Взаимоотношения государственных органов власти и Русской православной церкви в 1940-е-1960-е гг. XX века: на материалах Ставропольского края тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Макарова, Елена Александровна

• Макарова, Елена Александровна
• кандидат исторических наук
• 2008

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Макарова, Елена Александровна

3-

Глава I Ставропольская епархия накануне и в годы Великой Отечественной войны. 49

1.1. Православные общины Ставрополья в 1940-1945 гг.49

1.2. Церковь на Ставрополье и региональная власть в условиях реализации новой религиозной политики государства . 80

Глава II Русская Православная Церковь в Ставропольском крае в 19451953 гг.: взаимоотношения с государственными структурами управления и особенности церковно-приходской жизни . 105

2.1. Религиозная политика советского государства во второй половине 1940-х гг. и ее проявления на Ставрополье. 105

2.2. Особенности церковно-приходской жизни в 1945-1953 гг. в условиях религиозного возрождения. 127

Глава III «Хрущевское» десятилетие в истории государственно-церковных отношений (1954-1964). 159

3.1. Православная Церкви на Ставрополье во второй половине 1950-х гг. и ее взаимоотношения с местными партийными и государственными органами власти.*.159

3.2. Реализация религиозной политики Н. С. Хрущева на Ставрополье в

1959-1964 гг. 200

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Взаимоотношения государственных органов власти и Русской православной церкви в 1940-е-1960-е гг. XX века: на материалах Ставропольского края»

В настоящее время в России заметно возросло влияние религии на различные сферы жизни общества. Осуществляя многообразную социальную деятельность, религиозные организации отстаивают свое понимание широкого круга сугубо светских проблем - политики и экономики, культуры и экологии, науки и образования, межнациональных и международных отношений. В частности, Русская православная церковь стала активно взаимодействовать с такими государственными и общественными институтами, как школа, политические партии, армия, осуществлять духовно-просветительскую и благотворительную деятельность.

В свою очередь, государство в лице президента В.В. Путина и представителей его администрации активно сотрудничают с Православной церковью по вопросам социального развития и духовно-нравственного возрождения России. С 2001 г. по инициативе патриарха Алексия II начался процесс объединения Русской православной церкви в России с РПЦ Заграницей, успешно завершенный при поддержке президента России в минувшем году. Вклад Церкви и лично патриарха в создание межрелигиозного и межкультурного диалога был высоко оценен лидером государства. За труды по «возрождению духовного самосознания российского общества, созидание общественной нравственности, решение важнейших гуманитарных, культурных и социальных проблем, сохранение и укрепление межнационального и межконфессионального мира» президент В.В. Путин лично вручил патриарху первую в истории России Государственную премию за достижения в области гуманитарной деятельности.

При поддержке администрации президента активно проявляет себя Православная церковь и в международной деятельности, давая собственную оценку по таким спорным вопросам, как, например, политическая ситуация в Косово. И не только высказывается, но и, обладая значительным опытом миротворческой деятельности, предлагает ПАСЕ помощь в деле мирного урегулирования конфликта. Эти факты показывают, что от позиции Русской православной церкви, наиболее многочисленной и влиятельной в России, во многом зависит стабильность современной религиозной ситуации в стране.

Данное обстоятельство не может не привлекать внимания к историческим предпосылкам религиозного подъема постсоветского периода, к феномену устойчивости религиозных традиций, сохранившихся и получивших новое развитие вопреки попыткам советской власти изолировать религиозные объединения от жизни общества. Становятся все более актуальными исторические уроки взаимоотношений власти и РПЦ, позволяющие учесть ошибки прошлого при осуществлении современной государственной вероисповедной политики, особенно в таком нестабильном регионе, как Северный Кавказ.

Многозначность религиозного фактора, который представляется одним из самых противоречивых на Северном Кавказе, диктует необходимость его беспристрастного исследования. Оно невозможно без учета имеющегося опыта предшествующих институтов власти, без комплексного изучения проблем государственно-церковных отношений в XX веке.

Обращение к периоду 1940-х - 1960- х гг. дает возможность осмыслить причины изменения религиозной политики советской власти в начале 1940-х гг., рассмотреть основные направления и результаты хрущевской «богоборческой» кампании. Изучение попытки тотального искоренения религии в СССР необходимо для переосмысления места и роли Церкви в обществе.

Актуальность данного исследования обусловлена также не изученностью темы применительно к Ставропольскому краю, религиозная обстановка в котором в период 1940-1965 гг. не рассматривалась ранее в специальных работах.

Объект исследования: государственно-церковные отношения в 19391965 гг.

Предмет исследования составляют особенности реализации религиозной государственной политики на Ставрополье, а также деятельность РПЦ в регионе.

Территориальные границы. В качестве локального объекта исследования выбран Ставропольский край в административных границах 1937 г., включавший в исследуемый период и территорию Карачаево-Черкессии. Все последующие территориальные изменения Ставропольского края (1938-1958) не оказывали существенного влияния на количественное и материальное положение РПЦ в регионе, т.к. в 1939-1965 гг. территория Ставрополья, оставаясь неизменной, являлась самой значительной единицей епархии, где концентрировалась основная часть ее приходов, и был основной центр религиозной жизни. На территории автономных образований и республик, также входивших в состав епархии, традиционной религией являлся ислам или буддизм, и поэтому там находилось незначительное количество религиозных объединений православного вероисповедания, не оказывавших существенного влияния на жизнь епархии.

Поэтому локализация предмета изучения границами 1937 г. дает возможность детального рассмотрения как легальных, так и скрытых форм и методов партийно-государственной работы в отношениях с Православной церковью.

Хронологические рамки исследования определяются необходимостью выделить важный и относительно целостный (при всех его колебаниях и изменениях) этап государственно-религиозной политики. Он охватывает период с 1939 г., когда начались серьезные изменения политики государства по отношению к Церкви, по 1965 г., ознаменовавшийся концом т.н. «хрущевских гонений», положивших конец начатой еще в годы Великой Отечественной войны политике фрагментарного интегрирования РПЦ в государственно-политическую систему СССР. Данный период позволяет проследить эволюцию религиозной государственной политики, которая в

1939-1965 гг. происходила в направлении от диалога с РПЦ к наступлению на ее позиции.

Философское основание методологии данного исследования заключено в оппозиции «целое-часть». Они особым образом противостоят друг другу. «Целое» представляется здесь не как механическая совокупность частей, потому что обладает собственными характеристиками развития, которые не складываются из характеристик составляющих его частей. Но также и «часть» не проще «целого», она обладает собственными характеристиками развития, содержит в себе «целое» в снятом виде. Отношение между «целым» и составляющими его частями можно определить как нелинейные, когда эффективность взаимодействия зависит не от величины прилагаемых сил, а от качества взаимодействия. (1).

Методологическая база исследования заключается в опоре на принцип историзма, базирующийся на представлении об уникальности каждой исторической эпохи, и позволяющий рассмотреть вопросы взаимоотношений власти и Церкви на Ставрополье в конкретно-исторических условиях, избегая устоявшихся стереотипов.

Эмпирическую основу работы составляют факты, построенные на основании критического анализа достоверных, разноплановых источников, оценка которых обеспечивается применением специально-научных методов. Историко-системный метод позволил рассмотреть местные управленческие структуры - светские и церковные, как неотъемлемую часть более крупных управленческих систем. При сопоставлении содержания и результатов антицерковных мероприятий власти в Ставропольском крае с антирелигиозными акциями в масштабе страны имел место историко-сравнительный метод. С помощью историко-генетического метода были исследованы восприятие и реакция местного социума на антицерковную политику, а метод количественного анализа был применен при изучении религиозности населения, в том числе характеризующейся и количественными показателями.

В диссертации рассматривается жизнь и деятельность людей с их субъективными представлениями, чувствами, желаниями, верой, что предполагает использование историко-антропологического подхода. При исследовании применялись методы микроанализа, а именно казусный подход, позволяющий определить категории «нормальность», «типичность», «исключительность» в отношении той или иной личности. Характерной чертой работы является ее междисциплинарность и обращение к опыту других наук - литературоведению, лингвистике, культурологи, сравнительному религиоведению, социологии и психологии.

В своем исследовании мы осмысливаем прошлое через изучение поступков конкретных людей, и поэтому поневоле вынуждены рассказывать о происходящем. Именно последовательное повествование позволяет нам проследить, как и почему та или иная личность избрала свой нетрадиционный вариант трактовки групповых установок, и как воспринимали такой поступок окружающие. Данное обстоятельство продиктовало необходимость специально обратить внимание не только на процессы и структуры, но и на события - политические, внутрисемейные, личностные; на биографии, на «феномены короткого времени».

Так, используя нарративный дискурс, мы не претендуем на всеобъемлющее объяснение имевших место в стране и крае отношений между Церковью и представителями власти, но предлагаем только собственную версию осмысления прошлого, которое в принципе не поддается однозначному истолкованию.

Специфика темы диссертационного исследования и способ повествования заставляют говорить о религиозной государственной политике, взаимоотношениях власти с верующими во второй половине XX века еще и как о части истории Русской Православной Церкви. Поэтому наше исследование имеет и церковно-исторический характер. В нем мы анализировали, оценивали факты еще и с позиций христианского учения.

Степень изученности темы. Новейшая история Русской Православной церкви и государственная религиозная политика в СССР привлекали и привлекают внимание как отечественных, так и зарубежных исследователей. Обращение к неизвестным ранее архивным документам, затрагивающим в разной степени историю Русской Православной церкви в 1940-х-1980-х гг., открывает новые исследовательские возможности и перспективы. В то же время, уже существующие работы по избранной теме, носящие конкретно-исторический характер, можно условно подразделить на несколько направлений и групп.

Первую группу составляют труды советских исследователей. Как правило, они носят общий, обзорный характер, хотя и акцентируют внимание на многих сторонах, как жизни Церкви, так и проблемах «научного атеизма». Кроме этого, все они несут идеологический отпечаток официального негативного отношения к религии. Вплоть до конца 1980-х гг. этим работам присуще абсолютное преобладание политико-идеологических факторов. (2).

Церковь в них представляется реакционным, антинародным институтом. В то же время, отсутствие в послевоенные годы условий для объективного изучения государственно-церковных отношений не было препятствием к ведению научных исследований, хотя и сильно политизированных, проникнутых официальной идеологией. Акцентировалось внимание на «антисоветской», «профашистской» деятельности духовенства, «реакционности» религии вообще. Впрочем, это не снижало научной ценности некоторых исследований. (3) Отдавалось предпочтение в изучении деятельности Православной Церкви в послеоктябрьский период и в годы войны, в то время как религиозная политика советского государства в послевоенный период вообще не подвергалась специальному исследованию.

В первое послевоенное десятилетие причиной данного явления в историографии была двойственность и неопределенность как общественной, так и личной жизни. Поэтому только с конца 1950-х гг., когда Хрушевым была начата новая антирелигиозная кампания, снова проявило себя внимание исследователей к проблемам взаимоотношений Церкви и государства. (4) Особенно проблема религиозной политики государства явилась предметом пристального изучения с начала 1960-х гг. Все работы, изданные в этот период, выстроены в соответствии с незыблемым концептуальным положением о том, что религии «не место в социалистическом обществе», а потому она «обречена на полное исчезновение самим ходом истории».

В 1960-е гг. стремление восстановить «ленинские принципы управления государством» увеличило внимание к «ленинской концепции религиозной политики», что, в частности, отразилось в переиздании работ классиков отечественного атеизма, партийных и государственных деятелей 1920-1930-х гг. (5)

Другим направлением стали исследования, посвященные истории развитию атеизма в СССР. В них предпринимались попытки определить его положение и значение в обществе, дать научный анализ проблем атеистического воспитания и одновременно опровергнуть «вымыслы о политике «государственного атеизма» в СССР», полемизируя с богословскими концепциями о роли и месте религии в жизни человека. (6) В ряде работ обобщались результаты социологических исследований религиозности населения, при этом делались, как правило, тенденциозные выводы, направленные на доказательства ее снижения. (7)

Третьим направлением советских исследований являлся «критический анализ идеологии русского православия». Предпринятые во второй половине XX века отдельными иерархами и преподавателями духовной академии попытки модернизации богословских концепций, имевшие целью сделать церковное учение более близким и понятным человеку, подавалась ведущими советскими атеистами как свидетельство «полной исторической бесперспективности церкви». (8)

Существенную часть исследований составляют работы, рассматривающие религиозную политику советского государства как осуществление «подлинной свободы совести». Особенно актуальными эти проблемы стали в 1970-х гг., когда в стране начался активно пропагандироваться тезис о подлинных правах и свободах человека в СССР, вызванный подписанием Хельсинских соглашений и стремлением опровергнуть «нападки буржуазной пропаганды» о том, что в «СССР нет свободы совести, а есть лишь принудительный атеизм». (9) Немалая роль в изучении религиозной политики советского государства принадлежит материалам религиозного «самиздата», который оформился в СССР во второй половине 1960-х гг., и стал основным источником информации о положении верующих и духовенства в СССР. Анонимные документы и письма, заявления, статьи Г. Якунина и Н. Эшлимана, Д. Дудко и А. Меня, Левитина-Краснова, историка Л. Регельсона, И. Шафаревича, В. Солоухина, А. Солженицына знакомили зарубежную и отечественную общественность с существовавшими в СССР нарушениями прав человека в сфере свободы совести.(10)

Эти материалы полноправно можно теперь считать и источниками, раскрывающими такой аспект общественной жизни 1960-1970- х гг., как церковное сопротивление. Одновременно многие из них, являясь подобием исторических исследований, содержат элементы анализа осмысления государственно-церковных отношений и внутрицерковных проблем своего времени. Поэтому эту группу литературы также можно считать и частью историографии нашей исследовательской проблемы. Упомянутым выше «самиздатовским» материалам характерна резкая критика иерархов Московской патриархии, часто переходящая этические границы, принятые в церковной среде между высшим духовенством, клиром и мирянами.

Условия для более объективного изучения взаимоотношений советского государства и религиозных организаций начали складываться лишь с конца 1980-х гг. Изменение взглядов на привычную концепцию гражданской истории, начавшееся с этого времени, повлекло за собой первые попытки пересмотра прежних подходов в изучении государственно-церковных отношений. В то же время большинство ученых и публицистов остались на традиционных методологических принципах в отношении религии и Церкви в советском обществе, лишь несколько смягчив некоторые прежние установки.

