Русский дискурс в англоязычных романах В.В. Набокова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.03, кандидат филологических наук Братухина, Людмила Викторовна

• Братухина, Людмила Викторовна
• кандидат филологических наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Братухина, Людмила Викторовна

Введение.

Глава 1. «The Real Life of Sebastian Knight» - первый опыт англоязычного романа.

1.1. Концепция образа главного героя.

1.2. Билингвизм как ведущая черта речевой характеристики героя.

1.3. Интертекст русской традиции в романе.

Глава 2. «Pnin» - русский дискурс в романе американского периода.

2.1. Русский герой.

2.2. Речевая характеристика героя.

2.3. Русская литературная традиция в романе.

Глава 3. Автобиография англоязычного автора.

3.1.Жанровая специфика произведения.

3.2. Концепция героя.

3.3. Русская литературная традиция в романе.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Русский дискурс в англоязычных романах В.В. Набокова»

Творчество Владимира Владимировича Набокова1 представляет собой один из уникальнейших феноменов в истории мировой литературы XX века: писатель-билингв, состоявшийся как крупный и значимый автор в рамках литературы Русского зарубежья, стал признанным литературным классиком наднационального, мирового масштаба. Традиционно набоковеды выделяют в творчестве писателя два периода, ориентируясь на два наиболее значительных корпуса произведений В. В. Набокова в языковом, количественном и художественном отношении: русскоязычный (иначе называемый русским, европейским, довоенным), длившийся с 1925 г. по 1940 г., и англоязычный (послевоенный), охватывающий время со второй половины 1940-х по 1977г., разделяемый, в свою очередь, на американский (1940-е - 1959) и швейцарский (1961-1977).

Национально-культурный аспект в изучении творчества В. В. Набокова является одним из самых обсуждаемых и неоднозначно решаемых вопросов. В среде русской эмигрантской критики наряду с признанием В. В. Набокова «бесспорно русским писателем» [Мочульский 1996: 606] высказывались мнения, согласные с замечанием М. О. Цетлина: «<романы Сирина> настолько вне большого русла русской литературы, так чужды русских литературных влияний, что критики невольно ищут влияний иностранных» [Цетлин 1997: 218]. Г. В. Иванов в одной из рецензий писал: «В "Короле, даме, валете" старательно скопирован средний немецкий образец. В "Защите Лужина" -французский» [Иванов 1999: 215]. Более диалектично к данному вопросу подходил Н. Е. Андреев, написавший: «<.> Сирин, на наш взгляд, самый цельный и интересный представитель новой русской прозы. <.> В формальном смысле у Сирина - синтез русских настроений с западноевропейской формой» [Андреев 1999: 230].

1 Литературные псевдонимы - Владимир Сирин, Василий Шишков, В. Кантабов 3

Споры об отнесении произведений писателя к той или иной национально-литературной традиции, об истоках набоковского творчества, о влияниях, испытанных автором - все это представляет собой отдельную тему как в отечественном, так и в зарубежном набоковедении. Для современных российских ученых это тем более важно в свете задачи восстановления «целостного контекста русской литературы XX века» [В. Набоков 1988: 5] с его параллельным существованием двух «литератур» - советской и эмигрантской. На современном этапе изучения творчества В. В. Набокова проблемным вопросом становятся уже не отдельные «иностранные влияния», но осмысление произведений писателя в контексте иной - по отношению к русской -литературной традиции как неотъемлемой ее части, например, американской и шире мировой.

Н. Н. Берберова в книге воспоминаний «Курсив мой: автобиография», опубликованной в 1969 г., писала: «Набоков - единственный из всех русских авторов (как в России, так и в эмиграции), принадлежащий всему западному миру (или - миру вообще), не России только. Принадлежность к одной определенной национальности или одному определенному языку для таких, как он, в сущности, не играет большой роли» [Берберова 1999: 189]. В. В. Ерофеев называет В. В. Набокова постсимволистским писателем, «радикально разошедшимся с классической традицией русской литературы XIX века» [Ерофеев 1990: 4], а также «единственным удачным русско-американским литературным "гибридом"» [Ерофеев 1990: 5]. Н. А. Анастасьев употребляет термин «писатель-космополит» [Анастасьев 1987: 216], А. С. Мулярчик в своей монографии заключает: «Многообразное, разножанровое творчество В. В. Набокова принадлежит как русской, так и американской литературам» [Мулярчик 1997: 3].

Мнение американских набоковедов отражено в высказывании О. Матич, прозвучавшем в процессе обсуждения вопроса на круглом столе «Литературной газеты»: «Он <В. В. Набоков> являет собой феномен двуязычного носителя двух (и больше) культур, успешно их совместившего и 4 прославившегося в обеих» [В. Набоков 1988: 5]. В. Е. Александров, Г. Барабтарло, П. Тамми, М. Шраер так или иначе связывают произведения В. В. Набокова с традициями «золотого» и «серебряного» века русской литературы. Р. Хэнкель, участвовавший в дискуссии «Литературной газеты», заметил, что творчество В. В. Набокова является «переходным этапом от модернизма к постмодернизму» [В. Набоков 1988: 5]. Ученый отмечает, что «писатель постоянно ведет литературную игру, совершает игровое комическое снижение любых жизненных ситуаций, <.> рассматривает историю как своего рода карикатуру», что характерно для представителей постмодернизма, но при этом в произведениях В. В. Набокова наличествует «необычайно много личного страдания и переживаний» - черта, относящая его к модернистской традиции. При этом «проблемы классического модернизма» в отношении произведений писателя ученый ассоциирует с именами Дж. Конрада и Т. Манна -представителями европейской традиции; в качестве постмодернистского контекста набоковского творчества Р. Хэнкель называет американских авторов, отмечая, что «Набоков оказал влияние на таких писателей, как Джон Хоукс, Джон Барт, Томас Пинчен, Дональд Бартельми, которых, безусловно, можно отнести к американскому постмодернизму» [В. Набоков 1988: 5]. М. Медарич, профессор Загребского университета, соотносит русскоязычный и англоязычный периоды творчества писателя с двумя стилевыми формациями, обозначившими культурное пространство XX века. Истоками своей прозы, по мнению исследовательницы, В. В. Набоков восходит к «синтетическому фазису русского авангарда», а своими «американскими романами <. .> включился в ту литературную тенденцию, которую современные теоретики называют постмодернизмом» [Медарич 1999: 473].

Таким образом, вопрос о национально-литературной традиции не сводится только к вопросу адекватного культурного контекста для интерпретации произведений В. В. Набокова. Исследование творчества писателя в аспекте национально-культурной специфики затрагивает вопрос о тенденциях развития мировой литературы XX века: становление 5 мультикультурной парадигмы с ее сложной структурой взаимодействия глобализационных (представляемых как «условность и неабсолютность национальных, языковых и культурных делений, <.> акцентация межкультурных, межъязыковых взаимодействий в новой мировой литературе эпохи глобализации, лишенной ярко выраженной национальной привязки» [Тлостанова 2004: 385] и описываемых при помощи категории «культурного пограничья» - как существование на грани культур, языков, национально-культурной идентификации) и локализационных (спецификация, укоренение в национально-культурном как неслиянность с общим мейнстримовским потоком) процессов.

Автор данной работы придерживается вышеизложенной точки зрения американской школы набоковедения, к которой тяготеют оценки таких отечественных исследователей, как Н. А. Анастасьев, А. С. Мулярчик, В. В. Ерофеев. В. В. Набоков является классиком мировой литературы XX века, «писателем-космополитом» (актуальность интеркультурного дискурса в произведениях которого обретает завершающую целостность в авторском личностном поликультурном потенциале), воплотившим в своем творчестве переходный модус мировой культурной парадигмы: смену модернизма постмодернизмом.

Тема настоящего исследования - «Русский дискурс в англоязычных романах В. В. Набокова» - позволяет раскрыть проблему национально-культурной специфики творчества писателя не только в аспекте транслируемых литературных традиций, влияний и заимствований, но и увидеть целостную систему русского начала, организующую проблемную сферу художественного произведения. Эти базовые положения приобретают концептуальное значение при определении объекта и предмета настоящего исследования.

В качестве объекта предстает англоязычное романное творчество В. В. Набокова, в частности его произведения «The Real Life of Sebastian Knight» (1941), «Pnin» (1957), и «Conclusive Evidence» (1954) / «Другие берега» (1956)/ «Speak, Memory» (1966). Выбор этих произведений обусловлен следующими 6 причинами. Во-первых, каждое из них представляет один из этапов англоязычного периода творчества В. В. Набокова. «The Real Life of Sebastian Knight» - первый англоязычный роман, написанный еще в Европе, до эмиграции в США - знаменует начало становления англоязычной стилистики В. В. Набокова. «Pnin» - одна из немногих «книг позднего Набокова», «тематически связанная с Америкой» [Анастасьев 2002: 152], представляющая американский период в творчестве писателя. Автобиографическое произведение писателя (рассматриваемое нами в рамках романного жанра), неоднократно пересоздаваемое то на русском, то на английском языке, охватывает практически все выделяемые набоковедами этапы англоязычного творчества писателя, в том числе и последний, так называемый «швейцарский». Таким образом, на материале данных произведений предоставляется возможность целостно рассмотреть заявленную проблематику, отразив логику развития творческого пути писателя. Во-вторых, в названных произведениях, на наш взгляд, наиболее отчетливо и наиболее многообразно проявляется русское начало, акцентированное проблемным противопоставлением «русское» - «нерусское». Кроме того, в каждом из избранных нами для анализа произведений русская тематическая линия оказывается связанной с осмыслением онтологических оснований творческого потенциала человеческой личности, что представлено в виде своеобразного художественного перформатива: становящегося непосредственно перед читателем и комментируемого повествования. Тем самым русская тематика непосредственно в тексте этих романов актуализирует сферу дискурсной структуры художественного целого как художественно отображаемой и комментируемой «авторской» интенции.

Для того чтобы сформулировать предмет настоящего исследования, нам необходимо уточнить значение ключевого термина в названии темы -«дискурс». Категория дискурса, теоретически обоснованная в рамках структурно-семиотического направления в 60-70-х годах XX века в трудах К. Бремона, Ц. Тодорова, Р. Барта, Ю. Кристевой, Ж. Женнета, к настоящему моменту входит в число фундаментальных категорий текстовых аналитик. Термин применяется практически во всех областях гуманитарного знания: в лингвистике, литературоведении, социологии, культурологии, философии, получая при этом различное истолкование.

В «Кратком словаре терминов лингвистики текста» Т. М. Николаевой приводится такое определение: «Дискурс - многозначный термин лингвистики текста, употребляемый рядом авторов в значениях, почти омонимичных. Важнейшие из них: 1) связный текст; 2) устно-разговорная форма текста; 3) диалог; 4) группа высказываний, связанных между собой по смыслу; 5) речевое произведение как данность - письменная или устная» [Николаева 1978: 467]. Н. Н. Миронова отмечает, что в конечном итоге складываются два основных определения термина: «1) дискурс как текст, актуализируемый в определенных условиях и 2) дискурс как дискурсивная практика» [Миронова 1997: 53].

В литературоведении понимание термина «дискурс» во многом определяется концепцией «диалогического слова» М. М. Бахтина. Так, субъектная структура литературного произведения представляется организованой как система внутритекстовых высказываний-дискурсов, границы между которыми определяются «сменой речевых субъектов» [Бахтин 1986: 440]. Помимо того, представление о дискурсе как о «сложном единстве языковой формы, значения и действия» [Дейк 1989: 121], иными словами называющимся «коммуникативным событием или коммуникативным актом» [Дейк 1989: 122], обуславливает понимание литературного произведения как особого рода «письменной коммуникации», вовлекающей писателя и читателя в «процесс социокультурного взаимодействия» [Дейк 1989: 123].

Своеобразное истолкование получает понятие дискурса в нарратологии. Данная дисциплина опирается на исследования русской формальной школы и французского структурализма. Следуя в русле работ Р. Якобсона, Б. В. Томашевского, Ц. Тодорова, Р. Барта, Ж. Женнета, теоретики нарратологии выделяют в литературном произведении два аспекта: «историю» и «дискурс», сопоставляя эту дихотомию с дихотомией фабула и сюжет, рассказ и наррация. 8

Дискурс, в таком случае, определяется как способ, которым нарратор знакомит нас с рассказываемой историей. Нарратологический анализ произведения предполагает выделение четырех нарративных уровней: события, история, наррация и презентация наррации (называемая также вербализацией, фено-уровнем, в противоположность трем предыдущим гено-уровням). Объединяются эти уровни в процессе перспективации - преобразования нарративного материала с точки зрения рассказчика и реализуемого им в определенной повествовательной ситуации. Дискурс предстает как результат такой перспективации, объединяя в себе уровни собственно наррации (организации истории по законам художественного целого) и презентации наррации (формального выражения наррации в тексте). Таким образом, в данной системе анализа дискурс оказывается связан со сферой субъект-объектных отношений, определяемых в терминах нарративных уровней.

