, реакций, сроков давности, отступлений и т.д. Это также подходит для некоторых видов толкований, ведущихся

в рамках определенных формальностей или особых процедур. Иногда юридическое толкование сталкивается с вмешательством относительно туманных концепций или понятий морального характера, которые делают затруднительным составление строгих методических рассуждений. Таковы, например, понятия проступка в сфере гражданской ответственности, понятие интереса в конкретном праве, понятие предприятия в гражданском праве и т.д.

Прибегая к юридической логике, правоведы используют ее для утверждения и обоснования неукоснительного соблюдения правил, предусмотренных законодательством, т.е. они аргументируют необходимость и значимость правовых норм в жизни общества. В этом случае юрист не только старается изложить значение норм и фактов, он стремится преодолеть и отстоять свое решение правовых проблем. Его работа заключается уже не в освещении или объяснении, а в убеждениях.

Таким образом, другим существенным элементом построения логико-семантической модели языка права является элемент аргументации, убедительности, то есть риторика в более или менее современном смысле [126,с.9].

Юридическая аргументация, прежде всего, может быть рациональной аргументацией, обращающейся либо к рассуждениям формальной логики, либо более привычно, к рассуждениям конкретной логики. Она может относиться то к дисциплине, которую Аристотель называл аналитикой, то к тому, что он называл диалектикой. В первом случае юрист стремится построить настоящие доказательства, исходя из какой-либо нормы или неоспоримого факта и ведя свои рассуждения к тому, чтобы достичь их достоверности [1, с.95].

Во втором случае юрист ограничивается строгими, четкими точными рассуждениями, касающимися, однако, более спорных или недостоверных идей, с целью прийти к вероятным и правоподобным решениям, а иногда

просто к желательным или приемлемым решениям. В то же время не следует отбрасывать элемент паралогических интуитивных, чувственных и эмоциональных факторов в ходе юридической аргументации. Член парламента, стремящийся оправдать исполнение закона, адвокат, пытающийся убедить судью, судья, осуществляющий правосудие на основе как уголовного кодекса, так и своих убеждений, все они сознательно или подсознательно используют целый ряд способов аргументирования, которые не слишком сильно связаны с логикой. Нас больше интересует чистая юридическая логика и ее особенности в сфере применения языка права.

Это прежде всего, рассуждения дедуктивного и индуктивного характера, а также силлогистические рассуждения. Как известно, каждый силлогизм состоит из главной части, второстепенной и заключения.

В праве силлогизм может быть сокращен до второстепенной части и заключения, более или менее подразумеваемого по причине его регулярности и бесспорности. Юридический силлогизм чаще всего включает в себя три основных вида аргументов: аргумент a fortiori ( «тем более» ), аргумент a contrerio («в противоположность») и аргумент по аналогии [104, с.20].

Но право - это не только интеллектуальная, это также и не чисто процессуальная техника, в отличие от языка математики. Это прежде всего человеческий здравый смысл, закрепленный законодательно. Юридическая традиция и практика вызвали появление определенного ряда общих норм и видов рассуждений, технических пословиц и методологических поговорок, которые часто облегчают работу юристам разных стран. Эти технические пословицы несут в себе элементы прагматического смысла, доведенные до абсолютного значения и понимания юристами различных национальностей.

Это путеводители и указатели, так как им можно доверять в достаточно большом количестве ситуаций, поскольку их надежность кроется в их древности и практическом смысле [74, с.65].

Среди наиболее известных пословиц и изречений, свойственных юридической технике юристов различных стран, упомянем следующие: новый закон отменяет предыдущий, специальный закон отменяет общий закон, исключения толкуются в строгом смысле, молчание ни к чему не обязывает, сомнения относятся в пользу обвиняемого, никто не является хорошим судьей в своем собственном деле и т.д.

Таким образом, благодаря юридической технике юрист или просто гражданин находят значительную безопасность и основательность в правовой сфере. Структура организации языка права помогает понять и осмыслить назначение и применение основных правовых предписаний, существующих в условиях конкретной общественно-политической системы.

Переходя к рассмотрению конкретных национальных языков права -русского и французского, следует начать с краткого исторического экскурса, касающегося истории вопроса становления языка правоведения.

В начале своего существования право на Руси имело в основном устную форму. Малочисленные акты и сделки служили лишь основанием для разрешения правовых споров, по установившейся традиции их разбирали на многочисленном вече.

Наиболее ранними письменными памятниками русского права являются тексты договоров Руси с Византией, относящиеся к 911, 944, 971 гг. Тексты содержат нормы византийского и русского права, регламентирующие нормы международного, торгового, процессуального и уголовного права. В них имеются ссылки на «закон русский», являвшийся сводом устных норм обычного права. Основными памятниками права Древней Руси 11-12 вв. является "Русская правда", представляющая собой свод норм, выработанных княжеской судебной практикой. Ее можно считать кодексом частного права -все ее субъекты являются физическими лицами, а преступление определялось не как нарушение закона, а как «обида», т.е. причинение морального

или материального ущерба конкретному лицу [85, с.60].

И судебный процесс, и система сбора доказательств носили устную форму, в этом законе еще не упоминается о возможности применения письменных доказательств. Так, сбор показаний по "Русской правде" состоял из: свидетельств «видоков» - очевидцев преступления и «послухов» - поручителей [71, с.120].

Появление судебников XIV и XV вв. - новый этап в развитии русского права. В этот период значительно возросло количество законов, но так как они не могли объять все правовые нормы, то законодательные акты не исключали и применения обычного права. В основном судебники охватывали процессуальные нормы, почти все гражданское право еще было вне сферы определения закона.

Показания сторон и свидетелей и сам разбор дела совершались в устной форме и только документировались письменно. Весь ход правового процесса вносился в судебный список, на основании которого дело решалось судом. «Нетехнические доказательства», т.е. различные справки, письма, в то время не существовали. К концу первого периода истории русского права (1Х-ХШ вв.) происходит переворот в этой системе: в правовом процессе появляются письменные доказательства (акты), которые прежде решались на основании послухов (т.е. свидетелей, очевидцев) [85, с.201].

Если Судебник 1497 г. допускал подачу исковых челобитных в устной и письменной форме, то уже по Судебнику 1550 г. процесс начинался подачей приставной памяти (письменного объявления о предъявлении иска). Начинает оформляться в письменном форме язык права и в других источниках общерусского права: великокняжеском законодательстве (жалованью, указные, духовные грамоты и указы), «приговоры» Боярской думы, постановления Земских соборов, отраслевые распоряжения приказов. Создаются новые письменные формы законодательства - общерусские кодексы (Судебники,

Соборное Уложение), указные (уставные) книги, в которых систематизировались нормы, не вошедшие в основной текст Судебников. Были сформированы Уставная книга Разбойного приказа, Указные книги Поместного и Земского приказов. «Новоуказные статьи» стали промежуточным этапом модификации русского права в период между Судебниками и Соборным Уложением (первая половина XVII в.).

Все большее место в системе источников права начинают занимать различного рода частные акты - духовные грамоты, договоры («ряды»), акты, закрепляющие собственность на землю и др.

В Х1У-ХУ1 вв. гражданско-правовые отношения постепенно выделяются в особую сферу, и их регулирование осуществляется специальными нормами, включенными в различного рода сборники (грамоты, судебники и пр.). Нормы гражданского права одновременно отражали и регламентировали процесс развития товарно-денежных и обменных отношений, а также отношений феодальной эксплуатации, основывающейся на различных формах земельной собственности (вотчинной и поместной). Субъектами этих отношений являлись как отдельные, так и коллективные (община, монастыри) лица. Субъекты гражданско-правовых отношений должны были удовлетворять определенным требованиям (достижение установленного возраста, определенное социальное и имущественное положение). Наиболее сложный характер носили имущественные права, связанные с приобретением и передачей недвижимой собственности. Так, пожалование земли представляло собой сложный комплекс юридических действий (выдача жалованной грамоты, запись в приказной книге, «обыск», заключавшийся в публичном обмере земли). Поэтому договор в ХУ-ХУ1 вв. являлся одним из самых распространенных способов приобретения прав на имущество. Широкое распространение получает именно письменная форма сделок, оттесняющая на второй план устную форму. Договорные грамоты в сделках о недвижимости приоб-

ретали законную силу после их завершения в официальной инстанции, контроль государства за этой процедурой установился после введения писцовых книг. Письменная форма сделок носила название «кабала».

Кабала подписывалась собственноручно обязующимися сторонами, а в случае их неграмотности, - их духовными отцами или родственниками. Таким образом, постепенно возникает и крепостная (нотариальная) форма сделок, первоначально используемая только в договорах, связанных с продажей некоторых вещей или с кабальными служебными обязательствами.

На Земском соборе в 1649 г, было принято знаменитое Соборное Уложение, источниками которого стали не только русские правовые документы того времени, но и правовые материалы из византийского и литовского законодательства, что позволило сблизить русскую систему права с западной, а конкретнее с ее романо-германской моделью [85, с.240].

Дальнейшие реформы правовой системы были проведены при Петре I. Согласно «Краткому изображению процессов и судебных тяжб», который был частью Воинского устава 1716 г., допускалось письменное производство вместо устного. Была изменена форма исковых челобитных, которые нужно было теперь составлять в письменной форме по пунктам. Таким образом, законодательно было оформлено и становление русского языка права [7, с.94].