П)

В работах этого периода верующие стали признаваться такими же гражданами, как и неверующие. В них отмечалось наличие ошибок «субъективистского характера и волюнтаристских решений» по отношению к религии со стороны руководства государством в конце 1950-х - начале 1960-х гг. Предпринимались осторожные попытки анализа исторического пути Православной церкви и ее взаимоотношений с властью. Но все, как негативные, так и позитивные моменты в религиозной политике связывались соответственно с отступлением или возвращением к «ленинским принципам».

Так, философ-историк М.И. Одинцов, повторяя в 1989 г. традиционное заявление о массовом отходе верующих от религии за 70 лет советской власти, отмечал при этом противоречие между реалиями религиозной жизни последних десятилетий и провозглашенным тезисом о «кризисе религии». А отход от «ленинских принципов» отношения к религии, церкви и верующим, по его мнению, лишь способствовал «устойчивости религиозно-церковного комплекса». (12) Вопросы перестройки теории и практики атеизма поднимали в своих работах А.И. Клибанов, Л. Митрохин, В.И. Гараджа, В.А. Сапрыкин. Впервые после Октябрьской революции религия в СССР стала рассматриваться как социокультурный феномен, а не «враждебная социализму идеология». (13)

Большое значение для изучения комплекса проблем государственно-церковных отношений имело появление в 1989 г. сборника «На пути к свободе совести», ставшего плодом сотрудничества широкого круга авторов -от духовенства и мирян до последовательных атеистов. На церковную общественность упомянутый выше сборник произвел такой же эффект, как в свое время для советского общества в целом выход сборника «Иного не дано». В нем впервые за много лет ставился вопрос о целесообразности атеистического воспитания вообще, равно как и необходимость его перестройки, открыто обсуждались назревшие проблемы, как взаимоотношений Церкви с государством, так и внутрицерковных. (14)

В целом весь комплекс рассматриваемых нами исследований советских авторов составляет результат опосредованного или непосредственного воздействия марксистской идеологии, когда она была не столько элементом онтологии, сколько официальной системой ценностей в советском обществе.

Вторую группу исследований по проблеме государственно-церковных отношений в послевоенный период составляют труды священнослужителей и мирян Московской Патриархии. (15) Значительное внимание в них уделялось обновленческому расколу. Историю послереволюционных расколов в Русской Церкви изучал митрополит Ленинградский и Ладожский Иоанн. (16) На исследованиях этих историков отразилась их принадлежность к Московской Патриархии. Поэтому в большинстве случаев они стараются доказать оправданность позиции ее руководства, несколько идеализировалось его отношение к советской власти.

Наибольший вклад в изучение темы внесла иностранная и русская эмигрантская, диссидентская литература. Историками Д. Поспеловским, У. Флетчером и другими был создан ряд работ, в целом реалистично освещавших церковную политику советского государства, антирелигиозные акции властей. Церковный историк-диссидент Л. Регельсон в своем исследовании стремился доказать, что истина была на стороне «непоминающих» за богослужением в храмах гражданские власти и заместителя Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия. (17)

В то же время внутри третьей группы существуют очень серьезные различия при оценке позиции Московской патриархии, во многих случаях заметно влияние сложившихся стереотипов. В послевоенный период на Западе были широко распространены два противоположных подхода по отношению к Русской Православной Церкви в СССР. Для первого характерно такое нелицеприятное представление всей советской действительности, что даже все церковные иерархи считались ставленниками КГБ. Другой подход, наоборот, идеализировал ситуацию, и зарубежные представители Московской Патриархии принимались за подлинных выразителей интересов всей русской Церкви. На самом деле среди епископата были самые разные архиереи - от проводников влияния властей до тех, кто твердо отстаивал перед ними интересы Церкви и верующих.

С начала 1990-х гг. стала появляться новая отечественная историография темы. По ряду спорных моментов она занимает промежуточную позицию. Первоначально большинство российских историков - В.А. Алексеев, М.И. Одинцов, Ю.А. Бабинов и другие сохраняли приверженность некоторым прежним концепциям, оправдывавшим церковную политику советского государства. Например, М.Н. Бессонов в своей монографии, несмотря на смену акцентов государственной религиозной политики в начале 1990-х гг., утверждал, что главной причиной резкого сокращения числа верующих в 1920-1930-е и 1960-е гг. было «влияние революционных социалистических преобразований», хотя уже критиковал «хрущевские гонения» на Церковь, и объяснял их, согласно конъектурам времени, только лишь волюнтаризмом и доминированием командно-административного метода. (18). Но по мере ввода в научный оборот неизвестных ранее исследователям источников, выводы этих историков становились более объективными.

В последнее время появились принципиально новые работы следующего поколения российских ученых - О.Ю. Васильевой, П.Н. Кнышевского, А.Н. Кашеварова. М.В. Шкаровский впервые в отечественной историографии предпринял комплексное изучение государственно-церковных отношений. Объектом анализа в его работе стала советская религиозная политика 1930-х - 1960- х гг. и внутренние эволюционные процессы в Русской Православной церкви. Автор рассматривает целый комплекс вопросов, таких, как изменение религиозной политики в начале 1940-х гг., патриотическую деятельность Церкви, ее международные контакты, ликвидацию церковных расколов, «религиозное сопротивление» в СССР, антицерковные кампании в 1958-1964 гг. (19).

Вместе с тем, в указанных выше исследованиях практически не подвергалось специальному изучению положение Церкви с 1953 по 1958 годы. Констатировалось только, что это был короткий период укрепления ее позиций, как в советском обществе, так и среди верующих, но процессы, происходившие на уровне приходской жизни, не подвергались анализу. Отмечалось увеличение количества требоисправлений в эти годы, отдельные безуспешные попытки государства провести антирелигиозную кампанию спустя некоторое время после смерти Сталина. Но нигде, даже в публицистических заявлениях и информации «церковных диссидентов», не анализировались ни особенности пастырско-проповеднической деятельности духовенства в этот период, ни пастырские качества священнослужителей, и тем более такое явление, как институт «сестричества». Даже смена методологической парадигмы в отечественной историографии и обращение исследователей к региональному аспекту не направили их внимания на эту сторону жизни Церкви в самом начале «оттепели», но традиция советских историков подбирать источники исключительно «сверху» оказалась сильнее. Поэтому и история государственно-церковных отношений в 1940-1960-х гг. в этих исследованиях предстает, по сути, через восприятие «сильных мира сего», через официальный дискурс, воплощающий «язык власти».

С середины 1990-х гг. новейшая отечественная историография рассматриваемой проблемы пополнилась новыми работами, авторы которых коренным образом пересматривали традиционную концепцию религиозной политики советского государства. На их результат стала влиять все расширяющаяся источниковая база по исследуемой проблематике и методологический плюрализм. В конце 1990-х гг. появился целый комплекс диссертационных исследований, посвященных различным проблемам взаимоотношений государства и религиозных организаций на протяжении всего советского периода, рассматривающих их как в общесоюзном масштабе, так и на примере отдельных регионов страны. В целом же это направление исследований находится только в начале процесса научной разработки. (20)

Объектом пристального изучения в последнее десятилетие стали государственно-церковные отношения периода Великой Отечественной войны. П. Салих выявил причины изменения религиозной политики государства с начала 1940-х гг., основные направления и результаты патриотической деятельности Русской Православной Церкви в 1941-1945 гг. (21) Новая политика советского государства в отношении религиозных организаций рассматривалась исследователями как одна из сторон внутренней и внешней политики СССР. Все авторы придерживаются вывода о сугубом прагматизме высшей власти, а также лично Сталина при изменении направления религиозной политики в начале 1940-х гг., а также отмечают преемственность между сталинским «религиозным ренессансом» 190-х гг. и нормализацией государственно-церковных отношений в конце 1980- х гг.

Впервые обратился к изучению места и роли спецслужб в церковной политике государства A.B. Горбатов, пытался дать оценку движению религиозных диссидентов в СССР в 1960-1980-е гг. В.А. Ливцов. (22) C.JI. Фирсов изучал проблему вероотступничества на рубеже 1950-1960- гг. на примере самого известного и болезненного для Московской патриархии отречения профессора ленинградской духовной академии A.A. Осипова. (23) Т.А. Чумаченко рассмотрела сложные взаимоотношения РПЦ и советского государства в 1941-1961 гг. через призму деятельности Совета по делам Русской Православной церкви при Совете Министров СССР и его уполномоченных на местах. (24) Важной частью диссертационного исследования Шин Донг Хека стал анализ такого субъективного фактора в государственно-церковных отношениях в 1943-1953 гг., как личные контакты председателя Совета по делам РПЦ Г.Г. Карпова и патриарха Алексия I. (25)

Весьма своеобразным представляется подход к изучению взаимоотношений Церкви и власти в послевоенный период с точки зрения теории модернизации или рассмотрение их как определенных средств политической технологии. В таких работах за рамками объяснений, как правило, оказываются «поведенческие мотивы», без изучения которых история Православной Церкви в послевоенный период оказывается неполным На общем фоне исследований последних лет выделяется работа Ю.Н. Бакаева, пытающегося опровергнуть, по его мнению, сложившиеся новые стереотипы при рассмотрении государственно-церковных отношений в СССР, неправомерно отождествляющихся сегодня лишь с жестоким администрированием и с гонениями на духовенство и верующих. Видя в качестве одной из задач своей работы исследование «комплекса мер, направляемых на преодоление массовой религиозности и формирование атеистического мировоззрения», и ставя при этом вопрос о целесообразности данных мер, Ю.Н. Бакаев приходит к выводу об их исторической необходимости и правомерности. (26)

Хронологически первой из основных спорных проблем является определение состояния Русской Православной Церкви накануне Великой Отечественной войны. Последнее исследование доктора исторических наук С.С. Бычкова дает лишь субъективное исследовательское представление о положении Православия в стране в данный период. Его вывод о том, что «в 30-е гг. Церковь мучеников и исповедников полнокровно продолжала жить лишь в катакомбах, тюрьмах и лагерях», нам представляется несколько односторонним. (27) Наиболее ценной частью его работы стала глава, рассказывающая о внутренней жизни православных общин т.н. «даниловского уклона». С. Бычков впервые в отечественной историографии предпринял изучение данной проблемы. Более полно исследовал положение РПЦ накануне войны М.В. Шкаровский, отметив сугубо прагматические причины происходивших время от времени изменений курса государственной религиозной политики, и то, что несмотря на почти полный разгром организационной структуры Русской Церкви, она все же продолжала существовать в СССР (28).

Военный период исследован значительно лучше. Активная патриотическая деятельность Московской патриархии в советской историографии, как правило, замалчивалась. В основном делался акцент на сотрудничестве некоторых священников с гитлеровцами. Этому сюжету уделялось внимание и при публикации сборников документов, и в специальных работах. (29) Только с середины 1980-х гг. положение стало меняться. В своей последней работе Н.С. Гордиенко давал уже более взвешенную оценку деятельности духовенства и верующих в военное время, хотя и исходил из постулата, что война как массовое страдание и всенародное горе была стимулятором роста религиозности, а духовенство использовало беды людей для усиленного насаждения религиозных чувств. Вопросы эволюции отношений Русской Церкви и советского государства специально он не рассматривал. (30)

В начале 1990-х гг. по данной теме появились различные газетные и журнальные публикации священнослужителей и мирян Московской Патриархии. (31) В связи с 60-летием годовщины Победы в Великой Отечественной войне был организован ряд тематических конференций, на которых поднимались различные аспекты участия в ней Православной церкви. Так, на прошедшей 25 марта 2005 года церковно-общественной конференции «За други своя», церковные историки поднимали проблему участия Церкви в судьбе советских военнопленных, церковной жизни на оккупированной территории. Пытались ответить на вопрос, насколько патриотическая позиция, выраженная Священноначалием Русской Православной Церкви, находила отклик среди ее рядовых членов. (32)

Патриотическая позиция Московской Патриархии осталась непонятной для многих зарубежных историков, для которых более приемлемой казалось антисоветское сопротивление Церкви или же ее нейтралитет по отношению к военным действиям. По их мнению, начало войны должно было стать толчком к открытому противостоянию между Церковью и государством, чего не произошло в действительности. И вплоть до 1980-х гг. некоторые западные исследователи, особенно члены Зарубежной Русской Церкви, стремились объяснить это явление исключительно страхом перед возможными репрессиями оставшихся на свободе архиереев (33).

При характеристике военного периода российские историки начала 1990-х гг., следуя тенденциям исторической публицистики своего времени, (В.А. Алексеев, М.И. Одинцов) большое внимание уделяли предпосылкам и обстоятельствам встречи в Кремле 4 сентября 1943 г. Сталина с руководством Патриархии. (34) Исследование основных направлений и объективная оценка патриотической деятельности Русской Церкви, ее вклада в общенародное дело достижения победы в Великой Отечественной войне предпринималось О.Ю. Васильевой. В диссертационном исследовании она изучала боевой путь танковой колонны имен Дмитрия Донского, построенной на средства верующих; деятельность Совета по делам РПЦ, созданного в 1943 г.; историю Православной Церкви в период оккупации на территории Северо-запада России и отчасти Белоруссии. (35) Она аргументировано доказывает объективную неизбежность изменения государственного курса в годы войны, но в то же время заключает, что между правительством и Патриархией было создана лишь видимость взаимопонимания, и многие правительственные акции в отношении РПЦ имели только пропагандистский характер. На самом же деле для И. Сталина было важным поставить Церковь под жесткий контроль, одновременно «сделав ее послушно управляемой силой в своей политической игре».

Истории Московской патриархии в годы Великой Отечественной войны посвящена заключительная глава в монографии А.Н. Кашеварова. (36) Прослеживает многие аспекты религиозной жизни на оккупированной территории СССР и М.В. Шкаровский. (37) В их работах в основном исследуется церковная жизнь и деятельность Православной церкви на Западе СССР, но практически нет упоминаний о религиозной жизни на оккупированной территории Северного Кавказа.