При всем многообразии выше приведенных определений «дискурса» смысловое ядро термина сфокусировано в понятии «высказывания», взятого во всей сложности его лингвистических и экстралингвистических параметров. В различных школах и направлениях литературоведческого анализа дискурс понимается, в конечном итоге, как некое формально-содержательное единстзо, отражающее вербально-текстовую объективацию определенной личностной субстанции («голоса» героев, авторские интенции, любые повествовательные референции, а также сюжетно-композиционные решения, понимаемые как проявление авторской «точки зрения»), определяемой в категориях теории коммуникации, когнитивных или культурологических аналитических практик. В контексте литературоведческого анализа категория дискурса раскрывает свой потенциал в возможности интеграции поэтологического и собственно лингвистического направлений. Это, в свою очередь, открывает выход к более углубленному исследованию и содержательных и формальных структур литературного произведения в рамках единого анализируемого элемента.

В рамках настоящего исследования мы актуализируем культурологический аспект семантики термина, выделяемый в определениях дискурса, предлагаемых Т. А. ван Дейком, М. Фуко, Р. Бартом, В. 3. Демьяиковым. Так, Т. А. ван Дейк указывает, что для определения семантики дискурса «необходимо и знание о мире и, следовательно, когнитивный и социальный анализ знаний носителей языка в рамках определенной культуры» [Дейк 1989: 124]. М. Фуко вводит термин эпистема как «совокупность всех связей, которые возможно раскрыть для каждой данной эпохи между науками, когда они анализируются на уровне дискурсивных закономерностей» [Фуко 1996: 190]. Р. Барт, определяя дискурс как объект исследования транс лингвистики, отмечает его принципиальное значение в том, что в этой категории преодолевается «тот рубеж, на котором знаковая система получает выход в социальную и историческую практику» [Барт 1978: 449] В. 3. Демьянков пишет, что дискурс определяется «не столько последовательностью предложений, сколько тем общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который "строится" по ходу развертывания дискурса, -это точка зрения "этнографии речи"» [Демьянков 1982: 7]. Культурный контекст в интерпретации дискурса определяет специфику предмета настоящего исследования.

Вопрос о структуре дискурса, связанный с проблемой единиц, выделяемых для анализа, остается открытым в современной науке. С одной стороны, Дж. Сёрль отрицает наличие всякой структуры дискурса, с другой стороны, Т. А. ван Дейк сформулировал понятия макро- и микроструктуры дискурса. М. JI. Макаров пишет в своей монографии, что понятие структуры должно «применяться к дискурсу с известной долей осторожности» [Макаров 2003: 178]. Важными основаниями дискурсной структурности являются «связность» и «самоорганизация», понимаемые как упорядочивание множества высказваний по определенным правилам и метакоммуникация («дискурс по поводу самого дискурса», «комментирующий, ориентирующий и меняющий ход общения или выделяющий его структурные фазы» [Макаров 2003: 176]). М. Фуко также подчеркивает организующее начало в дискурсе, определяя его как «определенное количество высказываний», обусловленное «совокупностью

10 правил, которые оказываются имманентными <дискурсивной> практике и определяют ее в своей собственной специфичности» [Фуко 1996: 47]. Дискурсный анализ, по мнению ученого, дает возможность увидеть, «как разжимаются жесткие сочленения слов и вещей и высвобождаются совокупности правил, обусловливающих дискурсивную практику», которая «систематически формирует объекты, о которых они <дискурсы> говорят» [Фуко 1996: 50]. Именно дискурсная организация и самоорганизация используются в настоящем исследовании при выделении анализируемых элементов романного целого. В произведениях В. В. Набокова принцип самоорганизации коррелирует с металитературной проблематикой, когда объектом изображения становится процесс создания художественного текста, а системный характер дискурса позволяет выделить целостную линию русского начала. Русский дискурс - это одна из систем, организующая романную структуру и выявляющая авторскую интенцию; микроструктура его представляет собой все авторские референции к русской культуре, а макроструктура - это элементы романного целого, наиболее последовательно отразившие влияние этого организующего начала.

Применительно к анализу произведений В. В. Набокова категория дискурса была теоретически рассмотрена в работах М. Я. Дымарского. В термине дискурс, по мнению ученого, теоретически артикулированы новейшие веяния в сфере художественного творчества, вылившиеся со времен эпохи модернизма в новый тип организации литературного произведения. На примере произведений В. В. Набокова исследователь рассматривает одну из характернейших для неклассического - дискурсивного - типа повествования особенностей: «сдвиг характера локализации автора в тексте» [Дымарский 2001: 239], что в конечном итоге приводит к «осложнению структуры смыслового единства» [Дымарский 2001: 259] текста. Исследователь вводит понятие «вторичной дискурсивизации текста» как базовую категорию для описания некой превращенной формы текста, связанную с концепцией повествовательных уровней и проблемно представленную метаприемом

11 авторской» точки зрения. В настоящем исследовании мы опираемся на заключение ученого о «дискурсивной» структуре произведений В. В. Набокова, тем более актуальное в свете проблематики настоящей работы своей связью с приемами авторского самопозиционирования в тексте.

И. И. Акимова исследует произведения писателя, выявляя «имплицитную информацию художественного дискурса» [Акимова 1997: 3]. И. И. Ляпина и А. Ю. Ляпина тезисно представляют концепцию «дискурсной стилистики», раскрывая на примере анализа романа «Pnin» уникальную разноязычную «стилистику дискурса Набокова» [Ляпина 1997: 95]. Данные исследования следуют в большей степени в русле лингвистической теории дискурса. В настоящей работе мы рассматриваем произведения писателя в литературоведческом аспекте, однако в необходимой степени привлекаем материалы исследователей смежных дисциплин. В статье И. И. Ляпиной и А. Ю. Ляпиной для нас важной оказывается мысль о том, как «в его <Набокова> английских текстах слышится музыка русской речи» [Ляпина 1997: 94].

Дискурс для нас актуален как универсальный термин, описывающий во всей полноте объективацию в тексте художественного произведения различных интенций субъекта авторского потенциала в аспекте национально-культурной специфики. «Русский дискурс», таким образом, представляет собой некое формально-содержательное единство, проявившееся на уровне имплицитного автора как определенный принцип организации повествовательной стратегии произведений, ориентированной на традиции русского слова и русской культуры во всем ее многообразии. Непосредственно в тексте англоязычных произведений писателя сфера русского дискурса включает в себя русских персонажей, особенности их речи, интертекстуальные референции к знаковым пратекстам русской литературы, упоминания отдельных явлений и событий, связанных с русской историей, национальным самосознанием и т.д. Каждый из выделенных нами элементов повествования, составляющих русский дискурс, получает дополнительное измерение смысла на уровне анализа метаприема.

В сформулированном таким образом предмете исследования нам

12 представляется необходимым уточнить значение еще одного понятия, отличающегося довольно размытыми границами дефиниции - понятия интертекста. Категории интертекста и интертекстуальности, оформившиеся в рамках постструктуралистской школы, получили широкое применение в современной методологии текстовых исследований. Общим местом исследований, посвященных теории интертекста, становится упоминание о том, что термин был сформулирован Ю. Кристевой на основе идеи М. М. Бахтина о диалоговой природе текста в пространстве культуры. Абсолютизация положения об изначальной, онтологической интертекстуальной сущности любого текста, появляющаяся в работах Р. Барта, Ю. Кристевой, приводит к нивелированию субъекта авторского потенциала и превращению произведения в «пустое пространство проекции интертекстуальной игры» [Канныкин 2003: 97]. В эстетической системе В. В. Набокова интертекстуальность является одной из ключевых категорий. JI. Н. Рягузова, обращаясь к проблеме философско-теоретических оснований набоковской поэтики, пишет: «Его проза отличается подчеркнутой семиотизацией действительности. Авторская интертестуальность также указывает на его понимание культуры как знаковой системы. Моделирование мира приравнивалось писателем к его номинации» [Рягузова 2000: 4]. При этом в своих произведениях В. В. Набоков проявляет довольно жесткую позицию автора по отношению к создаваемому им тексту. В структуре набоковского текста «номинирование» художественной реальности через призму некоего иного литературного и шире культурного пратекста актуализирует метафору философии постмодернизма «мир как текст», но это не хаотичный калейдоскоп безличных интертекстуальных проекций, а четко структурированное на уровне авторской интенции полилоговое поле культуры. Предметом нашего анализа становится интертекст как компонент романной структуры, как художественный прием, организующий содержательную сферу романного целого посредством продуцирования художественных смыслов из сопоставления (между собой и собственно с текстом романа) иных по отношению к данному текстов. К последним, согласно заявленной

13 проблематике исследования, мы относим транслируемые в избранных для анализа романах художественные произведения, соотносимые с традицией русской литературы. То есть как соприсутствующие «иные тексты» мы рассматриваем произведения русских писателей, актуализирующие на различных уровнях повествовательной структуры набоковских романов семантику русского дискурса.

Таким образом, цель настоящей работы заключается в исследовании трех англоязычных произведений В. В. Набокова - «The Real Life of Sebastian Knight» (1941), «Pnin» (1957), «Conclusive Evidence» (1954) / «Другие берега» (1956) / «Speak, Memory» (1966) - в аспекте дискурсной концепции русской тематики, структурированной как обобщающая образная мысль, которая отражает реалии как материального, так и духовного порядка, относящиеся к русскому культурному пространству (русские герои, бытовые и социальные явления русской жизни, идеологемы, литературные традиции и т.п.), объективирущие в тексте художественного произведения авторскую интеркультурную интенцию.

В задачи данного диссертационного исследования входит:

1. охарактеризовать русский дискурс в структуре указанных произведений;

2. проанализировать значение русских персонажей в системе образов указанных романов: представить общую их характеристику и анализ особенностей их речи;

3. осуществить анализ интертестуальных связей романов писателя с произведениями русской литературы;

4. сопоставить русскоязычный и англоязычный варианты автобиографического романа В. В. Набокова;

5. охарактеризовать жанровую природу анализируемых произведений в аспекте взаимодействия дискурсного начала и романной структуры;

6. выявить специфику авторской позиции в анализируемых произведениях;

7. выявить тот уровень проблематики указанных произведений, который ассоциирован с семантикой русского дискурса.

14

Методология настоящего исследования основывается на сочетании историко-типологического подхода с элементами структуралистского (в использовании методик дискурсного и интертекстуального анализа) и текстуального анализа, также применяется культурно-исторический подход для контекстуального изучения указанных произведений.

Выдвигаемая нами гипотеза заключается в постулировании значимости русского культурного начала в содержательном потенциале англоязычной прозы В. В. Набокова, обусловленной не только фактами биографии писателя-эмигранта, но и актуальными тенденциями культуры XX века: интенсивные процессы транскультурации в сочетании с противоположными процессами национальной спецификации.

Актуальность данного исследования обусловлена следующими содержательными аспектами. В творчестве В. В. Набокова отразились важнейшие черты мирового литературного процесса: синтетическое взаимодействие различных художественных систем, усложненная система интертекста, становление глобальной интеркультурной парадигмы, проблематизирование отношения к традиции, становление новых форм романного повествования. Осмысление произведений В. В. Набокова во вгей мыслимой полноте культурно-языковых контекстов необходимо для того, чтобы выявить сущностные особенности таланта писателя, творчество которого составляет едва ли не самую заметную страницу в развитии мирового литературного процесса XX века. Обращение к исследованию англоязычного В. В. Набокова имеет теоретико-литературное и историко-литературное значение. Во-первых, исследование неоднозначной национальной природы англоязычного творчества писателя актуально в отношении разработки принципов методологии анализа «пограничных» художественных феноменов. Во-вторых, актуальной представляется возможность в ходе исследования более полно охарактеризовать круг явлений, свойственный американской литераторе послевоенного периода.

Научная новизна исследования заключается в предпринимаемой попытке

15 целостного литературоведческого анализа англоязычной прозы писателя в аспекте русской национально-культурной составляющей ее художественного целого. Новаторским является применение категории дискурса для выявления авторской личностной субстанции, исследуемой в свете неоднозначности национально-культурной идентификации.

