Функционирование терминов феодальной иерархии во французском героическом эпосе тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.05, кандидат филологических наук Олевская, Мария Иосифовна

• Олевская, Мария Иосифовна
• кандидат филологических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Олевская, Мария Иосифовна

Введение.

Глава первая. Sire/ seigneur и его производные.

Глава вторая. Dame и damoisele.

Глава третья. Ноте и его производные.

Глава четвертая. Vassal и его производные.

Глава пятая. Вег/ baron и его производные.

Глава шестая. Chevaler и его производные.

Глава седьмая. Marchis.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Функционирование терминов феодальной иерархии во французском героическом эпосе»

Во введении к исследованию мы считаем необходимым дать общее представление материала, поместив его в широкий культурно-исторический контекст, а также осветить состояние исследований в интересующей нас области. Подобного рода представление позволяет нам в заключительной части введения лучше и полнее обосновать актуальность темы исследования, его теоретическую и практическую значимость, сформулировать его методологические основания и решаемые в его рамках цели и задачи.

L ЭПОС КАК МАТЕРИАЛ ИНТЕРДИСЦИПЛИНАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ.

Настоящая диссертация посвящена комплексному исследованию функционирования терминов феодальной иерархии во французском героическом эпосе и находится в русле работ по исторической семантике и лексикологии французского языка, целью которых, помимо целей чисто лингвистического характера, является воссоздание средневековой картины мира или отдельных ее фрагментов и установление при помощи методов семантики наиболее значимых категорий средневековой культуры и мировоззрения человека.1 Наша работа вписывается также и в более широкий ряд исследований сходного направления на французском языковом материале других периодов2, а также на материале других языков разных периодов'. Работы эти отличает интердисциплинарный подход, применяемый к исследуемым языковым фактам. Как отмечает И.И. Челышева, «.Интерес к изучению «образа мира», в том виде, в каком он предстает в сознании и деятельности человека прошлого, характерен для многих научных дисциплин. При этом общей тенденцией является стремление отойти от узкоспециального подхода в изучении исторически отдаленных эпох.»4. Данное замечание согласуется с общим направлением развития лингвистики в XX в., когда «. исследования языка и языков претерпели значительные изменения, которые заставляют еще шире раздвинуть и без того очень широкие горизонты лингвистики. »5. При

1 Burgess G.S., 1970; Brucker Ch., 1987; Chaurand J., 1977; Duchacek О., 1960; Duchacek О., 1979; Eckard G., 1980; Henry A., 1960; Hollyman К.-J., 1957; Kleiber G., 1978; Matoré G., 1985; Picoche J„ 1976; Waterston G.C., 1965; Venckeleer T., 1976; Волкова 3.H., 1973, 1983; Федосеева A.C., 1970; Чехоева З.Ц., 1983 и др.

2 Dumonceaux Р., 1971 ; Klein J R., 1976; Matoré Ст., 1988; Picoche J. 1997 и др.

3 Бенвенист Э., 1995; Бессмертный Ю.Д., 1982; Бочкарева Т.В., 1999; Вежбицкая А., 1996; Вишневский A.B., 1998; Гак В.Г., 1993; Гвоздецкая Н.Ю., 1991; Голованивская М.К., 1997; Маковский М.М., 1996; Проскурин С Г ., 1990; Стеблин-Каменский М.И., 1971; Топорова Т.В., 1985, 2000; Хопияйнен O.A., 1997; Челышева И.И., 1996; Чупрына О.Г., 2000; Чупрына О.Г. 2001, Яворская Г.М., 1997; Яковлева Е.С., 1994.

4 Челышева И.И., 1996:126.

5 Бенвенист Э. 1974:21. помощи языкознания оказывается возможным решение как собственно лингвистических, так и экстралингвистических задач. Данные исследований в области языкознания могут существенно уточнить и дополнить работы в области истории, литературоведения, культурологии, психологии и других наук и наоборот, лингвистическое исследование может выйти на совершенно иной качественный уровень, задействуй данные смежных научных дисциплин.

Особенно актуален интердисциплинарный подход применительно к такому материалу, как эпос. Понимание языковых фактов не может быть оторвано от контекста в широком смысле этого слова.

Эпос, в частности, предоставляет широкое поле деятельности не только для филолога, но и для историка. Например, В .Я. Пропп неоднократно говорил об историзме русских былин: «. Можно изучать вооружение героев, картину боев, можно изучать сложные социальные отношения, представленные былиной, земельные отношения, можно изучать всю область материального быта. Между тем историки и некоторые фольклористы с каким-то странным упорством под историзмом понимают только изучение исторических событий и исторических лиц, то есть как раз то, чего в эпосе нет. В тех случаях, когда в эпос попадают исторические имена, их носители подчиняются законам былинной поэтики и становятся эпическими персонажами.».6 В.Я. Пропп отмечал также, что «.В наше время все гуманитарные науки могут быть только историческими.»7. Использование эпического материала тем более требует знаний в области общей истории, этнографии и культурологии, что к его содержанию неприменимы или применимы лишь отчасти современные социокультурные категории и связанные с ними оценки. Изучение эпоса, с одной стороны, требует владения историческим материалом, а с другой стороны, открывает новое для истории.

Лингвистическое исследование, оперирующее в качестве материала зафиксированными на письме эпическими памятниками, тесно переплетается с фольклористикой. Для адекватного понимания лингвистических фактов, предоставляемых эпическим материалом, в фокусе внимания лингвиста должны быть как общая история фольклора, так сравнительная и частная фольклористика. Эпос разных народов обнаруживает в себе массу сходных черт как с точки зрения формы и содержания (превалирование стихотворной формы эпоса, эпические повторы и формульность.

6 Пропп В.Я.

7 Пропп В.Я.

1976г:102. 1976а:25. универсальные эпические мотивы или даже сюжеты и т.п.), так и с точки зрения бытования (длительное изустное распространение, музыкальное сопровождение и т.п.)8.

Лингвист и фольклорист крайне редко имеют возможность работы с живым развивающимся эпосом (имеется в виду живой незастывший фольклор некоторых народов, сб ЫВ З.Ю 1ДИХ на стадии развития родовой общины). Поэтому важно иметь в виду, что письменно зафиксированные эпические памятники прошлого — и это черта, объединяющая эпосы разных народов - длительное время бытовали в устной традиции. Зачастую зафиксированным оказывается лишь один вариант эпической песни или сказания. Изучение памятника прошлого, дошедшего в одном варианте, с точки зрения фольклориста, не отражает всей полноты картины, поскольку фольклорное произведение «.не может быть изучено полностью, если оно записано только один раз. Оно должно быть зафиксировано максимальное количество раз.»9. Однако для лингвиста использование в качестве материала исследования такого памятника приемлемо, поскольку, как правило, разницу между различными вариантами или версиями эпических сказаний составляют сюжетные модификации.

Такой материал тем более интересен, что зафиксированный на письме эпос занимает «пограничное» положение между собственно фольклорным словесным творчеством и литературой. Здесь сталкиваются фольклористика и литературоведение. «.С возникновением письма у господствующих классов возникает новое образование, а именно, письменность, художественная литература, то есть фиксация слова через его запись. Мы знаем теперь, что эта ранняя, первая литература сплошь или почти сплошь есть фольклор. Фольклор есть лоно литературы, она рождается из фольклора.»10. Немаловажным представляется также учет баланса между зафиксированными на письме памятниками эпического жанра и другими литературными жанрами исследуемого периода.