В советской историографии религиозной политике оккупационных властей и церковной жизни на временно захваченной фашистами части Советского Союза посвящены работы 3. Балевица и Я. Веверса, которые главное внимание уделили деятельности Псковской Православной Миссии и Прибалтийского экзархата Московской Патриархии в 1941-1944 гг. (38) Они далеки от объективности, но если Я. Веверс видел в Псковской Миссии только «агентуру фашистской разведки», то 3. Балевиц все же более близок к истине, когда говорит о противоречивости политики главы Прибалтийского экзархата митрополита Сергия (Воскресенского), и его совсем не прогерманских симпатиях.

Обращались к этой теме и зарубежные, в основном русские эмигрантские историки. Серьезным исследованием церковной жизни на оккупированной Украине является работа германского ученого Ф. Хейера, хотя ей присущи многие пробелы и неточности. (39) Гитлеровскую политику по религиозному вопросу относительно полно документирует монография X. Файерсайда, но автор практически не представляет особенностей догматических и канонических основ Православия, поэтому его работа полна нелепостей в понимании представляемого материала. (40) Односторонностью в освещении и оценке многих событий и явлений в жизни Православной Церкви во время второй мировой войны отличается исследование и П. Андерсона, неоднократно приезжавшего в СССР в качестве переводчика с представителями Епископальной Церкви США. В работе он использовал в качестве источника советскую печать, почерпнув оттуда основные статистические данные, что, естественно отразилось и на качестве исследования.

К работам русских эмигрантов, затрагивавших данную проблематику, относится работа В. Самарина о периодических изданиях, выходивших на занятой фашистами территории СССР (41). Особо выделяются труды В.И. Алексеева и Ф.Г. Ставру. Они были единственными, кто попытался в своем исследовании дать целостную картину церковной жизни во всех оккупированных областях и республиках Советского Союза. Целью книги провозглашался показ влияния возрождения Русской Церкви на оккупированной территории на резкое ослабление антицерковных акций в СССР. (42) В. Алексеев и Ф. Ставру справедливо утверждали, что впечатление о благоприятном отношении гитлеровской администрации к религиозному подъему на оккупированной территории СССР ложно и этот подъем произошел стихийно. Правда, они ошибочно считали, что в 1941 г. правительство Германии еще не имело ясно сформулированной религиозной политики в странах Восточной Европы.

Религиозное возрождение в период оккупации называлось ими «вторым крещением Руси». Утверждалось, что оно сыграло решающую роль в судьбе русской Церкви, заставило И. Сталина избрать курс временного сосуществования с ней. Соответственно, время с сентября 1943 г. до начала хрущевских гонений называлось «религиозным НЭПом». (43) Некоторое преувеличение роли исследуемого явления здесь очевидно. Сказывается на уровне исследования и узость источниковой базы, что привело к серьезным пробелам и ошибкам в статистических подсчетах. Лучшей является глава о положении Церкви в Белоруссии, раздел же, посвященный Церкви на Украине, представляет собой в основном беглый пересказ книги Ф. Хейера с повторением его ошибок. Еще слабее раздел о религиозной жизни в южных и центральных областях России, о многих важных регионах вообще нет никаких сведений. Численность же открытых в период оккупации православных храмов занижается в несколько раз.

Подобное положение существует и с изучением истории Русской Православной церкви после Великой Отечественной войны, ее отношений с атеистическим государством. Эта проблема привлекала внимание историков, однако, в силу ряда объективных причин, изучена явно недостаточно. В отечественной историографии, по существу, первым к данной теме обратился В.А. Алексеев. В 1991-1992 гг. он издал две упоминавшиеся выше работы, в которых частично рассматривается и послевоенная государственная религиозная политика.

По сути, он первым в отечественной историографии попытался объективно оценить сталинскую религиозную политику 1940-х-начала 1950-х гг., выявить причины очередной волны «богоборчества» в 1960-е гг. Его работа явилась философским размышлением над проблемой идеологического неприятия православия партийным и комсомольским аппаратом, сложившимся в условиях административно-командной системы и в силу инерции не сумевшим извлечь положительные уроки из наметившегося в ходе Великой Отечественной войны сотрудничества Русской Православной церкви и Советского государства. (44) На основе документов КПСС он рассмотрел историю антирелигиозной борьбы и атеистической работы партии на протяжении всего периода советской истории, выявив при этом интересный фактический материал, в том числе о количестве верующих в СССР. (45)

Исследование В.А. Алексеева, несмотря на следование традиционному диалектико-материалистическому марксистскому подходу, на тот момент представляло одну из первых попыток разработать новый подход к изучению проблемы государственно-церковных отношений в СССР. Выделяя в государственной политике по отношению к Церкви монархическую, буржуазную и социалистическую модели, последовательно сменявшие друг друга соответственно формам правления, автор пришел к выводу об отсутствии у государства в 1917-1965 гг. единой линии в религиозном вопросе.

Алексеев собрал интересный фактический материал, выдвинул ряд обоснованных гипотез. В частности, он справедливо подчеркивал значительную силу политической традиции, инерции антирелигиозной борьбы у большей части партийного аппарата, которые определяли многие аспекты политики государства по отношению к Русскому Православию в целом. Однако практически не рассматривается ответная реакция Церкви, не уделяется должного внимания позиции духовенства и мирян. При изучении действий государственных акций отсутствует комплексный подход, исследуются, главным образом, идеологические аспекты. А, например, влияние внешнеполитической линии руководства страны почти не учитывается. Кроме того, В. Алексеев - бывший работник аппарата ЦК КПСС; как и в своих статьях 1980-х гг., несколько идеализирует государственно-церковные отношения.

Таким же недостатком обладает небольшая по объему монография М.И. Одинцова, изданная тиражом в 150 экземпляров. Послевоенному периоду в ней посвящен 6 параграф второй главы. Основное внимание уделяется изучению деятельности органов, непосредственно осуществлявших государственную политику в религиозном вопросе, и эволюции конституционно-правовой базы государственно-церковных отношений. Попытки совместить представления 1980-х гг. с информацией из рассекреченных архивных фондов порой приводили автора к противоречащим друг другу утверждениям. Так, с одной стороны, говорилось, что с созданием в 1943 г. Совета по делам РПЦ возрождался институт оберпрокурорства, с другой, - что заслуги председателя Совета Г. Карпова в возрождении Церкви были велики и пока еще объективно не оценены. Справедливо утверждалось, что «церковный институт» использовался для решения прагматических политико-идеологических целей внутри страны и на внешнеполитической арене, но в о же время подчеркивалось, что в аппарате КПСС всегда имелись силы, выступавшие против подчинения государственной религиозной политики идеологии правящей партии. Очень уязвим для критики и итоговый вывод: в 1917-1965 гг. у государства не было какой-либо единой линии, существовало «своеобразное сочетание элементов предшествующих моделей» - традиционной самодержавной, буржуазной и «присоединившихся к ним собственно социалистических элементов»; «в различные периоды преобладали то одни, то другие элементы, определяя в целом характер государственно-церковных отношений». (46)

Одной из первых попыток научного анализа государственно-церковных отношений второй половины 1950-х годов стала его статья «Хождение по мукам. 1954-1960 годы». Одинцов отмечал в ней, что конфликт между Советским государством и Русской Православной Церковью в конце 1950-х гг. был вызван, в том числе, и переоценкой послевоенного курса «уступок» Церкви, обличенного партийными идеологами как «проявление сталинизма». (47)

Некоторые российские историки рассматривали отдельные, частные сюжеты. Так, П.Н Кнышевский писал об использовании религиозных организаций советской разведкой, Д.А. Волкогонов о влиянии личных качеств И.В. Сталина на церковную политику государства, О.Ю. Васильева большое внимание уделяла попыткам сделать сразу после окончания войны Московскую патриархию «Православным Ватиканом» в ожесточенной борьбе с Ватиканом подлинным, что сильнейшим образом влияло на общее положение Церкви в стране. (48)

Священнослужители Московской патриархии до сих пор в своих работах мало писали об истории Русской Церкви во второй половине XX века. В затрагивающих же эту тему трудах порой встречаются очень разные оценки. Так, протоиерей Владислав Цыпин в своей книге избегает обобщающих выводов и полемических крайностей, достаточно спокойно излагает самые трагические события. Он считает, что новая, доброжелательная к Церкви политика государственной власти продолжалась с 1943 г. около 15 лет, а после периода хрущевских гонений (якобы почти не сопровождавшихся арестами) руководство страны встало на почву реальности в своей политике по отношению к верующим. В то же время, определяющим в наступлении государства на Церковь в конце 1950-х гг. автор считает внутриполитический фактор, а также личное усердие Хрущева, который хотел легкой победой над Церковью убедить своих противников в том, что он твердо стоит на партийных позициях. Повествуя о ходе антицерковных кампаний, В. Цыгшн уделяет главное внимание сопротивлению епископата, духовенства и прихожан РПЦ антирелигиозным инициативам властей. (49)

Гораздо более резок в оценках отношений Церкви с советским государством был митрополит Иоанн (Снычев), рассматривавший антирелигиозные мероприятия Хрущева в контексте всего тысячелетнего периода развития государственно-церковных отношений в России, и утверждавший, что благоприятный для Церкви этап завершился со смертью Сталина. Наступившая же вслед за этим хрущевская «оттепель» сопровождалась отказом советского руководства от национально-патриотических элементов официальной идеологии, ее «окончательным переводом на интернациональные рельсы» и соответственно новым витком антицерковных гонений (как результат процесса «десталинизации»). Полностью замалчивается изменение курса государственной религиозной политики в 1948 г., существенное улучшение положения Московской патриархи в середине 1950-х гг., численность закрытых в 1950-х - начале 1960-х гг. храмов завышается в несколько раз (50).

Заметный вклад в изучение темы внесли зарубежные и русские эмигрантские историки. Следует отметить, что если в 1920-1930-е гг. за границей фактически не существовало расхождений в оценках между научными исследованиями и публицистикой - СССР считался государством, стремящимся к уничтожению религии, то после второй мировой войны ситуация существенным образом изменилась. Восстановление патриаршества, проведение Поместного Собора 1945 г., активная международная деятельность Московской патриархии оказали сильное воздействие на позицию значительной части русской эмиграции и руководящие органы Церквей различных конфессий. Многие эмигранты перешли в юрисдикцию Московской патриархии, представители же Русской православной Церкви в Америке и Западноевропейского Русского экзархата стали относиться к ней достаточно лояльно.

Из эмигрантов историей послевоенного периода занимались в основном священнослужители и миряне Зарубежной Русской Церкви. Так, в трудах М. Польского и епископа Григория (Граббе) опровергались утверждения о ее прогерманской позиции в годы второй мировой войны и подробно освещалась борьба в русском Православии за рубежом во второй половине 1940-х гг. (51) В.И. Алексеев написал работу, содержащую подборку биографий православного епископата в СССР за 1941-1953 гг. (52) Правда, он пользовался только опубликованными источниками, что не могло не сказаться на уровне книги. Антицерковным акциям советских властей в 1950-1960-е гг. были посвящены монографии протоиерея Д. Константинова и А.А. Боголепова. (53) Значимость для Московской патриархии в свете этих гонений связей с экуменическим движением (являвшихся «важнейшим средством противостояния режиму») подчеркивалась в статье священника М. Аксенова-Мееерсона. (54)

В целом работы русских эмигрантов чаще всего субъективны, пристрастны и обычно затрагивают ограниченный круг вопросов какого-то конкретного периода времени. Обобщающих, аналитических монографий ими написано не было. Единственная работа, которая могла бы претендовать на комплексность, - это трехтомник В. Степанова (Русака). Несмотря на публицистический стиль, наряду с полемическими выпадами в адрес власти, призывами к Московской Патриархии «покаяться» и «сказать правду о себе», автор затрагивает целый комплекс вопросов, касавшихся становления и развития «государственного атеизма», советского религиозного законодательства, действенности антирелигиозной пропаганды и численности верующих в стране, поведения высших церковных иерархов и духовенства в условиях жесткого контроля со стороны власти (55). При этом, несмотря на указанные достоинства, труд Степанова-Русака не научное исследование, а публицистический очерк без какой-либо последовательности изложения и множеством непроверенных данных.

Зарубежные историки 1950-1970-х гг. также не обошли стороной проблемы взаимоотношений государства с Церковью в СССР в послевоенный период. О положении религии, Церкви, верующих в СССР рассуждали и советологи. В англо-американской историографии преобладала концепция «государственного атеизма». Признавалась идеологическая несовместимость марксизма-ленинизма и христианства, нерелигиозный характер власти в Советском Союзе. Так, американский философ Д. Пэнкхерст предлагал при анализе правового положения религии в СССР пользоваться термином «государственно-атеистические нации», под которыми понимал нации, в которых «содействие атеизму является общепризнанной и осознанной частью официальной политики». В работах советологов много говорилось о законодательном ущемлении прав верующих, вмешательстве государства во внутренние дела Церкви, жестком ограничении рамок ее деятельности, преследованиях за религиозные убеждения. Некоторые авторы утверждали, что советское государство ведет беспощадную экономическую и политическую борьбу против религиозных организаций с целью полного их уничтожения в возможно более короткий исторический срок.

Издавший несколько работ по исследуемой проблеме, У. Флетчер считал, что изменение государственного религиозного курса наметилось еще в 1939-1941 гг., выделил 1945-1948 гг. как период особенно активного содействия русской Церкви советским внешнеполитическим акциям. В то же время он датирует начало деятельности Московской патриархии как «проводника советского империализма» апреле 1945 г., а не осенью 1943.; предвзято оценивает внешнюю деятельность РПЦ исключительно с политических позиций. (56) Следует также выделить работы М. Спинки и У. Колларза. (57) Первый из этих авторов, подчеркивая, что внешние связи Московской патриархии являются областью, в которой ее зависимость от государства ощущалась более сего, верно отмечал связь уступок в интересах Церкви с важными последующими международными акциями Патриархи. Однако исторический обзор Н. Струве носит в целом поверхностный характер и сосредоточен на «хрущевском» периоде и реакции верующих на гонения этого времени. У. Коларз, несмотря на идеологический уклон, аргументировано раскрывает политическую подоплеку участия Московской Патриархи в движении за мир, принудительное вступление ее во Всемирный Совет Церквей.