Теоретическая значимость работы обусловлена соединением филологического и культурологического аспектов в дискурсном подходе к изучению проблемы национально-культурной специфики творчества В. В. Набокова.

Практическая значимость работы заключается в возможности её использования в практике преподавания: при подготовке лекций и семинарских занятий по истории зарубежной литературы, при проведении спецкурсов и практических занятий, написании курсовых и дипломных работ.

Обзор исследовательской литературы.

В исследовании творчества В. В. Набокова в силу целого ряда причин как культурно-исторического, так и социально-политического характера, ведущие позиции изначально занимали работы американских и европейских ученых. Основной корпус трудов зарубежной «набоковианы»1 составляют работы англоязычных авторов. Что касается иных исследовательских традиций -например, французской, немецкой, польской - то здесь, как отмечает А. С. Мулярчик, «разработка набоковского наследия обязана чаще всего энергии одного, максимум двух-трех ведущих исследователей» [Мулярчик 1994: 126].

Т. Г. Кучина в диссертации 1996 г. отмечала «наивный» и «вторичный» характер отечественных исследований, посвященных творчеству писателя, выделив лишь две самостоятельные монографии: «Феномен Набокова» Н. А. Анастасьева и «Мир и Дар Набокова» Б. Носика. В настоящий момент русскоязычное набоковедение насчитывает порядка полутора десятков

Как правило, термином «набоковиана» обозначается совокупность зарубежных исследований, посвященных творчеству писателя, в отечественной науке более принято наименование набоковедение. монографических исследований - работы Б. В. Аверина, Н. А. Анастасьева, О. А. Дмитриенко, А. С. Мулярчика, И. И. Пули, А. М. Зверева, А. В. Злочевской,

A. Ливри, Ю. Левинга, М. Э. Маликовой, В. Линецкого, Л. Н. Рягузовой, Е. Курганова и других - десятки диссертаций, а также огромное количество статей, в том числе, и в тематических сборниках и номерах «толстых журналов».

Русскоязычные исследования, как и зарубежные, посвящены изучению повествовательной техники набоковской прозы (в основном романы и рассказы; поэзия и драматургия еще не достаточно изучены), нарративной и интертекстуальной структуры произведений, металитературной проблематики, а также культурологических и метафизических аспектов его творчества. В настоящей работе мы опираемся на труды как зарубежных, так и отечественных исследователей, составляющие необходимый научный контекст в свете заявленной нами темы.

Наиболее фундаментальными исследованиями поэтики прозы В. В. Набокова предстают такие работы зарубежных ученых, как «Crystal Land» (1972) Дж. Бэйдер1, «Vladimir Nabokov» (1976) Л. Л. Ли, «"Teksty-Matreshki" Vladimira Nabokova» (1982) С. Давыдова, «Nabokov: the Mystery of literary structures» (1989) Л. Токер, «Russian Subtexts in Nabokov's Fiction» (1999) и «Problems of Nabokov's Poetics» (1985) П. Тамми, «Nabokov's Otherworld» (1991)

B. E. Александрова; и отечественных - «В. Набоков. Одинокий король» (2002) Н. А. Анастасьева, докторская диссертация Б. В. Аверина «Романы В. Набокова в контексте русской автобиографической прозы и поэзии» (1999) и монография «Дар Мнемозины» (2003), «В. Набоков: авто-био-графия» (2002) М. Э. Маликовой, «Концептуализированная сфера «творчество» в художественной системе В. В. Набокова» (2000) Л. Н. Рягузовой.

Следующие работы зарубежных и отечественных набоковедов нам представляется целесообразным представить, сгруппировав по исследуемым

1 Фамилия американской исследовательницы - Bader - передается иногда также транслитерацией Бадер или Боадер. проблемам в сопоставлении с темой настоящего исследования.

Проблеме национально-культурной специфики набоковского творчества уделяют внимание многие исследователи. Для зарубежных ученых в исследовании этой проблемы важным оказывается лингвистический аспект произведений писателя. Дж. Грейсон в монографии «Nabokov translated. А Comparison of Nabokov's Russian and English Prose» (1977) отмечает, что индивидуальный неповторимый стиль англоязычного В. В. Набокова определяется «различиями между русским языком и английским» [Grayson 1977: 192], также немалую роль играет тот факт, что большинство английских текстов были созданы писателем после его русскоязычных произведений, написанных на родном (в отличие от английского) для него языке. Как наиболее яркую отличительную черту англоязычного В. В. Набокова исследователь называет «иностранность (иностранный оттенок)», присущую как его ранним английским текстам, так и достаточно зрелым. Проявляется эта особенность в наличии некоторых «отклонений», «неправильностей», а кроме того, в появлении «русизмов» в английских текстах писателя. Э. Божур высказывает иную точку зрения, утверждая, что В. В. Набоков не являлся монолингвальным носителем только русского или только английского языка; а английский язык для него является «одновременно и родным и иностранным» [Beaujour 1995а: 42]. Применительно к англоязычным произведениям В. В. Набокова исследовательница употребляет термин «стереолингвистичекий взгляд на коммуникацию», характеризующий, по мнению Э. Божур, особенности его стилистики. Соответственно, как оптимальный вариант перевода набоковских произведений Э. Божур, основываясь на примерах авторских само-переводов, называет «транспозицию, создание "комплементарного" текста» [Beaujour 1995b: 724], передающего все особенности исходного текста - словесную игру, аллитерации и тому подобное. Феномен набоковского билингвизма рассматривает финский исследователь J1. Тарви, выделяя в жизни писателя пять различных «языковых» периодов. В итоге исследователь приходит к заключению, что в случае В. В. Набокова

18 актуальна такая модель писательского билингвизма, при которой «полнокровное творчество на одном языке» сменяется «практически безвозвратным переходом на второй» [Тарви 2001: 126], ознаменованный «не менее полнокровным творчеством» [Тарви 2001: 135]. М. Виролайнен интерпретирует билингвизм В. В. Набокова как переход от исходного качества - русской речи - к превращенной его форме - английскому языку; сохранившиеся в английских текстах «рудиментарные остатки формы исходной» («русские словечки, фразы») сигнализируют, что «английская речь романа - инобытие речи русской» [Виролайнен 2001: 268]. В отечественной науке проблема билингвизма в творчестве В. В. Набокова представлена отдельными исследованиями. В статьях О. Н. Бакуменко «Некоторые приемы авторского перевода мемуаров В. Набокова Speak, Memory» (2002) и В. В. Савченко «К вопросу о некоторых особенностях двуязычной прозы В. В. Набокова» (1997) дается сравнительный анализ английского и русского текстов двух произведений - автобиографии и «Лолиты», соответственно. О. Н. Бакуменко исследует конструкции, которые «не рефлексируются в исходном и переводном текстах» [Бакуменко 2002: 475], определяя особенности автоперевода в отличие от собственно литературного перевода. В. В. Савченко «продуктивный творческий билингвизм» писателя рассматривает как проявление «разнопланового культурного диалога» [Савченко 1997: 146], каковым является творчество В. В. Набокова. Диссертация 3. М. Тимофеевой «Лингвистические особенности гетерогенного художественного текста» посвящена выявлению в структуре набоковских англоязычных произведений средств локализации «лингвокультурной гетерогенности» [Тимофеева 1995: 171], которая, в свою очередь, обусловлена прагматической установкой писателя-билингва - «передачей родной для него русской культуры» [Тимофеева 1995: 171].

Вопрос об истоках набоковского творчества, о влияниях, отразившихся в его произведениях, является одним из ведущих направлений в зарубежном и отечественном набоковедении. Большинство исследователей сходятся во

19 мнении, признавая поликультурный характер набоковских текстов в отношении транслируемых национально-культурных и литературных традиций. Г. М. Хайд, рассматривая один из «американских» романов писателя «Pnin» в контексте «теории сказа» русских формалистов, отмечает, что произведение «является продуктом родной русской традиции, преломившейся через английский язык и через призму современной русской критики» [Hyde 1977: 159]. П. Тамми, исследуя структурные особенности художественных текстов В. В. Набокова, выдвигает понятие «полигенетичности» интертекста, подразумевая под этим «соединенные подтексты», восходящие «к разным литературным источникам» [Тамми 1997: 517]. Ученый выделяет одну из «характерных стратегий Набокова»: «выбор подтекстов не только из сочинений разных авторов, но также из разных культурных и языковых контекстов» [Тамми 1997: 517]. При этом большое внимание уделяется «русским подтекстам» набоковской прозы, чему посвящена одноименная монография1. М. Д. Шраер также рассматривает русскую литературную традицию как определяющую в художественном мире произведений писателя, сопоставляя его произведения с прозой И. А. Бунина и А. П. Чехова; кроме того, американский исследователь обнаруживает у В. В. Набокова еврейские и даже иудаистские «мотивы», а также называет англо-американскую литературную традицию его «второй родиной» [Шраер 2000: 116]. А. А. Долинин2, выделяя в творчестве писателя русский и американский периоды, значимым рубежом между ними видит отношение В. В. Набокова к русской литературной классике: от осознания себя «русским писателем, участником общего эмигрантского дела, миссия которого заключается в том, чтобы сохранить и продолжить, наперекор деструктивному "провинциализму" словесности советской, главные традиции русской литературы в условиях свободы» [Долинин 2004: 202], писатель приходит к мысли о том, что «русская

1 Уже упоминавшаяся «Russian Subtexts in Nabokov's Fiction» (1999)

2 Русскоязычный ученый, свои работы, однако, рассматривающий в контексте англоамериканской школы набоковедения литературная традиция прекратила свое живое существование и представляет лишь музейный интерес» и, соответственно, воспринимает себя как «последнего патриция мировой литературы» [Долинин 2004: 202].

Таким образом, работы западных исследователей, включая выше приведенные высказывания американских ученых на круглом столе «Литературной газеты», следуют в русле общей для зарубежной набоковианы традиции рассматривать В. В. Набокова как автора, объединившего в своих произведениях традиции различных культур.

Отечественные набоковеды в большей степени ориентированы на историко-типологический подход в рассмотрении творчества писателя. Для них характерна тенденция к обобщающим заключениям относительно писательской позиции В. В. Набокова в ее связи с определенными тенденциями мировой культурной парадигмы XX века, а также к выстраиванию типологических контекстуальных параллелей, так или иначе связывающих произведения писателя с русской литературной традицией. Помимо выше изложенных концепций Н. А. Анастасьева, А. С. Мулярчика, В. В. Ерофеева нам представляется необходимым указать еще некоторые исследовательские мнения, отражающие иные полюса представлений о принадлежности В. В. Набокова к какой-либо определенной национальной литературной традиции.

Пафос статьи Г. А. Левинтона «The Importance of Being Russian или Les allusions perdues» в целом оказывается созвучным направлению исследований финского ученого П. Тамми: «Набоков всегда многоязычен <.>и если в романе дана, например, французская цитата, у нее вполне может оказаться русский источник.» [Левинтон 1999: 314]; но при этом российский исследователь прямо указывает, что «англоязычный Набоков остается явлением русской литературы» [Левинтон 1999: 311]. А. В. Злочевская также относит В. В. Набокова к русской культуре, отмечая, что писатель «синтезировал (а не нивелировал) различные национальные особенности и тенденции развития мирового искусства. Поэтому всемирное в его творчестве и есть русское. Формула, впрочем, обратима, ибо верна и в варианте: русское и есть

21 всемирное» [Злочевская 2002: 6]. Несколько иное мнение относительно диалектики русского и всемирного в творчестве писателя раскрывается в статьях И. И. Пули «Американский писатель русского происхождения?» и А. Горковенко «Национальное и наднациональное в художественном сознании В. Набокова». Для обоих исследователей именно русская составляющая художественного мира В. В. Набокова обуславливает его актуальность в рамках современной мировой культурной парадигмы. М. Шульман высказывает совершенно отличную точку зрения: называя В. В. Набокова «последним писателем русской литературы, писателем сослагательным» [Шульман 1997: 269], он тем не менее полагает, что его невозможно отнести к какой-либо определенной литературной традиции, так как «он был просто писателем, чьи темы равно воспринимаются человеком, вне зависимости от нации» [Шульман 1997:269].

В свете тематики настоящей работы нам представляется актуальным рассмотреть различные исследовательские концепции таких аспектов поэтики набоковской прозы, как субъектная структура набоковского романа, семантика метаприема, интертекстуальные связи, жанровая типология и модификация.

