Поэтика малой прозы Ф. К. Сологуба тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Магалашвили, Артем Ревазович

• Магалашвили, Артем Ревазович
• кандидат филологических наук
• 2000

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Магалашвили, Артем Ревазович

1. Введение.

2. Глава первая.

Философско-эстетическая концепция Ф.К.Сологуба.

3. Глава вторая. Поэтика неомифологического целого малой прозы Ф.К. Сологуба.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Поэтика малой прозы Ф. К. Сологуба»

Творческое наследие Ф.К. Сологуба (1863-1927) вызывает последнее время повышенный интерес. Переиздаются его произведения, почти полностью забытые в советское время. Долго известный только как автор "Мелкого беса" и небольшого числа стихотворений,1 один из крупнейших поэтов и прозаиков начала XX века возвращается к читателю. С издания в 1975 г. "Стихотворений" Сологуба в большой серии "Библиотеки поэта" начался постепенный процесс открытия его наследия, усилившийся в 90-ых годах. Появляются романы, пьесы, публицистика, трактаты, биографические материалы. Становятся доступны широкому читателю архивы писателя, хранящиеся в Пушкинском доме (фонд 289). Первое послереволюционное переиздание 11 из новелл Сологуба в сборнике "Свет и тени" минского издательства "Мастацкая Л1таратура" в 1988 г. (в купе с романом "Мелкий бес") приподняло завесу над малой прозой писателя. Однако несмотря на последовавший ряд книг с рассказами, новеллами, сказками и афоризмами писателя малая проза Сологуба, служащая материалом данного исследования, до сих доступна далеко не в полном объеме, в основном ее включают в антологии и сборники произведений разных авторов или печатают нагрузкой к его романам.

Новые публикации стимулируют научный интерес к творчеству Ф. К. Сологуба, кроме того нынешнее ощущение рубежа веков и даже тысячелетий привлекает особое внимание к творчеству писателей серебряного века. Вновь переживаемый fin de siecle заставляет обратить внимание на эпоху, которой мы обязаны самим понятием

1 В 30-ых годах вышли только одно издание "Мелкого беса" (1933 г.), повторенное Кемеровским книжным издательством в 1958 г., и небольшой томик стихов в малой серии "Библиотеки поэта" (1939 г.). В 60-ых годах "Мелкий бес" был включен в хрестоматию для педагогических институтов. конец века". Довольно часто можно встретить высказывания типа: ".литература сегодняшнего постмодернизма - не более чем очередной Серебряный век, второй символизм."1 И хотя они носят скорее эмоциональный, чем научный характер, впрочем как и само понятие "серебряный век", безусловно можно провести некоторую параллель между тем, что происходило в конце девятнадцатого столетия (прежде всего в художественной практике, а уже потом оно распространилось и на жизнь) - с тем, что происходит сейчас. Интенсивность смены течений на границе веков, некоторая схожесть установок рубежных течений, общие черты литературной ситуации, смена художественной парадигмы отмечаются современной критикой. ""Символизм лежит вне эстетических категорий", - пишет Вяч. Курицын. простите, оговорился - Иванов,"- шутит в "В зеркале Серебряного века", второй части эссе "Между мифом и стилем", Алексей Пурин2, а Ольга Хрусталева в эссе "Конец века"3 пишет: "К термину символизм через запятую добавлялось: новое искусство. Я, копаясь в архивах, нашла такую страничку, это тезисы Федора Сологуба к докладу, читанному им в Политехническом институте в 1915 году, доклад назывался "О новом искусстве". Имелось в виду подведение итогов того, что уже происходило как минимум два десятилетия. Я оттуда убрала только два абзаца, связанных с сугубо личными художественными установками Сологуба: с проблемой смерти и т.п., и вот когда я читала эти тезисы людям, представляющим современное новое искусство, они говорили: да,

1 Головин Е. Лексикон // Майринк Г. Ангел Западного окна. СПб., 1992. С.504-505.

2 Пурин А. Воспоминания о Евтерпе:[Статьи и эссе.] Urbi: Литературный альманах. Выпуск девятый. СПб.: Журнал "Звезда", 1996. - цитируется по сетевому электронному варианту: http://www.vavilon.ru/texts/purin3-13.html

3 Хрусталева О. Конец века // Митин журнал. Вып. 50 (лето 1993, без места издания). - цитируется по сетевой электронной версии: http ://www. vavilon. ru/metatext/mj 5 O/hrustaleva. html кто это написал? - потому что они воспринимали это совершенно как написанное сейчас. Потому что - и это реальность - заново переживаемый - не упадок, а наоборот, возрождение искусства -начинает говорить очень похожими тезисами." Творчество писателей-символистов получает новое, современное звучание и оказывается в центре внимания не только историков литературы, но и нового поколения литературных критиков, для которых обращение к модернистским течениям начала XX века - средство лучше понять процессы, происходящие сейчас в литературе.

Еще при жизни Сологуба его творчество стало объектом пристального изучения, выходили рецензии, критические и литературоведческие статьи в газетах и журналах, велась широкая полемика. О творчестве Сологуба писали критики и литературоведы Р. Иванов-Разумник, А. Горнфельд, Е. Аничков, А. Долинин, С. Венгеров, В. Боцяновский, К.Чуковский (тогда модный молодой литературный критик), философ JI. Шестов, писатели 3. Гиппиус, А. Белый, М. Волошин, С. Городецкий и т.д. Современники отмечали влияние на его творчество модных на рубеже веков философов пессимизма, связь его творчества с творчеством Достоевского, Лермонтова, Чехова, Салтыкова-Щедрина, Шестова, Гюисманса и др. Ряд был продолжен последующими исследователями.

Критики, разделяющие установки "нового искусства", и символисты-теоретики встречали произведения Сологуба положительными откликами, тогда как реалисты старой и новой школ часто подвергали достаточно сильной критике. Наиболее ярые защитники литературной традиции реализма 19 века обвиняли Сологуба и других символистов в порнографии1, называли его одержимым, маньяком, болезненным талантом с психопатическим

Новополин Г.С, Порнографический элемент в русской литературе. Екатеринослав, 1909. уклоном и т.д., этот список определений, обрушенный на писателя, приводит Анастасия Чеботаревская1. Традиция обвинения писателей-модернистов в извращенности и патологичности опиралась на работу Макса Нордау, называвшего декадентов, мистиков и символистов "выродившимися и истерическими субъектами"2.

Реалисты же нового толка, стоящие "на почве пролетарского мировоззрения в его единственной научной форме - марксизма"3 критиковали Сологуба еще сильнее. Их позиция выразилась в критическом сборнике "Литературный распад", первый том которого вышел в 1908, а второй в 1909 году. В декларации "Вместо предисловия" участники издания заявляли, "что общим для всех сотрудников является признание принципиального разрыва между творчеством современного декаданса с творчеством будущего", их задача - "преодолеть ценности, созданные эпохой идейного и морального распада"4. Естественно, Сологуб стал мишенью для их нападок. "Как бы ни опошляли своими очаровательными поэмами и прелестными сказками талантливые Сологубы пролетарское движение и интеллигенцию, ставшую на его сторону - чары их бессильны. Умирайте вместе, но без меня - вот жестокий ответ, который несет им действительностьи:1.

В сложной ситуации критического многоголосья того времени эстетические разногласия осложнялись политическими спорами, но должное место занимал и серьезный беспристрастный анализ,

1 Чеботаревская А. "Творимое творчество" // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. СПб., 1911. С. 79-95.

2 Нордау М. Вырождение. Современные французы. М., 1995.С. 56.

3 Вместо предисловия // Литературный распад. Критический сборник. Кн. 1. СПб., 1908. С. 3. (Здесь и в дальнейшем при цитировании изданий в старой орфографии, правописание осовременено, неупотребляемые буквы заменены на современный эквивалент).

4 Там же.

3 Морозов М. Перед лицом смерти // Литературный распад. Кн.1. СПб., 1908. С.298. образцом которого является статья одного из частых авторов журнала "Русского богатства" литературоведа А. Горнфельда "Ф. Сологуб" в книге "Русская литература XX века. 1890-1910 гг." под редакцией профессора С.А. Венгерова, который, кстати, сам достаточно объективно анализировал явления новой литературы, хоть и не во всем разделял ее установки. В практических наблюдениях работа Горнфельда во многом близка статье автора "Социально-политических условий литературного распада" Ю. Стеклова "О творчестве Ф. Сологуба" во второй книге "Литературный распада", но их сравнение наглядно демонстрирует разницу подходов. Оба критика сходятся в том, что Сологуб -наиболее полный и глубокий выразитель нового литературно-общественного движения - декаданса, и при достаточно глубоких наблюдениях за его творчеством отмечают практически сходные комплексы мотивов, но используют для их наименования слова разной эмоционально-оценочной окраски. Так в названиях глав своей работы о Сологубе А. Горнфельд употребляет выражения: "всеотравляющий ужас смерти", "томление к несказанной тайне жизни - живой красоте", "утешение тишины и одиночества", жизнь как творческая игра", мир тайной ворожбы",- а Ю. Стеклов: "чертобесие", "кладбищенская философия", "апология зла", "эротомания и садизм". Горнфельд отмечает отрицание жизни как основу системы "мира" Ф. Сологуба, для Стеклова же творчество Сологуба - это музей пыток, "всюду истерзанные трупы, искаженные судорогой лица, сведенные дикой похотью или мучением члены".1

В 1911 году на пике популярности писателя Анастасия Чеботаревская (супруга, соавтор и исследователь творчества Сологуба) собрала и обобщила многие вышедшие статьи в сборник

1 Стеклов Ю.М. О творчестве Ф. СологубаУ/Литературный распад. Кн.2. СПб., 1909. С. 165.

О Сологубе. Критика. Статьи и заметки", ставший некоторым итогом дискуссии вокруг его творчества и представляющий многоаспектный анализ творчества Сологуба (как серьезно-независимый, так и благожелательный). Целостные концепции творчества Сологуба развернули Р. Иванов-Разумник, К. Чуковский (представитель импрессионистического крыла литературной критики, которое благожелательно относилось к новым течениям) и Ан. Чеботаревская, позиции которых во многом стали основой для нашего последующего исследования и наиболее близки точке зрения автора работы. Они заложили основы философского осмысления творчества Сологуба в нашем исследовании.

Иванов-Разумник видит главную магистраль творчества Сологуба в поисках смысла жизни, цели жизни, ее оправдания1. Идея пути (поисков, шагов) рассматривается им как нить, связующая все творчество писателя, которого он представляет "типичным романтиком". Иванов-Разумник последовательно прослеживает эти шаги, используя образы творчества Сологуба. По его мнению, Сологуб пытается ухватиться за каждую увиденную возможность ответить на карамазовские вопросы, разочаровывается в ней и обращается к следующей. Сологуба не устраивает ни субъективное оправдание жизни, ни вера в объективную целесообразность, одно время нет веры в прогресс, начинаются поиски выхода в смерти, блаженном безумии, после разочарования в этом исходе поиски цели в будущем (ищет небесный Иерусалим в будущем земном духовном Иерусалиме), в пространствах - (Звезда Маир, Ойле), потом новый путь - теперь в красоте человеческого тела, человеческой жизни, природы, затем он хочет утешиться творчеством своего собственного мира, создаваемого художественным произволом поэта, "законом

1 Иванов-Разумник Р. С. Федор Сологуб // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. СПб., 1911.С. 7-34. игры" его воображения, от мира фантазии приходит к солипсизму, а отвергнув его, находит последний и окончательный выход в принятии мира во всей его сложности. Однако прием последовательного и якобы хронологического принятия и отрицания шагов является риторическим ходом критика и не отражает реальную хронологию творческих поисков писателя, рассматриваемые шаги существуют не в диахроническом развитии, а в синхронном пласте, как мы и будем анализировать их в нашей работе. Перечень этих шагов обрисовывает основные тематические пласты и проблемы в творчестве Ф. Сологуба.

Корней Чуковский1 же рассматривает основу творчества "полуфилософа", "полупророка" Сологуба как противостояние двух раздельных космосов: триродовщины и передоновщины. Выделяя бинарные оппозиции, свойственные художественному миру писателя и поляризующие его: Триродов и Пере донов, Дульцинея и Альдонса, белая мама и черная мама, постулируемые самим Сологубом части поэтического творчества Лирика и Ирония, - Чуковский поднимает вопрос о проблеме победы одного из полюсов, об их сложном взаимодействии и неоднозначности как самой победы, так и ее присуждения: ". и всякая Альдонса станет Дульцинеей - в могиле"2,-таким образом утверждая неразрешимость подобного противостояния.

Анастасия Чеботаревская", человек наиболее знакомый с генезисом творческих и философских идей писателя, говорит о системе мотивов в его творчестве, выделяя трех китов философского мировоззрения Сологуба. Основным мотивом она считает

1 Чуковский К. Навьи чары Мелкого беса.// О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. СПб., 1911.С.35-57.