Большинство западных историков преувеличивает степень контроля государства над Русской Церковью, не учитывая обратного воздействия, необходимости считаться с интересами миллионов верующих. Спорной и недостаточно разработанной в их работах представляется причинная обусловленность репрессивных акций, в том числе и у наиболее известного канадского исследователя Д. Поспеловского. Главной причиной антицерковных акций периода правления Хрущева Поспеловский считает «обеспокоенность гражданских властей послевоенным оживлением церковной жизни» и объясняет отказ от дальнейшего преследования Церкви тем, что «под давлением гражданских властей церковная жизнь стала принимать нелегальные формы», представлявшие для них «большую опасность». В целом для указанной работы характерно откровенно некритичное, дословное воспроизведение большого количества нарративных источников. Трудно согласиться и с таким утверждением историка, будто «Советы рассматривали Русскую Православную Церковь как угрозу их монополии на власть», поэтому власть и прибегала к административным мерам в борьбе с религией. (58)

Очевидно, при формировании такого заключения на автора оказала влияния официальная советская печать и пропаганда, провозглашавшая учение Церкви «враждебной идеологией». Церковь как социальный институт всегда была частью общественной жизни, но никогда не стремилась заменить собой органы государственного управления. Кроме того, некритический подход автора к огульным обвинениям эмигрантами отдельных иерархов Патриархии в сотрудничестве с гонителями Церкви, отсутствие необходимой источниковой базы стали причиной того, что Поспеловский даже управляющего Ставропольской и Бакинской епархией Антония (Романовского) посчитал активно сотрудничавшим с властью архиепископом.

Некоторые из западных историков, например Д. Куртис, собрав большой фактический материал, оказались неспособными объяснить причины советских гонений на верующих. Принадлежа к поколению американской левой интеллигенции 1930-х гг., позитивно оценивавшей «сталинские достижения», Д. Куртис обвинял в этих гонениях их жертв. А французский историк К. Грюнвальд вообще писал, что репрессии священнослужителей были оправданы, так как вызывались не их религиозными убеждениями, а активной антисоветской деятельностью. (59)

В целом же работам зарубежных исследователей присуща острая критика религиозной политики государственной власти, обвинение «коммунистического режима» в преследовании религии, а также односторонность, тенденциозность и чрезмерно резкая оценка позиций Московской Патриархии, которой предписывались обвинения в сервилизме по отношению к советскому государству.

Таким образом, историографический обзор литературы показывает, что исследователи уделяли внимание преимущественно «внешней» стороне антицерковной деятельности советской власти, представляя обобщенную картину церковно-государственных отношений в послевоенный период. Они лишь частично затрагивали те или иные аспекты внутренней жизни самой Церкви. За рамками их работ осталось, в том числе восприятие верующими особенностей реализации государственной церковной политики на местах в указанный период и то, как частая смена ее направлений отражалась на судьбах конкретных людей.

В Ставропольском крае до настоящего времени проблемы как государственно-церковных отношений, так и других аспектов деятельности Православной Церкви на Ставрополье в послевоенный период не были предметом специального исторического исследования. До 1990-х гг. в крае издавались работы атеистического характера. Все они выполнялись в границах, связывавшихся с проблемами формирования «научного коммунистического мировоззрения у каждого советского человека» и «искоренения религиозных пережитков» (60).

На таком же уровне оставались разработки вопросов религиозной политики государства в литературе, освещавшей деятельность партийной и комсомольской организации региона. Авторы, которые касались в своих научных исследованиях проблематики выполнения правительственных постановлений в отношении религии и Церкви, в основном акцентировали внимание на политической составляющей антирелигиозной политики и вообще не затрагивали каких-то отдельных аспектов отношений региональной власти с руководством епархии и духовенством. (61).

Впервые о том, что в общественной жизни Ставрополья в годы Великой Отечественной войны кроме партийных, комсомольских, профсоюзных организаций активное участие принимала и Церковь, на страницах школьного учебника по истории края рассказал А.И. Кругов. В дополнение к общепринятому материалу он ввел информацию об активном участии верующих епархии, ее руководства в оказании материальной помощи фронту. (62). Частично вопросы патриотической деятельности Православной Церкви на Ставрополье в 1941-1945 гг. рассматривались автором данного диссертационного исследования в статье «Церковь и общество на Ставрополье в годы Великой Отечественной войны». В ней были затронуты отдельные аспекты деятельности уполномоченного Совета по делам РПЦ в крае и некоторые административные инициативы властей Ставропольского края, направленные на ограничение церковного влияния в указанный период. Достаточно полно раскрыть заявленную тему автору объективно не позволил масштаб статьи и определенное затруднение при ссылке в публикации на пока что не введенные в научный оборот источники. (63)

Вопросов ликвидации обновленческого раскола в крае, служении митрополита Антония (Романовского) на Ставропольской кафедре, особенностях «хрущевских гонений» на Ставрополье, атеистической кампании в прессе против управляющего епархией и семинарии касался в своем исследовании Е. Шишкин. Для его работы характерно пространное цитирование официальных документов, но она ценна, прежде всего, тем, что построена на устных воспоминаниях. Ограниченность источниковой базы, специфический подбор документов отразились и на качестве работы (64).

Что касается публикаций, как по истории взаимоотношений власти с верующими и духовенством, так внутренней жизни православного прихода в 1940-х - середине 1960-х гг. в Ставропольском крае, то их практически нет. В изданиях многочисленных краеведческих работ по истории Ставрополья истории Русской Православной Церкви в послевоенный период внимания не уделялось.

Более активно обращаются к истории Православной Церкви на Ставрополье православные журналисты. (65) Работы их нельзя в полном смысле назвать историческими исследованиями. Скорее, это литературно обработанные воспоминания очевидцев, переживших гонения на Церковь, свидетельства о жизни православных подвижников, отнесенные нами к разряду источников по теме исследования. При практически отсутствующем использовании официальных источников их данные имеют существенное значение для реконструкции внутрицерковной жизни. Но на их интерпретацию журналистикой довольно сильно оказали влияние особенности современного церковного сознания.

В нем, по заключению богослова и историка Церкви протоиерея А. Шмемана, «прошлое часто больше давит и сковывает, нежели творчески претворяется в верность подлинному Преданию. Вскрывается неспособность оценивать прошлое, различать в нем истину от «только» прошлого. Предание до неразличимости смешивается со всевозможными «преданиями», которые сами требуют еще своей оценки в свете вечной правды Церкви. Частичное, одностороннее, даже извращенное содержание выдается подчас за «суть» Православия» (66).

Многие жизнеописания, составленные в жанре публицистики, предлагают, по сути, «абсолютизированное», без учета исторических реалий, прошлое Ставропольской епархии, «лакированную агиографию». Причиной этого стал в середине 1990-х гг. традиционный православный консерватизм. Поэтому они и не могут быть названы историческими исследованиями, но скорее, персонифицированными журналистскими расследованиями.

Таким образом, в крае и в настоящее время еще нет исследования, в котором бы комплексно рассматривались проблемы как внутренней жизни Православной Церкви в 1940-х - середине 1960-х гг., так и проблемы восприятия государственной религиозной политики властью и верующими на местах. В имеющихся же работах не получили должной проработки ни вопросы методологии, ни социально-психологический аспекты рассматриваемой темы. Материалы по конфессиональной политике властей Ставропольского края встречаются в них фрагментарно и не создают целостной картины развития государственно-церковных отношений на Ставрополье в исследуемый период.

Актуальность и научная новизна темы определили цель настоящей работы - изучение процессов и явлений, происходивших во внутренней жизни приходов Русской Православной Церкви под воздействием светских органов власти, выявление их характера, а также отношение к ним партийных и государственных органов в Ставропольском крае в избранный период (19391964 гг.). Данная работа является первым опытом исследования, обобщения и осмысления истории этих отношений «снизу» на региональном уровне.

Реализация поставленной цели обусловливает решение следующих задач: 1) выявить факторы, определявшие особенности проведения религиозной государственной политики на Ставрополье; 2) изучить деятельность органов, осуществлявших непосредственно эту политику в крае; 3) исследовать внутреннюю жизнь и общественную деятельность православной Церкви в крае; 4) выяснить особенности пастырско-проповеднической деятельности духовенства епархии в периоды изменения правительственной политики в отношениях с Московской Патриархией; 5) проследить, как отражалась религиозная политика государства на уровне религиозности населения Ставропольского края на протяжении исследуемого периода

Реализация указанных выше подходов и принципов основывается на привлечении разнообразных источников, содержание и специфика которых предопределили характер объяснительного принципа в трактовке конкретных событий и фактов.

В любой классификационной системе источников, используемой в настоящее время при исследовании, важно определиться с главным принципом их выявления и рассмотрения. Как правило, в качестве системообразующего берется принцип, согласно которому выделяется признак, характеризующий внутреннюю, качественную определенность источника. В нашем диссертационном исследовании мы придерживаемся классификации источников по видам, определяющим признаком образования которых является, согласно источниковедческой традиции, их происхождение. (67)

Первой группой источников при рассмотрении влияния государственной религиозной политики на внутреннюю жизнь Церкви стало законодательство и нормативные акты юридического характера, являвшиеся прямым инструментом регулирования отношений между государственными структурами и РПЦ, представителями власти на местах и рядовыми верующими.

Указанные выше источники, привлекаемые в нашем исследовании, представлены несколькими подгруппами. В первую подгруппу вошли декреты, постановления и другие нормативные акты высших законодательных и исполнительных органов власти (ВЦИК, СНК, ЦК КПСС, Совет Министров СССР), т.е. совместные постановления партии и правительства, определявшие основную линию государственной политики по отношению к религии и Церкви. По замыслу государственного руководства, они должны были подкрепить партийные директивы государственными решениями. Данные документы стали ценным источником при изучении того, как именно власти представлялось официальное осуществление взаимодействия с РПЦ.

До Великой Отечественной войны главными законодательными актами, определявшими положение Церкви в СССР, были Декрет 1918 г. об отделении Церкви от государства и Постановление ВЦИК СССР «О религиозных объединениях», принятое 8 апреля 1929 года. Согласно Декрету, РПЦ лишалась права юридического лица, а Постановление узаконило обязательную регистрацию религиозных объединений и их членов. Церковная жизнь ограничивалась только богослужениями в стенах храмов. Ввиду отсутствия у РПЦ прав юридического лица договоры о ремонте церковных зданий могли заключаться только индивидуально с членами приходов, которые подпадали под статью о частном предпринимательстве, что влекло за собой резкое повышение налогообложения. Духовенство и клирики, лишенные избирательных прав или ограниченные в отдельных политических и гражданских правах, платили с «нетрудовых доходов» 75% налог.

Только война и начавшееся повсеместно стихийное религиозное возрождение в стране внесли коррективы в это Постановление. В сентябре 1943 г. после приема Сталиным группы духовенства в Кремле, был создан Совет по делам Русской Православной Церкви, в задачу которого входило осуществление связи между правительством СССР и Московским Патриархом по вопросам, которые требовали разрешения или содействия властных структур. Функции и задачи данного органа, имевшего своих представителей на местах - уполномоченных, были определены Постановлением СНК от 7 октября 1943 года. В 1944 г. Совнарком, не без рекомендаций руководства Совета, принял более 10 постановлений, касавшихся условий и порядка функционирования религиозных организаций, льгот духовенства, прав и обязанностей государственных органов, ведавших церковной политикой. Практика взаимодействия с Церковью через некоторое время после создания Совета показала, что Постановление 1929 г. очевидно не соответствовало новому курсу религиозной государственной политики. Поэтому на одном из заседаний Совета был подготовлен новый законодательный проект, так и оставшийся нерассмотренным Правительством. (68).

Но прагматические устремления Правительства СССР, определявшие направление взаимодействия с Церковью, теперь сами объективно определили необходимость изменений в выше названных законодательных актах. 22 августа 1945 г. Совнарком принял новое Постановление, предоставившее Патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам, вопреки декрету 1918 г., ограниченное право юридического лица. Им разрешалось создавать финансовые счета, заключать сделки, покупать строения, открывать предприятия, осуществлять найм работников. Благодаря указанному постановлению был разрешен колокольный звон.

В последующие годы все «новшества» в отношении упомянутых выше постановлений характеризовались или отменой отдельных положений, по мнению власти, крайне «способствующих укреплению церкви», или вновь введением их в действие. Все зависело от того, мнение какой группы идеологов побеждало в правительстве. Так, например, постановление ЦК КПСС от 7 июля 1954 г. «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», в подготовке которого активно участвовали Шепилов, Шелепин и Суслов, фактически пересматривалась и осуждалась как «примиренческая» прежня политика в «церковном вопросе». В нем предлагалось вернуться на довоенный путь «наступления на религиозные пережитки», содержались призывы к активной борьбе с ними, к разоблачению «реакционной сущности и вреда религии». (69).

Действовало это постановление недолго, так как практически сразу же после первых попыток его реализации в ЦК КПСС стала поступать информация не только о недовольстве новым курсом и сопротивлении ему, но и о резком всплеске религиозности населения. Поэтому 10 ноября того же года ЦК КПСС во главе с Н. Хрущевым был вынужден принять новое постановление - «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». (70). По ряду пунктов оно было прямо противоположно июльскому, осуждало произвол, наклеивание ярлыков, оскорбление верующих.

Изменение Хрущевым курса государственной религиозной политики в конце 1950-х гг. отразилось и на основных законах и нормативных актах, определявших до начала 1960-х гг. отношения с РПЦ. В практику вошло принятие, как ЦК КПСС, так и Советом Министров секретных, «закрытых» постановлений, инструкций. Одним из таких постановлений, фактически направлявшихся на уничтожение Церкви, стало постановление Совета Министров СССР от 16 марта 1961 г. «Об усилении контроля за выполнением законодательства о культах», подписанное Н.С. Хрущевым. Одним из его пунктов разрешалось закрывать молитвенные здания по решениям не Советов Министров республик, а областных (краевых) исполкомов, при условии согласования с Советами по делам РПЦ и религиозных культов, что привело к массовому закрытию церквей, как в стране, так и в Ставропольском крае.

Постановления такого рода нигде не публиковались, но чтобы подготовить население к последствиям их реализации, использовали СМИ. Как правило, передовицы, тексты выступлений руководителей партии и правительства направлялись на подготовку общественного мнения в отношении юридического решения очередной государственной антирелигиозной кампании.

