Проблемы философии истории в русском неокантианстве: А. С. Лаппо-Данилевский тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.03, кандидат философских наук Берус, Виталий Владимирович

  • Берус, Виталий Владимирович
  • кандидат философских науккандидат философских наук
  • 1998, Санкт-Петербург
  • Специальность ВАК РФ09.00.03
  • Количество страниц 154
Берус, Виталий Владимирович. Проблемы философии истории в русском неокантианстве: А. С. Лаппо-Данилевский: дис. кандидат философских наук: 09.00.03 - История философии. Санкт-Петербург. 1998. 154 с.

Оглавление диссертации кандидат философских наук Берус, Виталий Владимирович

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. НЕОКАНТИАНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ В РОССИИ. A.C. ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ

1.1. Утверждение неокантианской философии истории в России

1.2. Позитивизм и неокантианство в творческой эволюции

A.C. Лаппо-Данилевского

1.3. Номотетика и идиография в теории социально-исторического познания

ГЛАВА II. ПРОБЛЕМЫ ФОРМИРОВАНИЯ КОНЦЕПЦИИ ОБЪЕДИНЕННОГО ИСТОРИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

2.1. Гносеологические особенности и этапы исторического исследования в теории исторического познания

A.C. Лаппо-Данилевского

2.2. История и социология. Философские основания обществоведения

в понимании A.C. Лаппо-Данилевского

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Рекомендованный список диссертаций по специальности «История философии», 09.00.03 шифр ВАК

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Проблемы философии истории в русском неокантианстве: А. С. Лаппо-Данилевский»

ВВЕДЕНИЕ

Обращение к философско-теоретическим изысканиям русских неокантианцев, пытавшихся выяснить гносеологические основания истории и социологии обусловлено рядом причин, имеющих различный характер. С одной стороны, современный период развития отечественной культуры характеризуется повышением интереса к отечественной мысли конца XIX-начала XX веков. Возвращаются забытые имена, заметно возрастает объем исследований по русской философии и теоретической гуманитарной мысли. В этой связи закономерно и оправданно то, что в центре нашего внимания оказалась, в первую очередь, мало изученная концепция теории социально-исторического знания русского мыслителя, академика А.С.Лаппо-Данилевского, являвшегося одним из общепризнанных лидеров неокантианского течения в русской гуманитарной мысли.

С другой стороны, рождение данного исследования во многом обусловлено противоречиями и неясностями, характерными для сегодняшнего состояния теории социального и исторического познания, когда наблюдаются попытки использования "новых методологических подходов" без достаточно глубокого философского их обоснования. Во многом сходная ситуация наблюдалась в России на рубеже XIX и XX веков. Тогда именно неокантианцы со всей серьезностью обратились к вопросам специфики социального и исторического знания, выдвинули требование философского обоснования новых подходов в этой области. В этой связи обращение к их творчеству, в первую очередь к исследованиям Лаппо-Данилевского, должно способствовать формированию определенных предпосылок для осознания теоретических проблем современного гуманитарного знания.

Наконец, наряду с дроблением современного гуманитарного знания на все более узкоспециальные отрасли, наблюдается и обратная тенденция, выражающаяся в появлении множества исследований междисциплинарного характера и попытках обосновать соответствующие подходы в исследовании общества и его истории. Примером этого является возрастающий интерес к исторической социологии. Однако уже в конце XIX-начале XX веков русскими неокантианцами выдвигалась идея гносеологического обоснования объединенного историко-социологического знания, наиболее четко прослеживающаяся в концепции A.C. Лаппо-Данилевского. Соответственно данной черте объекта изучения, само исследование носит во многом междисциплинарный характер, поскольку в нем затрагиваются проблемы историко-философского, социально-философского, и теоретико-познавательного характера.

Цель и задачи исследования

Цель диссертации состоит в исследовании взглядов русского неокантианства на природу социально-исторического знания через реконструкцию и сравнительный анализ системы методологических принципов обществоведения, представленной в трудах академика A.C. Лаппо-Данилевского.

Достижение данной цели предполагает решение следующих задач:

1). Проследить эволюцию взглядов на природу социально-исторического знания через призму индивидуального творчества А.С.Лаппо-Данилевского. Определить теоретические истоки его концепции и ее место в многообразии взглядов по указанной проблематике.

2). Проанализировать отношение Лаппо-Данилевского и других русских неокантианцев к идее классификации наук по методу на номотетические и идиографические, выявить отличия их взглядов от классических представлений неокантианцев баденской школы. Реконструировать в целостном виде

представление Лаппо-Данилевского о соотнесенности номотетических и идиографических принципов социально-исторического познания.

3). Путем привлечения материалов, содержащихся в неопубликованных рукописных работах A.C. Лаппо-Данилевского по теории исторического познания, социальной философии, теоретической социологии, а так же через анализ проблемы субъект-объектных отношений, реконструировать взгляд Лаппо-Данилевского на гносеологические особенности исторического и социологического знания.

4). Выявить особенности и своеобразие воззрения А.С.Лаппо-Данилевского на проблему соотношения предметных областей истории и социологии, использовав для этого методы реконструкции и сравнительного анализа

Степень разработанности проблемы

Философские и методологические взгляды представителей русского неокантианства становились объектом изучения для достаточно широкого круга отечественных исследователей, таких, как A.A. Биневский, П.П. Гайденко, Ю.Н. Давыдов, А.И. Голосенко, Е.И. Водзинский, И.С. Кон, Б.Т. Григорьян, Б.Л. Губман, О.Л. Вайнштейн, А.П. Пронштейн, В.Ф. Асмус Л.Н., Хмылев, С.П. Рамазанов, З.С. Полякова, О.В. Синицын, Э. Кодуа, Л.Н. Филиппов, P.A. Киреева, А.И. Ракитов, Л.В. Черепнин.

Вместе с тем, следует отметить, что творчество одного из ярчайших представителей этого течения, - A.C. Лаппо-Данилевского, - в значительной мере оказалось обойдено вниманием, несмотря на то, что этот ученый неоднократно признавался одним из лидеров русского неокантианства как с точки зрения его современников, так и по свидетельству более поздних исследователей. [37; 130] Согласно утверждениям одного из учеников Лаппо-Данилевского, историка А.Е. Преснякова, причины такого невнимания к

творчеству ученого имели в основном политико-идеологический характер. [130; 131,96] Подтверждением данного утверждения служат критические выступления советских историков М.Н.Покровского и Л.В.Черепнина, носившие явно "разгромный" характер. М.Н.Покровский в статье "О книге академика Лаппо-Данилевского" весьма резко выступил против анализа марксизма, проведенного Лаппо-Данилевским в последнем издании "Методологии истории", вышедшем из печати после смерти ученого. Несмотря на действительные слабости этого анализа, М.Н. Покровский совершенно необоснованно назвал всю теорию Лаппо-Данилевского "курьезной" [135,196] Лишь через 25 лет появляется еще одна статья о Лаппо-Данилевском, в которой известный советский историк Л.В.Черепнин "расставил все точки над i", вежливо подчеркнув, что A.C. Лаппо-Данилевский "был ученым с большой эрудицией", охарактеризовал его творчество как "показатель кризиса буржуазной науки периода империализма". [171,50] После этого исследователи не обращались к творчеству Лаппо-Данилевского достаточно длительный период. Такое отношение тем более необоснованно, если учесть, что еще при жизни Лаппо-Данилевского такие современники и коллеги, как Н.В. Болдырев, С.Н. Валк, Н.И. Кареев, А.Е. Пресняков, В.И. Перцев, Т.И. Райнов неоднократно обращались к его творчеству, подчеркивая его значение.[18;36;62;127;137]. Однако объективно они не имели возможности в целостном виде представить историко-теоретическую и социально-философскую концепцию ученого, поскольку им был недоступен огромный массив рукописных материалов, ныне систематизированный в СПбО архива РАН, а также поскольку взгляды самого Лаппо-Данилевского еще находились в состоянии развития и становления. В итоге можно констатировать, что до сих пор не существует работ, целиком посвященных исследованию творчества этого мыслителя, есть лишь достаточно ограниченное количество статей в периодических изданиях, упоминаний в монографиях и диссертациях.

Единственной книгой, целиком посвященной Лаппо-Данилевскому, является работа А.Е.Преснякова Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский. (Пг.1922г.,79 с.) Однако эта книга носит большей частью биографический характер и ее скорее можно назвать некрологом, нежели серьезным исследованием.

Несмотря на то, что в середине 70-х - начале 80-х годов, на волне научного интереса, пробудившегося по отношению к русскому неокантианству, такие исследователи, Л.Н.Хмылев, С.П.Рамазанов, А.П.Пронштейн, О.В.Синицын раскрыли отдельные стороны творчества этого мыслителя, все же следует сказать, что это было обращение не к Лаппо-Данилевскому самому по себе, а к проблемам главным образом историографии и методологии истории, в которых его идеи выступали лишь в качестве эпизода. Так, С.П.Рамазанов коснулся творчества Лаппо-Данилевского в своей кандидатской диссертации, посвященной аксиологическому аспекту учений русских историков-неокантианцев. [142] К числу заслуг этого советского исследователя в разработке данной проблематики следует отнести тот факт, что он обратил внимание на плодотворность попыток Лаппо-Данилевского в корректировке классической неокантианской теории ценностей при помощи введения понятия "общепризнанной ценности" и более адекватного отражения значения ценностного подхода как в историческом, так и в естественнонаучном познании. [142,140] Эти идеи использованы в данной диссертационной работе, где они получили более развернутое выражение. А.П. Пронштейн исследовал вклад Лаппо-Данилевского в развитие теории исторического источниковедения и попытался дать теоретический анализ основных этапов работы историка с историческим источником, выделяемых данным ученым. [132] В нашей работе эта классификация вписана в более широкие рамки теории исторического познания с определением гносеологического содержания процесса исторического познания в понимании Лаппо-Данилевского. Л.Н.Хмылев и

О.В.Синицын в основном рассматривали идеологическую эволюцию Лаппо-Данилевского через ее отражение в идеях методологического характера. [170;151] В особенности следует отметить вклад Хмылева в исследование творчества этого русского ученого. Л.Н.Хмылев впервые отметил, что в своем понимании принципов исторического познания Лаппо-Данилевский приблизился к современному системному подходу к изучению исторического процесса. [170,90] Данная идея была развернута нами в виде детального анализа гносеологического содержания номотетических и идиографических принципов социально-исторического познания в их взаимодействии и соотношении. (Гл.1, п.З) Советский специалист в области историографии P.A. Киреева в своей статье "Неопубликованные труды A.C. Лаппо-Данилевского по русской историографии" выразила фактически общепризнанную точку зрения советских исследователей, согласно которой в своей методологической эволюции A.C. Лаппо-Данилевский, начиная с 1902 года, "окончательно переходит с позиций позитивизма на позиции неокантианства". [66,231] Не отрицая значения неокантианской тенденции в творческой эволюции А.С.Лаппо-Данилевского, мы все же сочли необходимым серьезно скорректировать данный тезис, представив позицию ученого как синтез позитивистских и неокантианских идей.

Заметим, что обращаясь к Лаппо-Данилевскому как теоретику исторической науки, указанные исследователи совершенно не затрагивали те аспекты его творчества, которые касались социальной философии, теории социологии, философии истории, а так же попыток философского синтеза системы гносеологических и методологических принципов всего обществоведения, именуемых в нашем исследовании "исходными принципами историко-социоло-гического знания". Во многом это обусловлено тем, что, анализируя опубликованные труды ученого, современные исследователи почти полностью

игнорировали огромный массив рукописных трудов Лаппо-Данилевского по указанной проблематике.

Научная новизна исследования.

Новизна работы заключается в том, что она является первым в отечественной философско-методологической и историко-философской литературе опытом целостной реконструкции теории исторического и социологического знания академика А.С.Лаппо-Данилевского. Это потребовало введения в научный оборот ряда неопубликованных рукописных работ теоретического и социально-философского характера, хранящихся в Санкт-Петербургском отделении архива РАН и рукописном отделе Российской Национальной Библиотеки. [94-105] Впервые анализируется "теория исторического построения", концепция основных принципов обществоведения и "теория социального тяготения" А.С.Лаппо-Данилевского. [79;96-98] В результате такого комплексного подхода система гносеологических принципов исторического и социального познания Лаппо-Данилевского впервые была представлена в достаточно целостном виде. При этом наглядно показано, что так называемые идиографические и номотетические принципы социально-исторического познания в представлении этого ученого соотносятся между собой на основе единого содержательного стержня. Уточнен и скорректирован тезис об эволюции Лаппо-Данилевского от позитивизма к неокантианству. Это в свою очередь позволило представить новые аргументы в опровержение тезиса, согласно которому "русские риккертианцы являлись простыми эпигонами немецких теоретиков". [2,357] Наконец, в процессе исследования неопубликованных рукописных материалов, реконструирован своеобразный для своего времени взгляд Лаппо-Данилевского на соотношение предметных областей истории и социологии. Тезисы, придающие научную новизну данному

исследованию, так или иначе, отражены в содержании всех основных положений, выносимых на защиту.

Основные положения, выносимые на защиту.

1). В конце Х1Х-начале XX веков в русской гуманитарной научной общественности постепенно утверждаются взгляды баденской школы неокантианства на историю и основные принципы социально-исторического познания. Этот факт показывает, что в России философия истории носила не только онтологический характер, но имелось и достаточно влиятельное методологическое направление. Особенности восприятия неокантианского учения русскими философами и теоретиками гуманитарного знания показывают, что их нельзя считать простыми эпигонами учения Р.Риккерта и В.Виндельбанда. Наиболее показательно в этом отношении творчество академика А.С.Лаппо-Данилевского, в силу этого оказавшегося в центре исследования.

2). В процессе формирования теории социально-исторического знания А. С. Лаппо-Данилевского отразилась объективная антипозитивистская тенденция развития гуманитарной мысли, являвшейся одной из ведущих как в Европе, так и в России конца Х1Х-начала XX веков. Тем не менее, нельзя однозначно оценивать эволюцию взглядов этого мыслителя как переход с позиций позитивизма к неокантианству; концепция Лаппо-Данилевского представляла собой творческий синтез позитивистских и неокантианских идей, а так же положений философии жизни и русской субъективной школы социологии.

3). Несмотря на то, что Лаппо-Данилевский отталкивался при построении своей теории социально-исторического знания от ведущего тезиса неокантианцев баденской школы о противопоставлении номотетического и идиогра-фического направлений в процессе познания, его система гносеологических принципов социально-исторического познания представляет собою образец

тесного переплетения и сосуществования номотетики и идиографии. Номо-тетические идиографические принципы оказываются вполне соотносимыми, поскольку имеют единое гносеологическое основание. Отмеченные особенности концепции А.С.Лаппо-Данилевского позволяют причислить его к числу тех, кто участвовал в избавлении теории обществоведения от излишнего гипостазирования идеи разделения наук по методу. Данная черта, наиболее ярко отразившаяся в концепции А.С.Лаппо-Данилевского, в значительной мере была присуща и всему русскому неокантианству.

4). Такой подход к неокантианской идее классификации наук по методу позволяет нам достаточно четко различить взгляды А.С.Лаппо-Данилевского и классиков баденской школы на познавательный процесс и на историческое познание в частности. Если для Риккерта номотетический и идиографический методы познания являлись лишь способами упорядочения представлений в сознании познающего субъекта, а существование объективной реальности он фактически отрицал, то для Лаппо-Данилевского упомянутые методы - это в большей степени различные пути субъект-объектных отношений в процессе познания, поскольку он открыто признавал существование независимого от его сознания объективного мира, в том числе и исторической реальности. Такой взгляд позволил Лаппо-Данилевскому, в частности, избежать противоречия между "реальным" и "идеальным", присущего концепции "идеальных типов" М.Вебера, при помощи введения понятия "репрезентативного типа", продемонстрировав, таким образом, весьма зрелое для своего времени понимание значения типологических обобщений в историческом познании.

5). Несмотря на указанное отличие, Лаппо-Данилевский, подчеркивая особенно активную роль познающего субъекта в историческом познании, нередко, в традициях неокантианства, ее преувеличивал. В методологии исторического построения Лаппо-Данилевский фактически доказывал, что историческая действительность доступна нам только в виде синтезируемого

мыслью историка представления. Построение целостного представления об исторической действительности основывается на отношении к ней как к арене взаимодействия множества субъектов, единство и непрерывность сознания коих служит, по мнению Лаппо-Данилевского, фундаментом исторического построения. В том, что он не замечал возможность иных оснований, сказалась определенная ограниченность его теории. Тем не менее, тот факт, что по представлению Лаппо-Данилевского, историк оказывается и в качестве объекта воздействия со стороны изучаемого им сознания прошлого, не позволяет назвать этого ученого субъективным идеалистом в классическом смысле. Сама же мысль о том, что в основе исторического познания лежит взаимодействие сознания прошлого и настоящего представляется плодотворной и по сей день.

6). Лаппо-Данилевский фактически попытался теоретически конституировать индивидуально-монографический тип исторического исследования, что явилось реакцией на категоричность высказываний тех, кто считал этот тип исследования "устаревшим" и предлагал "заменить" его работами исключительно обобщающего характера, основывающимися на переформулировании вопросов гуманитарного знания на язык "более глубокого" естественнонаучного знания.

7). Реконструируя взгляды Лаппо-Данилевского на вопрос о соотношении истории и социологии, мы пришли к выводу, что он теоретически обосновывал существование трех смежных отраслей гуманитарного знания: абстрактной социологии, социологии, имеющей "исторический характер", и собственно истории в идиографическом смысле, способной, однако, использовать так называемую "социологическую группировку исторических фактов". Данный подход своеобразен для своего времени, поскольку Лаппо-Данилевский в целом отказался от популярного тогда противопоставления истории и социологии как наук обобщающей и теоретической от индивидуализирующей и эмпирической. Взаимозависимость этих отраслей в теории Лаппо-Данилевского

вытекает из того, что они поставлены в общую и равную зависимость от "общих принципов обществоведения".

8). Кроме соотнесенных принципов номотетики и идиографии (см. табл.2.) Лаппо-Данилевский включает в число всеобщих гуманитарных принципов так называемый "субъективный метод", заимствованный у Лаврова и Михайловского. Но, пытаясь избежать излишнего субъективизма русской школы субъективной социологии, Лаппо-Данилевский под субъективным методом понимал систему познавательных принципов, позволяющую изучать объект социального и исторического познания в качестве субъекта. Что в свою очередь позволило ему первым из русских социологов применить понятие социального действия, выдвинуть идеи "великой индивидуальности" как результата развития социального тяготения.

Методологическая основа исследования

Методологическая основа исследования представляет собой синтез методов историко-философской реконструкции, имманентного анализа текстов изучаемой персоналии с выявлением в них внутренних противоречий и авторскими попытками их разрешения при помощи подключения метода сравнительного анализа. В свою очередь, выявление указанных противоречий и попытки их разрешения осуществлялись при опоре на диалектику и материалистическое истолкование истории.

Научно-практическая значимость работы.

Результатом данной диссертационной работы является реконструкция в целостном виде теории социально-исторического знания академика А.С.Лаппо-Данилевского, что позволяет полнее представить состояние русской гуманитарной мысли конца Х1Х-начала XX веков. Введено в научный оборот

значительное количество архивных источников историко-теоретического, социально-философского, и теоретико-социологического характера. Положения и материалы диссертации могут быть использованы для разработки лекционных курсов по истории и теории социологии, истории философии, а так же специальных курсов по теории и методологии истории.

Апробация работы

Диссертация неоднократно обсуждалась на методологических аспирантских семинарах, на заседаниях кафедры философии АГУ. По теме диссертации был сделан доклад на XXX Международной научной студенческой конференции 1992 года в г. Новосибирске. Ряд положений автора публиковался в сборниках научных статей "Сознание и история", "Актуальные проблемы философии и политологии". [19;20]

Структура диссертации

Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, первая из которых включает три, а вторая - два параграфа, а также заключения и библиографии.

ГЛАВА 1. НЕОКАНТИАНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ В РОССИИ. А.С. ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ

1.1. Утверждение неокантианской философии истории в России.

Конец Х1Х-начало XX веков характеризуется ныне многими историками науки как период становления нового "неклассического" типа научной рациональности, связанного с крушением механистической научной картины мира, формированием новых представлений о таких фундаментальных понятиях, как пространство и время, масса и энергия. Естественно, это не могло не отразиться на ситуации в философии, социальном и историческом знании. Засилье эмпиризма в естествознании в конце ХУШ-начале XIX веков привело к возникновению иллюзорных надежд на возможность построения "новой философии", способной взять на себя функции теоретического обобщения научного знания и использовать результаты этого обобщения не только в естествознании, но и в социальном и историческом познании. Наиболее ярко эта тенденция воплотилась в позитивизме, который приобрел в этих условиях популярность и стал претендовать на звание "единственно верной философии и методологии науки" и социально-исторического знания. [164, 107] Однако известный схематизм и редукционизм позитивистов не могли не вызвать определенной негативной реакции в гуманитарной научной общественности как в Европе, так и в России. Наиболее ярко это проявилось в теории исторического и социального познания, социальной философии, где явление "антипозитивистской реакции" стало своеобразной "меткой" того времени, катализатором в процессе формирования новых представлений о принципах гуманитарного знания. В середине 90-х годов нарастание антипозитивистской тенденции в европейской историографии и обществоведении вошло в пиковый

этап, вылившись в методологическую дискуссию в немецкой исторической науке 1894-1901 г.г., закончившуюся тем, что значительная часть историков и обществоведов, отвернулась от "последнего из могикан" позитивизма К. Лам-прехта. Тогда же, фактически в ходе этой дискуссии, окончательно сформировалась и активно наращивала капитал популярности философско-историческая концепция баденской школы неокантианства. В актовой речи "История и естествознание", произнесенной 1 мая 1894 года в Баденском университете, Вильгельм Виндельбанд разграничил общественные и естественные науки по методу на идиографические и номотетические":...в настоящее время принято делить их (науки - В.Б.) на естествознание и науки о духе; я считаю, - заявлял Виндельбанд, - такую форму деления неудачной. Природа и дух есть реальная противоположность... Эта противоположность объектов не совпадает с таковой же противоположностью способов познания..." [27, 318-320]. Таким образом, неокантианское течение выделилось среди других направлений антипозитивистского фронта методологическим характером своих поисков и попыткой перейти от эмоциональной критики к построению новой теории исторического и социального знания. Логика исторического исследования впервые оказывается в центре внимания целой философской школы: "Философия истории как наука о принципах, не может даже приступить к своей работе, не ответив на предварительно поставленные вопросы. А она не может дать на них ответы без проникновения в сущность исторического познания, без логических сведений.", -писал ведущий теоретик баденской школы Генрих Риккерт. Он же утверждал, что: "В основе образования понятий, посредством которого действительность вбирается в науку", должен лежать определяющий метод данной науки, формальный характер ее, и потому для того, чтобы понять метод какой-нибудь науки, мы должны будем ознакомиться с принципами ее образования понятий." [145,73] В соответствии с этой установкой Риккерт пришел к выводу, что глав-

ным принципом образования естественнонаучных понятий является: "...преодоление экстенсивного и интенсивного многообразия вещей...", - при помощи создания системы законов. В этом заключается сущность номотетиче-ского метода познания, основывающегося на "генерализирующем" принципе образования понятий. История же, как "наука о культуре", оперирует идиогра-фическим методом, основывающемся, по Риккерту, на "индивидуализирующем" принципе образования понятий.[145,90] Такой метод предполагает постижение "индивидуального", причем было бы упрощением подразумевать под этим только "единичное", как принято считать в нашей литературе. [140,118] Нельзя забывать, что познание для Риккерта есть лишь способ упорядочения данных сознания, а не постижение объективной реальности. Такая гносеологическая установка отнюдь не исключает возможности пользоваться обобщениями при идиографическом методе так же, как и при номоте-тическом. Однако обобщения имеют здесь другой характер и предполагают иные результаты. Если при помощи номотетического метода представления выстраиваются в сознании в виде системы со связующими звеньями в виде законов, то при помощи идиографического метода в сознании познающего вместо системы должно возникать некое "индивидуальное целое", а вместо законов каркасом здесь выступают надисторические ценности.