Существенные преобразования в правовой жизни России XVIII в. связаны прежде всего с значительным проникновением и влиянием западноевропейских правовых традиций и институтов. В этой связи закон как источник прав и обязанностей становится доминирующим, а традиционные и обычные нормы отходят на второй план. Формальные моменты (форма сделок, регистрация) начинают превалировать над традиционными и архаическими процедурами, письменные и заверенные акты над свидетельскими показаниями. В 1810 году комиссия по подготовке нового сводного Уложения, работой которой руководил Сперанский М.М., внесла в Государственный

Совет проект Гражданского Уложения, который являлся по-существу рецензией французского законодательства, в особенности Гражданского Кодекса Наполеона. Работа, начатая еще при Екатерине II, была завершена в 1835 г. изданием Свода законов Российской империи. Однако, по существу, демократические принципы французского законодательства были изменены и приспособлены к условиям самодержавной власти в Российской империи.

Так, в сфере гражданского права широко применялись местные обычаи и традиции, уровень юридической техники был невысоким, что отразилось и на терминологии: юридическое лицо определялось как «сословие лиц», сервитут - «право участия частного», правоспособность и дееспособность не разграничивались и употреблялись, как синонимы [51, с.84].

Развитие русского права в конце XIX начале XX в. определялось, прежде всего, изменениями в политической жизни государства. Сначала в этом ведущую роль играли постановления Совета министров и Государственного совета при Николае II, а затем свой вклад внесла и законодательная политика Временного правительства, в виде издания целой серии конституционных законов. Однако, с приходом к власти большевиков началось формирование основ нового права советского периода. Декрет №1 о суде отменял действие старых законов, если они противоречили «революционному сознанию».

Более или менее оформленный характер приобретает система советского права с появлением первой конституции 1918 г. Язык правовой техники складывается под влиянием понятий и терминов, выработанных данной конституцией. В целом же, язык права продолжает функционировать в отраслях правовой жизни довольно стабильно и в достаточной степени консервативно. Все последующие советские конституции 1924, 1936, 1974 гг. продолжают разрабатывать и уточнять правовые реалии советской действительности. Однако, при определенном отходе от романо-германской системы права структура и терминология советской системы продолжает находиться

под значительными влиянием западноевропейской системы права, что позволяет сделать вывод об особых элементах преемственности русской и советской школ права, а значит и языка права этих школ [51, с. 116].

Нас больше интересует вопрос о традициях и их роли в системе языка русско-советского и французского права. Основной базой для создания, а затем и сохранения преемственности языков права этих стран явилась их изначальная принадлежность к системе романо-германского права. Эта система объединяет разновидности права, вытекающие из римского права античных времен - периода с V века до н.э. до падения Римской империи в 476 г. Римская правовая мысль постепенно пришла к созданию невиданной по тем временам юридической системы высокого технического уровня.

В то же время, романо-германская система не явилась простой копией римской системы. Речь идет о происходившем примерно с XII века развитии, совершенствовании и существенном обогащении римского права за счет таких источников, как например, подсистема латинского права и германо-скандинавского права.

Становление и развитие официально-делового языка документов начинается в России примерно с XI века, времени, когда появляется первый правовой памятник - «Русская правда». В.О. Ключевский писал, что «Русская правда» вышла из среды, которой были знакомы понятия и термины византийского права. Составитель «Русской правды» дословно ничего не заимствовал из этого права, однако «руководился» византийскими правовыми понятиями, «по традиции» пришедшими из римской юриспруденции. Даже Кормчие (древнерусские своды церковных законов), есть не что иное, как перевод византийского Номоканона, их дополнительные статьи содержали извлечения из «Эклоги». Славянской переделкой «Эклоги» явился и закон «судных людей», составленный в 7 в. н.э. болгарским царем Симеоном. Известно влияние германо-скандинавской правовой системы на становление

языка русского права. Например, такие термины «Русской правды», как «гридь» (княжеский воин), «вира» (кровная месть, позже штраф), «вирьник» (собирающий штраф), - скандинавского происхождения [51, с.270].

В средние века рецепция античной культуры самым непосредственным образом коснулась, как известно, и правовых отношений. В частности, рецепция римского права способствовала широкому распространению и нормативному утверждению соответствующей правовой терминологии латинского происхождения. Более того, латинский язык в соответствии с учением о трех священных языках (древнееврейском, греческом, латинском) стал официальным языком всей деловой документации, включая юридическую. Особую устойчивость латынь приобрела в Италии, где ее рассматривали как идеальный язык. Это был язык интеллектуальной элиты, презиравшей язык «толпы». Официальная презумпция, превосходства латыни была такова, что лишь в 1912 году итальянские власти законодательно оформили отмену преподавания в высших учебных заведениях на латинском языке. Была латынь ирландская, латынь польская, латынь шведская и т.д. с соответствующим словарным обеспечением. Все это не могло не сказаться на межгосударственных деловых контактах, на языковой ориентации в сфере правовых отношений. Латинский язык приобрел международное значение и всевозможные латинизмы получили довольно широкое распространение.

В средневековой Руси, где в качестве государственного делового языка выступал «приказный язык» (язык*московских приказов), латинская терминология постепенно стала влиять на отечественную, входить в «моду». Сам латинский язык как таковой в кругах высшей знати именовался языком «единоначальства», что подчеркивало его функциональную престижность. Силами «приказных переводчиков» (как правило, из иноземцев), знавших латынь, составляются специальные словари, развивается переводческая деятельность. В XVII веке латинский язык причисляется уже к «лику» корен-

ных языков Московской Руси - греческого и славянского. Обогащается за счет латинизмов язык юридических документов (апелляция, капитуляция, персона, инструкция, церемония, фамилия, оказия, приватный).

Более того, влияние латинской культуры среди русской служивой знати утверждается распространением знания других западноевропейских языков: голландского, немецкого, польского.

Немаловажную посредническую роль в заимствовании Россией иностранной правовой терминологии сыграл так называемы «западнорусский» язык, который своеобразным образом «обособился» и развивался относительно самостоятельно после разделения древнерусского государства на Русь Московскую и Литву. Это разделение, как известно, было обусловлено феодальными распрями, монголо-татарским нашествием, литовским завоеванием западных окраин Руси.

Западнорусский язык имел статус государственного языка нового политического образования. На этом языке писались княжеские грамоты, различные официальные и частные акты, формировались статуты Великого княжества Литовского, например, статут 1529 году, статут 1566 года и статут 1588 года. Последний был действующим законодательным актом также на Украине, где он сохранял свою юридическую значимость и в более поздний исторический период. О влиянии западнорусского законодательства на право Московской Руси в ХУ1-ХУН вв. говорит, в частности, тот факт, что литовский Статут 1588 года дал готовую программу для Уложения 1649 года. Статут послужил юридическим источником Уложения, «кодификационным пособием» при его составлении [51, с.274].

Многие правовые термины романского происхождения широко использовались в западнорусской юридической документации задолго до Петровской эпохи (арест, директорство, консульство, профессорство, ректорство).

При Петре I влияние западноевропейской юридической письменности на развитие правовой терминологии приобрело интенсивный, глобальный характер, отражая потребности реформирующегося политического уклада, государственного управления. В русском правовом языке недоставало языковых форм, эквивалентных для обозначения и выражения многих правовых понятий, выработанных европейской правовой мыслью и внедряемых в повседневную жизнь петровской эпохи. Поэтому иноязычные заимствования стали неизбежными/Волна европеизации (посредством использования правовых терминов голландского, немецкого, французского и латинского языков) прокатилась по всему законодательству. В ряде случаев такое заимствование выглядело неорганизованным, стихийным. В целом же этот процесс осуществлялся в определенном государственном русле, под непосредственным наблюдением самого Петра I, проявлявшего, как известно, большой интерес к зарубежной юриспруденции, пристально изучавшего действующее законодательство стран Западной Европы [69, с. 80].

Чрезвычайно важное значение приобрела, в частности, переводческая деятельность, посредством которой познавались права других государств, служившие образцом при составлении юридических документов и пополнявшие тем самым понятийно-терминологический фонд действующего русского законодательства. Чтобы получить комплексы западноевропейского законодательства, Петр I специально направлял своих приближенных в европейские страны. Сохранилось множество указов, иных документов русского императора о переводе текста западноевропейских нормативно-правовых актов, о подготовке различных выписок из них. Около четверти терминологических заимствований периода Петровских реформ приходится на административное законодательство. Обогащали русскую правовую терминологию и иностранные специалисты, которых Петр I охотно набирал не только на техническую, но и на правовую службу.

Сказанное, однако, не означает, что заимствование правовой терминологии в эпоху Петра I имело безудержный характер, отличалось беспринципностью. Перенималось все то, что отвечало социально-политическим потребностям развития России, условиям ее общественного бытия. Требования заимствования, как правило, были сопряжены с определенной аналитико-синтетической, творческой работой. Предписывая, например, Указом от 28 апреля 1718 г. составить «на основании шведского Устава» законопроекты регламентов для ряда учрежденных Коллегий, Петр I акцентировал внимание на следующем: «а которые пункты в шведском Регламенте не удобны, ли с ситуациею сего государства не сходны, и оные ставить по своему разумению» [51, с.60].

Петровская европеизация правовой терминологии, несомненно, оказалась полезной для развития и совершенствования языка русского законодательства, сделала его выразительнее, культурнее, не нанеся ущерба его национально-правовой самобытности.

В послепетровский период процесс европеизации правовой терминологии хотя и продолжался, но неравномерно, порой чисто механически. С середины XVIII века начинается борьба явная или скрытая) с заимствованиями иностранных слов. Однако общему процессу семантического сближения русского делового я^ыка с западноевропейскими способствовало то обстоятельство, что к этому времени мода на рафинированную латынь в Западной Европе прошла. Определенную лепту внесла в это и сама западная юриспруденция, в лице ее видных представителей (например, Л. Муратони, Г. Беккарна), отстаивавших для права форму живого народного языка, тесно связанного с повседневной жизненной практикой.