2 Там же. С. 55

1 Чеботаревская А. Творимое творчество // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. СПб., 1911. С.79-95. V пессимистическое неприятие, отрицание мира в его настоящем непреображенном аспекте. Этот мотив связан с другим не менее важным мотивом - утверждением мира, творимого личностью художника. И третьим ведущим мотивом становится солипсическая теория "Я" как центр мировоззрения автора, служащая основой всей его концепцией и вместе с тем посредником между двумя вышеназванными

После 20-ых годов творчество Сологуба было надолго забыто исследователя. До 60-70 годов появилось только несколько работ1, посвященных "Мелкому бесу".

Начавшийся с 70 годов процесс изучения творчества писателя сейчас активизируется, рассматриваются различные аспекты его наследия. В современном литературоведении творчество Сологуба анализировали Вл. Орлов, Е.Б. Тагер., З.Г. Минц, С.П. Ильев, М.И. Дикман, JI.A. Пермякова, Н. Г. Пустыгина и т.д., но их внимание было обращено на поэтику романов, лирики и драматургии писателя.

Ряд ученых исследует проблему мировоззрения и философской проблематики творчества писателя. Эта тема одинакова привлекательна и для литературоведов, и для философов. В рамках философского дискурса обращается к наследию писателя кандидат философских наук О.О. Козарезова, анализирующая концепцию мира и человека в творчестве Ф.К. Сологуба через проблему бога и дьявола, вопрос жизни и смерти. И.Ю. Симачева, очерчивая творческий портрет Сологуба, рассматривает эстетические взгляды писателя и влияние на них концепции А. Шопенгауэра в литературоведческом аспекте. Влияние экзистенциальных идей С. Кьеркегора на творчество Сологуба отмечает на примере его романа "Тяжелые сны" А.Н. Долгенко.

1 История русской литературы к. 19-Н.20 в. Библиографический указатель. Л., 1963. С.387-393.

Достаточно активно изучается влияние гностической философии и образности на художественный мир Сологуба, его отмечают C.JI. Слободнюк - при анализе традиции гностицизма в русской литературе начала XX века, И.Ю. Гуськов, в сопоставительном аспекте рассматривающий гностические мотивы в романе Ф Сологуба "Мелкий бес" и романе Ф. Кафки "Замок". Философские и литературные истоки "мистицизма" и "сатанизма" Сологуба (от трактатов мистиков рубежа 19-20 вв. до текстов древних мистерий) рассматривает Е.В. Сергеева.

Психологический материал по проблеме телесных наказаний привлекает для истолкования текстов Сологуба М.М. Павлова, рассматривающая "Мелкого беса" как алголагнический роман. Философскую проблематику, темы и образы творчества писателя обозревает Б. Парамонов, привлекая психологическое обоснование и библиографический материал. Впервые же психоаналитическую трактовку символистских и собственно сологубовских текстов выдвинул на первый план М.М. Бахтин. С этой позиции обращается к произведениям Сологуба при анализе литературы символизма и литературы серебряного века И.П. Смирнов, а также в своих историко-культурных изысканиях A.M. Эткинд.

Еще одно направление изучения творчества Ф. Сологуба -проблема художественной преемственности. Так И.В. Пантелей, И.Д. Якубович, Л.И. Будникова изучаются традиции Ф.М. Достоевского в творчестве Ф. Сологуба. Литературные связи с творчеством Н.В. Гоголя исследует И.Ю. Симачева. Литературные связи с современниками тоже не остаются неизученными. Так А. Шаталов пишет о творческом восприятии Сологуба Кузминым и Юркуном. А

С.Н. Бройтман отмечает преемственность сологубовского мифа о художнике-теурге у раннего О. Мандельштама1.

Развивается подход к творчеству Сологуба через проблему традиции и новаторства. Проблема "Сологуб и футуризм" была поставлена впервые еще в 1913 году, когда И. Игнатьев2 отметил участие Сологуба в футуристических сборниках. В современном литературоведении эту тему разрабатывает Олег Клинг. Ю.И. Гуськов рассматривает Сологуба как предшественника авангарда и поставангарда XX века.

Специального внимания заслуживает работа Рукописного отдела Пушкинского дома и особо М.М. Павловой по многоаспектному изучению и публикации архива Ф.К. Сологуба. Периодические публикации в ежегоднике рукописного отдела Пушкинского Дома завершились появлением сборника "Неизданный Федор Сологуб".

Специально малой прозой Сологуба занимались Едокимова Л.В., Гаврикова И.Ю., Жиркова И.А., Гуськов Ю.И. и Людмила Клейм'ан3.

Чаще всего исследователи обращаются к малой прозе Сологуба для решения общих проблем. Так Л.В. Евдокимова исследует мифопоэтическую традицию в творчестве Сологуба, анализируя его романы, рассказы и драматургию, она обращает внимание на фольклорные контекст и мотивы и вычленяет ритуальные схемы, опираясь на работы Проппа. Исследовательница видит в сологубовских рассказах о детях ("маленьких шедеврах" в

С.Н. Бройтман (Москва) Доклад на международная конференции "Миф в русской литературе. Миф о русской литературе" 26-28 июня 1996 г. Историко-филологический факультет. Российский государственный гуманитарный университет. Москва.

2 Игнатьев И. В. Эго-футуризм, СПб., 1913.

3 Учитывая то, что ее книга о раннем творчестве Сологуба написана и издана в США на русском языке, рассмотрим ее вместе с концепциями отечественных исследователей. определении Иванова-Разумника1) схему инициации и развитие сказочного сюжета "Мальчик учится страху". Аспект исследования обусловил то, что отмеченные ею мотивы, связанные с христианской календарностью находятся на периферии анализа, и их евангельский смысл остается не прочитан, как и многие другие грани семантики детских образов. В работе также прослеживается соединение ритуально-мифологического смысла и авторского содержания отдельных важных символов, в частности, символа сердца.

Юрий Гуськов проводит сопоставительный анализ символистской прозы Ф. Сологуба в полном объеме (обращаясь в том числе и к некоторым образцам малой прозы) с прозой авангарда (Ф. Кафка) и поставангарда (В. Набоков). Он соотносит художественные системы писателей, выделяя общие архетипические схемы: «центрирование микрокосма макрокосмом» (борьба человека с богом), объединяющее Сологуба и Кафку, и «человек играющий» - общий принцип Сологуба и Набокова. Автор прослеживает также, как в эволюции этих систем развивается совмещение христианской и буддийской традиций, что мы считаем весьма важным элементом философско-художественной концепции Сологуба.

JI. Клейман, изучающая раннюю прозу Ф. Сологуба, полагает, что место действия сологубовских рассказов - душа, персонажи - не герои, а душевные состояния, события же - изменения настроений. Оригинальная концепция "топологии души" дополняется интересными наблюдениями над символами стихий в творчестве Сологуба.

Многие исследователи изучают малую прозу Сологуба с точки зрения выявления в ней основных тем символизма: культа смерти и красоты, противостояния мира реального и идеального и т.д. Это

1 Иванов-Разумник Р. С. Федор Сологуб // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. СПб., 1911. С.32. относится к работам И. Гавриковой и И. Жирковой. Первую интересует картина мира, как ядро художественной реальности малой прозы Сологуба и А. Белого. Исследовательница отмечает, что сюжет произведений Сологуба разыгрывается в 3-ех пластах: современно-бытовом, архетипическом и космическом. Она анализирует соединение в малой прозе Сологуба реалистических, натуралистических и символистских приемов. При этом реалистические и натуралистические черты его творчества переоцениваются, а символистские недооцениваются. Такое их уравновешивание, по нашему мнению, ведет к искаженному восприятию творчества Сологуба, являющегося, по нашему мнению, в первую очередь символистским по своей природе.

И. Жиркова выделяет некоторые жанрово-стилевые разновидности рассказов Сологуба, объединенных в сборники. В своем анализе она затрагивает вопросы мировоззрения и стиля Ф. Сологуба. И. Жиркова предлагает концепцию "двумирного" типа рассказа со и к 11 ^ сжатой реалистическои экспозициеи, но с постепенно вырастающей из "реалистических" мотивировок символичностью. Идея "роковой двуязычности мира" определяет, по мнению исследовательницы, двуплановость всех уровней художественного целого рассказов писателя: от идейного содержания и композиции до стилевых элементов. Его мир - мир точно сконструированных взаимопревращающихся антиномий. Закавыченное использование термина "реалистический" в ее работе подчеркивает специфичность его употребления; как отмечает исследовательница, некоторые критики явно преувеличивают влияние реалистических тенденций в рассказах Сологуба.

На Западе творчество Сологуба вызывает достаточный интерес, о чем свидетельствуют число последних переизданий его произведений1. В зарубежном литературоведении наследие Сологуба тоже широко изучается. Творчество Сологуба является объектом внимания таких известных американских исследователей символизма, как Ирен Масин-Делик (Irene Masing-Delic) и Джейсона Мэррилла (Jason Merrill), обращающихся к нему в связи с проблемой мифотворчества символистов. Польская исследовательница Эльжбета Бернатова (Elzbieta Biernatowa) анализирует прозу Сологуба с точки зрения модернистского текста. В переведенном на русский язык труде австрийского слависта Are Ханзен-Лёве (Aage A. Hansen-Love) "Русский символизм", реконструирующем мотивную систему этого стилевого течения, Сологуб рассматривается как один из представителей раннего "диаволического" символизма. Более полные работы, посвященные только Сологубу и рассматривающие его творчество с точки зрения биографического подхода: объемная монография парижской исследовательницы Нины Денидов (N. Denidoff), занимающейся всем творчеством Сологуба, в том числе и малой прозой (как символистской), а также первая английская критическая биография Ф. Сологуба, написанная Вассаром Смитом (V.W. Smith.) (Стэнфорд, 1993 г.). Зарубежные исследователи рассматривают влияние на творчество Сологуба философии Шопенгауэра (J.T. Ваег "Schopenhauer und Fedor Sologub", Мюнхен) и Ницше (принстонский сборник 1986 года "Nietzsche in Russia", включающий разработки различных авторов, посвященные влиянию Ницше на русскую культуру между 1890 и 1930 гг., в том числе: George Kalbouss "Nietzsche in Sologub's Writings", - автор этой статьи писал также и о сологубовском мифотворчестве). Западные источники сологубовских образов Евы, Лилит и тихих детей рассматривает Кристофер Коснер (Christopher Cosner), занимающейся не только исследовательской, но

1 См. приложение к библиографии. и организационной работой по популяризации творчества Сологуба и международной кооперации его исследований.

Собственно малая проза Сологуба тоже не остается вне внимания зарубежных исследователей. Наиболее известна в нашей стране работа Каролы Хэнсон (С. Hansson "Федор Сологуб - новеллист: стилистический анализ") ("Fedor Sologub as a short-story writer: stylistic analyses") (Стокгольм, 1975 г.), утверждающая символистскую природу его творчества, в исследовании сделан стилистический анализ всего трех новелл. Отдельными рассказами занимались Э. Лаурсен (Е. Laursen) (Рассказ "Червяк", анализ трансформации образа змея) (Нью-Йорк, 1997 г.), американская исследовательница Патрисия Бродски (Patricia Pollock Brodsky) (Рассказ "Белая собака" как микрокосм сологубовской вселенной), прослеживающая также литературные связи Сологуба и разрабатывающая тему "оптимизм смерти" в творчестве Сологуба. Американка Линда Иваниц (Linda J. Ivanits) анализирует элементы народных суеверий в "Ёлкиче", "Белой собаке" и "Червяке". Обращается к творчеству Сологуба и американский славист Хенрик Баран, на авторизированно переведенное исследование которого о традициях праздничной литературы в символизме и в малой прозе Сологуба в частности, мы будем ссылаться в дальнейшем. Особое научное значение имеет работа по сохранению и пропагандированию творчества Сологуба, проводимая Мюнхенским славистским центром и издательством "Otto Sagner", которые выпустили на немецком языке сборник неизданных произведений (лирика) и библиографию Ф. Сологуба, а также единственное полное собрание его рассказов на русском языке под руководством Ульриха Штельнера (Ulrich Steltner), с ценными библиографическими комментариями. 1998 год ознаменовали несколько крупных международных конференций, посвященных творчеству Сологуба: в U

Сан-Франциско и Бока Ратон, проведенные под руководством Хенрика Барана, Жоржа Калбоуса и Кристофера Коснера, а также Международный Сологубовский Симпозиум в Петербурге (Пушкинский Дом), курируемый Дж. Мэриллом и Маргаритой Павловой.

Однако творческое наследие Сологуба до сих пор основательно не изучено. К тому же при наличии основополагающих работ, в целом анализ прозаического наследия символизма остается все-таки недостаточно исследованной частью литературоведения. Актуальность работы определяется не только недостаточной изученностью проблемы, общим исследовательским интересом современного литературоведения к творчеству Сологуба, возможными параллелями с литературой нового fin de siecle, но и необходимостью развития новых подходов. Поэтика малой прозы Сологуба, взятой в полном объеме, еще не подвергалась анализу. Не проводился и текстуальный анализ прозы писателя как некого целого во внутренних взаимосвязях и прямой соотнесенности с положениями, изложенными в философско-эстетических трактатах и статьях Сологуба. Неомифологическая сущность его текстов также является неразработанной темой.