В России внимательно следили за ходом европейских дискуссий, и все отчетливее вырисовывающийся их антипозитивистский исход, по-видимому, совпадал с внутренней тенденцией развития русского обществоведения. Проникающие в русскую общественную мысль неокантианские идеи в конце XIX века были представлены относительно немногими именами университетских профессоров - а именно таких как А.И.Введенский, Н.И.Лапшин, Г.И.Челпанов, П.И.Новгородцев. [15;22;23;110;121;142;173;] Проникновение и утверждение неокантианских идей в русскую гуманистику ускорилось после

1902 и, особенно, после 1905-1907 годов. Показательна перемена в отношении к этому учению лидера легальных марксистов П.Б.Струве. Если в конце 19 века он рассматривал неокантианство лишь как средство обновления марксизма, то после первой русской революции признал самоценность неокантианских методологических положений и во многом принял точку зрения Риккерта, становящегося наиболее популярным теоретиком для все большего числа русских обществоведов и историков.[154,228-230] Практически все основные его произведения издаются в России почти следом за оригиналом. Популярность неокантианского учения, главным образом баденской школы, распространяется и на студенчество. Так, Н.И. Кареев отмечал: "Точки зрения Виндельбанда и Риккерта сделались очень популярными у учащейся молодежи." [60,6] Идеи неокантианства проникают даже в средние учебные заведения. Например, автор пособия по методике преподавания истории заявлял, что: "Направление Риккерта в сопоставлении с материализмом несравненно более удобно и... более подходит к миросозерцанию большинства современных историков." [31,20-21] Отметим, что данные факты не являются еще достаточным доказательством того, что новое учение целиком получило массовое распространение. Этого удостоилась в России лишь аксиологическая сторона этого учения. Да и здесь русская интеллигенция признавала теорию ценностей не в методологическом (ценность как категория наук о культуре), а скорее в нравственно-политическом плане, причем "ценность" в качестве категории исчезала, подменяясь конкретной ценностью человеческой личности. Эту особенность хорошо отразил историк Н.А.Рожков: "Эта идея... привлекает массу русского образованного общества к новому учению. Для массы привлекательны не только индивидуалистическая струя в идеалистической философии, но и провозглашение автономии и права личности как абсолютно нравственного начала..., ведь моральный абсолютизм свойствен обыденному мышлению и последнее примыка-

ет к философскому учению, оправдывающему этот абсолютизм." [149,318] Излишне политизированное отношение к неокантианству отмечал и Н.А.Бердяев в "Вехах", констатируя факт использования идей этого учения то "для нового обновления социализма", то для "освобождения от марксизма и позитивизма". [9,35] Надо сказать, что и поворот Лаппо-Данилевского к неокантианству начинался с того, что он отдавал дань отмеченной массовой традиции восприятия этого учения и лишь затем углубился в теорию Риккерта в методологическом плане.

По-видимому, в связи с таким восприятием, структура русского неокантианства постоянно размывалась со стороны других, численно преобладавших направлений антипозитивистского фронта. Например, И.А.Голосенко выделял три "разновидности" в русском неокантианстве: 1). ортодоксальное ядро -А.С.Лаппо-Данилевский, Б.А.Кистяковский, 2). направление, постепенно сближающееся с философским иррационализмом - П.И.Новгородцев, В.М.Хвостов, П.Б.Струве, М.Н.Туган-Барановский, 3). сторонники индивидуального психологизма, тяготеющие к позитивизму - Л.И.Петражицкий. [40,62] Классификация эта весьма условна. Непонятно, например, почему Лаппо-Данилевский оказался в "ортодоксальном ядре", если учесть стремление его сочетать неокантианские идеи с позитивистскими, склонность к психологизму. Впрочем, любые попытки четкой классификации были бы здесь обречены на известную степень условности, что подтверждает, скажем, мнение Л.И.Филиппова, считающего, что истинным неокантианцем в России можно было назвать только А.И.Введенского (почему-то не включенного в классификацию Голосенко) и находящего затем "риккертианские идеи" даже в теории символов поэта Андрея Белого. [163,287]

Наконец, факт аморфности неокантианства в России, как с точки зрения его структуры, так и с точки зрения содержания понятия неокантианства, при-

нятого в России, подтверждает и мнение современного историка философии А.И.Абрамова, который по этому поводу пишет: "Необходимо учитывать тройной смысл термина "неокантианство". С одной стороны, неокантианством можно называть философские учения, которые в XX веке обратились к философской системе немецкого мыслителя ХУШ века. С другой стороны, неокантианством правомерно называть следование философским принципам одной из основных школ немецкого неокантианства (баденской, марбурской или фрей-бурской). С таким уточнением многие из вышеперечисленных русских "неокантианцев" можно было бы считать просто кантианцами, т.е. последователями и продолжателями философского учения Канта. Третьим смысловым уровнем термина "неокантианство", самым широким уровнем, является систематизация и осмысление широкого круга положений кантовской философии, которые не вошли органично в поле собственных философских построений того или иного мыслителя, но послужили принципом конструктивного отталкивания от Канта. По сути дела это означает, что многие русские мыслители не только писали о Канте ..., но, оставаясь сами вне рамок кантианства и неокантианства вписывались в русскую кантиану активно и многозначно. Например, многого стоит мысль Вл. Соловьева, высказанная им в предисловии к "Истории материализма" Ф.А. Ланге: философия Канта является мостиком, через который каждый должен пройти, кто намеревается пройти в храм современной философии." [1,58-59] Нас же в данной работе интересует в первую очередь неокантианское направление именно как одно из методологических направлений в русской философии. В этом отношении, как мы увидим позже, наиболее показательны теоретические построения последователей баденской школы в области философии истории, которые, как нам представляется, являются опровержением тезиса о том, что философия истории в России была излишне онтологична и начисто лишена элементов исторической эпистемологии.

[123,542] Однако риккертианские идеи проходили в России через горнило активного критического отношения.

В русской философской и историко-теоретической литературе даже аксиологический аспект неокантианского учения все же подвергался достаточно жесткой и разносторонней критике, которую достаточно подробно рассмотрел советский исследователь С.П.Рамазанов. Обозначим лишь главные направления этой критики. В рамках различных вариантов позитивистской методологии истории данная критика велась в двух направлениях: во-первых, с выявлением субъективистской природы категории ценности и последующим выводом о ее непригодности в качестве критерия отбора исторически значимого фактического материала. Во-вторых, с попыткой отстоять возможность существования единого общенаучного метода познания. [142,74] Вся эта критика синтезировалась в весьма нелестные для неокантианства выводы. Например, Е.В.Де-Роберти отзывался об этом учении как о такой стадии развития науки, когда: "...нормы деятельности временно заменяют собою функции еще не открытых законов... За неимением точной и совершенной теории, практическая деятельность не прекращается, а поручает руководство собою приблизительной и отрывочной, если даже не системе узких и ложных взглядов." [48,214-215]

Критические оценки раздавались и со стороны историков и философов иррационально-религиозного толка. Наиболее ярко выразил содержание критики с этой стороны Л.П. Карсавин, считавший, что риккертианская теория превращает исторический процесс в "бескачественную материю нереального, субъективного значения и делает излишними всякие вопросы о цели или смысле развития..., - поскольку ценности Риккерта, - не могут создать единства. Они в состоянии лишь дробить мир, вырывать из него относящееся к ним и разрывать единое тело развивающегося субъекта...", - каковым Карсавин счи-

тает весь исторический процесс, являющийся для него неким органическим единством развивающихся абсолютных идей. [59,24]

Поэтому нельзя согласиться с мнением В.Ф.Асмуса, который полагал, что вследствие неспособности самостоятельно разобраться в палитре западных философских учений "русские историки риккертианцы сделали попытку выступить с прямой пропагандой логической теории Риккерта." [2,356-367] По данному вопросу представляется более правомерной точка зрения Л.Н.Хмылева, который писал: "Было бы ошибкой считать русских неокантианцев простыми эпигонами немецких теоретиков... Неокантианское течение в русской буржуазной историографии следует рассматривать как один из этапов эволюции этого течения в целом."[170,72] Если свести воедино выводы позднейших исследователей русского неокантианства, то можно перечислить следующие особенности русских неокантианцев: они не игнорировали необходимости установления причинно-следственных связей между фактами и между источниками в процессе исторического познания, не боялись оперировать крупными обобщениями, не воздвигали непроходимую стену между общественными и естественными науками. Важная особенность состояла в том, что, различая номо-тетический и идиографический методы, русские неокантианцы считали возможным их объединение в процессе исторического исследования. Наконец, делались попытки скорректировать риккертианскую теорию ценностей путем перенесения понятия "ценность" из сферы трансцендентального в область психического. [142; 151;170]

В условиях, когда общим фоном развития социально-исторического знания стало теоретическое перевооружение, именно неокантианцы задавали тон в поисках новых точек опоры в историческом познании. После 1907 года появляется целая серия крупных работ по теории исторического знания, в которых чувствовалось влияние неокантианских идей. Это труды таких авторов, как

Хвостов В.М., Бубнов Н.М., Петрушевский Д.М., Хвостов М.М., Кареев Н.И., среди которых выделялся фундаментальный труд А.С.Лаппо-Данилевского "Методология истории". [12;60;126;167;169]

У истоков русского неокантианства стоял уже упоминавшийся А.И. Введенский, который еще в 1888 году защищает и публикует свою магистерскую диссертацию "Опыт построения теории материи", написанную с неокантианских позиций. [23] В речи, произнесенной на первом заседаний философского общества при СПб университете, Введенский охарактеризовал современное тому дню положение в русской гуманистике как кризис позитивизма, связывая этот процесс с "очередным возрождением истинной философии в России", в чем немаловажную роль играло, по его мнению, творческое восприятие современных европейских учений, главным образом, конечно, имелось в виду неокантианство. [23,55-62] Однако, такой подход представляется упрощенным, чему свидетельством является творчество одного из признанных лидеров русского неокантианства - А.С.Лаппо-Данилевского.

1.2. Позитивизм и неокантианство в творческой эволюции А.СЛаппо-Данилевского.

Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский родился 15 января 1863 года. Уже в гимназические годы довольно явственно обозначается его склонность к занятиям историей и философией. В своей автобиографической заметке Лаппо-Данилевский, например, вспоминал, что с системами Конта и Дж.Ст.Милля ему довелось познакомиться именно в годы учебы в гимназии. [114,403] Первое свидетельство о знакомстве с этим мыслителем встречается в школьном дневнике Александра, где имеется запись с упоминанием об Огюсте Комте (франц.

транскрипция), сделанная до 1882 года. [106,79] Такая встреча русского гимназиста с идеями Огюста Конта отнюдь не была случайностью, так как эти годы были временем широкого распространения позитивизма в России. Один из лидеров русского неокантианства, профессор философии и логики Санкт-петербургского университета А.И.Введенский так высказался о значимости роли О.Конта в русской гуманистике того периода: " Начало же 70-х годов отличается у нас главенствующим господством контовских идей, для нас же, русских, он еще особенно важен тем, что под его влиянием у нас укрепился интерес к социологии, в которой русские ученые заняли видное место". [23,58] Тогда же Лаппо-Данилевский увлекся работами Тэйлора, Грота, Спенсера по древней истории и археологии, что способствовало выбору его будущей профессии: в 1882 году он поступает на историко-филологический факультет СПб университета. В университете среди преподавателей истории преобладающее влияние имела тогда историко-юридическая школа Чичерина и Градовского.[114, 2] Под этим влиянием оказался и Лаппо-Данилевский, о чем говорит тематика, к разработке которой он приступил после того, как был в 1886 году оставлен в университете для подготовки к профессорскому званию. Его магистерская диссертация была посвящена организации прямого обложения в Московском государстве XVII века. [87] Но эта диссертация и, в особенности, речь диссертанта, произнесенная перед магистерским диспутом 9 мая 1890 г., для нас интересны в первую очередь тем, что в них молодой ученый высказал несколько тезисов, важных для обозрения его методологической эволюции. "Всякая сознательная, теоретическая деятельность должна быть вызвана известными причинами и определенным методом, - говорил диссертант, - стремиться к строго намеченным целям; лишь при таких условиях она достигает устойчивых результатов, которые получают права гражданства в науке. Поэтому каждое научное сочинение можно рассматривать с двух точек зрения: методологический и феноменологиче-

ской." [87, 263] Таким образом, Лаппо-Данилевский впервые обращает особое внимание на методологию как явление, обусловливающее научную сторону, если таковая есть в каком-либо виде деятельности. Лаппо-Данилевского, конечно, интересовало в этом смысле историческое исследование, в коем, как в виде деятельности, он стремился подчеркнуть самую возможность научности: "Прошло то время, - заявлял молодой ученый, - когда история была одним только искусственным, литературным рассказом любопытных, славных или поучительных происшествий... ". [87,284] Есть все основания утверждать, что, впервые обращаясь к вопросу о научности истории, Лаппо-Данилевский делал это именно под влиянием позитивизма. Один из учеников Александра Сергеевича писал впоследствии об этом периоде:" Лаппо-Данилевский был глубоко захвачен этим течением и долго перерабатывал в своем мышлении его воздействие." [129,53] Это утверждение Преснякова подтверждает и суждение Лаппо-Данилевского о том, что история, как наука, занимается изучением взаимоотношений определенных социальных групп в их развитии...", - тезис, весьма напоминающий положения контовской социологии. В качестве доказывающего примера можно привести и факт активных занятий во время написания диссертации столь разнородными предметами как математика, психология, юриспруденция и экономическая наука.[151.3] Этот факт сам собой вызывает в нашей памяти "Систему философии" Герберта Спенсера и будет иметь своим продолжением идею "всеобщих принципов обществоведения", которая займет важное место в научном мировоззрении Лаппо-Данилевского. Мы еще неоднократно столкнемся с тезисами, свидетельствующими о сильнейшем влиянии позитивизма в методологических воззрениях этого ученого. Однако сейчас хотелось бы особо отметить, что, несмотря на утверждения, согласно которым позитивизм служил "некоторое время опорой его работы над осознанием и систематизацией собственных исканий" [129.53], все же идеи западного позитивизма в

творчестве Лаппо-Данилевского уже тогда наслаивались на множество убеждений иного порядка. К таковым, например, относится идея религиозно-морального долженствования. Так, в дневниковых записях Лаппо-Данилевского мы обнаруживаем следующие слова: "Существуют законы, но к чему они? Для того ли только, чтобы знать, что такой-то поступок правилен, а другой несправедлив? Не достаточным ли было бы то врожденное чувство..., которое мы называем совестью? Нет, законы совсем не ограничиваются такой целью... Они имеют более высокое призвание: возбудить чувство долга в человеке, от сознания которого не трудно перейти и к достойной христианской жизни." [104,11] В составе той почвы, в которую попали зерна позитивизма были и идеи "борьбы за индивидуальность" Н.К.Михайловского, именовавшегося "властителем дум" тогдашней молодежи России. [172,63] В итоге идеи западного позитивизма воспринимались и, в то же время, сразу же перерабатывались в голове Лаппо-Данилевского, выступая в виде синтеза совершенно иного порядка. В своей речи перед магистерским диспутом Лаппо-Данилевский выдвинул позитивистски окрашенный тезис, согласно которому: "...всеобщая история занимается изучением норм общественного развития, общих всему человечеству..." [86,284], подразумевая под этим нечто среднее между закономерностями и глобальными типологическими обобщениями. Переходя к проблемам специального изучения исторического развития отдельных народностей, он указывал на то, что здесь историк должен, напротив, выделять наиболее особенные, специфические черты данного народа, но делать это с оглядкой на выработанную систему "всеобщих норм". В результате главной целью историка признается необходимость "следить за теми видоизменениями, каким подвергаются общие нормы под влиянием специфических особенностей", а главным предметом, в соответствии с этим, представляется изучение "периодов наиболее резкого развития специфических особенностей изучаемого типа". Эти тезисы можно было смело

использовать, скажем, во введении к известному труду немецкого историка-позитивиста Карла Лампрехта "История германского народа", где на основе выделения такой "общей нормы" для истории человечества, как наличие "душевной доминанты", присущей любому историческому периоду, немецкая история делилась на "типические" эпохи: племенного сознания, рыцарского и бюргерского условно-национального сознания, субъективного национального сознания. Соответственно, каждая эпоха изучалась главным образом с точки зрения выявления и изучения наиболее ярких проявлений обозначенного "типического ".[109,1-20]

Вместе с тем Лаппо-Данилевский подчеркивал, что история "как наука... изучает явления развития, обнаруживающиеся во взаимодействии живых индивидуумов", [64,283], а историк должен стремиться "изобразить изучаемые явления не в статическом положении, а в их историческом движении, не отвлеченною однообразною схемой, а в виде живой, развивающейся ткани соотношений, определяемых местными условиями." [64,14] Из этого уже видно, что в первом же своем обращении к методологическим вопросам истории Лаппо-Данилевский столкнулся со сложной, в некотором роде извечной проблемой сочетания позитивистского схематизма, всегда подкупающего историка наиболее простым и ясным способом упорядочить исторический материал, и необходимости сохранить понимание живой ткани исторического движения, не упустить "индивидуальность" за схемами.