Совокупное же использование данных фольклористики, литературоведения и лингвистики имеет место при выяснении роли эпоса в сложении национального литературного языка и системы функциональных стилей этого языка11, поскольку баланс литературных жанров младописьменных языков и язык превалирующего жанра оказывают на них непосредственное влияние.

8 Гринцер П.А., 1983; Лорд А.Б., 1994; Мелетинский Е.В., 1983; Мелетинский Е.В., 1984а; Мелетинский Е. В., 19846; Пропп В.Я., 19766; Робинсон А.Н., 1983; Ярко В Н., 1983 и др.

9 Пропп В.Я. 1976а:24.

10 Пропп В.Я. 1976а:31.

11 Волкова З.Н. 1983.

Таким образом, вне зависимости от конкретных, зачастую узкоспециальных целей лингвистических исследований, использующих в качестве материала эпические памятники, необходимое (в силу специфики этого материала) применение интердисциплинарного подхода невольно выводит исследователя на другой уровень - уровень реконструкции 1 эпической картины мира, системы ценностей и оценок эпохи

Исследование французского героического эпоса имеет длительную и богатую традицию и отличается значительной многоаспектностыо. Исследовались его генезис, развитие и сюжетика13, циклизация14, отношение описываемых событий к реальной истории15, литературная техника, язык и стиль16 а также многие другие вопросы более частного характера.

Роль французского героического эпоса во французской культуре и литературе трудно переоценить. Для лингвиста же на первое место выступает та роль, котрую сыграл французский героический эпос в формировании национального литературного языка, связанная с длительным устным его бытованием: «. в дописьменный период не было других народных произведений на народном языке, кроме произведений устной словесности, представленных прежде всего «глобальными» мировоззренческими поэмами - героическим эпосом. Отсюда следует определяющая роль языка этих произведений в процессе генезиса французского литературного языка. >>17

Предмет данной диссертации - функционирование терминов феодальной социальной иерархии - неотделим от выбранного для исследования материала - французского героического эпоса. Строго говоря, исследование терминов феодальной иерархии средневековой Франции на материале других жанров либо вовсе невозможно, либо значительно менее иллюстративно и продуктивно. и «.Для лингвиста в центре внимания оказывается язык, и реконструкция картины мира идет параллельно с описанием языковых структур.» (Челышева И.И. 1996:128).

13 Bédier J., 1917-1926; Delbouille М., 1954; Gautier L., 1878-1894; Mandach A. de., 1961; Menendéz Pidal R., 1960; Paris G., 1865; Siciliano I., 1951 и др. Краткий обзор основных концепций происхождения французского героического эпоса см. Волкова З.Н., 1983:85-86, значительно более подробный разбор см. Волкова З.Н. 1984:55-113.

14 Bédier I, 1917-1926; Gautier L„ 1878-1894; Frappier J„ 1955-1967; Riquer M. de., 1968; Волкова З.Н,, 1984; Михайлов А.Д., 1995 и др. ь Lejeune R., 1948; Louis R., 1946; Matarasso Р., 1962 и др. Практически каждый издатель эпического памятника вносит в комментарий свои соображения по поводу историзма описываемых событий и исторических прототипов его персонажей.

16 Delbouille М., 1959; Gittleman А., 1967; Heinemann Е.А., 1993; Lejeune R, 1954; McMillan D., 1964; Rychner J., 1955; Wathelet-Willem J., 1964; Andrieux-ReixN., 1997; Ауэрбах Э., 1976; Волкова 3.H., 1973, 1983,1984,1988 и др.

17 Волкова З.Н., 1983:84.

Французский героический эпос - это эпос феодальный, поскольку проблематика памятников французского героического эпоса вращается вокруг наиболее важных понятий феодального общества: преданности, верности, доблести, предательства, трусости, борьбы коллективного начала с эгоцентризмом и «коварным» (в средневековом смысле) индивидуализмом. При этом, следует оговорить, что для выявления общих ценностных приоритетов Средневековья этот жанр наиболее удобен, поскольку ". эпос соответствует такой форме сознания, которая характеризуется преобладанием коллективного начала,

1Я устойчивых групповых настроений и представлений." . Обращение к этому жанру позволяет нам проникнуть в "узуальное" и наиболее "частотное" представление массовой средневековой аудитории, в недрах которой и складывались тексты эпических поэм, об излагаемом материале. Мы застрахованы от индивидуальных взглядов и оценок предмета: по сути дела, как отмечает В.М. Жирмунский, произведения героического эпоса наиболее далеки от современной концепции индивидуального авторства, ". они опираются на длительную, часто многовековую устную традицию, которую можно назвать коллективной. "19.

Изначально французские эпические поэмы, называемые "песнями о деяниях" или "жестами" (geste - деяние, подвиг, от формы причастия прошедшего времени латинского глагола gerere "делать")20, передавались жонглерами, запоминавшими тексты наизусть и исполнявшими их на праздниках. При этом они являлись не только исполнителями, но и ". создателями или воссоздателями традиционной песни."21. Как правило, исполнение одной жесты длилось не один день. Все это создавало благодатные условия для импровизации в рамках ". стойкой традиции сюжетов и поэтических форм."22. Исполнения и вариации разных жонглеров наслаивались друг на друга, создавая идеализированную картину национального героического эпоса. Соответственно, речь идет не о частном и индивидуальном в сюжетике и сфере базисных культурных понятий, но о типическом. Пронизанность произведений героического эпоса традиционными устойчивыми формулами дополняет образ жесты как изустного коллективного жанра. Положение не изменилось и после того, как героические поэмы попали в сферу действия письменной традиции: ". При

18 Гуревич А.Я., 1984:216.

19 Жирмунский В.М., 1979:166.

20 БЕН, 1971.

21

Жирмунский В.М., 1979:166. Аналогичная ситуация складывается и применительно к эпосам других народов.

22 Жирмунский В.М., 1979:166. этом фольклорность, выражавшаяся, в частности, в большей доле импровизации, осталась характерной приметой жанра.

Остановимся подробнее на некоторых особенностях жест, обеспечивающих эту фольклорность. Марк Блок считал эпос неким видом массовой коммуникации в условиях средневековья: «. Эпос там, где ему суждено было развернуться, оказывал особенно сильное воздействие на воображение, ибо в отличие от книги, вопринимаемой только зрением, он пользовался всей страстностью устной речи и своеобразным приемом

У л вдалбливания» путем повторения рефренов и даже целых строф.» . И действительно, одной из типичных черт эпоса в целом25 и, в том числе, старофранцузского являются многочисленные повторы26. Как упоминалось выше, как правило, исполнение жесты длилось не один день, и поэтому жонглер сознательно шел на повторы или на многочисленные импровизации на заданную тему, чтобы напомнить слушателям, о чем шла речь накануне, ввести в курс дела вновь прибывших, привлечь внимание или подстегнуть интерес отвлекшихся. Повествование, таким образом, теряет линейность, однако содержание строго структурировано, благодаря частому повторению крупных тем и мотивов: военный совет, ссора, молитва перед боем, напутственная речь.