Цель работы. В исследовании предпринята попытка анализа поэтики всей малой прозы Ф. К. Сологуба как единого неомифологического целого во взаимосвязи с философско-эстетической концепцией писателя, изложенной в его трактатах и статьях. Интерес представляют не только впервые затрагиваемые нашим исследованием проблемы (незамеченные ранее философские влияния, сюжетообразующие мотивы и символы, введение в научный оборот материала, ранее не подвергавшегося анализу), но и сама попытка рассмотрения малой прозы Ф. Сологуба в указанном аспекте, что определяет научную новизну исследования.

Совмещение анализа поэтики произведений с обращением к философии как основе творчества писателя оправдано самой сущностью творчества Сологуба. В своем творчестве писатель создает особое философско-художественное единое дискурсивное пространство. Ф. Сологуб как и многие символисты соединял взгляды новейшей философии с учениями европейских и восточных религий, мистических учений, исследуя бессознательные механизмы творчества, его магическую природу, синтез искусств и применяя эти идеи в своих собственных произведениях. А неомифологическая природа его творчества заставляет выделять те культурные и философские слои, которые влияли на его философию и становились текстуальными мифами-реминисценциями в прозаическом творчестве Сологуба. Многие понятия философии и эстетики Сологуба напрямую заимствуются из философских систем -источников. Художественная система писателя опирается на его философскую концепцию, потому при обращении к первой требует рассмотрения и второй, тем более, что философские категории, разрабатываемые Ф. Сологубом в его трактатах и статьях и облеченные им в форму имен и мифов - символов, зачастую возникают в его произведениях без каких-либо пояснений и комментариев, являясь органичным элементом поэтики его малой прозы (например, Ананке, Айса, Лилит и т. д.), а символы из прозы и поэзии перетекают в философию, приобретая терминологический характер (например, Турандина). А. Ханзен-Лёве отмечает: "Нередко теоретический текст представляет собой прямое продолжение поэтического, так что не без основания можно говорить о своего рода "лирическом теоретизировании", в котором теоретические термины (религиозные, научные, поэтологические и др.) становятся поэтическими символами. В этой связи иногда используется понятие термины-символы".1 Возникает ситуация зеркальных текстов (художественного и философского), отсылающих друг к другу, и по принципу матрешки, скрывающие отсылки к другим философским системам. Авторефлексия Сологуба по поводу процесса творчества как такового и своего собственного позволяет нам с достаточными основаниями связывать философские построения писателя и его творчество, тем более этот подход оправдан при обращении к символизму, который как одно из философско-стилевых течений модернистской направленности отличается особым типом как авторского, так и читательского менталитета, и предполагает манифестативность как одно из средств их взаимодействия. Культура серебряного века сформировала особый тип писателя-теоретика, подчиняющего процесс познания законам художественности. "Ты философствуешь, как поэт," - эту цитату из писем Достоевского поставил Сологуб эпиграфом к одной из своих работ2. Само по себе рассмотрение философско-эстетической концепции писателя -теоретика символизма в нашем случае имеет смысл, когда идет речь и об анализе его текстов, так как она не самодостаточна и требует завершения в художественной практике по своей изначальной установке. По словам М. Бахтина, "каждый культурный акт существенно живет на границах: в этом его серьезность и значительность; отвлеченный от границ, он теряет почву, вырождается и умирает"3. Занимаясь вскрытием мифопоэтических истоков творчества автора в философии и религии, будем опираться однако на идею приоритета художественного текста, хотя он и отражает философский, отражающий в свою очередь другие философские, но

1 Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999. С. 9-10.

2 Сологуб Ф. Театр одной воли // Сологуб Ф. Собрание сочинений. Т. 10. СПб. Шиповник, 1910. С.133-158. л Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.С. 25. именно ради создания этого художественного текста и выстраивалась вся сложная конструкция символистского концептуализма, как отмечает Ханзен-Лёве: ".теоретические работы читаются под углом зрения поэтических текстов, а не в плане их собственных качеств как составной части эстетики или философии символизма"1.

Говорить же о малой прозе как о некой целостности, а не только как о системе прозаических циклов, позволяет практика использования текстов при составлении сборников, а также некоторые свойства символистского текста вообще. Выступая на первое место в одном из сборников, ведущие символы, мотивы и категории не исчезают и в других, они проявляются как в первом, так и в последнем, что обусловлено устойчивостью художественного мира малой прозы Федора Сологуба, покоящейся на его философском базисе. Ходасевич пишет о составлении поэтических сборников: "У Сологуба всегда имелся большой запас неизданных пьес, написанных в разные времена <.> Составлял книги приблизительно так, как составляют букеты; запас, о котором сказано выше, служил ему богатой оранжереей. И вот замечательно, что букеты оказывались очень стройными, легкими, лишенными стилистической пестроты или разноголосицы. Стихи самых разных эпох и отдаленных годов не только вполне уживались друг с другом, но и казались написанными одновременно. Сам Сологуб несомненно знал это свойство своих стихов. Порой, когда это ему было нужно, он брал стихи из одной книги и переносил их в другую. Они снова оказывались на месте, вплетались в новые сочетания, столь же стройные, как те. из которых были вынуты"2. Тоже самое можно

1 Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999. С. 9.

2 Ходасевич В.Ф. Некрополь. М, 1991, С. 111. сказать и о прозаических сборниках. Так при составлении сборников Ф. Сологуб мог включать один и тот же рассказ в разные циклические структуры. Причем это относится не только к случайным соединениям рассказов, но и к крупным циклическим построениям. Особенно это проявилось при подготовке прижизненного собрания сочинений. Рассказы из вышедших до этого отдельных циклических сборников включены в новые циклы. Так из книги рассказов "Истлевающие личины" рассказы "Чудо отрока Лина" под названием "Отрок Лин", "Соединяющий души", "Призывающий зверя", "Дикий бог" под названием "За рекой Мейрур" были включены в "Книгу превращений" (т. 11), причем последний подвергся значительным изменениям во втором, "сиринском", варианте собрания, "Два готика", "Тело и душа" вошли в "Дни печали" (т.7), а "В плену", "Маленький человек" и "Рождественский мальчик" в "Недобрую госпожу" (т.4); из "Книги разлук" рассказы "В толпе" и "Смерть по объявлению" были помещены в "Дни печали" (т.7), "Голодный блеск" в "Книгу превращений" (т.11), только первое в сборнике произведение "Они были дети" не было больше переиздано автором; из "Книги очарований. Новеллы и легенды" в "Дни печали" (т.7) перешли "Мудрые девы", "Страна, где воцарился зверь", "Собака" под заглавием "Белая собака", "Опечаленная невеста", в сборник же "Земные дети" (т.З) попали "Прятки", "Улыбка" и "Белая мама", а "Отравленный сад", "Алчущий и жаждущий" и "Претворившая воду в вино" в "Книгу превращений" (т. 11).

Идея пути, упоминаемая Ивановым-Разумником, перекликается с современными подходами к творчеству Блока как художественной целостности, объединенной одной сквозной идеей1, но не в плане сплошной циклизации, которую можно применить к блоковскому

1 Максимов Д. Поэзия и проза А. Блока. Л., 1981. наследию. Используемые Сологубом принципы циклизации отдельных сборников могут стать предметом отдельного большого исследования, мы же смотрим на его малую прозу с точки зрения единства системы. Магистральная идея его творчества - идея пути не как изменения, а как верности своему взгляду на мир, объединяющему художественную систему. По-своему высказывает эту точку зрения Е.В. Иванова1, которая полагает, что Сологуб занимал особую позицию в переоценке декадентских ценностей, и если в середине 90-х годов его прозаические опыты обнаруживают желание запечатлеть те или иные "современные идеи", зачастую воспринятые им у своих соратников - Мережковского, Минского, Гиппиус, то их последующая идейная эволюция не получила у него отклика и, можно сказать, он был одним из немногих, кто на протяжении всей истории символизма сохранял верность декадентству 90-ых годов.

Единство художественного мира писателя выражается через систему устойчивых сквозных символов и мотивов. Основы понимания мотива, традиционного, повторяющегося элемента

-Л фольклорного и литературного повествования , заложены А.Н. Веселовским, понимавшим его как простейшую повествовательную единицу. Учитывая всю теоретическую разработку и широкую трактовку повествовательного мотива в современном литературоведении, в качестве рабочего возьмем определение мотива как компонента произведения, обладающего повышенной семантической значимостью, причастного к теме и идее, но им не тождественного . В символизме мотивы обретают свою особую

1 Иванова Е.В. Зарождение раннего символизма и идейно-эстетическая борьба в литературе 90-х годов. Диссертация кандидата фил. наук. М., 1983.

2 Силантьев И.В, Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике. Новосибирск, 1999, С. 3.

3 Хализев В.Е. Теория литературы. М. 1999. С 266. символистскую неомифологическую семантику. Целостная система мотивов позволяет расшифровать символический код. При движении от сюжетного уровня к образному за мотивом встает центральное понятие символизма - символ, образ в его знаковости, при понимании которого мы будем ориентироваться на соловьевско-платоновский взгляд как изнутри эстетики символизма, заложенный его теоретиками А. Белым и Вяч. Ивановым, так и извне, как в схеме П. Флоренского, и учитывать достижения современного литературоведения, работы З.Г. Минц, С.С. Аверинцева, Ю.М. Лотмана, А.Ф. Лосева. В начале века выработалось представление о символизации как прорыве к сверхреальности, связанной с действительностью через многосмысленный, многозначный и многомерный, однозначно неистолковываемый и не сводимый к образу символ, который не может быть символом, если указывает только на себя, он вырывается за переделы искусства и соответственно раздвигает его границы, не может существовать без связи с другими символическими образами и выхода к мифу, "зерном" которого является. Миф выступает как дешифрующий код, особый язык, находящийся в динамическом единстве с символом: "свернутый миф", "развернутый символ" Вяч. Иванова. В присущей символизму ситуации включения в философский культурно-коммуникативный контекст мифологема приближается к философеме. "Философема представляется точною эксегезой мифологемы,"1 - отмечает В.Иванов. По мнению А.Ф. Лосева миф -"внутренняя жизнь символа", а в трудах Платона, философия которого стала основой для символистского мировоззрения, синонимичен теоретическому философскому рассуждению2, символ

1 Иванов Вяч.И. Дионис и прадионисийство СПб., 1994. С.266.

2 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. Кн И. М., 1994. С.359. же его эстетической концепции рассматривается как "онтологическое место встречи сущности и вещи (факта), которая в результате этой встречи становится проявлением сущности".1 Вещь, становящаяся символом, рассматривается в своей "единичности" и

I • II соотносится с окружающей ее инаковостью. Неомифологизм, культурный феномен XX века, - не только способ воскрешения античности, создания эстетического подобия, присутствие древнего мифа в контексте художественного целого и способ бытия в культуре, неомифологизм (Максимов) -.это вторая поэтическая реальность, построенная на основе сверхобобщений с проекцией на сверхсюжет. г "Неомифологизм, основанный на принципе теургии, представляет собой осмысление историко-культурного мифа как открытой моделирующей системы или создания авторского концепта мифа, коррелята его отношения к действительности^.конструирование новой целостности мифа как текста,"2- как определяет его природу С. Д. Титаренко. Неомифологизм порождает тексты - мифы, вливающиеся в единый Текст, определяемый различными учеными как Интертекст, Гипертекст, Метатекст, Пратекст, "тотальный символистский гипертекст, объемлющий все отдельные тексты, или, наоборот, этими отдельными текстами в каком-то роде "развертываемый" и " конкретизируемый"3. Можно представить проекцию этого сверхтекста на любой уровень: отдельное произведение, всю прозу символизма, прозу отдельного автора, другие надтекстовые единства. В этой макроструктуре можно выделить центральные и

1 Доброхотов A.JI. Онтология символа в ранних трудах А.Ф. Лосева // Античность в контексте современности. М., 1990, С. 217.

2 Титаренко С.Д. Миф как универсалия символистской культуры и поэтика циклических форм // Серебряный век: философско-эстетические и художественные искания. Кемерово, 1999. С. 6.

3 Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999. С. 11. периферийные символы, "каждый символ занимает четко определенное место по отношению к предыдущим"1, связывается с центральным символом и ведет к мифу. Символ раскрывается в эмблематических рядах, взаимосвязанные символы направляются к центру художественного мира. З.Г. Минц, разрабатывая концепцию Единого Текста о мире, также пишет о сложной иерархией мифов: "Нетрудно заметить, что в картине мира как грандиозного текста на каждой новой ступени рассмотренной иерархии: какой-то единый "текст" -" миф о мире" (данного ли произведения или литературного направления, национальной культуры и т. п.) суммирует значения и придает определенную структуру всем входящим в него мифам низших уровней." Он (текст высшего уровня) однако не уничтожает их индивидуальность и не сводит их к самому себе, а является своеобразной полифонией, включающей в себя все "мифы о мире" низших уровней во всей их специфике и содержащей в себе одновременно и единые "ключи" для их переосмысления как частей единого целого. Наличие центрирующего мифа и возможность простроить иерархию по отношению к нему позволяет выделить группы взаимосвязанных символов - своеобразные семантические гнезда, каждому из которых соответствует свой комплекс мотивов художественного текста. Задачами нашего исследования станет выделение семантических гнезд центрирующихся мифо- и философем в текстах трактатов и статей Сологуба и анализ символистского текстового образования высшего уровня на материале малой прозы Ф. Сологуба, в котором прослеживаются центрирующиеся семантические гнезда символов, связанные с

1 Аверинцев С.С. Системность символа в поэзии Вяч. Иванова // Контекст. 1989. М., 1989. С. 44.

