Интеллект человека в зеркале русского языка тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Леонтьева, Татьяна Валерьевна

• Леонтьева, Татьяна Валерьевна
• кандидат филологических наук
• 2003

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Леонтьева, Татьяна Валерьевна

Введение

Глава I. Семантическая структура поля «Интеллект человека» в русском языке

§ 1. Структура лексико-семантической зоны «Ум»

§ 2. Структура лексико-семантической зоны «Глупость»

§ 3. Соотношение зон «Ум» и «Глупость»

§ 4. К вопросу о границах поля и его ближайшем окружении

Глава I вацион . Лексика поля «Интеллект человека» в русском языке: моти-ный аспект

Раздел 1. Принципы обработки и интерпретации материала

Раздел 2. Предметно-тематические коды, реализованные в лексике поля «Интеллект человека»

§ 1. Физиолого-соматический код

§ 2. Социальный код

§ 3. Антропологический код

§ 4. Речевой код

§ 5. Зоологический код

§ 6. Ботанический код

§ 7. Природно-метеорологический код

§ 8. Мииологический код

§ 9. Пространственный код

§ 10. Предметный код

§11. Кулинарно-гастрономический код

§ 12. Технический код

§ 13. Геометрический код

§ 14. Цветовой код

Раздел 3. Мотивы, реализованные в лексике поля «Интеллект человека»

§ 1. Симметрия сквозных мотивов "способный / неспособный выполнять свои функции" в поле «Интеллект человека»

§ 2. Симметрия сквозных мотивов "энергичный" и "неэнергичный" в поле «Интеллект человека»

§ 3. Симметрия сквозных мотивов "эволюционирующий" и "деградирующий" в поле «Интеллект человека»

§ 4. Симметрия сквозных мотивов "упорядоченный"« "смешанный, хаотичный" в поле «Интеллект человека»

§ 5. Симметрия сквозных мотивов "устойчивый" и "отклоняющийся, смещающийся" в поле «Интеллект человека»

§ 6. Симметрия сквозных мотивов "имеющий что-л. в достатке" и "лишенный чего-л." в поле «Интеллект человека»

§ 7. Симметрия сквозных мотивов "позитивно оцениваемый" и "плохой, негодный" в поле «Интеллект человека»

§ 8. Мотивационная доминанта "примитивность" в лексико-семантической зоне «Глупость»

§ 9. Мотивационная доминанта "чуждость" в лексико-семантической зоне «Глупость»

§ 10. Мотивационная доминанта "интенсивность проявления признака или действия" в поле «Интеллект человека»

§11. Мотивационная доминанта "каузированность интеллектуальных состояний" в поле «Интеллект человека»

Раздел 4. Мотивационная организация поля «Интеллект человека» в этнолингвистическом аспекте

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Интеллект человека в зеркале русского языка»

Слова и выражения, называющие мыслительные операции и характеристики человека по отношению к интеллекту, составляют огромную лексико-фразеологическую группу в любом языке. Данная семантическая область очень притягательна для номинатора вне зависимости от того, является ли он носителем диалекта, жаргона или литературного языка. Большое количество «интеллектуальных» наименований свидетельствует о том, что мыслительная способность занимает не последнее место в человеческой рефлексии (интеллект пытается осознать самое себя): «Ценным для человека является то, что играет существенную роль в его жизни и поэтому получает многостороннее обозначение в языке; семантическая плотность той или иной тематической группы слов, детализация наименования, выделение смысловых оттенков являются сигналом лингвистической ценности внеязыкового объекта, будь то предмет, процесс или понятие» [Ка-расик 1996: 4]. Любое действие, поступок, высказывание, решение, состояние, даже особенность внешности или элемент (либо стиль) одежды человека могут быть расценены как «бытовой» показатель умственного развития. Нельзя надеяться на то, что оценка интеллекта в большинстве случаев сколько-нибудь объективна. Отрицательная оценка умственных способностей, например, способна существенно трансформироваться, сближаясь с обобщенной негативной оценкой.

В свою очередь, заряд экспрессии, заложенный в словах, выражающих различные оценки, эмоции, в особенности негативные, провоцирует непомерное разрастание данного поля. Экспрессивность традиционно понимается «как семантическое содержание слова, составляющими компонентами которого являются 'эмоциональная оценка', 'образность' и 'интенсивность' в разных комбинациях друг с другом» [Лукьянова 1986: 71]. Разбег эмотивных оценок лексем, характеризующих человека по интеллекту, очень велик (одобрение, неодобрение, снисходительность, презрительность, пренебрежение и т.п.), и произвести какие-либо «замеры» эмоционально-оценочных смыслов крайне сложно. Тотальная эмотивная оценка, позитивная или негативная (глупец плох, а умный хорош), банальна. В отношении интенсивности эмоций, выражаемых словами лексикофразеологического поля «Интеллект человека», можно без углубления в материал исследования утверждать, что отрицательно-интеллектуальным номинациям в большей мере присуща интенсивность эмоциональной оценки.

Такой компонент экспрессивности, как образность оценочных наименований человека, требует к себе пристального внимания: «Если в значении обнаруживается то, что принято называть экспрессивностью, или выразительностью, то столь же неотвратимо обнаруживается связь этого свойства с образностью» [Телия 1996: 112]. Говоря об экспрессивной окраске языковых единиц, В.Н. Телия отмечает два типа значения слова: «Ча-стнооценочное значение - это всегда амальгама дескриптивного и оценочного его макрокомпонентов: сама оценка не выражена формально» [Телия 1991: 21], — такое значение имеет, например, лексема глупый', «эмотивно окрашенное значение обнаруживает себя через мотивацию, которая и служит эмоциогенным макрокомпонентом этого значения» [там же],- таковы, например, слова дубина, бамбук, тайга, также являющиеся обозначениями глупого человека. Образность поддерживает и стимулирует эмоциональную реакцию.

Лексика поля «Интеллект человека» отличается исключительной метафоричностью, заложенной во внутренней форме слов и в денотации ФЕ: «Интеллектуальная деятельность человека является одной из тех сфер процессуально-событийного мира, которые «притягивают» к себе значительное количество метафор, обладают в плане ассоциативно-образных связей большой центростремительной силой» [Воронина 2000: 298]. Система образов - хранитель информации о способах осмысления человеком видимого или воображаемого мира и о сетке приоритетных для номипато-ра мотивационных средств: «Первоначально очень конкретные, очень субъективные представления, закрепляясь в языке и приобретая воспроизводимость в речи, утрачивают свою субъективную окраску, становясь достоянием речевой практики всего данного коллектива говорящих или его определенной части» [Лукьянова 1986: 68]. В последние годы лингвистическому анализу метафор уделяется много внимания: [Алексеев 1998, Бра-гина 1999а, Головапивская 1997, Метафора в языке и тексте 1988, Мягкова 1998, Рут 1992, Телия 1996, Теория метафоры 1990, Черпейко 1997, Чуди-нов 2001] и др. Понятие метафоры актуально для разных направлений липгвистики: «В работах по семантике о метафоре говорится при рассмотрении способов образования новых значений; в трудах по когнитивной психологии и лингвистике метафора исследуется как когнитивный инструмент концептуализации; экономичный путь указания на вещи и т.п.» [Мягкова 1998: 123]. К настоящему времени аксиомой стало положение о метафоричности мыслительных процессов и, как результат, картины мира человека. Согласно теории концептуальной метафоры, «метафорические модели заложены в понятийной системе человеческого разума, это своего рода схемы, по которым человек думает и действует. Соответственно наблюдения за функционированием метафор признаются важным источником данных о функционировании человеческого разума» [Чудинов 2001: 41], ср.: «Эмпирическое обыденное сознание, под которым понимается низший уровень общественного сознания, имеет интерпретирующий характер. В роли эталона в обыденном сознании используется предметное представление» [Сукаленко 1991: В]. Исследование метафорического фонда, запечатленного в языковых единицах, - один из самых популярных в настоящее время способов описания концептов.

Основной массив наименований, описывающих мыслительную деятельность и способность человека, также имеет образную составляющую. Понятия, действия и объекты интеллектуальной сферы ассоциируются в сознании носителя русского языка с предметами, их свойствами и действиями из других областей действительности, ср. жарг. варить 'думать'1 (предметная область «Кулинария»), диал. зрячий 'умный' (предметная область «Анатомия и физиология человека»), жарг. шевелить колёсами 'думать' (предметная область «Техника») и т.п. Значительно меньшую часть лексики сферы «Интеллектуальная деятельность» составляют слова, не апеллирующие к какому-либо конкретно-чувственному образу.

Подводя итог сказанному, можно охарактеризовать группу слов, соотносимую с фрагментом действительности «Интеллект человека», как уникальную по своему объему и составу, представленную во всех формах существования русского языка, отличающуюся высокой экс

1 Лексика и фразеология, составляющая материал данного исследования, представлена в словаре (см. Приложение). При подаче материала в тексте данной работы не приводятся паспортизирующие справки, но сохранены социолингвистические пометы диал, жарг. мол., жарг. угол. Указание на конкретную территорию фиксации диалектных лексем дается только в случае, когда это необходимо для интерпретации слова. прсссивиостыо, содержащую большой процент образных слов, сохраняющую количественное преимущество за словами с «живой» мотивацией и потому представляющую собой «идеальный» материал для когнитивной интерпретации.

Лексика с «интеллектуальной» семантикой давно вызывает интерес у лингвистов. В одних исследованиях предпринимается попытка обнаружить аксиологическую погруженность или лингвокультурный потенциал понятий умный, глупый, в других выявляются представления русского человека об этих понятиях, запечатленные в языковых фактах. Их объединяет стремление к описанию концептов ума и глупости с точки зрения занимаемого ими места в картине мира человека. Семантические, прагматические, мотивационные, аксиологические и прочие аспекты лингвистического анализа лексики поля «Интеллектуальная деятельность человека» так или иначе затрагиваются в следующих трудах: [Айрапетян 2000, Апресян 1999, Байбурин 1998, Бахвалова 1993, Богуславская 1999, Бурное 2000, Варбот 1996, Вендина 2002, Воронина 2000, Гак 1993, Голованивская 1997, Добродомов 1968, Ермакова 2003, Зализняк 1999, Заонегин 1972, Ивашко 1981, Ивченко 1999, Карасик 1996, Кобозева 1993, Ковшова 1996, Ковшова 1999, Копачевская 1977, Кругликова 2000, Лакофф 1988, Муминов 1991, Никитина Л.Б. 1996, 1999, Никитина С.Е. 1999, Никитина Л.Б. 2000, Плун-гян, Рахилина 1993, Плунгян, Рахилина 1996, Потапова 1997, Русинова 1991, Рут 1991, Соколова 1995, Урысон 1995 и др.].

Например, интеллектуальные способности человека попадают в поле зрения лингвистов, обратившихся к проблеме отражения в языке типичных национальных характеров. В этом случае перед интерпретатором стоит вопрос о том, в какой мере русскому (или представляющему другой этнос) человеку присуще качество глупый или умный. Так В.А. Плунгян и Е.В. Рахилина, исследуя вопрос о существовании национальных стереотипов, закрепленных в русском языке (речь идет о словосочетаниях, обладающих лингвистической отмеченностью: немецкая аккуратность, французская галантность), не называют в числе таковых, например, сочетание

9 9 русская глупость или * русский ум, а это означает, очевидно, что ни глупость, ни ум не являются, по мнению самих русских, национально-специфичными для русского человека качествами. Однако в языке оказываются засвидетельствованными русская сметка и русская смекалка

Плунгян, Рахилина 1996: 344] - качества, обладающие «эндемичностыо»: эти слова с трудом поддаются переводу на иностранные языки. Корректность выводов в данном случае не оставляет сомнений: «Ни наличие, ни отсутствие лингвистической отмеченности a priori, само по себе, никак не связано с реальностью / распространенностью / типичностью данного качества у данной группы людей; лингвистическая отмеченность - следствие весьма прихотливой языковой воли, подчиняющейся своим собственным законам» [Плунгян, Рахилина 1996: 341].

В исследованиях, посвященных национальному характеру, нередко затрагивается аксиологический аспект представлений о человеческих качествах. В частности, В.И. Карасик, проводя контрастивное исследование ценностных картин мира англичан, немцев и русских, пытается ответить на вопрос о том, является ли мыслительная способность ценностью для русского человека (на фоне прочих ценностных ориентиров). Изучая этнокультурную специфику пейоративов, он выяснил, что «в английском языке почти в два раза больше [чем в русском] слов, обозначающих интеллектуальную несостоятельность», оговариваясь далее, что для русского уголовного жаргона «внутренняя несостоятельность человека» (и, в частности, интеллектуальная) также актуальна: «Большое количество слов со значением «болван», «дурак» в уголовном жаргоне объясняется тем, что в этот класс попадают объекты преступлений» [Карасик 1996: 14]. Решая вопрос о специфичности национальных ценностных картин мира англичан, немцев и русских по критериям «номинативной плотности объектов» и неодинаковой для разных типов культур «комбинаторики» ценностей, он установил, что «ценностная доминанта» ум имеет больший смысловой потенциал (значимость, важность) для английской и немецкой языковой личности. Приоритетные ценности для англичан - «быть своим и быть умным», «вести себя умно», для немцев - «вести себя умно и уважительно», для русских - «быть приятным и быть красивым», «вести себя красиво» (как видим, критерий умно отсутствует).

Надо сказать, что расставить аксиологические акценты в отношении интеллекта человека, не скатившись при этом до банальности или примитивизма, весьма сложно. По причине отсутствия отработанных, выверенных методик проведения анализа появляются противоречивые опыты обработки языкового материала, когда авторы впадают в крайности, представляя русский национальный характер как воплощение всевозможных негативных черт [Солоник 1997] либо выявляя некоторую идеализированную картину мира [Резанова 1995]. Вероятно, во избежание некорректности выводов Н.В. Уфимцева, на основе ассоциативного эксперимента осуществившая построение «семантической сети усредненного носителя данной конкретной культуры» (в частности, русской и английской культуры в сопоставлении), не комментирует тот факт, что носитель русского языка с очень высокой частотностью выдает реакцию дурак на разные слова-стимулы. Персоналия дурак среди прочих имеет ранг 565, равный рангу слова друг, которое стоит на втором месте после персоналии человек (ранг 1404) и, по мнению автора, занимает «очень важное место в образе мира современных русских» [Уфимцева 1998: 162]. В общем ряду ассоциативных реакций, образующих «ядро русского сознания», дурак делит с ассо-циатом друг девятое место из 75 имеющихся; в то время как качество умный имеет ранг 287 и, таким образом, условно занимает 51 место; а ум -ранг 261, место 67. Все эти факты, к сожалению, оставлены автором без комментария.

Предметом внимания исследователя может быть не только менталитет представителя какой-либо этнической группы, но и менталитет человека определенной эпохи. Т.Н. Вендина, реконструируя картину мира средневекового человека, отмечает, что его сознание пронизано желанием быть сопричастным к Богу, стремлением к самосовершенствованию. На фоне господствующей «божественной идеи» должна высвечиваться ущербность человека, что автор доказывает на старославянском лексическом материале: «Судя по языковому пространству, в котором особенно глубоко и детально "проработана" отрицательная ментальная характеристика человека, старославянский язык оценивал средневекового человека в целом как существо неразумное, безрассудное, не способное к познанию высших истин» [Вендина 2002: 90]. Однако продемонстрированный в монографии языковой материал, кажется, об этом не свидетельствует. Небольшой количественный перевес слов со значениями 'неразумный, непонимающий' по сравнению с лексемами, обозначающими мудрого, умного, мыслящего, сведущего человека, не является весомым аргументом в пользу экспликации представлений о человеке как неразумном существе. Других доказательств этому не приводится, возможно, по той причине, что в данной работе, как и во всех выше перечисленных, не ставилась задача целенаправленного описания слов с интеллектуальной семантикой.