Однако такая переориентация не перечеркивала ретроспективную культурную значимость латинского языка, не выбрасывала за борт усвоенную на его основе обширную терминологию, но ориентировала на достаточ-

но полное и умелое использование современных национальных языков, их различных литературных разновидностей, включая правовую.

В дальнейшем общая тенденция к более тесному сближению русского литературного языка с западноевропейскими языками не ослабевала, порой пробивая себе дорогу сквозь различные пуристические заслоны. Знание иностранных языков, включая азы латыни, а также большое проникновение французского языка во все сферы жизни русского общества и необходимое владение им, стало барометром культуры человека. Активизировалось издание различных словарей, среди которых были классические, универсальные по своей функциональной значимости, содержащие большое число правовых терминов. Словари включали в себя латинские, французские и другие иноязычные слова, которые не были еще освоены русским языком, оставаясь за его бортом в качестве чужеродных элементов, но которые позже влились и ассимилировались в нем, обогатив его словарный состав. В первую очередь они были представлены латинскими правовыми терминами (culpa - вина, dominus - хозяин, negotium gestio - заведование чужими делами без соответствующего поручения и др.) [88, с.ЗО].

После Октябрьской Революции пополнение русского литературного языка новыми иностранными словами продолжалось, что было вызвано новыми экономическими и политическими условиями жизни, становлением новых понятий, их развитием. Повсеместно входили в обиход такие, например, термины, как «агитация», «декрет», «диктат», «диктатура», «революция», «республика». Уже в первых политико-государственных решениях Советской власти (о мире, о земле) использовались такие иностранные термины латинского происхождения, как эксплуатация, контрибуция, апелляция, адвокат, арест, ассоциация, кассация, коллегия, комиссар, комиссариат, комитет, организация, прокурор т.д. [92, с.4].

За каждым термином - история. Например, термин «комиссар» в рус-

ский лексикон вошел еще в конце XVI века. Вначале этим словом обозначали определенных должностных лиц зарубежных стран, а затем, со второй половины XVIII века должностных лиц русского государства (полномочных послов, дипломатических агентов, торговых представителей, некоторых воинских чинов). С 1917 по 1946 гг. в сочетании «народный комиссар» старый термин использовался в значении «член советского правительства, возглавляющий народный комиссариат».

Французский социолог Ш. Карбонье правильно заметил, что после октября в Советском Союзе был «совершен революционный пересмотр правовых нормативов, но при этом использован понятийный аппарат, который восходит к римскому праву. Определенные идеи, понятия невозможно выразить без использования латинских терминов, главное достоинство которых -сочетание краткости с большой семантической глубиной» [57, с. 176].

Таким образом, прослеживая историю вопроса о становлении и развитии языка права в России, мы четко обозначили его тесную связь с правовыми языками европейских государств, и особенно, государств, базирующихся на романо-германской системе права, к которым принадлежит и Франция.

Язык французского права начинает развиваться довольно рано, еще в эпоху возникновения государства франков в V- VII вв. н.э. Первыми правовыми памятниками являются Салическая правда, относящаяся приблизительно к V в. н.э. и Страстбургские клятвы, датируемые 842 г. [66, с. 18].

Салическая правда - это первый правовой памятник государства франков, созданного в результате победоносных войн салических франков (одного из германских племен) в Галлии (территория современной Франции).

Вождь франков Хлодвиг утверждается как представитель римского императора и становится властителем земель, повелителем единого, уже не племенного, а территориального королевства. Он приобретает право диктовать собственные законы и требовать их исполнения. Салическая правда -

это свод основных норм права той эпохи, который регламентирует правовое положение различных социально-классовых групп в обществе франков.

Наличие нескольких социальных групп: служивая знать, свободные франки (общинники), полусвободные литы, также рабы свидетельствовало о различии их не столько экономического положения, сколько социально-правового. Эти различия были связаны главным образом с происхождением и правовым статусом лица или той социальной группы, к которой это лицо принадлежало [90, с.40].

В области языка, как и в области социальной, франкский период является времен беспорядка и смуты. Подобно своим романским собратьям -итальянскому, испанскому, португальскому - французский язык возникает в результате распада вульгарной латыни. Предшественники римлян на французской земле, галлы, оставили, несомненно, глубокий отпечаток своего пребывания; так, они уничтожили, во всяком случае на севере, все следы ранее существовавших языков, сохранив только некоторые географические названия. Сам же галльский язык, строй которого не слишком отличался от строя латинского языка, исчез лишь в конце продолжавшегося несколько столетий римского господства. К моменту создания Салической правды шел процесс активного слияния галло-романов и франков, что не могло не отразиться на языке этого первого правового документа [90, с.48].

До IV века н.э. латынь была в основном распространена только в городах - римских колониях, но в IV веке с победой императора Константина, которая означала окончательный переход христианства, фактор романизации явился могучим средством распространения вульгарной или народной латыни по всей территории нынешней Франции. Однако германский элемент сыграл очень важную роль в формировании французского языка: военная аристократия франков, хотя и не сумела навязать свой язык (исчезнувший в X веке), тем не менее обогатила французский язык большим числом слов.

Салическая правда свидетельствует о достаточной прочности языка правовых реалий сложившихся общинных порядков. Так, например, здесь зафиксированы правовые термины: аллод (земельный надел, переходящий в собственность по мужской линии); тунгины -судьи (председатели); рахин-бурги - представители общин, выносящие приговор; бароны - налоговые сборщики. В целом, этот правовой документ отражает прежде всего процесс начавшегося имущественного расслоения общины франков. В Салической правде говорится о господской челяди, дворовых слугах - рабах, но само понятие частной собственности еще отсутствует [57, с.71].

Однако нельзя забывать, что Салическая правда, хотя и является первым правовым памятником французского государства, но написана она еще языком вульгарной латыни, т.е. переходным языковым состоянием от латыни классической к французскому языку.

Другой древний памятник правовой культуры Франции - Страсбург-ские клятвы (присяга) можно рассматривать как письменное свидетельство формировавшегося французского языка и как один из первых правовых документов французского государства [49, с. 10].

Страсбургская присяга относится к событиям 842 г., ею был подтвержден союз между сыновьями Людовика Благочестивого, внуками Карла Великого - Карлом Лысым и Людовиком Немецким против их старшего брата Лотаря. По-существу, это правовой договор о разделении политических и территориальных полномочий; чтобы быть понятным воинам Карла, Людовик присягал на старо-французском, еще очень латинизированным, а Карл -перед отрядами Людовика - по-немецки; воины присягали на своих языках.

Текст «Страсбургской присяги» сохранил современник тех событий, историк Нитгарт в своей хронике, написанной на латыни. По этому договору империя Карла Великого должна быть разделена между его внуками следующим образом: Карлу Лысому отходит западная часть империи, что сов-

падает с территорией нынешней Франции; Людовик Немецкий получает ее восточную половину, соответствующую нынешней Германии, а Лотарь, сохранив титул императора, получает ее среднюю часть, соответствующую территории северной Италии и часть территории между Германией и Францией (Лотарингию). Лотарь не был согласен с этим делением, и поэтому два младших брата заключают договор против него, сосредоточив свои силы под Страсбургом. После упорных кровавых войн деление империи произошло в соответствии с условиями данного политического договора [49, с. 12].

«Страсбургские клятвы» - это первый письменный памятник французского языка, одновременно являющийся и правовым. В истории французского права нашли свое наиболее полное отражение типические черты средневекового права Западной Европы. Если до X века во Франции основным источником права был обычай (кутюм), что зафиксировала, в первую очередь, Салическая правда, то позже на смену ему приходит территориальное право, которое представляет собой свод правовых правил определенной местности. Эти правила складывались в основном в устной форме на основе обыкновений, признававшихся из поколения в поколение, поэтому соблюдение и исполнение этих кутюмов в большинстве случаев было добровольным, хотя они и приобретали обязательную силу, подкрепляемую, прежде всего, судебной властью. Для признания обычаев в судах было необходимо, чтобы они были известны, по крайней мере, 40 лет [57, с.93].

Начиная с XII века, отдельные кутюмы стали записываться, а к середине XIII века в Нормандии был составлен полный сборник обычного права -Большой кутюм Нормандии, который использовался в судебной практике. С этого времени появляется ряд частных записей обычного права, сделанных королевскими судьями и легистами.

Одной из таких ранних записей стал «Совет другу» (1253г.), принадлежавший перу Пьера де Фонтена. Но наиболее известным и популярным в

Г 41

* .

¡¡Ц;

средневековой Франции стал сборник обычаев - кутюмы Бовези (1283г.), автором которых был королевский бальи Филипп де Бомануар. Хотя этот сборник опирался прежде всего на запись кутюмов одного из судебных округов графства Клермонта (на северо-западе Франции), Филипп де Бомануар дал в своем сочинении более широкий обзор обычного права со ссылками на кутюмы других судебных округов и с добавлением ряда положений канонического и римского права. Сборник, состоявший из пролога и 70 глав, хотя и не давал системного и цельного изложения правового материала, описывал большое количество кутюмов по различным вопросам права (организация суда и процесс, правовой статус различных категорий лиц, юридический режим земельных владений и т.д.). Кутюмы Бовези подтверждали принцип непреложности правовых обычаев не только для местных жителей, но и для государственной власти: «Король должен сам соблюдать обычаи и заставлять других соблюдать эти обычаи». Письменная форма данных кутюмов гарантировала их повсеместное использование и применение в условиях развивающейся правовой системы французского государства.