Пожалуй, единственным отчетливо прослеживающимся тезисом, твердо принятым Лаппо-Данилевским в течении этого периода (до 1890 года) за основу, можно назвать утверждение о преобладающей роли идей, которые "ведут за собой историческое познание" [87.501-503], что обусловлено, по всей вероятности, именно философской универсальностью данного положения для всех идеалистически ориентированных гуманитариев, будь то позитивист или кан-

тианец. Еще в октябре 1882 года Лаппо-Данилевский высказывает такое суждение: "Во всяком развитии есть три стадии: идеализм, формализм и реализм. -Сравните с теологической, метафизической и позитивной стадиями развития Огюста Конта. - Под идеализмом я разумею те истины или идеи (часто неверные), которым открыто бессознательное. Под формализмом я понимаю чисто внешнее развитие этих идей. А в реализме я вижу их опытное и сознательное подтверждение или опровержение." [106,37] В сфере же только мыслительной деятельности Лаппо-Данилевский предлагает обозначить эти стадии логическими терминами: "...как несовершенная дедукция, индукция и совершенная дедукция, - делая при этом весьма немаловажное дополнение, - ибо сперва является идея, затем она разрабатывается и, наконец, перерастает в заключение или научную истину." [106,38] Казалось бы, это похоже на современное рассуждение о пути от гипотетического к научно-обоснованному знанию, если бы не утверждение о том, что эти стадии присущи "всякому развитию вообще". Становится ясно, что история для Лаппо-Данилевского есть процесс превращения бессознательного в сознательное. По существу такое понимание истории и, соответственно, задач исторического познания останется фактически неизменным на протяжении всей творческой жизни ученого, что дало основание современному исследователю А.И.Клибанову назвать творчество Лаппо-Данилевского "монистичным". [67,250] Такого рода монизм отнюдь не исключает ни противоречий, ни разнообразия форм его проявлений. Так, если в 1882 году, мы видим ярко выраженную позитивистскую окрашенность тезиса о "ведущей роли идей в истории", выражающуюся в попытках представить его в стадиально-схематичном виде, то позднее, в заключении магистерской диссертации такого стадиального оформления данного тезиса уже не наблюдается. [87, 501]

После защиты магистерской диссертации Александр Сергеевич добавляет к лекционным курсам по русской истории и историографии лекции по теории

социальных и исторических наук. Новые лекционные циклы назывались: "Систематика социальных явлений разных порядков", "основные принципы обществоведения", "Введение в историю". К концу 90-х он открывает особый семинарий, где вместе с учениками занимается исследованием о признании чужой одушевленности, о причинно-следственности, об эволюции. [104;105;114] Данная тематика вполне сочеталась с фоном того времени в социально-исторической науке и философии, когда эхо начавшихся в Европе "методологических боев за историю" и выступление представителей критической философии все более явственно доносилось до российской гуманитарно-научной общественности. Современные исследователи уже в начале 90-х годов усматривают, например, в творчестве русского историка В.И.Герье как:"...пробивала себе путь идея об осознании индивидуального как основной задаче исторической науки...", а так же отмечают введение "...в методологию истории понятия коллективного индивидуального, получившего принципиальное значение во всем последующем теоретическом перевооружении науки." [170,18-19] Начинается процесс, именуемый ныне как "антипозитивистская реакция" или в несколько менее конкретизированной форме, как "кризис буржуазной исторической науки". [152,7] Наиболее ясным, можно сказать программным освещением этого процесса отличались в то время полемические статьи Д.М.Петрушевского. Основную черту, а в равной мере и основной порок предшествующего этапа в развитии социального и исторического познания, Петру-шевский усматривал в признании "неизменных сущностей и абсолютных принципов, будто бы определяющих жизнь человечества от начала мира до наших дней." [127,74] Довольно резко выступая против этого порока, он заявлял, что такие антиисторические принципы "в лучшем случае создаются путем обобщения из фактов данного фазиса, данной среды." [127,31]

Тематика уже упоминавшихся курсов А.С.Лаппо-Данилевского, сделавшегося к этому времени весьма известным специалистом в области практики и теории исторического познания (в 1902 году он получил звание экстраординарного академика) свидетельствует о том, что он находился в курсе последних веяний философской и историко-теоретической мысли. Его ученики, слушавшие данные курсы лекций, утверждали, что Лаппо-Данилевский вел тогда занятия "в духе критической философии", а многие его положения свидетельствовали об увлеченности философией Канта и идеями кантианства. В научной среде его начинают относить уже к лагерю неокантианцев. Известнейший представитель этого течения П.И.Новгородцев писал ему в 1901 году: "Нам нужна статья, в которой была бы раскрыта неудовлетворенность социологической доктриной Конта... Ваша репутация и ваше имя в науке... делают для нас особенно желательным удар позитивизму, нанесенный вашей рукой." [41,264] Новгородцев призывает Лаппо-Данилевского к участию в сборнике "Проблемы идеализма", который выйдет в свет в 1902 году и явится своеобразным показателем идеализации русской гуманистики. Как автор Лаппо-Данилевский привлекает Новгородцева не только благодаря "имени и репутации", но и тем, что он был известен в качестве приверженца многих идей позитивизма. Следовательно, Новгородцев рассчитывал в первую очередь на силу психологического воздействия своеобразного "акта отречения". Как впоследствии мы увидим, кардинального отказа от позитивизма Лаппо-Данилевский в данном сборнике все-таки не продемонстрировал. Отнесению Лаппо-Данилевского к сторонникам неокантианства способствовали не только его теоретические лекционные курсы, но и одна из первых опубликованных работ по теории исторического познания "Очерки по теории историографии". Важнейшей посылкой, на которой в работе строится определение предмета историографии, является кантианский тезис о "единстве сознательной деятельности субъекта" или, как это опре-

делял Иммануил Кант: "трансцендентальное единство аперцепции". [65,193] "Для определения научной дисциплины,называемой историографией, - писал Лаппо-Данилевский, - мы исходим из посылок индивидуально-психологического свойства. Одним из самых основных свойств сознательного индивидуального существования следует признать его непрерывность, без которой жизнь каждого из нас представляла бы ряд отдельных, ничем не связанных между собой моментов..." [82,3] Речь велась об индивидуальном самосознания, которое, по мнению ученого, зиждется на трех моментах: воспоминании, предвидении и "отнесении воспоминаемого или предвидимого к своему "Я". Переход же к определению историографии осуществляется через утверждение и о существовании общественного самосознания: "Не только отдельные индивидуумы, но и целые общества обнаруживают потребность в непрерывности самосознания...",- утверждает Лаппо-Данилевский. Но функции воспоминания и предвидения в общественном самосознании выполняются не всем обществом, но отдельной его частью: "Подобно тому, как запас потенциальной энергии данного общества разрешается в кинематическую в великих людях, так и специфическая потенциальная энергия, какою обладает данное общество для воспоминания, превращается в действительную благодаря историкам..." Отсюда следует соответствующий вывод: "...историография есть научная дисциплина, занимающаяся изучением развития народного самосознания поскольку: 1).Оно было устремлено на прошедшее и 2). Сказывалось в теоретической обработке его отдельными лицами (историками)." [82,5] Очевидно, что Лаппо-Данилевский в значительной степени преобразовал кантовский принцип трансцендентального единства аперцепции, отнеся его к обществу в целом, и пытался соотнести "индивидуально-психологическую посылку" с признанием необходимости изучения "коллективной психологии", что уже приближает его к взглядам О.Конта и К.Лампрехта. Такого же рода слияние принципов, считав-

шихся в то время противоречивыми, наблюдается и тогда, когда, когда речь идет о важнейших установках самого процесса историографического исследования. С одной стороны Лаппо-Данилевский уделяет особое внимание личности автора исследуемого труда во всем ее индивидуальном своеобразии, но, одновременно, он говорит и о том, что: "При разборе научного произведения с исторической точки зрения не следует давать исключительного преобладания изучению личности историка; в противном случае историография превращается в сборник биографий и не будет удовлетворять требованиям научной критики." [82,7] Поэтому Лаппо-Данилевский, пользуясь контовским понятием социальной среды, делает следующий вывод: "...для выяснения происхождения идей извест-ного рода желательно соединять изучение личности автора с изучением той социальной среды, в которой он действовал." [82,8] Этот вывод сам по себе еще настолько нейтрален, что не позволяет достаточно определенно сформировать понятие об имеющихся на данный момент приоритетах в мировоззрении ученого, ведь даже такой поборник идеи особого значения индивидуально-личностного начала в истории, как Вильгельм Дильтей, напоминал о том, что биография должна быть "средством выражения духовной атмосферы эпохи", т.е. не отрицал полностью значения сочетания изучения общего наряду с особенным. Все же здесь можно зафиксировать некоторое смещение акцентов. Так, например, у Дильтея оно проявляется в значительной степени в сторону "индивидуального", когда он заявляет, что: "Биография как произведение искусства должна найти ту точку, в которой общеисторический горизонт расширяется и индивид оказывается центральным пунктом действующих и значимых связей." [76,88] У Лаппо-Данилевского этот акцент не столь явен, но достаточно определен в сторону "социального", когда он в числе причин, согласно которым нельзя давать исключительного преобладания изучению личности историка в научной историографии, называет следующую: "Такой метод привязывает

общее к частному, а не наоборот..." [82,17] Под общим явственно подразумевается целостная картина "социальной среды" и проявление социального в индивидуальном.

Таким образом, к 1902 году в эволюции взглядов A.C.Лаппо-Данилевского обозначилась неокантианская тенденция, что объяснимо процессами, происходившими в то время в русском обществоведении, философии и теории исторического познания. Эта тенденция проявилась настолько ясно, что ученого пригласили к сотрудничеству в сборнике "Проблемы идеализма", антипозитивистская направленность которого не вызывала сомнений. В то же время нельзя забывать, что это была лишь тенденция, которая отнюдь не разрушала многих оснований позитивизма, всегда занимавших значительное место в научном мировоззрении Лаппо-Данилевского. Имея это в виду, приступим к изучению статьи "Основные принципы социологической доктрины О.Конта", вошедшей в сборник "Проблемы идеализма" и явившейся первой крупной работой методологического и социально-философского плана, вызвавшей значительный резонанс в кругах российской гуманитарно-научной общественности, а так же давшей основание некоторым советским специалистам считать 1902 год поворотным (от позитивизма к неокантианству) в творчестве А.С.Лаппо-Данилевского. [66,232]

Отмечая, что учение О.Конта представляет собой одну из первых попыток построить логику отдельной науки, Лаппо-Данилевский ставит перед собой задачу "подвергнуть внимательному обсуждению основные принципы той отрасли знания, прочное обоснование которой О.Конт считал одной из самых существенных своих заслуг". [89,397] По существу, ученый пытался аргументированно показать именно отсутствие этого прочного обоснования. Автор статьи начинает критику с определения основных гносеологических воззрений Конта и выяснения тех ошибочных моментов, от которых происходит шаткость всей

его социологической системы. Такую базовую ошибку Лаппо-Данилевский усматривает в абсолютизации Контом принципа относительности познания: "По мнению нашего философа, - писал он, - человек познает не абсолютное бытие, не первопричины, вызывающие сущности, а одни феномены: он должен удовлетворяться ответами на вопрос: как? - а не на вопрос: почему и для чего? Он познает факты лишь относительно, ибо знает только отношения сходства и последовательности между ними." [89,410] Лаппо-Данилевский возражает не против принципа относительности вообще, а именно против его абсолютизации, причина которой коренится, по его мнению, в том, что Конт принял учение об относительности познания "без всякой попытки критически обосновать его". Самую относительность познания, как указывал критик, Конт "...усматривал не в конструктивных признаках человеческого сознания, а в результатах обобщающей деятельности мысли." [89,405] Любые же обобщения предопределен-но относительны по своему содержанию, а любые явления, внешне наблюдаемые человеком, т.е. феномены, есть всегда уже обобщения. Поэтому если человек стремится познать внутреннюю сущность феноменов, то он должен исходить не из них самих, а из особенностей своего познающего сознания, как это делал Иммануил Кант. Лаппо-Данилевский прямо указывал, что по настоящему критически обосновать учение об относительности познания можно только с помощью философии Канта. [89,406] Следствием "некритического релятивизма" явился "грубый реализм", сплошь и рядом переполняющий контовские сентенции и обусловливающий вторую сторону гносеологической установки Кон-та. Она заключалась в признании того, что: "...все явления, каковы бы они ни были, подчинены строго неизменным законам." [89,411] При анализе непосредственно основных принципов социологии Конта именно это гносеологическое убеждение станет главным объектом критики. Но прежде, чем приступить к рассмотрению критики этих принципов, остановимся на столь немаловажном

моменте, как отношение к психологии (ее месту в истории и социологии). Лап-по-Данилевский критикует Конта за пренебрежительное отношение к психологии. Объявив психологию "метафизикой", Конт лишил себя возможности оперировать понятиями о явлениях сознания, несомненно необходимых в обществоведении. Если бы Конт не допустил такой неосторожной категоричности, отмечает критик, ему не пришлось бы прибегать к весьма сомнительным терминологическим "сальто" с использованием туманных понятий "инстинкта", "симпатии", "чувства солидарности". [89,435] Лаппо-Данилевский подметил, что при внешне пренебрежительном отношении Конта к психологии, тот все-таки использовал ее в своих социологических построениях. Возникает вопрос: если факт "невольного психологизма" не укрылся от глаз критика, то зачем же все-таки заострять внимание на "пренебрежении к психологии"? Дело в том, что психология, как отмечается не только Лаппо-Данилевским, но и современными авторами, используется Контом лишь в качестве коллективной, т.е. психологии массы. [25,8] Лаппо-Данилевский не отрицал принципиальной возможности такого приложения психологии к исследованию истории и социальной жизни, как это утверждал О.В.Синицын. [151,8] Но все, что наработано психологией за годы ее существования как самостоятельной отрасли знания, относится, по его убеждению, "к науке, изучающей явления индивидуального сознания", в то время, как Конт неправомерно использует разработанные ранее понятия для коллективной психологии. [89,422] Однако Лаппо-Данилевский заостряет внимание на психологии не ради нее самой, это связано с решение вопроса о предмете социологии и ее соотношении с историей. О.Конт, никогда не занимавшийся собственно историческими исследованиями, отождествлял социологию с историей. Социология же, согласно воззрениям Конта, опираясь на достижения точных и естественных наук, должна устанавливать законы общественного развития, подобные законам физики, поскольку изучаться должны

лишь поддающиеся исчислению и измерению явления "сходства" и "последовательности". Поэтому французского социолога интересует в социояв-лениях лишь общее, повторяющееся и исчисляемое, его система переносит акцент с индивидуального на коллективное. [25] Тот факт, что рассуждение о предмете социологии и истории свелось к обсуждению статуса психологии свидетельствует, что сам Лаппо-Данилевский исходил из психологической интерпретации исторического процесса. Разница состояла лишь в акцентах: индивидуальном - у Лаппо-Данилевского и коллективном - Конта. Заметим, что эта акцентуация очень важна в различении оттенков обществоведческой мысли того времени, хотя с высоты наших дней это и может показаться "непринципиальным моментом". [151,10] Действительно, еще И.С.Кон верно оценил тенденцию развития позитивистской социологии во второй половине 19 века, он писал: "Попытки сведения социального к биологическому, типичные для позитивистской социологии 60-70-х годов, оказались явно несостоятельными... К концу 19 века побеждает новая тенденция - сведение социального к психологическому." [69,54] Пример же Лаппо-Данилевского, исходящего из психологической интерпретации истории, дал основание, скажем, Л.Н.Хмылеву, утверждать, что: "...в понимании исторического процесса представители неокантианской школы ... находились под влиянием позитивистской социологии." [170,77] Учитывая факт приверженности Лаппо-Данилевского многим идеям позитивизма, его все-таки нельзя выбрать в качестве "образца" для обобщения, касающегося всех русских неокантианцев. Например, у того же П.И.Новгородцева, чьи взгляды на общество покоятся на принципах психологизма, "непринципиальный" индивидуалистический акцент разрастается чуть-ли не до полного отрицания социологии и социологизма как приемлимого принципа в изучении общества именно с неокантианской (в понимании П.И.Новгородцева) точки зрения. [121,71-75]

Значительное внимание Лаппо-Данилевский уделяет критике основных социологических принципов Конта, коих он усматривает четыре: 1). принцип условий существования или "социальной среды"; 2). принцип единообразия человеческой природы; 3). принцип консенсуса; 4). принцип эволюции. Вновь Лаппо-Данилевский отталкивается от факта игнорирования Контом философии И.Канта. Так, ученый писал: "Если бы Конт не пренебрег философией Канта, то он, нашел бы в ней и исходную точку зрения для обоснования принципа условий существования" в обществоведении. [89,452] Это привело к тому, что Конт, выводя из принципа условий существования принцип "социальной среды", не смог избежать слишком прямолинейной аналогии между биологическим и социальным, в то время как специфика социального все-таки проявляется в том, что Конт, при все своем желании, не изгнал из своего учения телеологию. [89,441] По-видимому, одной из сторон специфики социального познания Лаппо-Данилевский считал предполагание существования постоянного целепола-гания, присущего не просто человеческому индивиду, но и всей "социальной среде", обществу на любых уровнях обобщающего его рассмотрения (социальная группа, класс, народ, человечество).

Говоря о принципе единообразия человеческой природы, критик вновь возвращается к теме "пренебрежения психологией", которое "не оказалось без дурных последствий", выразившихся в том, что Конт "смешивает субъективный принцип такого единообразия с объективным фактором его существования". [89,477] Под объективным фактором" указанного явления ученый подразумевал биологически-родовое содержание понятия о единообразии человеческой природы, под "субъективным фактором" - особенности познающего сознания людей, в том смысле, что они схожи у всех постольку, поскольку покоются на принципе "чужого одушевления". Подробнее этот принцип будет рассмотрен позже. Пока же отметим, что Лаппо-Данилевский конечно отличал его от ан-

тропоморфизма и полагал, что он приложим только к отношениям между людьми, поскольку заключался в способности каждого субъекта к "вживанию" в сознательный ряд представлений другого субъекта. Здесь к положениям кан-товской теории добавляется нечто новое, относящееся скорее к понятиям "переживания", "понимания", "вживания", использовавшихся в учениях о познании Дильтея и Зиммеля. Конта же Лаппо-Данилевский упрекает в том, что он, "хотя и сам признавал стремление человека переносить одушевление в окружающие его феномены", но "вовсе не ставил это в связь с понятием о социальном отношении." [89,450] Таким образом, происходит смешивание антропо-морфизации и "переживания-понимания" как принципов познания.

Наименьшие возражения вызывали принципы "консенсуса" и "эволюции". Ученый отмечает значение первого из них, отмечая, что французские мыслители XVIII века не успели должным образом оценить понятие о "консенсусе" меж социальными элементами. [89,455] Конт же ввел это понятие как заимствованное из биологии. Данный принцип сформулирован у него слишком неопределенно в том смысле, что в формулировке не содержится ничего специфически социального: "В своих рассуждениях о консенсусе, - писал исследователь, - Конт далеко не разъясняет, существует ли какое-нибудь различие между согласованностью элементов, механически действующих друг на друга, например, в астрономической системе, от "солидарности" элементов, оказывающих друг на друга психическое воздействие." [89,456] Очевидно, что Лаппо-Данилевский стремится избежать слепого копирования механико-биологического понимания системности при изучении общества и его истории опять же при помощи психологической интерпретации. Сам Александр Сергеевич не отказался от принципа "консенсуса", о чем говорит факт введения впоследствии им понятия "коэкзистенциального целого", заимствованного у одного из представителей классического позитивизма - Герберта Спенсера. [181,34]

Наконец, еще одно немаловажное возражение против контовского понимания социосистемы:"... он не различает принципа консенсуса от самого факта его действительного существования." Лаппо-Данилевский обвиняет Конта в том, что он познавательному принципу придал онтологический статус и посчитал:"...будто бы сам принцип имеет или реальный или даже моральный смысл. Человеческая личность, сама по себе взятая, теряет для Конта всякое значение." [89,459]

При рассмотрении принципа эволюции Лаппо-Данилевский солидаризуется с Контом в понимании исторического процесса как постепенной эволюции, представляющей из себя относительно прямолинейное движение. Он с удовлетворением цитирует Конта по поводу того, "что всякий прогресс имеет предел" и "нельзя смешивать понятие прогресса с понятием безграничного совершенствования человечества". [89,465] Такое понимание прогресса было довольно близко по содержанию к понятию "исторического развития", как его освещали неокантианцы баденской школы: и то и другое предполагает движение человечества к некоей заданной цели, у баденцев - к ценности. Понятие же прогресса неокантианцы-баденцы предпочитали отделять от исторического развития вообще, поскольку считали прогресс чисто оценочной категорией (в данном случае оценивались сами ценности, присущие различным историческим эпохам), приемлемой для философии истории, но не эмпирической истории. [144,138-139] Лаппо-Данилевский оказался удовлетворен так же и тем, что подтвердилось его предположение о неспособности Конта изгнать из своего учения телеологию. Не могло не оказаться подверженным критике лишь одно из высказанных Контом убеждений - относительно содержания "общей и конечной цели всего человеческого совершенствования", которая заключалась в водворении господства позитивизма и позитивистского отношения к миру в сознании человечества.

Итак, можно выделить несколько принципиальных моментов в критике социологической доктрины Конта, осуществленной А.С.Лаппо-Данилевским. Во-первых, с логико-гносеологической точки зрения, это "неудовлетворение научным преобладанием социальной точки зрения над всеми остальными и логическое верховенство обобщения над специализацией." [89,482] Во-вторых, это критика "грубого реализма", направленная против признания возможным "перенесения методов и законов из одной науки в другую", (89,414) в результате чего "социальные явления оказываются подчинены совершенно таким же законам, как и явления мертвой природы." (89,460) В-третьих, это неудовлетворение пренебрежительным отношением к психологии", выражающимся в использовании психологического категориального аппарата только для обобщений и только в качестве коллективной психологии. Все это вместе приводит, по мнению Лаппо-Данилевского, к неутешительному результату - забвению человеческой личности в истории, к тому, что: "Конт рассматривает человека как чистую абстракцию, признавая реальность одного лишь "человечества". [89,460]

Такая оценка контовского понимания системности общества и принципов социального познания во многом сходится с современной. [120,35] Но в конце XIX-начале XX веков именно осознание неправомерности копирования естественнонаучного понимания системности при изучении общества и его истории являлось ведущей идеей, сплачивавшей все течения антипозитивистского фронта. В этом отношении статья Лаппо-Данилевского солидаризуется с общей направленностью всего сборника "Проблемы идеализма". В то же время современные исследователи отмечают, что критика Лаппо-Данилевского была наиболее сдержанной по сравнению с другими авторами сборника. [142,120] Действительно, Лаппо-Данилевский считал, что философия Конта не утратила своего социально-этического интереса, полагая возможным разрешить ее проти-

воречия путем обращения к гносеологии Иммануила Канта, что способствовало бы превращению контовской "социальной физики" в особую науку, отличную от наук физических. [89,489] Можно согласиться с оценкой Кареева, согласно которой Лаппо-Данилевский в своей критике осуждал "...не научную положительность его (т.е.Конта - В.Б.) стремлений и инициативу основания новой положительной науки, а то, что первой он не дал прочного основания, а ко второй приступил без обоснования предпосылок." [63,118] Уравновешенным отношением к социологии статья Лаппо-Данилевского выгодно отличается от "возвышенно-гневных" выступлений С.Н.Булгакова, Н.А.Бердяева, Е.Н.Трубецкого, П.И.Новгородцева. Так, в речи, произнесенной в СПб университете 22 сентября 1902 года, П.И.Новгородцев говорил: "Социология - это таинственное и привлекательное название - манило к себе непосвященных, как будто бы она уже содержала в себе некоторые драгоценные сокровища мысли. Это было удивительное самообольщение...". [121,73] С другой стороны тот факт, что такие контовские принципы, как принцип "консенсуса", "эволюции", "социальной среды" позднее в переработанном виде использовались Лаппо-Данилевским в его методологии истории, говорит о том, что он критиковал с конструктивными целями, а не ради самой критики. Видимо поэтому статья Лаппо-Данилевского произвела впечатление именно на профессионалов в области обществоведения, философии и истории. Один из рецензентов сборника отмечал, что: "Статья А

-ра Сергеевича явилась едва ли не самой ценной частью всей книги," [1,340] Данная работа показала, что ученый был менее всего подвержен влиянию духовной конъюнктуры, нередко приобретавшей в то время мистические оттенки, заслонявшие рациональный идеализм. [8,24-42] Каким бы плохим не представлялся позитивизм многим его современникам, на основании этого Лаппо-Данилевский не собирался огульно отбросить идею формулирования общезначимых понятий, на которые могло бы опираться историческое познание. В дру-

гой своей работе 1902 года он подчеркивал значение общих понятий "для уяснения процесса исторического развития", но писал о них следующее: "Общие понятия должны быть представлены в типических образах, т.е. единичных, но характерных случаях, в которых ученик мог бы всегда чувствовать проявление общих начал." [85,100] Как видите, сама позитивистская идея сохранилась по содержанию, но форма ее выражения уже меняется, что неминуемо в будущем должно повлечь за собой и изменение в содержании, направленное, по всей видимости, против излишнего схематизма. В то же время другая идея здесь звучит уже совсем по позитивистски: "...желательно, конечно, пользоваться историческим материалом для этических целей... Не менее желательно и резкое разграничение обеих задач: при решении одной из них преподаватель имеет в виду научное образование..., выполняя вторую, он удовлетворяет требованиям общественной нравственности и воспитания." [85,100] Интересна реакция на представленный Лаппо-Данилевским план курса по всеобщей истории ведущего преподавателя Тенишевского училища, известного историка И.М.Гревса, который заметил: "Подобное социологическое построение, разрывая цельность воспроизведения реального течения истории и подчиняя изложение отвлеченной схеме, вряд ли могло бы оказаться посильным для ума учеников..." [37,77] Если отбросить методическое содержание и принять во внимание методологический аспект то, можно сказать, своей рецензией Гревс, может быть неосознанно, указал Лаппо-Данилевскому на то, что пока его попытки "оживить" позитивистские схемы исторического процесса безуспешны. Это замечание наверняка способствовало активизации поисков Лаппо-Данилевского в данном направлении. Уже в статье о социологической доктрине Конта мы видим, что путь "оживления" оказался связан с идеями неокантианства, что ученый взял курс на формирование своеобразной концепции "неокантианского позитивизма". Однако, поначалу он чаще обращается к собственно философии Канта, а непосред-

ственно неокантианские идеи начнут занимать важное место в его методологических воззрениях несколько позднее. К 1902 году, несмотря на отсутствие прямых ссылок, уже угадывается и некоторое влияние "философии жизни". Конечно, психологизм и без того был свойствен многим русским философам и теоретикам исторического познания, но конкретно идея "чужого одушевления", мимоходом высказанная Лаппо-Данилевским в "Проблемах идеализма" и позднее подробно разбиравшаяся им, весьма напоминает о "вживании" Зиммеля, тем более, что к 1902 году вышло несколько работ этого автора в русском переводе. [54;55] Обвинение же Конта в приписывании теоретическом принципу онтологического статуса напоминает критику "метафизических систем" Вильгельма Дильтея, тем более, что позднее Лаппо-Данилевский достаточно часто будет обращаться к его идеям.