Для многих исследователей лексика поля «Интеллект» стала предметом специального рассмотрения. Ряд работ посвящен этимологизации отдельных лексем или корней [Варбот 1996, Добродомов 1968, Муминов 1991, Русинова 1991, Рут 1991].

В отдельных статьях предлагается описание концептов из интеллектуальной сферы. И.В. Бурное интерпретирует ум как слово-концепт, обладающий культурно-национальным своеобразием: «Русский ум - один из главных концептов наивной анатомии русского языкового сознания [.]; для русского сознания ум - это инструмент. Умом понимают, его применяют, оттачивают. Гибкость, тонкость, цепкость, изощренность, глубина, острота ума позволяют судить о его ценности. Русский ум — это инструмент для добывания, «откапывания» нового знания, умным мы называем человека, обладающего креативным, а не пассивным умом» [Бурное 2000: 103-104]. Правда, из статьи этого автора не совсем ясно, на каком основании именно инструментальная (а не какая-то другая) метафора мыслительной способности обозначена как культурно отмеченная, национально специфичная, ведь специфика познается в сравнении.

М.Л. Ковшова исследует концепт, заключенный в одной фразеологической единице. Она представляет детальный анализ идиомы носиться как с писаной торбой, вычленив следующие компоненты ее концептуального содержания и опираясь при этом на результаты исследования пословичного портрета дурака: (1) дурак любит носиться, любит шум, суету, столпотворение, базар, праздник; (2) радуется всему без разбора; (3) для него ценно то, что подлинной ценностью не является; (4) особую ценность для дурака представляет яркое, необычное, иное, потому что (5) он сам иной. Как видно, задействованным оказывается концепт ценности: «.главный смысл идиомы, ее концептуальный стержень - «ценность»» [Ковшова 1999: 171].

О.П. Ермакова посвящает статью концепту безумия, выявляя его на материале существительных со значением 'безумный, сумасшедший человек' [Ермакова 2003]. Синонимический ряд существительных, имеющих значение 'глупый человек', и изменения, затронувшие его в истории языка, стали предметом рассмотрения в статье Л.Е. Крутиковой [Крутикова

2000]. В других работах под разным углом зрения анализируется класс глаголов [Воронина 2000, Потапова 1997]. В.Г. Гак исследует поле, объединяющее лексемы, соотносящиеся с понятием 'мыслить', с точки зрения его деления на сектора в соответствии с выражаемой семантикой [Гак 1993], то есть изучает положительный полюс поля «Интеллект человека». Как мы видим, научные изыскания велись в отношении отдельных лексем или выражений, групп лексем, выделенных на семантических основаниях, части поля.

Три автора - Л.Б. Никитина, М.Л. Ковшова, Т.В. Бахвалова — избрали в качестве объекта исследования поле «Интеллект человека», представляющее собой двухчастную конструкцию, в связи с чем оно может быть названо полем «Ум - глупость». Кратко охарактеризуем каждую из указанных работ.

Л.Б. Никитина в качестве материала рассматривает оценочные высказывания об интеллектуальных проявлениях человека (ОВИПЧ), среди которых выделяет пропозициональные модели, используя для них обобщающий термин «базовые семантические модели ОВИПЧ»: «X какой/каков, X есть кто/что, X что делает, X что делает как, у X есть нечто» [Никитина Л.Б. 1996]. Автор завершает работу следующими выводами: (1) «для ОВИПЧ характерна десемантизация характеризующих предикатов и сопутствующая ей актуализация семы «общая (положительная или отрицательная) оценка»; (2) «оценка интеллектуальных проявлений человека реализуется в определенной системе речевых жанров: в сентенциях, портретных характеристиках, одобрениях, порицаниях»; (3) «языковой образ человека характеризуется оценкой интеллекта. Интеллектуальная оценка доминирует в ряду других характеристик человека и является особо значимой в контексте национальной русской культуры» [Никитина Л.Б. 1996: 18-19]. Состав поля в этом исследовании ограничивается оценочными высказываниями; туда не попали, например, обозначения мыслительных действий (думать), фразеологические единицы и т.д. В работе не представлены жаргон и диалект. Поле ОВИПЧ проанализировано безотносительно к его концептуальному содержанию, а материал охарактеризован, скорее, с точки зрения формы, воплощающей в себе определенную семантику.

В двух других работах предлагается анализ определенной группы языковых единиц с «интеллектуальной» семантикой в мотивациопном аспекте, то есть анализ отдельных фрагментов поля «Интеллектуальная деятельность человека». Они совпадают в выборе сектора поля, а именно той его части, которую можно обозначить как «Оценка интеллекта»; ее составляет номинативный фонд, отличающийся наибольшей экспрессивностью. Основная функция языковых единиц, образующих данный участок поля, - характеризующая. Краткая сопоставительная характеристика работ М.Л. Ковшовой и Т.В. Бахваловой по нескольким основным критериям представлена в виде таблицы.

Ковшова М.Л. Бахвалова Т.В.

Материал с точки зрения семантики Языковые факты, содержащие положительную или отрицательную оценку умственных способностей

Объект Поле «Ум - Глупость» Поле «Интеллект - отсутствие интеллекта» (тематическая группа языковых единиц со значением липа

Набор номинативных средств языка ФЕ Субстаптивы и ФЕ (в работе рассматриваются отдельно)

Формы существования русского языка Литературио-разговориый язык Орловские говоры

Способ интерпретации материала Экспликация концептуальных идей на основании «интерпретационных моделей значения ФЕ». В частности, па основании «деревянной метафоры» говорится об шшковости дурака; па базе поминаний крыша едет, в уме быть и др. эксплицирована идея «закрепленности, устойчивости; круга»; и выражениях не хватает, с максищем, не все дома выявляется концептуальная идея «целостности, круглого, неполного и сверхполпого числа» и т.д. Выявление но критерию общности мотивационпого признака перечня моделей, по которым образованы оценочные наименования лица по интеллекту

Как становится видно из предложенного краткого обзора трудов, авторы которых обращались к изучению лексики, соотносимой с интеллектуальной деятельностью, в мотивационном аспекте, к настоящему моменту не предпринималось попыток описать поле «Интеллектуальная деятельность человека» целиком и осмыслить метафорический и мотивационный фонд, заключенный в нем, как концептуальное единство, представляющее собой определенным образом структурированное пространство (если рассматривать его в синхронном срезе), и развивающуюся, претерпевающую изменения во времени систему (если взглянуть на него в диахронии). Столь глобальные задачи с исчерпывающей полнотой не могут быть решены в рамках одного исследования, однако первые шаги к их решению могут предприниматься.

Объектом внимания в настоящей работе является лексико-семантическое поле «Интеллект человека» в русском языке, границы которого определены достаточно широко. Оно объединяет оценочную и нейтральную с точки зрения оценки лексику, соотносимую с представлениями об указанном фрагменте действительности. В состав поля мы включаем как характеристики человека по интеллекту (глупый, тупой, сообразительный, диал. вковырчивый, упак, жарг. эдельвейс), так и обозначения умственной способности (ум, сообразительность, диал. грунт), а также интеллектуальных действий (думать, не сообраэ/сать, диал. окочурнло (кого), жарг. врубаться, тормозить).

В рамках поля представлены различные по структуре единицы - как цельнооформленные лексемы, так и фразеологизмы (а в некоторых случаях факты паремиологии). Анализ слова и ФЕ включает интерпретацию номинативного замысла, руководившего носителем языка в момент создания высказывания. Клишированные текстовые фрагменты рассматриваются наряду с лексемами и фразеологизмами, поскольку находятся на грани между речью и языком, приближаясь к последнему: они функционируют как единое целое, содержат целостную, далее неделимую единицу смысла и тем самым приравниваются к слову. Так, например, номинации Тяжелое детство, тринадцатый этаж, скользкий подоконник 'о несообразительности' и В детстве мама с колыбельки уронила (кого) 'о глупом человеке' имеют мотивацию «ударившийся» (ср. жарг. мол. ударенный и стукнутый 'дурак', диал. пыльным мешком стукнут 'о придурковатом человеке'). Выражения Тебя что, в помойке нашли? и на свалке нашли (кого) функционируют в рамках модели глупец хлам (ср. диал. шума 'тот, у кого недостаточно развиты умственные способности' (<— шума 'мусор; мякина, отходы при молочении зерна' [НОС 12: 109]). Также к рассмотрению припяты выборочно (в качестве фона) данные узуальной сочетаемости лексем из сферы «Интеллект человека» {глубокий ум, мысль промелькнула / пролетела и т.п.), поскольку сочетаемость слов способна хранить информацию о способах ассоциативно-образной концептуализации «непредметного мира», языковых абстракций (см.: [Голованивская 1997, Чернейко 1997]).

Характеризуя материал исследования, отметим, что он включает в себя языковые факты разных форм существования русского национального языка, преимущественно диалектные, просторечные и жаргонные единицы, поскольку в них наиболее «рельефно» просматривается набор метафор, используемых носителем языка для выражения «интеллектуальной» семантики, и стоящих за ними мотивационных признаков. При этом диалектная и жаргонная лексика в определенном смысле дают два полюса рассматриваемого словесного пространства. Дело в том, что система оценок и ценностей во многом определяется социальным статусом своего носителя и варьирует в разных социальных стратах. В современном русском обществе оппозицию образуют традиционная народная («крестьянская») аксиология и те аксиологические ориентиры, которые выработаны в рамках городской молодежной субкультуры. Различия в этих установках отражаются, соответственно, в лексике говора и жаргона. Безусловно, это положение очень схематично, оно несколько огрубляет реальную картину: как известно, границы лексики разных подъязыков размыты, не существует «чистых» носителей диалекта и жаргона, и те, и другие пользуются просторечием и в определенной мере литературным языком. Но несмотря на эту размытость, два вышеназванных лексических пласта, повторим, в какой-то степени противопоставлены друг другу, что задает коптрастивный ракурс, очень важный для предпринимаемого исследования.

Данные литературного языка (если иметь в виду «наивные», обиходные слова, а не лексику «высокого стиля» или книжного характера) не выявляют такого набора представлений об интеллекте человека, который имел бы принципиальные отличия от диалектных и жаргонных репрезентаций, что вполне объяснимо: «Общность состава экспрессивной лексики литературно-разговорного и диалектного языков обусловлена исторически» [Лукьянова 1986: 17]. В силу своей экспрессивности лексика, оценивающая умственные способности человека и не имеющая территориальной и социальной маркировки, часто приобретает статус просторечной. Единицы, извлеченные из словарей русского литературного языка (собственно литературный язык и просторечие), привлекаются к рассмотрению преимущественно в качестве фона, вспомогательного материала, поскольку в словарях такого типа сохранено то, что выкристаллизовалось в процессе взаимодействия разных форм бытования языка в ходе реальных речевых взаимодействий носителей русского языка.

Диалектная, жаргонная лексика и слова литературного языка разграничиваются в тексте настоящей работы при помощи соответствующих помет. Соседство единиц с различной социолингвистической маркировкой позволяет, например, увидеть сходства и различия в метафорической реализации какого-либо одного мотива по данным разных форм существования русского языка, что осталось бы незамеченным, если сузить рамки исследования до выявления перечня мотивационных моделей, характерных для каждого варианта языка в отдельности.

Таким образом, материалом исследования служит лексика и фразеология различных подъязыков, функционирующих в составе русского национального языка. Основной массив наименований составляют диалектные и жаргонные языковые факты; лексика литературного языка представлена выборочно. Материал отбирался, во-первых, методом сплошной выборки из дифференциальных лексикографических источников: а) диалектных: [Даль; НОС; СГРС; СДЛ; СРГСУ; СРГСУ/Д; СРНГ; ССХЧ; ФСРГС]. Фронтальный просмотр Словаря русских народных говоров и Толкового словаря живого великорусского языка В.И. Даля обеспечил охват лексических данных русских диалектов. Кроме того, к рассмотрению привлечен ряд новых диалектных словарей, фиксирующих лексику Среднего Урала и русского Севера, критерием отбора которых стал тот факт, что говоры Урала являются дочерними по отношению к говорам русского Севера. Эта обширная группа говоров представляет собой целостную систему. Особо следует выделить неопубликованные материалы картотеки Словаря говоров Русского Севера, хранящейся на кафедре русского языка и общего языкознания УрГУ, собранной в результате многолетней полевой работы Топонимической экспедиции УрГУ. На протяжении 8 лет сотрудники экспедиции целенаправленно собирали, в числе прочей, лексику поля «Интеллект человека». Таким образом, фронтальному просмотру подверглись только законченные словари; б) жаргонных и арготических: [Базарго; БСЖ; ЖР; СМЛ; Юган.]. Наиболее крупный среди них - Большой словарь русского жаргона - содержит факты, принадлежащие молодежному сленгу и уголовному жаргону; другие словари привлечены в качестве источников, зафиксировавших новейшие языковые факты, поскольку, например, молодежный жаргон очень быстро обновляется.

Во-вторых, материалом послужили данные опроса информантов (студенческая и работающая молодежь, 18-25 лет, ок. 200 человек, 1997 / 2002 г.), которым было предложено воспроизвести несколько известных им слов или выражений со значением оценки интеллектуальных способностей человека. Этот материал содержал в подавляющем большинстве факты молодежного жаргона, а также просторечные единицы. Кроме того, материал пополнялся путем включенного наблюдения автора за спонтанной речью современного города. Всего собрано около 5000 номинаций со значениями из сферы «Интеллект человека».

Данной группе слов может быть присвоен статус поля. Причиной тому служит наличие семантической общности лексики и фразеологии: к анализу были привлечены языковые факты, описывающие мыслительную деятельность человека. Поле «Интеллект человека» имеет определенную структуру: ядро, периферию, сектора. Оно поляризовано в соответствии с наличием положительной и отрицательной оценки умственных способностей человека с закономерным количественным перевесом лексем, описывающих интеллектуальную несостоятельность: концепт дурака определяется исследователями как «один их наиболее мощных в русской народной культуре» [Ковшова 1999: 166]. Ср.: «Чаще всего оценочные парадигмы организованы асимметрично с отклонением в сторону отрицательной оценки, с широким спектром эмоциональных реакций» [Резанова 1995: 71].

На сегодняшний день лексическая семантика накопила значительное количество исследований, посвященных проблемам организации семантического поля [Верещагин, Костомаров 1998, Гак 1993, Зализняк 1992, Зем-скова 1999, Покровская 1996, Рябцева 1999, Феоктистова 1996 и др.]. Полями называют разнотипные семантические объединения; при этом иногда недифференцированно используются термины лексическое гнездо, лексическое поле, семантическое поле, лексико-семаитическое поле, лексикосемантическая группа, тематическая группа, лексико-фразеосемантическая группа, лексическая группировка, семантическая зона, лексическая микросистема. Выявляются и новые типы полей, ср.: «Особым типом формально-семантической группировки слов являются этимолого-семантические поля, охватывающие все слова языка, происшедшие от слов, этимон которых связан с определенным понятием. [.] Основная задача при анализе этимолого-семантического поля состоит в выявлении путей семантической и структурной деривации слов с общим этимоном» [Гак 1995: 108-109]. Е.А. Шенделева говорит о необходимости изучать различные полевые структуры как лингвокультурологические феномены, связанные с понятием культура в самом широком его понимании [Шенделева 1999].