Исследователями традиционно отмечается один из ведущих мотивов набоковской прозы - изображение творческого процесса в его становлении и противостоянии реальности «объективной» действительности. С появлением работ Дж. Бэйдер, JI. JI. Ли, С. Давыдова, П. Тамми в набоковедении тема искусства и связанное с этой темой «двоемирие» - романтическое или символистское по происхождению - а также традиция описания поэтики произведений писателя «в терминах металитературы» [Мулярчик 1994: 127] становятся одними из ведущих лейтмотивов набоковедческих штудий. Обращаясь, таким образом, к рассмотрению нарративной структуры набоковских произведений, исследователи на первый план выдвигают проблему соотношения авторского потенциала и потенциала героя. Э. Пайфер отмечает постоянный контроль Набокова над своими персонажами. С. Давыдов приводит в своей монографии стандартную формулу набоковской авторской

22 позиции: «Романы Набокова - это романы о сознании автора и героев, об их взаимоотношениях и, не в последнюю очередь, о примате авторского сознания над сознанием героя» [Давыдов 2004: 138]. П. Тамми обобщает иерархию структурных уровней набоковской прозы, выделяя статусы персонажа, нарратора и собственно текст и представляя их соотношение как триединую систему: «персонаж воспринимает фиктивный мир, нарратор повествует об этом восприятии» и, наконец, «текст описывает, как нарратор повествует о восприятии персонажа» [Tammi 1985: 29].

Д. Голынко-Вольфсон, М. Медарич и российский ученый М. Я. Дымарский (в упоминавшейся работе) рассматривают проблему авторского присутствия в текстах В. В. Набокова в аспекте соотнесения его творчества с определенными стилевыми тенденциями и направлениями литературы XX века. М. Медарич возводит присущее романам писателя «колебание между уровнями автора, повествователя и персонажей» к «высокоэстетизированной игре приемом изменения статуса повествователя» [Медарич 1997: 468] в «Петербурге» А. Белого и, соответственно, к модернистским традициям в творчестве В. В. Набокова. Д. Голынко-Вольфсон относит набоковскую прозу к постмодернизму, определяя имплицитного автора в «Отчаянии», (вырисовывавшегося как «русский писатель, известный автор психологических романов и одновременно читатель-автор "Отчаяния"» [Голынко-Вольфсон 2001: 759]) как децентрированную субстанцию, неспособную идентифицироваться с текстом и символизирующую собой кризис модернизма.

Проблема экспликации авторского присутствия в тексте многими исследователями связывается с принципами игровой стратегии текстопостроения в произведениях В. В. Набокова. Дж. Бэйдер, J1. JI. Ли, А. А. Долинин, Л. Токер, Р. Роу, В. Е. Александров, из отечественных ученых Б. В. Аверин, А. А. Пимкина, Л. Н. Рягузова, А. В. Злочевская считают, что обилие различных приемов раскрывает наличие автора-творца художественной реальности, а также обнаруживает ее условность, ее фикциональный статус. Игровая поэтика набоковских произведений на уровне концептуальных

23 заключений представлена в работах А. А. Пимкиной и А. В. Злочевской. Первая исследовательница в своей диссертационной работе, в принципе, следует выводам Дж. Бэйдер, признавая, что игровой прием «авторской маски» в творчестве В. В. Набокова «заставляет читателя не только принять свою <т.е. авторскую> интерпретацию текста, но и усомниться в самом общепринятом понятии вымысла и авторства» [Пимкина 1999: 112]. А. В. Злочевская более детально выявляет «смысловые функции» игровой стратегии набоковских текстов, отмечая, что цель их состоит в «организации напряженных "сотворческих" отношений между читателем и автором в процессе "разгадывания" и одновременно созидания новой нравственно-философской и эстетической концепции мира» [Злочевская 1997: 10].

Важной составляющей частью игровой поэтики В. В. Набокова является интертекстуальный аспект его произведений. Специфику набоковского интертекста определяет П. Тамми, предлагая, как упоминалось выше, термин «полигенетичность». М. Медарич отмечает, что интертекстуальность набоковской модели романа «указывает на его понимание культуры как аспекта знаковой действительности, качественно тождественного незнаковой действительности», когда литературное произведение «черпает материал не только из жизни, но и из других, уже существующих литературных текстов» [Медарич 1997: 462]. JI. Н. Рягузова определяет полигенетичность и диалогичность как одни из ведущих признаков художественного мира набоковской прозы, который самой структурой «реализует метафору: "жизнь-текст-интертекст"» [Рягузова 2000: 31]. Т. Н. Белова и А. В. Злочевская соотносят тип набоковской интертекстуальности как особый способ организации текста с поэтикой постмодернизма. Для первой исследовательницы «интертекстуальность романов Набокова», позволяющая «определить их термином "литература о литературе"» [Белова 1998: 47], следует в русле тенденций литературы постмодернизма в том смысле, что направлена она своим пародийным пафосом на разрушение классического канона. А. В. Злочевская сущность набоковского интертекста как игрового

24 приема видит в создании автором «полифонической симфонии реминисцентных отражений» [Злочевская 1997: 10], которая, «намеренно обнажая игровое начало в поэтике» [Злочевская 1997: 11], организует читательское восприятие с ориентацией на «сотворчество» с автором.

Большинство ученых как зарубежных, так и отечественных, рассматривая интертекстуальность как одну из стилеобразующих черт набоковской прозы, следуют теории «диалога» и «чужого слова» М. М. Бахтина. Абсолютизация безличного диалогического начала, изначально присущего любому тексту в интерпретации Ю. Кристевой и Р. Барта, методологически неприложима к набоковской прозе по причине довольно сильной, почти диктаторской авторской позиции по отношению к создаваемому целому художественного текста; соответственно, исследователям представляется актуальным проанализировать сознательные аллюзии автора, поскольку именно они «чаще всего художественно функциональны» [Злочевская 2002: 11].

В. Линецкий принципиально отвергает возможность применения «двухголосого слова Бахтина» для анализа прозаических творений В. В. Набокова. С точки зрения В. Линецкого бахтинская теория предполагает «сосуществование двух голосов, говорящих на одном одинаково артикулированном языке», тогда как в произведениях В. В. Набокова «вербализируется не реальность, дезартикулируется текст» [Линецкий 1994: 70]. Таким образом, «набоковская интертекстуальность лишь окончательно дезавуирует «диалогическую фантазму», ибо в качестве "вторичной обработки" используется то, что в оригинале является ее субверсией: субверсией языка, кода и диалога» [Линецкий 1994: 72]. Набоковский интертекст деструктивен по отношению к теории интертекстуальности как диалоговой сферы в семиотическом пространстве культуры по причине принципиального различия между не подлежащей артикуляции реальности и вербальным пространством искусства.

В рамках настоящей работы нам представляется наиболее интересным опыт интертекстуальных исследований, направленных на выявление связей

25 произведений писателя с русской литературной традицией. К таковым следует причислить уже упоминавшиеся монографии П. Тамми, В. Е. Александрова, А. А. Долинина, А. В. Злочевской, Н. А. Анастасьева, Б. В. Аверина, статьи О. Ронена, В. В. Шадурского, Т. Н. Беловой, С. Сендерович и Е. Шварц, а также многих других. В работах исследователей наиболее часто анализируемыми прецедентными текстами русской культуры в романах писателя выступают творчество А. С. Пушкина и «серебряный век» русской литературы.

Онтологическая» семантика набоковского метаприема, являясь одним из «общих мест» зарубежного и отечественного набоковедения, наиболее последовательную интерпретацию получает в работах В. Е. Александрова, П. Тамми, JI. Н. Рягузовой, А. Арьева, М. Липовецкого, А. Ю. Мещанского. В своей монографии «Набоков и потусторонность» В. Е. Александров обобщает опыт зарубежной набоковианы, представленной трудами Дж. Бэйдер, Л. Ли, Р. Олтера, Э. Пайфер и других, рассматривая произведения писателя в контексте метафизической категории потусторонней реальности, неразрывно связанной в набоковском творчестве с эстетикой металитературного приема. Основополагающей идеей монографии становится мысль о том, что «набоковские текстуальные узоры и вторжения в ход вымышленных событий аналогичны формирующей роли потусторонности по отношению к человеку и природе: металитературность - это маска и модель метафизики» [Александров 1999: 26]. Подобного же мнения придерживается П. Тамми, соединяя понятия «искусство» и «иной мир» в произведениях В. В. Набокова как «внешнюю сторону его прозы» [Tammi 1985: 390]. Таким образом, идея «иномирия» оказывается связанной с концепцией двоемирия как важнейшей структурообразующей основы художественного пространства набоковской прозы.

Отечественный ученый М. Липовецкий, ссылаясь на Д. Б. Джонсона, воспроизводит позицию западных исследователей, определяя два мира в пространстве набоковской прозы как «мир пошлой псевдожизни» и «мир живого творчества» [Липовецкий 1997: 645], восходящие к концепции

26 иномирия русского символизма. А. Арьев свое понимание набоковского «двоемирия» основывает на интерпретации формулы Вяч. Иванова, одного из теоретиков русского символизма, «от реального к реальнейшему». Художественной реальностью, отражаемой в произведениях В. В. Набокова, исследователь считает уровень, лежащий между «грубоватым "реальным"» и «гипотетическим "реальнейшим"» [Арьев 2001: 192] - уровень сна, на котором постигает мир настоящий художник. А. Ю. Мещанский актуализирует в набоковском «двоемирии» философскую теорию «вечных идей-парадигм Платона» [Мещанский 2002: 80] и его теорию анамнесиса - «припоминания того, что когда-то душа наблюдала в ирреальном мире» [Мещанский 2002: 81]. В интерпретации Л. Н. Рягузовой двойственность набоковской модели мира предстает эстетическим «многомирием», которое представляет собой «не разные миры, а метаморфозы единого авторского сознания» [Рягузова 2000: 30]. Линии сюжета набоковских произведений «совмещаются по типу "видимое / воображаемое / действительное"», при этом архитектоника образа основана на «отождествлении иллюзии с реальностью», когда «иллюзия объективируется в образ» [Рягузова 2000: 31].

В литературе, посвященной исследованию произведений, избранных нами для анализа в настоящей работе, выделяется комплекс проблемных аспектов, наиболее часто рассматриваемых набоковедами.

The Real Life of Sebastian Knight», по замечанию А. Олкотта, - «книга, мало исследованная набоковскими критиками, возможно, потому что в сравнении с его позднейшим творчеством она кажется простой, или, возможно, потому что это первый набоковский роман на английском» [Olcott 1974: 104]. Большинство авторов, рассматривающих произведение в своих статьях и отдельных главах монографий, уделяют внимание вопросу субъектной организации романа, выясняя, соотношение имплицитного автора, нарратора и героя повествуемой реальности.

Еще одним направлением в исследовании романа является выявление источников интертекстуальных референций в тексте произведения. В той или

27 иной степени этот вопрос затрагивает почти каждый из исследователей. А. Олкотт анализирует значение произведений, стоящих на книжной полке героя, их связь с содержанием, их отражение в структуре романа. В. Е. Александров, Н. А. Анастасьев, А. А. Долинин, М. Бирдвуд-Хеджер рассматривают интертекст русской литературной традиции в романе. Н. Ю. Колтаевская выделяет в произведении особую линию цитатно-реминисцентных отсылов к балладе «La Belle Dame Sans Merci» Дж. Китса.

Роман «Pnin» также привлекает внимание набоковедов возможностью неоднозначного истолкования системы нарративных уровней. Многие исследователи - Дж. Бэйдер, JL Токер, Г. М. Хайд, У. Кэрол, Н. А. Анастасьев, Г. Левинтон, А. А. Пимкина - сходятся во мнении, что разница между имплицитным автором и фиктивным нарратором представлена в романе В. В. Набокова как способность первого обладать полным знанием о сотворенном им мире и о героях - Пнине и рассказчике - именно за счет своей вненаходимости и невозможность этого для второго, поскольку он является всего лишь персонажем, пусть и авторского потенциала. Дж. Бэйдер интерпретирует смысл подобной авторской стратегии как стремление «показать, несоответствие между вымышленной моделью и жизнеподобной» [Bader 1972: 94]. Г. М. Хайд заключает, что В. В. Набоков в «Pnin» стирает «границу между вымыслом и реальностью», не столько утверждая, что «вымысел может не быть реальным», сколько, что «реальность может быть только фикциональной» [Hyde 1977: 163]. Л. Токер и У. Кэрол акцентируют внимание на совпадении / расхождении повествователя и автора в морально-этическом отношении. Российская исследовательница А. А. Пимкина объединяет субъектов повествования, сводя их к приему «авторской маски», отражающего игровой модус набоковского текста. Иные особенности романной структуры - система повторяющихся тем и мотивов, символические детали и образы - наиболее полно проанализированы в работах У. Роу, Г. Барабтарло, М. Д. Шраера, Ч. Николь. Несмотря на то что роман насыщен как прямыми, так и завуалированными обращениями к русской литературной классике, аспект интертекстуального рассмотрения присутствует

28 в немногих работах исследователей. Особый интерес представляют статья М. В. Четвериковой «Явление интертекстуальности в романе Набокова "Пнин"» и диссертация 3. М. Тимофеевой «Лингвистические особенности гетерогенного художественного текста», в которых рассматриваются стилистические особенности введения транслитерированных русских элементов (в том числе и цитаты из русских классиков) в текст англоязычного произведения.