Эпический повтор, обеспечивающий ту свободу импровизации, которая и делает произведение словесного творчества фольклорным, реализуется в рамках жесты благодаря самой ее структурной организации. Текст жест состоит из так называемых лесс -специфически организованных строф. Каждая лесса содержит определенное количество стихов. В большинстве жест стихи объединяются в лессу не за счет общей рифмы, а за счет общего ассонанса. Аесонансированные лессы часто содержат последние стихи предыдущих лесс, иногда в том же, иногда в измененном или сокращенном виде. Также в жесте встречаются иногда довольно отдаленные друг от друга, но практически идентичные

23 Михайлов А.Д., 1995:15.

24 Блок М., 1973:153.

25 «. Я различаю повторение - формулу, известное греческому эпосу, встречающееся и во французском, но особенно развитое в славянском и русском: постоянные формулы для известных положений, неотделимые от них, приставшие к ним, как пристал к слову характеризующий его эпитет; с повторением известного положения в течении рассказа возвращаются и соотвестствующие формулы: герой снаряжается, выезжает, бьется, держит речь так сказать по одному иконописному подлиннику.» (Веселовский А.Н., 1940:94). Следует отличать повтор-формулу в терминологии А.Н. Веселовского от эпической формулы в современном понимании.

6 «. в chanson de geste часто встречается. неоднократное повторение одинаковой ситуации в следующих одна за другой лессах, так что поначалу возникает сомнение в том, идет ли речь о новом событии или о повторении и дополнении прежнего.» (Ауэрбах Э., 1976:118). симилярные лессы или параллельные лессы, являющиеся разными вариациями одной и той же темы. Таким образом, за счет в разной степени развернутых повторов (будь то повтор части лессы или целой лессы) одновременно реализуется и связь между соседними лессами, и формирование хода всего повествования, в рамках которого повтор заостряет внимание на продолжительности действия или подчеркивает его прогрессирование. Ассонансированные лессы, которыми написано большинство жест, более удобны для импровизации, так как жонглер, не будучи скован рифмой, может использовать более широкий спектр языковых средств.

Суммируя все вышеизложенное, можно признать, что эпический повтор удобен и для исполнителя, и для слушателей. Повтор необходим жесте как одно из жанрообразующих средств. Именно это и объясняет отмечаемый М. Блоком эффект "вдалбливания" и "массово-коммуникативный" характер жест.

Еще одна яркая и характерная черта французского героического эпоса - его формульностъ - также связана с повтором. При исследовании эпических текстов легко выявляются устойчивые лексические образования, регулярно повторяющиеся в рамках как одного памятника, так и многих. Исследование формульного стиля на материале французского героического эпоса имеет давнюю традицию27. Формульный стиль однако характеризует не только французский эпос. Это явление универсальное, распространенное во ло всех крупных эпосах мира - древнегреческом, древнеиндийском, древнеисландском и др. В эпосах, бытующих в поэтической форме, эпическая формула тесно связана с метрикой стиха. Именно поэтому формула подвежена определенной вариативности: попадая в другие метрические условия? формула может незначительно изменяться. Поэтому исключительно удачным кажется нам определение эпической формулы, предложенное Волковой З.Н.: «. Принимая во внимание вариативную сущность формулы как единицы поэтической речи, будем считать формулой ритмико-семантическое единство, реализующееся в вариантах. »,29 Формально-содержательная сторона формул отличается значительным многообразием: «. Эпические формулы неоднотипны. Они различаются и по принципу сочетания составляющих их компонентов, и по размерам, и по другим параметрам. К наиболее часто встречаемым относятся формулы типа «Riebart И veilz" (Ричард старый), "De

27 Delbouille М., 1959; Gittleman А., 1967; Heinemann Е.А., 1993; Lejeime R., 1954; McMillan D., 1964; Rychner J., 1955; Wathelet-Willem J., 1964; Andrieux-Reix N. 1997; Лорд А.Б., 1994. Подробный анализ исследований формульного стиля приводится в работе Волковой З.Н. 1984:260-268.

28 Гуревич Е.А., 1982; Лорд А.Б., 1994; Мелетинский Е.В., 1968 и др.

29 Волкова З.Н., 1984:266. colps de reeeveire e de duner" (наносить, получать и давать удары). Во многих эпических песнях, когда речь идет о герое, готовящемся к бою, встречаются формулы-сравнения типа: "Plus se fait fiers que leon ne leupart." (стал он грозней леопарда и льва)."30. Примеров таких формул можно привести огромное множество: dire que ber, faire que ber, ferir conme ber, a lei de chevaler, a lei de bon vassal и т.п. Однако самой частотной является все-таки формула "имя собственное + определенный артикль + прилагательное" (Reliant li prozjl) - так называемый "гомеровский эпитет", наиболее часто во французском эпосе используемый для создания устойчивой эпической характеристики героя).

Многие исследователи обращали внимание на то обстоятельство, что такая застывшая эпическая характеристика персонажа зачастую не соответствует его реальному поведению. Например, в "Нимской телеге" известный своей трусостью и малодушием король Людовик регулярно называется Looys le ber. Однако этот факт, а также факт крайне длительного бытования формул как таковых и, в частности, содержащих архаичную лексику, тесно связан с позицией формулы в стихе: отмечается, что зачастую, а особенно в позднейших образцах эпического жанра, формулы имеют тенденцию к реализации в конце стиха'2. Таким образом, несоответствие эпитета поведению характеризуемого персонажа может являться следствием требований рифмы или ассонанса.

П. МАТЕРИАЛ ИССЛЕДОВАНИЯ И КРИТЕРИИ ЕГО ОТБОРА.

Само название настоящей диссертации - «Функционирование терминов феодальной иерархии во французском героическом эпосе» - обязывает к привлечению достаточно обширного материала: ведь героический эпос Франции насчитывает более 100 памятников, некоторые из которых, особенно поздние, достигают порой колоссального объема. Так, поэма XIV в. «Тристан де Нантейль» ("Tristan de Nanteuil") из «Жесты Доона де Майанс» насчитывает 23361 стихотворную строк)'; «Тезей из Кельна» ("Theseus de Cologne"), поэма «Королевской жесты», датируемая первой половиной XIV в. - 25000 строк; поэма середины XIV в. из Первого цикла Крестовых походов «Рыцарь с Лебедем и Готфрид Бульонский» ("Le Chevalier au Cygne et Godefroid de Bouillon") - 35180 строк и т.д. При этом средний объем стандартной жесты колеблется от 2000 до 5000 стихотворных сток. Таковы

30 Волкова З.Н. 1984:263.