Вообще, на экспликацию «культурной» информации, запечатленной в языке, на реконструкцию фрагментов языковой картины мира человека, которая понимается как отражение констант культуры, предопределенных этническим самосознанием, нацелены различные направления современного языкознания, объединенные широкими рамками антропологической лингвистики. Сюда входят такие дисциплины, как лингвокультуроло-гия, этнолингвистика, когнитивная лингвистика, психолингвистика, концептуальный анализ и др. Их объединяет стремление ответить на вопрос о том, какие элементы и отношения языка обусловлены этнической культурой народа. Что касается различий между ними, то они определены пока крайне нечетко и на основании различных критериев:

- используемых в науке методов исследования (так, выделение психолингвистики, оперирующей экспериментальными методами, производится преимущественно на основании этого параметра);

- отношении к синхронии/диахронии (отграничение лингвокульту-рологии от этнолингвистики иногда строится на этом основании);

- результата исследования (концептуальный анализ в некоторых случаях наделяется статусом отдельного направления, поскольку нацелен на экспликацию концептов, реализуемых в семантической или грамматической системе языка) и т.п.

В рамках настоящей работы нет возможности подробно рассматривать сложные теоретические вопросы, связанные с разграничением этих дисциплин, которые находятся не только в отношениях взаимопроникновения, но и наложения, совмещения. Мы должны определить место своей работы в парадигме современной антропологической лингвистики, исходя из того, что предполагается осуществить комплексное исследование, нацеленное на когнитивно-ориентированную интерпретацию лексико-семантического поля, объединяющего в себе элементы разной социокультурной маркировки. Для этого дадим краткую характеристику тех направлений русистики, которые наиболее тесно связаны с проблематикой предпринимаемого исследования.

Наиболее широко формулируются задачи когнитивной лингвистики, которая призвана изучать язык «как одну из наиболее важных когнитивных способностей, связанных с существованием в голове человека ментальных моделей и ментальных репрезентаций» [Бабушкин 1996: 10]. Ее отличает поиск универсальных категориальных структур, которыми оперирует мышление человека и которые, как предполагается, могут быть обнаружены в языковом наследии: «Что же "хранится11 в голове человека? Как функционируют эти "единицы хранения"?» [Красных 1998: 18]. В рамках этого направления используются такие понятия, как когнитивный сценарий, фрейм, гештальт, коицепт и т.п., которые представляют собой пакеты информации, структуры представления знаний и обеспечивают усвоение человеком информации о мире. Исследования в этой области многочисленны [Апресян 1995, Беляевская 1994, Воркачев 2001, Демьян-ков 1994, Донских 1984, Копылова 1996, Зализняк 1992, Кубрякова, Демь-янков, Панкрац, Лузина 1996, Лакофф 1996, Лисицын 1994, Порядина 1995, Фрумкина 1992, Ченки 1996 и мн.др.]. Конитивистика большое внимание уделяет выработке новых подходов к описанию семантики слова, которое должно соответствовать наивным знаниям носителя языка (ср. теорию семантических примитивов Л. Вежбицкой, когнитивную дефиницию Е. Бартминского и др. [Вежбицка 1999], [ВаПгшпзк! 1988]). «Под маркой» когнитивной лингвистики выполнены многие работы в области концептуального анализа, лингвокультурологии и др. (см. далее), но все же чаще всего к этому направлению причисляются те исследования, которые сосредоточены на путях, механизмах формирования языкового знания; собственно этнокультурная проблематика задействуется здесь в меньшей степени.

В центре внимания липгвокультурологии как «комплексной научной дисциплины, изучающей взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающей этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания» [Воробьев 1994: 26], находятся понятия, имеющие ценностную нагрузку в лингвокультурном сообществе, «единицы языка, которые приобрели символическое, эталонное, образно-метафорическое значение в культуре и которые обобщают результаты деятельности человеческого сознания» [Ольшанский 1999: 11]. Лингвокультурология оперирует такими понятиями, как культурное слово [Жданова, Ревзина 1991] или ключевое слово культуры [Шмелев 2002], культурный концепт [см. Культурные концепты 1991], культурный скрипт [Вежбицка 2002], культурная идиома [Сандомирская 2001], культурная коннотация [Ковшова 1996, Опарина 1999, Телия 1996], культурный текст [Ковшова 1999] и т.п. Во всех этих случаях речь идет о различных языковых явлениях, имеющих этнокультурную обусловленность. Лингвокультурология работает преимущественно на том языковом материале, который имеет ощутимую аксиологическую нагрузку (изучаются слова и понятия Родина, авось, свобода, милосердие, совесть и т.п.), при этом для анализа отбираются обычно факты системы литературного языка, а также тексты «высокой» книжной культуры. Пытаясь найти для лингвокультурологии «нишу» среди дисциплин антропологической лингвистики, некоторые авторы делают акцент на синхронном характере липгвокультурологических исследований, ср.: «Лин-гвокультурологический анализ ставит перед собой цель изучения способности фразеологических знаков отображать современное культурное самосознание народа, рассматриваемое как «остов» его ментальности, и выражать его в процессах живого употребления фразеологизмов в дискурсах различных типов» [Телия 1999: 13-14].

Этнолингвистика обращается преимущественно к материалу народной традиции и имеет диахроническую ориентацию. В России наиболее авторитетное этнолингвистическое направление представлено школой Н.И. Толстого и С.М. Толстой, которые сформулировали задачи, предмет, методы этой научной дисциплины и обозначили «узкое» и «широкое» понимание термина этнолингвистика. С одной стороны, они определили ее как комплексную дисциплину, предмет изучения которой — план содержания культуры в любых ее формах; в этом случае культура понимается как «иерархически организованная система разных кодов, т.е. вторичных знаковых систем, использующих разные формальные и материальные средства для кодирования одного и того же содержания» [Толстой, Толстая 1995: 7]. В рамках «широкого» понимания задач этнолингвистики вербальный код выступает наряду с прочими знаковыми системами в качестве одного из источников экспликации этнокультурного содержания; к описанию одного фрагмента культуры могут привлекаться языковые факты, сведения этнографического характера, фольклорные материалы и др. С другой стороны, этнолингвистика может трактоваться как «раздел языкознания или - шире - направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимосвязи и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995: 27]. В этом случае объект этнолингвистики ограничивается рамками языка, который предстает как надежный хранитель этнокультурной информации (набора смысловых элементов, приобретших знаковую (символическую) функцию в рамках культуры определенной этнической группы). «Узкий» подход реализуется преимущественно на диалектном материале (в том числе на материале народной ономастики) - и это обстоятельство обусловливает преимущественное обращение не к текстам (хотя фольклорные тексты тоже активно изучаются в рамках такой отрасли этнолингвистики, как лингвофольклористика), а к фактам системы языка - парадигме значений многозначного слова, внутренней форме и т.п.; кроме этого, диахроническая ориентация этнолингвистики определяет задействование данных истории языка ([Березович 1998, Березович 2003, Варбот 2003, Журавлев 1999, 2003, Коваль 1998, Никитина 1999, Рут 1992, Толстая 2000а, Толстая 2000в, 2002, Якушкина 2003 и др.]).

Возвращаясь к вопросу о месте настоящей работы в парадигме антропологической лингвистики, отметим, что она находится в проблемном поле различных направлений последней. Было бы схоластикой пытаться резко отграничивать друг от друга эти направления, выделенные, как говорилось выше, на разных основаниях (тем более что традиция разграничения еще не сложилась). Однако думается, что по материалу и принципам анализа наше исследование следует скорее отнести к компетенции этнолингвистики (в ее «узком» варианте).

Актуальность настоящего исследования видится в следующем: оно позволит целостно охарактеризовать важный фрагмент русской языковой картины мира, связанный с представлениями об интеллектуальных способностях человека; комплексные этнолингвистические исследования такого рода, объединяющие анализ фактов различных подъязыков, отсутствуют в современной русистике.

В качестве предмета исследования мы избрали не смысловое наполнение текста или высказывания (ибо можно создать тексты, которые содержат прямо противоположные точки зрения на объект, отражая различные субъективные мнения), а организацию семантики и мотивацион-ную структуру поля «Интеллект человека». Анализ семантической структуры поля включает в себя определение секторов поля, оценку их объема и продуктивности, описание особенностей взаимодействия данного поля с его «ближними соседями», а также когнитивную интерпретацию всех выявленных закономерностей построения семантического поля. Но наибольшее внимание уделяется в работе изучению мотивационных отношений, поскольку, как уже отмечалось, мы имеем дело с уникальным лексико-семантическим полем, где на единицу смысла приходится множество словесных фактов с различной внутренней формой. В главе, посвященной ономасиологическому анализу лексики «Интеллект», рассматриваются только слова с наличествующим во внутренней форме слова или поддающимся реконструкции мотивационным признаком. Лексемы с неясной мотивацией наряду с прочими внесены в словари, представленные в Приложении.

Внутри языковой системы можно провести градацию языковых средств по степени объективированности предоставляемой ими концептуальной информации: «Степень объективации знания, отраженного в языке, определяется коэффициентом устойчивости (воспроизводимости, модели-руемости) соответствующих языковых структур [.]. Можно попытаться выстроить определенную иерархию различных языковых носителей концептуальной информации, отражающую снижение объективированности и нарастание субъективных моментов при трансляции этой информации: внутренняя форма\ деривационные связи\ концептуальное ядро значения', коннотация; типовая {узуальная) сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и т.п.); «свободная» текстовая сочетаемость; ассоциативные связи» [Березович 1998: 38-39]. Поскольку в настоящей работе акцент делается на анализе мотивационных отношений, объективность выводов в какой-то мере обеспечена самим предметом настоящего исследования: «Естественно, что наиболее объективированным следует считать то знание, которое «срастается» с самой устойчивой, субстанциональной частью языка — языковой формой. Это знание дает внутренняя форма языковых единиц» [Березович 1998: 38].

Повторяемость соотнесения двух объектов или признаков позволяет вычленить мотивациоппые модели: «Регулярность мотивационных отношений проявляет себя в существовании мотивационных моделей, охватывающих не единичные пары слов, а целые классы слов - семантические поля» [Толстая 2002: 114]. Л повторяемость соотнесения интеллектуальной сферы с другими областями действительности сделала необходимым использование в данной работе еще одной - более крупной по отношению к мотивационной модели - единицы описания материала — предметно-тематических кодов, ср.: «Прямым "продолжением" (или расширением) лингвистического понятия мотивации оказывается понятие кода, широко используемое в этнолингвистических и антропологических исследованиях» [Толстая 2002: 124].

При выделении кодов мы обращаемся к способу номинации, не решая вопрос о ее внутренней обоснованности, причине, собственно мотиве. По описании предметно-тематических кодов возникает необходимость осмыслить, привести в стройную систему проявившие себя в рассматриваемом поле мотивы, которые могут иметь разную степень обобщения. Мотивы самой высокой степени обобщения составляют, на наш взгляд, концептуальные черты понятий ум и глупость. Таким образом, мотивация рассматривается в работе в двух ракурсах (исходя от кодов и от мотивов) с целью увидеть универсальное и специфичное в представлениях носителя языка об интеллекте. Это позволяет обозреть разные грани одного целого, поскольку мотив и образ предстают в номинациях как неразрывное единство. Набор мотивов и набор кодов (конкретных метафор), на наш взгляд, «цементируют» поле каждый со своей стороны, «сцепляют» языковой материал, образуя два каркаса, две сетки предпочтений номинатора. Обе матрицы» со временем претерпевают изменения. Варьирование их структуры и принципов взаимодействия обусловлено сменой мироощущения и культурных ориентиров носителя языка.

Развитие замкнутой системы — поля — в какой-то мере определяется собственно языковой техникой. После того как модели языковой репрезентации наших представлений сформированы, отработаны и выверены в рамках концептуального поля, включаются механизмы языковой игры. Иначе говоря, развитие семантического поля идёт в сторону его «оязыков-ления»: происходит его «замыкание» и налаживание условных, искусственно-языковых связей. Начав развиваться по законам концептуализации виеязыковой действительности, эта система постепенно автономизируется, отражая уже не столько представления человека о явлении, сколько их языковую интерпретацию. Явлению языковой игры посвящена монография Т.А. Гридиной [Гридина 1996].

Итак, изучение семантической и мотивационной структуры поля составляет основные этапы той исследовательской процедуры, которая предпринята в данной работе.

Целыо настоящего исследования является когнитивно-ориентированная интерпретация лексико-семантического поля «Интеллект человека» в русском языке.

Сообразно с поставленной целью предполагается решение следующих задач:

1) выявление массива слов с «интеллектуальной» семантикой в разных формах существования русского языка, составление словаря русских лексем и фразеологизмов, выражающих интеллектуальные оценки, называющих мыслительную способность и интеллектуальные действия;

2) характеристика структуры лексико-семантического поля, установление его границ и связей с другими полями;

3) выявление номинативных моделей, лежащих в основе изучаемых лексем и фразеологизмов, и систематизация их в рамках предметно-тематических кодов;

4) определение иерархически организованного набора мотивов, образующих «ментальный каркас» для образных реализаций;

5) лингвистическое портретирование понятий ум и глупость.

В работе используются следующие методы: метод полевого анализа, ономасиологический метод и принципы семантической реконструкции, метод когнитивного портретирования; также были использованы элементы статистического анализа.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые осуществляется этнолингвистическое исследование разнородного по социокультурным параметрам лексико-фразеологического фонда «Интеллект человека» в русском языке. В научный оборот вводится обширный языковой материал, в том числе собранный в полевых условиях в ходе диалектологических экспедиций и опроса информантов.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней предложен и внедрен алгоритм анализа семантической и мотивационной структуры лексико-семантического поля, на основании которого разработана когнитивная модель поля (на примере лексико-семантического поля «Интеллект человека»). Идеи и выводы работы имеют ценность для изучения этнокультурного своеобразия лексики русского языка. Кроме того, в работе предлагается ряд конкретных семантических реконструкций для лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой.

Исследование имеет практическую значимость, поскольку его результаты могут быть использованы в вузовских курсах по диалектологии, спецкурсах по этнолингвистике, ономасиологии, этимологии. Материалы, собранные лично автором, могут войти в словари жаргонной и просторечной лексики русского языка.

Апробация работы. Основное содержание работы изложено автором в докладах на Ежегодной региональной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистики» (1998, Екатеринбург); на Международной научной конференции «Лингвокультурологические проблемы толерантности» (2001, Екатеринбург); на 8-й Российской научно-практической конференции «Сельская Россия: прошлое и настоящее» (2001, Орел); на Всероссийской научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения В.И. Даля (2001, Ярославль); на Всероссийской научной конференции «Язык. Система. Личность: Языковая картина мира и ее метафорическое моделирование», (2002, Екатеринбург); на IV Международной научной конференции «Русская диалектная этимология» (2002, Екатеринбург). По теме опубликовано 10 научных работ, в том числе 7 статей и 3 тезисов.

Структура работы включает введение, две главы, заключение и приложение.