За кутюмами Бовези последовал ряд других подобных сборников: Кутюмы Тулузы (1296г.), Древний Кутюм Бретани (1330г.). Особым авторитетом в судах пользовался сборник Большой Кутюм Франции, составленный в 1339 году [57, с.83].

Поскольку частные сборники обычного права не отличались полнотой, и часто вставал вопрос о языковых особенностях той или иной местности, где был составлен соответствующий Кутюм, проблема доказывания и трактования Кутюмов в судах оставалась довольно сложной. Если тот или иной обычай вызывал сомнения или оспаривался, судья проводил специальное расследование с допросом десяти местных знатоков обычного права, которые должны были дать единогласный ответ о существовании кутюма и его содержании. Такая процедура порождала много судебных споров и не устра-

няла юридических трудностей. Так, Кутюмы разнообразились в зависимости от местности, но определить ее территориальные границы часто было чрезвычайно сложно.

В 1454 году Карл VII специальным ордонансом предписал всем бальи свести в единый сборник Кутюмы их бальяжей и направить для обобщения в Парижский парламент [57, с.89].

В соответствии с этим предписанием были составлены, а в XVI веке отредактированы 60 сборников «больших» кутюмов и около 200 сборников «малых» кутюмов.

Можно считать, что с этого момента французская система права официально обрела письменную форму. Составление сборников кутюмов, не ликвидировав пестроты обычного права, способствовало его консервации. Отредактированные в письменной форме кутюмы приобретали ряд качеств, которыми обладает закон: определенность, стабильность, неизменяемость. Но формально, они еще не рассматривались как закон, хотя их редактирование по приказу королевской знати фактически означало государственное санкционирование. В переработанном виде кутюмы стали более удобными и для их доктринального изложения. Поэтому в XVII - XVIII вв. появляется ряд крупных работ (Дома, Потье), в которых была предпринята попытка унифицировать кутюмы и судебные решения по отдельным правовым институтам и тем самым обосновать идею создания единого общефранцузского национального права [57, с. 104].

В то же время, на юге Франции постепенно важнейшим источником права становится римское право, которое имело здесь достаточно глубокие исторические корни. Влияние римского права в Галлии восходило еще к завоевательным походам Юлия Цезаря. Оно сохранило свои позиции и в века, последовавшие за падением Римской империи, но трансформировалось в своеобразное галло-римское право, опиравшееся не на византийскую коди-

фикацию Фостиниана, а на упрощенную версию законодательства, составленного вестготским королем Алариком и на варваризированный сборник римского права. Но все же окончательную победу в формировании права на юге Франции одержало Юстинианово римское право, активным защитником которого была школа глоссаторов [90, с. 146].

Одним из видных представителей этой школы, использующий в праве методы глоссирования - Плацетин, организовал в начале XVII века преподавание римского права в университете Монпенье. "Метод глоссирования заключался в том, что при составлении письменных правовых текстов вписывались комментарии и пояснения (глоссы), которые в свою очередь также записывались, изучались и затем обобщались" [115, с. 160].

Возрожденное таким образом глоссариями римское право выступало во Франции как «право ученых», и оно оставалось далеким от практики королевских судов.

Постепенно местные правовые обычаи приходили в упадок, а римское право, которое во все большей степени следовало юстиниановым кодифицированным образцам, признавалось в качестве общего права и проникало в судебную и законодательную практику. Одновременно с ним продолжало существовать и каноническое право, так как церковь продолжала играть большую роль в управлении государством. Каноническое право с самого начала своего существования было очень «грамотным» правом. Все акты церковных соборов и папских грамот и предписаний изначально были зафиксированы в письменную форму. Основным языком канонического права во Франции была сначала латынь, а затем параллельно с ней стал употребляться и французский язык.

По мере усиления королевской власти каноническое право отступает на второй план, а основное место в системе законодательного права занимает королевское волеизъявление в виде ордонансов, эдиктов, приказов, деклара-

ций и пр.

К середине XVI века королевских ордонансов накопилось так много, что французский парламент (Генеральные штаты) потребовал от короля их модификации с целью устранения путаницы и противоречий в законодательства. В связи с этим известным юристом Бриссоном была подготовлена обширная компиляция, составленная на основе действующего королевского законодательства. Эта компиляция известная под названием Кодекс Генриха III, была опубликована в 1587 г., как частное произведение, но пользовалась большим авторитетом в судах. Во второй половине XVII и XVIII веков, особенно при короле Людовике XIV - кодификационные работы поднимаются на более высокую ступень. Под руководством Кольбера был создан специальный Совет по реформе законодательства. Итогом деятельности этого Совета было издание «Больших ордонансов» (серия королевских законов), которые по-существу кодифицировали правовые нормы в области уголовного права и процессов, торгового и морского права, завещаний и т.д. [115, с.70].

Письменная кодифицированная форма традиционных законов была основана прежде всего на системе римского права. Наряду с использованием в них правовых римских терминов начинают вырабатываться и закрепляться в тексте официального характера слова и реалии французского разговорного языка. Франция по-существу добилась права создавать собственную юридическую систему для своего внутреннего употребления, одновременно восприняв и сохранив традиции сильной.юридической римской системы.

Так, например, особенно строго сохранились римские традиции в системе обязательственного права. Уже с XII века договор купли-продажи на «важные вещи» (например, недвижимое имущество) составляется только в письменном виде, с последующим его утверждением нотариусом. Текст таких сделок нередко выступал в виде единообразных формул. Продавец специально указывал, что «действует честно и без дурного намерения» (bona

fide et sine dolo), что продаваемая вещь получена им по наследству или в силу 30-летнего добровольного владения, что он принимает на себя ответственность в случае отчуждения (эвикции) вещи от покупателя.

Важное место в средневековом праве Франции занимает договор займа. В ряде долговых документов XII - XIII вв. использовалась римская формула займа (mutuum), согласно которой должник уплачивает проценты своему кредитору от суммы долга [131, с.58].

В сфере земельного права широко применялись римские формулы jus utendi ас fruendi - право пользования участком и извлечения из него плодов. Но позднее, отступая от классических принципов римского права, традиционное право сконструировало новое положение о существовании одновременно нескольких собственнических прав на землю. За сеньором стало признаваться «прямое право собственности dominum directum, а за вассалом - полезное право собственности dominum utile. По-существу, это был современный вариант субаренды земли - вассал, эксплуатировал крестьян, живших на этой территории, а сеньор имел полномочия верховного собственника земли и контроль за ее распоряжением со стороны вассала [131, с. 190].

Особое значение в системе средневекового французского права имел судебный процесс. При рассмотрении дел принимались во внимание письменные и устные доказательства, а также использовались пытки, когда одна из сторон обвиняла другую во лжи. Особенностью средневекового судебного процесса было и то, что наряду с традиционными доказательствами, стали применяться те, которые добывались разбойной формой процесса. Именно в этот период получила распространение практика, когда для тюремного заключения человека требовалось только вписать его имя в пустой бланк королевского приказа на арест (lettres de cachet) [71, с.59].

В течение всей эпохи средневековья множественность и партикуляризм источников права, отражавшие разобщенность самого феодального

общества, препятствовали образованию во Франции единой национальной правовой системы. Несмотря на политическое объединение страны, религиозно-духовную общность и утверждение абсолютизма, французское право вплоть до революции 1789 года представляло собой конгломерат многочисленных правовых систем, действие которых распространялось или на определенный круг лиц (духовенство, торговцы), или на какую-либо конкретную, часто небольшую по размерам территорию. Как язвительно заметил Вольтер, во Франции, «меняя почтовых лошадей, меняют право» [85, с.47].

Современная правовая система Франции в своих основных чертах сформировалась в период Великой Французской Революции 1789-1794 гг. и в первые последовавшие за ней десятилетия, в особенности в годы правления Наполеона в качестве первого консула, а затем императора (1799-1814 гг.). Важнейшими документами этой эпохи, предопределившими становление и дальнейшее развитие правовой системы Франции, являются Декларация прав человека и гражданина 1789 г., ряд конституционных актов периода Революции и кодификация важнейших отраслей права - пять кодексов, подготовленных под наблюдением, а иногда и при непосредственном участии Наполеона: Гражданский кодекс 1804 г., Гражданский процессуальный кодекс 1806 г., Торговый кодекс 1807 г., Уголовно-процессуальный кодекс 1808 г. и Уголовный кодекс 1810 г.

Большинство названных актов сохраняет и поныне свою юридическую силу: Декларация прав человека и гражданина считается составной частью действующей конституции 1958 г., а из пяти наполеоновских кодексов три (Гражданский, Торговый и Уголовный), хотя и подверглись изменениям, признаются по-прежнему действующими, и лишь два процессуальных кодекса заменены новыми: Уголовно-процессуальный - полностью и Гражданско-процессуальный - частично.

Мы видели, что в эпоху своего становления, начиная с V века, фран-

цузское право сильно опиралось на устную форму правовых обычаев, которые складывались как под влиянием обычного права древнегерманских племен (на севере страны), так и под влиянием римского и канонического права (на юге страны).

Позже, в эпоху средневековья большую роль начинают играть королевские ордонансы, письменно зафиксированные указы короля.

Эпоха французской буржуазной революции вносит свои коррективы в становление правового языка французских документов. Появляется много революционных реалий, требующих законодательного оформления. Так, например, La Constituante - учредительное собрание, la Gironde - партия жирондистов, Convention nationale - национальный конвент, mandataire - уполномоченный, депутат, le decret - декрет, le patriote - революционер, сторонник революции, le jacobinisme - движение якобинцев, la Législative - законодательная ассамблея и т.д. [130, с.67].