Созданный в 1943 г. Совет по делам РПЦ был ведомственной структурой при СНК, а затем Совете Министров СССР. Именно ведомственный характер этой структуры в дальнейшем оказал влияние на выработку подзаконных актов и норм, призванных регулировать отношения Церкви и государственных органов власти. По сути, они представляют собой министерско-ведомственное нормотворчество. Документы этого плана составили вторую подгруппу указанного вида источников.

Исходившие из Совета Министров не предназначавшиеся для печати указы, постановления, а от самого руководства Совета к уполномоченным на местах приказы, секретные инструкции, циркулярные письма, раскрывавшие пути практического разрешения различного рода «проблемных» вопросов, встававших в процессе взаимоотношений с религиозными организациями, фактически заменили собой в послевоенный период официальные законодательные нормы. К числу таких внутриведомственных постановлений можно отнести как постановление СМ от 16 октября 1958 г. «О налоговом обложении доходов предприятий епархиальный управлений», так и инструктивное письмо Совета своим уполномоченным от 22 апреля 1959 г.: «О введении регистрации членов исполнительных органов и ревизионных комиссий приходских церквей»; нормы, отмененной еще в октябре 1955 г.

Введение регистрации преследовало целью «ограничить единовластие настоятелей», принизить авторитет духовенства, а в подобном письме от 12 июня требовалось принять меры к полному прекращению ходатайств об открытии храмов. Причем в официальные законодательные акты, регулировавшие эти вопросы, никаких изменений не вносилось. Верующие автоматически становились потенциальными заложниками неизвестных им норм, так как многие важные законы и подзаконные акты в отношении Церкви принимались и действовали в секретном порядке. Документы этой подгруппы помогли выяснить, в какой степени была юридически регламентирована жизнь и общественная деятельность верующих в действительности.

Кроме указанных выше органов власти, вырабатывавших законодательные и нормативные акты в отношении Церкви, были еще органы власти на местах, в компетенции которых находилось право принимать решения и постановления, обязательные для исполнения на подведомственной им территории. Нормативные документы Ставропольского крайкома партии и крайисполкома в нашем исследовании составили третью подгруппу указанного вида источников. Все они были подзаконны не только актам республиканских и союзных законодательных органов, но и их Советов Министров. Так, например, решение о закрытии того или иного храма, принимал исполком той местности, где находилось молитвенное здание, и оно было обязательно для исполнения. Мотивация решения местной власти закреплялась специальным актом комиссии исполкома о технической «инспекции» церкви и ее «аварийном» состоянии. При этом через уполномоченного, подчинявшегося распоряжениям не только Совета, но и крайисполкома, из Москвы низовые структуры управления получали официальное постановление, утверждавшее их решение. В целом же реализация законодательных актов в отношении с Церковью на местах зависела от политико-правовой культуры отдельных представителей органов власти и управления.

Таким образом, КПСС, занимаясь разработкой государственной религиозной политики, оказывала влияние и на создание законодательства, регулировавшего взаимоотношения государства с Церковью. Причем само законодательство напрямую находилось в зависимости от часто «колебавшейся линии партии», а его реализацию низовыми структурами власти на периферии существенно корректировал «человеческий фактор».

Вторая группа источников в нашем исследовании представлена делопроизводственной документацией, образовавшейся в результате деятельности как аппарата уполномоченного Совета по делам РПЦ при Ставропольском крайисполкоме, так и управления Ставропольской и Бакинской епархии. Преимущественно она представлена организационно-распорядительной документацией, текущей перепиской с учреждениями различного рода, отчетами, статистическими сводками. Данный вид источников позволил комплексно подойти к изучению механизмов, хода и последствий реализации государственной религиозной политики в Ставропольском крае, а также степень ее воздействия на внутрицерковную жизнь.

Делопроизводственная документация уполномоченного Совета в крае обладает своей особенностью - искусственным разделением информационной базы. Проявилось это в том, что большая часть его контрольно-управленческих функций отражается в документах общего производства, тогда как другая, наиболее важная, дающая ключ к пониманию механизма принятия решений, фиксируется в документах с грифом «секретно».

Организационно-распорядительная документация, представленная в фонде положениями, постановлениями, инструкциями, типовыми договорами церковных исполнительных органов с райисполкомами, с одной стороны, дает представление о функциях уполномоченного, основных направлениях его работы и роли в жизни епархии, а с другой - раскрывает основные нормативные и канонические принципы деятельности епархиального управления, регламентацию полномочий приходского духовенства, роль благочинных, церковных исполнительных органов в жизни прихода. Кроме того, сохранившиеся проекты архиерейских указов и сами указы позволили проследить, как силовые структуры и сам уполномоченный оказывали давление на управляющего епархией и, по сути, осуществляли грубое вмешательство в каноническую жизнь Церкви.

Работа с этой подгруппой источников позволила изучить представления власти о перспективах развития отношений с Церковью в период с 1943 до середины 1960-х гг., увидеть, как оценивались процессы и события, происходившие в жизни страны и РПЦ различными социальными группами населения. В немалой степени пониманию указанных выше сторон взаимоотношений представителей власти с верующими способствует деловая переписка. По разнохарактерным вопросам уполномоченный вел ее с Советом, КГБ, министерствами, ведомствами, местными органами партийной и государственной власти, уполномоченными соседних республик и областей, епархиальным управлением, верующими. Управляющий епархией получал консультации из Патриархии, переписывался с Учебным комитетом Синода по поводу организации учебного процесса в семинарии, получал отчеты и рапорты от благочинных и приходского духовенства.

В рамки деловой переписки уполномоченного органично вписываются и такие документы, как информационные отчеты. В них содержится обобщенный материал различного рода о религиозной ситуации в крае, первичная информация о намерениях государства и его действиях в отношении православного духовенства и верующих, о непростой политико-идеологической обстановке, в которой уполномоченному приходилось реализовывать новый государственный курс в отношении к РПЦ.

Источник не вызывает сомнения в достоверности внутреннего содержания, касающегося в частности взаимоотношений власти и церкви после войны. Ведомство, собиравшее информацию, на основе которой составлялись отчеты, и то, для кого эта информация предназначалась, подтверждение содержания параллельными данными не дают основания для сомнений в компетентности документа. Степень достоверности и полноты информации, представленной в итоговой сводке, по-видимому, зависит от характера самого документа. В данном случае документ общего содержания (регулярная информационная сводка, подготовленная на основе обобщения информации с мест), и к тому же тематический, т.е. посвященный конкретным вопросам - настроениям верующих, отношению их к различным мероприятиям власти в отношении Церкви, в целом различным аспектам жизни епархии, финансовому состоянию приходов, моральным качествам духовенства, его пастырско-проповеднической деятельности, характеристике абитуриентов, слушателей Ставропольской духовной семинарии, ее учебной деятельности, степени религиозности населения, особенностям реализации на местах очередной кампании против Церкви и т.д.

Информация отчета вторична и обобщенна, т.е. соответствующим образом обработана. Уполномоченный фиксировал наиболее типичные тенденции в настроениях населения, (часто встречаются высказывания и вопросы), реже интересовался чем-то казуальным. Так как информация, содержащаяся в сводке, составлена на материале отдельных районов, то эти сведения практически невозможно классифицировать по отдельным социальным группам населения, за исключением духовенства (в редких случаях), или в общей градации - например, по городу и селу. Наконец, этот материал несет идеологическую установку и в силу этого содержит соответствующие оценки и суждения. Данное обстоятельство диктует определенную необходимость учитывать выше сказанное при интерпретации информации, заложенной в информационном отчете.

Чтобы получить адекватные сведения о религиозных настроениях и жизненных ориентирах населения, найти систему приоритетов в этих настроениях, определить круг проблем, на которых заострялось внимание верующих, проводился сравнительный анализ информации по всем группам официальных источников, включая и источники личного происхождения. Но даже в этом случае, не ограничиваясь сведениями отчетов, можно говорить с большой долей достоверности о тенденциях в развитии религиозных настроений, о распространенных ожиданиях и главных психологических установках, как власти, так и Церкви на конкретный момент времени.

В борьбе с влиянием Церкви в стране всегда делался упор на количественные показатели. Поэтому не менее содержательными для исследования стали дополнявшие указанные выше информационные отчеты статистические приложения, представленные количественными данными о требоисправлениях, посещаемости церквей, о составе и численности духовенства епархии, уровне его образования, финансовом положении приходов, слушателях духовной семинарии за все годы ее функционирования в Ставрополе, наличии в епархии действующих и закрытых храмов. Их анализ показал, что улучшение государственно-церковных отношений вызывало рост числа приходов, духовенства, слушателей семинарии, оживление церковной деятельности, а ужесточение религиозной политики государства в обязательном порядке сопровождалось сокращением их количества.

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА

Протокольная документация, такая, как, например, журналы заседаний педагогического совета Ставропольской духовной семинарии, показывает различные стороны жизни семинарии в период с 1946 г. по 1960 г., но практически не отражает остроты ситуации, приведшей к ее упразднению. При этом сами журналы заседаний являются уникальным источником при реконструкции биографий многих старейших клириков епархии, приложивших немало усилий для укрепления Церкви в годы атеистических кампаний и нашедших мужество не отречься от веры. Незаменимы журналы и при изучении повседневной жизни, образовательной деятельности данного негосударственного учебного заведения. Не менее интересны и протоколы заседаний приходских исполнительных органов - «двадцаток»,

Отчеты Ставропольского епархиального управления и Ставропольской духовной семинарии, направлявшиеся уполномоченному, образуют отчетную документацию, из года в год шаблонно повторявшую информацию. Новыми были фамилии и характеристики слушателей семинарии, преподавательский состав на протяжении лет оставался практически без изменений. Особое внимание уделялось финансовой стороне отчетов, за которой ревностно следил не только уполномоченный, но и крайисполком. Стараясь всячески скрыть как доходы от требоисправлений, так и расходы, особенно на благотворительные нужды, епархиальное управление отчитывалось не точно, но правдоподобно. Изредка, если органам государственного финансового контроля все же удавалось «докопаться» до реального положения дел, епархиальное управление подавало приближенные к действительности данные. От такого рода «финансовой дуэли» зависело, будет ли оказана помощь в организации ремонта храма конкретному приходу, выплачено жалование певчим правого клироса (любителям) или пенсионное пособие вдове священнослужителя. И даже введение властью в начале 1960-х гг. квитанционного учета требоисправлений в Церкви почти не изменило в епархиальных отчетах. Аналитическое сравнение их и «финансовой части» отчетов уполномоченного позволило выяснить, почему с 1962 г. религиозность населения, по данным представителя Совета в крае, «неуклонно падала».

Наиболее многочисленная группа делопроизводственных документов, отложившихся как в материалах о деятельности епархиального управления, так и в ходе работы уполномоченного, представляется документацией, выполнявшей учетные функции - автобиографиями, учетными карточками, справками о регистрации духовенства, анкетами клириков, регистрационными делами общин. Ее данные, как правило, не обобщены и распадаются на единичные случаи, но для нашего исследования представляют первостепенное значение. Из множества, на первый взгляд, ничего не значащих фактов, при подходе к ним с позиций системного анализа, сложилось представление о процессах, протекавших во внутрицерковной жизни, о повседневной жизни тех, кто, так или иначе, имел отношение к Церкви. Массив документов по личному составу в нашем исследовании, затрагивающем и жизненный путь конкретных людей, превратностей их исторических судеб, неразрывно связанных с историей Церкви на Кавказе в XX веке, по значимости сравним лишь с информационными отчетами уполномоченного.

Третью группу источников, привлекаемых в данном диссертационном исследовании, составляет центральная и региональная периодическая печать, как советская, так и церковная. В работе привлекались материалы таких центральных газет как «Правда», «Советская Россия», журналов «Большевик», «Антирелигиозник», «Безбожник», «Известия ЦК КПСС», в разное время отражавших политику партии и правительства в отношении Церкви. Они, и особенно публикации в «Правде», позволили изучить изменения в установках власти во взаимодействии с РПЦ в исследуемый период. «Правда» всегда сосредотачивая внимание «на актуальных вопросах политики КПСС», публиковала постановления ЦК, различные директивные правительственные материалы. Особенностью данного печатного органа было то, что его «собственные выступления» в обязательном порядке воспринимались как «директивные, конкретизирующие то или иное направление коммунистической партии» (71). Поэтому и в общественном сознании прочно укоренился, особенно в послевоенные годы, стереотип, что «раз печать выступила, - значит, все». Данная установка напрямую отражалась на региональной прессе.

Из краевых периодических изданий наибольший интерес для нашего исследования представляют газеты «Ставропольская правда» и «Молодой ленинец». Анализ содержавшейся в них информации позволил сделать заключение, что эти печатные органы не столько «отражали» действительное положение Церкви, духовенства и верующих в крае, сколько навязчиво формировали в общественном сознании нужный власти образ РПЦ и ее служителей. Это особенно проявлялось в периоды оживления правительственных атеистических кампаний, когда газетные публикации, по сути, принуждали людей к принятию определенного набора очередных властных установок, особенно в отношении священнослужителей.

Как правило, атеистические кампании, в ходе которых привлечение прессы было обязательным, всегда имели политическую и идеологическую окраску, что сказывалось на степени достоверности сообщавшихся фактов в газетах, издававшихся в крае, особенно в 1960-е годы. Правда о действительном положении Церкви, об отдельных священнослужителях могла стать препятствием на пути осуществления властью тех или иных антирелигиозных мероприятий. Поэтому журналисты неизбежно должны были замалчивать, приглушать и намеренно искажать сколько-нибудь значимую информацию по данному вопросу.

Для формирования нужного общественного мнения во время проведения антирелигиозных кампаний в крае, местная печать использовала письма и отклики населения. Этот прием в начале 1960- х гг. широко применялся редакцией «Ставропольской правды» во время кампании против Ставропольской духовной семинарии, отдельных представителей духовенства, управляющего епархией.

Для придания достоверности публикуемой информации крайком КПСС через редакцию санкционировал организацию публикации писем «порвавших с религией» семинаристов. Все это предназначалось для универсальной аудитории. Иногда, чтобы вызвать у читателя нужный эффект, журналисты объединяли два ряда независимых событий. В качестве примера можно привести книгу ставропольских авторов П. Мелибеева и В. Туренской -«Святые тенета», изданную в конце 1950-х гг. (72).