Во Введении оговорены принципы сбора и специфика материала, определен состав и объем изучаемого поля, дано обоснование правомерности полевого исследования материала, представлен обзор соответствующей научной литературы, намечены цели и задачи исследования.

Первая глава — Семантическая структура поля «Интеллект человека» в русском языке - содержит структурно-семантический анализ изучаемого поля с целью установления принципов его организации и связей с другими полями.

Вторая глава - Лексика поля «Интеллект человека» в русском языке: мотива1(иониый аспект - состоит из четырех разделов, первый из которых посвящен принципам обработки и интерпретации материала; второй содержит перечень предметно-тематических кодов с подробным описанием выявленных моделей репрезентации в русском языке интеллектуальной семантики; в центре внимания третьего раздела находится моти-вационная организация изучаемого поля; в четвертом разделе обсуждаются возможности изучения этнокультурного потенциала данного поля.

Заключение резюмирует проведенный анализ языкового материала.

В Приложении представлено два Словаря в соответствии с двухчастной семантической структурой изучаемого поля. В состав Словарей включен весь собранный языковой материал, в том числе и языковые факты, не освещенные в работе по причине затруднений в их интерпретации.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Леонтьева, Татьяна Валерьевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В процессе изучения заявленной в настоящей работе проблемы нами была осуществлена попытка анализа семантики и мотивации слов разных форм существования русского языка, имеющих «интеллектуальную» семантику. Поле «Интеллект человека» очень объемно в первую очередь за счет разросшегося «отрицательного» полюса: число наименований, выражающих идею интеллектуальной неполноценности, в несколько раз превышает количество языковых единиц, номинирующих успешную интеллектуальную деятельность или человека с высоким уровнем интеллекта. Этот факт общепризнан: «Человек воспринимает мир избирательно и прежде всего замечает аномальные явления, поскольку они всегда отделены от среды обитания. Непорядок информативен уже тем, что не сливается с фоном» [Арутюнова 19996: 76]. В заключении будет синтезирована когнитивно-значимая информация, полученная при помощи двух разных видов анализа. Исследование показало, что результаты рассмотрения с двух сторон указанной группы лексики смыкаются, совпадают на уровне выявляемых когнитивных пропозиций. Комплексная характеристика поля «Интеллект» подразумевает:

1) демонстрацию когнитивной общности результатов, полученных в рамках семасиологического и ономасиологического подходов, примененных к исследованию лексики интеллектуальной сферы;

2) моделирование языковых портретов ума и глупости.

1. Логика структурирования семантического поля как источник когнитивной информации.

Лексемы и фразеологизмы, обладающие семантической общностью, входят в определенное поле, обладающее четко организованной семантической структурой. Кроме этого, они обнаруживают единый «пакет» образов и мотивов. Мотивационные связи, подобно семантическим, обнаруживают системность. Концептуальную модель поля можно представить в виде четырехгранника, основание которого составляет множество языковых единиц, описывающих интеллект человека, а три другие грани - отличные друг от друга призмы. Сквозь каждую грань видны определенные структурные единицы, мелкие и крупные, связанные отношениями включения (семы : семантические сектора, метафоры : предметно-тематические коды, мотивы : мотивационные доминанты). Пространство внутри четырехгранника мы определили бы как корпус когнитивной информации об объекте исследования.

В соответствии с данной концепцией мы попытались разрешить вопрос об установлении границ поля с опорой на два критерия - семантический и мотивационный (подробнее см. главу 1). Каждое понятие, которое предположительно является пограничным, смежным по отношению к анализируемому полю, может быть оценено с точки зрения необходимости его рассмотрения в рамках поля. Периферийные элементы поля «Интеллект человека» находятся на различном «семантическом расстоянии» от центра. Концепты проницательности, сомнения, памяти, остроумия, образованности, компетентности составляют периферию поля «Интеллект человека», так как в них сочетаются уникальные и универсальные для других понятий того же поля черты, поэтому возможно привлечение к рассмотрению в рамках поля «Интеллект человека» лексем с соответствующими идеограммами. Хитрость, обман, фантазия, изобретательность, принятие решения, уверенность - ментальные концепты, почти не имеющие точек соприкосновения с образной фактурой поля «Интеллект» - находятся на его границе, так как имеют в качестве неосновных «интеллектуальные» семы 'умственная операция' или 'способность к умственной деятельности особого рода', и могут не подвергаться анализу при исследовании данного поля.

Несмотря на то, что поле «Интеллект человека» включает в себя множество самостоятельных концептов, имеющих как специфические черты, так и универсальные для данного поля, в данной работе сделан акцент на выявление общих, сквозных для данного семантического пространства моделей языковой репрезентации интеллектуальной семантики. Практически невозможно выявить особый набор мотивационных моделей для каждой идеограммы (впрочем, надо учитывать, что словарные дефиниции не всегда безупречны); однако к настоящему моменту есть опыты изолированного описания отдельных секторов поля «Интеллект человека», ср. статью Л.Е. Кругликовой о синонимическом ряде 'глупый человек' [Крутикова 2000] и О.П. Ермаковой о концепте БЕЗУМИЯ [Ермакова 2003].

Семантические сектора поля «Интеллект» задают некоторые магистральные линии концептуализации объектов интеллектуального мира, т.е. мотивационные доминанты (примеры в таблице).

Семантический сектор Мотив Пример реализации мотива в образной сфере

Положительно оцениваемая интеллектуальная способность и деятельность процесс мышления: 'думать' движение разг. в голове вертится (что) 'о мыслях'; жарг. мол. прогоны 'мысли, размышления', жарг. мол. винтики крутятся 'идет мыслительный процесс* завершение мыслительного процесса: 'понять', 'догадаться', 'додуматься' результативность диал. и жарг. догнать 'понять'; достремчивый 'смышленый' субъект, обладающий достаточными умственными способностями; вообще положительные характеристики по интеллекту: 'умный человек', 'сообразительный', 'догадливый' наличие потенциала, основы, генератора; генерализация позитивной оценки жарг. мол. масло 'сообразительность'; диал. грунт 'толк, разум'; диал. добрый 'умный, дельный' обладание знанием, умом: 'знать', 'знаток', 'знающий, сведущий, компетентный человек' ум и знания как ресурс лит. обмен мыслями', диал. ума не занимать 'умный, сообразительный' помощь кому-либо в усвоении знаний, в понимании: 'объяснять', 'втолковывать' положительное воздействие на интеллект собеседника диал. вгваздивать 'втолковывать'; диал. вложить в ум 'внушить'

Интеллектуальная несостоятельность отсутствие интеллектуального действия: 'не соображать', 'перестать соображать' полный покой, остановка движения или недостаток энергии жарг. мол. мертвый и тегиый 'о том, кто плохо соображает'; жарг. мол. стопор 'глупый человек' утрата способности выполнять интеллектуальную деятельность: 'сойти с ума' нарушение траектории движения (смещение, движение назад) жарг. мол. сруливать 'сходить с ума' и повёрнутый 'ненормальный, сумасшедший' неспособность выполнять мыслительную деятельность: 'глупость', 'несообразительность', 'интеллектуальная неполноценность' и др. отсутствие мыслительного центра или нехватка потенциала; несоответствие норме диал. не полного рассудка 'о глупом человеке'; диал. не хватает девятого винта у кого 'о недогадливом или слабоумном человеке'; лит. разг. нет царя в голове 'о том, кто недалек, глуп' временное нарушение интеллектуальных способностей: 'плохо соображать' дефект, поломка диал. поломаться 'сойти с ума'; жарг. моп. ремонт 'глупый человек' субъект, отрицательно характеризуемый по интеллекту; вообще отрицательные характеристики по интеллекту: 'дурак', 'бестолковый', 'сумасшедший', 'глупый' и др. генерализация негативной оценки жарг. мол. плохой 'глупый, человек'; диал. иелюдь 'глупый, неумелый, неотесанный' лишать интеллектуальных способностей: 'одурять', 'сводить с ума', 'сделать дураком' отрицательное воздействие на интеллектуальные способности человека диал. куриком ошарашить 'лишить способности здраво мыслить, соображать', отвести ум 'лишить разума', пехнутой 'ненормальный (о человеке)'

Резюмируя данные этой таблицы, следует сделать вывод о наличии в семантической структуре поля элементов когнитивной информации, которые, по-видимому, составляют базовый минимум наивных представлений носителя русского языка об интеллекте и его деятельности. Его логическое описание позволяет разглядеть ядро изучаемого поля. Анализ основных идеограмм в проекции на мотивы, продуктивные в изучаемом поле, показывает, что в центре поля «Интеллект» находится скорее процесс, чем, предположим, способность (последнее существительное имеет синкретично связанные значения 'природная одаренность' и 'умение, возможность производить какие-либо действия' [Ожегов, 757]), основное предназначение которой - обеспечение функционирования какого-либо человеческого органа или квази-органа, т.е. пригодность к выполнению каких-то действий. Способность, таким образом, трактуется через ее причастность к процессу. Итак, в ядерной части поля «Интеллект» находится мыслительный процесс, генерируемый неким центром и нацеленный на результат, определяемый потенциальными возможностями управляюи(его центра. Благополучное функционирование центра получает позитивную оценку наблюдателя и считается нормой. Причиной интеллектуальной несостоятельности может быть отсутствие центра или его неполноценное функционирование, что получает резко негативную оценку и считается отклонением от нормы. Нарушение мыслительного процесса может быть временным и в этом случае видится как остановка движения, изменение траектории движения. На интеллектуальный центр одного человека возможно успешное положительное или отрицательное воздействие, инициируемое другим человеком и представляющее собой синкретичное единство речи и мысли. Приобретение знания, представляемого как некий нематериальный ресурс, требует активных интеллектуальных действий позпаюи(его субъекта.

В предложенном описании ядерной семантики поля «Интеллект», которое представляет собой метатекст, интерпретирующий структуру поля, недостает информации об объеме его секторов, имеющей принципиальное значение для определения когнитивного рисунка поля. На первом месте по объему находится участок поля, объединяющий оценочные наименования человека по интеллекту, и заблуждаться на этот счет не приходится: экспрессивно окрашенное поле закономерно содержит множество подобных единиц, поскольку они тяготеют к выражению категоричной оценки. На своем законном втором месте по количественному показателю стоит сектор 'мыслительный процесс', что является дополнительным аргументом в пользу предыдущего рассуждения.

2. Особенности взаимодействия поля «Интеллект» с его «ближними соседями».

Для слов изучаемого лексико-семантического поля (особенно для диалектных лексических единиц) характерно соположение внутри толкования сразу двух или нескольких характеристик человека, лишь одна из которых принадлежит интеллектуальной сфере, напр., диал. Алюна 'о неловком, неповоротливом, несметливом, ленивом человеке', диал. глупаръ 'поглупевший от старости, глупый человек', диал. недоделок 'о неумном и неаккуратном человеке', диал. басистый 'проворный, расторопный, смышленый', диал. ухо с глазом и нос пополам 'бойкий, предприимчивый, смышленый человек' и др. В идеограммах слов поля «Интеллект» зафиксировано, с одной стороны, «соседство» ума и - энергичности, способности к выполнению работы, наличие опыта, чувства тревоги, хорошего владения речью, а с другой стороны, «соседство» глупости и — медлительности, озорства, суетливости, смеишивости, неспособности выполнять работу, отсутствия опыта, старости, упрямства, агрессивности, плохого владения речью, опьянения (примеры см. в 1 главе настоящей работы). Можно обозначить несколько типов отношений между каким-либо качеством и интеллектуальной характеристикой.

1. Присвоение оценки глупый или умный как результат наблюдения за деятельностью или поведением человека. Например, способность к выполнению работы, к ведению хозяйства, владение речью, особенности поведения могут оказаться аргументом в пользу положительной или отрицательной оценки умственных способностей человека, т.е. показателем ума или глупости; ср. диал. не левой ногой сморкаться 'об умелом, находчивом человеке', диал. задача 'о разумном, хозяйственном человеке'. Таким образом, в представлении человека умение поддерживать порядок, организовывать свою деятельность - подтверждение умственного здоровья, а неумение это делать - симптом интеллектуальной неполноценности. Кроме того, в семантике актуализирована ассоциативная связь между интенсивным проявлением эмоций и глупостью: смешливость и улыбка, которая не сходит с лица, а также агрессивное поведение заставляет наблюдателя заключить, что человек глуп. Следовательно, характеристика субъекта про-изводна от ситуации, в которой проявляются его умственные способности.

2. Глупость и ум как качества, приобретенные в результате внешних воздействий, событий жизни человека. Избыток или недостаток жизненного опыта, опьянение, старость, гнев могут быть причиной положительного или отрицательного изменения умственных способностей человека: жарг. угол, сатана 'опытный и умный следователь прокуратуры', диал. осто-чертенеть 'обезуметь от гнева', диал. остеклеть 'ничего не понимать (от потрясения)' и 'перестать соображать, напившись пьяным' и др.

3. Глупый и умный как характеристики, базирующиеся непосредственно на оценке качества мыслительного действия. Иначе говоря, глупость и ум предстают как понятия, обладающие таким элементом смысла, который присутствует в составе другого понятия. С одной стороны, энергичность, расторопность, ум - человеческие качества, имеющие общий компонент содержания "подвижность, энергичность" (диал. емец 'резвый, смышленый человек'), а с другой стороны, медлительность и глупость -качества, объединенные семой "недостаточная активность" (диал. лух-ман 'нерасторопный и глуповатый человек'). В этом случае в словарных дефинициях открыто назван один из «внутренних стержней» ума или глупости, который является одновременно дескриптивным элементом ядерной семантики поля «Интеллект».

4. Интеллектуальная оценка, присваиваемая с учетом содержания производимого мыслительного действия. Сюда можно отнести хитрость, изворотливость, интуицию, чувство тревоги, грусть: диал. перемудривать 'превосходить кого-либо хитростью, умом', диал. э/сёг 'бойкий, находчивый плут, парень-выжига', жарг. мол. рюхать фишку 'проявлять изворотливость, сообразительность, интуицию'; диал. задумать 'заставить думать, грустить о чем-либо', диал. заэ/суриться 'пригорюниться, задуматься'; диал. перегадать 'тревожась, предполагать всякое, передумать многое', диал. придумье 'раздумье, смешанное со скукой'. Ум как способность анализировать и чувствовать входит в объем других понятий.

Обсуждаемое семантическое явление - соседство в рамках одной дефиниции двух и более характеристик человека - в большей степени типично для диалекта, хотя проявляет себя и в жаргоне (мол. и угол, ловить мышей 'быть расторопным, сообразительным', угол, сгнить 'поумнеть, набраться опыта' и т.п.). Большей частью рядоположенные характеристики человека, отмечаемые носителем диалекта и носителем жаргона, совпадают; но вот, к примеру, агрессивность представляется сигналом интеллектуальной несостоятельности только носителю жаргона. Данное явление делает наиболее явным существование в чем-либо близких интеллектуальной сфере областей действительности. Семантика служит в данном случае критерием для присвоения лексическим полям, соотносимым с данными сферами действительности, статуса ближних соседей.