Таким образом, если и принять 1902 год в качестве этапного в эволюции взглядов ученого, то сделать это можно лишь достаточно условно, в том смысле, что опубликованные в этом году работы лишь обозначили тенденцию этой эволюции. Следует учитывать что обращение к философии Канта как к методологической основе является не просто каким-то одномоментным актом восприятия чьих-либо идей или реагирования на резко сменившуюся окраску духовной конъюнктуры, - это логическое следствие всего духовного и научного развития Лаппо-Данилевского. Например, идеи религиозно-морального долженствования, имевшие место еще в мировоззрении гимназиста Лаппо-Данилевского, можно связать с более поздним обращением к философии Канта как продолжение единой линии, продляющейся затем в неокантианский нормативизм. Стремление разрешить проблему неизбежного схематизма в упорядочении исторического материала и необходимости сохранения "живой ткани истории", которое мы отметили в творчестве Лаппо-Данилевского еще в 1890 году, в такой же степени сохранилось и в 1902 году. По одну сторону оппозиции здесь

всегда стояли идеи позитивизма, в то время как с другой стороны к идеям "борьбы за индивидуальность", необходимости изображения "живого исторического процесса", постепенно добавляются положения неокантианства и философии жизни. Но эта проблема несмотря на свою оппозиционность по структуре, по своему содержанию предполагает так же и постоянное единство указанных противоположностей, что позволяет сделать вывод о несостоятельности утверждения об "окончательном" переходе от позитивизма к неокантианству. Сказанное, конечно, не исключает исследовательский подход рассмотрения "влияний и заимствований" при изучении творчества какой-либо индивидуальности, но лишь корректирует его.

В ходе критики социологической доктрины О.Конта Лаппо-Данилевский приходит к выводу, согласно которому нельзя основать новую науку, не выяснив предварительно ее гносеологических оснований. Этот вывод подтолкнул Лаппо-Данилевского обратить внимание на таковые основания истории, которая существовала давно, но существовала ли она как наука? С 1906 г. Лаппо-Данилевский начинает читать в СПб университете один из первых серьезных лекционных курсов по методологии истории. [12;153;155;166] В лекциях 19061907 гг. он наконец приступает к рассмотрению одного из главных тезисов ба-денской школы неокантианства - о разделении наук по методу. Лаппо-Данилевский прослеживает развитие номотетической и идиографической линий в истории философско-исторической и социально-философской мысли. Мы не будем в деталях рассматривать историю номотетико-идиографического противостояния как ее представил ученый, а отметим лишь те моменты, в которых наиболее ярко проявились изменения во взглядах исследователя на теорию исторического познания. Прежде всего, сам факт, что тезис о разделении наук по методу оказался в центре внимания Лаппо-Данилевского говорит об укреплении неокантианской тенденции в эволюции его теоретических взглядов. Но все

же это не означает "окончательного перехода на позиции неокантианства". Чтобы в этом убедиться, обратим внимание на имена двух мыслитетей, которым Лаппо-Данилевский в числе десятков других имен попытался определить историческое место в развитии указанного противостояния, - это Гегель и О.Конт. Казалось бы, исходя из вышеприведенных кратких определений "номотетики" и "идиографии", Конт без сомнений должен быть отнесен к "номотетикам", а Гегель - к "идиографистам". Действительно, в разделе, посвященном истории развития номотетического построения исторического знания, Конт, как основатель социологии, занимает центральное место. Но затем, рассматривая генезис идиографического направления, Лаппо-Данилевский пишет о французском социологе: "Впрочем, и в своем социологическом построении Конт пришел к пониманию исторического процесса как единого эволюционного целого.", - из чего делается вывод: Конта следует отнести к тем, кто с точки зрения позитивизма создавал идиографическое построение. [80,188-189] Аналогичная ситуация и с отношением к Гегелю, о котором Лаппо-Данилевский пишет: "Дальнейшая эволюция идиографического построения стала в некоторую зависимость от философии Гегеля". Если по Гегелю весь исторический процесс есть самореализация Мирового Духа в конкретной действительности, то, по мнению Лаппо-Данилевского, согласно философии истории Гегеля: "... задача исторической науки состоит в изучении действительности, как целого, в котором каждая вещь, являясь моментом одного и того же процесса раскрытия идеи, не есть случайность и может иметь в нем одном этой вещи присущее место..." [80,182] В связи с этим каждый народ представляет из себя индивидуальность, значимую в том смысле, что в ней Мировой Дух раскрывает одну из своих сторон. Народы-индивидуальности становятся частью единого культурного целого, находящейся "не в логическом, а в реальном отношении к целому и тоже имеют свою ценность."[80,183] Очевидно, что уче-

ный стремился подчеркнуть идиографическую направленность философии истории. Но, с другой стороны, он пишет: "Следует заметить, что Гегель ценил в сущности всеобщее (абсолютное) в индивидуальном, а не последнее само по себе взятое", - следовательно, Гегель отвлекал от действительности общее", что соответствовало принципам номотетики. Внимательно исследовав курс лекций, мы обнаружим Гегеля и в ряду "номотетиков".[80,48] Конечно, Лаппо-Данилевский не мог пренебрежительно отнестись к столь заметным фигурам, как О.Конт и Гегель. Поэтому своеобразное место, которое он определил этим мыслителям в своем историческом обзоре - это отнюдь не следствие недоработки, но результат специфического понимания "индивидуального", понятия, являвшегося "стержнем теоретического перевооружения исторической науки в конце Х1Х-начале XX века." [170,21] "Индивидуальное" в понимании Лаппо-Данилевского - явление сложное, определяющее так же не простое отношение к тезису о номотетике и идиографии, которое подробнее будет рассмотрено в следующем параграфе. Сейчас же отметим, что содержание данного понятия здесь подтверждает тезис о "неокантианском позитивизме" как основной тенденции в эволюции методологических взглядов Лаппо-Данилевского. "Нельзя научно формулировать индивидуальное во всей конкретности его содержания, - писал Лаппо-Данилевский, - можно пережить его, но изображение его, научно ценное, не может обойтись без некоторого отвлечения от действительности." [95,97]. Лаппо-Данилевский признает принципиальную невозможность подведения "индивидуального" под какой-либо закон, солидаризуясь с Вин-дельбандом, Риккертом и близким к ним по взглядам теоретизирующим историкам типа Э.Мейера. [115,141] Но он признает и то, что нельзя изобразить "индивидуальное", не пользуясь обобщениями, являющимися уже отвлечениями от конкретной действительности. Кроме того, хотя Лаппо-Данилевский принимает неокантианский тезис, гласящий, что объектом изучения историка

должно быть индивидуальное, "ценное само по себе", тем не менее утверждает, что "индивидуальное" определяется в своем своеобразии лишь благодаря особому отношению к тому "целому", частью которого оно является. Данное положение соответствует позитивистскому подходу к пониманию общества. [120] Наконец, "историческое целое" в представлении Лаппо-Данилевского есть то, под чем можно:"...разуметь два разных понятия: одно я назову систематическим целым, другое - эволюционным. "[95,213] Такое понимание целостности общества и его истории представляет из себя попытку объединения "позитивистского эволюционизма" и "неокантианского статизма" [50,23] Становится очевидным, что основные моменты "неокантианского позитивизма" с достаточной ясностью проявляются в творчестве Лаппо-Данилевского уже в 1906-1907 г.г.

Важным моментом в эволюции взглядов ученого является непосредственное обращение к идеям Зиммеля, которое можно оценить как попытку осмысления стихийного психологизма многих историков, обществоведов и философов того времени. Главный вопрос творчества Зиммеля Лаппо-Данилевский усматривал в том, чтобы: "...выяснить, каким образом наш разум достигает того теоретического построения непосредственно переживаемой нами действительности, которое мы называем историей..." [80,197-198] Собственно непосредственное переживание, как единственный способ постижения исторической действительности, воспринималось благодаря тому, что сформировалось мнение об историческом бытии как об особой "конкретно-данной действительности", являющейся как раз тем "остатком", который не разложим на понятия, т.е. не подвержен рационально-понятийному познанию. О рождении такого рода понимания истории писал еще В.Виндельбанд в одном из своих историко-философских обзоров. [28] В таком случае "непосредственно переживаемую действительность" в принципе нельзя изобразить, скажем в виде исторического труда. Но, поскольку писать историю продолжали, возникал во-

прос: каким образом это происходит? Зиммель отвечает следующим образом: "История - не действительность, а переживание её", - из чего следовало, чтобы выяснить сущность исторических явлений, необходимо выяснить основные принципы процесса переживания "конкретно-данной действительности". Соответственно Зиммель заявляет: "Если бы существовала психология в виде науки о законах, то историческая наука была бы... прикладной психологией...". [54,2] Лаппо-Данилевский использовал впоследствии идею непосредственного переживания, но в целом ответ Зиммеля на вопрос, каким образом непосредственно переживаемая действительность превращается в историю не устраивал его. Поэтому следующими этапами в оформлении всей системы методологии истории явились у него исследование той самой конкретно-данной действительности через призму методов ее постижения и принципов построения картины исторического целого из элементов особым образом воспринятой конкретно-данной действительности. Таким образом, к так называемой теоретической методологии истории в течении 1908-1909 годов добавятся методология исторического источниковедения и методология исторического построения. [79] За исключением методологии исторического построения, основные материалы лекционных курсов 1906-1909 годов были затем отражены в печатных изданиях "Методологии истории" 1910, 1913, 1917, 1923 годов. [77;78;81;107].

Исходя из целей данного параграфа, обозначим лишь наиболее важные для обозрения эволюции теоретических взглядов ученого тезисы этих рукописных и печатных работ. В лекционном курсе по методологии исторического построения Лаппо-Данилевский сделал окончательный вывод относительно положения о "непосредственном переживании действительности": "...переживание действительности есть, конечно, некое познание ее, но с научно-познавательной точки зрения оно не достаточно для понимания ее." [78,3] "Конкретно-данная действительность" все-таки должна аналитически расчле-

няться и лишь затем возможен синтез целостного представления о ней. Таким образом, используя такие понятия философии жизни, как "непосредственное переживание", "конкретно-данная действительность", Лаппо-Данилевский ориентирует их в направлении "неокантианского позитивизма". Это особенно явственно проступает в издании 1910 г., где он опираясь на некоторые положения В.Дильтея, пытается корректировать неокантианскую теорию ценностей, вводя кроме понятия абсолютной ценности, категорию "общепризнанной ценности", которая должна была рассматриваться в той мере, в какой она "действительно признавалась той общественной группой, которую он (т.е. - историк) изучает." [77,241] Неокантианские ценности спускались с трансцендентных высот в социально-психическую реальность, но делалось это не категоричным образом, т.е. путем полного сведения к "психическому", что соответствовало бы господствовавшей тогда в позитивизме традиции. Понятию ценности придавалась определенная двусторонность: с одной стороны признавалась их трансцендентность, с другой же, подчеркивалась опытная их постигаемость через оценку общепризнанности. Такое понимание категории ценности также можно отнести к одному из признаков явления "неокантианского позитивизма". В посмертном издании "Методологии ..." наиболее отчетливо изменения во взглядах ученого проявляются в оценке марксизма. В лекциях 1906-1907 г.г. Лаппо-Данилевский лишь констатирует номотетическую направленность марксизма: "Рассуждения Маркса о том, что способы производства обусловливают социальную жизнь (а так же материальную, духовную и политическую) в причинно-следственном смысле, или установленное им соответствие между производительными силами, экономической структурой и надстройкой...,- имели существенное значение.", - подразумевалась особая роль марксизма "в развитии номотетического построения исторического процесса."[80, 92-93]. Критика же марксизма осуществляется как бы "по ходу" критики всего номотетического направления и сво-

дится в основном к тезису, согласно которому, искусственно элиминируя из исторического процесса отдельные факторы общественной жизни (экономические, политические и т.п.), марксисты строго определяли значение каждого в отдельности, полагая, что "тем самым устанавливают закономерность реально протекающего многосложного исторического процесса." [80,93] Если же они и признают значение "идейных факторов", то делают это из соображений идеологическо-пропагандистского характера, о чем Лаппо-Данилевский писал:"... сами ортодоксальные марксисты признают значение идейных факторов, поскольку они расчитывают на влияние определенной доктрины на общество." [80,93] Приходится признавать, что столь упрощенную критику трудно воспринимать в качестве серьезного анализа. Совершенно очевидно, что марксизм никогда не отрицал самую многосложность исторического процесса, вспомним хотя бы письмо Энгельса Й.Блоху, где писалось:"...имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, и из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая - историческое событие." [178,395] Относительно же искусственного выделения отдельных факторов сам Лаппо-Данилевский утверждал, что нельзя обойтись без "некоторого отвлечения от действительности", поскольку непосредственного переживания недостаточно для научного понимания. Что касается вопроса о возможности формулирования строгих исторических закономерностей, то действительно, здесь категорическая уверенность всегда уязвима для критики, хотя и в данном случае заметим, что и Маркс, и Энгельс дополняли свои рассуждения об исторической закономерности такими понятиями, как "ирония истории", "необходимость, формой проявления которой является случайность". [177, 175; 117,151] Таким образом, диалектичность, заложенная в марксизме как продолжении традиции немецкой классической философии, все же не позволяет обоснованно обвинять это учение в односторонности. В издании 1923 года наблюдается попытка развертыва-

ния более детальной критики марксизма. Хотя сразу оговоримся, что Лаппо-Данилевский был убежденным, но не предубежденным противником этого учения. Например, он был весьма далек от дилетантской озлобленности Л.М.Лопатина, недоумевавшего; "Откуда материализм берет свою силу?", и от Г.Г.Шпета, умудрившегося "похоронить" марксизм в то время, когда популярность его набирала силу.[175,7] Критика здесь развивалась в двух направлениях: противопоставление идей Маркса взглядам Энгельса и выделение противоречий в суждениях Маркса. Лаппо-Данилевский по всей видимости уловил тенденцию превращения марксизма из мощного теоретического обобщения в государственную идеологию, следствием чего было действительно абсурдное требование "слияния" духовного наследия двух человек в нечто совершенно единое и монолитное, - принадлежащее "Марксуэнгельсу". Причем тогда даже такие воинствующие идеологи нового государства, как историк М.Н.Покровский, пусть невольно, но признавали невыполнимость такого требования. Так, критикуя "Методологию истории" 1923 г., Покровский говорил: "Получается нечто совершенно своеобразное, Энгельс оказывается гораздо левее Маркса. Я всегда думал наоборот. (Курсив мой - В.Б.)" [132,191] Идя по этому пути, Лаппо-Данилевский фактически возражал против нового отношения к марксизму, складывающемуся в России. В целом же попытка обнаружения противоречий между "неумолимым материалистом" Энгельсом и "склоняющимся к идеализму" Марксом явно неубедительна, так же, как попытка жестко противопоставить "Маркса-материалиста" "Марксу-идеалисту", что составляет сущность второго критического направления. Ученый замечает, что: "Маркс, пожалуй, допускал возможность рассуждения о человеке в целом, а не только в смысле персонификации экономических категорий или носителя классовых интересов", а также, что Маркс "не отрицал существования идеальных целей в человеческих устремлениях". [79,232-235; 100,78] Подмечено верно,

напрасно по этому поводу иронизировал Покровский. [135,192] Однако Лаппо-Данилевского явно не устраивало то, что марксисты не признавали возможности самостоятельного, независимого от материального бытия, существования мира идей и нравственных ценностей: "Таким образом, - констатирует автор "Методологии", - Маркс приходил к заключению, что социальные идеи, представления законосообразно зависят от социального хозяйствования и реальных изменений, происходящих в нем."[135,233] В этом Лаппо-Данилевский видел непоследовательность и противоречивость Маркса, хотя для нас все же остается неясным, в чем же все-таки тезис о человеке как совокупности общественных отношений противоречит пониманию человека как индивидуальности, обладающей своим особым, духовным бытием. Непонятно так же, почему Лаппо-Данилевский ратуя за то, что нельзя выдавать за реальность аналитически элиминированные "части исторического целого", в то же время обвиняет Маркса в том, что он подчеркивал взаимозависимость духовного и материального бытия человека. В этом отношении критика марксизма Лаппо-Данилевского довольно противоречива и непоследовательна и, в этом смысле, неубедительна. В целом, отсутствие принципиальных отличий в теоретических положениях последних работ Лаппо-Данилевского, за исключением усиления внимания к марксизму, говорит о наступлении своеобразного "постэволюционного" этапа в формировании его концепции методологии истории.

В заключении остановимся на особенностях сформировавшегося у Лаппо-Данилевского понимания предмета методологии истории. Это необходимо, во-первых в виду неопределенности, царившей в исторической науке и социальной философии по данному вопросу в конце Х1Х-начале XX вв. и, вследствие этого, вытекающей из обращения к этой теме возможности более четко определить место А.С.Лаппо-Данилевского в развитии этой отрасли знания. Во-

вторых, фактически из определения предмета методологии истории ученый выводит всю систему разделов своей теории социально-исторического знания. Следовательно, целостное представление об этой системе поможет нам достаточно полно, и в то же время компактно осветить основные положения теории данного ученого.

Лаппо-Данилевский строго отделил методологию истории от методики исторического исследования как набора технических правил, норм и приемов исследования. Еще в лекциях 1906-1907 г.г. у него не было достаточной строгости в дифференциации такого рода, поскольку он пользовался понятием "техническая методология истории" наряду с понятием "теоретической методологии". [80,10-11] Но уже в издании 1910 года он пишет:"...хотя с генетической точки зрения методологические принципы развиваются вместе с техническими приемами исследования; однако, на основании выше сделанных замечаний, легко заключить, что принцип и техническое правило не одно и то же: принцип требует своего обоснования..., техническое правило не обосновывается, а формулируется в виду той утилитарной цели, которая ставится исследователем." [77,17] В то время отнюдь не все специалисты, занимавшиеся методологией истории, приходили к ясному осознанию этого отличия. Так, например, И.М. Бубнов хотя внешне и разделял методику и методологию, тем не менее определял последнюю следующим образом: " Методология истории есть наука о тех приемах, при помощи которых история устанавливает свои истины." [12,2] Не случайно в его "методологии истории" мы встречаем приемы палеографии, хронологии, практического источниковедения [12,50,51,153], в то время как Лаппо-Данилевский такие вопросы затрагивал лишь в специальных работах, посвященных, к примеру, археографии и дипломатике.[83] Успешной дифференциации проблем методологии и методики исторического познания способствовало в первую очередь то, что Лаппо-Данилевский достиг определенного

понимания равноправности философско-гносеологического аспекта как общей теории познания и специально-методологического аспекта в методологии истории. Здесь надо отметить, что в то время неспособность некоторых авторов к гармоничному сочетанию указанных аспектов приводила к разрыву между двумя тенденциями в становлении методологии истории: одна была связана с обобщением специфического методологического опыта историков, другая - с философским осмыслением конкретно-исторических исследований. Именно к ликвидации этого разрыва призывал М.М.Хвостов, когда писал: "Тут призваны работать рука об руку и историки, и философы. Первые должны внести сюда привычку к анализу конкретного исторического материала, сознательный эмпиризм, отличный от прежнего, "инстинктивного"; вторые принесут пользу своею привычкою возвышаться над определенной группой явлений и применять к анализу этих явлений общие теоретико-познавательные принципы." Уже в первых своих лекциях Лаппо-Данилевский определял задачи теоретической методологии следующим образом: "Теоретическая методология истории стремится обосновать историческое познание, т.е. возвести его к основным принципам познания", - но при этом не забывая, что "историческое знание не ими одними обусловлено, она (т.е. методология истории - В.Б.) устанавливает и производные принципы..., которые в комбинации с основными делают возможным изучение данных нашего опыта с исторической точки зрения..."[80,10-11] Эту сферу задач методологии истории Лаппо-Данилевский обозначил как "теорию исторического знания". Она, по мысли исследователя, представляла собой синтез философско-гносеологического и специального теоретико-познавательного аспектов, что обусловило характер проблем, входящих в компетенцию данного раздела: "С какой теоретико-познавательной точки зрения историк изучает данные нашего опыта? Какое значение историк должен придавать принципам причинно-следственности и целесообразности в исторических

построениях? Каков критерий исторической оценки, на основании которого историк производит выбор материала? В каком смысле он пользуется понятиями "эволюция", "прогресс", "регресс" и т.п.?" [77,15] При этом Лаппо-Данилевский сразу же отмечает, что такие вопросы решаются различно и главную разделительную линию во всем многообразии различий в разрешении данных вопросов, находясь по влиянием баденской школы неокантианства, проводит в зависимости от того, с номотетической или идиографической точки рассматривается исторический материал. Поэтому можно сказать, что содержательным стержнем теории исторического знания является исследование взаимоотношений номотетики и идиографии в историческом познании.