Изучая положение Православной церкви на Ставрополье в период Великой Отечественной войны, к исследованию привлекались выходившие в это время здесь оккупационные периодические издания. То, что немецкие власти на занятой ими территории пытались максимально использовать религиозную проблематику в своих идеологических целях, нашло отражение и в печати. Пресса была наводнена всяческими материалами о «терроре, развязанном большевиками» в отношении религии и верующих, и в то же время всячески подчеркивалось, что новая власть несет религиозную свободу. В то же время, несмотря на мощный идеологический аспект, публикации в газетах оккупационного периода дают возможность реконструировать особенности пастырско-проповеднической деятельности священнослужителей, начало процесса религиозного возрождения в крае, а также отдельные стороны повседневной жизни духовенства и верующих с августа 1942 г. по январь 1943 г.

Не менее важным источником для решения поставленных перед диссертационным исследованием задач, является церковная пресса. В середине 1930-х гг. вся церковная печать была запрещена. Только осенью 1943 г., ввиду очередного изменения направления государственной политики в отношении Церкви, возобновилось издание «Журнала Московской Патриархии». В нем приводились сведения о внутренней жизни Ставропольской епархии, аналогичных которым нет в других источниках: кратких отчетах руководства семинарии об отдельных сторонах ее внутренней жизни и деятельности, о поездках управляющего епархией. В 1960-х гг. активно сотрудничал с журналом епископ Михаил (Чуб), управлявший Ставропольской епархией после смерти митрополита Антония (Романовского).

В целом комплексное использование материалов указанных выше периодических изданий позволило составить относительно целостное представление о различных сторонах внутренней жизни и социального служения Православной церкви в крае, а также решить часть поставленных в диссертационном исследовании задач.

Письма как источник личного происхождения, относящиеся к эпистолярному жанру, составляют четвертую группу источников. В большинстве случаев нам приходилось работать не с подлинниками документов, но с тем материалом, который скапливался у уполномоченного Совета в результате перлюстрации. В основном это была корреспонденция, направлявшаяся управляющему епархией от рядовых верующих, реже -частная переписка духовенства. Уполномоченный таким образом отслеживал настроения, мнения определенной категории населения по вопросу проводившейся государственной политики в отношении Церкви.

Как правило, выдержки из таких писем с содержащимися в них нежелательными сведениями, оформлялись в виде сводок и отсылались затем заинтересованным идеологическим инстанциям. Большинство таких сводок представляют собой короткие, а иногда и более полные выдержки из писем, часто - просто высказывания граждан по разным аспектам государственной религиозной политики. Руководствуясь чисто субъективными мотивами подтверждения каких-либо собственных предположений, или в целях оправдания перед вышестоящими органами, уполномоченный мог привести и полный текст письма. В результате сохранились уникальные комплексы частной переписки, как, например, между архиепископом Антонием и обновленческим «митрополитом» Василием Кожиным. Очень часто сводки таких писем сопровождались аналитическими обзорами, с присущими времени и его языку идеологическими штампами.

То, что сводки, составленные на основе перлюстрированных писем, предназначались не для проведения каких-либо шумных идеологических кампаний, а для анализа властью действительного положения дел, говорит о том, что они были более достоверным источником, по сравнению с печатно-пропагандистскими материалами.

В целом, разносторонний характер содержания писем позволил в нашем исследовании рассмотреть то, как различные стороны отношений власти и Церкви на протяжении двух послевоенных десятилетий осмысливались через личный жизненный опыт их авторов.

Духовная жизнь священнослужителей и верующих, особенности внутренней жизни приходов Ставропольской епархии в предвоенный период, во время войны и очередных «поворотов» религиозной государственной политики в последующие десятилетия, прослеживается по устным интервью очевидцев изучаемых нами явлений. Они вошли в пятую группу источников. Указанные свидетельства собирались и записывались как отдельными священнослужителями Ставропольской епархии, так и журналистами. Часть материалов, обработанных Г. Чиняковой, Н. Чехой, публиковавшихся в региональных православных изданиях, легла в основу жизнеописаний мучеников, исповедников и подвижников благочестия, служивших во второй половине XX века в крае.

Степень детальности информации воспоминаний такова, что позволяет представить события, происходившие в жизни Церкви, в совершенно новой интерпретации, воссоздать их во всем разнообразии. Обычно они касались жизни и духовных подвигов конкретного священнослужителя, имевшего широкий круг постоянных духовных чад, пользовавшегося репутацией старца даже за пределами этого круга. Им мог быть митрополит, иеромонах или приходской батюшка. Для этого вида источников характерна четкость в свидетельствах о том, кто дал то или иное сообщение. Помимо жизнеописания самого подвижника, здесь выступает целый пласт духовной жизни епархии. Это - своеобразные неформальные общины верующих, духовно окормляемых одним лицом, их связи, взаимная поддержка; поездки к старцам, свидетельства об исцелениях, поучения в духовной жизни в конкретных обстоятельствах, прозрения событий, обличения.

Ценнейшее качество этого типа источников в том, что раскрывается и внутренняя, духовная сторона отношений мирян со старцем. При всем разнообразии судеб, среды, местных обстоятельств прослеживается много общего в жизни духовных общин, братств и сестричеств, возникавших около отдельных подвижников, в движении к ним верующих из других мест.

Реальная духовная жизнь епархии, недавняя, о которой рассказывают ее участники, передается через субъективное восприятие. Но именно поэтому данные свидетельства очень ценны для раскрытия темы исследования. Они стали практически главным материалом в понимании того, как ощущали себя верующие в периоды гонений, как воспринимали происходившее с ними, окружавшими их людьми, Церковью.

Вписать» живых людей с их реальными делами и поступками, со свойственными им достоинствами и недостатками, особенностями сознания в контекст происходивших в изучаемый период событий дала возможность мемуарно-публицистическая литература, составившая шестую группу источников данной работы. Изображение авторами воспоминаний того, чему они явились свидетелями, адекватное фактам и эмоциям, имеет существенное значение для нашей исторической реконструкции.

Интегрированное представление о реальном состоянии молитвенных домов, их архитектурных особенностях, различных сторонах повседневной жизни духовенства епархии, рядовых верующих дают фотодокументы. В диссертационном исследовании они представляют седьмую группу источников. Данный вид источников, в виду способности воспроизводить закрепленное изображение в том виде, в каком оно представлялось обычному зрению в момент съемки, позволил объективно увидеть и оценить элементы уникальности и неповторимости информации, закрепленной в них. Привлечение их в работе в качестве уникальных свидетельств дало возможность не только образно увидеть событие или отдельную личность, но и осмыслить увиденное с учетом композиционного своеобразия документа, а также целей, преследовавшихся уполномоченным при его отборе в дело.

Таким образом, имеющиеся в настоящее время источники по данной теме достаточно разнообразны по своему содержанию и репрезентативны. Они позволяют решить исследовательские задачи и раскрыть в диссертационном исследовании ряд ранее неизученных аспектов в истории Ставропольского края.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Макарова, Елена Александровна

Заключение

Начало 1940-х - середина 1960-х гг. с точки зрения взаимодействия Русской православной церкви с государством признаны одним из сложнейших периодов ее истории. Он характеризовался продолжением антирелигиозной политики КПСС и государства, но отличался от предшествующих десятилетий некоторым смягчением форм и методов борьбы с религией и Церковью. В изучаемый период в советском государстве сложился опыт косвенного административного воздействия на общины верующих и священнослужителей, направлявшийся на полное уничтожение религиозных проявлений в советском обществе.

Курс религиозной государственной политики изменялся в зависимости от установок руководства, социально-политических и внешнеполитических условий, а отчасти и взаимоотношений с другими конфессиями. Государство корректировало свою вероисповедную политику, либо ужесточая ее, либо делая более либеральной. Сохраняя определенную преемственность, такая политика в 1939-1965 гг. имела и ряд элементов новизны. На протяжении этого периода оставались незыблемыми положения марксистско-ленинской идеологии о религии и Церкви как «пережитках прошлого», осуществлялся жесткий партийно-государственный контроль за религиозной ситуацией, разрабатывался комплекс ограничительных антицерковных мероприятий, оказывалось воздействие на массовое сознание путем антирелигиозной пропаганды. Вместе с тем в эти годы религиозная политика приобрела ряд новых черт.

В соответствии с основной целью исследования нами была предпринята попытка выявления факторов, определявших особенности проведения религиозной государственной политики на Ставрополье и изучения деятельности органов, осуществлявших непосредственно эту политику в крае.

Проведенное исследование позволяет утверждать, что на Ставрополье в исследуемый период сложилась относительно стабильная модель государственно-церковных отношений и административно-партийного контроля за духовенством и верующими. Изученные материалы свидетельствуют о том, что реализация религиозной государственной политики в крае обусловливалась рядом объективных и субъективных факторов.

В 1939-1965 гг. приоритетное воздействие на реализацию вероисповедной политики в регионе, в частности, в сфере взаимоотношений местной власти и РПЦ, оказывал идеологический фактор. Советская идеология православному духовенству традиционно отводила роль представителей «обреченного» с точки зрения власти, социального института - Церкви, которая должна была исчезнуть в ходе строительства новой общественно-экономической формации и победы материалистического мировоззрения. Христианство воспринималось как враждебная идеология, а Церковь - как идейный противник. Поэтому в системе идеологической работы КПСС в исследуемый период особая роль принадлежала антирелигиозной пропаганде. Широкое применение в связи с этим на Ставрополье нашли массовые антирелигиозные кампании. Дискредитируя Церковь и духовенство, они усиливали административное и психологическое давление на верующих, и тем самым провоцировали волну антицерковных хулиганских действий. С начала 1960-х гг. в крае началась «планомерная работа по организации научно-атеистической пропаганды», которая рассматривалась как важная часть «коммунистического воспитания». Но, несмотря на долговременные усилия утвердить атеистические стереотипы среди населения края, воспроизводство религиозного сознания не прекращалось, хотя значительная часть жителей региона проявляла индифферентизм к религии.

Партийно-государственному руководству Ставропольского края при реализации религиозной государственной политики приходилось учитывать социально-политический фактор. По данным различных социологических исследований, в исследуемый период на Ставрополье православные верующие составляли от 12 до 25% населения края. Реализация вероисповедной политики местной властью испытывала влияние и социокультурного фактора. Хотя идеологические стереотипы утверждали несовместимость советской культуры и религии, конфессиональные субкультуры продолжали свое существование, несмотря на попытки подорвать их материальную основу и разрушить религиозное сознание их носителей. Поэтому в послевоенный период региональной властью проводилось искусственное ограничение культурного пространства для воспроизводства православных традиций.

В начале 1960-х гг., как и в 1920-30-гг. на Ставрополье вновь возникла угроза сохранности православной культовой архитектуры и иконописи. После массового закрытия церквей в крае начались масштабные мероприятия по сносу «пустующих культовых зданий». Отношение партийно-государственных органов к судьбе храмов, утративших свое первоначальное назначение и превращенных в склады, спортзалы, магазины, негативно воздействовал на чувства и настроения верующих. Протест их побудил местную власть к организации учета и сохранности церковных ценностей. В то же время данная акция со стороны руководства края имела скрытый политический смысл и изначально была нацелена на снижение активности верующих православного вероисповедания.

Реализация вероисповедной политики в крае испытывала воздействие и экономического фактора, хотя он и не имел первостепенного значения. Главной целью экономических антицерковных санкций на Ставрополье было ограничение материальных ресурсов РПЦ для пресечения их дальнейшего роста и сужения сферы религиозной жизни. Подобные мероприятия также имели, прежде всего, политический характер.

На выбор программы реализации вероисповедной государственной политики в регионе сильное и первостепенное влияние оказывал субъективный фактор - позиция руководства партийно-государственных органов управления Ставропольского края, религиозных деятелей, верующего населения.

Кроме факторов влияния на реализацию вероисповедной политики государства на Ставрополье в диссертации исследована деятельность органов, осуществлявших эту политику в крае. Их система включала вертикаль партийно-государственных органов - от краевого комитета КПСС и исполкома Совета депутатов трудящихся до районных, городских, сельских комитетов партии и Советов депутатов трудящихся. Структурными звеньями являлись уполномоченный Совета по делам РПЦ в Ставропольском крае, органы внутренних дел и прокуратуры. Каждое звено системы осуществляло специфические контролирующие функции.

Крайисполком, являясь органом исполнительной власти, находился в непосредственном подчинении Совета Министров - правительства СССР. Поэтому его руководство в своей деятельности неукоснительно ориентировалось на указания вышестоящих органов. Краевой властью иногда принимались подзаконные акты, носившие распорядительный характер. Они дублировали общесоюзные законы и постановления, становились дополнительной инстанцией в доведении решений центра до сведения местных органов власти и в организации последующего контроля их

Т/Т^ГТ/Л гтттотттУ ГТ X А V11V/И1 ^ П-П Л .

Контроль со стороны государственных и партийных органов за деятельностью РПЦ на Ставрополье большей частью был негласным. Его осуществляли и работали по принципу «секретно» уполномоченный Совета по делам РПЦ в крае и органы государственной безопасности. В своей работе уполномоченный руководствовался инструкциями и постановлениями вышестоящих над ним государственных органов, исполнял прямые указания своего непосредственного ведомственного руководства, краевого отдела агитации и пропаганды ЦК.

Уполномоченный Совета в крае играл неоднозначную роль в реализации вероисповедной политики. В системе краевого аппарата управления он осуществлял не только контрольно-надзорные, информационно-консультативные, но иногда в определенной мере и правозащитные функции. Зависело это, прежде всего от личной мировоззренческой позиции уполномоченного и уличного его умения оказывать содействие защите прав верующих в рамках существовавшего законодательства о религиозных культах.

Таким образом, каждый элемент системы органов, осуществлявших вероисповедную политику на Ставрополье, выполнял свои функции. Но главным содержанием их деятельности являлась реализация комплекса политико-административных мер по ограничению церковной жизни в Ставропольском крае. На основе изучения обширного спектра документов, в диссертации определены основные направления их осуществления в регионе.

Во-первых, в Ставропольском крае сложилась система контроля за деятельностью духовенства и церковнослужителей. Ключевой в этой системе была процедура их регистрации. Нормативно она закреплялась в самом общем виде, поэтому краевыми уполномоченными Совета по делам РПЦ иногда разрабатывались собственные механизмы выдачи разрешения на служение. Практиковались также различные способы «выдавливания» активных служителей клира. В то же время наиболее подготовленные представители духовенства дискредитировались через обличающие публикации в местной печати, обвинялись в совершении преступлений и находились под особым контролем со стороны государственных органов.