Назовем среди них лексико-семантические поля «Трудолюбие -Лень», «Опыт - Наивность», «Красота — Уродство», «Спокойствие — Суета», «Положительные характеристики речи - Недостатки речи», «Сдержанность — Эмоциональность», «Молодость - Старость», «Сила - Слабость», «Умение уступать - Упрямство», «Трезвость - Опьянение». Центром, магнитом, притягивающим все эти поля и обеспечивающим их соседство, являются представления о человеке, точнее - человеке «духовном» и «социальном». В ходе мотивационного анализа лексики и фразеологии поля «Интеллект» выясняется, что они (поля) успешно выполняют роль «донорского пункта», предоставляющего сырье для конструирования слов и выражений с интеллектуальной семантикой. К примеру, внутренняя форма слов, прямо называющая какой-либо мотивационный признак или содержащая образ, принадлежащий посторонней, не связанной с интеллектом сфере действительности, обнаруживается в словах: жарг. борода 'знаток', печалью прихлопнутый 'странный, ненормальный, дурной, сумасшедший', на головку слабенький 'о глупом человеке', наколотый 'о том, кто ничего не соображает', разг. трезвый ум, диал. ослюга 'глупец, осел', аредова голова 'бестолковая [голова]' и т.п. Следовательно, перечисленные поля связаны с полем «Интеллект» не только на семантическом уровне, но и на мотивационном.

Закономерно, что все перечисленные поля имеют двухчастную структуру, т.е. есть объединяют в себе два контрастных, поляризованных лексико-семантических множества, что мы стремились отразить в названиях полей. Вполне ожидаемо также, что в том случае, если поле имеет отчетливое деление на пространство со знаком «плюс» и пространство со знаком «минус», то семантические и мотивационные связи устанавливаются преимущественно между «однозарядными» (т.е. традиционно имеющими в ценностной картине мира человека одноименную оценку) лексическими множествами. «Глупость», например, имеет следующих семантических соседей, одаривающих ее мотивирующими элементами: «Лень», «Уродливость», «Слабость», «Недостатки речи». «Ум» же находится в подобных отношениях с «Опытом», «Силой», «Положительными характеристиками речи» и др. Чаще всего оба полюса каждого поля, являющегося «семантическим соседом» поля «Интеллект человека», одинаково активны в плане отражения «интеллектуальной семантики». Если наличествует соотношение полей «Глупость» и «Неопытность», то следует ожидать и совмещения «Ума» и «Опыта». Иногда оппозитарные соответствия не выдерживаются. Так, тематическая группа «Молодость - Старость» участвует в основном концептуализации глупости, хотя равновесие между двумя участками поля «Возраст» отчасти восстанавливается за счет наличия модели старый —► умный в тех случаях, когда номинатор ассоциативно связывает солидный возраст и опыт.

Рассмотрение мотивирующих отношений между смежными лексико-семантическими полями и полем «Интеллект человека» позволяет заключить, что их соседство неслучайно. Оно предопределено совпадением отдельных мотивов, наличествующих в сопоставляемых семантических пространствах. Глупость, например, сопоставляется с физическими недостатками (уродливостью) на основании мотивационной доминанты "отклонение от нормы (антинорма)"; она же ассоциируется в сознании русского человека с дефицитом хороших физических данных (слабостью) в соответствии с мотивом "отсутствие способности (нехватка, недостаток чего-либокроме того, глупость как умственная лень репрезентирует мотив "недостаток активности, энергичности" и т.д.

Таким образом, анализ отношений между изучаемым в данной работе семантическим пространством и смежными с ним полями позволяет уточнить и расширить когнитивную информацию об объекте нашего внимания, основы которой заложены в ядерной семантике поля «Интеллект».

3. Мотивационные модели поля «Интеллект человека». Двунаправленные отношения между ним и другими лексико-семантическими полями.

Мотивационный анализ лексики поля «Интеллект человека», которому посвящена вторая глава настоящего исследования, имеет самостоятельную ценность, так как позволяет эксплицировать когнитивные элементы, запечатленные во внутренней форме языковых единиц. Методика анализа рассмотрена в первом разделе второй главы настоящей работы. На начальном этапе обработки материала был выявлен перечень моделей языковой репрезентации (во внутренней форме слов) интеллектуальных действий и оценок. Как выяснилось, часто языковые репрезентации глупости и ума образуют парные мотивационные модели, ср. (1) умный человек <— способный воспринимать органами чувств и глупый человек <— не способный воспринимать органами чувств; (2) умная голова <— наполненная ценным содержанием и глупая голова <— наполненная негодным содержанием; (3) умный <— полный и глупый <— пустой и др. Симметрия мотивационных моделей, с одной стороны, свидетельствует об актуальности двухчастного членения поля, а с другой стороны, она является основанием для объединения двух зон (субполей) в одно поле по критерию общности метафор: большинство метафор располагается на границе между двумя зонами; они находятся «одной ногой» в «положительной» зоне, «другой ногой» - в «отрицательной» зоне, но все же это целостные образы.

Способом описания и одновременно средством интерпретации материала является рассмотрение моделей в рамках предметно-тематических кодов, которые представлены во втором разделе второй главы. Выделение столь глобальных объединений, как предметно-тематические коды, позволило выявить набор предпочтений при привлечении слов, относящихся к определенной сфере действительности, к кодированию «интеллектуальной» семантики. Перечень мотивов, в соответствии с которыми появляются вторичные наименования из интеллектуальной сферы, представлен в третьем разделе второй главы.

Экспликация мотивационных доминант, выявляемых на основании образного и мотивационного компонентов содержания лексем и фразеологизмов, подытоживает исследование. Мотивационные доминанты воплощаются в сквозных и частных мотивах. Выводы относительно иерархической организации мотивной структуры поля «Интеллект человека» представлены в четвертом разделе второй главы, где также осуществлена попытка определить возможности выявления этнокультурного потенциала изучаемого лексико-семантического поля. Подобный должен включать в себя следующие элементы: (1) реконструкцию культурного фона, сопутствовавшего появлению отдельных слов и выражений, (2) изучение диапазона варьирования образного основания лексических единиц в какой-либо этнической или социальной среде, (3) выявление закономерностей организации мотивационной структуры поля, под которыми подразумеваются установление иерархии кодов и мотивов, оценка их сравнительной продуктивности, выявление ключевых образов русской культуры, анализ соотношения мотивационных доминант, сквозных и частных мотивов номинации, установление логики взаимодействия мотивов, продуцируемых одним элементом кода. Анализ лексики определенной группы под двумя углами зрения («от метафор» и «от мотивов») позволяет выявить кванты этнокультурной информации, которая имеет разную «глубину залегания». Наиболее универсальны мотивационные доминанты. Более специфичны сквозные и частные мотивы (мотивационные признаки).

В ходе работы мы столкнулись с явлением экспансии лексики изучаемого поля за его пределы, в другие семантические области. Отбирая материал по критерию общности или близости лексического значения слов, формирующему пространство лексико-семантического поля, мы обратили внимание на поведение лексем, имеющих значение 'характеристика человека по интеллекту', которое явилось основой для возникновения вторичного наименования из другой семантической области. Если произвести их семантическую классификацию по вторичным переносным значениям, то они и их производные окажутся рассредоточенными по различным лексико-семантическим полям. Так, например, лексему вы'дурить 'чрезмерно вырасти, вытянуться' [СРГСУ 1: 101] условно можно отнести к группе «Параметрические характеристики: рост, размер и др.». Как мы видим, лексика поля «Оценка интеллекта» явилась семантическим источником для появления переносных наименований другой группы.

Для каждого поля есть, по-видимому, модели входящие и исходящие. Эта мысль была высказана С.М. Толстой: как каждое слово может быть мотивированным (включая нулевую мотивацию) и мотивирующим, так и каждое семантическое поле может быть описано с двух сторон (или в двух направлениях). С одной стороны, оно характеризуется «воплощенными в его лексике мотивационными моделями», с другой стороны, «мо-тивационными моделями, в которых составляющие его слова участвуют в качестве мотивирующих по отношению к лексике других семантических полей» [Толстая 2002: ИЗ]. В.Г. Гак увидел этот тип полевых отношений на примере ментальной лексики: «Взаимодействие ментального поля с другими идет в двух направлениях: слова ментального поля приобретают значения, свойственные другим полям, и слова иных полей приобретают ментальные значения» [Гак 1993: 23]. Связь между двумя полями, одно из которых - «Интеллект», может быть двунаправленной. Приведем лишь несколько примеров двусторонних каналов связи поля «Оценка интеллекта» с другими полями.

Утилитарные мотивы в лексике обсуждаемого поля обусловили связь концептов глупости и праздности. Она особенно четко восстанавливается на уровне внутренних форм слов, содержащих отрицательную оценку интеллекта человека: неудельный (<— 'не у дела'), безделялсный (<— 'без дела'), досуэ/сий (<— '/имеющий/ досуг'). Явление семантического переноса также свидетельствует о связи рассматриваемых концептов. Семантические регистры 'глупый' и 'ленивый' часто соседствуют внутри многозначных слов и, вероятно, являются источниками друг для друга. Переход возможен в обоих направлениях: (1) от наименований ленивого человека про-изводны названия глупца, а (2) обозначения глупого человека становятся именами ленивого. Рассмотрим слово костарь 'искусный игрок в бабки' и 'психически больной человек' [СРНГ 15: 70]: по-видимому, игра в бабки считалась бесполезным занятием, развлечением, доступным и человеку с небольшим умственным потенциалом. Лексемы вахляк, вахлюй, вахлей и др., называющие тупого, несообразительного человека, возможно, связаны с вахлять 'делать небрежно, халтурить' [Фасмер 1: 97], ср.: вахляй 'лентяй' [СРГСУ 1: 57] и вахлак 'ленивый человек' [СРНГ 4: 74]. Факты реализации отношений первого типа (ленивый —» [следовательно] —» глупый) содержат указание на истоки интересующего нас значения. 'Ленивый' как семантический предшественник значения 'глупый' в ситуации полисемии слова предполагает причинно-следственную связь: глупый <— [потому что] <— ленивый. Она кажется нам значимой для создания портрета глупца и манифестирует как неодобрение праздного времяпрепровождения, так и неспособность дурака к трудовой деятельности. Существование обратной связи (глупый -> [следовательно] -> неспособный к выполнению работы) опирается на убеждение, что при выполнении любой работы требуется приложение интеллектуальных усилий. На существование этого переноса влияние оказали, вероятно, и фольклорные мотивы: согласно сказочным сюжетам, глупец ведет праздный образ жизни (ср. сказочный образ Иванушки-дурачка, лежащего на печи). В соответствии с наивными воззрениями человека, ленивый глуп, а глупый не способен к труду. В такой ситуации закономерно существование диал. дурной 'легко доставшийся (о деньгах, о золоте)' [СРГСУ 1: 148] и простореч. шальные деньги, в которых актуализирована сема 'доставшийся без труда'.

Донорским» для поля «Интеллект» является лексико-семантическое поле «Хлам, мусор, примесь, сор, нечто ненужное»: опорина, опоря; дудо-ра\ мякинная голова; в пылинку с пыльчинкой — обозначения глупого человека. С другой стороны, лексемы дурнйна, дурища 'общее название для сорняков' [СРГСУ 1: 147], дурное 'сорняки, бурьян' [СРГСУ 1: 147], дурность 'сорная трава, сорняки' [СРГСУ 1: 148], дурнПк 'сорняк' [КСГРС] имеют внутреннюю форму, отсылающую носителя языка к полю «Интеллектуальная несостоятельность». Факт взаимного обмена между этими полями имеет этнокультурный «привкус»: традиционная народная культура прагматически ориентирована, в ней закреплена негативная оценка негодных, бесполезных в хозяйстве вещей.

Образ умного человека, в целом положительный, содержит, однако, некоторое неодобрение часто находящегося в задумчивости, а значит, замкнутого человека: диал. думник 'задумчивый, молчаливый, угрюмый человек', самознай 'тот, кто много знает, но никому ничего не рассказывает'. Но особенно ярко эта коннотация проявила себя в диалектных вторичных наименованиях, которые составляют внешнюю по отношению к обсуждаемому полю, «исходящую» мотивациониую модель думающий —* злой, запечатлевшей подозрительное отношение к тому, кто мало говорит и, согласно наивным представлениям, много думает: думова, думовец, ду-мовушка 'неразговорчивый, злой человек, человеконенавистник' [СРНГ 8: 257]. В народной культуре замкнутость получает негативную оценку, поскольку она нарушает принципы традиционного общежития, «народности», «людимости».

Таким образом, описание семантического поля в идеале должно предполагать изучение мотивационных связей этого поля с другими полями в двух направлениях: от других полей к нему и от него к другим полям.

Часто анализ исходящих валентностей поля «Интеллект», то есть внешних мотивационных моделей, позволяет, как мы заметили, получать информацию о «мотивирующем» элементе, а не о производном. Например, корни -ум-, -дур-, -глуп- можно обнаружить в диалектных лексемах, базовыми семами для которых являются следующие: 'чрезмерная интенсивность проявления признака' (диал. без ума 'о высшей степени проявления чего-либо' [СГРС 1: 88], см. также примеры обозначения крика, шума, суеты при помощи образований с корнем -дур-: диал. надурить 'накричать' [КСГРС], на дурнушку 'очень громко' [ФСРГС: 65], на всю дурПгу 'очень громко' [НОС 2: 110], дурить 'очень громко кричать, «орать»' [КСГРС], дуровать 'кричать, громко плакать' [СРНГ 8: 271], дуровый 'нервный, раздражительный, несдержанный, крикливый' [СРНГ 8: 271]); 'недостаток силы' (глупый 'неспособный к действию, слабый, бессильный (о руках, ногах и т.п.)' [СРНГ 6: 213]); 'молодость' (диал. глупый, глупенький 'не вполне созревший, недозрелый (о плодах)' [СРНГ 6: 212]; дурь 'недоспевшая морошка' [КСГРС]; глупец, глупыш 'о молодом, еще ничего не понимающем животном' [СРНГ 6: 212-213], глупПта 'младенцы' [НОС 2: 16]); 'чужой' (дурной 'необыкновенный, непривычный; не свой' [СРНГ 8: 270]) 'негодный' (см. также диал. дурность 'гной' [СРГСУ 1: 148], надурйться 'вздуться, нарвать ( о нарыве)' [КСГРС], дурь 'гной' [НОС 2: 110]); 'маленький, ничтожный' (диал. глупость, глупство 'незначительное, небольшое количество чего-либо; пустяк, безделица' [СРНГ 6: 212-213] и дурочка 'небольшая кастрюлька' [КСГРС]). Умственное здоровье же, как выясняется, получает двоякую оценку в сознании русского человека — негативную (о неодобрении задумчивости см. выше) и позитивную, которая косвенно обнаружила себя в диал. с лица не глупый 'красивый, привлекательный' [СРНГ 6: 213]. Как можно убедиться, анализ экспансии лексики изучаемого поля за его пределы, тоже пригоден для экспликации когнитивной информации об объекте исследования.

4. Лингвистическое портретирование умственной деятельности и интеллектуальной несостоятельности.

На основе комплексного лингвистического анализа лексики поля «Интеллект человека» можно составить наивно-языковые «портреты» ума и глупости. Оценка интеллекта человека производится в рамках базовой оппозиции норма — аитинорма.