Но самое главное завоевание революции 1789 г. - это Декларация прав человека и гражданина. Этот правовой документ повлиял не только на развитие традиционной системы права, но и на развитие американской и европейской системы права. Шесть статей данной Декларации фиксируют права и обязанности гражданина и государства в отношении применения и использования закона. Статья 9 Декларации впервые ввела в законную силу основные положения презумпции невиновности, закрепленные также во Всеобщей Декларации прав человека 1948 г.:

"Tout homme étant présumé innocent jusqu'à ce qu'il ait été declaré coupable, s' il est jugé indispensable de l'arreter, toute rigueur qui ne serait plus nécessaire pour s'assurer de sa personne doit être sévérement reprimée par la loi".

"Всякий человек считается невиновным, пока не докажут его вину; если необходим его арест, то любая излишняя суровость его исполнения должна быть упразднена законом" [61, с.7].

Преемственность французского законодательства наблюдается на примере действующей французской конституции, в текст которой вошла Декларация 1789 г., и по-существу она является частью современной французской конституции.

Составители декларации, опираясь на многовековой опыт французского права, предприняли в сфере правового регулирования также революционные преобразования, которые обеспечили максимально свободное развитие капиталистических отношений. При этом найденные ими формы языкового изложения правовых институтов оказались в большинстве случаев настолько адекватными экономике и социально-правовым условиям капитализма, что были воспроизведены в законодательстве многих стран Европы и Америки, либо послужили ориентирами при подготовке соответствующих правовых документов.

Таким образом, рассматривая историю вопроса о становлении и развитии национальных языков права в России и во Франции можно прийти к следующим выводам: Россия и Франция, как европейские государства, прошли путь от национального обычного права, первоначально существовавшего в виде обычая и имевшего устную форму выражения, к письменной - через влияние и сохранение основных положений римской правовой школы. Принадлежность обеих систем права к этой школе предопределило их взаимовлияние и сотрудничество в историческом плане. Много юридических реалий, а через них и языковых сохранилось на протяжении веков в национальных правовых системах. Язык права является тем прагматическим инструментом, при помощи которого мы можем донести и правильно истолковать значение тех или иных исторических правовых документов, так как именно прагматика помогает выявить и сохранить языковые элементы, которые остаются неизменными при использовании конкретного профессионального языка в системе общелитературного языка.

0 данном случае к таким прагматическим элементам относятся прежде всего универсальные латинские юридические термины и формулы, которые сохранили в большинстве случаев свое первоначальное языковое оформление и значение. Две системы права опираются на понятия и реалии, выработанные римской правовой школой, хотя каждая по-своему адаптировала их. Это относится также и к принципу кодификации отраслей права, выработанному в Древнем Риме. Существование кодексов по отраслям права - это один из прагматических компонентов юридического толкования, впервые зафиксированных в праве Римской империи. Каждый правовой текст соответствующей эпохи связан с особенностями государственно-экономической структуры, определяющей жизнь общества в целом. Нельзя рассматривать отдельный юридический документ, не зная его даты, страны, отрасли права, к которым он принадлежит. Это продукт конкретного общества и конкретной эпохи, и все особенности, связанные с этими двумя моментами, нельзя не учитывать при анализе любого юридического текста.

Однако нельзя не заметить, что прагматические элементы - это как раз такие элементы, которые в наиболее доступной и понятной форме реализуют в себе опыт, память и практику применения людьми правовых норм в любую эпоху. Они для этого и создаются, чтобы обеспечить понимание и употребление в языке наиболее сложных и нетипичных жизненных реалий. Оптимально выражая и концентрируя общечеловеческий опыт в правовой сфере, прагматические компоненты правового мышления создают целую структуру языкового оформления идей, мыслей, выводов, отличающих понимание юридических институтов.

Каждая национальная правовая система наряду с использованием международных прагматических компонентов, вырабатывает свои, доступные мышлению и сознанию граждан, использующих эту национальную систему. И здесь важно перейти к рассмотрению национальных правовых систем с

учетом их принадлежности к конкретному государственному образованию.

1.2. Аксиоматическая аспектность правоведческой литературы (на материале русских и французских актов правоведения)

Наше обращение к метаязыку стиля научного изложения, каким и является язык акта правоведения, в определенной степени стимулировалось поиском наиболее характерных доказательств прагматики языковой сущности общения в пределах конкретной области знания. Метатеория рассматривает различные интерпретации исследуемой метаметасистемы: это часть метатеории, анализирующая предметную теорию как формализованный язык и, прежде всего его семантику. Поэтому можно считать, что семантика - это прерогатива не только языка, но и метаязыка. Но поскольку и метаязык не может рассматриваться аморфно как что-то непознанное и независимо от чего существующее, поскольку это - языковая ингредиентность, т.е. разновидность данного языка со своей структурой отношений и оценок, со своими модальными реализациями, направленными на язык - объект. Отсюда перед нами открывается возможность рассмотрения семантического поля и его лексико-графической реализации, которое охватывает слова определенной сферы научного познания, а именно область юриспруденции; слова, обозначающие различные отношения объективной действительности и отношения к предметам этой действительности. Иначе говоря, необходимо рассмотреть соответствующий данной области Человеческого знания терминологический аппарат с устойчивыми репрезентантами-дефинициями, отличающими рассматриваемую область познания от других наук [136, с.81].

Переходя к рассмотрению аксиоматической аспектности правоведческой литературы необходимо еще раз остановиться более подробно на принципе аксиоматичности языковых знаков и всей семиотики в целом. Гносео-

логическая сущность абстрактности семиотики языка из поколения в поколение приспосабливало человеческий мозг к устранению избыточной информации, что породило автоматизм реализации языковых (речевых) реакций в описании того или иного чувства (любовь, страх, симпатия, антипатия, ненависть, стыд и т.д.) у любой группы носителя языка независимо от их социальной принадлежности.

Выработанная интуиция помогла отобрать необходимый языковый материал для выражения того или иного чувства. Роль интуиции в развитии человеческого познания велика, так как она всегда была психологическим ориентиром в условиях жесткой и не всегда благоприятной для человека действительности. Интуиционизм в лингвистике, как и в любой другой области человеческого познания, базируется, прежде всего, на достаточно высоком уровне интеллекта. Однако под интеллектом не следует понимать образованность в современном представлении. В данном случае интеллект означает широту знаний, опыта и т.п., что не всегда синонимично образованности. В связи с этим абстрактность языкового знака носит характер не «озарения», спонтанного «ясновидения», а является продуктом мышления, обогащенного опытом знаний и реализованного на уровне сознания как отражение реальной действительности в настоящем или в прошлом, поскольку интуиция в плане познания выступает в качестве непосредственного знания.

"Исследование интуиции как предмета только психологического анализа субъективного мышления неправомерно бы сужало перспективы познания возможностей человеческого мозга" [81, с. 179].

Не менее интересно изучение и понимание интуиции в лингвистике с позиций выражения прагматических отношений. Поскольку логика познания в философии базируется, по Канту, на возможности, действительности, необходимости, то она, выражая объективность этих отношений во времени и реальности-ирреальности, определяет в лингвистике антологию субъектив-

ной реализации оценочного восприятия мира со стороны отдельно взятого индивидуума. Будучи синтезом процесса восприятия и отражения познанного или познаваемого в пределах возможности земных представлений прагматика может включать в сферу своих функциональных параметров выражения отношений между языковым знаком и человеком и интуицию. Само философское понятие «прагматизм» было взято основоположником этого течения Г. Пирсом у И. Канта [56, с. 128].

Сам Кант, рассматривая в своих работах проблемы человеческой интуиции, не раз отождествлял веру человека в поставленную цель и интуитивное знание. Неслучайно Пирс считал, что «Кант ... не более как несколько путаный прагматист», а свой философский термин «прагматика» он заимствовал у кантовского понятия «прагматическая вера». Кант полагал, что в тех случаях, когда человек должен действовать, но не знает, на чем основать свои действия (например, если врач вынужден лечить больного, не имея диагноза болезни), он вынужден верить в то, что известные действия приведут к поставленной цели. «Такую случайную веру, которая, однако, лежит в основе действительного применения, я называю прагматической верой» [55, с.48]. Если в теории философии Канта понятие веры имело довольно узкую сферу применения, то в различных трудах Пирса, особенно посвященных его учению о знаках, оно играет весьма видную роль. Он пишет: «У нас есть наивная идея о том, что верования преимущественно определяются операциями нашего сознательного интеллекта, но это не так. Вера не должна быть осознанной. Это есть привычка ума, обычно бессознательная. Во многих случаях вера и связанная с ней привычка действовать утрачивают свой рациональный характер, выходят из-под обдуманного контроля человека, приобретают характер бессознательных стимулов и мотиваций, уподобляясь инстинктам» [151, с.241].

Эти утверждения явились естественным логическим следствием устано-

вок его «знаковой теории», в которой основа процесса сознания представлена как порождение действий (или вера в готовность действовать) одной мыслью-знаком другой мысли-знака.

Проблема интуитивного знания особенно актуальна в связи с лингвистической проблемой «язык-речь». Данное единство противоположных субстанций предполагает наличие элементов, помогающих расширить их функциональную сущность. Совершенно очевидно, что структура языка с репрезентацией его знаковых единиц в речевой реализации не совпадает со структурой речевого произведения, организованного из языковых элементов. Знаки языка - это, прежде всего, знаки наших представлений о мире, именно они могут быть носителями и выразителями общего. Особенность словесных знаков в том, что они являются конкретными выразителями источников общего познания действительности, т.к. они представляют собой человеческий способ выражения и усвоения объективного общего и закономерного, существующего независимо от человека, его познания и его конкретных знаковых средств [78, с. 16].

"Языковые знаки - это лишь один из инструментов познания общего через конкретное. В этом и заключается аксиоматичность абстрактной сущности знака языка" [82, с. 114].