Speak, Memory»1, как правило, рассматривается набоковедами в аспекте неоднозначности жанрового определения произведения. Б. Бойд, В. Е. Александров, Г. Димент, М. Э. Маликова, Б. В. Аверин, В. М. Пискунов так или иначе отмечают «фикциональный» характер, казалось бы, документального произведения, прослеживая в его структуре «приемы, которые обычно воспринимаются как беллетристические» [Александров 1999: 62]. Г. Димент пишет о том, что В. В. Набоков внес значительный вклад в развитие жанра автобиографии в литературе XX века, создав «высокохудожественный интроспективный автобиографический нарратив» на основе «воображенных фактов» [Diment 1999: 37]. М. Э. Маликова, находя в целом «мемуарное письмо Набокова» «фикциональным» и «лирическим» [Маликова 2002: 198], различает его русскоязычную и англоязычную версии как «мемуар, автобиографию» и «автобиографический роман» [Маликова 2002: 100], соответственно. М. Э. Маликова, В. М. Пискунов, А. И. Павловский рассматривают жанровую специфику автобиографического произведения писателя в контексте русской литературной традиции. В. М. Пискунов и А. И. Павловский проводят сопоставление набоковского произведения с мемуаристикой русского зарубежья.Б. В. Аверин выстраивает историко-литературный контекст «для набоковской темы памяти», относя к наиболее близким писателю авторам А. Белого «Котик Летаев», Вяч. Иванова «Младенчество», И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева».

1 Зарубежные ученые, говоря об автобиографии В В. Набокова, чаще всего имеют в виду именно эту англоязычную версию произведения, тогда как российские - русскоязычную «Другие берега».

Структура и объем работы: диссертация состоит из Введения, трех глав, каждая из которых разбивается на три параграфа, и Заключения. Содержание работы изложено на 176 страницах. Библиографический список включает в себя 207 наименований.

Заключение диссертации по теме «Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)», Братухина, Людмила Викторовна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мультикультуралистские тенденции в развитии современной мировой литературы с ее стремлением к размыванию таких категорий, как национальная литературная традиция и язык национальной культуры, обуславливают необходимость расширения методологической парадигмы, одним из возможных вариантов которого предстает дискурсное исследование творчества того или иного автора в аспекте национальной специфики. Американская литература XX века, определяемая исследователями (Я. Н. Засурским, А. В. Ващенко, М. В. Тлостановой, Б. А. Гиленсоном, Е. В. Староверовой) через множественность этно-культурных традиций внутри общенационального литературного процесса, составила тот адекватный культурный контекст, в котором получил свое развитие богатейший интеркультурный потенциал, заложенный в пространстве художественного мира В. В. Набокова, одного из тех писателей, «классифицировать которых однозначно по национальному (и даже языковому) признаку не представляется возможным» [Тлостанова 2000: 25].

Категория дискурса, лежащая в основе дискурсного подхода, оказывается актуальна в настоящем исследовании как системообразующий принпчп, объективирующий в художественном тексте авторскую личностную субстанцию. В применяемом нами понятии «русский дискурс» отразился национально-культурный аспект экстралингвистического континуума дискурсной семантики, организующий романную структуру по принципу контрастного сопоставления разнокультурных её составляющих. Нас в равной степени интересует диалектика универсалистских и локальных тенденций во взаимодействии культурных подтекстов набоковской прозы: специфика русского начала, составляющего определенную авторскую интенцию, и интеркультурный контекст, в котором оно получает свое осмысление.

В избранных нами для анализа англоязычных произведениях В. В. Набокова - «The Real Life of Sebastian Knight» (1941), «Pnin» (1957), «Speak, Memory» (1966) - феномен неоднородного в культурном отношении

168 пространства представлен наиболее ярко: в каждом из романов, написанных на английском языке и для англоязычной аудитории, русская тематика, традиции русской литературы, проблематика русского начала в сопоставлении с иными культурами оказываются определяющими моментами художественного целого. Русский дискурс в исследуемых произведениях ассоциирован с такими элементами романной поэтики, как образ главного персонажа, речевая характеристика героев, система интертекстуальных связей, содержательное целое автобиографического романа.

Русский герой - очень значимая особенность всех трех произведений: почти в каждом англоязычном романе писателя1 появляются русские персонажи, однако Себастьян Найт, В., Тимофей Павлович Пнин и повествователь «Speak, Memory» становятся главными героями. В. В. Набоков начинал писательскую карьеру как представитель молодого поколения русской эмигрантской литературы, и на определенном этапе проблематика его произведений вписывалась в рамки литературы Русского зарубежья: доминантные темы памяти, ностальгии по оставленной родине, проблематизирование темы возвращения, темы сохранения наследуемой культурной традиции. Но русские герои-художники или русские персонажи, каким-либо образом сопричастные акту художественного творения -Эдельвейс, Кончеев, Годунов-Чердынцев - уже в произведениях европейского периода эмигранты не столько в отношении удаленности от родины, сколько в отношении внутреннего противостояния окружающему миру, лишенному в своей пошлой унифицирующей реальности творческого начала; опорой и «путеводной нотой» для художнического сознания в этом противостоянии оказывается преимущественно русская культура. В романах англоязычного периода с преодолением эмигрантской «консерваторской» позиции автора культурная самоидентификация русского героя осложняется осознанием своей

Кроме рассматриваемых в настоящей работе произведений русские персонажи упоминаются в романах «Lolita» (1955), «Pale Fire» (1962), «Ada or Ardor» (1969), «Transparent Things» (1972), «Look at the Harlequins1» (1974) связи с иной культурой. Значительное внимание уделяется проблематизации культурных основ личностного самоопределения персонажей, вследствие чего русское начало по принципу контраста организует весь комплекс проблемно-тематической сферы произведения.

Речевая характеристика представляет один из аспектов неоднозначной культурной идентификации героев: английский и русский языки, объединенные в одном субъекте речи, так или иначе поляризируют художественный образ, раздваивая внутренний мир персонажа или контрастно противопоставляя его облик в рамках родной и иной социокультурной среды. Данный аспект находит отражение в текстовой структуре произведения, включающей в англоязычный контекст транслитерированные русские слова и выражения как функциональные компоненты художественного целого. Кроме того, речевая характеристика в металитературном повествовании набоковских романов «The Real Life of Sebastian Knight» и «Pnin» оказывается связана с выделением статусов «героя», «повествователя» и «автора»: англоязычный текст, включающий комментарий речевых особенностей главного героя - это сфера субъектов авторского потенциала, русская речь - это одна из черт облика повествуемого персонажа.

Анализ интертекстуальных связей трех набоковских произведений позволяет сделать заключение относительно преимущественной ориентации писателя на полилоговую модель текстопостроения, одним из структурообразующих компонентов которой является русская литературная традиция. Интертекст русской литературы в каждом из рассматриваемых романов представлен произведениями различных писателей и поэтов, однако следует отметить наличие некоторого неизменного центра сферы русского художественного слова, связанного с именами А. С. Пушкина и JI. Н. Толстого. Подобной центральной фигурой в отношении иных литературных традиций, включаемых писателем в текст своих произведений, становится У. Шекспир. Сопоставительный аспект системы интертекстуальных связей проявляется в самом включении русских цитат, аллюзий, реминисценций в англоязычный

170 текст произведения, в «полигенетической» природе интертекстуального отсыла, а также в симметричной актуализации определенной темы в интерпретационном потенциале русской и какой-либо иной цитаты или аллюзии.

В автобиографическом романе русский дискурс художественно воплощает осознание себя героем-повествователем в прошлом и настоящем. Момент перехода из одного культурного пространства в другое тесно связан с категориями времени и вневременного состояния, когда герой-повествователь англоязычного романа, проникая в саму плоть воскрешаемого им воспоминания о русском детстве и юности, выходит за рамки однонаправленного земного времени, одновременно присутствуя в повествуемом им мире давно свершившихся событий и воплощаясь в авторском модусе вненаходимости по отношению к тексту. Таким образом, русский дискурс в произведении актуализирует сферу прошлого и вместе с тем играет значительную роль в культурной самоидентификации художника в настоящем.

Следует отметить также наличие определенной динамики в позиционировании русского дискурса, наблюдаемой нами при сравнении трех указанных произведений.

The Real Life of Sebastian Knight» как первый англоязычный роман был во многом пробным и экспериментальным. Поиск собственного стиля в стихии английского языка коррелирует в структуре романного целого с проблемой культурной идентичности героев - Себастьяна и В. Двойственность культурного кода в художественной системе произведения воплощается при помощи актуализации различных этнокультурных контекстов - русского и английского. Многослойная структура интертекста построена по принципу игровой организации художественного пространства в виде переходов из культурного ряда одной национальной традиции в другую. Языковое измерение проблемы представлено как постоянное балансирование на «линии идеального воплощения» художнического «Я» между русским и английским языками:

Себастьян Найт состоялся именно как англоязычный писатель, с самого детства он идентифицирует себя с культурой страны своей матери - Англией, но путь к пониманию «подлинной» его жизни оказывается связан с фигурой русского биографа, поисками русской возлюбленной и, в конечном итоге, с русским языком.

Pnin» - роман, относящийся к так называемому американскому периоду творчества В. В. Набокова, это уже иной этап писательской карьеры и вместе с этим иной уровень осмысления русского начала. В «Pnin» русский дискурс организует произведение таким образом, что развитие романного действия сконцентрировано в драматической ситуации, которая может быть описана в терминах теории «культурного пограничья». Здесь русская тема звучит ностальгически личностным мотивом. JI. Токер называет роман «долгом, который В. В. Набоков выплачивает русской эмиграции» [Toker 1989: 21]. В этом романе русская тематика становится материалом для еще одного создающегося текста (повествования рассказчика). Этим самым она получает двойное осмысление: как собственно культурологическая проблема русского начала и как важный онтологический момент в формировании творческого сознания героя-повествователя. Все важнейшие метафизические антиномии набоковского романа - жизнь и смерть, реальность и искусство, этическое и эстетическое - отражены в структурах русского дискурса. При этом «русское» в образе героя - на уровне прямых отсылов к традициям дореволюционной России, на уровне речевой характеристики, на уровне интертекста как приема, с помощью которого обозначается сфера духовных интересов персонажа - все-таки не замкнуто само на себя. Русское начало в образе героя представлено как сущностное основание личности Тимофея Павловича, которое оказывается необыкновенно значимым в контексте мирового культурного пространства.

Speak, Memory» мы рассматриваем в сопоставлении с двумя другими версиями автобиографии В. В. Набокова - «Conclusive Evidence» и «Другими берегами». Сама история создания и пересоздания автобиографии обозначает важность русского периода в жизни В. В. Набокова и, соответственно, важность

172 русской ипостаси в культурной самоидентификации писателя. Автобиографический роман - жанровая модификация, отражающая индивидуальное своеобразие авторского замысла - создание текста, своей фактурой воспроизводящего героя-автора как его творца. В содержательном аспекте «Speak, Memory» реализуют романную коллизию «человек и мир» как противопоставление индивидуального «Я» повествователя временному миру окружающей действительности. Осуществляется это противостояние в намерении повествователя преодолеть время в процессе воспоминания и запечатления этого процесса в рамках художественного автобиографического произведения. В автобиографическом романе В. В. Набокова находят свое отражение традиции русской литературы - представление воспоминания как незаконченного процесса, становящегося вместе с написанием текста (так называемый «сюжет воспоминания»), и мотив «утраченного рая детства» как важного условия постижения глубин индивидуального «Я». Важную роль в раскрытии содержательной романной коллизии «Speak, Memory» играют соотносимые с европейской - прустовской - традицией представления об изображении мира во времени как воплощающей его сущность среде, а также о совпадении процессов воспоминания и восприятия.