В центре лексико-семантической зоны «Ум» находится способность человека выполнять свои функции, т.е. наиболее важной следует считать динамическую составляющую в семантике и мотивации лексем. Согласно норме, движению предъявляются такие требования, как энергичность, интенсивность действия (жарг. бурлить решалкой 'интенсивно думать над чем-л.'), скорость (диал. моторный 'смышленый') и результативность (жарг. и простореч. въехать, доехать, дойти, догнать, домчать, допереть, схватывать 'понимать'). Мыслительное действие ассоциируется с такими действиями и процессами, как: 1) шевеление, движение (органа или неких идеальных сущностей): рогом шевелить / шерудить, шарики крутятся', мысли роятся в голове, пронеслась мысль, мысли мелькали в голове; 2) манипуляция с предметом, обработка его: разжевать, схватывать (как собака, кошка, щука)', 3) успешное целенаправленное продвижение по пути: научный подход, выходит (что), достремчивый; 4) физиологический процесс: вынашивание и рождение ребенка {вынашивать идею)', 5) усвоение пищи (голова не переваривает)', 6) вегетация растений: заронить мы-сельцы, созрела идея; 7) восприятие органами чувств: чукавый, шохлова-тый, ухо с глазом, провидливой', 8) обмен ресурсами: обмен мыслями, набраться ума, добывать /передавать знания; 9) работа механизма: шарики крутятся; 10) синкретичное единство мыслительного и речевого действия: изболтать.

Мыслительная способность метафоризируется как (а) вместилище с неким содержимым, ценным или упорядоченным, (б) основа, суть, (в) управляющий центр, (г) исполнительный орган. В русском литературном языке ум — это ресурс (обмен мыслями) и орган (тренировать интеллект, здравый смысл); в русских говорах он предстает как опора (грунт 'толк, разум', крепкий умом 'разумный, рассудительный'), порядок (алабор 'ум, рассудок') или ценный продукт (не до дна маслен 'о глупом'); в жаргоне и просторечии - это механизм (калькулятор 'голова, мозг'). Универсальными оказались представления об уме как центре и хозяине, очень близкие друг другу по реализации мотива "главный, главенствующий'Г, ср. образы хозяина мира нечистой силы (ён 'ум', жарг. сатана 'умный следователь'), правителя (простореч. без царя в голове 'о глупом'), административных органов (диал. сельсовет работает 'голова соображает', сельсовет списан 'о глупом', кремлёвская голова 'об умном', синодчица 'умная, сообразительная женщина', сенатик 'неглупый молодой человек с претензиями на ученость').

В языковом отражении образцово умными или склонными к выполнению мыслительной деятельности предстают мужчина, всезнающий черт, змея, тигрица, профессор, медик, шахматист, еврей. Задумавшийся человек имеет некоторое сходство с интеллектуально неполноценным человеком: такая черта внешнего вида, как открытый рот (диал. лошадь в рот заехала 'о задумавшемся человеке'), метафора остановки движения (диал. запнуться 'задуматься'), метафора отсутствия ограничений (жарг. выстегнуться 'глубоко задуматься'). Кроме того, задумчивость, приравниваемая к нелюдимости, получает негативную оценку в традиционной народной культуре.

Интеллектуальная неполноценность же предстает как (а) лишение, обделенность, (б) отсутствие содержания, (в) наличие негодного или смешанного содержания, (г) вообще хаос, неясность, (д) неустойчивость. Носитель жаргона в большой степени видит ее суть в примитивизме, а для картины мира диалектоносителя более характерно настороженное отношение к интеллектуальной неполноценности человека: он подозревает в безумии высший промысел или результат опасного вмешательства в жизнь человека чужой силы, признавая тем самым существование наряду со своим небольшим, понятным, прагматически ориентированным миром другого пространства, в котором есть место всему тому, что необъяснимо и непригодно в жизни. Разного рода колебания - шатание, начало движения в результате утраты опоры, отклонение от траектории движения, обратное движение — тревожные сигналы, которые маркируются как антинорма, получают неодобрение (ср. земля уходит из-под ног) и потому приспосабливаются для описания аномалий вообще, а в частности - интеллектуальной неполноценности человека.

Поле «Интеллект человека» базируется на шести мотивационных доминантах: "норма" и "антинорма", "примитивный" и "чужой", "интенсивность проявления признака или действия" и "каузированность".

Эти смыслы максимально удалены от конкретных образных репрезентаций, однако они не утратили отнесенность к языковому материалу, будучи актуализированными именно в нем.

Настоящая работа не имеет целью представить глупость характеристической для русского человека, национально-специфичной чертой, впрочем, равно как и ум. Мы попытались провести поиск базовых когнитивных структур, то есть таких элементов, которые лежат в основе языковых образов, предполагая, что эти элементы есть самая неподвижная, устойчивая, неизменная часть наших представлений об уме и интеллектуальной неполноценности. Для этого мы попытались сфокусировать результаты разных видов анализа лексического материала.

В перспективе продолжения изучения представлений о мыслительной деятельности можно предполагать решение следующих задач: 1) сопоставительное изучение объема, состава поля в разных языках, 2) контра-стивный анализ языковых репрезентаций интеллектуальной семантики, воплощенных во внутренней форме слов и в фольклорных текстах (сказках, пословицах). Согласно гипотезе, отчасти они совпадают. К примеру, такое свойство ума, как стремление к порядку, отражено в поговорке Разум всему облад дает [СРНГ 22, 81], где облад [удар.?] означает 'порядок, ряд'. Растительная метафора интеллектуальной деятельности представлена в пословице Корень учения горек, а плоды сладки: 'о трудности процесса обучения и полезности его результата' [СРФ, 302]. Неподчинение законам, отсутствие ограничений как одно из качеств дурака отмечено в пословицах Дураку закон не писан и На пословицу, на дурака да на правду и суда нет. С другой стороны, на пословичном материале выявляется пересечение между концептом интеллектуальных способностей и концептами счастья и везенья: Лучше быть глупым, да счастливым, чем умным, да несчастным. Лучше быть глупым, да удачливым, чем умным неудачником, ср.: «Существенную роль в инверсии предпочтения играет «фактор судьбы», возмещающей изъяны ума, воли и леность (считается, что дуракам и лентяям всегда везет) и обесценивающей личные усилия умных и волевых людей» [Арутюнова 1998: 262]. А о том, что глупый человек, действуя из лучших побуждений, может наделать много вреда кому-либо (Услужливый дурак опаснее врага [СРФ, 172]), лексика и вовсе не содержит упоминаний. Таким образом, безусловно, существует «зазор» между представлениями об объекте исследования, выявляемыми на разных уровнях языковой системы и вне ее, в сфере текста.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Леонтьева, Татьяна Валерьевна, 2003 год

1. Аникин Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Москва-Новосибирск, 2000.

2. АОС — Архангельский областной словарь.

3. АС — Словарь говора деревни Акчим Красновишерского района Пермской области. Пермь, 1984. Т. 1.

4. АТЛ Архив Т.В. Леонтьевой (записи студенческого жаргона, осуществленные в Екатеринбурге в 1997-2003 гг.)

5. Базарго — Шинкаренко Ю.В. Базарго. Жаргон уральских подростков. М., 1998.88 с.

6. БНРС — Большой немецко-русский словарь. 9-е изд. М., 2002. 1040 с.

7. БСЖ — Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. СПб, 2000. 720 с.

8. Васнец. Васнецов Н.М. Материалы для объяснительного Областного Словаря вятского говора. Вятка, 1907. 357 с.

9. Даль — Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1994.

10. Дворецкий — Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 1976.

11. ЖР — Белянин В.П., Бутенко И.А. Живая речь. Словарь разговорных выражений. М., 1994. 192 с.

12. Ив. — Ивашко Л.А. Очерки русской диалектной фразеологии. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1981. 110 с.

13. ИСРЯ — Баранов О.С. Идеографический словарь русского языка: 4166 статей. М., 1995. 820 с.

14. Карел. — Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. Т. 1-4.

15. Королева Королева Е.Е. Диалектный словарь одной семьи (Пыталовский район Псковской области). Ч. 1-2. Daugavpils, 2000.

16. КСГРС Картотека Словаря говоров Русского Севера при кафедре общего языкознания Уральского государственного университета им. Горького

17. КЭСРЯ — Краткий этимологический словарь русского языка / Шанский Н.М. и др. 3-е изд. М., 1975. 543 с.

18. ЛК КО — Лексическая картотека Костромской области (кафедра русского языка и общего языкознания УрГУ)

19. MAC — Словарь русского языка: В 4 т. 2-е изд., испр. и доп. М., 1981-1984.

20. Меркурьев — Меркурьев И.С. Живая речь Кольских поморов. Мурманск, 1979.

21. НОС — Новгородский областной словарь. Новгород, 1992— 2000. Вып. 1-13.

22. НОССРЯ — Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Вып. 1-2. М.

23. Ожегов — Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М., 1999. 944 с.

24. ПОС Псковский областной словарь с историческими данными / Ред. коллегия: Б.А. Ларин, А.С. Герд, С.М. Глускина и др. Л., 1967-. Вып. 1-.

25. Приоб. — Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья. Томск, 1977. 182 с.

26. ПРН — Пословицы русского народа. Сб. В. Даля. М., 1957.

27. РПП — Русские пословицы и поговорки. Составитель А.И. Соболев. М., 1983.

28. СВГ — Словарь вологодских говоров. Вологда, 1983—. Вып.1—.

29. СМА Елистратов B.C. Словарь московского арго: Материалы 1980-1994 г.г. М.: Русские словари, 1994. 700 с.

30. СРВС — Собрание русских воровских словарей: В 4 т. / Сост. В. Козловский. М., 1983.

31. СРГА — Словарь русских говоров Алтая. Т. 1—4.

32. СРГЗ — Словарь русских говоров Забайкалья.

33. СРГК — Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей.

34. СРГМ — Словарь русских говоров на территории Мордовской АССР. Саранск, 1978. Вып. 1.

35. СРГНО — Словарь русских говоров Новосибирской области. Новосибирск, 1979. 605 с.

36. СРГС — Словарь русских говоров Сибири.

37. СРГСРКК — Словарь русских говоров северных районов Красноярского края. Красноярск, 1992. 348 с.

38. СРГСУ — Словарь русских говоров Среднего Урала: В 7 т. Свердловск, 1962-1988.

39. СРГСУ/Д Словарь русских говоров Среднего Урала. Дополнения / Урал. гос. ун-т им. A.M. Горького. Екатеринбург,1996. 580 с.

40. Срезн. » — Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. М. 1989. Т. 1—3 (6 ч.)

41. СРНГ — Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф.П. Филина, Ф.П. Сороколетова. М., JI., 1965- Вып. 1-.

42. СРСГСО- д — Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби. Доп. Томск. Т. 1-2.

43. СРСГСП — Словарь русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья: В 3 т. Томск, 1992-1993.

44. СРФ Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник. Санкт-Петерб., 1999. 704 с.

45. СРЯ (XI-XVII) — Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975- . Т. 1сс Старославянский словарь (по рукописям X-XI веков) / Под редакцией P.M. Цейтлина, Р. Вечерки, Э. Благовой. М., 1984.

46. ССРЛЯ — Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л.: АН СССР, 1950-1965.ссхч Воробьев Б. Д. От абалтуса до угланчика, и кто такой «яд» (Словарь синонимов, характеризующих человека в уральских говорах). Екатеринбург, 1999. 75 с.

47. Фасмер — Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 1964-1973.

48. ФСРГС — Фразеологический словарь русских говоров Сибири / Под ред. А.И. Фёдорова. Новосибирск, 1983. 232 с.

49. ФСРЛЯ Фразеологический словарь русского литературного языка. В 2 т. / Составитель А.И. Федоров. Новосибирск, 1995.

50. ФСРЯ — Фразеологический словарь русского языка. / Под ред. А.И. Молоткова. М., 1967. 543 с.

51. Черных — Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. М., 1994.

52. Шанский — Этимологический словарь русского языка / Авт.-сот.

53. Н.М. Шанский. М., 1963- Т. 1-.

54. Юган. Юганов И., Юганова Ф. Русский жаргон 60-90 годов. Опыт словаря / Под ред. д. ф. н. А. Н.Баранова. М.: 1994.318 с.б. ИССЛЕДОВАНИЯ

55. Айрапетян В. Русские толкования. М., 2000. 208 с.

56. Айрапетян В. Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски. М.: Языки славянской культуры, 2001. 484 с.

57. Алексеев К.И. Эскиз теории метафоры // Языковое сознание: Формирование и функционирование. М., 1998. С. 68-76.

58. Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 2: Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995а. 767 с.

59. Апресян Ю.Д. Лексикографические портреты (на примере глагола быть) II Научно-техническая информация. Сер. 2. Информационные процессы и системы. М., 1992. № 3. С. 20-34.

60. Апресян Ю.Д. Нетвердое мнение: казаться 1 и его синонимы // ПОЛ-УТРОПОЫ. К 70-ЛЕТИЮ Владимира Николаевича Топорова. М., 1998. С. 276-293.

61. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Вопросы языкознания. 19956. № 1. С. 37-67.

62. Апресян Ю.Д. Основные ментальные предикаты состояния в русском языке // Славянские этюды. Сб. к юбилею С.М. Толстой. М., 1999. С. 4457.

63. Апресян Ю.Д. Синонимия ментальных предикатов: группа считать И Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С. 7-22.

64. Арутюнова Н.Д. Загадки судьбы // Знак: сб. ст. по лингвистике, семиотике и поэтике. Памяти А.Н. Журинского. М., 1994. С. 9-18.

65. Арутюнова Н.Д. От образа к знаку // Мышление. Когнитивные науки. Искусственный интеллект. М., 1988. С. 147-162.

66. Арутюнова Н.Д. Путь по дороге и бездорожью // Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна, 1999а. С. 3-17.

67. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 19996.1-XV, 896 с.

68. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической системе языка. Воронеж, 1996. 103 с.

69. Байбурин А.К. Пояс: (к семиотике вещей) // Сб. МАЭ. Т. 45: Из культурного наследия народов Восточной Европы. Спб., 1992. С. 5-13.

70. Байбурин А.К. Чудесное знание и чудесное рождение // ПОЛУТРОПОЫ. К 70-ЛЕТИЮ Владимира Николаевича Топорова. М., 1998. С. 494-499.

71. Баранов А.Н. Категории искусственного интеллекта в лингвистической семантике: Фреймы и сценарии. Научно-аналитический обзор. М., 1987. 54 с.

72. Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Лео Вайсгербер в когнитивной перспективе // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. Т. 49, №5. 1990. С. 451-458.

73. Бахвалова Т.В. Характеристика интеллектуальных способностей человека лексическими и фразеологическими средствами языка (на материале орловских говоров): Учебное пособие. Орёл: Изд-во ОГПУ, 1993. 130 С.

74. Бельчиков Ю.А. Культуроведческий аспект филологических дисциплин // Филологические науки. 1990, №4. С. 48-55.

75. Бельчиков Ю.А. О культурном коннотативном компоненте лексики // Язык: система и функционирование. М.: Наука, 1988. С. 30-35.

76. Беляевская Е.Г. Когнитивные основания изучения семантики слова //Структуры представления знаний в языке: Сб. науч.-аналит. обзоров. М., 1994.

77. Березовская Э.М. Молодежный сленг: формирование и функционирование // Вопросы языкознания. М., 1996. № 3. С. 32-41.

78. Березович E.JI. Аксиологические ориентиры в зеркале различных форм существования русского языка //J^zyk w kr^gu wartosci: Studia se-mantyczne/Pod red. J. Bartmiriskiego. Lublin: UMCS, 2003. S. 145-163.

79. Березович E.JI. Русская национальная личность в зеркале языка: в поисках объективной методики анализа // Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 31-42.

80. Березович E.JI. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000. 532 с.