Следующий раздел призван решить проблему осуществления перехода от общих теоретико-познавательных принципов, обоснованных в теории исторического знания, к методам исторического исследования. Причем Лаппо-Данилевский не отождествляет последние с "технической методологией", подразумевая под методами исторического исследования собственно "методы исторического мышления" [77,15], здесь эти термины у него взаимозаменяемы. Данный раздел, в свою очередь, делится на два подраздела: "Методологию источниковедения", устанавливающую те принципы, на основании которых "историк, пользуясь известными ему источниками, считает себя вправе утверждать, что интересующий его факт действительно существовал", [77,16] и "методологию исторического построения", формулирующую принципы, на основании коих историк показывает "каким образом произошло то, что действительно существовало" и "построяет историческую действительность", т.е. воссоздает целостную историческую картину. Если позволительно такое сравнение, то в функциональном отношении эти разделы соотносятся между собой, как анализ и синтез в мышлении, приложенном к изучению исторической действительности.

Таким образом, если схематически выразить описанную структуру как содержание предмета методологии истории в понимании Лаппо-Данилевского, то получится следующая картина:

Таблица 1.

Теоретическая методология истории.

1. Теория исторического знания (возведение принципов исторического знания к всеобщим гносеологическим принципам.)

2.Методы исторического исследования.(в качестве методов "исторического мышления")

А. Методология источниковедения (исторический анализ)

В.Методология исторического построения (исторический синтез)

Техническая методология истории (собственно реестр технических правил, норм, приемов исследования)

Исходя из такого представления о задачах и структуре этой области знания, мы и приступим к рассмотрению основ теоретической концепции академика А. С. Лаппо-Данилевского.

1.3. Номотетика и идиография в теории

социально-исторического познания.

Идея разделения процесса познания на номотетическое и идиог-рафическое направления, принадлежащая основателям баденской школы неокантианства оказывается центральной и в теоретических изысканиях А.С.Лаппо-Данилевского. Однако он не считал себя приверженцем только одного из этих направлений: "Соотношение этих теорий, - писал ученый, - можно представить себе различно: они или взаимно исключают друг друга, или находятся в некоторой зависимости друг от друга. Номотетическое построение недостаточно для осуществления задач собственно исторического изучения действительности..., в его основе лежит идиографическое знание, получающее, однако, научный характер, лишь в том случае, если оно пользуется номотетиче-ским знанием..." [79,27-28] Приоритет, казалось бы, отдан идиографическому направлению, но с оговоркой: метод этот теряет научное значение без номоте-тического элемента.

Если же учесть, что для Лаппо-Данилевского методология науки должна: "... придать единство нашему научному построению и выработать систему научных понятий...", - а методология истории ставит те же задачи, то приходится признать, что оговорка весьма существенна. Для Риккерта же история, как наука о культуре, в отличие от наук о природе, была исключительно связана с идиографическим методом. Он упоминал о возможности номотетических обобщений историками, но делал это в столь своеобразной форме, что ставилась под сомнение их необходимость:" Историки, - писал Риккерт,- скажут об общем

вместе с Гете:" мы пользуемся им, но мы не любим его", - и далее, - Кто вообще говорит об истории, тот думает всегда о единичном индивидуальном течении вещей..." [149,91,96] Данное различие коренится в разном содержании, вкладываемом этими учеными в само понятие познания, откуда вытекает и различие в смысле разделения познания на указанные направления. Вот как понимал это разделение Лаппо-Данилевский:"...одну и ту же вещь можно изучать с двух различных точек зрения: или поскольку в ней есть нечто общее с другими вещами, или поскольку она представляется нам частью некоего целого и в таком смысле единственной в своем роде и индивидуальной. В первом случае мы изучаем вещь с номотетической точки зрения, во втором, - с идиографической." [77,64] Если для Риккерта номотетический и идиографический методы являлись лишь способами упорядочения представлений в сознании познающего субъекта, а существование объективной реальности в качестве объектного полюса в процессе познания он отрицал, то уже в приведенном определении Лап-по-Данилевского мы можем отчетливо выделить объект изучения - "вещь": " Я допускаю действительное существование независимо от моего сознания объективного мира... Я допускаю, что между мною, как субъектом, испытывающим восприятия, и внешним миром, как миром-объектом, реально существующим, есть соответствие..." [96,2] Можно сказать, что Лаппо-Данилевский оказался менее последовательным в своем субъективном идеализме, чем его заочные учителя баденской школы неокантианства. Данное различие отразилось и на особенностях постановки вопроса о специфике исторического познания. Если для Риккерта само разделение познания на идиографическое и номотетическое направления являлось решением этого вопроса, то главная теоретическая задача Лаппо-Данилевского формулировалась так: "...выяснить, какие принципы и под каким условием имеют значение для научного познания, в частности исторического.", - путем исследования в равной мере обоих направлений.

"Приверженцы номотетического направления обыкновенно пользуются принципом причинно-следственности и принципом единообразия психофизической природы человека, в силу которых и утверждают, что установленная ими причинно-следственная зависимость между А и Б повторяется в действительности. Понятия о причинно-следственном отношении и о повторении АБ в действительности еще слишком мало дают историку: он интересуется зависимостью между элементами групп или серий, в пределах которых он усматривает законосообразный порядок отношений или изменений: в таких случаях он сверх того пользуется понятиями "консенсуса" и "эволюции". [77, 114] Конечно, в направлении, "стремящемся к законам", на первом месте по степени важности Лаппо-Данилевский ставит принцип причинно-следственности. Однако, он убежден, что жесткая причинно-следственная связь, каковая наблюдается между явлениями природы, не применима к истории: "Дело обстояло бы вполне благополучно, если бы под механические законы естествознания можно было бы подвести и исторические факты...", - но в таком случае история превращается в "механику социальной жизни". [77,114] Данный тезис ученый обосновывает при помощи весьма распространенной аргументации: история изучает человеческие отношения и причины любых явлений в этой сфере коренятся не во внешних по отношению к человеку условиях, а в самом человеческом сознании, главном, что определяет человека. Сознание же необъяснимо законами "механики, энергетики или экономического материализма." [77,118] Отсюда делается вывод о качественном различии причинно-следственности и истории. Различие состоит в том, что в истории причинно-следственность наполнена содержанием "психического свойства", главным признаком которого является состояние, обозначаемое как "внутренний детерменизм". Сущность последнего заключается в том, что:" Человек может сам определять свои действия; каждый может подчинить их известным требованиям и нормам..." [77,121] С такой точ-

ки зрения причины в истории превращаются в мотивы, а следствия в человеческие действия и поступки. Формула же главной предпосылки образования законов преобразуется в следующем виде: тождественные мотивы должны порождать, при одних и тех же условиях, одни и те же поступки. Но Лаппо-Данилевский отмечает, что в современной ему науке понятие мотива еще не является достаточно установленным, очень часто отождествляется с понятием о цели. Таким образом историк или социолог имеют дело не с отвлеченно взятым мотивом и соответствующим действием, а с целыми рядами мотивов. Отсюда выводится одна из главных задач историков-номотетиков: выявление причинно-следственных связей в исторической действительности и фиксирование их повторяемости с целью формулирования законов. Причем под причинно-следственными связями подразумевается соотношение между рядами мотивов и действиями целых социальных групп, где "субъект мотивации - данная коллективность, обладающая общей волей, а ее действия - ряд исторических фактов." [77,124] Неустановленность же понятия мотива, а так же тот факт, что количество мотивов бесконечно, приводит к тому, что все усилия историков но-мотетического направления в деле фиксирования устойчивой повторяемости явлений в исторической действительности имеют лишь весьма относительные успехи.

Следует упомянуть об отношении самих "историков-номотетиков",- если следовать терминологии ученого, - к такой интерпретации понимания ими сущности принципа причинно-следственности в истории. Так, позитивистски настроенный историк Р.Ю.Виппер не отрицал, что по своему происхождению понятие причинной связи в истории телеологично и непосредственно связано с понятием о волевом факторе. Он писал по этому поводу: "Так же, как в телеологическом объяснении истории, и в каузальном, мы прежде всего опять-таки встречаемся с вариациями понятий о воле, скрытом замысле, который осущест-

вляется в делах, в следствиях." [30,166] Основную тенденцию развития исторической науки Виппер видел в ослаблении телеологичности категории причинности, представляя этапы этого процесса в следующем виде: от сито личностной мотивации к использованию понятия "коллективной воли", т.е. к "фиктивному обезличиванию" причины, и, далее, к фактически полному избеганию использования категории причины в историческом познании и замене ее понятием "условиий". Но, в отличие от Огюста Конта, что в век положительной науки об обществе выявится бессмысленность вопроса о причинах в телеологическом смысле, Виппер все же признается в том, что "мы все же не ушли от категории причины", а в замене ее условиями видит тот недостаток, вследствие которого почти неизбежно "за отнятием условий возникновения" при анализе исторического явления, исчезает само явление. [30,204] Таким образом, с точки зрения Виппера, понимание Лаппо-Данилевским причинно-следственности на-

II с ц ^ о

ходилось на архаической второй стадии развития этой категории в историческом познании. С другой стороны, Лаппо-Данилевский отметил, что и истори-ки-номотетики не ушли от телеологичности в построении причинно-следственных конструкций, что вынужден был признать Виппер. Отсюда Лап-по-Данилевский делал вывод, что телеологичность в историческом познании неизбежна, поэтому необходимо не избегать и маскировать ее, а попытаться "научно обустроить" при помощи психологии. Такое же отношение к телеологии мы увидим и при анализе принципа "эволюции" и "эволюционного целого".

Для установления закономерности необходимо наличие тождественных условий, при которых та или иная причинная связь повторяется. В соответствии с этим требованием, следующий номотетический принцип, выделенный ученым - это "принцип единообразия психофизической природы человека". Данный принцип не был удостоен подробного рассмотрения. В основном Лаппо-Данилевский пытался обратить внимание на его относительность. Критика

опиралась на следующие аргументы. Во-первых, установление этого принципа возможно только на анализе фактов прошлого. Но весь смысл его формулирования заключается в создании некоей базовой закономерности для дальнейшего выведения законов истории. Закон же в истинном смысле этого понятия, должен простирать свое действие не только не прошлое, но и на будущее, а для того, чтобы из прошедшего делать категорические выводы о будущем, необходимо уже заранее имеет уверенность в существовании указанной базовой закономерности, в данном случае положения о единообразии психофизической природы человека. Истина выводится из самой себя, что говорит о бездоказательности указанного тезиса. В качестве элементарного примера Лаппо-Данилевский приводит Макиавелли, который, принимая как данное, утверждение о том, что :"одни и те же желания и страсти царствовали и царствуют при всякого рода правлениях и народах", был уверен в возможности для тех, кто изучает прошлое, "легко предсказывать и то, что будущее принесет каждому государству." [77,70] Безусловно, вопрос о прогностической функции исторической науки был и остается неразрешенным, поэтому, выражая здесь свое сомнение, Лаппо-Данилевский ничем не рисковал. Но вызывает возражение сам его способ критики через апелляцию к понятию "будущего". Действительно, несмотря на возможность бесконечное количество раз повторять определенные факты действительности в экспериментальных условиях, все же можно сказать, что и в естествознании невозможно использовать "факты будущего" для конструирования закономерностей. Почему же тогда мы не встречаем никаких сомнений в "чистоте" естественнонаучных законов?

Во-вторых, в основе такого принципа, по мнению ученого, должно лежать "постоянство известных объективно-данных и наследственно-передаваемых общих признаков", - но, - сознательные акты не передаются по наследству, следовательно, и здесь указанный принцип выглядит неубедитель-

но. Этот момент в критической аргументации Лаппо-Данилевского в очередной раз показывает, что история для него - это в первую очередь история идей. Поэтому собственно биологические моменты единообразия человеческой природы его мало интересуют. Здесь мы видим сходство с точкой зрения Коллин-гвуда, который утверждал :"...в той мере, в какой поведение человека определяется тем, что может быть названо его животной натурой..., оно не исторично... Он (т.е. историк - В.Б.) интересуется социальными обычаями, которые он (т.е. человек - В.Б.) создает своей мыслью...",- и далее, - "В сущности историк занят только мыслями..." [72,206,207] В этом отношении и Лаппо-Данилевский готов признать наличие определенного постоянства передаваемых человечеством общих признаков, как результат социального опыта:"...в настоящее время наряду с наследственностью в органическом смысле ставят подражание, воспитание и т.п.", - пишет ученый, делая в дальнейшем вывод, несколько неожиданный по отношению к предыдущей критике:"...каковы бы ни были эти факторы, они обусловливают длительное единообразие психических свойств человеческой природы, а значит, и повторяемость человеческих действий." [77,126-127] Наличие во взглядах ученого критического настроя по отношению к указанному "номотетическому принципу" и, в то же время, готовность его признать возможность фиксации повторяемости в истории, показывают, что в теории Лаппо-Данилевского постоянно уживались противоборствующие начала: позитивистское и "критически-философское", синтезируемые им в своеобразную систему взглядов на историческое знание, которую мы обозначили в предыдущей главе как "неокантианский позитивизм".

Этих принципов, как считал исследователь, недостаточно для создания исторических построений в номотетическом плане, поэтому он выделяет еще два: "консенсуса" и "эволюции". Современный исследователь Л.Н.Хмылев утверждает, что понимание Лаппо-Данилевским принципа "консенсуса" очень

напоминает современный системный подход к изучению исторического процесса и содержит положительные в научном отношении моменты. [170,90] Лаппо-Данилевский оценил огромное историческое значение этих понятий для развития истории и социологии, указав на роль О.Конта и представителей органической школы социологии в их формировании и внедрении в обществоведение. Он совершенно верно увидел связь между следованием принципу консенсуса и становлением таких категорий, как "социальная система", и "система культуры". Понимая значение этих принципов, Лаппо-Данилевский не отрицал их, но пытался построить их критический анализ таким образом, чтобы

11 II Ч/ ЧУ

приноровить эти номотетические элементы к достижению своей главной цели - "установлению исторического значения индивидуального". [77,27-28] В этом смысле он критиковал использование этих принципов "в элементарном, механическом смысле", "...понятие о консенсусе в элементарном, механическом его значении, - писал Лаппо-Данилевский, - сводится к понятию о системе, все элементы которой находятся во взаимной зависимости друг от друга: с изменением одного из ее элементов, происходит изменение и во всей системе." Однако, по его убеждению, такого понимания принципа для его применения в истории и обществоведении недостаточно. Во-первых, Лаппо-Данилевского неустраивает то, что современные ему исследователи нередко забывают о контов-ском же принципе целостности системы общества, подменяя его простым фиксированием взаимозависимости между отдельными ее элементами. Во-вторых, такое невнимание к "целому" приводит, по его мнению, к тому, что историки и социологи, используя принцип консенсуса, формулируют специфические понятия, забывая при этом определить их целостно-качественную содержательную основу. В первую очередь он имел здесь в виду понятие "культура". По этому вопросу Лаппо-Данилевский писал:"...понятие консенсуса получает широкое применение для построения понятия о системе культуры, части которой нахо-

дятся во взаимозависимости...: но последнее нуждается еще в одном принципе: лишь возводя его к понятию о единстве сознания данной социальной группы, т.е. к самосознанию, можно придавать ему значение для построения системы культуры." Как видим, специфическим принципом, дополняющим принцип консенсуса в области истории и социологии должен стать, по идее Лаппо-Данилевского, кантовский принцип единства сознания субъекта, преобразованный в понятие о самосознании социальной группы. Этот же принцип в его телеологической оболочке, ученый использует и для корректировки номотети-ческого понимания категории эволюции. Лаппо-Данилевский также останавливается на критике упрощенного использования понятия эволюции в истории:"... они (т.е. номотетики - В.Б.) останавливаются на понятии лишь на понятии об эволюционном процессе: ...они вообще называют эволюцией непрерывный ряд изменений, связанных в причинно-следственном смысле, поскольку каждое последующее зависит от предшествующего, и совершающихся в определенном направлении." [77,131] Согласно же мнению Лаппо-Данилевского, понятие об исторической эволюции гораздо сложнее, поскольку должно быть "наполнено содержанием психического свойства". "Историк изучает историческую эволюцию с психогенетической, а не с биологической точки зрения",- писал он. [77,133] Во-первых, в рамках такого подхода, историк должен "субъективировать" любое изучаемое им социальное образование или, используя терминологию A.C. Лаппо-Данилевского, постоянно предполагать "действительное существование одушевления" этого образования. Во-вторых, исходя из принципа единства сознания субъекта, историк должен выяснить содержание данной этому субъекту цели, а любые действия и продукты культуры, произведенные им, встраивать в эволюционный ряд, имеющий идеальное завершение в виде указанной цели. Такой телеологический психологизм в понимании исторической эволюции противопоставлялся грубому перенесению био-

логического и механического содержания этого понятия в историю и социологию, имевшему место в работах Г.Спенсера и О.Конта, в России к таковым относился Н.Я.Данилевский, писавший о том, что:" Ход развития культурно-исторических типов ... уподобляется тем многолетним растениям, у которых период роста неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения - относительно короток и истощает навсегда их жизненную силу." [47,92] Корректировка указанных принципов производилась Лаппо-Данилевским для достижения иных целей, нежели у "номотетиков". Принцип эволюции преобразовывался в идею эволюционного целого, принцип консенсуса - в идею "коэкзистенциального целого". Сами эти обозначения говорят о том, что целью Лаппо-Данилевского было построение индивидуального исторического целого, в то время, как историки-социологи номотетического направления использовали их для создания системы законов, следовательно их не могло интересовать целое, само по себе взятое.

Коль скоро речь зашла об исторических законах, необходимо проанализировать отношение к этому вопросу Лаппо-Данилевского. Идеальным номологическим обобщением, как писал ученый, "следовало бы признать исторические законы, если бы таковые были открыты." [77,136] Принципиальную возможность открытия исторических законов Лаппо-Данилевский не отрицал, но связывал ее с переработкой психологических закономерностей, отмечая, что во всех предыдущих попытках неизменно наблюдалось пере-несение психологических законов на почву истории. Так было, например, при анализе закона исторических производных В.Вундта, который, как считал Лаппо-Данилевский, просто видоизменил психологический закон творческого синтеза. [77,136-137] На наш взгляд, в суждениях Лаппо-Данилевского относительно проблемы исторических законов имеется некоторая логическая незавершенность. Он отмечает, что во всех известных ему формулировках исторических законов, "сторон-

ники номотетической точки зрения делают ударение на слове "закон" в своих эмпирических обобщениях,но забывают, что вывод, добытый на основании прошлых наблюдений, не имеет характера всеобщности и необходимости..." [77,154] Это исследователь объясняет тем, что историку доступен лишь один из двух типов причинно-следственной связи - "фактически-необходимая связь", которая, в отличие от логически необходимой, "лишь указывает на некоторую вероятность той же последовательности в будущем". [77,166-168] Благодаря этой, на наш взгляд, верной посылке, некоторые современные специалисты готовы даже признать, что Лаппо-Данилевский близко подходит к пониманию специфики исторического закона, и связанные с именем этого ученого неокантианский протест против позитивистского понимания законов как общеисторических формул "принципиально не противоречит признанию специфических исторических законов, как законов-тенденций." [142,79;170,98-99] Действительно,казалось бы один шаг остается сделать до вывода о том, что специфика исторического закона как раз и заключается в том, что он не должен обладать всеохватывающей степенью всеобщности и необходимости во времени и пространстве. Позднее этот вывод все же был сделан. Так, согласно мнению современного исследователя Э.Н.Лооне, историография включает в себя так называемую "предпосылку качественного различия, т.е. утверждение, что в течение различных отрезков времени законы общественной жизни изменяются, качественно отличаясь друг от друга и, таким образом, в историческое знание входят только формулировки законов, годные для применения к определенным периодам существования общества, с учетом также и пространственной локализации.^ 12,127] Однако Лаппо-Данилевский такого вывода не делает, несмотря на то, что весьма критически отзывается о всевозможных "законах повторения эволюционного ряда, когда рассуждают, например, о "вечном", чередовании органического и критического периодов в истории разных народов

(Сен-Симон), о повторяющемся в истории всех народов прохождении теологической, метафизической и позитивной стадии развития (О.Конт)." [77,151-152] В этот же ряд можно отнести и Н.Я.Данилевского с О.Шпенглером, с их единообразной схемой развития для всех культурно-исторических типов. Думается,столь же критически Лаппо-Данилевский отнесся бы и к идеям А.Тойнби, применявшего одну схему генезиса, роста, надлома и разложения цивилизаций, разделенных тысячелетиями. В окончательном резюме ученого говорится о том, что все, имеющие место на сегодняшний день номологические обобщения, являются гадательными эмпирическими, либо типологическими обобщениями. О реальности существования каких-либо специфических исторических законов не говорится ни слова. Причиной тому, на наш взгляд, послужил тот факт, что Лаппо-Данилевский не смог выйти за рамки позитивистского содержания категории "закона". Для него не существовало альтернативных вариантов постижения данной категории. Не случайно в качестве доказательства неправомерности применения понятия "закон" в различных исторических обобщениях Лаппо-Данилевский приводит определение позитивиста Дж.Ст.Милля, где закон покоится на трех основаниях: повторяемость, всеобщность, необходимость. [77,153]

Что касается так называемых типологических обобщений, то вне зависимости от того, являлись ли они целью построений историков, или же были лишь "побочными" продуктами неудавшихся номологических обобщений, их также должно рассматривать как весьма немаловажный элемент номотетики в концепции Лаппо-Данилевского. Как раз именно типологические обобщения ученый признавал наиболее существенным результатом изысканий историко-номотетиков, что, кстати, усиливает впечатление близости его к современному пониманию специфики исторического закона, так как в логическом отношении "тип" был поставлен им "как бы на среднее место между законом и единичным

случае, он не достигает степени всеобщности закона и даже полноты эмпирического обобщения, ибо допускает уклонения, но и не низводится до индивидуальности." [77,155] По значению и месту, которое Лаппо-Данилевский отводил типологическим обобщениям, его концепция весьма тесно сближается с теорией идеальных типов Макса Вебера. Среди вебероведов достаточно распространенным является мнение, выраженное немецким социологом Г.Фрайером, который писал об идеальных типах:" Понятие идеального типа смягчает противоположность индивидуализирующего и генерализирующего способов мышления, поскольку он, с одной стороны, выделяет в индивидуальном характерное, а с другой - на пути генерализации доходит только до типического, а не до всеобщности закона." [38,50] Но в веберовском понимании идеального типа имеется существенное противоречие: это противоречие между утверждениями о том, что идеальные типы есть чисто мыслительные конструкции, совершенно недействительные в онтологическом плане и обладающие тем большей эвристической ценностью, чем далее они отстоят от действительности и о том, что они являются плодом "мыслительного усиления", выделения отдельных элементов действительности, т.е. все-таки имеют к последней прямое отношение. Лаппо-Данилевскому удалось избежать этого противоречия благодаря разработке наглядного, в логическом плане почти остенсивного определения "типа". Рассмотрим это определение. Допустим, что мы рассматриваем несколько явлений, каждое из которых обладает группой признаков и все эти группы схожи между собой в одних признаках и различны в других. Представим эти явления в следующем виде:

abed abed

abed

abed abed

Если "а" обозначает реальную особенность явления, то "А" будет обозначать понятие об этой особенности. В таком случае все рассматриваемые явления можно обозначить символом "ABCD", пренебрегая при этом разницей между "а" и "а". Если прямого соответствия обобщающему символу "ABCD" в реальности в виде "abed" нет, то это - идеальный тип, соответственно, если такое соответствие существует, то это репрезентативный тип. Таким образом, при помощи использования понятия репрезентативного типа Лаппо-Данилевский ликвидировал веберовское противоречие, в основе которого лежало жесткое противопоставление "реального" и "идеального". Следует заметить, что идеальный тип в понимании Лаппо-Данилевского, идеален только как комбинация, "творческий синтез", в то время, как отдельные признаки этой комбинации все же берутся из реальности. Здесь несомненно сказалось то различие в понимании в процесса познания, на которое мы обратили внимание, сравнивая Лаппо-Данилевского с Риккертом. Необходимость в типизации усиливается, когда различия между системами свойств текучи, и представляют множество переходных ступеней, когда ни одна из групп не выделяется достаточно резкими особенностями, чтобы о ней можно было говорить, не затрагивая другой. Именно этим, по мнению Лаппо-Данилевского отличается историческая реальность как объект познания, отчего фактически все крупные обобщения в исторических исследованиях являются типологическими.