31

Именно эта формула послужила названием исследования Т. Венкелера "Rollant li Proz. Contribution à l'histoire de quelques qualifications laudatives en français du Moyen Age." (Venckeleer T., 1976), предметом которого стали слова, наиболее частотные в данной разновидности эпической формулы. 12 Andrieux-Reix N., 1997:25. знаменитая «Песнь о Роланде» ("Chanson de Roland", 4002 строки), «Коронование Людовика» ("Li coronemenz Loois", 2695строк), «Берта Большеногая» ("Berte as grans pies", 3486 строк) и др. Рядом с ними во французском героическом эпосе сосуществуют жесты и меньшего объема, но не менее знаменитые и интересные, например, "Нимская телега" ("Charroi de Nimes", 1486 строк), "Паломничество Карла Великого в Иерусалим и Константинополь" ("Pelerinage de Charlemagne a Jerusalem et Constantinople", 870 строк), «Смерть Можиса д'Эгремон" ("Mort Maugis d'Aigremont", 450 строк) и т.д.

Одним из основных условий проводимой нами работы мы считаем непременное осуществление стопроцентной выборки контекстов, включающих в себя интересующие нас лексемы. Анализ именно полного объема контекстов может обеспечить необходимую точность и беспристрастность выводов диссертации. Однако очевидно, что даже при использовании всего спектра современных технических средств, проведение такой масштабной работы на всем комплексе сохранившихся памятников затянулось бы на долгие годы и потребовало бы привлечения к исследованию целого научного коллектива. Таким образом, встает вопрос о необходимости ограничения исследуемого материала и о критериях отбора привлекаемых для анализа памятников.

При отборе материала, на наш взгляд,следует исходить из следующих соображений:

Во-первых, помимо того, что французский героический эпос представлен огромным количеством памятников, он охватывает несколько столетий (с конца XI в. до второй половины XIV в.). Следовательно, необходимо, чтобы анализируемые памятники равномерно распределялись по времени создания, чтобы мы могли охватить в исследовании всю историю жанра.

Во-вторых, для исследования, в сущности, не так важен объем анализируемого памятника, лишь бы текст был представлен в полном виде, ведь принципиально пронаблюдать функционирование интересующей нас лексики в рамках целостного произведения, а не фрагмента. Таким образом, мы можем позволить себе не привлекать для анализа слишком большие тексты и при выборе из двух текстов одного и того же периода предпочитать более удобные для работы небольшие памятники. Это соображение тем более обоснованно, что позднейшие жесты, а это как раз наиболее обширные произведения, с точки зрения своей жанровой ценности и чистоты вызывают иногда массу вопросов. Дело в том, что к концу своего развития жанр героической эпопеи начинает вырождаться, обрастать несвойственными ему сюжетными чертами и персонажами, больше напоминая средневековый роман или волшебную сказку. Абстрагируясь от поздних памятников, следует также вспомнить и то, что для жесты, в целом, характерно использование параллельных лесс, то есть лесс иногда буквально, иногда с небольшими вариациями воспроизводящих друг друга, что также не может не сказываться на увеличении объема текста. Понятно, что в произведении с развернутой сюжетной линией таких повторов больше, чем в небольшой жесте.

В-третьих, важно учитывать то обстоятельство, что в истории жанра изначально устного и, в первую очередь, что и естественно для произведений средневековой литературы, анонимного, существуют также и авторские жесты (например, «Берта Большеногая» с достоверностью приписывается труверу Адене-ле-Руа, «Битва с Локвифером» - труверу Грендору из Бри и др.). И хотя таких жест в истории жанра довольно мало, в список привлекаемых для анализа памятников необходимо включить как анонимные, так и авторские эпопеи, с тем, чтобы пронаблюдать разницу в употреблении интересующей нас лексики (или ее отсутствие) и сделать выводы о типичном, стандартном и авторском, индивидуальном ее использовании.

В-четвертых, при отборе материала необходимо помнить о классической сюжетной циклизации французского героического эпоса. Как мы указывали ранее, вопросы циклизации героического эпоса Франции затрагиваются в работах крупнейших зарубежных и отечественных филологов-медиевистов. Традиционно выделяют три крупных жесты3' (под жестами, в данном случае, понимаются три крупнейших тематических ветви французских героических эпопей) - Королевская жеста, жеста Доона де Майанс и жеста Гийома, часто называемая жестой Гарена де Монглан.

Когда северофранцузский трувер из Шампани Бертран де Вар-сюр-06 предложил в первой половине XIII столетия тройственное членение тематики французского героического эпоса, это было принято безоговорочно. Место это из пролога написанной Бертраном поэмы о Жераре Вьеннском часто цитируют; вот оно с некоторыми сокращениями: N'ot ke Ш gestes en France la garnie: Dou roi de France est la plus seignorie Et de richesce et de chevalerie. Et l'autre après (bien est drois que je die), Est de Doon a la barbe florie, Cel de Maiance qui tant ot baronie.

La tierce geste, ke moult fist a proisier, Fu de Garin de Montglaine le fier. De son lignaige puis-je tesmoignier. Лишь три жесты украшают Францию: о короле Франции - самая главная, самая богатая и рыцарственная. Вторая затем (я говорю истинную правду) - о Дооне седобородом из Майанса, который был столь отважен. Третья жеста, что была столь ценима, - о гордом Гарене Монгланском. О его роде могу сообщить.).» Цитируется по кн. Корнеев Ю., Михайлов А.Д., 1985:480.

Центральной фигурой Королевской жесты является Карл Великий. Как пишет З.Н. Волкова34, «. Это образ идеального короля, воплотившего в себе черты не только одноименного исторического короля франков, но и других правителей Каролингов - Карла Мартелла (685-741) и Карла Лысого (823-877). Французские эпические поэмы запечатлели всю эпическую биографию Карла - от его рождения до глубокой старости, повествуя как о подвигах императора, так и о некоторых бытовых деталях, связанных с личностью и деятельностью Карла Великого." Из этого не следует, что образ Карла в Королевской жесте настолько важен, что заслоняет собой все остальные. В "Песни о Роланде", традиционно относимой к Королевской жесте, Карл в сравнении с Роландом выглядит если не второстепенным, то, по крайней мере, не самым ярким персонажем, хотя, справедливости ради, нельзя не вспомнить о специфическом статусе этой эпопеи, которая, по выражению А. Д. Михайлова, является ". наиболее ярким примером "маргинальных" произведений. Она, конечно вписывается в сквозной сюжет "королевской жесты", но выдающиеся художественные достоинства поэмы, исключительность образа главного героя, продуманная завершенность его судьбы как бы выводят этот памятник французского героического эпоса на сюжетную периферию "жесты" (хотя "Песнь" бесспорно является одним из ее ядер)."35. Помимо этого в Королевской жесте повествуется о родителях Карла - Берте Большеногой и Шпине Коротком - во времена, когда Карла еще не было на свете.

Вторая упоминаемая Бертраном де Бар-сюр-Об крупная ветвь французского героического эпоса - жеста Доона де Майанс, главную тему которой можно определить как "феодальные распри". Как правило, герои жест этого цикла вступают в конфликт с королевской властью из обиды за незаслуженно низкую оценку (моральную или материальную) их службы или же по недоразумению. Они способны на коварство и неповиновение сюзерену, но, как пишет А. Д. Михайлов, ".оставались при этом благородными, отважными, нередко великодушными. И тем не менее мотив предательства вошел в эту жесту далеко не случайно. он отразил определенные процессы, происходившие в феодальном обществе на рубеже XII и XIII столетий - рост анархических настроений в среде феодалов, определенную слабость королевской власти, ее напряженную борьбу за упрочение своего положения. всякое несогласие с императором, всякий конфликт с ним оборачивались предательством государственных интересов. поэтому "вторая жеста".стала циклом о борьбе императорской власти с внутренними врагами. А ими оказывались как прямые предатели, так и просто своевольные и чрезмерно самолюбивые

34 Волкова З.Н., 1984:152.