2 Минц З.Г. О некоторых "неомифологических" текстах в творчестве русских символистов // Ученые записки Тартусского университета. Вып. 459.Тарту.1979. С. 97. характерными комплексами мотивов и аналогичные выделяемым в философской концепции.

В качестве методологической основы исследования использованы принципы анализа художественного произведения, заложенные работами М.М. Бахтина, анализа неомифологического текста (З.Г. Минц, Д.Е. Максимов), методы мотивного анализа (А.Н. Веселовский), анализа символистского текста (С.П. Ильев), элементы структуралистского анализа (Ю. М. Лотман), принципы рассмотрения эстетических категорий (А.Ф. Лосев) и семантико-палеонтологического метода (О.М. Фрейденберг, Дж. Фрезер), по мере необходимости используется аппарат психоанализа и культурологии.

Материалом исследования служит весь корпус малой прозы Ф. Сологуба. Первые образцы малой прозы Федора Сологуба появились в 1894 году (сначала "Ниночкина ошибка" в "Иллюстрированном мире", позже не переиздававшаяся, потом "Тени" в "Северном вестнике"). В 1896 г. выходит книга "Тени. Рассказы и стихи.", в которой соседствовали три рассказа и вторая книга стихов, в дальнейшем проза и поэзия выходят раздельно. Малая проза Сологуба публиковалась в периодике ("Северный вестник", "Золотое руно", "Северные цветы", "Биржевые ведомости" и т.д.), изданиями по одному произведению, входила в альманахи и сборники, выходила в собственно авторских сборниках Сологуба, объединяющих несколько рассказов без особой циклизации, которые не имели отдельного названия и назывались по первому рассказу1. Они включали по три - пять рассказов и выходили до конца десятых годов. Опубликованные здесь образцы малой прозы позже включались Сологубом в собрание сочинений и крупные циклические сборники. Некоторые произведения при этом

1 См. первый раздел библиографии. изменялись, например, "Милый паж", сначала опубликованный в "Весах", потом вошел с коренными изменениями в Собрание сочинений. Как особые циклы до появления Собрания сочинений были изданы "Истлевающие личины» (1907 г.), "Книга разлук" (1908 г.), "Книга очарований" (1909 г.). Частично рассказы из этих сборников вошли в дополненное новинками Собрание сочинений, начатое в 1909 году издательством "Шиповник" и подхваченное в 1913 году издательством "Сирин", переиздавшим вышедшие в "Шиповнике" двенадцать томов и продолжившим выпуск новых. В "Шиповнике" сборники рассказов не имели названий, а в издательстве "Сирин" уже их получили. Наиболее полное собрание сочинений в "Сирине" включает 20 томов, из них 6 книг рассказов: "Земные дети" Т. 3 , "Недобрая госпожа" Т. 4, "Дни печали" Т. 7, "Книга превращений" Т. 11, "Книга стремлений" Т. 12, "Неутолимое" Т. 14, а также "Заклятие стен" - Сказочки и статьи. Т. 10, куда вошли сказки из отдельно вышедших "Книги сказок" (1905) и "Политических сказочек" (1906 г) и критические статьи, философско-эстетические трактаты, выходившие ранее в символистских журналах. В Собрание не вошла повесть "Барышня Лиза" ( сборник "Сирин", кн. III, СПб, 1914 г.), изданная позлее отдельным изданием (1921 г.). После выхода Собрания сочинений были опубликованы книги "Ярый год" (1916), "Слепая Бабочка" (1918) и последняя книга малой прозы "Сочтенные дни" (Ревель, 1921 г), что подтверждает рукописная библиография книг, вышедших в 1917-1922 годах, составленная самим Сологубом1. Продолжали появляться и переиздания уже публиковавшихся рассказов. Всего Сологуб создал

1 Сологуб Ф.К. Библиографический список его сочинений, напечатанных в 1917-1922 гг. Автограф карандашом /./ Опись Ф.К.Сологуба. Отдел рукописей. Государственной Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина (Российской Национальной библиотеки), г. Санкт- Петербург. порядка 100 рассказов1 и 100 "сказочек". Основной акцент при текстуальном анализе делается на малую прозу, включенную в Собрание сочинений, с привлечением произведений, входящих в другие сборники и изданных отдельно. В поздних рассказах намечаются новые для творчества Сологуба тенденции, в частности, в сборнике "Ярый год" появляется иной принцип циклизации, основанный на тематической или сюжетной привязанности всех рассказов к Первой Мировой войне (Второй Отечественной в сознании современников Сологуба - по аналогии с войной 1812 года), также в поздних сборниках происходит резкое уменьшение элементов фантастики, до этого плавно нарастающих в творчестве писателя, их пик приходится на 1905-1915 гг., однако эти процессы не затрагивают коренных основ философского базиса и поэтики произведений. Также объектом исследования становятся, философско-эстетические трактаты и статьи, афоризмы.

Научно-практическая значимость работы. Теоретическое значение исследования определено возможностью использования его выводов в формировании представлений о литературе рубежа веков и специфике символизма, возможностью использования материалов и результатов работы при рассмотрении особенностей неомифологических текстов, проблем истории литературы, философии, религиозной мысли. Практическое значение: материалы и результаты могут быть использованы в вузовских курсах истории литературы серебряного века, спецкурсах и спецсеминарах.

Апробация работы: Положения работы были представлены на VIII научной межвузовской конференции "Проблемы литературных жанров" (Томск, 1995), ежегодной Апрельской конференции студентов и молодых ученых (Кемерово, 1996-1998), международной

1гГочная цифра сложно определима, потому что иногда Сологуб публиковал как рассказы тексты, становившиеся позже частями романов, делал переработки. конференции "Общая теория дискурса и дискурсивные практики в контексте современной культуры" в рамках Летней школы "Коммуникативные стратегии культуры" (Новосибирск, 1999), Всероссийской юбилейной конференции "Актуальные проблемы изучения творчества Пушкина" (Новосибирск. 1999). Работа обсуждалась на заседаниях семинара молодых ученых и аспирантов, методической комиссии и выпускающей кафедры факультета филологии и журналистики КемГУ. Основные положения исследования изложены в публикациях1.

Структура работы. Диссертационное сочинение состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. Во введении обосновывается актуальность и научная новизна работы, формируются общие цели исследования, методологическая основа и приемы, рассматриваются основные подходы к малой прозе Ф. Сологуба (изученность темы) и определяется материал. Основная часть состоит из двух глав. Первая глава посвящена рассмотрению философско-эстетической концепции Ф.К. Сологуба, изложенной в его трактатах и статьях. Во второй анализируется поэтика неомифологического целого малой прозы писателя.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Магалашвили, Артем Ревазович

Творчество Ф.К. Сологуба (Тетерникова) - специфическое дискурсивное пространство. Предпринятый нами анализ показал, как на этом поле развивается стратегия взаимодействия философского и художественного текста в рамках такой стилевой системы как символизм.Неотрадиционалистская установка, являющаяся одним из валшейших принципов построения символистского текста, предполагает широкое осмысление культурного багажа, символистский текст активно вступает в интертекстуальные, интеркультурные связи. Уже существовавшие системы философского дискурса выступают в качестве тех культурных слоев, которые адаптируются символизмом, а неомифологичность символистского мировосприятия придает им характер мифов, ч^ воплощаемых в виде реминисценций.Анализ художественных особенностей малой прозы Ф.К. Сологуба, развернутый нами в рамках неомифологического подхода, строился на основе представления о ней, как о сложно устроенной целостности. Единство малой прозы писателя выражается через систему постоянных для творчества Ф.К. Сологуба сквозных символов и мотивов, проходящих через его художественный мир.Мотивные группы и символические ряды стекаются к нескольким смысловым центрам и пересекаются в них. Мы выделили три таких крупных пересечений, которые назвали семантическими гнездами.Эти центры взаимосвязаны, взаимообусловлены, один из них играет определяющую роль - все составляющие надтекстового единства связываются с центральным символом и ведут к мифу, строящемуся через проекцию на сверхсюжет, "мифу о мире", что подробнее рассмотрено нами во введении.в первой главе, в которой рассматривается философско эстетическая концепция Ф.К. Сологуба и то воздействие, которое оказали на художественное мьниление писателя философские, эстетические идеи А. Шопенгауэра, Фр. Ницше, Отго Вейнингера, Оскара Уайльда и Рихарда Вагнера, выстраивается цепочка последовательных влияний, вылившихся в философию Сологуба как напрямую от каждого "звена цепи", так и через осмысление их в линии преемственности. Их тексть; пронизывает публицистические работы и художественные тексты Сологуба в качестве мифов реминисценций, также как и идеи-цитаты из различных религиозных и мистических систем, в частности, Сологуб подробно исследует вопрос о необходимом синтезе буддизма и христианства, обращается к гностической философии. Философско-эстетическая концепция Сологуба базируется на ряде взаимосвязанных положений, которые можно сгруппировать в три идейных блока, семантических гнезда центрирующихся мифо- и философем в текстах трактатов и статей.Философия и эстетика Фёдора Сологуба выразилась в его символистской по своей природе малой прозе, имеющей ярко выраженные новеллистические чер1ы. Миф о мире, сфоимый в ней Ф.К. Сологубом, составляется также из трех основных семантических гнезд, которым соответствуют системы взаимосвязанных символов и символистских мотивов малой прозы Сологуба, исследованных нами во второй главе.Первое из трех гнезд связано с констатацией "томительности" существования и ее последствий, попыткой жить в ее усювиях или преодолеть ее внутри самой системы "томительности". Следующие два, отталкивающиеся от "гомительносги", связаь[ы с ее преодолением снаружи, выходом из системы, привлечением кардинально новой идеи: "томительно - значит надо построить мир мечты", "томительно - значит надо преобразовать мир волей и верой".Рассмотрим итоги исследования каждого из трех семантических центров на уровнях философского и художественного дискурсов.1. Основу первого блока философских идей, являющегося ведущим, от которого выстраиваются все остальные, составляет идея пессимистического неприятия, отрицания мира в его настоящем состоянии. Внешний мир воспринимается Сологубом как жестокое "великое царство Единой Воли", закованное в цепи механической необходимости, что соответствует философии Артура Шопенгауэра, базисным положением которой является понятие Мировой Воли, объективацией которой выступает все мироздание, и философии Отто Вейнингера, в которой вводится категория "хаотическое ничто", при преобладании которого мир теряет разумность и ценности, а также восходит к первым двум пунктам буддийского учения о Четырех благородных истинах: тотальность страдания (духкха) как V- фундаментальное свойство бытия и "истина возникновения страдания". Человек у Сологуба обречен на страдание и является заложником ситуации. Герои теряют индивидуальность уже на этапе имянаречения. Имена и фамилии у Сологуба определяются не традицией или таинством, а являются кодом, детерминирующим жизненный путь, социальное положение, поведенческие характеристики или функцию персонажа. Экзистенциальными категориями, выражающими страдание в философским системах становятся "жажда", "влечение", "страсть", "слепота" людей как характеристики и качество их пребывания в чувственном мире.Изучение сологубовских представлений о смерти показывает, что автор соединяет вопрос о смерти и вопрос о смысле жизни: в смерти проявляется смысл жизни, она гюдводит итоги всем жизненным явлениям и освящает жизнь, она - успокоительница, переход в царство отсутствия муки и горя. Человек у Сологуба живет в балансе двух разнонаправленных тенденцим: ст]земления к жизни и стремления к смерти. Сологуб констатирует самоубийство как закономерную реакцию на земной ад, на ощущение финальности этого мира, связанное с идеей Апокалипсиса.Первому семантическому единству, центрирующемуся вокруг "томительности земного существования" соответствует самый обширный комплекс мотивов и символов, к которому собираются все остальные. Этот комплекс мотивов характеризует бессмысленный, нелепый и несправедливый мир - "худший из всех миров", который предстает в малой прозе Сологуба. Жизнь как "плен", "толпа", "дьявольский маскарад", "сатанинский котел", существование среди "стен" - символ восходящий к "пещере" Платона. Экзистенциальными характеристиками бытия становятся "жажда", "икота", "жара", "унижение", "вой", "стыд", "голод", "слепота", "оборотничество", "безумие", "телесная ушербность", "смутность", "приблизительность" и "яд" (отравленность).Шопенгауэровские "стремление к жизни" и "стремление к смерти" вводятся Сологубом в ткань художественных произведений и помогают оформить категории тайны смерти и тайны жизни. Эти два полюса (жизнь и смерть) получают пространственные характеристики и становятся своеобразными мирами - топосами, между которыми циркулируют потоки энергии и граница между которыми преодолима. Люди пересекают ее естественным способом (рождение, смерть), тогда как "нежити" (никогда не жившие земной жизнью фантастические существа, населяющие тот мир и пограничье, и подвергающимися у Сологуба особой классификации), перемещаются туда-сюда магическими путями. Встречи с "нежитями" становятся ситуациями "раскрытия" для героев.Воплощенная в двоемирии полюсность мира разворачивается в новеллах Сологуба и в виде антитезы жизни как грубой дебелой бабы, связанной с миром Дракона Солнца, и смерти - прекрасной успокоительницы, связанной с Луной. Эта бинарная оппозиция воплощается в символах Белой и Черной мам. С противопоставлением жизнь - смерть связан комплекс мотивов сиротства, вдовства, мотив боязни потери ребенка и мотив смерти ребенка. Смерть детей - постоянная ситуация в новеллах Сологуба.Дети как наиболее уязвимые являются первыми жертвами этого мира, который и сам умирает. Умирающая вселенная представлена у Сологуба пространством города. Главное качество макрокосма -