Установлено, что, располагая рычагами административного вмешательства в дела религиозных общин, местные власти имели возможность целенаправленно разобщать церковных активистов, раскалывать общину верующих. Это, как свидетельствуют источники, осуществлялось представителями местных органов государственной власти путем отвода «неудобных» ей кандидатов.

Во-вторых, сложилась система мер, ограничивающая приток в ряды верующих представителей молодого поколения. Именно в молодежной среде более активно и наступательно проводилась атеистическая пропаганда. Под особым контролем в изучаемый период находилась обрядность, потенциально возможная в среде молодежи. Общественные организации осуществляли репрессивные мероприятия над комсомольцами и молодыми коммунистами, выходящие за рамки их компетенции. Как следует из материалов диссертации, под жестким контролем уполномоченных Совета по делам РПЦ находились вопросы комплектования духовных учебных заведений, в том числе и Ставропольской духовной семинарии.

В третьих, нами выявлена и показана на региональном материале система финансового ослабления православных епархий и приходов. Уполномоченный Совета по делам РПЦ и районные чиновники путем давления на исполнительные органы и сами общины понижали цены на свечи и другие предметы культа, прибыль от продажи которых была основной статьей дохода Православной церкви. С конца 1950-х гг. в Ставропольском крае действовал механизм перевода финансовых средств епархии в патриотические фонды в виде добровольных пожертвований, имевших на деле принудительный характер и существенно ослаблявших состояние казны религиозных объединений.

Как следствие вышеописанных мер, в диалоге государственно-церковных отношений, с одной стороны, явилось возникновение в крае «религиозного подполья» - большого числа объединений православных верующих, которые существовали без регистрации, а с другой - появление системы адаптации Православной церкви к действиям региональных партийно-государственных структур. Несмотря на различные способы внешнего давления на Церковь в крае, сохранилась активная группа духовенства. Механизм адаптации проявлялся и в его регулярном перераспределении по приходам. В изучаемый период целенаправленно укреплялись в кадровом отношении крупные городские приходы, привлекавшие значительное число верующих.

В условиях контроля деятельности православного духовенства на Ставрополье, священнослужителям, как правило, удавалось уходить от конфликтов с государственными чиновниками, возникавшими на формальной почве. Политика «соглашательства» архиереев и пассивность приходского духовенства, соблюдение им требований законодательства о культах были лишь видимыми проявлениями их лояльности к мероприятиям партии и государства в отношении религии и церкви. Данная форма поведения священнослужителей, как видится, себя оправдала, позволив сохранить большинство действующих приходов и духовенства епархии.

В исследуемый период у всего православного регионального сообщества сложилась и функционировала адаптивная модель взаимоотношений с властью. Признаками ее можно считать, с одной стороны, стабильность, позволившую сохраниться до очередного изменения курса государственно-религиозной политики, а с другой, вариативность, гибкость, т.е. способность сворачиваться в условиях обострения государственно-церковных отношений и раскрываться в более благоприятный период. Церковной целью этой модели было сохранение малой поместной Церкви (епархии) как догматически установленного Вселенскими Соборами устроения православно-религиозной жизни.

Большинство сфер церковной жизни (численность приходов, материальная база, кадры) в крае тесно зависела от ограничительных мероприятий краевых властей. В то же время, преемственность религиозных традиций осуществлялась вопреки их антицерковному давлению. Даже финансовая деятельность Ставропольской епархии, благодаря скрытой материальной поддержке населения, позволившей сохранить угасающие приходы, не была подвержена тотальному контролю со стороны местной власти. Таким образом, несмотря на все усилия партийно-государственных органов установить тотальный контроль над религиозной жизнью, РПЦ сохранила определенные элементы автономии, базировавшиеся, прежде всего, на устойчивости религиозных традиций в массовом сознании и канонической незыблемости православия.

Исторический опыт религиозной политики изучаемого периода убеждает в утопичности попыток властей вытеснить из общественной жизни религию и Церковь. Данная политика, отличаясь относительной гибкостью, резко ограничила влияние Церкви в обществе. Но, в конечном итоге, несмотря на все усилия, за многие десятилетия не смогла остановить ни воспроизводство религиозного сознания, ни уничтожить саму Церковь. Можно констатировать, что ограничительная тенденция вероисповедной политики государства на Ставрополье потерпела крах.

Отказываясь от тотального контроля за деятельностью религиозных объединений, характерного для советской эпохи, современное государство не должно забывать о необходимости регулирования религиозной ситуации и создания компетентного специального органа, непосредственно осуществлявшего вероисповедную политику и на демократических основах взаимодействующего с верующими и конфессиональными структурами.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Макарова, Елена Александровна, 2008 год

1. Опубликованные материалы

2. Постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения». 7. июля 1956 г. // Там же. Т. 8. 1946-1955.-С. 428-432

3. Постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». 10 ноября 1954 г. // Там же. С. 446-450

4. Пленум ЦК ВКП (б) 1 февраля 1935 г. // Там же. Т. 5. М., 1971. С.201

5. Конституция (Основной Закон). Утверждена Чрезвычайным VIII Съездом Советов Союза ССР 5 декабря 1936 г. / Там же. С. 285-313

6. Законодательство о религиозных культах. М: Юридическая литература, 1969. - 304 С.

7. О религии и церкви. Сборник высказываний классиков марксизма-ленинизма, документов КПСС и советского государства. М.: Политиздат, 1981.- 176 С.

8. Деятели Октября о религии и церкви. Статьи. Речи. Беседы. Воспоминания. М.: Мысль, 1968. - 240 С.

9. Русская Православная Церковь в советское время (1917-1996): Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью. Сост. Г. Штриккер. М.: Пропилеи, 1998. - Кн.1. - 400 е.; Кн.2. -462 С.

10. Ленин В.И. Об атеизме, религии и церкви: Сборник статей, писем и других материалов. М.: Мысль, 1969. - 317 С.

11. Маркс Карл, Энгельс Фридрих, Ленин В.И. О религии. 2 изд. доп. - М.: Политиздат, 1983. - 368 С.

12. Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война: Сборник церковных документов. Московская патриархия, 1943. - 100 С.

13. Русская православная Церковь и коммунистическое государство. 1917-1941: Документы и фотоматериалы. М.: Библейско - Богословский институт св. Апостола Андрея. - 1996. - 328 С.

14. Акты Святейшего патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти: 1917-1943. Сост. М.Е. Губонин. — М.:

15. ПУЧ/ГП/Г 1 АП Л 1 (\С"1 г^ liV^riin, I77t. — iUUJ

16. Патриарх Сергий и его духовное наследство. М: Московская патриархия, 1947. - 87 С.

17. Туренская В., Мелибеев П. Святые тенета (из жизни воспитанников и наставников Ставропольской Духовной Семинарии). -Ставрополь: Кн. Изд-во, 1960. 128 С.

18. От ленинского декрета к закону о свободе совести / Сост. Каширина Т.Я. М. 1989. 59 С.

19. Законодательство о религиозных культах. Сборник материалов и документов. Перепечатка с советского издания «Для служебного пользования». Нью-Йорк: Chalidze Publications, 1981

20. Правда о религии в России. М.: Московская патриархия, 1942.123 С.

21. Дело патриарха Тихона/ Публ. М.И. Одинцова // Отечественные архивы, 1993, №6. С. 46-71;

22. Крестный пут патриарха Сергия: документы, письма, свидетельства современников (к 50-летию со дня кончины) / Публ. М.И. Одинцова // Отечественные архивы, 1994, №2. С. 44-80;

23. Письма и диалоги времен «хрущевской оттепели» (Десять лет из жизни патриарха Алексия. 1955-1964 гг.) / Публ. М.И. Одинцова // Отечественные архивы, 1994, №5. С. 25-83;

24. Пимен (Извеков) последний «советский» патриарх / Публ. М.И. Одинцова// Отечественные архивы, 1995, №1. С. 27-66

25. Религиозные организации в СССР: накануне и в первые годы Великой Отечественной войны (1938-1943 г.) / Публ. М.И. Одинцова // Отечественные архивы, 1995, №2. С. 37-67;

26. Шкаровский М.В Политика Третьего рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных материалов 1939-1945 годов (Сборник документов). М., 2003. 357 С.

27. Двенадцать заповедей немцев на Востоке // Военно-исторический журнал. 1991. - №82. Архивные материалы

28. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 7021. Оп. 121. Д. 29. Отчет Чрезвычайной государственной комиссии о количестве и качестве ущерба, причиненного немцами Русской православной церкви в минувшей войне 1941-1945 года

29. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 8131. Отдел по надзору за следствием в органах госбезопасности и прокуратуры СССР (март 1953-1965). Оп. 36. Дд.: 47, 93.

30. Государственный архив новейшей истории Ставропольского края (ГАНИСК). Ф. 1. Ставропольский краевой комитет КПСС. Оп. 1-19. Дд.: 1, 5, 7, 13,30, 45,46, 187, 244, 1521.

31. Государственный архив новейшей истории Ставропольского края (ГАНИСК). Ф. 43. Труновский районный комитет ВКП (б). On. 1а. Дц.6, 32, 35.

32. Ставропольская правда. Орган Ставропольского крайкома и Ставропольского краевого Совета депутатов трудящихся. Ставрополь. 1944 - 1965

33. Известия. Орган Совета депутатов трудящихся. М. 1960

34. Комсомольская правда. Орган ЦК ВЛКСМ. М, 1959-1964

35. Молодой ленинец. Орган Ставропольского краевого комитета ВЛКСМ. Ставрополь. 1959-1963.4. Нарративные источники

36. Отец Арсений. М.: Свято-Тихоновский Богословский ин-т, 2006;

37. Вышеславцева О.Н. Пастырь во времена безбожия. Об отце Николае (Голубцове). СПб.: Сатисъ, 1994

38. Дамаскин, игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 4. Тверь, ООО «Издательский дом Булат», 2000. 480 с.

39. Кривошеин Василий, архиепископ. Две встречи. Митрополит Николай (Ярушевич). Митрополит Никодим (Ротов). СПб.: Сатисъ, 2003. -224 с5. Воспоминания

40. Иванникова Л.И. (Ставрополь). Воспоминания. Машинопись из фондов Музея Церковной истории и искусства при Ставропольской Духовной Семинарии, 1998

41. Малинка Б., протоиерей. (Ставрополь). Воспоминания. Аудиозапись из фондов Музея Церковной истории и искусства при Ставропольской Духовной Семинарии, 2004.

42. Парфенов А., протоиерей. (Ставрополь). Воспоминания. Архив автора. 2006

43. Рожков П., протоиерей. (Ставрополь). Воспоминания. Архив автора.2006

44. Цаликов В. протоиерей. (Пятигорск). Воспоминания. Архив автора.2004

45. Шестаков И., протоиерей. (Ставрополь). Воспоминания. Архив автора. 2004

46. Береговой Т., протоиерей. (Ставрополь). Воспоминания. Архив автора. 19976. Статьи

47. Антицерковные гонения в Ленинградской епархии: 1958-1964 / Публ. М.В. Шкаровского // Невский архив. Историко-краеведческий сборник. Вып. II / М.; СПб.; АШепешп Феникс, 1995. С. 123-168

48. Антоний, митрополит Ставропольский и Бакинский: Некролог // Журнал Московской Патриархии. 1962. №13. С. 17-18

49. Берестовская JT.E. Великая Отечественная война и Русская Православная церковь. 50 лет Победы в Великой Отечественной войне // Материалы региональной научно-практической конференции. Ставрополь, 1995

50. Витилянский В.В. Сколько в России православных?// Церковный вестник. 2005. №9. С.5

51. В огне войны. Русская православная церковь в 1941-1945 гг. (по материалам Ленинградской епархии) / Публ. М.В. Шкаровского // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. Кн. 5. СПб.: Logos, 1994. С. 259-316;

52. Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. «Тайная вечеря» // Ленинградская панорама, 1991, № 6. С. 10, 28-29; № 7. С. 27-29;

53. Васильева О.Ю. Кремль против Ватикана. Полковник Карпов под руководством генералиссимуса Сталина атакует папу римского // Новое время, 1993, № 30. С. 38-40;

54. Великую победу предопределила победа духовная // Вятский епархиальный вестник, 1992, №5. С.3-4;

55. Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в 1927-1943 годах // Вопросы истории, 1994, № 4. С.35-46

56. Волкогонов Д.А. Сталин и религия // Наука и религия, 1989, №2. С.10-11;

57. Васильева О.Ю. Ватикан в горниле войны // Наука и религия, 1995, №6. С. 14-16; ее же. Кремль против Ватикана. Полковник Карпов под руководством генералиссимуса Сталина атакует папу римского // Новое время, 1993, № 30. С. 38-40

58. Гонения на верующих // Вестник РХД. 1981. №135. С. 250

59. Гордун Сергий, священник. Русская Православная церковь в период с 1943 по 1970 гг. // Журнал Московской патриархии. 1993. №1. С. 39-49; №2. С. 11-24

60. Дегтярев Ю.М. Еще раз об уполномоченных Совета // Религия в СССР. 1991. №5

61. Журавлев Е.И. Оккупационная политика фашистской Германии на юге России (1941-1943 гг.): цели, содержание // Научная мысль Кавказа. -2001. -№1

62. Зубов А. Русская православная церковь и российское государство // Посев. 2002. - №2. С. 40-43

63. Иосифлянское движение и оппозиция в СССР / Публ. М.В. Шкаровского // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 15. М.; СПб.: Atheneum Феникс, 1994. С. 446-463;

64. Каариайнен К., Фурман Д.В. Верующие, аетисты и прочие(эволюция российской религиозности)// Вопросы философии. 1997. №6. С.35-52;

65. Кнышевский П.Н. Истоки тотального шпионажа // государственная безопасность и демократия, 1993, № 2. С. 30-52;

66. Морозова JI. Государство и церковь. Особенности взаимоотношений // Государство и право. 1995. №3. С. 86-95

67. Налетова И.В. «Новые православные» в России: Тип или стереотип религиозности//Социс. 2004. - №5. - С. 133;

68. Партизанский акафист //Наука и религия, 1995. С. 6-8

69. Панарин A.C. Православная цивилизация в глобальном мире // Москва.-2001. №3. С. 145-165; №5. С. 161-184

70. Писенко К.А. исторический обзор налогообложения церковных имуществ в истории России // Церковь и время. 2003. -№2. С. 90-103

71. Россия страна Православная// Вера. 2001. № 396. С. 17;

72. Савельева Ю.Ю. О критериях определения религиозности населения// Социс 2001. - № 7. - С. 89;

73. Священники на фронте // Наука и религия, 1995. №5. С. 4-6;

74. Судоплатов П.А. Остаюсь единственным живым свидетелем // Молодая гвардия, 1995. № 5

75. Тепун П.Д. Идеологический фактор в битве за Кавказ. Вторая Мировая война: актуальные проблемы социальной истории // Материалы межвузовской научной конференции с международным участием 28-31 мая 2002 г. Майкоп, 2002

76. Третий рейх и Православная церковь // Наука и религия, 1995. № 5

77. Фефилин C.B. Патриотизм христиан Кубани в годы Великой Отечественной войны. Вторая Мировая война: актуальные проблемы социальной истории // Материалы межвузовской научной конференции с международным участием 28-31 мая 2002 г. Майкоп, 2002

78. Цыпин Владислав, протоиерей. Патриотическое служение Русской Православной церкви в Великую Отечественную войну // Новая и новейшая история, 1995, №2. С. 41-47.;

79. Чесноков В.Ф. Воцерковленность. Феномен и способ его изучения. М. ФОМ. 2000. С.4;

80. Шкаровс кий М.В. Русская православная Церковь в 1943-1957 гг. // Вопросы истории. 1995. - №8. С. 36-56

81. Якунин В.Н. «Велик Бог земли Русской» // Военно-исторический журнал, 1995, №1. С. 37-41;

82. Якунин В.Н. Положение и внутренняя структура центральных органов управления Русской православной Церкви в 1941-1945 гг. // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2003. - №3

83. Монографические исследования

84. Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. Взаимоотношения советского государства и религии. М.: Политиздат, 1991. - 398 С.

85. Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется? Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М.: Россия молодая, 1992. 134 С.

86. Алексеев В.А. Постперестройка: несвободная совесть? (интервью, беседы с религиозными деятелями, статьи о проблемах свободы совести и церковно-государственных отношений в России). М.: Россия молодая, 1992. -63 С.

87. Барменков А.Н. Свобода совести в СССР.М.: Мысль, 1967. 162 С.

88. Беликов Г. Оккупация. Ставрополь. Август 1942-январь 1943. -Ставрополь: Фонд духовного просвещения, 1998. 152 С.

89. Балевиц З.В. Православная церковь Латвии под сенью свастики (1941-1944). Рига: Зинате, 1967.-227 С.

90. Бабинов Ю.А. Государственно-церковные отношения в СССР: история и современность. Симферополь: Таврия. 1991. 124 С.

91. Бакаев Ю.Н. Власть и религия: история отношений (1917-1941). -Хабаровск, Изд-во Хабаровского гос. Техн. Ун-та, 2002. - 199 С.

92. Бессонов М.Н. Православие в наши дни. М.: Политиздат, 1990. 1871. С.

93. Бычков С.С. Большевики против русской Церкви. М.: Sain & Sam, 2006.-501 С.

94. Боголепов A.A. Церковь под властью коммунизма. Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1958. 139 С.

95. Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. М.: Соратник, 199. 307 С.

96. Веверс Я.Я. Православная духовная миссия агентура фашистской разведки. Рига: Знание, 1973. 276 С.

97. Гордиенко Н.С., Курочкин П.К. Особенности модернизации современного русского православия. М.: Знание, 1978. 148 С.

98. Гордиенко Н.С. Эволюция русского православия (20-80-е годы XX столетия), М.: Знание, 1984. 265 С.

99. Гордиенко Н.С. Современное русское православие. Л.: Лениздат, 1988,- 127 С.

100. Грекулов Е.Ф. Православная церковь враг просвещения. - М.: Изд-во АН СССР, 1962. - 191 С.

101. Григорий Граббе, епископ. К истории русских церковных разделений за границей. Опровержение ошибок и неправд в сочинении Д. Поспеловского «The Russian Church under the Soviet Regime 1917-1982». Джорданзилль: Свято-Троицкий монастырь, 1992. 453 С.

102. Григорьян М.М. Курс лекций по истории атеизма. Изд. 2 М.: Мысль, 1974.-309 С.

103. Документы обличают. Реакционная роль религии и церкви на территории Белоруссии. Минск: Беларусь, 1964. 206 С.

104. Джеймс Эллис. Русская православная церковь: согласие и инакомыслие. Лондон, 1990. - 308 С.

105. A MUUWJLWt. V^vy^-/ J. UUkWlDVlVU/l ivii, x xniui i у v-/« i U~T .

106. Иоанн (Снычев), митрополит. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб., Изд-во Л.С. Яковлевой, 1994. 352 С.

107. Ильин И.А. Путь к очевидности. Сочинения. М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1998. 912 С.

108. История Русской Православной Церкви: От восстановления патриаршества до наших дней / Общ. ред. МБ. Данилушкина. СПб.: Воскресение, 1997.-Т.1. 1070 С.

109. Куроедов В.А. Религия и церковь в советском обществе. 2-е изд., доп. - М.: Политиздат, 1984. - 256 С.

110. Куроедов В.А. Советское государство и церковь. М.: Знание, 1976.-79 С.

111. Корзун М.С. Русская Православная Церковь 1917-1945 гг. Изменение социально-политической ориентации и научной несостоятельности учения. Минск; Беларусь, 1987. 204 С.

112. Красников Н.П. Социально-этические воззрения русского православия в XX веке. Киев: Выща школа, 1988. 189 С.

113. Край наш Ставрополье: Очерки истории / научные редакторы проф. Д.В. Кочура и проф. В.П. Невская. Ставрополь: Шат-Гора, 1999. - 528 С.

114. Кругов А.И. Ставропольский край в истории России (конец XVIII -XX век). Ставрополь: Ставропольсервисшкола, 2001. - 352 С.

115. Кузнецов А.И. Обновленческий раскол в Русской Церкви // «обновленческий» раскол. Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики. Сост. И.В. Соловьев. М., 2002. 401 С.

116. Кашеваров А.Н. Государство и Церковь. Из истории взаимоотношений советской власти и Русской Православной Церкви. 19171945. СПб.: СПб. гос. техн. ун-т, 1995. - 138 С.

117. Кашеваров А.Н. Церковь и власть: русская православная церковь в первые годы советской власти. СПб., Изд-во СПБГТУ. 1999. - 328 С.

118. Константинов Д. Гонимая Церковь: Русская Православная Церковь в СССР. Нью-Йорк: Всеславянское изд-во, 1967. 215 С.

119. Константинов Д. Православная молодежь в борьбе за Церковь в СССР. Мюнхен: институт по изучению СССР, 1956. 174 С.

120. Константинов Д. Зарницы духовного возрождения. Русская православная Церковь в СССР в конце шестидесятых и в начале семидесятых годов. Лондон (Канада): Заря, 1973. 137 С.

121. Ласковая М.П. Богоискательство и богостроительство прежде и теперь. Изд. 2. -М.: Московский рабочий, 1976, 136 С.

122. Линец С.И. Северный Кавказ накануне и в период немецко-фашистской оккупации: состояние и особенности развития (июль 1942-октябрь 1943). Ростов-на-Дону: Северо-Кавказский научный центр высшей школы, 2003.-564 С.

123. Мейендорф Иоанн, протоиерей. Православие в современном мире. Клин, Фонд «Христианская жизнь», 2002. - 318 С.

124. Митрохин Н., Тимофеева С. Епископы и епархии Русской Православной Церкви. М.: ООО «Панорама», 1997. - 456 С.

125. Мудьюгин Михаил, архиепископ. Русская православная церковность: Вторая половина XX века. М.: Библейско-Богословский инс-т, 1995.- 124 С.

126. Николин Алексей, священник. Церковь и государство. История правовых отношений. -М.: Издание Сретенского монастыря, 1997. 430 С.

127. Одинцов М.И. Государство и церковь. История взаимоотношений. 1917-1938.-М.: Знание. 1991.-63 С.

128. Одинцов М.И. русские патриархи XX века: Судьба Отечества и церкви на страницах архивных документов. М.: РАГС, 199. - 334 С.

129. Однорал A.A. История церковных разделений. Россия XX век. -Пятигорск: ПГЛУ, 3003. - 110 С.

130. Очерки истории Ставропольского края. В 2-х тт. Т.2. Ставрополь, 1986.-607 С.

131. Очерки истории Ставропольской организации КПСС. -Ставрополь, 1970. 632 С.

132. Патриарх Тихон и история Русской Церковной смуты. Кн. 1. СПБ.: Сатисъ, 1994.-487 С.

133. Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М.: Республика, 1995.-511 С.

134. Польский М. Новые мученики российские. Минск, 2004;

135. Польский М. Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и за границей. Джорданвилль: Свято-Троицкий монастырь, 1948. 109 С.

136. Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви. 1917-1945. Париж: Имка-Пресс, 1995.-640 С.

137. Русское православие: вехи истории. М.: Политиздат, 1989. 719 С.

138. Русская православная Церковь. 988-1988: В 2 вып. М., Изд. Московской патриархии, 1988. - Вып.2: Очерки истории. 1917-1981. - 111 С.

139. Суглобов Г.А. Союз креста меча. М.: Воениздат, 1969. 129 С.

140. Сергий Ларин, епископ. Православие и гитлеризм. Одесса, 1947. -143 С.

141. Степанов (Русак) В. Свидетельство обвинения. Церковь и государство в Советском Союзе. Т. 1. Джорданвилль. Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь, 1987-1988. 176 С.

142. Струве Н. А. Православие и культура. 2 изд., испр. И доп. М.: Русский путь, - 2000. - 632 С.

143. Филадельф, иеромонах. Заступница усердная. Слово о деяниях пресвятой Богородицы. М.: Русский Духовный центр, 1992. - 208 С.

144. Цыпин Владислав, протоиерей. История Русской Православной Церкви. Кн.9. История Русской Церкви. 1917-1997. М.: Изд-во Свято-Преображенского Валаамского монастыря, 1997. 831 С.

145. Цыпин Владислав, протоиерей. История Русской Православной Церкви. 1917-1990. учебник для православных духовных семинарий. М.: Изд. дом «Хроника», 1994. — 250 С.

146. Чумаченко Т.А. Государство, православная церковь, верующие. 1941-1961. Серия «Первая монография». М.: «ЛИРО-ХХ», 1999. - 248 С.

147. Шишкин A.A. Сущность и критическая оценка «обновленческого» раскола русской православной церкви. Казань: Изд-во Казан. Ун-та, 1970. -367 С.

148. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964. М.: Изд - во Крутицкого подворья, Общество любителей церковной истории, 1995-399 С.

149. Шкаровский М.В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2002. 403 С.

150. Якунин В.H. Положение и деятельность Русской православной Церкви в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 m Самара, 2001. -400 С.

151. Якунин В.Н. Русская православная Церковь на оккупированных территориях СССР в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. -Самара, 2001.-243 С.

152. Диссертационые исследования

153. Васильева О.Ю. Государство и деятельность Русской Православной Церкви в период Великой Отечественной войны. Дисс. канд. Ист.-наук. М.: АН СССР, Ин-т истории СССР, 1990;

154. Годизов Г.Л. Проблемы свободы совести в общественной жизни Кубани. 1965-1990.: Автореф. Дисс. канд. ист. наук. Майкоп, 2001. - 22 с

155. Шин Донг Хёк. Деятельность Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР в первое десятилетие его существования. 1943-1953гг.: Автореф. Дисс. канд. ист. наук. М., 2002. - 33 с

156. Полат Салих Русская православная церковь и религиозная политика советского государтсва в условиях Второй Мировой войны и послевоенный период // Дисс. канд. ист. наук. М., 2001

157. Фефилин C.B. Взаимоотношения государства и религиозных организаций в 40-х середине 50-х гг. XX века (на материалах Краснодарского края). Дисс. канд. ист. наук. - Майкоп, 2002

158. Литература на иностранном языке.

159. Anderson P. People, Church and State in Modern Russia. New York : Macmillan, 1944

160. Alexeev W., Stavrou T. The Great Revival. The Russian church under German Occupation. Minneapolis: Burgess Publishing Co., 1976;

161. Alexeev W. Russian Orthodox Bishops in Soviet Union, 1941-1953. New York. Mimeographed Series, №61, 1954

162. Aksenov-Meerson M. The influtner of the Orthodox Church on Russian Ethnic identity // Ethnic Russia in the USSR. The Dilemma of Dominance, Edited by Edward Allworth. Pergamon Press, 1980. P. 105-115

163. Curtiss J. The Russian Church and the Soviet State, 1917-1950. Boston: Little, Brown, 1953.;

164. Fletcher W. Religion and Soviet Foreign policy, 1945-1970. London. Oxford University Press, 1973;

165. Fletcher W. Portrait of the Most Praised and Vilified of Modern Churchmen Metropolitan Nikolai of the Russian Orthodox Church - and of the Dilemma the Faces as Religions Leader in a Militantly Secular Soviety Nikolai. London: Collier-Macmillan, 1968;

166. Fletcher W. The Russian Orthodox Church underground. Oxford: University Press, 1971

167. Grunwald C. The Churches and the Soviet Union. New York: Macmillan,1962

168. Kolarz W. Religion in the Soviet Union. London: Macmillan, 1961

169. Lowrie D., Fletcher W. Khrushchev's Religious Policy 1959-1964 // Aspects of religion in the Soviet Union 1917-1967. Chicago: the University of Chicago Press, 1971. P. 131-155

170. Pospelovsky D.V. A History of Marxist-Leninist Atheism and Soviet Antireligious Policies. London: Macmillan, 1987.

171. Spinca m. The Church in Soviet Russia. New York: Oxford University Press, 1956.

172. Pospielovsky D. The Russian Church under the Soviet Regime, 19171982. P. 425

173. Samarin V.D. Civilian Life under the German Occupation, 1942-1944. New York. Research Program on the USSR: Mimeographed Series, № 58, 1954.