Как пример использования типологических обобщений Лаппо-Данилевский называет такие понятия, как "Восток", "Средние века", "Новое время", и т.п. Л.Н.Хмылев отмечает, что Лаппо-Данилевский разделяет типологические обобщения на два больших разряда: "психические типы" и "культурные типы". [170,112] Судя по критическому выпаду Лаппо-Данилевского против неправомерного, по его мнению, смешивания национального и культурного типов в содержании сформулированного Н.Я.Лаппо-Данилевским понятия культурно-

исторического типа, [47] можно, казалось бы, утверждать о достаточно жестком проведении этого разграничения. Рассмотрим, так ли это было на самом деле и какое значение этому разделению уделял ученый. По поводу идеи Н.Я.Данилевского он писал: "Некоторые ученые смешивали понятие о национальном типе с понятием о культурном типе и придавали известным народностям значение постоянных культурно-исторических типов. Не говоря уж о том, что естественно-научную предпосылку этой теории нельзя назвать правильной, такое построение противоречит... историческим фактам: ведь один и тот же народ в разные периоды своего развития может принадлежать к разным культурным типам;... и разные слои одного и того же общества могут оказаться у разных культурных типов..." [77,146] Согласно Лаппо-Данилевскому - это типологические обобщения разных порядков. Под разряд "психических типов" попадают те из них, кои касаются единообразия психических свойств ("факторов") представителей социальных общностей различных уровней организации во времени: национальные, сословные классовые и т.п. типы. Под разряд же "культурных" попадают типологические обобщения, касающиеся стадиального уровня развития сознания общества в данное время, в определенном пространственном ареале, интернациональные и интерсословные по своему характеру. С этой точки зрения можно рассуждать, скажем, о таком типологическом обобщении, как "постиндустриальное общество", которое включает в себя в большей степени одни государства, которые определяют пространственный ареал данного обобщения, и, в меньшей степени, другие страны, как к примеру, Россия, которую можно отнести к указанному обобщению лишь в лице одной социальной группы - ведущей части научной интеллигенции. Можно предположить, что через определенное время Россию возможно будет включить в рамки этого обобщения полностью, но к этому времени его первоначальный пространственный ареал изменится и ограничится, скажем, Россией и странами т.н. "третьего ми-

ра", в то время, как страны, составившие реальную первоначальную основу для формулирования такой комбинации признаков, как "постиндустриальное общество" будут подходит по своим новым признакам лишь под какое-нибудь иное типологическое обобщение. Данный "пример-фантазию" мы привели для того, чтобы яснее показать, в каком смысле понятие "культурного типа" было для Лаппо-Данилевского вневременным, в отличие от "национального" или "психического" типа. Однако разведение на разнопорядковые уровни этих видов типологических обобщений было проведено в основном не для того, чтобы просто строго отграничить одно от другого. Нельзя упускать из внимания тот факт, что в процессе выяснения исторического значения того или иного "культурного продукта" Лаппо-Данилевский не забывал о необходимости учета тесного переплетения указанных видов обобщения:" Нельзя принимать во внимание только один из типов - или племенной или культурный для объяснения... данного продукта культуры: оба, конечно, оказывают влияние на данный продукт; с такой точки зрения изучаемый писатель, например, рассматривается как продукт не только данной национальности, но и культуры..." [77,149]

Можно сказать, что Лаппо-Данилевский стремился показать, насколько относительны типологические обобщения, когда, смотря по задачам исследования, можно варьировать объем любого типа, например, под тип "феодальные отношения" можно подводить множество народов на определенной стадии их развития. Но при рассмотрении типа "феодальное государство" объем, по мнению ученого, должен ограничиваться лишь германо-романскими народами. Эта относительность позволяет осуществлять в процессе исторического построения довольно свободный переход с одного порядкового уровня типологических обобщений на другой в зависимости от субъективных исследовательских задач историка. Заметим, что Н.Я.Данилевский подвергся критике и за то, что придавал своим культурно-историческим типам он-

тологический статус. Исторический материал он пытался объяснить исходя из выведенных им на основе этой действительности закономерностей, но, поскольку действительность эта была мнимой, его исследование, по убеждению Лаппо-Данилевского, предопределенно было обречено на ложные результаты. Таким образом, несмотря на то, что этот ученый видел явную и необходимую связь между типологическим обобщением как идеальной конструкцией и действительностью, он все же считал эти конструкции предназначенными не для объяснения материала, а только лишь для его систематизации. [77,159]

В целом номологические и типологические обобщения как результаты номотетического построения истории признавались Лаппо-Данилевским не удовлетворяющими в полной мере требованиям исторической реконструкции: первые вследствие своей логической некорректности (с позитивистской точки зрения), вторые - в виду специфики своего целевого назначения. Значение все названные принципы приобретают лишь будучи приспособленными к идио-графическому, индивидуализирующему методу познания.

"В противоположность номотетическому построению, которое все более отдаляет нас от действительности, идиографическое построение стремится возможно более приблизиться к ней: оно изучает объекты как таковые; тогда как во всяком номотетическом построении ученый отвлекает от объекта черты, общие ему с другими объектами и, значит не имеет в виду изучать его в индивидуальности, а пользуется им лишь в качестве материала, пригодного для обобщения. Следовательно, идиографическая точка зрения тем и отличается..., что ученый интересуется индивидуальным целым... или... составными частями действительности не как познавательными средствами, а в качестве объекта познания." [77,224] Вычленим основные моменты установочной концепции "идиографического построения". Во-первых, объектом изучения здесь, как и в номотетическом направлении, является действительность, но не как позна-

вательное средство, а "сама по себе". Отсюда следует, что если в номотетиче-ском направлении предметом является общее, выступающее в виде уже рассмотренных разновидностей обобщений, для формулирования которых явления действительности предстают перед исследователем в качестве "экземпляров", подводимых под определение закона или обобщающее понятие, то в идиогра-фии таким предметом является особенное, выступающее в виде описания действительности в ее индивидуальном своеобразии. Однако Лаппо-Данилевский был далек от убеждения, что изучение индивидуального в истории есть бесконечное описание единичных и неповторимых фактов, не требующее теоретического обоснования. В этом отношении он был согласен с М.Вебером, писавшим о том, "насколько далеко от истины распространенное наивное представление, будто история является "простым" описанием преднайденной действительности или только простым изложением фактов". [26,436] Сложности, возникающие перед историком, поставившим задачу реконструировать историческую действительность в ее индивидуальном своеобразии, собственно и явились причиной попытки теоретического обоснования особых познавательных принципов идио-графического метода, что, по мнению Лаппо-Данилевского, должно было стать залогом его научности. Отличительные особенности этих принципов, на наш взгляд, следует рассматривать в свете понимания Лаппо-Данилевским категории "индивидуального".

Конечно, в первом приближении, содержание категории составляет единичное и неповторимое, противопоставленное множественному и повторяющемуся. Лаппо-Данилевский естественно указывает на эту часть содержания категории. Но возникает опасность, заключающаяся в том, что исследователь, в частности историк, на этом и остановится в своем понимании индивидуального. Тогда возникают суждения, подобные данному определению известного немец-кого историка Эдуарда Мейера: "Предметом истории всегда явля-

ется исследование и изображение частных, единичных фактов - того, что всего удобнее обозначить термином: "индивидуальное". [115,51] Категория индивидуального не исчерпывается только этим, что Лаппо-Данилевский осознает, когда утверждает: "понятие об индивидуальном шире понятия об индивидуальности", подразумевая под этими словами мысль, согласно которой любое единичное явление, "индивидуальность", может быть особенным не только "само по себе", но и как незаменимая часть более обширного целого. [77,232] С другой стороны, эта незаменимая часть некоего целого сама должна быть рассмотрена как целое, ибо в противном случае произойдет "отвлечение от объекта отдельных черт", в чем как раз "грешны" номотетики, поскольку это не позволяет изучить действительность "во всей ее конкретности". В понимании Лаппо-Данилевского категории индивидуального явно доминируют идеи незаменимости, как отношения части к целому и целостности, как условия отражения индивидуального. По всей видимости это обусловлено тем, что в сущности изобразить единичное явление "само по себе" фактически невозможно, поскольку сам процесс этого изображения является проецированием действительности в идеальное, которое не может быть произведено без опоры на некие опосредствующие звенья, как-то; аналогии, ассоциации, методологические принципы наконец, использование коих уже означает обращение к целому ряду других явлений. Кроме того, вопрос о возможности изображения единичного "самого по себе" трансформируется в проблему критерия выбора этого единичного, так как показать действительность во всем ее бесконечном разнообразии невозможно. Выбор же, произведенный на основании любого критерия, даже если признать внеопытное происхождение последнего, уже означает, что изучаемое явление берется не "само по себе", но в соотношении с другими. Сам Лаппо-Данилевский не вдавался в вязь подобных рассуждений, хотя отношение к этому вопросу все же высказал, заявив, что "отдельно взятый индивидуум есть абстрак-

ция. То же самое можно сказать и про событие, и оно представляется нам в полноте его реальности лишь если вставить его в действительность, частью которой оно является." [77,278]

Вопрос о критериях выбора тесно связан с проблемой выделения факторов исторической значимости изучаемого явления. Важнейшим принципом, на основе которого осуществляется это выделение и, соответственно, главным принципом идиографического построения истории, Лаппо-Данилевский называет принцип отнесения к ценности. В обосновании необходимости обоснования ценности он шел вслед за немецкими неокантианцами. Поскольку "действительность слишком разнородна для того, чтобы можно было изобразить ее во всей полноте ее индивидуальных черт", историк, как уже отмечалось, нуждается в определенном критерии выбора, но данный критерий должен обладать качеством общезначимости, ибо в противном случае "историческое построение, произведенное на основании такого критерия, не будет принято всеми" [77,233] , - т.е. не будет воспринято и понято. Фактически же признание всеобщего значения факта идентифицируется Лаппо-Данилевским с" признанием его ценности". Понятие "ценность" ученый охарактеризовал как "то значение,которое сознание вообще приписывает данному переживанию", - где под "сознанием вообще" подразумевается нечто, близкое к понятию "общественного сознания". Кроме общезначимости данный критерий должен к тому же обладать таким свойством, которое позволяло бы при его использовании не разрушать индивидуальность и целостность изучаемого явления, что по мнению Лаппо-Данилевского (вслед за Риккертом) происходит, когда в качестве такого критерия выступает общее понятие или закон. Поэтому Лаппо-Данилевский охарактеризовал аксиологическое суждение не как субсуммирование под какое-то общее понятие, например, "государство", "религия" и т.д., а как определенное отношение историка к объекту, взятому в его конкретности:

"Историк лишь относит к ценности индивидуальные объекты для выяснения того, какое значение приписать им в силу именно их индивидуальности... С такой точки зрения следует различать подведение под общее понятие или под закон... от подведения под общую ценность... Оно служит для того, чтобы построить его (т.е. объекта - В.Б.) индивидуальность, т.е. ту именно комбинацию особенностей, которая и получает ценность." [77,240] Как и Риккерт, Лаппо-Данилевский через явление отнесения к ценности проводит идею о том, что "История, подобно естествознанию, подводит особое под общее, - но, - Не общий естественный закон, для которого все особое есть лишь один частный слу-

о »I 1 |«

чаи наряду со множеством других, а культурная ценность есть общее истории. Культурная ценность необходимо связана с единичным и индивидуальным, в котором она развивается." [144,141] Отметим, что в аксиологической части теории исторического познания Лаппо-Данилевский отнюдь не является простым дублером Риккерта, что связано с определенным логическим несовершенством самой теории ценностей. Как отмечал советский исследователь С.П.Рамазанов, некоторые его попытки усовершенствовать неокантианскую теорию ценностей оказались плодотворными. [141,140] Во-первых, Лаппо-Данилевский более адекватно отразил место ценностного подхода в системе методов научного исследования. Он считал, что момент отнесения к ценности имеет место как в истории, так и в естествознании. Но специфика целей исторического познания и его объекта (человек изучает человеческое общество как совокупность субъектов, способных ("опознавать ценности") определяют большую роль ценностного подхода в историческом исследовании. Если в естествознании момент отнесения к ценности применяется лишь к конечной цели исследовательского процесса, "а не к объектам изучения и не получает значения критерия для выбора материала, то в истории к ценности относится не знание

существования данной ценности в сознании людей). Соответственно, отнесение исторических фактов к по-разному обоснованной ценности приводит к различным по содержанию историческим построениям, ведь совершенно очевидно, что, к примеру, такая историческая индивидуальность, к&к фашистская Германия 30-40-х годов XX века, займет различное положение во всемирно-исторических конструкциях, созданных при помощи отнесения к ценности "Государство", обоснованной, скажем, Платоном и Поппером (с точки зрения Риккерта такое сравнение должно быть уместным, поскольку ценности есть вневременные сущности.). [134] С позиции Риккерта данное возражение казалось бы можно пресечь замечанием о том, что мы "скатываемся" к практической оценке, в то время, как он отличал ее от "теоретического отнесения к ценности". "Историк не может решить, принесла ли французская революция пользу Франции или Европе или повредила им. Но ни один историк не будет сомневаться в том, что собранные под этим именем события были значительны для культурного развития Франции и Европы... Оценивать - значит высказывать похвалу или порицание. Относить к ценности - ни то, ни другое.", - писал Рик-керт. [144,131] Однако, возможно ли вообще изгнать оценочные суждения из исторической практики? Не потому ли мы "скатываемся" к практической оценке, что органично присуща историческому познанию? Действительно, возьмем такую фразу Риккерта:"... исторически важным и значительным считается не только то, что способствует, но даже и то, что мешает реализированию культурных благ." [144,131] Да, по Риккерту, историки выбирает те факты, которые важны по отношению к той или иной ценности, но степень этой важности он всегда определяет в каком-то оценочном смысле, иначе невозможно, что мы видим в процитированной фразе, где понятие "важность" соотносится со словами "способствует" и "мешает". Другое дело, что оценочные суждения могут быть гораздо тоньше и сложнее, нежели однозначно положительными или от-

рицательными, могут варьироваться в зависимости от ценности, к которой относятся факты. Таким образом, выдвигаемое Риккертом требование к историкам отрешиться от каких-либо оценок и только относить факты к уже обоснованным философами ценностям, ставит историков в положение бездумных эмпириков-описателей. Видимо все же сознавая невыполнимость этого требования Риккерт оговаривался: "Конечно, никто не запрещает историку производить оценку исследуемых им явлений...". [144,130] Однако, оценивая факт историк соотносит его не просто с формальным понятием о какой-либо ценности, но со своим пониманием содержания этого понятия, что уже можно назвать участием в процессе обоснования ценности.

Лаппо-Данилевский в своем изложении теории ценностей старался избежать указанных противоречий, хотя делал это не совсем последовательно. Так, он, вслед за Риккертом, говорил о том, что историк не занимается обоснованием ценностей, а принимает их уже обоснованными и только соотносит с ними отдельные факты. В то же время он допускал в отдельных случаях возможность самостоятельного обоснования ценностей историком при отсутствии такового, что уже было недопустимо с точки зрения Риккерта. [76,244] Можно так же сказать, что для Лаппо-Данилевского трансцендентность ценностей отнюдь не являлась незыблемой истиной, о чем свидетельствует, выделение им категории общепризнанной ценности, наряду с абсолютной. Об общепризнанных ценностях он писал: "Если бы историк даже располагал обоснованными ценностями..., он не мог бы еще достигнуть научного построения исторической действительности... Историк должен, кроме того, выяснить, в какой мере они стали исторической действительностью, т.е. в какой мере они действительно признавались той общественной группой, которую он изучает." [76,245] Нами уже говорилось, что при помощи категории обще-признанной ценности и использования некоторых положений философии жизни Лаппо-Данилевский пытался

скорректировать неокантианскую теорию ценностей. Одновременно он пытался

преодолеть крайности трансцендентального антиисторизма с одной стороны и

иррационализма Дильтея с другой. Согласно одному из основных утверждений

я

последнего, жизнь может быть постигаема только исходя из нее самой, во всей ее целостности, а не путем накладывания на нее какой-либо рациональной философской системы понятий. [48,119] Такое постижение он называл "пониманием" или "вживанием", отличающимся от познания. По отношению же к изучению жизни общества Дильтей писал, что: "Внутренний опыт является исходной точкой для логики, теории познания..." [48,21] Несколько иначе интерпретировал это выражение Лаппо-Данилевский, поясняя сущность отнесения к общепризнанной ценности: "...отнесение к общепризнанной данной общественной группой ценности сводится прежде всего к психологическому анализу тех критериев оценки, которыми данное общество руководилось или руководится для того, чтобы выяснить, какой из них является общепризнанным или в большей или меньшей мере признанным... Словом, историк будет с точки зрения самого общества судить о значении фактов, его касающихся." [76,247] Однако, Лаппо-Данилевский улавливает опасность субъективизма и в таком подходе, поскольку коллективная оценка может быть гораздо более субъектив-

КА || М

нои, чем личная, т.к. психическии уровень массы часто оывает ниже среднего, "особенно в области отвлеченной мысли", поэтому названные ценности также требуют своего обоснования, без которого они являются лишь "психическими фактами", но никак не критериями выбора материала. [76,248] Отсюда делается вывод, согласно которому историк все же будет нуждаться в критерии более высокого порядка, т.е. в абсолютной ценности, о степени объективности коих мы уже говорили.