33 Михайлов А.Д., 1995:25. бароны."36. Жеста Доона де Майанс отличается отсутствием сюжетного единства, критерии, по которым поэмы относятся к данному циклу, достаточно условны.

Третья большая и наиболее гармонично и естественно циклизованная ветвь старофранцузских героических песен - жеста Гийома, часто называемая жестой Гарена де Монглан (по имени эпического прадеда "циклообразующего" героя). Она объединяет около 20 эпических сказаний, персонажами которых, помимо самого Гийома, являются его братья Бернар де Брабант, Бевон де Коммарши, Бертран, Эрно де Жиронд, Гарен д'Ансен и Гибер д'Андрена, Все они эпические сыновья Эмери Нарбоннского и внуки Эрно де Болана. Все они герои, отважные защитники короля и милой Франции.

Помимо вышеперечисленных крупных сюжетных направлений старофранцузского эпоса, современная медиевистика выделяет еще один поздний и стоящий несколько особняком цикл - «Жесту Крестовых походов». «.У этой жесты есть, по крайней мере, три существенных особенности. Во-первых, она возникла, можно сказать, по горячим следам описываемых в ней событий (Первого крестового похода). Во-вторых, она сложилась очень быстро и, вероятно, не знала (или почти не знала) стадии устного бытования. То есть перед нами заведомо письменные памятники, у которых нередко есть и конкретный автор. В-третьих, у этой «жесты» нет точек соприкосновения с другими эпическими циклами; нет прежде всего соприкосновений сюжетных, соприкосновения генеалогические иногда делались, но они совершенно искусственны. »37 Этот цикл последнее время делят на два -Первый цикл крестовых походов и Второй цикл крестовых походов.

Одним из основных героев Первого цикла крестовых походов является реальное историческое лицо, герой Первого крестового похода Годфрид Бульонский. Отдельные поэмы этого цикла («Рыцарь с лебедем», «Отрочество Готфрида», «Смерть Элиаса») посвящены созданию его эпической биографии, не имеющей ничего общего с реальными историческими событиями. Второй цикл создается в XIV в. Он амплифицирует поэмы более раннего Первого цикла крестовых походов и создает юс продолжения, основными героями которых являются уже представители второго поколения крестоносцев.

Остальные же героические поэмы квалифицируются как изолированные эпические памятники вне какого-либо цикла или же как принадлежащие к автономным микроциклам38.

36 Михайлов А.Д., 1995:51.

37 Михайлов А.Д., 1995:87.

38

Михайлов А.Д., 1995:90. Эти поэмы, вслед за Л.Готье, иногда сводят еще в одну жесту -локальную или провинциальную.

Таким образом, абстрагируясь от разрозненных, не принадлежащих ни к одной из перечисленных выше «жест» сказаний, нам при отборе памятников для анализа необходимо представить каждое крупное сюжетное направление хотя бы одним памятником.

И, наконец, в-пятых, существенным фактором, влияющим на отбор материала, является физическая доступность эпических памятников. Некоторые из них никогда не издавались, многие издавались всего один раз, поэтому зачастую отсутствуют в доступных нам библиотеках.

В результате следования всем вышеперечисленным критериям мы остановили свой выбор на следующих памятниках39: «Песнь о Роланде» (принадлежит к Королевской жесте, датируется 1080-1100 г., объем текста по Оксфордскому манускрипту - 4002 строки), «Нимская телега» (тематически вписана в жесту Гильома Оранжского, датируется первой половиной XII в., насчитывает 1486 строк), «Паломничество Карла Великого в Иерусалим и Константинополь» (Королевская жеста, вторая половина XII в., 870 строк), «Разорение Рима» (Королевская жеста, рубеж XII и XIII вв., авторство приписывается неким Готье де Дуэ и Луи-ле-Руа, 1507 строк), «Вивьен де Монбранк» (жеста Доона де Майанс, первая половина /' середина XIII в., 1103 строк), «Бевон де Коммарши» (принадлежит к жесте Гильома Оранжского и является авторской переработкой известным трувером Адене-ле-Руа более ранней анонимной поэмы «Осада Барбастра», последняя треть XIII в., 3947 строк). Для сопоставления с поэтическими памятниками французского эпоса мы привлекли также фрагменты (главы I, XIV и XV) из первой прозаической редакции «Саладина» -прозаической версии утраченной последней поэмы Второго цикла крестовых походов.

Таким образом, тематически оказались учтены три главные сюжетно-тематические ветви - Королевская жеста ("Песнь о Роланде", "Паломничество Карла в Иерусалим и Константинополь", "Разорение Рима"40), жеста Гильома Оранжского ("Нимская телега", "Бевон де Коммарши"), жеста Доона де Майанс ("Вивьен де Монбранк"). Цикл крестовых походов, к сожалению, представлен лишь отрывками из прозаической версии утраченной поэмы "Саладин", поскольку остальные его памятники оказались нам недоступны41. Привлечение отрывков, а не всего памятника мотивируется очень большим его объемом. Мы сочли возможным в этом случае отступить от критерия привлечения к анализу целостного произведения также потом}', что речь идет о прозаическом тексте, в то время как основной

39 Памятники приводятся в хронологическом порядке.

40 Однако «Разорение Рима», на наш взгляд, довольно слабо связано с Королевской жестой и, скорее, могло бы быть отнесено к локальной жесте или к жесте вне какого-либо цикла. массив исследуемого материала составляют поэтические памятники. Тем не менее, привлечение отрывков прозаического "Саладина" целесообразно, так как это наиболее поздний из доступных нам памятников. Интересно также сравнить прозаический текст с поэтическими.

Различная датировка отобранных памятников отразилась и на их метрике: как известно, ранние жесты написаны десятисложным ассонансированным стихом, более поздние - двенадцатисложным александрийским стихом. Общее движение - от десятисложника к двенадцатисложнику и от ассонанса к рифме, хотя встречаются и промежуточные формы, написанные частично ассонансированным, частично рифмованным стихом. Среди отобранных для исследования памятников десятисложным ассонансированным стихом написаны "Песнь о Роланде" и «Нимская телега», двенадцатисложным ассонансированным стихом - "Паломничество Карла в Иерусалим и Константинополь", двенадцатисложным рифмованным стихом - "Разорение Рима", "Вивьен де Монбранк", частично рифмованным, частично ассонансированным двенадцатисложным стихом - «Бевон де Коммарши».

Среди отобранных памятников пять - анонимные («Песнь о Роланде», «Нимская телега», "Паломничество Карла в Иерусалим и Константинополь", "Вивьен де Монбранк", "Саладин"), а два приписываются конкретным авторам ("Разорение Рима" - Готье де Дуэ и Луи-ле-Руа, "Бевон де Коммарши" - Адене-ле Руа, причем «Бевон де Коммарши» является авторской переработкой ранее существовавшей «Осады Барбастра»). Художественная ценность отобранных памятников при этом разная и не зависит оттого, авторская ли жеста или же анонимная42.