дискретность. Нарастание энтропии выражается в образах пыли, отталкивающего запаха.Отчетливо звучат в описании разлагающегося мира апокалиптические мотивы предательства, убийства зверя и самоубийства, за которыми встает образ Антихриста.Апокалиптические символы и мотивы также связаны с энтропией и страданием. Мир пронизан "дыханием Зверя", одним из воплощений которого становится предательство, которое обычно прибегает к маскараду, скрывая свою истинную суть. Символом предательства выступает Иуда, носитель философии предательства и посланник Антихриста.Одним из главных символов, характеризующих художественный мир неомифологического целого малой прозы писателя, является символ четырех ликов, составляющих Лик современного человека, который представляет собой разомкнутое во временной плоскости построение, объединяющее настоящее, прошедшее и будущее, причем при фиксированности настоящего и прошлого, будущее зависит от преобладания одной из тенденций, в нем заложенных: власти мертвых, определивших пути земного развития, власти дьявольских соблазнов земного наслаждения, власти Зверя и власти ребенка, носителя нового мировоззрения.Символ земного рая в малой прозе Сологуба связан с дьявольским соблазнением и городским миром Антихриста, искусственно строящим "райский сад" в соответствии с достижениями современной науки и техники. Дьявольским соблазном воспринимаются в художественном мире Сологуба и социальные искусственные пути построения "земного рая" - революционный терроризм, соединяющийся с "предательством".Обязательными элементами сюжета, связанного со звероборством, являются мотивы воцарения и обожествления зверя, убиение зверем отрока, противопоставление двух отроков, составляющих некое единство, само убиение зверя или желание это совершить и открытый финал. Ситуация воцарения и убийства зверя отнесена к легендарной эпохе, далеким временам и экзотическим странам, но подтекстово или напрямую соотносится с современностью. Истоки звероборческой символики в мифах Востока, культах циклически умирающих и воскресающих божеств, зороастрийских и манихейских представлениях о двубожии и христианской эсхатологии (символ мирового яйца, выбора царя мира и т.д.).Особую функцию в связи с этим играет миф об арщрогине.Способной к свершению, к убийству зверя, душа оказывается только в единстве двух своих составляющих: "души пламенных чувств и страстных желаний" и "души маленькой, коротенькой, боязливой".Однако шанс соединить разделенные половинки оказывается упущенным. Добровольная людская покорность, согласие отдать кому-либо власть над собой - проявление слабой стороны души, мешают окончательной победе над Зверем."Дыхание зверя" также выражается в самоубийствах, при описании которых, их причин и разновидностей Сологуб обращается к современным ему достижениям психоанализа ("сознательное самоубийство" и "бессознательно допущенное самоубийство").Вынося приговор себе и миру, отождествляя при этом человека как часть мира и весь мир, самоубийцы одновременно совершают образное действие, метонимическое уподобление, основанное на связи между явлениями, и следуют принципу контагиозной симпатической магии: "связи по смежности". Таким образом самоубийство в малой прозе Сологуба является не только психологическим, но также образным и магическим актом.Творческий и магический принцип существования человека проявляется и в его отказе от существования.Другие способы преодоления "томительности" изнутри системы связаны с евангельскими .мифами - реминисценциями и с использованием Сологубом жанровых канонов календарной литературы, широко осваиваемой модернистами. Неомифологизм позволяет использовать жанровый канон, а через него и сам евангельский текст как универсальный шифр, Пратекст и Первособытие при реализации собственных текстов-мифов. Причем становится возмоишым частичное или полное переворачивание исходной ситуации и выражение прямо противоположного значения.Ситуация Воскресения Христова проецируется на духовное возрождение героя и повторное воплощение "дорогих покойников".Умирающие или умершие герои становятся соотносимы с Христом.Смерть воспринимается как воскресение для загробной жизни или преодолевается явлениями ушедших.Сюжетообразующим в ряде пасхальных новелл Сологуба становится мотив "невесты покойника". Постоянные черты этого образа: верность возлюбленному после смерти, девственность, чистота, героиня претерпевает внутреннее перерождение и духовно воскресает. Христос соотносится с покойным женихом. "Невеста покойника" выступает не только Христовой невестой, но и учеником Христа, апостолом. "Путь", который она выбирает после духовного возрождения, связанного с его влиянием - не только дорога, на которой происходит откровение, но и открывшаяся перспектива движения, путь апостольского служения, тесно связанный с категорией "стремление". Важную роль с связи с пасхальной символикой имеют символы "Путь в Еммаус" и "Путь в Дамаск" (пути прозрения и обретения веры), отсылающие к конкретным евангельским эпизодам. Ведущие мотивы могут трансформироваться: духовная трансмутация возможна не только при возрождении или явлении дорогого умершего - Христа, но и в осознании смерти и невозможности воскресения, тогда символика воскресения заменяется символикой снятия с креста, священный брак можеч' быть преображен в земной.В центре рождественских новелл - встреча с обитателями иного мира, прием широко используемый Сологубом., при котором происходит "обмен сущностями", предполагающий обменивание подарками-символами или его эквивалент - пролитие крови (как при обычае кровного братства). Так и в неомифологических текстах Ф. Сологуба при встрече с потусторонним врагом-другом всегда проливается кровь: герой становится жертвой гостя или сам превращает себя в ритуальную жертву. Процесс пролития крови в новеллах Сологуба несет при семантической близости диаметрально противоположную ценностную нагрузку, являясь знаком духовной гибели или спасения при физическом умирании. Влияние жанрового канона рождественского рассказа фан сформирует символ "Лилит". Обычно отрицаемая Сологубом ее демоническая сущность и восприятие ее в контексте Белой мамы, здесь сменяются обращением к первоначально-мифологической вампирической трактовке.Дети играют особую роль в художественном мире писателя, которая не определяется только уязвимостью к земным "томлениям", Приводящей их к смерти. Дети выступают носителями религиозно социально-утопических идей, ведущих к мифу о Беловодье, они -

посредники между миром земным и запредельным, медиумы.Детская смерть у Сологуба связана с мотивами жертвы, мученичества, святости и геройства. Комплекс мученических мотивов связывает образ ребенка с мифологемой Христа.Рождественский Младенец, Божественный Отрок встает за каждым сологубовским ребенком. Рождественские и пасхальные мотивы в малой прозе Сологуба группируются вокруг символа Христа, в разных его ипостасях, который трансформирует их первоначальное значение своей семантикой и придает миру "томления" некий смысл.Быт ужасный в своей повседневности и губительный для личности, рисуемый Сологубом как воплощение недолжного бытия, часто становится объектом иронического осмысления, также являющегося формой победы над ним. На мир и носителя серьезного ролевого поведения - героя, превращенного бытом в нулевого человека, обращена саркастическая ирония, в образе же автора, в котором проявляется принцип игрового поведения, совмещаются черты более древней иронии карнавального роевого сознания и романтической иронии, но не замыкаясь в каком-то из них, Сологуб создает особую модификацию иронии, свойственную модернистскому сознанию XX века, где соединяет как черты индивидуалистического, так и пантеистического сознания, опирающуюся на его оригинальную солиптическую идею, ведущую через неограниченного самоутверждения к всеединству.2. Следующий базисный комплекс идей философии Сологуба, опирающийся на первое сочетание идей о земном страдании, связан с эстетическими представлениями, идеями творчества и красоты, восходящими к идеям Ф.М. Достоевского и Оскара Уайльда.Сологуб противопоставляет реальный мир и мир, создаваемый фантазией поэта - вдохновенного творца, чародея и мечтателя.Искусство, творчество является для Сологуба главной, если не единственной ценностью, действительно необходимой для человека.Сологуб постулирует связь этических и эстетических сторон жизни, однако старшей выступает все-таки эстетика. Искусство можно судить только по его внутренним законам. Мораль искусства в его искренности, а не в том, что оно несет: вредное или полезное, согласное или несогласное с какой-либо программой. Выносить из искусства нравственные уроки - опасное заблуждение, по мнению Сологуба. Приоритет эстетического начала над этическим в философии Сологуба определяется установками, идущими от традиции, заложенной Оскаром Уайльдом, так же и антимиметизм символистского искусства, принципы которого формулирует Сологуб, коренится в уайльдовском эстетизме, выраженном в принципах нового искусства, установленных Уайльдом.Одним из центральных символов, раскрывающих эстетическую установку Сологуба, является Дон-Кихот. Сологуб, создавая свой собственный миф о Дон-Кихоте и выборе им Прекрасной Дамы, толкует его образ в русле традиции романтизма: Дон-Кихот и Санчо Пансо как идеальное и материальное, альтруистическое и эгоистическое, мечта и здравьп1 смысл. Дон-Кихот и Санчо-Пансо становятся метами двух способов отношения к миру: иронии и лирики, в самом широком их понимании, иронического стремления, говорящего миру "да" и лирического, отвергающего этот мир.Ирония вскрывает жизненные противоречия, ее цель описать этот мир (Альдонсу), показать его в цепях необходимости, взвесить все на весах сверхчеловеческой справедливости. А лирика создает новый мир (Дульцинею), желанный, строимый мечтой, несбыточный, гармоничный и прекрасный, забыв про этот, отбросив его вечно текущую обыденность и вечь!о возвращающуюся ежедневность.Сологуб подробно разбирает трудный процесс преображения, "дульцинирования" мира, когда Альдонса отвергнута как Альдонса и принята только как Дульцинея, и альдонсирование Дульцинеи -