Применительно к метаязыку, а в нашем случае - это метаязык права, аксиоматическая сущность языковых средств, используемых данным метаоб-разованием, состоит в отборе, уточнении и употреблении определенной совокупности лексических единиц, а также в организации их построения на конкретные речевые отрезки. В аспекте прагматики языка исследование функционирования метаязыка права заключается в том, чтобы проследить его активное, а не стационарное состояние в процессе перевода с одного языка на другой. Можно сказать, что цель прагматического рассмотрения этой проблемы - это анализ и объяснение конкретных ситуаций употребле-

ния данного метаязыка, т.е. нас больше интересует не идеализированный теоретический язык права, а более конкретный, индивидуальный, эмпирический, конситуативно обусловленный. В данном случае, практика речевой реализации создает свою ситуацию общения - это перевод, основанный на знании участниками коммуникации проблем правовой жизни своих государств и обязательной роли переводчика как его гаранта.

Поскольку метаязык научного стиля изложения, каковым и является язык юриспруденции, располагает определенными для данной науки терминами, специфическими словами, устойчивыми словосочетаниями, поскольку индивидуализируется какая-то часть метаязыка в семантической реализации в плане профилизации языка, семантика (вместе с тем, что она выступает в роли определяющего фактора) составляет неотъемлемую часть любого из слоев стратификации языковой субстанции, т.е. и языка, и языка-объекта, и метаязыка. Умение разделить эти понятия в реализации, ограничить сущностные характеристики каждого языка, а также способность варьирования в констуативных условиях этими языковыми возможностями составляет еще один аспект лингвистического анализа текста. В связи с этим определенный интерес вызывает метаязыковая обоснованность аксиоматической аспектно-сти языка права. Каждая область жизнедеятельное™ человека и общества потенциально содержит различные возможности языковых реализаций.

При этом речевые трансформации, как правило, имеют свою языковую специфику и своеобразие, которые в каждом отдельном метаязыке выражаются соответствующими ему дефинициями. Например, язык юриспруденции, как "язык науки о праве" [93, с. 199] уже в самом определении содержит определение его как метаязыка.

Прагматика метаязыка права особенно ярко очерчивается локутивными, иллокутивными и перлокутивными условиями реализации. Язык юриспруденции характеризуется совокупностью специальных терминов, фраз, латин-

ских слов и выражений, имеющих международный правовой характер, специфической лексикой, стилем и, наконец, особыми паралингвистическими и экстралингвистическими условиями, отвечающими требованиям этого исторически сложившегося, во многом традиционного уровня официально-делового общения. В арсенале языковых средств языка права большинство слов и словосочетаний составляют терминологический аспект этой метасистемы. Например, есть ряд слов и словосочетаний в области международного частного права, который ясен и понятен любому юристу, независимо от его национальной принадлежности. Латинские формулы:

lex loci actus (закон места совершения акта); lex rei sitae (закон места нахождения вещи); lex loci contractas (закон места заключения сделки); lex loci solutions (закон места исполнения обязательств); lex flagi (закон флага) - применяется в области торгового море

Заключение диссертации по теме «Теория языка», Парамонова, Виктория Викторовна

Выводы

Возрастание объема нормативно-правового материала, усложнение отношений, регулируемых законодательством, а также включение в его язык все большего числа слов и терминов из других отраслей знания требует особого отношения к проблеме правового перевода двуязычного характера.

1) Применительно к рассматриваемой проблеме задача сопоставительного перевода выражается в том, чтобы отбор терминологии, используемой в текстах нормативных актов, ее систематизация и оперативное применение осуществлялись наряду с качественной смысловой обработкой правовой информации, совершенствованием методов и средств ее лингвистического анализа. При этом необходимо учитывать, что определенные классы слов и словосочетаний правового характера несут в себе концентрированное выражение информации по тому или иному вопросу, урегулированному в законодательстве, и являются средством ее языкового хранения и оформления. Поэтому при переводе на другой язык важно передать суть этой информации, используя критерии практическо-прикладного характера. К таким критериям относятся прежде всего: понимание и передача имплицитного характера юридического текста, предельно экономный выбор языковых средств, отбор ключевых слов и понятий, предметизация переводимого материала, поиск эквивалентных слов и выражений из правового тезауруса переводимого языка.

2) Коммуникативно-прагматические особенности высказываний правового характера обусловлены актуализацией знания, заключенного в них. Информация, содержащаяся в данном виде высказываний, может представлять конвенциональные и конверсационные импликатуры, нередко обусловленные актуальным членением фразы на подфразы иллокутивного характера. Вместе с тем, набор средств, актуализирующих правовой текст, стабилен и прогнозируем, что позволяет его моделировать в условиях конкретной ситуации.

Набор лексико-грамматических средств, задействованных при переводе правоведческих состояний государственной юриспруденции, отличается довольно широким диапазоном, обусловленным сферой применения юридического понятия.

В то же время наблюдается тенденция использования слов повседневного языка в рамках узкотехнического юридического применения, что дает возможность говорить о проникновении языка права в сферу общечеловеческого общения. При этом изменяется сам язык, в результате адаптации слов и выражений повседневного характера в профессиональном метаязыке права; эта лексика, наряду со своим первоначальным значением, приобретает некоторые другие значения юридического плана.

Получая довольно специальный смысл, встречаясь в области юриспруденции, слова и выражения обиходной речи расширяют практику своего употребления, становясь по существу многозначными.

Вместе с тем в области правоведения есть много слов, которые меняют свое значение, в зависимости от отрасли права, в которой они задействованы.

Так, например, термин "detention" в гражданском праве означает владение, а в уголовном праве - заключение под стражу.

В ряде случаев только профессионализм и правовая компетентность переводчика могут дать объективный юридически точный вариант перевода.

3) Выявление и описание функционирования прагматического элемента на стыке языков перевода правовых реалий требует понимания и усвоения правовых отношений в общей системе профессионального перевода. Данный вид перевода - это, прежде всего, специальный перевод, опирающийся на профессиональную лексику обоих языков. Суть его прагматического аспекта состоит в том, чтобы выявить при переводе юридической информации характеристики, включающие в себя, прежде всего, психологические мотивации и реакции на полученную информацию, а также установить правила, создающие для говорящего условия, при которых звуковая форма слова становится знаком языка права. Смысл прагматического усвоения правовых правил состоит в том, чтобы принять или отвергнуть определенный тип поведения, требуемого принудительной силой в виде государственной власти. Человек волен сделать свой выбор, отвечая при этом своей свободой морального, либо материального характера. В любом случае его прагматика -это элемент его решения, базирующегося на опыте предшествующих поколений граждан, столкнувшихся с проблемами правового анализа ситуации.

4) Язык конституционного правоведения как метаметаязык права характеризуется совокупностью своих правил и форм организации правоведче-ского материала. Сюда следует отнести наличие определенных терминов, устойчивых словосочетаний и выражений, принципов семантико-синтаксического построения фраз. Конституционное законодательство тяготеет по смыслу к сфере точных знаний, требует однозначности, составляющей его основу информации. Поэтому здесь неприемлем разнобой лексики, разночтение терминологии.

Заключение

Быстрый рост правовой информации, ее постоянное усложнение - характерная особенность современного этапа мирового развития вообще и правового сотрудничества в частности. Язык права, пройдя сложный путь становления и оформления как особой метаязыковой субстанции, выработал свои правила и возможности реализации. Вместе с тем он постоянно развивается и совершенствуется благодаря своей социальной сущности, тесно связанной с проблемами развития любого государственного образования.

Основной базой для создания, а затем и сохранения преемственности языков права России и Франции явилась их изначальная принадлежность к системе романо-германского права. Эта система объединяет разновидности права, вытекающие из подсистем латинского права и германо-скандинавского права. Становление и развитие официально-делового языка документов начинается именно с обеспечения соответствующим словарным фондом этих правовых систем, влияние их языка приобретает международное значение и применение.

В связи с этим чрезвычайно важное значение занимает, в частности, переводческая деятельность, посредством которой познавались права других государств, служившие образцом при составлении юридических документов и пополнившие тем самым национальный понятийно-терминологический фонд действующего законодательства. Например, французское средневековое право начинает активно использовать правовые римские формулы, которые окончательно вытесняют местные формулировки. Это способствует интеграции не только в пределах своей страны, но и Европы в целом.

Язык права, таким образом, становится тем соединяющим элементом, который помогает правильно адаптироваться при использовании конкретного профессионального языка в системе общеразговорного языка. Прагматика помогает выявить и сохранить языковые элементы, которые остаются неизменными в результате исторического развития и употребления узкопрофессиональных лингвистических категорий.

Существенную роль в формировании правового мышления играет такая качественная характеристика юридической информации как ее ценность, полезность и необходимость представителям всех социальных слоев общества, т.к. это влияет на принятие правильного решения по любому вопросу, связанному с применением юридических процедур. Поэтому интерес к области юриспруденции многих слове населения объясняется прежде всего потребностями их реализации в условиях данного общества.

Специальная лексика права также используется наряду с другими лексическими средствами в неотраслевых газетах, журналах, художественной литературе, средствах массовой информации.

Особенно актуально использование правовой лексики в области делового предпринимательского общения. Она употребляется здесь как необходимый элемент создания деловой ситуации общения. Вводя специальную лексику с той или иной целью, отправитель сообщения старается дать специальное слово в таком контексте, чтобы получатель его сообщения, даже не являясь профессионально-образованным человеком в области юриспруденции, смог догадаться о его значении.