Децентрализация авторского сознания разрушает классическую автобиографическую форму и обозначает собой романную метаописательную конструкцию. Прустовская одновременность процессов воспоминания-восприятия и запечатления определяет автобиографический метод В. В. Набокова, установка на творческое осознание глобального и не менее творческого замысла и, как следствие этого, наличие двух субъектов сознания в произведении (автор и герой-повествователь) приближают его к романным структурам. Это раздвоение воспроизводится в стандартных для автобиографии инстанциях «Я-для-себя» и «другого»; решающим признаком, разводящим эти категории в набоковском произведении становится ассоциирование / неассоциирование со сферой русского начала. Между английским и русским текстами постоянно образуется некий зазор, поскольку автор презентует себя

173 по-разному в сфере англоязычной культуры и русскоязычной.

Таким образом, в «The Real Life of Sebastian Knight» авторская стратегия заключается в игровом по своему характеру сопоставлении английского и русского культурных компонентов художественного целого. В «Pnin» проблематика русского дискурса сосредотачивается в «отстоянии» некоторой внутренней самости героя в ситуации культурного пограничья, при этом русское начало доминирует в художественной системе романа. В «The Real Life of Sebastian Knight» двойственность культурного кода становится ведущим приемом не только в создании образа главного героя, но и охватывает художественную систему романа в целом (включая сопоставительный аспект введения интертекстуальных отсылов), что выявляет двойственность авторской интенции. В романе «Pnin» субъектная структура представлена более целостно: русский герой оказывается в центре изображения, а субъекты авторского потенциала актуализируют оценочную сферу повествования.

Данная закономерность прослеживается и в речевой характеристике персонажей. Себастьян Найт в достаточной степени владеет и русским и английским языками, что постоянно приходится учитывать повествователю, чтобы описать его «подлинную» жизнь в сопоставлении этих разноязыковых и разнокультурных аспектов. В «Pnin» русская и русифицированная английская речь составляют сферу персонажа, англоязычный текст непосредственно романа - компетенция субъектов авторского потенциала. В автобиографическом романе русский дискурс представлен в «чистом» виде: как обобщающая авторская мысль. Преодолевая проблему языка и языковой культуры, В. В. Набоков выражает «русское» содержание в формах обоих языков, тем самым предлагая новый уровень взаимодействия разнокультурных составляющих своего творчества: синтез различных культурных традиций, имеющий основание в личностном авторском потенциале. В субъектной структуре автобиографического романа представлена попытка «воскрешения» своего русского прошлого в предельно близкой автору художественной форме автобиографического «Я» и одновременно попытка раскрыть его метафизическое значение в судьбе англоязычного писателя, дистанцированного в авторской категории «другого».

Русский дискурс в проанализированных романах - «The Real Life of Sebastian Knight», «Pnin», «Speak, Memory» - организует систему художественного целого, ориентируя англоязычный контекст на функциональное включение семантического потенциала русской культурной традиции. Позиционирование системообразующего русского начала в каждом из рассматриваемых в настоящем исследовании произведений имеет различные нюансы в зависимости от изменения осознания В. В. Набоковым своей роли в ином социокультурном пространстве по отношению к оставленной родине и русской эмигрантской среде. В первом англоязычном романе происходит становление англоязычного стиля, при этом превращение индивидуального писательского языка в стремлении преодолеть ограничения статуса эмигрантского автора имеет в основе уже сложившуюся стилистику русских его произведений. Творческое англоязычие предстает одной из возможных перспектив, английский и европейский дискурс является активно осваиваемым пространством, поэтому разнокультурные начала в «The Real Life of Sebastian Knight» находятся в равновесии семантических потенциалов. В «Pnin» доминирующая роль русского дискурса определяется потребностью переосмыслить феномен русской эмиграции в контексте американского периода жизни и творчества, когда понятие «американский писатель» применительно к произведениям В. В. Набокова обозначает одну из множественных национально-культурных традиций, представляющих американскую литературу XX века. В автобиографическом произведении синтез разнокультурных начал, представленный в синтезных особенностях тестовой структуры, отражает момент перехода из одной культуры в другую, связанный с подведением итогов целого жизненного этапа, являющегося основанием для осознания себя в настоящем как сложившегося англоязычного автора и размышлений о своем будущем.

Дискурсный анализ, сконцентрированный вокруг поликультурной проблематики творчества В. В. Набокова, позволяет наиболее точно охарактеризовать позицию писателя, выявить тот уровень авторской интенции, который связывает различные культурные традиции, представленные читателю в «данности текста». Использование понятия «русского дискурса» при анализе англоязычных произведений писателя создает необходимый культурный контекст, в котором с должной полнотой могут быть осмыслены отдельные герои, поступки, обстоятельства. Категория дискурса концептуализирует явные и завуалированные функциональные референции к традиции русского слова и русской культуры в художественном пространстве англоязычных романов, тем самым представляет их в виде единой системы, фокусируя их эстетическое значение в личностном авторском потенциале.

Дискурс как методика литературоведческого исследования оказывав! ся актуален при обращении к анализу произведений тех писателей, творчество которых не абсолютно в отношении национальных, языковых и культурных делений (И. Б.Зингер, С. Беккет, Д. Грин, П. Кэри, С. Рушди ); каковая модель художественного творчества становится одной из доминантных в условиях «транс- и пост- национальной» [Тлостанова 2004: 385] парадигмы современной культуры. Творчество русско-американского, англо-русского, русско-английского автора В. В. Набокова следует в русле этой глобальной тенденции и во многом определяет ее становление.

Список исследованной литературы

1. Набоков В. В. Собрание сочинений американского периода в пяти томах. Т. 3. - СПб.: Симпозиум, 2000а. - 704 с.

2. Набоков В. В. Собрание сочинений американского периода в пяти томах. Т. 5. - СПб.: Симпозиум, 1999а. - 704 с.

3. Набоков В. В. Собрание сочинений русского периода в пяти томах. Т. 1-СПб.: Симпозиум, 20006. - 832 с.

4. Набоков В. В. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. - М.: Правда, 1990а.-448 с.

5. Набоков В. В. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 3. - М.: Правда, 19906.-480 с.

6. Набоков В. В. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. - М.: Правда, 1990в. -480 с.

7. Набоков В. В. Bend Sinister. - СПб.: Северо-Запад, 1993. - 527 с.

8. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. - М.: Издатель^во независимая газета, 2001а. - 440 с.

9. Набоков В. В. Лекции по зарубежной литературе. - М.: Издательство независимая газета, 2000в. - 512 с.

10. Набоков В. В. Комментарий к роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин» -СПб.: Искусство - СПБ, Набоковский фонд, 19996. - 928 с.

11. Набоков В. В. Интервью радиостанции «Голос Америки» // Дружба народов. - 20016. - №11. - С. 193-197.

12. Набоков В. В. Два интервью из сборника «Strong Opinions» // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. - СПб.: РХГИ, 1999в. - С. 138-168.

13. Набоков о Набокове и прочем. - М.: Издательство независимая газета, 2002. - 704 с.

14. Набоков В. В. Другие берега / Conclusive Evidence (с параллельной публикацией английской версии): Мемуары. - М.: Захаров, 2004. - 448 с.

15. «Письма о русской поэзии» Владимира Набокова // Литературное обозрение. - 1989. -№3. - С. 96-108.

16. Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы. - JL: Советский писатель, 1988. -632 с.

17. Жуковский В. А. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 1. - М- Л.: Художественная литература, 1959. - 467 с.

18. Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений. Т. 1. - М- Л.: Художественная литература, 1948. - 395 с.

19. Пушкин А. С. Сочинения. В 3-х т. Т. 1. - М.: Художественная литература,

1985.-735 с.

20. Пушкин А. С. Сочинения. В 3-х т. Т. 2. - М.: Художественная литература,

1986.-527 с.

21. Пруст М. В поисках утраченного времени. По направлению к Свану. - М.: Республика, 1992.-368 с.

22. Пруст М. Обретенное время. - М.: Наталис, 1999. - 350 с.

23. Толстой А. К. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 1. - М.: Художественная литература, 1963. - 800 с.

24. Чехов А. П. Собрание сочинений. В 12 т. Т. VIII. - М. - Л.: Государственное издательство, 1929. - 383 с.

25. Nabokov V. Look at the Harlequins! - New York: McGraw-Hill, 1974. - 254 p.

26. Nabokov V. Pnin. - New York: Vintage Books. A Division of Random House, Inc., 1989a.-195 p.

27. Nabokov V. Speak, Memory. An Autobiography Revisited. - New York, Vintage Books. A Division of Random House, Inc., 1989b - 316 p.

28. Nabokov V. The Real Life of Sebastian Knight. - Middlesex, Victoria: Penguin Books, 1964.-176 p.

29. Nabokov V. Pale Fire. - London: Penguin Books, 2000. - 248 p.

30. Brooke R. The Works of Rupert Brook. - Ware: Wordsworth Editions, 1994. -162 p.

31. Shakespeare W. Hamlet. - Oxford: Oxford University press, 1998. - 406 p.

32. Zedlitz J. Ch. F. von. Gedichte. - Stuttgart u. Tubingen: Verlag der J.G. Cotta'schen Buchhandlung, 1832. - VI, 392 S.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Братухина, Людмила Викторовна, 2007 год

1. Аверин Б. В. Гений тотального воспоминания. О прозе Набокова // Звезда. -1999.- №4. -С. 158-163.

2. Аверин Б. В. Дар Мнемозины. СПб.: Амфора, 2003. - 400 с.

3. Аверин Б. В. Поэтика ранних романов Набокова // Набоковский вестник. -Вып. 1.-СПб: Дорн, 1998.-С. 31-43.

4. Аверин Б. В. Романы В. Набокова в контексте русской автобиографической прозы и поэзии: Диссертация докт. филол. наук / СПб. гос. ун-т. СПб., 1999. -306 с.

5. Адамович Г. В. Владимир Набоков (из книги «Одиночество и свобода») //

6. B. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 255-266.

7. Акимова И. И. Способы выражения имплпцитной информации художественного дискурса (на материале произведений В. Набокова): Автореф. дис. кандидата филологических наук / Институт русского языка им. А. С. Пушкина М., 1997. - 20 с.

8. Александров В. Е. Набоков и потусторонность. СПб.: Алетейя, 1999. -320 с.

9. Анастасьев Н. А. Бывают странные сближенья // Вопросы литературы. -1999. Вып. 5.-С. 127-141.

10. Анастасьев Н. А. Контрапункт // Вопросы литературы. 1991. - Вып. 5.1. C. 84-116.

11. Анастасьев Н. А. В. Набоков. Одинокий король. М.: Центрполиграф, 2002. -525 с.

12. Анастасьев Н. А. Феномен Набокова // Иностранная литература. 1987. -№5.-С. 210-223.

13. Андреев JI. Художественный синтез и постмодернизм // Вопросы литературы. 2001. - № 2. - С. 3-38.

14. Андреев Н. Сирин // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология. Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999.-С. 220-230.

15. Арнольд А. В. Проблемы диалогизма, интертекстуальности и герменевтики (в интерпретации художественного текста). СПб.: Образование, 1995. - 60 с.

16. Арнольд А. В. Проблемы интертекстуальности // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. - 1992. - Вып. 4 (№ 23). - С. 53-61.

17. Арьев А. Вести из вечности // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. -СПб.: РХГИ, 2001.-С. 169-193.

18. Барабаш Ю. Набоков и Гоголь (Мастер и гений) // Москва. 1989. - № 1. -С. 180-193.

19. Барабтарло Г. Троичное начало у Набокова. О движении набоковских тем // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 194212.

20. Барт Р. Лингвистика текста // Лингвистика текста: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII - М.: Прогресс, 1978. - С. 442-449.

21. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. - 529 с.

22. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1972. - 570 с.

23. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Художественная лиература, 1986. - 541 с.

24. Безродный М. Супруги Комаровы. Заметки на полях «Пнина» // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 924-928.

25. Беллерт И. Об одном условии связности текста // Лингвистика текста: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII - М.: Прогресс, 1978. - С. 172 -207.

26. Белова Т. Н. Эволюции пушкинской темы в романном творчестве Набокова // А. С. Пушкин и В. В. Набоков: Сб. докл. междунар. научн. конф. СПб, 1999.-С. 95-102.

27. Белова Т. Н. Набоков и Хэмингуэй // Вестник Московского Университета.- Сер. 9, филология. 1999. - № 2. - С. 55-61.

28. Белова Т. Н. Постмодернистские тенденции в творчестве В. В. Набокова // Набоковский вестник. Вып. 1. - СПб: Дорн, 1998. - С. 44-53.