создание шаржа, пародия, карикатуры. Составляющей творческого комплекса идей в философско-эстетической концепции Ф. Сологуба является идея музыкальности, восходящая к Вагнеру и триаде немецких философов. Художественному мышлению эпохи серебряного века были свойственны синтетизм и синэстетизм.Иррациональный, дисгармоничный, стихийный и оргиастический дионисизм символически выражался в музыке. Музыкальная стихия воспринималась как воплощение дионисийского начала, звучание души и высшая форма искусства. Федор Сологуб отмечал особую музыкальную сущность искусства, следую за девизом Поля Верлена "Музыка, музыка превыше всего": "Прозреваем мир сущностей не разумно, не локально, а лишь интуитивно, не словесно, а музыкально" (Ф. Сологуб "Искусство наших дней").Второе семантическое гнездо художественной целостности малой прозы Сологуба, раскрывающееся в оригинальном комплексе символов и мотивов, связано с представлениями о мире, создаваемом фантазией поэта, опирающимися на эстетическую концепцию писателя, одно из положений которой, и заключается в том, что искусство, мечта творят особый мир, противопоставленный миру реальности. Для произведений выражающих эту идею характерен особый герой - мечтатель и поэт, близкий к образу Дон Кихота, рисуемого в философских трактатах, мотивы противопоставления двух миров (реальности и фантазии) и их столкновения, нечеткое положение героя между этими мирами или неясность его принадлежности к одному из них, выражающаяся в мотиве изгнанности и забытого имени. Фантазия, искусство и сказка выступают в этом семантическом гнезде синонимами, для него свойственны особый образ автора, являющего такой же тип мечтателя, что и герой, слож?[ость пространственно-временной организации произведений, выражающая спецификиу взаимоотношений двух миров, в частности, ставится вопрос о первичности одного из миров. "Принцесса Турандина" становится одним из центральных и объединяющих семантическое гнездо символов, носящим терминологический характер в эстетической концепции Сологуба.Музыкальная стихия, разработка которой отличается особой психичностью, - вмешательство страстного, подсознательного, взрывного, безумного, художественного и т. д. - то есть того, что символисты называли музыкальным, становится в малой прозе Сологуба необходимой для того, чтобы стабильное, правильное, рациональное и четкое аполлоническое приобрело смысл.3. Третий комплекс идей связан с солипсизмом Сологуба, восходящим к теории о гении Вейнингера, третьей и четвертой благородным истинам буддизма. Философия солипсизма выражается в эпатажной маске Демиурга, корни которого в христианской и гностической образности, а сама форма трактатов стилизована под религиозный текст. Сологубовская концепция Личин, которым соответствует одно из значений буддийского понятия дхарма. Лиц, реалистических образов, и Лика, символа прорывающегося в сверхреальность, подвергается анализу через функцию маски. Суть солиптической теории Сологуба: все зло мира - в случайном и кажущемся разъединении. Других "Не - Я", Личин, - пет, все в мире • "Я". Особенности же солипсизма Сологуба в том, что другие люди • это не плод Моего сознания, это сам Я, другие Я (Лики). Я=Ты.Каждая личность уникальна и должна находиться в напряжении, т.е.проявить до конца свое "ego", дабы слиться в единении.Самоутверждение личности во всеобщности принимает форму теургии спасения (самоутверждающего миротворчества).В произведениях, мотивные и символические ряды которых составляют третье семантическое гнездо малой прозы Ф. Сологуба и соответствуют третьему комплексу философских идей писателя, идет речь о преобразовании земного мира творческим к нему отношением. Свой теургический солипсизм, утверждающий всеобщность в утверждении творческого "Я", Сологуб выражает в символе "Счастья, творимого по воле". Синонимами "счастья, творимого по воле" выступают "восторг произвольной радости", "по воле творимое ликование". Основными мотивами, соответствующими теме преображения мира, являются встреча с девушками - вестницами радости, венчания на царства, ощущения царственности, снисхолсдения радости, веры и чуда. Человек воспринимается как царь земли. Иной, новый мир не создается; сознательно, особой духовной практикой, меняется восприятие этого мира, особая точка зрения заставляет воспринимать его по-другому, и тем самым ему придаются качества должного бытия. "Золотое", в другом комплексе значений воспринимаемое как связанное с Солнцем, т. е. страданием, здесь меняет свою семантику, как и сам символ Солнца, становится знаком царственности человека, его преобразующей воли и веры, что можно проследить, обратившись к символам золотой лестницы и золотого венца. Центральный вопрос веры сформулирован Сологубом как вопрос о чуде, который является не нарушением причинно-следственных связей, а опять таки особой духовной практикой, мудростью сердца, специфическим отношением к действительности.В завершении отметим, что имеющий место параллелизм художественного и философского текста, явно выражающийся в отмеченной нами общности упофебления терминов-символов, проявляется не только в прямой зависимости: более живой и богатый художественный материал трансформирует философскз^о концепцию под воздействием жанрового канона, контекста текстового и интертекстуального, особенностей используемых и строимых мифов и символов, кроме того сам текст проникает в ткань философских построений посредством внедрения художественных приемов в осмысление философской проблематики, что придает философской системе качество образной многозначности, а наличие в самой философской системе писателя разнообразных схем, ставшее результатом этого, позволяет акцентировать те или иные философемы в области изящной словесности.Семантические гнезда малой прозы Сологуба, четко дифференцируемые в своей смысловой сердцевине, не только взаимосвязаны, но и взаимопроникаемы; в конкретных текстовых реализациях символы и мотивы каждого взаимодействуют и взаимовлияют друг на друга. Так на оппозицию мир фантазии - мир реальности накладывается в ряде текстов противопоставление мир смерти - мир жизни, Тот и Этот свет, солиптические идеи выражаются не только в соответствующих символическом ряду и комплексе мотивов, но и в особенности иронической авторской позиции, которая связана с воплощением такой части первого семантического комплекса, как изображение быта и т. д.Можно говорить о результативности выбранного нами подхода, позволившего не только выделить особенности поэтики малой прозы Ф. Сологуба, ее взаимосвязь с его философско-эстетической концепцией, но и в целом охарактеризовать символистский текст, как неомифологическую целостность.Выбранное направление анализа может развиваться далее путем расширения соотносящихся в одном дискурсивном поле кругов: соотношение прозаического и лирического творчества, малой прозы и крупных прозаических форм как систем отсылающих друг к другу текстов на фоне их обиден соотнесенности с философско эстетической концепцией писателя, финальным могло бы стать представление всего творчества Ф. Сологуба как неомифологического целого.Другим направлением \югло бы стать изучение разнонаправленных тенденций в творчестве Ф. Сологуба - мы отмечали одну, связанную с устойчивостью художественного мира писателя, покоящегося на его с!)илософском базисе, в дальнейшем можно посмотреть, как она сочетается с процессами динамики (не меняющаяся в корне малая проза Сологуба, претерпевает временные периферийные изменения; в разные периоды писатель с разной частотностью обращается, например, к элементам фантастики, и в поздней малой прозе Сологуба можно почувствовать появление новых тенденций). Третьим направлением могло бы стать совмещение подхода к творчеству Сологуба как целостности и исследования циклообразующего начала в прозе и лирике писателя с применением разработанных приемов анализа художественного цшсяа\ что могло бы вывести на интересные проблемы принципов устройства художественного мьниления символизма.Сологубовский миф о мире являет Лик символизма во всем блеске его неотрадиционалистской неомифологичности и является интереснейшим материалом для анализа, открывающим широкие возможности для исследователей не только символизма, но и последующих историко-литературных явлений.' Дарвин М. Н. Поэтика лирического цикла. Кемерово, 1987.Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Философия самоубийства в новеллах Ф. Сологуба // Серебряный век: философско-эстетические и художественные искания. Мелсвузовский сборник научных трудов. Кемерово, 1996.

34-39 (статья).2. О некоторых сюжетообразующих мотивах новеллистики Ф. Сологуба // Проблемы литературных жанров. Материалы VIII научной межвузовской конференции 17-19 октября 1995 года. Ч. II.Томск, 1996. 8-10 (тезисы).3. Пасхальный рассказ в творчес! ве Федора Сологуба // Культура и текст. Литературоведение. Сбортж научных трудов. Ч. 1. Санкт Петербург - Барнаул, 1998. 172-177 (статья).4. Рождественские мотивы в новеллах Ф. Сологуба // Культура и текст. Вып. I. Литературоведение. Ч. И. Санкт-Петербург - Барнаул, 1997. 62-65 (статья).5. Ситуация ложного воскресения в новелле Ф.К. Сологуба "Иван Иванович"//Филологический анализ текста. Вып. III. Барнаул, 1999.С. 30-34 (статья).6. Дон-Кихот в контексте эстетических концепций и творчества Ф. Достоевского и Ф. Сологуба // Творчество Ф.М. Достоевского.Проблемы, л<анры и интерпретации. Новокузнецк, 1988. 76-82

(статья).7. Музыкальная стихия в новеллистике Федора Сологуба // Этногерменевтйка: некоторые подходы к проблеме. Вып. 4.Кемерово, 1999. 108-111 (статья).8. К вопросу об изучении неот|эадиционалистского текста // Вопросы истории и теории культуры. Вып. 2. Кемерово, 1997. 73-

75 (тезисы)/

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Магалашвили, Артем Ревазович, 2000 год

1.Литературно-эстетические концепции в России конца X1. -начала XX века. М.,1975.

2. Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985.

3. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

4. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. ЮО.Лихтенберг Г. Взгляды Вагнера на искусство // Мир искусства.СПб., 1899. Т. 1., № 1-12. С. 107-128, 195-206.

5. Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и русский символизм //Начала. Религиозно-философский журнал. № 2. М., 1993.С. 85-105.

6. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. М., 1994.

7. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.

8. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991. Ю9.Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.ПО.Лотман Ю.М. Тезисы к проблеме "Искусство в ряду моделирующих систем" //Труды по знаковым системам. III. Татру, 1967. С. 130-145.

9. Лотман Ю. М. и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.

10. Мазаев А. И. Проблема синтеза искусств в эстетике русского символизма. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. философ, наук. М., 1996

11. Максимов Д.Е. Поэзия и проза А. Блока. Л., 1981.

12. Максимов Д.Е. Русские поэты начала XX века. М.,1986.

13. Мелетинский Е. М. Избранные статьи. Воспоминания. М., 1998.Пб.Мелешко Т. А. Система масок в ранней (ученической) лирикеГумилева//Вопросы филологии. Кемерово, 1994. С. 43-51.

14. Метафизика Петербурга. СПб., 1993.

15. Минц З.Г. А. Блок и русский символизм // А. Блок. Новые материалы и исследования.Л., 1980. Кн.1. С.98-172.

16. Минц З.Г. О некоторых "неомифологических" текстах в творчестве русских символистов // Творчество А.А. Блока и русская культура XX века: Блоковский сборник. Вып.III. Ученые записки Тартусского университета. Вып. 459.Тарту, 1979. С. 76120.

17. Минц З.Г. Символ у Блока / В мире А. Блока. М., 1991 .С. 172-208.

18. Минц 3. Г. Функция реминисценций в поэтике А. Блока // Труды по знаковым системам. 6. Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 308. Тарту, 1973. С. 387-417.

19. Миф ■ фольклор литература. Л., 1978.

20. Мифы народов мира. В 2-х т. М„ 1991-1992.

21. На рубеже XIX и XX веков: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1991.

22. Невербальное поле культуры. М. 1995.

23. Ницше Ф. Сочинения. В 2-х т. М., 1990.

24. Новополин Г.С. Порнографический элемент в русской литературе. Екатеринослав, 1909. »

25. Нордау М. Вырождение. Современные французы. М., 1995.129.0гибенин Б.Л. Маска в свете функционального подхода // Сборник статей по вторичным моделирующим системам. Татру, 1973. С. 56-65.

26. Пайман А. История русского символизма М., 1998.

27. Петровский М.А. Морфология новеллы // Ars Poetica. 1927. С.69-100.

28. Поспелова Н.И. Скрябин и символизм. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. искусствоведения. М., 1989.

29. Потебня А. А. Теоретическая поэтика. М., 1990.

30. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.

31. Пурин А. Воспоминания о Евтерпе:Статьи и эссе. Urbi: Литературный альманах. Выпуск девятый. СПб.: Журнал "Звезда", 1996.

32. Пушкарева B.C. Дети и детство в творчестве Ф.М. Достоевского и русская литература второй половины XIX века. Белгород, 1998.

33. Развитие реализма в русской литературе. М., 1974.

34. Розанов В.В. Люди лунного света (репр.). М., 1990.

35. Розанов В. В. Опавшие листья. М., 1992.

36. Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. М., 1992.

37. Русская литература XX века. 1980-1910гг. под ред. проф. С.А. Венгерова. 4.1. Т.П. СПб., 1914-1916.

38. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия (репр). М., 1992.

39. Русская новелла: проблемы истории и теории. СПб., 1993.

40. Самосознание европейской культуры XX века. М.,1991.

41. Сарабьянов Д.С. Стиль модерн. М., 1989.

42. Сарычев В.А. Эстетика русского модернизма: Проблема жизнетворчества. Воронеж, 1991.

43. Семенкин Н.С. Философия богоискательства. М., 1996.

44. Сергеев В. Русские православные праздники. Искусство. № 8. М„ 1991.

45. Серебряный век: философско-эстетические и художественные искания. Кемерово, 1996.

46. Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике. Новосибирск, 1999.

47. Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977.

48. Смирнов И.П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М: HJIO., 1994.

49. Соловьев Вл. Сочинения. В 2-х т. М, 1990.

50. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М., 1996.

51. Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России 1900-1910-х гг. М., 1988.

52. Сурков Е.А. Русская повесть первой трети XIX века. Кемерово, 1991.

53. Титаренко С.Д. Сонет в поэзии серебряного века. Кемерово, 1998.

54. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1995.

55. Тюпа В. И. Художественность литературного произведения. Красноярск, 1987.

56. Тюпа В. И. Художественность чеховского рассказа. М., 1989.161.0т мифа к литературе. М., 1993.

57. Уайльд О. Избранное. М., 1989.

58. Уайльд О. Полное собрание сочинений. СПб., 1912.

59. Уваров М.С. Бинарный архетип. СПб., 1996.

60. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М. 1990.

61. Флоренский П.А. Сочинения. В 4-х т. М., 1994-1999.

62. Фрейд 3. Психология бессознательного. М., 1989.

63. Фрейд 3. О клиническом психоанализе. М., 1991.

64. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978.

65. Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1983.

66. Фридрих Ницше и русская религиозная философия. В 2-х т. Минск, 1996.

67. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999.

68. Ханзек-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. М., 1999.

69. Хрусталева О. Конец века // Митин журнал. Вып. 50 (лето 1993, без м. изд.). С.200-205.17 5. Циклизация литературных произведений. Системность и целостность. Кемерово, 1994.

70. Шатин Ю.В. Событие и чудо // Дискурс. № 2. Новосибирск, 1996. С. 6-11.

71. Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. М., 1993.

72. Аблаев М.М. Межтекстовые отношения романа Ф.Сологуба "Мелкий бес": Дискурс Священного Предания // Русская литературная критика серебряного века. Новгород, 1996. С 49-52.

73. Александрович Ю. Реакция в литературе и жизни // После Чехова. Т. 1. М., 1908. С. 151-195.

74. Багно В. Преждевременные "озарения" Федора Сологуба // Иностр. лит. М., 1990. N 9. С. 175-176.

75. Багно В.Е. Федор Сологуб переводчик французских символистов // На рубеже XIX и XX веков: Из истории междунар. связей рус. лит. Л., 1991. С. 129-214.

76. Банников Н.В. Федор Сологуб // Рус. речь. М., 1994. N 6. С. 1416.

77. Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века : Велимир Хлебников. Федор Сологуб. Анна Ахматова. Александр Блок. Алексей Ремизов. Вячеслав Иванов. Авториз. пер. с англ. М., 1993.

78. Барковская Н. Поэтика галлюцинаций в романе Ф. Сологуба "Мелкий бес" как явление стиля // XX век. Литература. Стиль. Екатеринбург, 1996. Вып. 2. С. 56-68.

79. Барковская Н.В Поэтика символистского романа. Екатеринбург, 1996.

80. Барковская Н.В. Поэтика символистского романа : Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Екатеринбург, 1996.