Ш. ЭТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФЕОДАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ.

Перед любым исследователем - будь то историк, литературовед или лингвист - в фокусе внимания которого оказывается текст, встает одна и та же проблема - проблема «дешифровки», «реконструкции кода»: «.необходима реконструкция кода (вернее, набора

41 Полная характеристика всех отобранных памятников (сюжешо-тематическиая, хронологическая, диалектальная принадлежность, краткое содержание и т.п.) приводится в приложении № 1.

42 тт

На наш взгляд, наименее ценной в художественном отношении является авторская жеста «Разорение Рима». Невысоко оценивают исследователи творчества Адене-ле-Руа его раннее произведение «Бевон де Коммарши», однако данная жеста выигрывает при сравнении с «Разорением Рима» и не проигрывает при сравнении с остальными жестами, во всяком случае, в вопросах, связанных с богатством языка. кодов), которыми пользовался создатель текста, и установление корреляции их с кодами, которыми пользуется исследователь.»43. Привлечение в качестве материала историко-семантичеекого исследования эпоса обязывает к владению первичным кодом - знаниями в области менталитета западноевропейского средневековья. В нашей работе это необходимо для воссоздания общего культурно-исторического контекста эпохи, в которую создавались и бытовали привлеченные к исследованию тексты.

В этой связи в настоящей главе будут рассмотрены основные категории и понятия средневековой культуры, реальный значимостный объем которых в дальнейшем будет проверяться на лингвистическом материале. Значимость того или иного понятия или целого комплекса понятий лингвисты могут выявить через художественный текст.

Речь не идет о том, что мы должны полностью доверять событиям, поданным в произведении как достоверные исторические факты: они, в большинстве случаев, подвергаются значительным искажениям, поскольку истинное историческое событие является лишь базой, на которой народное сознание строит идеализированную картину национального героического эпоса. Ценность подобных текстов состоит в другом: мы можем на базе таких текстов выделить наиболее объемные и важные в рамках данного произведения или целого круга произведений понятийные поля и, таким образом, получить реальную картину ценностных приоритетов средневекового человека. В противном случае, мы рискуем навязать Средневековью свое, продиктованное давлением на нас знаний о других исторических эпохах, понимание - понимание с позиций современности, в то время как, по справедливому замечанию А.Я. Гуревича44, мы должны ставить свои вопросы и пытаться получить их, людей Средневековья, ответы.

По мнению многих историков (А.Я. Гуревич, Ж. Ле Гофф, Й. Хейзинга и др.), культурные ценности феодального средневековья являют собой синтез этических приоритетов варварства и христианства. Следует оговорить, что такое положение вещей было бы невозможно, если бы христианство и варварство не обнаруживали ряд сходных черт.

В первую очередь, это касается положения индивида в варварском и христианском обществах: и в том, и в другом индивид сам по себе - ничто:". Показательно, что в течение долгого времени за индивидом вообще не признавалось право на существование в его единичной неповторимости. Ни в литературе, ни в искусстве не изображался человек в его частных свойствах. Каждый сводился к определенному физическому типу в соответствии со

43 Лотман Ю.М., 1999:302.

44 Гуревич А.Я., 1984:8. своей социальной категорией и своим рангом."45. Известно, что в варварском обществе жизнь каждого индивида была подчинена интересам родовой общины, клана. Положение личности в дофеодальном обществе характеризовалось ". неотдифференцированностью ее от коллектива, поглощенностью ее родом, общиной, большой семьей; вследствие этого индивид не чувствовал себя отдельно от группы."46. Внутри группы индивид выполняет приписанные ему традицией функции. Вне группы член варварского общества не может осуществлять никаких социальных функций и, соответственно, изгнание для него эквивалентно смерти. Изгнанных из общины называли волками, оборотнями.

Таким образом, проявления индивидуализма оценивались крайне отрицательно, что не изменилось и в средневековую эпоху:". Многообразный средневековый коллективизм окружал слово "индивид" ореолом подозрительности. Индивид это тот, кто мог ускользнуть из-под власти группы, ускользнуть лишь при помощи какого-то обмана. Он был жуликом, заслуживающим если не виселицы, то тюрьмы."4'. Сходно положение индивида и в рамках христианской общины. Община оценивает поведение индивида с точки зрения его единения с нею, с точки зрения соответствия его бытия нормам христианской общины. Известно, что на ранних этапах становления христианства практиковалось публичное покаяние, когда каждый член общины исповедовался и каялся перед всеми членами общины. Такая слитность индивида с коллективом не могла не отразиться на его положении в рамках феодального общества.

Феодализм нельзя понимать как замкнутую систему специфических понятий и функций, поскольку в основе его лежат, прежде всего, межличностные отношения. На отношения феодалов накладываются традиционные для варварского и христианского обществ нормы "включенности" индивида в группу. Отмечается генетическое родство между патриархальной семейной группой в варварском обществе и линьяжем в феодальном. ". Линьяж соответствует агнатическому роду, цель и основа которого - сохранение общего имущества-патримония. Специфика его феодальной разновидности заключалась в том, что для мужчин линьяжа военные функции и отношения личной верности были так же важны,

48 как и экономическая роль семьи." . Однако, если для варварского общества характерна "растворенность", подчиненность индивида всей семье в целом, то в рамках феодальных отношений подчиненность индивида оформляется персонализованно, через личность сюзерена. Подчиненность вассала сюзерен}' позволяет проводить символические параллели с

45 Ле Гофф Ж., 1992:261.

46 Гуревич А.Я., 1979:103.

47 Ле Гофф Ж., 1992:270.

48 Ле Гофф Ж.,1992:263. духовным миром средневекового христианина, с его верой в Бога (отсюда и лексико-семантический параллелизм феодального и религиозного лексиконов этой эпохи).

Бытует мнение, что отношения между сюзереном и вассалом строились исключительно на феоде и вокруг феода. При этом феод воспринимается в традиционном смысле земельного владения, предоставляемого вассалу в обмен на службу. Однако отношения между вассалом и сюзереном могли оформляться вообще без пожалования земли: ". Dans les maisonnées seignoriales où il [феод] était d'usage quotidien, on s'accoutuma à n'en plus retenir que l'idée de la rémunération, en soi, sans accorder désormais d'attention à la nature mobilière ou immobilière des dons. Un compagnon, nourri jusque-là par le chef, recevait-il de lui la terre? Celle-ci était à son tour dite le feus de l'homme. Puis, comme la terre était devenue peu à peu le salaire normal du vassal, ce fut à cette forme de rétribution à l'exclusion de toute autre que finalement le vieux nom, parti d'une signification opposée, se trouva réservé."49. M. Блок, исследуя акты аббатства Клюни, пришел к выводу, что первоначально и вплоть до XII века феод означал как недвижимое, так и движимое имущество: существуют и феоды-виноградники, и феоды-церкви, и феоды-мельницы, и феоды-ягнята, и даже феоды-денье.