81. Березович E.JI. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте: Дис. . д-ра филол. наук /Урал. ун-т. Екатеринбург, 1998. 461 с.

82. Березович E.JI., Родионова И.В. Библейские "локативы" в народной языковой картине мира (на материале русской диалектной лексики и топонимии) // Ономастика и диалектная лексика: Сб. науч. трудов. Екатеринбург, 1996. С. 21-36.

83. Блинова Л.А., Купина H.A. Нравственные концепты в лексическом освещении // Функциональная семантика слова. Екатеринбург, 1993. С. 2031.

84. Богуславская О.Ю. Откуда ты знаешь, что она умная? // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 64-72.

85. Богуславский В.М. Национальный образ внешности в русской фразеологии // Русский язык за рубежом. 1993. № 3. С. 96-104.

86. Брагина Н.Г. «Во власти чувств»: мифологические мотивы в языке // Славянские этюды. Сб. к юбилею С.М. Толстой. М., 1999а. С. 86-102.

87. Брагина Н.Г. Фрагмент лингвокультурологического лексикона (базовые понятия) // Фразеология в контексте культуры. М., 19996. С. 131138.

88. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Перемещение в пространстве как метафора эмоций // Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. С. 277-288.

89. Бурас М.М., Кроигауз М.А. Концептуализация в языке: всё или ничего // Язык и структура знания. М., 1990. С. 50-57.

90. Быкова О.И. Этноконнотация в парадигме когнитивной лингвистики // Когнитивная лингвистика: Современное состояние и перспективы развития: Мат-лы Первой международной школы-семинара по когнитивной лингвистике. Тамбов, 1998. Ч. 1. С.30-31.

91. Варбот Ж.Ж. Диахронический аспект проблемы языковой картины мира //Русистика на пороге XXI в.: Проблемы и перспективы: Мат-лы Междунар. конф. 8-10 июня 2002. М., 2003. С. 15-22.

92. Варбот Ж.Ж. К этимологии славянских прилагательных со значением 'быстрый' III // Этимология 1994 1996 / Отв. ред. О.Н. Трубачев. М.: Наука, 1997. С. 35-45.

93. Варбот Ж.Ж. О происхождении слова пентюх II Словарь. Грамматика. Текст.: Сб. ст. / РАН. ОЛиЯ. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова / Отв. ред. Ю.Н. Караулов, М.В. Ляпон. М., 1996. С. 58-61. Веэ/сбицка А. Русские культурные скрипты и их отражение в языке

94. Русский язык в научном освещении. 2002. №2 (4). С. 6-34. Вежбицка А. Семантические универсалии и описание языков /Пер. с англ. А.Д. Шмелева под ред. Т.В. Булыгиной. М.: «Языки русской культуры», 1999. 780 с.

95. Вежбицка А. Судьба и предопределение // Путь. 1994. № 5. С. 82-150. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание: Пер. с англ. М., 1996. 416 с. Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002.336 с.

96. Воркачев С.Г. Национально-культурная специфика концепта любви в русской и испанской паремиологии // Филологические науки. 1995. № 1. С. 56-67.

97. Гак В.Г. Пространство мысли (Опыт систематизации слов ментального поля) // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С. 22-29.

98. Гак В.Г. Этимолого-семантические поля в лексике // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения академика В.В. Виноградова) / Отв. ред. докт. филол. н. М.В. Ляпон. М.: Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова РАН, 1995. С. 107-117.

99. Глушкова В.В. Номинативная модель «дерево человек» в русском и болгарском языках // Ономастика и диалектная лексика: Сб. науч. тр. Вып. 3. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 238-241.

100. Голова!швская М.К. Французский менталитет с точки зрения носителя русского языка. М., 1997. 280 с.

101. Гридина Т.А.Народная этимология: мотивационный аспект в печати.

102. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество: Монография. Екатеринбург, 1996.214 с.

103. Гудавичюс А. Глубинный уровень отражения культуры в лексической семантике // Исследования по семантике. Сопоставительно-типологический аспект. Уфа, 1993. С. 16-23.

104. ГуликД.П. Языковой портрет цыгана (на материале русского и английского языков) // Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 2000. С. 38-48.

105. Дегтев C.B., Макеева И.И. Концепт слово в истории русского языка // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000. С. 156-171.

106. Демъяпков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века //Язык и наука конца XX века. М., 1995. С.239-320.

107. Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопр. языкознания. 1994. №4.

108. Добровольский Д.О. Образная составляющая в семантике идиом // Вопросы языкознания. 1996. № 1. С. 71-94.

109. Добродомов И.Г. Дубина стоеросовая // Русская речь. 1968. №5. С. 142— 144.

110. Донских O.A. Методологический анализ понятия языковой картины мира // Методологические проблемы научных исследований. Новосибирск, 1984. С. 84-88.

111. Дуличенко JI.B. Антрополексемы с негативным значением и их лексикографическое описание. Автореф. дис. . канд. ф. н. Санкт-Петербург, 2000. 16 с.

112. Ермаков A.M. К проблеме национальной специфики языка во фразеологических исследованиях // Социолингвистические и лингвистические аспекты в изучении иностранных языков. М., 1992. С. 103-110.

113. Ермакова О.П. Концепт "безумие" с точки зрения языка // Логический анализ языка. Космос и хаос: Концептуальные поля порядка и беспорядка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М., 2003. С. 108-116.

114. Ермакова О.П. Концепты совесть и стыд по данным языка // Русский язык в контексте культуры. Екат.: Изд. Урал, ун-та, 1999. С. 54-59.

115. Ермакова О.П. Существует ли в русском языке энантиосемия как регулярное явление? Вспоминая общую этимологию начала и конца II Логический анализ языка. Семантика начала и конца. М., 2002. С. 61-68.

116. Жданова Л.А., Ревзина О.Г. «Культурное слово» милосердие II Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991. С. 56-61.

117. Журавлев А.Ф. Диалектный словарь и культурные реконструкции //Славянское языкознание. XIII Международный съезд славистов. Любляна, 2003 г. Доклады российской делегации. М., 2003. С. 177— 189.

118. Журавлев А.Ф. Древнеславянская фундаментальная аксиология в зеркале праславянской лексики //Славянское и балканское языкознание. Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М., 1999. С. 7-32.

119. Журавская О.С. Названия построек в Уральских говорах как источник изучения языковая картина мира // Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 2000. С. 66-69.

120. Зализняк A.A. Исследования по семантике предикатов внутреннего состояния. München: Verlag Otto Sagner, 1992. 202 с.

121. Зализняк A.A. Метафора движения в концептуализации интеллектуальной деятельности // Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна, 1999. С. 312-320.

122. Заонегин Е.В. Глаголы, выражающие понятие «думать» в романских языках (ономасиологический анализ). Автореф. дис. .канд. ф. н. М., 1972. 25 с.

123. Земскова И.П. Концептуальное поле порядка // Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна, 1999. С. 321-329.

124. Иванова Н.В. Отражение картины мира в гидронимах русского и эвенкийского происхождения Амурской области // Язык. Человек. Картина мира: Материалы Всероссийской науч. конф. / Под ред. М.П. Одинцовой. Ч. II. Омск: Омск. гос. ун-т, 2000. С. 38-41.

125. Иванова Е.П. Картина мира в контексте истории науки (история языкознания и лингвистическая эпистемология) // Язык. Человек. Картина мира: Материалы Всероссийской научной конференции / Под ред. М.П.Одинцовой. 4.1. Омск: Омск. гос. ун-т, 2000. С. 13-15.

126. Ивашко Л.А. Очерки русской диалектной фразеологии. Л.: Изд-во Лениигр. ун-та. 1981. 110 с.1вченко А.О. Укра|нська народна фразеология: ономасиология, ареал и, ети-молог^я. X.: ФОЛЮ, 1999. 304 с.

127. Ищук Д.Г. Лексико-семантическое поле как выражение концептуальной модели времени в языке (на русско-славянском материале): Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб, 1995. 16 с.

128. Казакова А.Ю. Русские глазами русских: ассоциативный портрет // Язык, сознание, культура, этнос. М., 1994. С. 72-73.

129. Караснк В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр. / ВГПУ, ПМПУ. Волгоград Архангельск, 1996. С. 3-16.

130. Карпенко М.А. Понятия «лингвокультурология», «лингвострановедение», «лингвокраеведение» и их соотношение // Язык и культура: Пятая международная науч. конф. Киев, 1997. Т. 3. С. 89-91.

131. Касевич В.Б. Язык и знание // Язык и структура знания. М., 1990. С. 8-25.

132. Категории искусственного интеллекта в лингвистической семантике'. Фреймы и сценарии: (Научно-аналитический обзор). М.: ИНИОН РАН СССР, 1987. 54 с.

133. Кобозева ИМ. Две ипостаси содержания речи: значение и смысл // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000. С. 303-359.

134. Кобозева ИМ. Мысль и идея на фоне категоризации ментальных имен // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С. 95105.

135. Кобозева И.М. Немец, англичанин, француз и русский: выявление стереотипов национальных характеров через анализ коннотаций этнонимов // Вестник Моск. ун-та. Серия 9. Филология. 1995. № 3. С. 102-117.

136. Коваль В.И. Восточнославянская этнофразеология: деривация, семантика, происхождение. Гомель, 1998. 213 с.

137. Ковшова M.J1. Как с писаной торбой носиться: принципы когнитивно-культурологического исследования идиом // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 164-174.

138. Ковшова M.JJ. Культурно-национальная специфика фразеологических единиц (Когнитивные аспекты): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1996. 22 с.

139. Ковшова M.JJ. Роль концепта в семантической структуре фразеологических единиц // Ядерно-периферийные отношения в области лексики и фразеологии. Ч. 2. Новгород, 1991. С. 19-21.

140. Ковшова M.JJ. «Ум» и «голова» как ключевые слова в составе фразеологических единиц: Опыт сравнения // Прагматика. Семантика. Грамматика: Материалы конф. науч. сотр. и аспирантов. М., 1993. С. 60-63.

141. Колесов В.В. Концепт "культуры": образ, понятие, символ // Вестник Санкт-Петерб. ун-та. Серия 2. 1992. Вып. 3. № 16. С. 30-40.

142. Колесов В.В. Ментальные характеристики русского слова в языке и в философской интуиции // Язык и этнический менталитет. Петрозаводск, 1995. С. 13-24.

143. Колесов В.В. Отражение русского менталитета в слове // Человек в зеркале наук. Л., 1991. С. 106-125.

144. Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. Сборник статей. М., 2000. 232 с.

145. Копылова H.A. Структуры данных для представления антонимического значения // Научно-техническая информация. Сер. 2. Информационные процессы и системы. 1996. №8. С. 31-34.

146. Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация.) М., 1998. 352 с.

147. Кругликова Л. Е. Синонимический ряд «глупый человек» в истории русского языка // Слово во времени и пространстве: К 60-летию проф. В.М. Мокиенко. Санкт-Петербург, 2000. С. 96-113.

148. Кубрякова Е.С. Когнитивные аспекты в исследовании семантики слова // Семантика языковых единиц: Доклады VI международной конф. Т. I. М., 1998. С. 47-51.

149. Кубрякова Е.С. О понятиях места, предмета и пространства // Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. С. 84-92.

150. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкра1( Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов /Под общ. ред. Е.С. Кубряковой. М.: Филол. фак-т МГУ им. Ломоносова, 1996. 245 с.

151. Кузнецов A.M. Этносемантический компонент лексикографической дефиниции: Врут ли словари? // Этническое и языковое самосознание. М., 1995. С. 84-87.

152. Кусова М.Л. Социальный аспект характеристики человека через призму отрицательных фразеологических единиц // Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 2000. С. 84-87.

153. Лакофф Дж. Когнитивная семантика//Язык и интеллект. М., 1996. С. 143— 185.

154. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. М., 1988. С.12-51.

155. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. Пер. с англ. Н.В. Перцова //Теория метафоры: Сб. М., 1990. С. 387-415.

156. Левонтина И.Б., Шмелев АД. Родные просторы // Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. С. 338-347.

157. Левонтина И.Б., Шмелев АД. Русское заодно как выражение жизненной позиции // Русская речь. 1996. № 2. С. 53- 56.

158. Лисицын А.Г. К проблеме концептуального анализа // Язык и культура: III межвуз. конф.: Доклады и тезисы докладов. Киев, 1994. С. 98-100.

159. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Изд. РАН. Серия лит. и яз. М., 1993. Т. 52. № i.e. 3-9.

160. Логический анализ языка. Избранное. 1988-1995 / Редколлегия Н.Д. Арутюнова, Н.Ф. Спиридонова. М., 2003. 696 с.

161. Логический анализ языка. Истина и истинность в культуре и языке. М., 1995.

162. Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. 204 с.

163. Логический анализ языка. Ментальные действия. М„ 1993. 176 с.

164. Логический анализ языка. Семантика начала и конца. М., 2002. 648 с.

165. Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна, 1999. 520 с.

166. Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. 448 с.

167. Лукин В.А. Слово противоречие, одноименное семантическое поле и концепт противоречия в русском языке И Словарь. Грамматика. Текст: Сб. ст. / РАН. ОЛиЯ. Ин-т РЯ им. В.В. Виноградова / Отв. ред. Ю. Н. Караулов, М.В. Ляпон. М., 1996. С. 140-154.

168. Лукьянова H.A. Экспрессивная лексика разговорного употребления (проблемы семантики). Новосибирск: Наука, 1986. 230 с.

169. Лютикова В Д. Языковая личность и идиолект. Тюмень, 1999. 188 с.

170. Макеева И.И. Исторические изменения в семантике некоторых русских ментальных глаголов // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С. 40-45.

171. Макеева И.И. Языковые концепты в истории русского языка // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000. С. 63-155.

172. Макович Г.В. Мечта в русском языке и в русском сознании // Язык. Система. Личность . Екатеринбург, 2000. С. 96-99.

173. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М., 1996.

174. Макридина М.А. Коннотативный спектр лексики семантического поля «Праздность» в русском языке // Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 2000. С. 99-107.

175. Мелерович A.M., Мокиенко В.М. Формирование и функционирование фразеологизмов с культурно маркированной семантикой в системе русской речи // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 63-68.

176. Мелерович A.M., Мокиенко В.М. Фразеологизмы в русской речи. Словарь. М., 1997.

177. Метафора в языке и тексте. М., 1988.

178. Мечковская Н.Б. К характеристике аксиологических потенций слова: концепты 'круг', 'колесо' и их оценочно-экспрессивные дериваты // Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. С. 299-307.

179. Мечковская Н.Б. Метаязыковые глаголы в исторической перспективе // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000а. С. 363-380.

180. Михайлова O.A. Национально-культурная информация в толковом словаре // Русский язык в контексте культуры. Екат.: Изд. Урал, ун-та, 1999. С. 42-54.

181. Михеев М.Ю. Отражение слова «душа» в наивной мифологии русского языка (опыт размытого описания образной коннотативной семантики) // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 145-159.

182. Мокиенко В.М. Славянская фразеология. 2 изд. М., 1989.

183. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Фразеология в контексте субкультуры (фразеология в жаргоне и жаргон во фразеологии) // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С.80-85.

184. Морковкин В.В. Антропоцентрический versus. Лингвоцентрический подход к лексикографированию // Национальная специфика языка и ее отражение в нормативном словаре. М., 1988. С. 131-136.

185. Мостовая A.A. Опыт сравнений научных и "наивных" толкований (на материале слов конкретной лексики) // Лингвистические и психолингвистические структуры речи. М., 1985. С. 35-54.