81. Барковская Н.В. Проблема творчества в символистском романе : (Ф. Сологуб. "Творимая легенда") // Русская литература XX века: направления и течения. Екатеринбург, 1995. Вып. 2. С. 89-102.

82. Бахматова Г.Н Концептуальность орнаментального стиля русской прозы I четверти XX века // Науч. докл. высш. шк. Филол. науки. М„ 1989. N5. С. 10-17.

83. Бахтин М.М. Лекции о А. Белом, Ф. Сологубе, А. Блоке, С. Есенине (в записи P.M. Миркиной) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1993. N2/3. С. 138-174.

84. Бжоза Г. Идейно-философский смысл музыкального начала в лирике Ф. Сологуба 1890-1910 гг.// О poezji rosyjskiej. W-wa : Krakow, 1986. Cz. 2. С. 19-33.

85. Блажнова, Т. "Какое б ни было правительство." // Кн. обозрение. М., 1997. N 19. С. 13 (Рец. на кн. : НеизданныйФедор Сологуб: Стихи. Документы. Мемуары. М.: Новое литературное обозрение, 1997).

86. Бройтман С.Н. Ранний О. Мандельштам и Ф. Сологуб // Изв. АН. Сер. лит. и яз. М„ 1996. Т. 55, N 2. С. 27-35.

87. Бугаева Л.Д. Идея безумия и ее языковое воплощение в романе Ф.Сологуба "Мелкий бес" : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Санкт-Петербург, гос. ун-т. СПб., 1995.

88. Будникова Л.И. Ф.Сологуб и Достоевский / Челяб. гос. пед. ин-т. Челябинск, 1988.

89. Венцлова Т. Тень и статуя : К сопоставит, анализу творч. Ф. Сологуба и И. Анненского // Иннокентий Анненский и русская культура XX века. СПб., 1996. С. 55-66.

90. Виноградова Е. А. Автор-герой-читатель в романе Ф.Сологуба "Мелкий бес". Дис. . канд. филол. наук. М.1998.

91. Волошин М. Лики творчества. Л., 1988.

92. Гаврикова И.Ю. Картина мира в малой прозе А. Белого и Ф. Сологуба. Автореф. к.ф.н. Днепропетровск. 1992

93. Геллер Л. Сологуб и Замятин // Геллер Л. Слово мера мира. М., 1994. С. 103-113.

94. Горетич И. Параметры пошлости в романном мире Достоевского и Сологуба // Acta Univ. szegediensis. Sect, linguistica. Dissertationes slavicae. 1986 . N 18. C. 169-183.

95. Горнфельд А. Г. Федор Сологуб// Русская литература XX века. 1890-1910. под ред. С. А. Венгерова. 4 1 Т. М., 1914-1916. С. 1465.

96. Гуськов Ю.И. Параллели "второй реальности" : (Федор Сологуб и Франц Кафка)// Моск. вестн. М., 1995. N 2. С. 210-228.

97. Гуськов Ю.И. Проза Ф.Сологуба и литературный авангард : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Лит. ин-т им A.M. Горького. М„ 1995.

98. Долгенко А.Н. Роман Федора Сологуба "Тяжелые сны". Проблематика и поэтика. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 1998.

99. Долинин А.С. Достоевский и другие : Статьи и исследования о русской классической литературе. Л, 1989.

100. Дрозда М. "Мелкий бес" Ф. Сологуба роман в стиле модерн // Stadia russica . Будапешт, 1987. N И . С. 314-334.

101. Евдокимова J1.B. Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф.Сологуба. Астрахань, 1988.

102. Евдокимова Л.В. Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф.Сологуба : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Волгогр. гос. пед. ун-т. Волгоград, 1996.

103. Евдокимова Л.В. О фольклорно-мифологических истоках мотива смерти в произведениях Ф. Сологуба // Филологический поиск. Волгоград, 1993. Вып. 1. С. ПО-120.

104. Евдокимова Л. В. Фольклорно-мифологические истоки новеллы Ф. Сологуба "Земле земное"// Проблемы детской литературы и фольклор. Сборник научных трудов М., 1995.

105. Ерофеев В.В. В лабиринте проклятых вопросов. М.: Сов. писателе 1990.

106. Жиркова И.А. Рассказы Ф.Сологуба 1890-1900-х годов // Из истории русской литературы конца XIX начала XX века. М., 1988. С. 51-60.

107. Иванова Е.В. Зарождение раннего символизма и идейно=эстетическая борьба в литературе 90-ых годов. Диссертация. кандидата фил. Наук. М., 1983.

108. Ильев С.П. Русский символистский роман . Аспекты поэтики. Киев, 1991.

109. Келдыш В. О "Мелком бесе" // Сологуб Ф. Мелкий бес. Томск, 1990. С. 5-18.

110. Келдыш В. О прозе Сологуба // Сологуб Ф.К. Голодный блеск: Избр. проза. Киев, 1991. С. 5-24.

111. Клейман JI. Ранняя проза Федора Сологуба. Ann Arbor, 1983.

112. Клинг О.А О романах двух поэтов // Белый А. Петербург; Сологуб Ф. Мелкий бес. Ставрополь, 1988. С. 5-12.

113. Клинг О.А. Футуризм и "старый символистский хмель". Влияние символизма на поэтику раннего русского футуризма // Вопросы литературы. М. 1996. № 5. С. 56-92.

114. Клягина М.Е. Проза Федора Сологуба глазами Андрея Белого // Рус. речь. М., 1997. N 6. С. 15-20.

115. Козарезова О. О. Концепция мира и человека в творчестве Ф.К.Сологуба. Автореферат диссертации на соискание степени, канд. филос. наук. М., 1997.

116. Кононенко Е.И. Пространство иронии: теория и художественная практика / Воронеж, технол. ин-т. Воронеж, 1990.

117. Кукушкина И.Ю. О цитатности в сборниках Ф.Сологуба "Родине" и "Пламенный круг" //. Блоковский сборник, N 11. Учен, зап. Тарт. гос. ун-та = Tartu Riikliku Ulikooli toimetised. Вып 917. Тарту, 1990. С. 23-38.

118. Левин Ю.Д. Николай Гумилев и Федор Сологуб о дровах // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб., 1997. 50. С. 646648.

119. Лекманов О.А. "Все было, как всегда." : На подступах к "диалогу" между А. Блоком и Ф. Сологубом // Рус. речь. М., 1994. N5. С. 15-19.

120. Литературный распад. Кн.2. СПб., 1909.

121. Мазаев А.И. Проблема синтеза искусств в эстетике русского символизма. Автореф. дис. . д-ра филос. наук. М., 1996.

122. Маркович Я.С. Педагогические огорчения Федора Сологуба // Сов. педагогика. М., 1988. N 6. С. 105-113.

123. Мескин В.А. Кризис сознания и русская проза конца XIX -начала XX вв : Пособие по спецкурсу / Моск. пед. гос. ун-т им. В.И.Ленина. М.: Прометей, 1997.

124. Милюгина Е.Г.; Сергеев В.В. Евангельские мотивы в романе Федора Сологуба "Творимая легенда" // Русская литературная критика серебряного века. Новгород, 1996. С. 47-49.

125. Минц З.Г. К проблеме "символизма символистов" : (Пьеса Ф. Сологуба "Ванька Ключник и паж Жеан" ) // Труды по знаковым системам. N 21. Символ в системе культуры. Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 754. Тарту, 1987. С. 104-118.

126. Михайлов А.И. Два мира Федора Сологуба // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман. М., 1991. С. 5-14.

127. Михайлов О. О Федоре Сологубе (1863-1927) // Сологуб Ф. Свет и тени : Избр. проза. Минск, 1988. С. 3-16.

128. Неизвестное письмо и два стихотворения Ф. Сологуба / Публ. и вступ. заметка Павловой М.М. // Русское революционное движение и проблемы развития литературы. Л., 1989. С. 180-184.

129. Неизданный Федор Сологуб: Стихи. Документы. Мемуары. Сборник / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом); Под ред. Павловой М.М., Лаврова А.В. М.: Новое лит. обозрение, 1997.

130. Неженец Н.И. Русские символисты. М.: Знание, 1992.

131. Никитина М.А. "Заветы" реализма в романах старших символистов : ("Христос и Антихрист" Дм. Мережковского. "Мелкий бес" Ф. Сологуба) // Связь времен. М., 1994. С. 205-224.

132. Никитина, М.А. М. Горький и Ф. Сологуб : (К истории отношений)//Горький и его эпоха. М., 1989. Вып. 1. С. 185-203.

133. Павлова М.М. Между светом и тенью // Сологуб Ф. Тяжелые сны. Л., 1990. С. 3-16.

134. Павлова М.М. Из творческой предыстории "Мелкого беса": (Алголагнич. роман Федора Сологуба) // De visu. М., 1993. N 9. С. 30-54.

135. Павлова М. Из творческой предыстории "Мелкого беса" : (Алголагнический роман Ф. Сологуба) // Анти-мир русской культуры. М., 1996. С. 328-354.

136. Павлова М.М. Из творческой истории романа Ф. Сологуба "Мелкий бес" : (Отвергнутый сюжет "Сергей Тургенев и шарик" и его место в худож. замысле и идейно-образной структуре романа)//Рус. лит. СПб., 1997. N 2. С. 138-154.

137. Павлова М. М. Творческая история романа Федора Сологуба "Мелкий бес". Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб., 1996.

138. Панова Е.А. Повтор и семантика слова в поэтической речи Ф. Сологуба // Семантика языковых единиц: Материалы 3-й межвуз. н.-и. конф. М., 1993. Ч. 3. С. 121-124.

139. Пантелей И.В. "Мертвый Христос" в творчестве Достоевского и Ф. Сологуба // Достоевский и современность. Старая Руса, 1996. С. 101-105.

140. Пантелей И. В. Традиции Ф.М. Достоевского в романах Федора Сологуба. Автореф. дисс. на соискание уч. ст. канд. фил. наук. Москва, 1998.

141. Парамонов Б. Новый путеводитель по Сологубу // Звезда. СПб., 1994. N4. С. 199-203.

142. Паркаев Ю. Федор Сологуб. // Поэзия. М„ 1988. N 51. С. 118119.

143. Пеньков А.Е. Проблема метода в романе Ф. Сологуба "Мелкий бес": (Из истории вопроса) // Русская литература XX века: направления и течения. Екатеринбург, 1995. Вып. 2. С. 144-150.

144. Пермя::ова JI. А. Сакрализация женственности в прозе русского символизма. Автореферат дис. . канд. филол. наук. Уфа., 1996.

145. Полищук Г.П. Целостный лингвостилистический анализ стихотворения Ф.К.Сологуба "Чертовы качели" // Материалы XXI Всесоюзной научной студенческой конференции "Студент и научно-технический прогресс". Новосибирск, 1983. Филология. С. 58-65.

146. Поспелова Н.И. Скрябин и символизм. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. искусствоведения М., 1989.

147. Пустыгина Н.Г. Драматургия Федора Сологуба 1906-1909 гг : (Статья вторая) // Литература и публицистика: Проблемы взаимодействия. Труды по рус.и слав.филологии. Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. 1986. Вып. 683. Тарту, 1986. С. 94-105.

148. Пустыгина Н.Г. Символика огня в романе Федора Сологуба "Мелкий бес" // Биография и творчество в русской культуре начала Хх века: Блоковский сборник. Вып 9. Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. N 857. Тарту, 1989. С. 124-137.

149. Путилова Е.О. Ф. Сологуб и Л. Чарская // Рус. лит. СПб., 1995. N4. С. 159-168.

150. Розенталь Ш.; Фоули, Х.П. Символический аспект романа Ф. Сологуба "Мелкий бес" // Русская литература XX века. СПб., 1993. С. 7-23.

151. Сапожков С.В. Федор Сологуб на "пятницах" К.К. Случевского : (По архивным материалам) // Рус. словесность. М., 1995. N 5. С. 89-93.

152. Сваровская А.С. Тема «учитель ученик» в прозе Ф.Сологуба // Проблемы литературных жанров. Материалы IX Международной научной конференции. Ч. II. Томск, 1999. С. 89-93.

153. Селиванов С.А. Концепция творчества в эстетике русского символизма. Дис. . канд. филос. наук. М., 1993.

154. Сергеева Е.В. Проблемы мировоззрения и поэтики прозы Ф. Сологуба (художественная космогония романов "Мелкий бес" и "Творимая легенда"). Автореферат диссертации на соискание уч. ст. канд. фил. наук. Магнитогорск, 1998.

155. Симачева И.Ю. Гоголевские мотивы в публицистике Ф.Сологуба 1900-х гг / Орехово-Зуев. пед. ин-т. Орехово-Зуево, 1992. Рукопись деп. в ИНИОН РАН N 47841 от 29.03.93.

156. Симачева И.Ю. Роман Ф. Сологуба "Тяжелые сны": на путях переосмысления художественной концепции Н.В. Гоголя // Взаимодействие творческих индивидуальностей русских писателей XIX начала XX в. М„ 1994. С. 160-172.

157. Симачева И.Ю. "Русский Шопенгауэр" : (Черты к творч. портр. Ф. Сологуба) / Орехово-Зуев. пед. ин-т. Орехово-Зуево, 1992. Библиогр.: с. 12-13. Рукопись деп. в ИНИОН РАН N 46677 от 24.06.92.