29. Берберова Н. Н. Из книги «Курсив мой: Автобиография» // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 184-193.

30. Бердяев Н. А. Русская идея // Вопросы философии. 1990а. - № 1. - С. 77144.

31. Бердяев Н. А. Русская идея // Вопросы философии. 19906. - № 2. - С. 87154.

32. Бердяев Н. А. Самопознание. М.: ДЭМ, 1990. - 334 с.

33. Бирдвуд-Хеджер М. Царь и рыцарь (по поводу «Капитанской дочки» и «Истинной жизни Себастьяна Найта») // А. С. Пушкин и В. В. Набоков: Сб. докл. междунар. научн. конф. СПб, 1999. С. 233-236.

34. Битов А. Близкое ретро, или Комментарий к общеизвестному // Новый мир.- 1989. -№ 4. С. 135-164.

35. Битов А. Ясность бессмертия // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1.- СПб.: РХГИ, 1999. С. 12-24.

36. Бойд Б. Владимир Набоков: американские годы. М.: Издательство Независимая Газета; СПб.: Симпозиум, 2004. - 928 с.

37. Бойд Б. Владимир Набоков: вступление в биографию. Биограф Набокова об автобиографиях Набокова // Литературное обозрение. 1999а. - № 2. - С. 12-20.

38. Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы. М.: Издательство Независимая Газета; СПб.: Симпозиум, 2001. - 695 с.

39. Бойд Б. Набоков, Пушкин, Шекспир // А. С. Пушкин и В. В. Набоков: Сб. докл. междунар. научн. конф. СПб, 19996. С. 20-31.

40. Большакова А. Ю. Теории автора в современном литературоведении // Известия АН. Серия литературы и языка. - 1998. - Том 57. (№ 5). - С. 15-24.

41. Бонгрард-Левин Г. М. Из «Русской мысли». СПб.: Алетейя, 2002. - 228 с.

42. Бразговская Е. Е. Текст культуры: от события к со-бытию (логико-семиотический анализ межтекстовых взаимодействий). Пермь: Издательство пермского университета, 2004. - 282 с.

43. Вдовиченко А. В. Дискурс текст - слово. - М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 2002. - 288 с.

44. Вейдле В. В. Сирин «Отчаяние» // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 242-243.

45. Вейман Р. История литературы и мифология. М.: Прогресс, 1975. - 343 с.

46. Верт А. Рецензия на «Speak, Memory» // Классик без ретуши. М.: Новое литературное обозрение, 2000. - С. 442-446.

47. Виролайнен М. Англоязычие Набокова как инобытие русской словесности // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 261269.

48. Владимир Набоков: Меж двух берегов: круглый стол «Лит. газеты» // Литературная газета. 1988 - № 33 - 17 авг. - С. 5.

49. Воскресенский И. Герб Набоковых в подтексте романа «Машенька» // Набоковский вестник. Вып. 4. - СПб: Дорн, 1999. - С. 127-134.

50. Гаретто Э. Владимир Набоков и Итало Кальвино: в поисках идеального читателя // Культура русской диаспоры: Владимир Набоков 100. Материалы научн. конф. Таллинн, 2000. - С. 135-142.

51. Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4-х томах. Т. 3. М.: Искусство, 1971. - 621 с.

52. Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л: Советский писатель, 1979. - 222 с.

53. Гинзбург JI. Я. О психологической прозе. Л.: Советский писатель, 1971. -464 с.

54. Голубков М. М. Роман-метафора: эстетическая оппозиция писателя // Десять лучших романов XX века: Сб. статей. М.: Луч, 2004. - С. 67-87.

55. Голынко-Вольфсон. Фавориты «Отчаяния» // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 751-760.

56. Горковенко А. Национальное и наднациональное в художественном сознании В.Набокова // Высшая школа: гуманитарные науки и гуманистические основы образования и воспитания. Ч. 1: Философия. Герменевтика. Культурология. Чита, 1996. - С. 101-110.

57. Гурболикова О. А. Тайна В. Набокова. Процесс осмысления: Библиографические очерки. М.: Российская государственная библиотека, 1995.-248 с.

58. Давыдов С. «Тексты-матрешки» Владимира Набокова. СПб.: Кирцидели, 2004,- 158 с.

59. Давыдов С. Набоков: герой, автор, текст // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. СПб.: РХГИ, 2001. - С. 315-327.

60. Дейк Т. А. ван Язык, познание, коммуникация. М.: Прогресс, 1989. - 310 с.

61. Демьянков В. 3. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста // Методы анализа текста. Вып. 2. -Тетради новых терминов, 39. М.: ВЦП, 1982. - С. 6-10.

62. Днепров В. Д. Идеи времени и формы времени. Л.: Советский писатель, 1980. - 598 с.

63. Днепров В. Д. Черты романа XX века. Л.: Советский писатель, 1965. -548 с.

64. Добин Е. Сюжет и действительность. Искусство детали. — Л.: Советский писатель, 1981.-431 с.

65. Долинин А. А. Истинная жизнь писателя Сирина. СПб.: Академический проект, 2004. - 399 с.

66. Долинин А. А. После Сирина // Набоков В. В. Романы. М.: Художественная литература, 1991. - С. 5-14.

67. Дымарский М. Я. Deus ex texto, или Вторичная дискурсивность набоковской модели нарратива // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. -СПб.: РХГИ, 2001. С. 236-260.

68. Дымарский М. Я. Проза В.В.Набокова: «дискурсивизация» текста // Художественный текст: аспекты сверхфразовой организации. СПб., 1997. - С. 75-91.

69. Дымарский М. Я. Текст дискурс - художественный текст // Текст как объект многоаспектного исследования. - Вып. 3. - Ч. 1. - СПб - Ставрополь, 1998.-С. 18-26.

70. Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. М.: Прогресс, 1975.-320 с.

71. Ермолин Е. А. Христос и хаос: Петербургская мистерия. О романе «Петербург» А. Белого // Десять лучших романов XX века: Сб. статей. М.: Луч, 2004.-С. 8-23.

72. Ерофеев В. В. My stile is all I have // Иностранная литература. 1991. - № 8. -С. 249-251.

73. Ерофеев В. В. Метароман В.Набокова // Вопросы литературы. 1988. -№10.-С. 129-160.

74. Ерофеев В. В. Русская проза Владимира Набокова // Набоков В. В. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. М.: Правда, 1990. - С. 3-32.

75. Женнет Ж. Фигуры. В. 2 т. Т. 1. М.: Издательство им. Сабашниковых, 1998.-472 с.

76. Женнет Ж. Фигуры. В. 2 т. Т. 2. М.: Издательство им. Сабашниковых,1998.-472 с.

77. Жизнь и творчество Себастьяна Найта. СПб.: Изд-во журнала «Звезда»,1999.-71 с.

78. Замятин Д. Экономическая география «Лолиты» // Новая юность. 1997. -№ 5-6. - С. 86-94.

79. Затонский Д. В. Искусство романа и XX век. М.: Художественная литература, 1973. - 535 с.

80. Затонский Д. В. Постмодернизм: гипотезы возникновения // Вопросы литературы. 1994. - № 1. - С. 273-283.

81. Зверев А. М. Набоков. М.: Молодая гвардия, 2004. - 453 с.

82. Зелинский Ф. Ф. Древнегреческая религия. Киев: СИНТО, 1993. - 128 с.

83. Злочевская А. В. Парадоксы игровой поэтики Владимира Набокова // Филологические науки. 1997. - № 5. - С. 3-12.

84. Злочевская А. В. Художественный мир Владимира Набокова и русская литература XIX века. М.: Изд-во МГУ, 2002. - 188 с.

85. Злочевская А. В. Эстетические новации Владимира Набокова // Вестник Моск. Ун-та. Сер. 9, филология. - 1997. - № 4. - С. 9-19.

86. Иванов В. Дионис и прадионисийство // Эсхил. Трагедии. М.: Наука, 1989.-С. 351-452.

87. Иванов В. Эллинская религия страдающего бога // Эсхил. Трагедии. М.: Наука, 1989.-С. 307-350.

88. Иванов Г. В. Сирин. «Машенька», «Король, дама, валет», «Защита Лужина», «Возвращение Чорба», рассказы // Pro et contra. Антология Ч. 1. -СПб.: РХГИ, 1999.-С. 215-217.

89. Ипполитов С. С. Российская эмиграция и Европа: несостоявшийся альянс. М.: Издательство Ипполитова, 2004. - 368 с.

90. Казнина О. А. Русские в Англии. М.: Наследие, 1997. - 416 с.

91. Канныкин С. В. Текст как явление культуры (пролегомены к философии текста). Воронеж: РНЦ ЕФ ВГУ, 2003. - 143 с.

92. Кемова А. В. Жанрово-стилистическое своеобразие романа В. Набокова «Другие берега» // Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста. -Соликамск, 1999. С. 78-85.

93. Колтаевская Н. Ю. На кого похож набоковский Найт // Русская речь. -1996. №2. - С. 8-11.

94. Коныиина Ю. И. Авторизованная биография как тип текста // Культура и текст. Вып. 1. - Литературоведение. - Ч. 1 / Материалы Международной научной конференции. - СПб - Барнаул, 1997. - С. 83-84.

95. Корнуэлл Н. Джойс и Россия. СПб.: Академический проект, 1998. - 192с.

96. Кристева Ю. Избранное: Разрушение поэтики- М.: Российская политическая энциклопедия (РОСПЭН), 2004. 656 с.

97. Кузьмина Н. А. Интертекст и интертекстуальность: к определению понятий // Текст как объект многоаспектного исследования. Вып. 3. - Ч. 1. -СПб - Ставрополь, 1998. - С. 27-35.

98. Курганов Е. Лолита и Ада. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2001. -176 с.

99. Кучина Т. Г. Творчество В.Набокова в зарубежном литературоведении: Автореф. дис. кандидата филологических наук / Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова М., 1996. - 18 с.

100. Ланге В. Комический святой // Классик без ретуши. М.: Новое литературное обозрение, 2000. - С. 336-339.

101. Левинг Ю. Вокзал Гараж - Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма. - СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2004. - 400 с.

102. Левинтон Г. A. The Importance of Being Russian или Les allusions perdues // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология 4. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 308-338 .

103. Леденев А. В. Англоязычный дебют Набокова // Ярославский педагогический вестник. Ярославль, 1997. - С. 9-15

104. Ледковская М. Набоков и Америка // Набоковский вестник. Вып. 5. -СПб: Дорн - 2000. - С. 128-138.

105. Ливри А. Набоков- ницшеанец. СПб.: Алетейя, 2005. - 240 с.

106. Линецкий В. «Анти-Бахтин» лучшая книга о Владимире Набокове. -СПб.: Типография им. Котлякова, 1994. - 216 с.

107. Липовецкий М. Эпилог русского модернизма (Художественная философия творчества в «Даре» В. Набокова) // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 643-666.

108. Лотман М. Некоторые замечания о поэзии и поэтике Ф. К. Годунова-Чердынцева // Вторичные моделирующие системы. Тарту, 1979. - С. 45-48.

109. Любимова Т. Б. Явное вдали и скрытое вблизи (О проблеме традиции в современном западноевропейском искусстве) // Проблема единства современного искусства и классического наследия. М, 1988. - С. 11-34.

110. Люксембург А. М. Англо-американская университетская проза. Ростов: Издательство Ростовского университета, 1988. - 288 с.

111. Люксембург А. М. Барабтарло Г. Комментарий к роману В.Набокова «Пнин» // Общественные науки за рубежом: Реферативный журнал. Серия 7. Литературоведение. - 1991. - № 5. - С. 180-186.

112. Люксембург А. М. Лабиринт как категория набоковской игровой поэтики // Набоковский вестник. Вып. 4. - СПб: Дорн, 1999. - С. 5-12.

113. Ляпина И. И, Ляпина А. Ю. Русские реалии в культуре русского зарубежья // Образование и педагогическая мысль русского зарубежья, 20-50-е годы XX века. Саранск, 1997. - С. 93-95.

114. Макаров М. Л. Основы теории дискурса. М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. -280 с.

115. Маликова М. Э. В. Набоков: авто-био-графия. СПб.: Академический проект, 2002. - 234 с.

116. Маликова М. Э. Набоков «Другие берега» Nabokov «Speak, Memory». Некоторые наблюдения // Набоковский вестник. - Вып. 1. - СПб: Дорн, 1998. -С. 91-100.

117. Маркова Е. В. Актуальная ретроспектива. Владимир Набоков: пятый виток спирали // Общественные науки за рубежом: Реферативный журнал.- Серия 7. Литературоведение. 1991. -№ 5. - С. 174-180.