Тексты нормативных актов должны быть лингвистическим образцом языка и стиля. Окончательно отработанный переведенный правовой акт не должен вызывать к себе критического отношения с языковой точки зрения. При этом учет прагматического фактора при доведении правовой информации до ее максимальной точности существенно необходим, т.к. каждая правовая система вырабатывает свои правила и условия доведения юридических предписаний до общественного потребителя.

Важность изучения проблем языка права, а также передачи его особенностей через перевод диктуется и той необходимостью, что, включая международные правовые документы в систему действующего национального законодательства, компетентные законодательные органы осуществляют большую работу по развитию, конкретизации конвенционально установленных принципов, нормативов, что требует определенной сбалансированности в использовании разногосударственных языковых средств, для правильного выражения правовой мысли, содержащейся в указанных документах.

Комплексное рассмотрение всех аспектов юридического текста позволяет определить возможные варианты перевода правоведческой лексики, раскрывает разнообразие передаваемой в них информации, объективную и субъективную стороны переводческого решения, а также позволяет акцентировать внимание на наиболее существенных моментах, определяющих правовую ценность получаемого сообщения и определить его сложную смысловую структуру.

Заслуживает внимания и тот факт, что языковые средства, задействованные при передаче правовой информации, имеют системность и относительную устойчивость выбора в употреблении, что помогает переводчику правильно сориентироваться на определенные лингвистические классы и категории языкового материала. При этом наблюдается единство и взаимодействие семантического, синтаксического, логического и прагматического аспектов, что определенным образом влияет на создание смысла высказывания и его перевода. Своими общими характеристиками рассматриваемые аспекты относятся к сущностным характеристикам языковой системы, а своими конкретными проявлениями в данном типе высказываний способствуют созданию функционально-прагматического фона метаязыка права.

Суть прагматического элемента перевода с одного языка на другой заключается в том, что язык, будучи средством общения, служит не только для передачи информации, но и для определенного воздействия посредством этой информации на адресата. Под таким воздействием нужно понимать, прежде всего, стремление отправителя речи создать у адресата - путем использования обычных средств выражения - ту же систему оценок действительности, которая свойственна ему самому.

Данное обстоятельство означает, что прагматический элемент речи проявляется тогда, когда одно и то же средство выражения может быть понято по-разному, причем эти различия в интерпретации не произвольны, а обусловлены вполне определенными установками говорящих. Язык права самостоятельно создает эти установки, т.к. - это определенная метаязыковая система, включающая свои правила и условия реализации профессионального знания.

Принцип единства юридической терминологии - основной для задач конституционного моделирования текста. Но при этом необходим учет и прагматического фактора, который включает в себя: 1) фоновые юридические знания участников коммуникации и национальную специфику адресата, 2) функциональную роль правовой реалии в сообщении, 3) жанрово-стилистические особенности переводимого материала.

В целом, можно сделать вывод о том, что язык правоведения предполагает свои приемы и методы моделирования в практике перевода, опираясь при этом на терминологическую лексику, малозадействованную в словообразовательных процессах, т.к. в основном употребляются слова, четко определяющие то или иное правовое понятие. Это связано с ответственным характером правовых документов, который предполагает точность и однозначность смысла. Прагматические факторы накладывают свой отпечаток на перевод правовой информации в виде обобщенных, или, наоборот, более конкретизированных правовых понятий, переданных через устойчивые формы организации юридического материала в виде технических терминов, синтаксических конструкций, грамматического подбора времен и форм языка, фразеологических оборотов профессионального характера.

Очевидной представляется перспективность изучения проблем двуязычного правового перевода с учетом реалий сегодняшней ситуации. Возможности прогнозирования работ, связанных с прагматикой метаязыковой аспектности перевода правоведческой лексики, определяются задачами практического характера и могут рассматриваться как одно из самых актуальных направлений в прикладной лингвистике современного периода.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Парамонова, Виктория Викторовна, 1999 год

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Аристотель. Аналитики первая и вторая. - М., 1952.

2. Арутюнова Н.Д. Прагматика // Лингвистический энциклопедический словарь. -М., 1990.

3. Ахманова О.С. Значение // Словарь лингвистических терминов. - М., 1966.

4. Ахманова О.С., Минаэлян Т.Б. Современные синтаксические теории. - М., 1963.

5. Балли Ш. Общая лингвистика и вопрэсы французского языка. - М., 1955.

6. Балли Ш. Французская стилистика. - М., 1961.

7. Бабайцева В.В., Максимов Л.Ю. Современный русский язык.Ч.З.- М., 1993.

8. Бархударов Л.С. Что нужно знать переводчику // Тетради переводчика. Вып.15.-М., 1978. - С. 18-23.

9. Бархударов Л.С. Язык и перевод. - М., 1975.

10. Бархударов Л.С. Контекстуальное значение и перевод // Сб. науч. тр. МГПИИЯ им. Тореза. Вып.238. - М., 1984. - С. 165-178.

11. Безменова H.A., Герасимов В.И. Некоторые проблемы теории речевых актов // Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики. -М., 1984.-С.27-34.

12. Белявская Е.Г., Бритвин В.Г., Мухина Н.К. Опорные пункты и формирование гипотезы у переводчика // Тетради переводчика. Вып. 10. / Под ред. Л.С. Бархударова. - М., 1973. - С.70-78.

13. Бенвенист Э. Общая лингвистика: Пер. с фр. - М., 1974.

14. Блок М. Аналогия истории. Пер. с фр. - М., 1986.

15. Болиндшер Д. Истина - проблема лингвистическая // Язык и моделирование социального воздействия. - М-> 1987. - С.89-102.

16. Бондарко A.B. Грамматическое значение и смысл. - Л., 1978.

17. Бондарко A.B. Семантика предела // ВЯ, 1986. №1.- С. 14-26.

18. Булыгина Т.В., Крылов С.А. Модель // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.

19. Ванников Ю.В. Типы научно-технических текстов и их лингвистические особенности. - М., 1985.

20. Вардуль И.Д. Основы описательной лингвистики. - М., 1977.

21. Васильева А.К. О смысловых особенностях расчлененного предложения в современном французском языке // Уч. зап. / ЛГПИ им. А,И, Герцена. Т.212, 1958. - С.79-92.

22. Вежбицка А. Метатекст в тексте // НЗЛ. Вып. VIII.- М., 1978. - С.402-421.

23. Виннер Н.М. Кибернетика и общество. - М., 1958.

24. Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. - М., 1947.

25. Виноградов В.В. Основные вопросы синтаксиса предложения // Вопросы грамматического строя. - М., 1955.

26. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. - М., 1980.

27. Выготский Л.С. Мышление и речь // Хрестоматия по общей психологии. -М., 1981.

28. Гаршина К.А., Петерсон М.Н. Современный французский язык. - М., 1947.

29. Гак В.Г. Межъязыковая асимметрия и прогнозирование трансформаций при переводе. - М., 1978.

30. Гак В.Г. Русский язык в сопоставлении с французским. - М., 1975.

31. Гак В.Г. Лексическое значение слова // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.

32. Гак В.Г., Львин Ю.И. Курс перевода. - М., 1970.

33. Гвишиани Н.Б. Метаязык // Лингвистический энциклопедический ело-

варь. - М., 1990.

34. Гвишиани Н.Б. Язык научного общения. - М, 1986.

35. Гвоздев Ф.Н. Современный русский литературный язык: 4.2. Синтаксис. -4-е изд. - М., 1973.

36. Гелнер Э. Слова и вещи. - М., 1962.

37. Гетманова А.Д. Отрицание в системах формальной логики. - ML, 1972.

38. Гладкий A.B. Язык математической логики. - Калинин, 1977.

39. Гладкий A.B., Мельчук И.А. Элементы математической лингвистики. -М., 1969.

40. Голод В.И., Шахнарович A.M. Когнитивные и коммуникативные аспекты текста как инструмента общения // Теория и модели знаний: Сб. науч. тр. / Тартуский ун-т. - Тарту, 1985. - С.86-107.

41. Гражданский кодекс РФ. - М., 1996.

42. Греков Б.Д. Киевская Русь. - М., 1953.

43. Гурычева М.С. Очерки по синтаксису новофранцузского языка. - М., 1967.

44. Дейк ван Т. Вопросы прагматики текста / Пер.с англ. // H3JI. Вып. VIII. -М., 1978.-С.259-334.

45. Дейк ван Т. Язык. Познание. Коммуникация. - М., 1989.

46. Демьянков В.З. Прагматические основы интерпретации высказывания // Известия АН СССР, Сер. лит. и языка.№4,Т.40. - М., 1981. - С.142-168.

47. Дешериева Г.И. Языкознание и математика. - Алма-Ата, 1973.

48. Дипломатический язык // Дипломатический словарь в 3-х т. - М., 1984. Т.1.-М., 1986.

49. Доза А. История французского языка. - М., 1956.

50. Есперсян О. Философия грамматики. М., 1958.

51. Законодательные акты Петра I. Т.1.- М.; JL, 1945.

52. Зимняя И.А., Чернов Т.В. Вероятностное прогнозирование в процессе

синхронного перевода // Сб.: Психолингвистика в СССР. - М., 1972. -С.34-51.

53. Значение // Философский энциклопедический словарь. - М., 1987.

54. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. - М., 1973.

55. Кант И. Критика чистого разума. - М., 1964.

56. Кант И. Полн. Собр. Соч. Т.8.

57. Карбонье Ш. Юридическая социология. - М., 1986.

58. Клаус Г. Сила слова. Гносеологический и прагматический анализ языка. -М., 1967.

59. Комиссаров В.Н. Слово о переводе. - М., 1973.

60. Конституция РФ.-М., 1993.

61. Конституционное законодательртво Франции / Под ред. М. М. Богуславского.-М., 1983.