Здесь мы сталкиваемся с еще одной существенной как для феодального, так и для варварского обществ проблемой: проблемой даров. Как пишет А.Я. Гуревич50, ". В вещи, принадлежащей человеку. заключается, по тогдашним представлениям, какая-то частица самих людей. Передача подарка соединяла участников этого акта внутренними духовными узами, создавая своеобразную взаимную связь и даже зависимость. Ценность имел не сам по себе предмет, передававшийся из рук в руки., а самый акт передачи. имущества. Здесь вещи служат средством социального общения, обмен и договор принимают характерную черту обмена подарками.". Подчинение и служба дарителю являются компенсацией подарка, так как невозмещенный дар ставил одаренного в унизительную для его жизни и свободы позицию. Соответственно, часто дар не принимается из опасений зависимости.

В самом жестком виде важность института даров и опасность их невозмещения предстает в обычае потлача, описываемом Й. Хейзинга"1: ". В самой типической форме. потлач представляет собой важный и торжественный праздник, при котором одна из двух групп с большой помпой и разнообразными церемониями одаривает другую щедрыми дарами, не преследуя иной цели, кроме как показать этим свое превосходство. Единственная и притом необходимая реакция заключается в том, что другая сторона обязана через какое-то

49 Bloch M., 1930:255, 256.

30 Гуревич А.Я., 1979:39, 64-70.

51 Хейзинга Й. Л 992:74 и далее. время устроить ответный праздник и превзойти соперницу. Если же должник окажется не в силах перещеголять соперника, то он потеряет свое имя, свой герб и тотемы, свою честь, свои гражданские и религиозные права.". Отмечается, что потлач характерен в более или менее выраженном виде для всех примитивных культур, в частности, и для древнегерманских племен, для варваров, оказавших огромное влияние на формирование феодальных отношений.

Таким образом, подарок сам по себе создавал материальную базу для отношений между вассалом и сюзереном, акт же дарения соединял вассала и сюзерена духовными узами и моральными обязательствами: верность и служба вассала компенсировались защитой и покровительством сюзерена, уважением им его прав и статуса. В свете всего вышеизложенного на передний план феодальных отношений выступают категории добровольной зависимости, верности и служения, имеющие мощную историческую базу в варварском и христианском обществах.

Однако, необходимо отметить, что наше понимание несвободы и свободы иное, нежели у средневекового человека. Здесь важно указать на две возможных трактовки свободы, выделяемых средневековыми богословами: "свободное рабство перед Богом" (libera servitus apiid Dominum) противопоставляется "рабской свободе мира" (servilis mundi libertas): ". Желание быть освобожденным от любого справедливого бремени ведет к самой опасной свободе из всех возможных."52. Эти представления основаны на том положении, что человек как венец творенья наделен неприсущим всему остальному в мире свойством -свободой воли, способностью выбирать между приятной, лишенной всяких моральных обязательств и полной произвола жизнью без Бога и жизнью, подчиненной служению Богу и заботе о душе; в последней реализуется истинная свобода человека сделать более тяжелый, но правильный выбор: ". Чем вернее человек служит Богу, чем более отрекается он от себя, тем он свободнее. Напротив, кто не повинуется Богу, кто мнит себя свободным, на самом деле - ниже всякого раба, он погиб. Земная свобода. лишь обманчивый образ. 'о3.

Из сферы духовно-религиозной этот постулат проецируется на сферу феодальных и -шире - мирских отношений в целом, создавая этическую базу для нового общественного взгляда на свободу. Служба, подчиненность, четкое осознание своего места в иерархической структуре общества, личная верность выходят на первый план. Несвободная свобода и свободная несвобода при этом социальны. Привилегированное положение дворянского

52 Генрих Сузо, цитируется по Дюби Ж., 1994:171.

53 Гуревич А .Я, 1979:198. сословия напрямую связано с добровольным принятием дополнительных обязательств, не распространяющихся на зависимое простонародье.

Таким образом, отношения подчинения и зависимости в рамках средневекового феодального общества отнюдь не унизительны. Они детерминируют индивидуальный социальный статус и гарантируют определенный круг прав и свобод, соответствующих этому статусу. Свобода дворянина, его защищенность напрямую связаны с его зависимостью от сюзерена.

Поведение достойного члена феодального общества мотивируется отныне верностью: ". основой нравственности стала верность, вера, которые надолго заменили греко-римские гражданские добродетели. Античный человек должен был быть справедливым, средневековый же верным. Злом отныне стала неверность."34. Во имя верности можно закрыть глаза на многое, даже на истину, а точнее, принести ее в жертву роду, семье, линьяжу или сеньору: ". в обществе, строившемся на принципе верности. истина не могла быть ценностью, независимой от интересов группы. Верность истине вытеснялась верностью господину или верой в господа."55. В памятниках средневековой литературы мы часто сталкиваемся с эпизодами лжесвидетельства вассалов в пользу сюзерена. Знание правды или

56 даже перспектива казни не могли остановить лжесвидетеля, поскольку верность в этой системе ценностей наивысшая из всех истин и добродетелей.

Верность интересам группы или господина настолько велика, что даже риск для жизни не может положить ей конец. Верность, служение, подчинение группе или сюзерену обеспечивали неразрывность связи между всеми членами феодального общества, гарантировали от чувства неуверенности, слабости, одиночества. В верности - величайшей феодальной добродетели - таится главная сила средневекового человека и оплот всего феодального общества, на ней базируются, из нее вытекают и все остальные значимые для Средневековья этические ценности.

54 Ле Гофф Ж.,1992:52.

55 Гуревич А.Я., 1984:191.

5ь В случае проигрыша в суде гаранты обязаны были нести ответственность вместе с сюзереном или даже вместо него. Так, в "Песни о Роланде" казни подвергают не только Гвенелона, но и всех его гарантов (около сорока членов его линьяжа).

IV. СОСТОЯНИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ В ОБЛАСТИ ФЕОДАЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ СТАРОФРАНЦУ ЗСКОГО ЯЗЫКА.

В данном подразделе мы затронем не только работы, имеющие непосредственное отношение к кругу лексики, исследуемой в настоящей диссертации"17, но и некоторые труды в области исторической семантики французского языка особенно интересные для нас с точки зрения их методологии и общего подхода к изучаемым языковым фактам. Работы более широкого, менее специального содержания, затрагивающие вопросы лексики и семантики старофранцузского языка, мы здесь специально не рассматриваем.

Практически на все историко-семантические исследования XX в., созданные на французском языковом материале, в той или иной мере повлияли концепции, базирующиеся на признании исторического и социального характера изменений в области лексики и семантики. Большинство этих работ создано в 60-е - 80-е гг. XX в., многие из них написаны под воздействием концепции Ж. Маторе58, разработанной им еще в 50-е гг59.

Концепция Ж. Маторе отмечена его приверженностью социальной школе и специфична в связи с трактовкой ключевых слов и слов-свидетелей эпохи, а также в связи со своеобразными взглядами Маторе на установление временных ограничений в отношении исследуемой лексики.