118. Медарич М. Набоков и роман XX столетия // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 454-475 .

119. Медарич М. Томас Манн и Владимир Набоков (об одной типологической аналогии) // Культура русской диаспоры: Владимир Набоков 100. Материалы научн. конф. Таллинн, 2000. - С. 143-158.

120. Мещанский А. Ю. Художественная концепция творческой личности в произведениях В. Набокова: Диссертация канд. филол. наук / Архангельск, 2002.-207 с.

121. Миронова Н. Н. Оценочный дискурс: проблемы семантического анализа // Известия АН. Серия литературы и языка. - 1997 - Т. 56 - № 4 - С. 52-59.

122. Мочульский В. Писатели русского зарубежья о Вл. Сирине (Набокове) // Набоков В. Избранное. М.: Советская Россия, 1998. - С. 606-608.

123. Мулярчик А. С. Набоков и «набоковианцы» // Вопросы литературы. -1994.-№3.-С. 125-169.

124. Мулярчик А. С. Русская проза В.Набокова. М.: Издательство МГУ, 1997. - 144 с.

125. Николаева Т. М. Краткий словарь терминов лингвистики текста // Лингвистика текста: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII - М.: Прогресс, 1978. - С. 467-472.

126. Носик Б. М. Мир и Дар Набокова. СПб.: Золотой век, Диамант, 2000. -536 с.

127. Олтер Р. От тиранов до бабочек размышления о Набокове // Америка. -1991.-№419.-С. 37—41.

128. Осовский О. Е., Осьмухина О. Ю. Американский университет глазами русского ученого // Образование и педагогическая мысль русского зарубежья, 20-50-е годы XX века. Саранск, 1997. - С. 86-88.

129. Павловский А. И. К характеристике автобиографической прозы Русского зарубежья // Русская литература. 1993. - № 3. - С. 30-53.

130. Пимкина А. А. Принцип игры в творчестве В. В. Набокова: Диссертация канд. филол. наук / Моск. пед. гос. ун-т. -М., 1999. 171 с.

131. Пискунов В. Чистый ритм Мнемозины // Литературное обозрение. 1990. -№ 10.-С. 16-31.

132. Пискунов В. М. Чистый ритм Мнемозины. М.: Альфа-М, 2005. - 608 с.

133. Прието А. Из книги «Морфология романа» // Семиотика. Антология. -Екатеринбург: Академический проект: Деловая книга, 2001. С. 392-422.

134. Пуля И. И. «Северная страна» в романах В. В. Набокова. Киров: Вятский государственный педагогический университет, 1998. - 36 с.

135. Пуля И. И. Американский писатель русского происхождения? // Анализ художественного произведения. Киров, 1993.-С. 170-180.

136. Розенгрант Д. Владимир Набоков и этика изображения. Двуязычная практика // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 2. СПб.: РХГИ, 2001. -С. 929-955.

137. Ронен О. Заумь за пределами авангарда // Литературное обозрение. 1991.- № 2. С. 40-43.

138. Рымарь Н. Т. Введение в поэтику романа. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1978. - 346 с.

139. Рягузова Л. Н Гротеск в творческой интерпретации В. В. Набокова // Гротеск в литературе. Материалы конференции к 75-летию проф. Ю. В. Манна.- М. Тверь, 2004. - С. 91- 94.

140. Рягузова Л. Н. Концептуализированная сфера «творчество» в художественной системе В. В. Набокова. Краснодар, 2000. - 184 с.

141. Савченко В. В. К вопросу о некоторых особенностях двуязычной прозы В. В. Набокова (На материале романа «Лолита» и его автоперевода) // Язык и культура. Вып. 4.-Киев, 1997.-С. 146-151.

142. Семенова С. Два полюса русского экзистенциального сознания // Новый мир.- 1999.-№ 9.-С. 183-205.

143. Сендерович С, Шварц Е. Вербная штучка. Набоков и популярная культура // Новое литературное обозрение. 1997. - № 26. - С. 201-222.

144. Серио П. Анализ дискурса во французской школе // Семиотика. Антология. Екатеринбург: Академический проект: Деловая книга, 2001. - С. 275-297.

145. Сконечная О. «Я» и «Он»: о присутствии М. Пруста в русской прозе Набокова // Старое литературное обозрение. 2001. - № 1. - С. 46-51.

146. Сливинская С. В. Магистр игры и чародейства // Набоковский вестник. -Вып. 1. СПб: Дорн, 1998. - С. 168-177.

147. Струве Г. Из книги «Русская литература в изгнании» // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 272-283.

148. Сугимото К. Творящий повествователь: рассказ «Бахман» в контексте творчества В. Набокова // Культура русской диаспоры: Владимир Набоков -100. Материалы научн. конф. Таллинн, 2000. С. 298 -311.

149. Судьбы романа/Сб. статей.-М.: Прогресс, 1975.-375 с.

150. Тамми П. Заметки о полигенетичности в прозе Набокова // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 514-528.

151. Тамми П. Поэтика даты у Набокова // Литературное обозрение. 1999. -№2-С. 21-29.

152. Тарви Л. Писатели XX века: Судьба и билингвизм // Набоковский вестник.- Вып. 6. СПб: Дорн, 2001. - С. 125-135.

153. Тимофеева 3. М. Лингвистические особенности гетерогенного художественного текста. Диссертация канд. филол. наук / Рос. гос. пед. ун-т. им. А. И. Герцена. СПб., 1995.- 179 с.

154. Тлостанова М. В. Постсоветская литература и эстетика транскультурации.- М.: Едиториал УРСС, 2004. 416 с.

155. Тлостанова М. В. Проблема мультикультурализма и литература США конца XX века. М.:ИМЛИ РАН, «Наследие» 2000. - 400 с.

156. Тодоров Ц. Понятие литературы // Семиотика. Антология. Екатеринбург: Академический проект: Деловая книга, 2001. - С. 376-391.

157. Тодоров Ц. Грамматика повествовательного текста // Лингвистика текста: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII - М.: Прогресс, 1978. - С. 450463.

158. Топоров В. Набоков наоборот // Литературное обозрение. 1990. - № 4. -С. 71-74.

159. Утгоф Г. «Подвиг» и «Истинная жизнь Себастьяна Найта»: опыт сопоставительного прочтения // Культура русской диаспоры: Владимир Набоков 100. Материалы научн. конф. Таллинн, 2000. - С. 329-334.

160. Фатеева Н. А. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи // Известия АН. Серия литературы и языка. - 1998. - Т. 57. (№5).-С. 25-38.

161. Филд Э. О жизни и искусстве Владимира Набокова // Новая Россия. -1996. -№ 1.-С. 118-135.

162. Фуко М. Археология знания Киев: НИКА-ЦЕНТР, 1996. - 208 с.

163. Халипов В. Постмодернизм в системе мировой культуры // Иностранная литература. 1994. - № 1. - С. 235-240.

164. Хасин Г. Театр личной тайны. Русские романы В.Набокова. М, - СПб.: Летний сад, 2001.- 188 с.

165. Ходасевич В. О Сирине // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. -СПб.: РХГИ, 1999. С. 244-250.

166. Художественные ориентиры зарубежной литературы XX века. М.: ИМЛИРАН, 2002.-568 с.

167. Хэнсфорд-Джонсон П. Рецензия на «Пнин» // Классик без ретуши. М.: Новое литературное обозрение, 2000. - С. 339-340.

168. Цетлин М. В. Сирин. «Возвращение Чорба». Рассказы и стихи // В. В. Набоков: Pro et contra. Антология Ч. 1. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 218-219.

169. Четверикова М. В. Явление интертекстуальности в романе Набокова «Пнин» // Филология. Вып. 3. - 1998. - С. 32-37.

170. Шадурский В. В. «Северные» мотивы в творчестве набоковского художника // Псков. 1997. - № 6. - С. 160-168.

171. Шадурский В. В. Пушкинские подтексты в прозе В. В. Набокова // А. С. Пушкин и В. В. Набоков: Сб. докл. междунар. научн. конф. СПб., 1999. - С. 117-123.

172. Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражения. М.: Книга, 1991. - 327 с.

173. Швабрин С. А. Осмысление традиций русской литературы в романе В. В. Набокова «Пнин» // Взаимосвязи и взаимовлияние русской и европейской литератур. СПб., 1997.-С. 151-153.

174. Швабрин С. А. Полемика Владимира Набокова и писателей «парижской ноты» // Набоковский вестник. Вып. 4. - СПб.: Дорн, 1999 - С. 34-41.

175. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. - 312 с.

176. Шраер М. Д. Набоков: Темы и вариации. СПб.: Академический проект, 2000. - 384 с.

177. Шульман М. Набоков, писатель // Постскриптум. 1997. - № 1. - С. 235— 311.

178. Якимович А. О лучах просвещения и других световых явлениях. Культурная парадигма авангарда и постмодерна // Иностранная литература. -1994.-№ 1.-С. 241-248.

179. Bader J. Crystal Land. Artifice in Nabokov's English Novels. Los Angeles: University of California Press, 1972. - 162 p.

180. Barabtarlo G. Phantom of Fact: A Guide to Nabokov's Pnin. Ann Arbor: Ardis, 1989.-314 p.

181. Barabtarlo G. Pnin // The Garland Comparison to Vladimir Nabokov. New York and London. 1995. - P. 598-607.

182. Beaujour E. K. Bilingualism // The Garland Comparison to Vladimir Nabokov. -New York and London. 1995a. P. 37-43.

183. Beaujour E. K. Translation and self-translation // The Garland Comparison to Vladimir Nabokov. New York and London. 1995b. - P. 714-724.

184. Cancogni A. Nabokov and Chateaubriand // The Garland Comparison to Vladimir Nabokov. New York and London. 1995. - P. 382-388.

185. Carroll W. Nabokov's signs and symbols 11 A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ann Arbor: Ardis, 1974. - P. 203-217.

186. Diment G. Vladimir Nabokov and the art of autobiography // Nabokov and his Fiction: New perspectives. Cambridge: Cambridge University Press, 1999. - P. 3653.

187. Fild A. The Life and of Vladimir Nabokov. New York: Crown Publishers, Inc., 1977.-417 p.

188. Foster J. B. Nabokov and Poust // The Garland Comparison to Vladimir Nabokov. New York and London. 1995. - P. 472-^81.

189. Foster J. B. Not T. S. Eliot, But Proust: Revisionary Modernism in Nabokov's Pale Fire // Comparative Literature Stadies. Vol. 28. - № 1. - 1991. - P. 51-67.

190. Grabes H. Fictions Biographes. Paris: MOUTON, 1977. - 140 p.

191. Grams P. Pnin: The Biographer as meddler // A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ann Arbor: Ardis, 1974. - P. 193-202.

192. Grayson J. Nabokov translated. A Comparison of Nabokov's Russian and English Prose. Oxford: Oxford University Press, 1977. - 257 p.

193. Hyde G. M. Nabokov American's Russian Novelist. London: Marion Boyars, 1977.-230 p.

194. Lee L. L. Vladimir Nabokov. London: George Prior Publishers, 1976. - 168 P

195. Nicol C. Pnin s Histoiy // Novel. Vol. 4. - № 3. -1971. - P. 197-208.

196. Nivat G. Speak, Memory // The Garland Comparison to Vladimir Nabokov -New York and London. 1995. P. 672-685.

197. Olcott A. The author's special intention: A study of The Real Life of Sebastian Knight // A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ann Arbor: Ardis, 1974. - P. 104-121.

198. Poulin I. La nausee de Nabokov et la meprise de Sartre // Cahiers de Immigration russe 2. Vladimir Nabokov et Immigration. 1993. - P. 107-117.

199. Rowe W. W Pnin's uncanny looking glass // A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ann Arbor: Ardis, 1974. - P. 182-192.

200. Rowe W. W. Nabokov's Spectral dimension. Ann Arbor: Ardis, 1981.-142 P

201. Tammi P. Problems of Nabokov's Poetics. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1985. - 390 p.

202. Tammi P. Russian Subtexts in Nabokov's Fiction. Helsinki: Tampere University Press, 1999. - 187 p.

203. Toker L. Nabokov: the mystery of literary structures. Ithaca: Cornell University Press, 1989. - 245 p.

204. Toker L. Self-conscious Paralepsis in Vladimir Nabokov's PNIN and «recruiting» 11 Poetics Today. Vol. 7. - № 3. - 1986. - P. 459-469.

205. Urban T. Vladimir Nabokov: Blaue Abende in Berlin. Berlin: Propylaen, 1999.-248 S.