Таким образом, Лаппо-Данилевский все же не решил проблемы субъективизма такого критерия выбора социально-исторических фактов, как ценно-

сти. Но он показал, и это весьма важно для того времени, учитывая влияние риккертианства, что мир ценностей не есть нечто подобное платоновскому миру идей. И хотя внешне он признавала вневременную сущность абсолютных ценностей, тем не менее утверждал, "что историк интересуется вневременной ценностью в процессе ее реализации..." [76,249] Поскольку же речь шла о реализации в социально-исторической действительности, которую невозможно мыслить вне времени, то и вневременная сущность категории ценности автоматически ставится под сомнение. Вместе с тем, ликвидировав риккертианский отрыв категории ценности от объекта познания через введение понятия общепризнанной ценности, Лаппо-Данилевский пришел к выводу, что ценности не являются единственным разрядом критериев выбора в социально-историческом познании: "Понятие об историческом значении индивидуального нельзя ограничивать понятием о его ценности, ведь понятие об общепризнанной ценности уже находится в тесной связи с понятием о действенности индивидуального..." [95,10] Значение "собственно исторического факта" получает не только факт, отнесенный к ценности, но и оцененный с точки зрения действенности, численности и длительности его последствий. Введение же понятия о "действенности факта" само собой подразумевает использование принципа причинно-следственности, в чем идиографический метод как бы уравнивается с номоте-тическим. [95,11] Лаппо-Данилевский пытался противопоставить идиографиче-скую причинно-следственной номотетической, вводя понятие о так называемой "фактически необходимой причинной связи", противопоставляемой "логически необходимой". "Под фактически необходимой причинно-следственной связью между фактами, - писал он, - можно разуметь связь, которая констатируется нами как конкретно данная..." [76,166] Здесь Лаппо-Данилевский по существу следует за Э.Мейером, ведь "конкретная данность" причинно-следственной связи означает, что об контрагента этого отношения уже налицо, и исследова-

ние идет в обратном порядке, от следствия к причине. Причем по ходу такого ретроспективного поиска причинных связей выясняется, что причинные ряды разветвляются до бесконечности, обнаруживая необычайную сложность, многофакторность явления исторической причины. [114,52-54] Эта бесконечность исключает возможность в истории делать заключения от причины к следствию с "логической необходимостью". Такого рода причинно-следственную связь между фактами Лаппо-Данилевский и называл "собственно исторической", характеризующейся ретроспективностью и отсутствием закономерного характера. Отметим, что в отличие от Мейера Лаппо-Данилевский не абсолютизировал ретроспективный или, как он его называл, "обратно-генетический метод в истории. Так, в разделе "методология исторического построения" он предостерегает от того, что при построении целостных эволюционно-исторических рядов "пользуясь им (т.е. обратно-генетическим методом) бесконтрольно, легко утерять из виду множественность ориентировок развития...", - и в итоге, прийти к абсурдным построениям. При этом приводится пример с теми французскими историками, которые выискивали в нашествии варваров "начало непрерывной эволюции, приведшей к господству буржуазии". [78,237-238] Здесь Лаппо-Данилевский подметил опасность того, что сложность и бесконечная разветв-ленность ретроспективной причинной связи может явиться причиной слепого сворачивания историка "не на ту ветвь причинных рядов". Дабы этого избежать он предлагает периодически останавливаться в надежной точке ретроспективного пути и возвращаться к факту-следствию, как бы "просматривая все боковые ответвления", т.е. альтернативные пути исторического развития. Это привело его к выводу о необходимости сочетания "генетического" и "обратно-генетического" методов в историческом познании, в чем, на наш взгляд он оказался предусмотрительнее Э.Мейера.

В свою очередь, без изучения причинно-следственной обусловленности оказывалось невозможным соблюсти весьма важный для Лаппо-Данилевскоф принцип целостности. Рассмотрим, как он обосновывал целостность русской истории в одном из своих лекционных курсов еще в 1896-1897 гг. [82] Лаппо-Данилевский представляет ряд центральных по его мнению фактов, стараясь продемонстрировать их как непрерывную цепь вытекающих друг из друга явлений: процесс славянской колонизации востока и северо-востока Европы шел весьма широким потоком по речным системам - Днепровской, Ильмено-Невской, Волжской. Вследствие этого, а так же узости семейно-групповых интересов, зависимости духовных интересов от семейных и от внутриплеменной замкнутости, племена по началу были разрознены. Затем они начинают объединяться под эгидой возникающего государства и церкви, возникающих вследствие внешнего влияния варягов и Византии. Разнородность внешнего влияния обусловила первоначальную обособленность государства и церкви, их неспособность объединить славянские племена в полной мере. В итоге начинается развитие удельных княжеств, в которых, "как в политических гнездах", быстрее и полнее стали вырабатываться "начала русской государственной жизни", т.е., несмотря на признание архаической идеи о привнесении государственности извне, ученый все-таки приходит к выводу, что истинное ее развитие на Руси имеет автохтонный характер. Развитие государственности в удельных княжествах привело к образованию нескольких "политических тел", взаимодействие между которыми естественным образом превратилось в столкновение и борьбу за власть. В результате этой борьбы, а так же внешних влияний (монголо-татарское иго) выделилось наиболее мощное из данных политических тел. В свою очередь, это обусловило то, что важнейшим процессом периода с XV по XVII век стало объединение Северо-Восточной Руси под главенством великого княжества Московского, следствием чего стало укрепление финансовой и по-

литической организации государства". Так как на политическое объединение уходили все духовные общественные силы" , XVIII век протекал как своего рода "наверстывание упущенного", что проявилось в виде "высвобождения ранее подавленной государством личности" в пределах двух высших сословий и вытекающего из этого пробуждения политического самосознания общества. Следствием этого явилось "жадное и некритическое впитывание западного опыта", которое рано или поздно должно было встретить определенное противодействие. Вторая половина XVIII века стала периодом критического отношения к западно-европейской цивилизации и внутренней переработки заимствованного. Впоследствие данный процесс в сочетании с наполеоновскими войнами, превратившимися из военного фактора в многообразные "факторы национального развития", приводит к обеспечению России "активной роли в общечеловеческой истории" и превращению ее во "вполне определившееся политическое тело" - империю, в формировании которой важную роль играл и продолжающийся процесс колонизации. Конечно, с точки зрения современных историков подборка "центральных" моментов русской истории и характер связи между ними могут представляться спорными, но для нас важен пример зависимости принципа целостности от принципа причинно-следственности в действии. Эту зависимость Лаппо-Данилевский подчеркивает в своем резюме: "Вышеприведенные особенности нашей истории сочетаются в единый, последовательный и непрерывный ряд... Поэтому и русская история отличается целостностью." [82,136] Представленный выше ряд исторических явлений Лаппо-Данилевский называл "эволюционным историческим целым". Принцип эволюционного целого является составной частью общего принципа целостности в теории исторического познания A.C. Лаппо-Данилевского. Другой же составной частью является "коэкзистенциальное целое". Л.Н. Хмылев отмечал, что "коэкзистенциальное целое едва ли не полностью тождественно номотетиче-

скому принципу консенсуса." [170,97] Надо сказать, что Хмылев фактически не различил в теории Лаппо-Данилевского и номотетического принципа эволюции с идиографическим принципом "эволюционного целого". В содержании последнего Хмылев обращает особое внимание на то, что Лаппо-Данилевский связывает его с понятием развития и понятием об "общей тенденции", которая в нем предполагается. [170,98] Лаппо-Данилевский писал, что "понятие о развитии построяется ученым под условием понятия о телеологическом целом", [77,282-283] но такое же условие он предполагал и для номотетического принципа эволюции. Возникает вопрос, в чем же отличие? Отличие это ученый видел в том, что принцип эволюции в идиографическом рассмотрении имеет телеологическое основание лишь в регулятивном, а не в конститутивном смысле. Другими словами, номотетикам было свойственно приписывать объективно-реальное значение той цели, с точки зрения коей действия коллективного субъекта выстраивались в эволюционный ряд. При идиографическом рассмотрении эта цель имеет лишь условное (регулятивное) значение, и используется историком как способ объединения своих представлений в "общую тенденцию с тем, чтобы не упустить из внимания индивидуальное значение каждой стадии построенного в регулятивном смысле эволюционного процесса. Такой подход позволяет избежать ситуации, когда, гипостазируя предполагаемую цель развития, историк разделяет стадии эволюции на "более" и "менее" ценные в зависимости от степени приближения к цели. В это смысле Лаппо-Данилевский различал понятия прогресса и исторического развития, в чем сходился во мнении с Риккертом. Но, в отличие от последнего, Лаппо-Данилевский не отрицал совсем теории прогресса для историков; историческое развитие было для него прогрессом в "регулятивном смысле", т.е. в виде идеальной конструкции как рабочего инструмента историка.

Что касается понятия "коэкзистенциального целого", то действительно можно отметить его неразработанность. Определение Лаппо-Данилевского: "...такое понятие, которое строится со статической точки зрения: оно относится к устойчивой системе элементов, каждый из которых занимает определенное положение в пространстве...", - фактически полностью совпадает с определением консенсуса. Неясен в таком случае сам смысл введения нового понятия. Можно предположить, что содержание его приобрело бы новый оттенок, если бы Лаппо-Данилевский как-либо включил "коэкзистенциальное целое" (статический срез исторической действительности) в процесс построения эволюционного целого. Например, определил бы, что при построении эволюционного исторического ряда степень надежности точки, в которой историк должен останавливаться в своем ретроспективном причинно-следственном поиске для проверки своих выводов, зависит от ее включенности в достаточно разработанное представление о "коэкзистенциальном целом". Однако ученый этого не сделал и приходится констатировать недостаточную обоснованность введения данного понятия.

Таким образом, мы подошли к резюмирующему понятию "индивидуального целого", каковым в теории Лаппо-Данилевского является "историческое целое". Мы уже коснулись тех оснований, которые лежат в фундаменте данного понятия. Во-первых, любое целое "есть уже нечто индивидуальное", поскольку оно отделено от других целостностей. Во-вторых, из индивидуальных в своей незаменимости частей, историческое целое представляет собой некое "реальное единство своеобразия", которое отличается от, скажем, математического целого, мыслимого лишь в "экстенсивном его многообразии", т.е. не в качественном, а в количественном, "состоящем из некоего количества однородных качественно элементов". [94,178] Здесь мы сталкиваемся с трудно постижимым требованием Лаппо-Данилевского исключить обобщающие мыс-

лительные операции при формировании представления об индивидуальном историческом целом, справедливо вызвавшим недоумение у современного исследователя Л.Н.Хмылева. [170,96] Лаппо-Данилевский писал по этому поводу ."...включение индивидуальности в данное целое грозит уничтожение его особенностей: но тут следует различать отношение между экземпляром и общим понятием от отношения между частью и целым...", - в первом случае историк не выделяет мысленно "свойства изучаемых им объектов, а, напротив, рассматривает последние, как индивидуальные части целого". [76,278] Однако, остается неясным, как же можно представить объект в качестве части целого, пусть "индивидуальной", не выделив мысленно именно тех его свойств, благодаря которым его можно отнести к этому, а не другому целому? Такое выделение есть уже обобщающая операция. По всей видимости речь здесь должна идти лишь о различных уровнях обобщающей мыслительной деятельности, а не об отстутствии или наличии таковой. В одном случае обобщение подчинено целям исторической реконструкции, в другом - является главной целью, для достижения которой историческая действительность выступает лишь в качестве средства.

Диалектика взаимоотношения части и целого привела ученого к необходимости построить своеобразную иерархию индивидуальных единств. С этой целью Лаппо-Данилевский выделил понятия об "относительном целом" и "мировом (абсолютном) целом" В мировое целое он включает всю действительность во всех формах ее существования (социальная, биологическая, физическая и т.д.), рассматривая его как такое единство, которое уже не может мыслиться в качестве другого целого. [76,277] Соответственно все части этой глобальной целостности являются относительными целыми, в том числе к таковым относится и история человечества. В связи с этими понятиями находятся и философско-исторические взгляды ученого, которые, однако, не были разви-

ты им в самостоятельную философию истории. Предельной задачей историка Лаппо-Данилевский считал рассмотрение человечества как "великой индивидуальности", когда оно представляется в его историческом развитии как некое обширное "целое", с другой стороны, как индивидуальная и незаменимая часть "мирового целого." Против возможности постановки такой задачи трудно возразить, хотя по уровню замысла она уже не просто историческая, а философская. Но здесь Лаппо-Данилевский совершил ту неосторожность, против которой сам часто предостерегал, когда говорил, что в таких рассуждениях "легко переступить границы, за которыми теоретико-познавательное построение превращается в метафизическое." [76,283] Идеальную, "регулятивную" познавательную задачу он трансформировал в объективно стоящую перед человечеством цель развития - "превращение в великую индивидуальность". Согласно таким образом гипостазированной идее исторический процесс есть ни что иное, как процесс взаимодействия человеческих индивидуальностей и социальных соединений, обладающих коллективным сознанием, ведущий к интеграции человечества в "великую индивидуальность", т.е. огромную социальную целостность, достигшую максимального "объединения своего сознания", способную в результате этого воздействовать на "мировое целое", обеспечивая каждому индивиду возможность "получать наибольшее вознаграждение при наименьших затратах" (физических и психических). [97,2] Как отмечал А.Е. Пресняков, Лаппо-Данилевский в первых редакциях доказывал эту мысль яснее и определеннее, говоря о космическом смысле социального развития, о "реорганизации мирового целого сознательным воздействием на него "великой индивидуальности". Пресняков писал, что эти мысли ученого "оказались столь своеобразно и неожиданно родственными в некоторых основных чертах идеям такого оригинального мыслителя, как Н.Ф.Федоров." [131,90] Но сам Лаппо-Данилевский чувствовал метафизический привкус этой идеи и, не имея возможности ее стро-

го обоснования, оставил попытки развить ее в достаточно стройную систему взглядов, которая могла бы вписаться в научно-рационалистический фон "Методологии истории". Впрочем, в этом отношении Пресняков не был точен: Лаппо-Данилевский отнюдь не оставил этой своей "метафизической" идеи, о чем свидетельствуют записи готовившегося вплоть до 1917 года курса лекций "Развитие социального тяготения", которые мы проанализируем во второй главе.

Итак, мы рассмотрели основные гносеологические принципы, лежащие по мысли Лаппо-Данилевского в основе номотетического и идиографического направлений исторического и социального познания. По своему содержанию они во многом схожи и в своих переплетениях иногда даже трудно различимы. Принцип причинно-следстенности в одинаковой степени сохраняет свое значение в обоих направлениях, лишь меняя оттенок с "логически необходимого" на "фактически необходимый". Принцип консенсуса в своей системной основе фактически неразличим с принципом коэкзистенциального целого. Принцип эволюции имеет лишь весьма тонкие различия с принципом эволюционного целого, связанные со стремлением ученого показать индивидуальную ценность каждого исторического периода как стадии исторической эволюции. Но в своей основе это модификация родственных по динамическому характеру содержания понятий "прогресс" и "исторического развития". И номотетический принцип единообразия психофизической природы человека тесно связан с принципом "чужого одушевления", коего мы еще коснемся. Пожалуй, наиболее яркие отличия обнаруживаются при сравнении принципов генерализации и отнесения к ценности, хотя и здесь мы отмечали сложности разграничения процессов подведения фактов по общее понятие и под общую ценность. Указанный ряд соответствий можно представить в виде следующей таблицы (см. табл. 2 в конце параграфа).

В итоге мы с очевидностью убедились, что только тесное переплетение и сосуществование этих методов могли составить теорию социально-исторического знания Лаппо-Данилевского. Его современники отмечали данную особенность, Перцев, например, писал: "Академик Лаппо-Данилевский еще более сближает границы между идиографическим и номотетическим знанием (по сравнению с Кареевым)... Признавая неполноту и недостаточность номоте-тических обобщений, Лаппо-Данилевский в то же время отдает довольно большое место элементам обобщения и в идиографическом построении...". [127,273-274] Несмотря на то, что он исходил из указанного противопоставления в своей теории исторического и социального познания, отмеченные особенности этого изложения позволяют назвать этого мыслителя в ряду тех, кто учавствовал в избавлении теории обществоведения от гипостазирования идеи разделения наук по методу, весьма близко подходя к пониманию фундаментальной целостности объекта наук о природе и наук о культуре.

Таблица 2.

Соотнесенность "номотетических" и "идиографических" принципов в теории A.C. Лаппо-Данилевского

Принцип при- Основа: выяснение причинно- Принцип причин-

чинно-следст- следственных связей. но-следствен-

венности логи- Различие: "Генетический" и ности фактичес-

чески необхо- "обратно-генетический" пути ки-необходимой димой. исследования.

Принцип кон-сесуса

Основа: системность. Различие: не выяснено.

Принцип коэк-

зистенциального

целого.

Принцип эво- Основа: изображение общест-

люции

ва в его динамике с телеологической т.зр.

Принцип эволюционного целого

Различие: целям развития при-писываюся "конститутивный либо "регулятивный" смысл. Стадии воспринимаются как незаменимые части целого и как неравноценные "ступени прогресса.

Принцип единообразия психофизической природы человека.

одушевления .

Основа: признание определен- Принцип приз-ного единообразия человеч. нания "чужого природы.

Различие: значение придается абсолютному либо только психическому единообразию.

Итог построения исторической действительности по указанным принципам.

Система Основа: наличие определен- Индивидуальное

законов ной степени обобщения. историческое

Различие: обобщение высту- целое пает как цель исторического построения либо как средство реконструкции целостной картины историч. действительности во всей полноте ее индивидуальных частей.

Похожие диссертационные работы по специальности «История философии», 09.00.03 шифр ВАК

Заключение диссертации по теме «История философии», Берус, Виталий Владимирович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование философско-теоретических изысканий русских неокантианцев, в частности, академика A.C. Лаппо-Данилевского, позволяет сделать следующие выводы относительно их мнения по вопросу о философских основаниях исторического и социологического знания. Основную тенденцию в рамках которой происходила эволюция их взглядов на природу социально-исторического знания мы обозначили как "неокантианский позитивизм", явившийся результатом синтеза определенных идей классического позитивизма, баденской школы неокантианства, философии жизни и русской субъективной школы социологии. Ярчайшим выразителем этой тенденции явился А.С.Лаппо-Дани-левский.

В ходе исследования выяснилось, что возможно выделение некоторых особенностей теоретических взглядов русских неокантианцев, отличавших их от таких западных "критиков исторического разума", как Г.Риккерт, В.Виндель-банд, В.Дильтей, Г.Зиммель, М.Вебер. Во-первых, они не игнорировали необходимости установления причинно-следственных связей между фактами и источниками в процессе исторического познания, не воздвигали непроходимую стену между общественными и естественными науками.

Во-вторых, различая номотетический и идиографический методы, русские неокантианцы сочли возможным их синтез в процессе исторического и социального познания, тем самым вплотную подходя к осознанию неправомерности столь антидиалектического разрыва целостности познавательного процесса на два взаимоисключающих направления.

В-третьих, делались попытки скорректировать риккертианскую теорию ценностей путем перенесения понятия "ценность" из сферы трансцендентного в область социального и психического через введение Лаппо-Данилевским понятия "общепризнанной ценности". Тем самым было подготовлено включение категории ценности и разработка ценностного анализа как важнейшего элемента современной эмпирической социологии.

Наиболее детально изучал соотношение номотетического и идиогра-фического подходов к социально-исторической действительности именно A.C. Лаппо-Данилевский. Исследуя и реконструируя его разработки в данной области, мы пришли к выводам, отраженным в таблице 2 настоящей диссертационной работы. Согласно этим выводам, гносеологические принципы, лежащие по мысли Лаппо-Данилевского в основе обоих подходов, имеют сходные основания. Причинно-следственный принцип в одинаковой степени сохраняет свое значение и в номотетике, и в идиографии, лишь меняя оттенок с "логически-необходимого" на "фактически-необходимый". Принцип консенсуса в своей системной основе фактически неразличим с принципом коэкзистенци-ального целого. Принцип эволюции имеет отличие от принципа эволюционного целого, связанного со стремлением ученого показать индивидуальную ценность каждого исторического периода как стадии исторической эволюции. Номотетический принцип единообразия психофизической природы человека тесно связан с принципом "чужого одушевления". Даже при сравнении методов генерализации и отнесения к ценности выясняется их принципиальная взаимосвязанность, поскольку нередко бывает трудно разграничить процессы подведения фактов под общее понятие или закон и под "общую ценность". На наш взгляд это говорит о том, что не только сосуществование, но и тесное переплетение этих методов могли составить систему философско-гносеологически принципов социально-исторического знания A.C. Лаппо-Данилевского. Несмотря на то, что он все же исходил из указанного противоположения в изложении своей концепции социально-исторического знания, отмеченные особенности позволяют включить Лаппо-Данилевского в число тех мыслителей, которые способствовали освобождению теоретических концепций, определявших гносеологическую природу исторического и социологического знания от ги-постазирования идеи разделения наук по методу.

Развивая свою мысль именно в этом теоретическом направлении, Лаппо-Данилевский приходит к плодотворной идее, отличающей его от таких современников, как Н.И. Кареев, В.М. Хвостов, М.М. Хвостов, Г. Риккерт. Эта идея заключалась в том, что история и социология, как впрочем, и все отрасли гуманитарного знания, в принципе не могут быть противопоставляемы друг другу ни как "эмпирические" и "теоретические", ни как "идиографические" и "номотети-ческие", поскольку они имеют одно гносеологическое основание, заключающееся в стремлении изучать объект социального и исторического познания в качестве субъекта. В итоге можно сказать, что Лаппо-Данилевский исходит из признания единства и целостности гуманитарного знания, интегрирующего различные подходы и методы, позволяющие охватывать объект с максимально возможной полнотой, т.е. в виде "индивидуального социально-исторического целого".

По сути именно этот тезис лежит в основе попыток теоретически конституировать индивидуально монографический тип исторических исследования, а так же необычного для того времени стремления ввести "принцип личности" в социологию (в чем Лаппо-Данилевский сближался с концепцией понимающей социологии Макса Вебера). Наконец, данный тезис стоит за такими историко-философскими и социально-философскими конструкциями, как идея формирования и преобразования всего человечества в "великую индивидуальность" вследствие развития процесса "социального тяготения", где Лаппо-Данилевский частично предвосхитил мысли Тейяра де Шардена и В.И. Вернадского относительно образования целостного коллективного человеческого разума и ноосферы. При всех противоречиях, характеризующих эти мыслительные конструкции и вскрывающихся в данном диссертационном исследовании, следует заметить, что на наш взгляд, указанный тезис, находящийся в их основании, действительно является одним из основополагающих, определяющих гносеологический статус всего гуманитарного знания. С такой точки зрения, обращение к идеям теоретиков социального и исторического знания России конца XIX-начала XX веков, считавших себя приверженцами неокантианского течения в философии, становится не просто актуальным, но в определенном смысле злободневным , так как позволяет уяснить сущность такого процесса, как гуманизация науки и образования.

Несмотря на кажущуюся узость данного диссертационного исследования, посвященного в основном изучению творчества одной персоналии, оно имеет весьма широкие перспективы для дальнейших исследований. Основания для такого утверждения дает тот факт, что научную школу академика A.C. Лап-по-Данилевского характеризует ярко выраженная междисциплинарность, отмеченная в нашей работе в теоретическом плане, но недостаточно освещенная в плане ее реализации. Концепция Лаппо-Данилевского создавалась в научном общении с такими учеными, как философ И.И. Лапшин, философ и логик А.И. Введенский, философ и теоретик правоведения П.И. Новгородцев, экономист A.A. Кауфман, филолог С.Ф. Ольденбург, историк и культуролог И.М. Гревс, историк науки Т.Н. Райнов, историки и источниковеды А.Е. Пресняков, С.Н. Валк, в сфере влияния так или иначе находились социолог П.А. Сорокин и философ Л.П. Карсавин. Масштабность творческого потенциала A.C. Лаппо-Данилевского, обусловливающая перспективы для дальнейшего его изучения, отмечается и современными исследователями [166,298; 66; 140; 150; 20], и современниками ученого, один из которых, Н.В. Болдырев, писал: "Кажется нет никого среди философов молодых поколений Петербурга, кто не прошел бы его школы." [18,152]

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Берус, Виталий Владимирович, 1998 год

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абрамов А.И. Кантианство в русской университетской философии // Вопросы философии. - 1998. № 1. - С.58-69.