186. Муминов М.Т. Тюркские элементы в русских говорах среднего Урала // Этимологические исследования: Сб. науч. тр. Екатеринбург: Изд. УрГУ, 1991. С. 65-71.

187. Муминов М.Т. Этимологии некоторых тюркизмов в русских говорах Среднего Урала // Русская диалектная этимология. Тез. докл. межвуз. науч. конф. (10-12 октября 1991 года). Свердловск: УрГУ, 1991. С. 2627.

188. Мурзин JI.H. О лингвокультурологии, ее содержании и методах // Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург, 1996. С. 7-13.

189. Мягкова Е.Ю. Проблемы исследования метафоры // Языковое сознание: Формирование и функционирование. М., 1998. С. 123-128.

190. Невская Л.Г. Молчание как атрибут сферы смерти // Мир звучащий и молчащий: семиотика звука и речи в традиционной культуре славян / Отв. ред. С.М. Толстая. М., Изд-во «Индрик», 1999. С. 123-134.

191. Нестерова Н.Е. Внутренняя форма и эмоционально-экспрессивная функция фразеологизмов // Функциональная лингвистика. Язык. Культура. Общество. II: Материалы конф. Ялта. 2000. С. 250-253.

192. Никитина Л.Б. Метафора как показатель степени интенсивности оценки в высказываниях об интеллекте человека // Язык. Человек. Картина мира: Материалы Всероссийской научной конференции / Под ред. М.П. Одинцовой. Ч. I. Омск: Омск. гос. ун-т, 2000. С. 89-92.

193. Никитина Л.Б. Семантика и прагматика оценочных высказываний об интеллекте: (К проблеме образа человека в соврем, рус. яз.) Автореф. дис. . канд. филол. н. / Алт. гос. ун-т. Барнаул, 1996. 21 с.

194. Никитина С.Е. Концепт судьбы в русском народном сознании (на материале устно-поэтических текстов) // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С. 130-136.

195. Никитина С. Е. Культурно-языковая картина мира в тезаурусном описании (на материале фольклорных и научных текстов). Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1999.

196. Никитина С.Е. Об уме и разуме (на материале русских народнопоэтических текстов) // Славянские этюды. Сб. к юбилею С.М. Толстой. М., 1999. С. 298-307.

197. Новиков А.И., Ярославцева Е.И. Семантические расстояния в языке и тексте. М.: Наука, 1990. 136 с.

198. Ольшанский ИГ. Лексика, фразеология, текст: лингвокультурологические компоненты //Язык и культура. Сб. обзоров. М.: ИНИОН РАН, 1999. Вып. 2. С. 10-26.

199. Опарина Е.О. Лексические коллокации и их внутрифреймовые модусы // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 139-144.

200. Опарина Е.О. Лингвокультурология: методологические основания и базовые понятия //Язык и культура. М., 1999а. Вып. 2. С. 27-48.

201. Падучева Е.В. Пространство в обличии времени и наоборот (к типологии метонимических переносов) // Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. С. 239-254.

202. Палевская М.Ф. Материалы для фразеологического словаря русского языка XVIII века. Кишинев, 1980.

203. Пеньковский А.Б. О категории "чуждости" в русском языке // Проблемы структурной лингвистики. 1985-1987. М., 1989. С. 54-82.

204. Пеньковский А.Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка //Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. С. 148-155.

205. Петров В.В., Герасимов В.И. На пути к когнитивной модели языка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. Когнитивные аспекты языка. М., 1988. С. 5-12.

206. Петрова С.Н. Когнитивная парадигма и семантика понимания // Мышление. Когнитивные науки. Искусственный интеллект. М., 1988. С. 119-130.

207. Плотникова A.A. Лексика традиционной народной культуры в русских словарях // Историко-культурный аспект лексикографического описания русского языка. М., 1995. С. 157-168.

208. Плунгян В.А., Рахилина Е.В. БЕЗУМИЕ как лексикографическая проблема (К анализу прилагательных безумный и сумасшедший) // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С.120-126.

209. Плунгян В.А., Paxwiuua Е.В. «С чисто русской аккуратностью.» (к вопросу об отражении некоторых стереотипов в языке) // Моск. лингвистический журнал. Т. II. М., 1996. С. 340-351.

210. Подюков H.A. Народная фразеология в зеркале народной культуры: Уч. пособие. Пермь: ПГПИ, 1991. 124 с.

211. Покровская Я.А. Метафора как средство обозначения концепта гнева // Языковая личность: Культурные концепты. Волгоград Архангельск, 1996. С. 183-189.

212. Порядина Р.Н. Универсальные категории культуры в языковой картине мира (на материале среднеобских говоров) // Культура. Отечество:

213. Прошлое, настоящее, будущее. Сб. тез. докл. IV Духовно-исторических чтений. Томск, 1995. С. 100-104.

214. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. М., 1988. С. 947.

215. Почепцов О.Г. Языковая ментальность: Способ представления // Вопросы языкознания. 1990. №6. С. 110-122.

216. Радзиевская Т.В. Слово судьба в современных контекстах // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991. С. 64-72.

217. Радышкевич И.И. Членение концептуального пространства отрицательных эмоциональных состояний (на материале современного английского языка) // Концептуализация и когнитивное моделирование мира. М., 1996. С. 15-29.

218. Рахгшина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М., 2000. 416 стр.

219. Резанова З.И. Человек в ценностной картине мира (на материале сибирских диалектных лексических систем // Культура Отечества: прошлое, настоящее, будущее. Сб. тез. докл. IV Духовно-исторических чтений. Томск, 1995. С. 69-74.

220. Родионова И.В. К вопросу о трансформации библейско-христианской традиции в народной языковой картине мира // Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 1998. с.

221. Розина Р.И. Движение в физическом и ментальном пространстве // Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна, 1999. С. 108-118.

222. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М., 1988. 216 с.

223. Романова Т.В. О содержании понятия кош(епт текста II Функциональная лингвистика. Язык. Культура. Общество. II: Материалы конф. Ялта. 2000. С. 296-300.

224. Ромашко С.А. "Язык": структура концепта и возможности развертывания лингвистических концепций // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991. С. 161-163.

225. Рут М.Э. Образная номинация в русском языке. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1992. 148 с.

226. Рут М.Э. Русское диалектное полубелый 'сумасшедший, ненормальный ' // Русская диалектная этимология. Тез. докл. межвуз. науч. конф. (1012 октября 1991 года). Свердловск: УрГУ, 1991. С. 34-35.

227. Рябг(ева Н.К. Любопытство как организующая и как дезорганизующая сила // Логический анализ языка. Космос и хаос: Концептуальные поля порядка и беспорядка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М., 2003. С. 158190.

228. Рябцева Н.К. Помехи, преграды и препятствия в физическом, социальном и ментальном пространстве // Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна, 1999. С. 119-137.

229. Сандомирская И. Идиома и культура: в поисках общего основания // Etno-lingwistyka (problemy jqzyka I kultury). Lublin, 1996. C. 9-22.

230. Селиванова E.A. Когнитивная ономасиология. Киев, 2000.

231. Семантическая общность национальных языковых систем. Воронеж, 1986. 182 с.

232. Соколова МЛ. Выражение признаков интеллекта фразеологизмами русского языка (на фоне испанского языка): Автореф. дис. .к. ф. н. СПб, 1995. 16 с.

233. Соломоник А. Семиотика и лингвистика. М., 1995. 352 с.

234. Солоник Н.В. Русский менталитет в зеркале русских пословиц: наблюдения и попытка верификации // Русский язык, культура, история: Сб. материалов II науч. конф. лингвистов, литературоведов, фольклористов. Ч. 1. М., 1997. С. 207-212.

235. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

236. Стернин И.А., Быкова Г.В. Концепты и лакуны // Языковое сознание: Формирование и функционирование. М., 1998. С. 55-67.

237. Сукаленко Н.И. Образно-стереотипная языковая картина мира как отражение эмпирического обыденного сознания. Автореф. дис. .доктор филол. наук. Киев, 1991. 40 стр.

238. Текст как явление культуры / Г.А. Антипов и др. Новосибирск: Наука, 1989. 197 с.

239. Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 13-24.

240. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лин-гвокультурологический аспекты. М., 1996. 288 с.

241. Телия В.Н. Экспрессивность как проявление субъективного фактора в языке и ее прагматическая ориентация. Механизмы экспрессивной окраски языковых единиц // Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. М., 1991. С. 5-66.

242. Тихонова Н. Концепт в системе современных лингвистических представлений // Семантика языковых единиц: Доклады VI международной конф. Т.1.М., 1998. С. 67-69.

243. Толстая С.М. Бренное тело, или из чего сотворен человек (этнолингвистическая заметка) // .1ужнословенски филолог. ЬУ1/3 4. Београд, 20006. С. 1191-1199.

244. Толстая С.М. Грех в свете славянской мифологии // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. Сборник статей. М., 2000а. С. 9-43.

245. Толстая С.М. Зеркало в традиционных славянских верованиях и обрядах //Славянский и балканский фольклор. М., 1994. С. 111-129.

246. Толстая С.М. Культурная семантика слав. *кгм- // Слово и культура. Памяти Н.И. Толстого. Т. II. М., 1998 С. 215-229.г—у :>

247. Толстая С.М. Мотивационные семантические модели и картина мира //Русский язык в научном освещении. 2002. №1 (3). С. 112-127.

248. Толстая С.М. Одежда // Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 т. Т. 3 в печати.

249. Толстая С.М. Славянские параллели к русским verba и nomina dicendi // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000. С. 172-190.

250. Толстая С.М. Слово в контексте народной культуры // Язык как средство трансляции культуры. М., 2000в. С. 101-111.

251. Толстой Н.И. Блаже-Макарий // Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 347-358.

252. Толстой Н.И. Мифологическое в славянской народной поэзии. 3. Месяц в горшке, звезды в посудине // Живая старина. 1996. №2. С. 40-41.

253. Толстой Н.И. Очерки славянского язычества (Традиционная духовная культура славян / Современные исследования). М., 2003. 624 с.

254. Толстой Н.И., Толстая С.М. Имя в контексте народной культуры // Язык о языке: Сб. статей. М., 2000. С. 597-624.

255. Толстой Н.И, Толстая С.М. О словаре «Славянские древности» // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под ред. Н.И.Толстого. T. I. М., 1995.

256. Урысон Е.В. Мысль, идея // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Вып. 1. М., 1997.

257. Урысон Е.В. Ум, разум, рассудок, интеллект // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Вып. 1. М., 1997. С. 519-525.

258. Урысон Е.В. Языковая картина мира VS. обиходные представления (модель восприятия в русском языке) // Вопросы языкознания. 1998. № 2. С. 3-21.

259. Успенский В.А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. М., 1979. Вып. U.C. 142-148.

260. Уфтщева Н.В. Образы обыденного сознания современных русских // Социолингвистические проблемы в разных регионах мира: Материалы Междунар. конф. М., 1996. С. 402-406.

261. Уфтщева Н.В. Русские глазами русских // Язык — система. Язык текст. Язык - способность. М., 1995. С. 242-250.

262. Уфищева H.B. Этнические и культурные стереотипы: кросскультурное исследование // Изд. РАН. Сер. лит. и яз. 1995. Т. 54. № 3. С. 55-63.

263. Уфимцева Н.В. Этнический характер, образ себя и языковое сознание русских // Языковое сознание: Формирование и функционирование. М., 1998. С. 135-170.

264. Ухина Т.Ф. Национальная специфика наименований лиц (на материале русского и английского языков). Автореф. дис. . канд. филол. н. / Воронежский гос. ун-т. 1991. 17 с.

265. Феоктистова А.Б. Когнитивные аспекты семантики идиом, обозначающих чувства-состояния: Автореф. дис. .канд. филол. наук. М.: Моск. гос. открытый пед. ун-т, 1996. 17 с.

266. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988. Вып. XXIII. С. 52-67.

267. Фрумкина P.M. Концепт, категория, прототип // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М., 1992. С. 28-44.

268. Фрумкина P.M. Концептуальный анализ с точки зрения лингвиста и психолога // НТИ. Сер. 2. Информационные процессы и системы. № 3. М., 1992. С. 1-8.

269. Фрумкина P.M. Лингвист как познающая личность // Язык и когнитивная деятельность. М., 1989. С. 38-46.

270. Харитончик З.А. Способы концептуальной организации знаний в лексике языка // Язык и структуры представления знаний. М., 1992. С. 98123.

271. Харуллин В.И. Картина мира и структурирование знания // Язык, сознание, культуры, этнос. М., 1994. С. 98-100.

272. Чанышева 3.3. Культурный компонент в семантике языковых единиц // Вопросы семантики языковых единиц. Уфа, 1990. С. 50-55.

273. Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. М., 1991.214 с.

274. Ченки А. Современные когнитивные подходы к семантике: сходства и различия в теориях и целях //Вопр. языкознания. 1996. № 2.

275. Черданцева Т.З. Идиоматика и культура: (Постановка вопроса) // Вопросы языкознания. 1996. № 1. С. 58-70.

276. Чернейко И.О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени. М., 1997. 320 с.

277. Чернейко Л.О., Долинский В.А. Имя судьба как объект концептуального и ассоциативного анализа // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1996. №6. С. 20-41.

278. Чудинов А.П. Структурный и когнитивный аспекты исследования метафорического моделирования (регулярной многозначности) // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества. Екатеринбург, 2001. С. 38-53.

279. Шапошникова И.В. Системные диахронические изменения лексико-семантического кода английского языка в лингво-этническом аспекте. Иркутск, 1999. 243 с.

280. Шенделева Е.А. Полевая организация образной лексики и фразеологии // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. С. 74-79.

281. Шеремет В.И. Взаимные представления русских и турок (XVIII XIX в.в.) // Человек в контексте культуры. Славянский мир. М., 1995. С. 219234.

282. Шестак Л.А. Славянские картины мира: рефлексы исторических судеб и художественная интерпретация концептосфер // Языковая личность: Культурные концепты. Волгоград-Архангельск, 1996. С. 113- 121.

283. Шмелев АД. "Русская ментальность" в зеркале лексических данных // Этническое и языковое самосознание. М., 1995. С. 168-170.

284. Шмелев АД. Русская языковая модель мира: Материалы к словарю. М.: Языки славянской культуры, 2002. 224 с.

285. Шмелев АД. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002. 492 с.

286. Юдин А. Рус. государство / страна / край и укр. держава / кртна / край (опыт сопоставительного концептуального анализа)

287. Язык о языке'. Сб. статей. М., 2000. 624 с.

288. Якушкина Е.И. Оппозиции прямой кривой и прямой — обратный и их культурные коннотации // Признаковое пространство культуры. М., 2002. С. 163-183.

289. Якушкина Е.И. Сербохорватская этическая лексика в этнолингвистическомосвещении: Дис. . канд. филол. наук. М., 2003. Bartminski J. Definicja kognitywna jako narz^dzie opisu konotacji //Konotacja /Pod red. J. Bartminskiego. Lublin, 1988. S. 169-182.

290. Jakubowicz M. Orientierungsmetaphern in der Konzeptualisierung seelischer Zustände // Die Welt der Slaven. Sammelbände (8). Beiträge der Europäischen Slavistischen Linguistik. Band 3. München, 2000. S.121.129.

291. Уральский государственный университет им. Л.М. Горького

292. Леонтьева Татьяна Валерьевна