62. Левицкий P.O. О принципе функциональной адекватности перевода // Сопоставительное языкознание. - София, 1984, IX.3. - С.22-40.

63. Левый И. Искусство перевода. - М., 1974.

64. Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. - М„ 1969.

65. Львовская З.Д. Теоретические проблемы перевода. - М., 1985.

66. Левин Л. Права человека: Вопросы и ответы: [Перевод] - М.; Париж, 1993.

67. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.З.

68. Международное сотрудничество в области прав человека: Документы и материалы.Вып.2:2. / МИД РФ; Отв. ред. А.П. Адамишин. - М., 1993.

69. Международное частное право: Современные проблемы / Под ред. Н.Р. Баратянц, М.П. Бардина, М.М. Богусловского.- М., 1999.

70. Международные правила по толкованию торговых терминов (ИНКО-

ТЕРМС) / Юрид. Фирма Паритет.- М., 1992.

71. Международное уголовное право / Под ред. Блищенко И.П., Каланкарян Р.А., Карпец И.И. - М., 1995.

72. Международные договоры СССР и Российской Федерации / МИД РФ. -М., 1993.

73. Международные нормативные акты ЮНЕСКО: Конвенции, соглашения, протоколы, рекомендации, декларации / [Сост. И.Д. Никулин]; Комис.РФ по делам ЮНЕСКО.-М., 1993.

74. Монтегю Р. Прагматика и интенсиональная логика // Семантика модальных и интенсиональных логик. - М., 1981.

75. Налимов В.В. Вероятностная модель языка. О соотношении естественных и искусственных языков. - М., 1974.

76. Нелюбин Л.Л. Перевод и прикладная лингвистика. - М., 1983.

77. Немец Г.П. Актуальные проблемы модальности в современном русском языке. - Ростов н/Д, 1991.

78. Немец Г.П. Семантико-синтаксические средства выражения модальности в русском языке. - Ростов н/Д, 1989.

79. Немец Г.П. Прагматика метаязыка. - Киев, 1993.

80. Остин Дж. Л. Слово как действие7/ НЗЛ. Вып. XVII. - М., 1986. - С.22-129.

81. Панов М.И. Язык, мышление, логика в учении интуицизма (некоторые аспекты методологического, гноссеологического и историко-научного анализа) // Логика и язык. Сб. науч. тр. - М., 1985. - С. 185-187.

82. Панфилов В.В. Философские проблемы языкознания. - М., 1977.

83. Петров В.В. Философия, семантика, прагматика // НЗЛ. Вып. XVI. - М., 1985. - С.43-79.

84. Пиотровский Р.Г. Информационные изменения языка. - Л., 1968.

85. Право и государство: Сб. статей / Под ред. Н,И, Полежаева. - М., 1995.

86. Ревзин И.И., Розенцвейг В.Ю. Основы общего и машинного перевода. -М., 1963.

87. Реформатский A.A. Лингвистические вопросы перевода // Иностранные языки в школе. 1952, №6. - С.31-39.

88. Рецкер Я.И. О закономерных соответствиях при переводе на родной язык // Теория и методика учебного перевода. - М., 1950.

89. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. - М., 1967.

90. Сандевуар П. Франция сегодня. - М., 1994.

91. Сиротина О.Б. Средства организации текста // Разговорная речь в системе функциональных стилей современного русского литературного языка. Грамматика. - Саратов, 1992.

92. Словарь иностранных слов. - М., 1989.

93. Словарь современного русского языка. БАС, 1965, Т. 17.

94. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. - М., 1933.

95. Степанов Ю.С. В поисках прагматики (Проблема субъекта) // Известия АН СССР. Сер. Лит. и язык. №4. - М., 1981. - С.208-231.

96. Сырейщикова A.A. Краткий грамматический справочник по французскому языку. - М., 1959.

97. Теория права. Краткий очерк / Под ред. Р.З. Лившица. - М., 1992.

98. Турыгина Л.А. Моделирование языковых структур средствами вычислительной техники. - М., 1988.

99. Уголовный кодекс РФ. - М., 1996.

100. Уголовное право зарубежных государств: Учеб. пособие / Под ред. A.A.

Малиновского. - М., 1998.

101. Философский энциклопедический словарь. - М., 1983.

102. Халле М. О роли простоты в лингвистических описаниях /У Новое в зарубежной лингвистике / Ред. В.А. Звешинцев. - М., 1965. - С.47-84.

ЮЗ.Хилпинен Р. Семантика императивов и деонтическая логика / Пер. с

англ. // НЗЛ. Вып. XVIII. - М., 1986. - С. 300-318.

104. Челпанов Г.И. Учебник логики. - М., 1946.

105. Черемисина М.И. Лекции по лингвистике (Язык, речь, текст). - Новосибирск, 1970.

106. Чернов Г.В. Теория и практика синхронного перевода. - М., 1978.

107. Черняховская Л.А. Перевод и смысловая структура. - М., 1976.

108. Чуковский К.И. Искусство перевода. - М., 1936.

109. Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика. - М., 1973.

110. Швейцер А.Д. Современная социолингвистика: Теория, проблемы, методы. - М., 1976.

111. Швейцер А.Д. Социолингвистические основы теории перевода // ВЯ. №5. -1985. - С.15-24.

112. Ширяев А.Ф. Синхронный перевод. - М., 1979.

113. Шубин Э.П. Языковая коммуникация и обучение иностранным языкам -М., 1972.

114. Якобсон В.Н. Речевая коммуникация // Избранные работы. - М., 1985.

115. Antoine G. La coordination en Français. - P.: Editions d'Artrey, t.l, 1959, t.2, 1962.

116. Austin J. How to do things with words. Cambridge, 1962.

117. Bally Ch. Le langage et la vie. - P.: Payot, 1926.

118. Bally Ch. Linquistique générale et lingustique française. - Berne: Francke, 1944.

119. Basmanova A.G., Tarasova A.N. Syntaxe de la phrase française. - M.: Vyssaja Scola, 1986.

120. Beaulieux Ch. L'orthographe actuelle. - Bordeaux: Jaffard, 1949.

121. Benveniste E. La phrase nominale // Bulletin de la société linguistique de Paris, 1950, t.46.

122. Bidois R. L'inversion du sujet dans la prose contemporaine. - P., 1953.

123. Blinkenberg A. L'ordre des mots en français moderne. - Klenbam: Levin, 1933.

124. Boer C. Syntaxe du français moderne. Leiden: Univ.Pers., 1947.

125. Buyssens E. Les catégories grammaticales du français. Ed. De l'université de Bruxelles, 1975.

126. Catford J.A. Lingustic theory of translation. Oxford, 1965.

127. Code administratif. - P.: Dalloz, 1996.

128. Code civil. - P.: Dalloz, 1996.

129. Code pénal. - P.: Dalloz, 1990.

130. Désirât C., Hordé T. La langue française au XX siecle - P.: Bordas, 1976.

131. Droit français: documents d'études. - P.: Seuil, 1991.

132. Dubois J. Dictionnaire de linguistique. - P.: Larousse, 1973.

133. Ferguson C.A. Langage Structure and Langage use. Stanford, 1971. ^34. Ganchard S. Lexique de termes juridiques.- P.: Dalloz, 1990.

135. Géorgin R. Difficultés et finesses de notre langue. - P.: Bonne, 1961.

136. Greimas A. Sémantique structurale. - P.: Larousse, 1966.

137. Grevisse M. Le bon usage. - P.: Hatier, 1964.

138. Hall E. Le langage silencieux. - P., 1993.

Î39. Hall E. Guide des comportements dans les affaires internationales. - P., 1996.

140. Hymes D. On Communicative competence // Socioliguistics.Harmondsworth, 1972.

141. Lambert L. Traité théorique et pratique de police judicaire. - Lyon, 1967.

142. Mainqueneau D. Aborder la linguistique, ed du Seuil, 1996.

143. Martinet A. Syntaxe générale. - P.:A.Collin, 1985.

144. Mounin G. Clefs pour la sémantique. - P., 1972.

145.Moos R., Keller M. Die Gezetzesredaction in der Schweizerischen Bundes Vçwaltung.-Berlin, 1982.

146. Morris C. Writing in the general theory of signs. The Hague, 1971.

147. Muller Hauser M. La mise en relief d'une idée en français moderne. - Geneve, 1943.

148. Neubert A. Texte and translation // Ubersetzungswissenschaftliche Beitrage.-Leipzig, 1985.

149. Nida E., A. Taber. The theory and practice of translation. - Leiden, 1969.

150. Nida E. Language structure and translation. Stanford, 1975.

151. Peirce C.S. Love and Logic / Introduction by M. Cohen. - N.Y., 1956.

152. Reboul A., Moeschier J. La pragmatique aujourd'hui^ Ed. Du Seuil, 1998.

153. Seiffert. Einfuhrung in die wissenschaftstheorie I. - Berlin, 1970.

154. Structure, culture and intellectuel Style: An essay comparing saxonic, tentonic, gallic A. Nipponic appraches // Social Scienuce Informatron. - L., 1981. — P.39-117.

155. Vangelas. Remarques sur la langue française. - P.: Droz, 1934.

156. Vedenina L.G. La transmission par la ponctution des rapports du code oral avec le code écrit // Langue française. - P.: Larousse, 1973.

157. Vendryes J. Le langage. - P.: La renaissance du livre, 1921.

158. Vinay J.P., Darbelnef J. Stilistique comparée de français et de l'anglais.-P.,1958.

159. Wroblewski G. Zagadnienia terminologir nauk prawnych. - Nauka polska, 1984, N1.

160. Wolensi G. Prach prawnicze. - Krakow, 1967.