2. Айхенвальд Р. Проблемы идеализма // Вопросы философии и психологии. - 1903. Кн. 67 12. - С.333-356.

3. Асмус В.Ф. Кризис историзма в сознании представителей буржуазной философии истории// Избранные философские труды. -М., 1971

4. Алексеев H.H. Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов // Вопросы обществоведения. - 1911. Вып. 3. -С. 117-134.

5. Атманских A.C., Атманских Е.А. К проблеме специфики исторического познания // Философия истории: диалог культур. - М., 1989.

6. Барт П. Философия истории, как социология. - СПб., 1900.

7. Барг М.А. Категории и методы исторической науки. - М., 1984.

8. Бердяев H.A. Самопознание. Опыт философской автобиографии. -М.,

1991.

9. Бердяев H.A. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Интеллигенция в России. - М., 1991. - С. 24-42.

10. Бернгейм Э. Философия истории, ее история и задачи. - М., 1909. -

112 с.

11. Бернгейм Э. Введение в историческую науку. - СПб., 1908. - 71 с.

12. Бубнов Н.М. Пособие по методологии истории. - Киев, 1911.

13. Бубнов Н.М. Методология истории. Высшие женские курсы. - Киев, 1911.-109 с.

14. Бицилли П.М. Очерки теории исторической науки. - Прага, 1925. -

15. Биневский A.A. Идеалистическая гносеология русского академического неокантианства конца XIX-начала XX в.в.: автореферат дисс. к.ф.н., -М., 1982.-21 с.

16. Богословский М.М. Историография.Критика.Эпистолярия. - М.,

1987.

17. Болдырев Н.В. А.С.Лаппо-Данилевский // Мысль. Журнал петербургского философского общества. - СПб., 1922. № 1, - С. 152-153.

18. Быковский С.Н. Методика исторического исследования. - Л., 1931.

19. Берус В.В. Особенности и этапы исторического исследования в теории исторического познания А.С.Лаппо-Данилевского // Сознание и история. Сборник научных статей. - Барнаул, 1993. С.41-54.

20. Берус В.В. Гегель и О.Конт в теории исторического познания русского историка A.C. Лаппо-Данилевского // Актуальные проблемы философии и политологии. - Рубцовск, 1994. - С. 14-16.

21. Валк С.Н. Воспоминание ученика // Русский исторический журнал. 1920. Кн. 6.-С. 189-199.

22. Введенский А.И. О пределах и признаках воодушевления. СПб., 1892.- 143 с.

23. Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет Г.Г. Очерки истории русской философии. - Свердловск, 1991.

24. Введенский А.И. Философские очерки. - Прага, 1924. - 241 с.

25. Вайнштейн О.Л. Очерки развития буржуазной философии и метод-логии истории в XIX-XX вв. - Л., 1979.

26. Вебер М. Избранные произведения. - М., 1990.

27. Виндельбанд В. История и естествознание // Виндельбанд В. Пре-

людии. - СПб., 1904. - С. 313-334.

28. Виндельбанд В. Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия. -М., 1993.

29. Виппер Р. Круговорот истории. - М., Берлин, 1923. - 201 с.

30. Виппер Р. Очерки теории исторического познания. -М., 1911. - 248 с.

31. Влахопулов Б.А. Методика истории. - Пг., 1914.

32. Вернадский Г.В. А.С.Лаппо-Данилевский как историк России 18 века // Известия Таврической Ученой Архивной Комиссии. № 56. 1919. - С. 156-160.

33. Водзинский Е.И. Русское неокантианство конца Х1Х-нач. XX в.в., -Л., 1966.

34. Вундт В. Проблема психологии народов. - М., 1912.

35. Гартман Л.М. Об историческом развитии. Введение в историческую социологию. -М., 1911. - 130 с.

36. Гревс И.М. А.С.Лаппо-Данилевский. Опыт истолкования души // Русский исторический журнал. Кн.6. 1920. - С. 44-81.

37. Гревс И.М. Преподавание истории в тенишевском училище // Памятная книжка Тенишевского училища. - СПб., 1902. - С.76-86.

38. Гайденко П.П.,Давыдов Ю.Н. История и рациональность: социология М.Вебера и веберовский ренессанс. - М., 1991.

39. Голосенко А.И. Неокантианские идеи в буржуазной социологии России // Философские науки. 1979. № 2. - С. 49-64.

40. Голосенко А.И. Буржуазная социологическая литература в России второй половины XX - начала XIX вв. - М., 1984.

41. Грехова Г.Н. Эпистолярное наследие А.С.Лаппо-Данилевского // Вспомогательные исторические дисциплины. - Л., 1976. - С. 262-273.

42. Герье В.И. Очерк развития исторической науки. - М., 1865. - 114 с.

43. Григорьян Б.Т. Неокантианство. - М., 1961. - 141 с.

44. Губман Б.Л. Смысл истории: очерк современных западных концепций. -М., 1991.

45. Давыдов Ю.Н. История теоретической социологии. Введение // Социологические исследования. 1993. № 5. - С.33-50.

46. Данилевский Ю.Н. "Картины мира и типы рациональности". Новые подходы к изучению социологического наследия Макса Вебера // Вебер М. Избранные произведения. - М., 1990. - С.736-769.

47. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. - М., 1991.

48. Де-Роберти Е.В. Новая постановка основных вопросов социологии. -М., 1909.-243 с.

49. Дильтей В. Типы мировоззрений и обнаружение их в метафизических системах // Новые идеи в философии. Сборник 1. Философия и ее проблемы.-СПб., 1919.-С. 119-181.

50. Дорошенко Н.М. Становление и развитие методологии истории. -Калинин, 1987. - 80 с.

51. Дьяков В.А. Методология истории в прошлом и настоящем. - М.,

1974.

52. Дюркгейм Э. Метод социологии. - Киев-Харьков, 1899. - 156 с.

53. Ельчанинов В.А. История и социология. - Барнаул, 1992.

54. Зиммель Г. Проблемы философии истории. Этюд по теории познания.-СПб., 1898.- 167 с.

55. Зиммель Г. К методологии социальной науки // Научное обозрение. -М., 1900. №2.-С. 249-260.

56. Зонов В.Г. К характеристике антипозитивистской реакции в русской идеалистической философии в конце 19-начале 20 вв. // Методологические вопросы наук об обществе. - Томск, 1976. - С. 93-107.

57. Ильин В.В. Теория познания. Введение. Общие проблемы. - М.,

58. Иванов B.B. Методологически основания исторического познания. -Казань, 1991.

59. Карсавин Н.И. Введение в историю. Теория истории. - Пб., 1920. -

78 с.

60. Кареев Н.И. Теория исторического знания. - СПб., 1913.

61.Кареев Н.И. Историология. Теория исторического процесса. - Пг.,

1915.

62. Кареев Н.И. Общие основы социологии. - Пг., 1919.

63. Кареев Н.И. Историко-теоретические труды A.C. Лаппо-Данилевского // Русский исторический журнал. -М., 1920. Кн. 6. - С. 112-131.

64. Кареев Н. Лаппо-Данилевский A.C. Методология истории // Научно-исторический журнал. 1913. № 1. - С. 64-69.

65. Кант И. Критика чистого разума // Сочинения в 6 т., - М., 1963. Т.З.

66. Киреева P.A. Неопубликованные труды A.C. Лаппо-Данилевского по русской историографии// История и историки. - М., 1981. - С. 214-233.

67. Клибанов А.И. А.С.Лаппо-Данилевский - историк и мыслитель // Лаппо-Данилевский A.C. История русской общественной мысли и культуры 17-18 вв. - М., 1990. - С. 249-278.

68. Кон И.С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. -М., 1959.

69. Кон И.С. Позитивизм в социологии. - Л., 1964.

70. Конт О. Курс положительной философии. - СПб., 1899. Т. 1. 370 с.

71. Конт О. Дух позитивной философии // Вестник знания. 1910. -76 с.

72. Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. - М., 1980.

73. Кодуа Э. К критике неокантианской методологии истории: автореферат дисс. к.ф.н. - Тбилиси, 1962. - 21 с.

74. Ковальченко И.Д.ДПикло А.Е. Кризис русской буржуазной исторической науки в конце XIX-начале XX в.в. // Вопросы истории. 1982, № 1, - С. 18-36.

75. Кречетова Н.С. Учение об историческом понимании В.Дильтея: атореферат дисс. к.и.н. - Томск, 1982. - 20 с.

76. Кутлунин А.Г. Немецкая философия жизни: критические очерки. -Иркутск, 1986.

77. Лаппо-Данилевский A.C. Методология истории. Вып. 1. - СПб., 1910.-278 с.

78. Лаппо-Данилевский A.C. Методология истории. Вып.2, - СПб., 1913.-799 с.

79. Лаппо-Данилевский A.C. Методология истории. 4.2. Отд.1 Мето-долгия исторического изучения. - 295 е.; 4.2. Отд.2. Методология исторического построения. Лекции, читанные студентам СПб ун-та в 1908-1909 г.г. -СПб., 1909. - 249 с. (литография).

80. Лаппо-Данилевский A.C. Пособие к лекциям по теоретической методологии истории, читанным студентам Санкт-Петербургского университета в 1906-1907 г.г.-СПб., 1907. -319с.

81. Лаппо-Данилевский A.C. Методология истории. - Иг., 1923. - 278 с.

82. Лаппо-Данилевский A.C. Очерки по теории историографии. - СПб., 1897.- 197 с.

83. Лаппо-Данилевский A.C. Очерк русской дипломатики частных актов. -Пг., 1920.- 188 с.

84. Лаппо-Данилевский A.C. Лекции по русской истории, читанные в СПб ун-те в 1896-1897 гг., - 521 с. (литография).

85. Лаппо-Данилевский A.C. Материалы для общеобразовательного курса по истории человечества // Памятная книжка Тенишевского училища. -

СПб., 1890. Т. 1.-С. 87-111.

86. JIanno-Данилевский А. Речь перед магистерским диспутом // Историческое обозрение. - СПб., 1890. Т. 1. - С. 283-292.

87. Лаппо-Данилевский A.C. Организация прямого обложения в Московском государстве со времен смуты до эпохи преобразований. - СПб., 1890. -549 с.

88. Лаппо-Данилевский A.C. Памяти Василия Осиповича Ключевского //Вестник Европы. 1911. № 8. - С. 337-353.

89. Лаппо-Данилевский A.C. Основные принципы социологической доктрины О.Конта // Проблемы идеализма. - М., 1902. - С. 394-490.

90. Лаппо-Данилевский А. Об институте социальных наук. Записка комиссии Российской Академии Наук // 3-е приложение к протоколу заседания 9-го экстраординарного общего собрания Российской Академии Наук от 18 июля 1918 г.

91. Лаппо-Данилевский A.C. Русские промышленные и торговые компании в первой половине XYIII в.// Журнал министерства народного просвещения. 1892. № 12. - С. 12-51.

92. Лаппо-Данилевский А. Альбер Сорель (1842-1906): речь, читанная в заседании историко-филологического отделения Императорской Академии Наук 20 сентября 1906 г. - СПб., 1906. - 8 с.

93. Лаппо-Данилевский A.C. История русской общественной мысли и культуры XYII-XYIII вв. - М„ 1990. - 290 с.

94. Лаппо-Данилевский A.C. Идея государства и главнейшие моменты ее развития в России со времен смуты до эпохи преобразования // Голос минувшего. 1914. №12. -С. 5-38.

- 95. Лаппо-Данилевский А. О построении исторического знания с идиографической точки зрения. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. On. 1. Д. 281. -

324 л.

96. Лаппо-Данилевский А. Общее обозрение основных принципов обществоведения. // СПбО Архива РАН. Ф. ИЗ. Оп. 1. Д. 329. - 31 л.

ч 97. Лаппо-Данилевский А. Методология исторического построения // СПбО Архива РАН. Ф.113. Оп. 1. Д. 285. - 495 л.

- 98. Лаппо-Данилевский А. Развитие социального тяготения // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Д. 335. Л. 248; Д. 336. - 282 л.

99. Лаппо-Данилевский A.C. Научные основы социологии в их историческом развитии. Лекции, читанные в СПб обществе Народных Университетов в 1911-1912 г.г. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 344. - 449 л.

100. Лаппо-Данилевский А. О социологии. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 331. -457 л.

101. Лаппо-Данилевский А. Критические заметки об историческом материализме // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 320. - 137 л.

102. Лаппо-Данилевский А. Систематика социальных явлений. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 326. - 331 л.

103. Лаппо-Данилевский А. Теория социального феноменализма. Повторяемость и изменчивость социальных явлений. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 322.-258 л.

104. Лаппо-Данилевский A.C. О причинно-следственности. Лекции. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 341. - 248 л.

105. Лаппо-Данилевский А. О теории эволюции. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 341.-248 л.

-106. Лаппо-Данилевский А. Дневник // Отдел рукописей РНБ. Ф. 419. Д. 1.-49 л.

107. Лаппо-Данилевский A.C. Главнейшие направления в развитии но-мотетического построения исторического знания // Журнал Министерства

Народного Просвещения, нов. сер. н. LXXIII. 1917, ноябрь-декабрь. Отд. II. -С. 79-111.

108. Ланглуа Ш.,Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. - М., 1899.

109. Лампрехт К. История германского народа в 3 т. Т. 1. - М., 1894.

110. Лапшин И. Законы мышления и формы познания. - СПб., 1906.

111. Лакомб П. Социологические основы истории. - СПб., 1895. - 356 с.

112. Лооне Э.Н. Современная философия истории. - Таллин, 1980.

113. Малинин А. Старое и новое направление в исторической науке. Лампрехт и его оппоненты. - М., 1900.

114. Материалы для биографии A.C. Лаппо-Данилевского. - Л., 1929. -

29 с,

115. Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории. -М., 1911.-72 с.

116. Материалы для биографического словаря действительных членов императорской Академии Наук. - Пг., 1915.

117. Маркс К. Капитал // Маркс К.,Энгельс Ф. Собр. соч. в 39 т. Т. 3.

118. Медушевский А.Н. История русской социологии. - М., 1993.

119. Михайловский Н.К. Герои и толпа // Вестник МГУ. Сер. философия. 1990. № 2. - С. 71-75.

120. Монсон П. Современная западная социология: теория, традиции, перспективы. Пер. со швед. - СПб., 1992.

121. Новгородцев П.И. О задачах современной философии права // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1992. № 2. - С. 71-75.

122. Николаева А.Т. Вопросы историографии русского источниковедения. -М., 1970.

123. Новикова Л., Сиземская И. Философия истории в России // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. - М., 1995. - С. 541-545.

124. Ольденбург С.Ф. Работа A.C. Лаппо-Данилевского в Академии Наук // Русский исторический журнал. 1920. Кн. 6. - С. 164-180.

125. Программа курса по методологии истории, читанного в Московском университете в 1912-1913 гг. приват-доцентом А.И. Яковлевым. - М., 1914. -21 с.

126. Петрушевский Д.М. К вопросу о логическом стиле исторической науки. -М., 1915.

127. Петрушевский Д.М. Тенденции современной исторической науки // Образование. 1899. № 5. - С. 21-31.

128. Перцев В.И. Новые труды по теории исторической науки // Голос минувшего. 1914. № 5. - С. 269-282.

129. Пресняков А.Е. Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский. -Пг., 1922.-94 с.

130. Пресняков А.Е. Труды A.C. Лаппо-Данилевского по русской истории // Русский исторический журнал. 1920. Кн. 6. - С. 97-111.

131. Пресняков А.Е. A.C. Лаппо-Данилевский как ученый и мыслитель // Русский исторический журнал. 1920. Кн. 6. - С. 82-96.

132. Пронштейн А.П. Теория и методика исторического исследования в труде А.С.Лаппо-Данилевского "Методология истории" // Источниковедение отечественной истории. - М., 1989. - С. 33-58.

133. Пронштейн А.П., Данилевский И.Н. Вопросы теории и методики исторического исследования. - М., 1986. - 208 с.

134. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. - М., 1992.

135. Покровский М.Н. О книге академика Лаппо-Данилевского "Методология истории".//Под знаменем марксизма. № 4-5. 1923.-С. 190-196.

136. Письмо Сорокина П.А. Лаппо-Данилевскому от 10 янв. 1918 г. // СПбО Архива РАН. Ф. 113. Оп. 3. Д. 354.-2 л.

137. Полякова З.С. Критика методологических основ историко-философской концепции баденской школы неокантианства: автореферат дисс. к.ф.н. -Киев, 1987.- 18 с.

138. Раппопорт X. Социальная философия П.Лаврова. - СПб., 1906.

139. Райнов Т.И. О философских взглядах и педагогических приемах A.C. Лаппо-Данилевского. // Журнал Министерства Народного Просвещения, нов.сер. Отд. III. - С. 44-57.

140. Ракитов А.И. Историческое познание: системно-гносеологический подход.-М., 1982.

141. Рамазанов С.П. Русская буржуазная историография и неокантианская теория ценностей: Диссертация на соискание степени к.и.н. - Томск, 1981.- 178 с.

142. Рамазанов С.П. Методологические воззрения A.C. Лаппо-Данилевского и неокантианская теория ценностей в историческом познании // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 14. - Томск, - С. 87-98.

143. РиккертГ. Философия истории. - СПб., 1908.

144. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. - СПб., 1903.

145. Риккерт Г. Границы естественно-научного образования понятий. -СПб., 1903.

146. Риккерт Г. О системе ценностей // Логос. Ч. 1. Вып. 1.-М., 1914.-С. 45-79.

147. Риккерт Г. Введение в трансцендентальную философию. Предмет познания. - Киев, 1904.

148. Рубинштейн М. Генрих Риккерт. Очерк теоретико-познавательного идеализма // Вопросы философии и психологии. 1907. Кн. 86. - С. 37-54.

149. Рожков Н. Значение и судьбы новейшего идеализма в России // Во-

просы философии и психологии. 1903. Кн. 67. - С. 312-333.

150. Романов Б.А. A.C. Лаппо-Данилевский в университете // Русский исторический журнал. 1920. Кн. 6. - С. 181-188.

151. Синицын О.В. Эволюция идейно-методологических взглядов A.C. Лаппо-Данилевского // Деп. в ИНИОН. № 7573-81. - Казань, 1981. - 29 с.

152. Синицын О.В. Соотношение истории и теории в русской буржуазной историографии периода империализма: автореферат дисс. к.и.н. -Казнь, 1983. - 19 с.

153. Середонин С.М. Методология истории. - М., 1898. - 172 с.

154. Струве П.Б. Тактика или идей? Из размышлений о русской революции // Русская мысль. 1908. - С. 225-237.

155. Тарасов E.H. Пособие по методологии истории, составленное по лекциям , читанным в Самарском ун-те в 1917-1918 гг. - Самара, 1918. - 121 с.

156. Тард Г. Социальные этюды. - СПб., 1894. - 542 с.

157. Тард Г. Социальные законы: личное творчество природы и общества. - СПб., 1906. - 120 с.

158. Спенсер Г. Основные начала. - СПб., 1897. - 437 с.

159. Тахтарев К. Социология как наука о закономерностях общественной жизни. -Пг., 1916. - 81 с.

160. Тэн И. Об уме и познании. - СПб., 1894. - 542 с.

161. Устав Русского социологического общества им. М.М. Ковалевского // Социологические исследования. 1993. № 8. - С. 51-53.

162. Уйво A.C. Теория и историческое познание. - Таллин, 1988. - 245 с.

163. Филиппов Л.Н. Неокантианство в России // Кант и кантианцы. Критические очерки одной философской традиции. -М., 1978. - С. 286-316.

164. Философия и методология науки. - М., 1996. - 551 с.

165. Фришейзен-Келлер М. Вильгельм Дильтей как философ // Логос. 1912-1913. Кн. 1-2. - С. 325-353.

166. Хвостов М.М. Программа для испытаний по методологии и философии истории. - Казань, 1915.

167. Хвостов М.М. К вопросу о задачах истории // Сб-к статей, посвященных В.О. Ключевскому. - М., 1909.

168. Хвостов В.М. Эволюция исторической науки и ее современное состояние.-М., 1916.-51 с.

169. Хвостов В.М. Теория исторического процесса. Очерки по философии и методологии истории. - М., 1909.

170. Хмылев Л.Н. Проблемы методологии истории в русской буржуазной историографии конца XIX-начала XX в.в. - Томск, 1978.

171. Черепнин Л.Д. A.C. Лаппо-Данилевский - буржуазный историк и источниковед // Вопросы истории. 1949. № 8. - С. 31-51.

172. Чикин Б.Н. Десница и шуйца Н.К. Михайловского // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1990. № 5. - С. 58-69.

173. Челпанов Г.И. Введение в философию. - Киев, 1905. - 352 с.

174. Шмидт С.О. Современные проблемы источниковедения // Источниковедение и методологические проблемы. - М., 1969.

175. Шпет Г. Явление и смысл. - М., 1914.

176. Щепкин Е. Вопросы методологии истории // Летопись историко-философского общества при Императорском Новороссийском ун-те. - Одесса, 1905. Вып. XII.-С. 275-318.

177. Энгельс Ф.-Боргиусу В.25 января 1894 // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч.. Т. 39.

178. Энгельс Ф,- Й. Блоху 21-22 сентября 1890 // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 39.

179. Lappo-Danilevsky A.S. The development of science and learning in Russia // Russian realities and problems Cambridge. 1917.-P. 153-229.

180. Essays in Legal History. Read before the international congress of historical studies held in London in 1913. - Oxford. 1913,- 385p.

181. Spenser H. First principles. - N.Y.- L., 1929. - 498 p.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.