158. Симачева И.Ю. Сатирическая традиция Н.В. Гоголя в прозе символистов (А. Белый, Ф. Сологуб). Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1989.

159. Симачева И.Ю. Явь и мечта в романе Ф. Сологуба "Творимая легенда" //Рос. литературовед, журн. М., 1994. N 5-6. С. 120-133.

160. Синельникова Г.И. А. Белый о Сологубе : (Проблема автора-критика) // Жанр и стиль литературного произведения. Йошкар-Ола, 1994. С. 110-116.

161. Синельникова Г.И. А. Белый о Сологубе : (Проблема автора-критика) // Поэтика жанра. Барнаул, 1996. -С. 61-67.

162. Синельникова Г.И. Диалог миров в критике : (В. Брюсов и А. Блок о Ф. Сологубе) // Культура и текст. СПб.; Барнаул, 1997. Вып. 1 : Литературоведение. Ч. 1. С. 120.

163. Слобсднюк С.Л. Русская литература начала XX века и традиции древнего гностицизма / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). СПб.; Магнитогорск, 1994.

164. Спивак Р.С. Художественное пространство и авторская позиция в лирике Ф.Сологуба // Кормановские чтения. Ижевск, 1995. Вып. 2. С. 64-72.

165. Спроге Л. "Город Эн" Л. Добычина и "обмурашенный" город в творчестве Ф. Сологуба 1926 г.: урбанический аспект // Писатель Леонид Добычин. СПб., 1996. С. 208-212.

166. Стахорский С.В. Русская театральная утопия начала XX века : Автореф.дис. д-ра искусствоведения / Рос. ин-т искусствознания. М., 1993.

167. Тименчик Р. Федор Сологуб // Родник. Рига, 1987. N 11. С. 20-21.

168. Тименчик Р.; Копельман 3. Вячеслав Иванов и поэзия Х.Н. Бялика. НЛО,М„ 1995. № 14, С. 102-118.

169. Тихонов И.А. Фантастическое в романе Ф. Сологуба "Мелкий бес" // Традиции в контексте русской культуры. Череповец, 1995. С. 139-141.

170. Толстых Г.А. Прижизненные стихотворные сборники русских символистов : книготворчество поэтов // Книга. М., 1991. Сб. 62. С. 147-158.

171. Утехин Н. Альдонса и Дульцинея Ф.Сологуба // Сологуб Ф. Мелкий бес: Роман; Заклинательница змей: Роман; Рассказы. М., 1991. С 3-24.

172. Фуксон Л.Ю. К интерпретации одного стихотворения Федора Сологуба// Серебряный век. Кемерово, 1996. С. 31-33.

173. Цехновицер О. Предисловие // Сологуб Ф. Мелкий бес. М.; Л., 1933. С.5-28.

174. Шаталина Н.И. Библиотека Ф. Сологуба: Материалы к описанию // Неизданный Федор Сологуб: Стихи. Документы. Мемуары. Сборник. М„ 1997. С. 435-521.

175. Шаталов А. Предмет влюбленных междометий.//Вопросы литературы. М., 1996. № 6. С. 58-109.

176. Шестов Л. Поэзия и проза Федора Сологуба // Сологуб Ф. Стихотворения. Томск, 1995. С. 3-12.293."Шипение Сологуба не прибавит ничего" / Публ. подгот. Шепелев В., Любимова В. // Источник. М., 1995. N5 (18). С.66-71.

177. Якубович И.Д. Романы Ф. Сологуба и творчество Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1994. Т. 11 С. 188203.V.Воспоминания, мемуары, речи, переписка:

178. Бартэн, А. Подсказанное памятью // Нева. JI., 1987. N 9. С. 197202.

179. Бунин в переписке с Ф. Сологубом : К истории издания сборников "Земля" / Предисл. и публ. Лаврова А.В. // Рус. лит. СПб., 1996. N 3. С. 181-187.

180. Воспоминания о серебряном веке. М., 1993.

181. Гиппиус З.Н. Живые лица. Л.: Искусство. Ленингр. отд-ние, 1991.

182. Голлербах Э.Ф. Из воспоминаний о Федоре Сологубе / Публ. М.М. Павловой //Рус. лит. Л., 1990. N 1. С. 218-224.

183. Два письма О.А. Глебовой-Судейкиной к Ф.К. Сологубу / Публ. и примеч. Кравцовой И. // Новое лит. обозрение. М., 1994. N 7. С. 220-224.

184. Письмо О.Н. Черносвитовой Т.Н. Чеботаревской / Публ. подгот. Павлова М.М. // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома. СПб., 1993 , -на 1990 год. С. 317-320.

185. Письмо Ф.К. Сологуба Л.Д. Троцкому /У Лит. газ. М., 1994. 20 июля. N 29. С. 6.

186. Северянин И. Салон Сологуба // Даугава. Рига, 1989. N 7. С. 8688.

187. Сологуб Ф. Выступление в Академии художеств 31 марта 1917 года / Публ., подгот. текста, предисл. и коммент. М.М.Павловой // De visu. М., 1994. N 1/ 2. С. 40-43.

188. О.Тэффи Н.А. Федор Сологуб // Воспоминания о серебряном веке. М„ 1993. С. 80-93.

189. Ходасевич В.Ф. Некрополь.М., 1991.

190. Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник. Избранное, М., 1991.УГ.Рукописи Сологуба.

191. Сологуб Ф. "Лилит". Пьеса. Перевод из Реми де Гурмона (рукопись) ИРЛИ. Ф. 289. Оп.1. № 209.УН.Зарубежные исследования:

192. Baer J.T. Schopenhauer und Fedor Sologub // Schopenhauer Л). Frankfurt a. M.,1988. Bd 69. 511-522.

193. Baer J. T. Arthur Schopenhauer und die nissische Literatur des spaten 19. imd firuhen 20. Jahrhunderts. Slavistische Beitrage, Band 140. Munchen: Verlag Otto Sagner, 1980.

194. Biernatowa Elzbieta. Proza powiesciowa Fiodora Sologuba // Przeglad Humanistyczny 10. 1978. 69-75.

195. Biernatowa Elzbieta. Szlac zycia i tworczosci Fiodora Sologuba // Zeszyty naukowe wydzialu humanistycznego Uniwersytetu Gdanskiego. Filologia rosyjska 4. 1974. 27-43.

196. Biernatowa Elzbieta. Tworczosc Fiodora Sologuba w ocenie krytyki literackiej epoki modemizmu // Zeszyty naukowe wydzialu humanistycznego Uniwersytetu Gdanskiego. Filologia rosyjska 2. 1972. 19-38.

197. Biernatowa Elzbieta. Z problematyki mitu w rosyjskiej prozie modernistycznej // Zeszyty naukowe wydzialu humanistycznego Uniwersytetu Gdanskiego. Filologia rosyjska 6. 1977. 31-38.

198. Biematowa Elzbieta. Zum formal en Bau von Sologubs Trilogie "Tvorimaia legenda." Fedor Sologub 1884-1984: Texte, Aufsatze, Bibliographie. Eds. Bernhard Lauer and Ulrich Steltner. Munich: Otto Sagner, 1984. 71-97.

199. Brodsky Patricia Pollock. Fedor Sologub: Optimist of Death. Diss. U. C. Berkeley, 1972.

200. Brodsky Patricia Pollock. The Beast Behind the Bath-House: 'Belaia sobaka' as a Microcosm of Sologub's Universe // Slavic and East European Journal 27.1. 1983. 57-67.

201. Brodsky Patricia Pollock. Fertile Fields and Poisoned Gardens: Sologub's Debt to Hoffman, Pushkin, and Hawthorne // Essays in Literature 1. 1974. 96-108.

202. Denisoff Nina. Fedor Sologoub. 1863-1927. Paris., 1981.

203. Donchin G. Recensio. // Mod. lang. rev. L., 1988. Vol. 83, pt 1. P. 271-272. ( Рец. на кн.: Greene D. Insidious intent: An interpretation of Fedor Sologub's "The petty demon". Columbus (Ohio), 1986.)

204. Ebert Ch. Recensio. // Ztschr. fur Slawistik. В., 1988. Bd 33, H. 1. S. 148-150. (Рец. на кн.: Lauer В. Das lyrische Fruhwerk von Fedor Sologub :Weltgefuhl, Motivik, Sprache u. Versform. Giesen, 1986.)

205. Ebert Ch. Symbolismus in Rusland : Zur Romanprosa Sologubs, Remisows, Belys. В.: Akad. Veil., 1988.

206. Greene D. Insidious intent: An interpretation of Fedor Sologub's "The petty demon". Columbus, 1986.

207. Cymborska-Leboda M. О поэтике русской символистской мистерии // Litteraria humanitas. Brno, 1991. 1. С. 301 -310.

208. Cymborska-Leboda M. Утопический элемент символистского мышления о жанрах и "формах искусства" // Literaria humanitas / Masarykova univ. Fak. filoz. Brno, 1996. 4. C. 229-243.

209. Holl Bruce T. 'Don Quixote' and the Russian novel: A comparative analysis. University of Wisconsin. Madison, 1992.

210. Hansson Carola. Fedor Sologub as a short-story writer : stylistic analyses Stockholm : Almqvist & Wiksell international, 1975.

211. Hart P.R. Metaphor, metonymy and myth in "The petty demon" // Slavic a. East Europ. j. Tucson, 1997. Vol. 41, N 3. 431-441.

212. Hart P.R. Recensio. // Slavic a. East Europ. j. Tucson, 1986. Vol. 30, N 3. 448-449. (Рец. на кн.: Клейман Jl. Ранняя проза Федора Сологуба. Ann Arbor, 1983.).

213. Hustis Н. Wicked tongues and alternative lifestyles : Lyudmila, Peredonov and the role of language in Sologub's "The petty demon" // Slavic a. East Europ. j. Tucson, 1996. Vol. 40, N 4. 632-648.

214. Keys R.J. Recensio. // Slavonic a. East Europ. rev. L., 1987. Vol. 65, N 2. 265-267.( Рец. на кн: Greene D. Insidious intent: An interpretation of Fedor Sologub's "The petty demon". Columbus, 1986.)

215. Kalbouss George. Echoes of Nietzsche in Sologub's Writings. Nietzsche in Russia. Ed. Bemice Glatzer Rosenthal. Princeton: Princeton University Press, 1986

216. Kalbouss George. "Sologub and Myth." Slavic and East European Journal 27.4. 1983.440-451.

217. Konopka В Fantastyka grozy w literaturze rosyjskiej poczatku XX wieku // Slavia orientalis. W-wa, 1986. Rocz. 35, N 3. 417-424.

218. Lauer B. Das lyrische Fruhwerk von Fedor Sologub :Weltgefuhl, Motivik, Sprache und Versform. Giesen, 1986.

219. Fedor Sologub, 1884-1984. eds. Lauer, В., and U. Steltner, Munich, 1984.

220. Laursen E. Becoming the serpent: Transformation in Sologub's "Cherviak" // Russ. rev. Syracuse (N.Y.), 1997. Vol. 56, N 4. 505514.

221. Leitner Andreas. Die Erzahlungen Fedor Sologubs / Andreas Leitner. Munchen : Sagner, 1976.

222. Masing-Delic, Irene. Abolishing Death: A Salvation Myth of Russian Twentieth-Century Literature. Stanford: Stanford University Press, 1991.

223. Masing-Delic Irene. 'Peredonov's Little Tear'~Why is it shed? // The Petty Demon. By Fedor Sologub. Ann Arbor: Ardis, 1983. 333-343.

224. Masing-Delic Irene. Creating the Living Work of Art: The Symbolist Pygmalion and His Antecedents // Creating Life: The Aesthetic Utopia of Russian Modernism. Eds. I. Papemo and J. D. Grossman. Stanford: Stanford University Press, 1994. 51-82.

225. Mierzynska A. Demon, smierc i obled. (Motyw "niedotykomki" w tworczosci Fiodora Sologuba) // Acta Univ. wratislaviensis. Wroclaw, 1993. N 1531. Slavica wratislaviensia, N 79. 93-106.

226. Mills J.M. Recensio. // Slavic a. East Europ. j. Tempe, 1987. Vol. 31, N 2. P. 291-292 (Рецензия на кн.: Greene D. Insidious intent: An interpretation of Fedor Sologub's "The petty demon". Columbus, 1986.)

227. Poljakov F.B. Zur Interpretation einiger thematischer Zyklen in neuveroffentlichten Gedicliten Fedor Sologubs // Welt der Slaven. Munchen, 1992. Jg. 37, H. 1/2. 33-43.

228. Russian Dramatic Theory from Pushkin to the Symbolists. Trans, and ed., Laurence Senelick. Austin: University of Texas Press, 1981.

229. Schaumann G. Recensio. // Ztsclir. fur Siawistik. В., 1990. Bd 35, H. 1. 133-135. (Рец. на кн.: Ebert Chr. Svmbolismiis in Rusland: Zur Romanprosa Sologubs, Remisows, Belys. В., 1988 ).

230. Smith Vassar W. Fyodor Sologub (1863-1927): A critical biography. Stanford University, 1993.

231. Weststeijn W.G. Sologub and the poetry of the eighties // Культура русского модернизма. M., 1993. С. 365-377.