С точки зрения Ж. Маторе, лексикология - дисциплина, прежде всего, социальная. Слово, по его мнению, имеет некое социальное существование и является, в первую очередь, социальным фактом. В каждом слове, будь то конкретное или абстрактное, всегда представлено на рациональном или неосознанном уровне его социальное значение, и именно этим аспектом значения и должна заниматься лексикология60. Рассуждая о структурной организации лексики, Маторе говорит о существовании иерархии, основанной не на морфологическом, но на социологическом критерии. Эта иерархия варьируется от эпохи к эпохе и от одной социальной среды к другой. Именно поэтому лексикология должна непременно учитывать социологические реалии, «переводом» которых и является лексика61.

Лексикология обязательно должна опираться на исторические данные, но не на сухую историю, выражающуюся в сведениях о датах великих сражений и т.п., а на историю

57 Burgess G. S., 1970; Hollyman K.-J., 1957; Matoré G., 1985; Venckeleer. T., 1976; Волкова 3.H., 1973.

58

Влияние Ж. Маторе отмечается во многих перечисленных работах, самыми явными его адептами являются Г.Ш. Берджесс (Burgess G.S., 1970) и Ш. Брюккер (Brucker Ch., 1987).

59 Matoré G., 1953.

60 Matoré G., 1953:21-23.

61 Matoré G., 1953:42-48. экономики и нравов, и особенно на работы, являющие собой пример исторического

62 синтеза .

По мнению Ж. Маторе, смена иерархии в лексической структуре напрямую связана со сменой поколений. При изучении родного языка дети усваивают его несовершенно, внося при этом определенное количество инноваций. В какой-то момент, когда новое поколение входит в фазу социальной активности, оно отбрасывает взгляды предыдущего поколения как устаревшие. На этом основании Ж. Маторе считает, что изменения в области лексики происходят не плавно, а скачкообразно. Средний показатель социально активной жизни поколения составляет, по разным оценкам, от 30 до 36 лет. Ж. Маторе размечает по этому принципу периоды истории цивилизации Франции и истории лексики французского языка. Однако он отмечает, что, поскольку современной науке неизвестно, как и вокруг каких исторический событий происходила смена поколений в средние века, подобная методика

63 неприменима к средневековью .

В соответствии с важностью тех или иных концептов для того или иного поколения выстраиваются понятийные поля. Маторе ставит своей целью выявление внутри этих полей особенно значимых элементов, образующих иерархию в структуре лексики. Для обозначения этих элементов Маторе использует термин Ф. Брюно - слова-свидетели эпохи (mots-témoins), но утверждает, что вкладывает в этот термин иное содержание, нежели Брюно, не признающий существования иерархии в лексике. По Маторе, слово-свидетель эпохи вводит в лексику весомое для соответствующей эпохи понятие, оно является материальным символом значимого духовного факта. Выявить такие слова можно только после основательного изучения эпохи. Они являются символами изменений в обществе, иллюстрируют социальные или экономические скачки (например, появление слова magasin знаменует собой скачок в области торговли и т.п.)64.

Однако слова-свидетели эпохи, вносящие иерархию в структуру лексики, слишком многочисленны. Для того, чтобы лучше структурировать описание лексики, Ж. Маторе предлагает введение понятия ключевого слова: ". nous proposons donc de classer l'ensemble des mots composant les champs notionnels (y compris les mots-témoins) en partant d'une notion de caractère social exprimant de manière synthétique l'époque étudiée. Nous donnerons à l'unité lexicographique exprimant une société le nom de mot-clé. Le mot-clé désignera donc non une

62 Здесь точка зрения Ж. Маторе практически буквально совпадает с точкой зрения К.Ж. Холлимана. И Холлиман, и Маторе одинаково высоко оценивают изыскания Марка Блока о феодальном обществе, в которых он затронул и феодальную лексику. ® МаЮгё в., 1953:57-59.

64 Matorë а, 1953:65-67. abstraction, non une moyenne, non un objet, mais un être, un sentiment, une idée, vivants dans la mesure même où la société reconnaît en eux son idéal." . Так Маторе считает возможным определить лексику эпохи, последовавшей за Реставрацией, через главное ключевое слово bourgeois и через два вспомогательных ключевых слова prolétaire и artiste.

Концепция Ж. Маторе притягивала современников, главным образом, потому, что предлагала своеобразный и привлекательный путь к иерархическому структурированию лексики. Однако даже последователи его теории путались в терминах «слова-свидетели эпохи» и «ключевые слова»66. Ш. Брюккер, на исследование которого также в большой степени повлияли лингвистические взгляды Ж. Маторе67, правомерно полемизирует с ним в вопросе о словах-свидетелях эпохи и ключевых словах. Брюккер сомневается в абсолютном доминировании в определенную эпоху одного ключевого слова над всеми словами-свидетелями эпохи. Можно ли быть уверенным, что существует такое одно слово, по которому (и только по нему одному) идентифицируется и самоидентифицируется целое поколение? Помимо этого, концепция Маторе предполагает наличие в конкретную эпоху единого для всех социальных групп идеала. Брюккер же справедливо замечает, что важность того или иного понятия в разной социальной среде будет различной в силу того, что уровень культуры одной социальной среды неравнозначен уровню другой (в пример приводится семантическая эволюция слов vilain и courtois, когда они входят в куртуазный лексикон)68.

Однако при всех противоречиях концепции Ж. Маторе, влияние ее на работы в области исторической лексикологии и семантики - именно за счет стремления к структурированию лексических единиц, к определенной иерархизации языковых фактов -неоспоримо. То же стремление объясняет приверженность практически всех исследователей интересующего нас направления, в том числе и самого Ж. Маторе, полевому методу.

Одной из самых иллюстративных в отношении использования полевого метода работ является исследование чешского лингвиста О. Духачека69, в котором прослеживается вся история развития понятийного поля прекрасного от латыни до современного состояния французского языка.

Внутренняя организация понятийного поля обеспечивается оппозициями или, скорее, различными типами семантических взаимовлияний составляющих его членов. По представлению исследователя, в центре поля находится слово или группа слов, содержание

65 Matoré G., 1953:67-68.

66 Burgess G.S., 1970.

67 Brucker Ch., 1987.

68 Brucker Ch., 1987:25.

69 Duchaôek 0., 1979. которых, по возможности, наиболее целостным и беспримесным образом передает концепт соответствующего поля. Важность этой первичной семы, выражающей базовый концепт, будет различной в содержании лексем-членов поля, в зависимости от конкретного контекста и ситуации. Вокруг центра группируются сектора или зоны, в состав которых входят лексемы, для которых "концептуальная" сема является не доминирующей, а дополнительной. Эти зоны специфицируются через другие признаки. Периферийные сектора, в свою очередь, могут подразделяться на субсектора. В субсекторах могут располагаться квазисинонимы или слова, вошедшие в данное поле из другого и т.п.

Чем более специфично значение той или иной лексемы, тем более удалена она от центра поля. Лексемы, находящиеся в центре поля, более частотны и легче комбинируются с другими лексемами, чем те, что находятся в периферийных секторах поля. Отсутствие специфицирующих черт в значении центральных членов поля способствует тому, что они легко могут заменять в контекстах слова, относящиеся к периферийным зонам70.

Конкретное лексическое наполнение центра и различных секторов поля качественно и количественно варьируется от периода к периоду в развитии языка, не говоря уже о том, что оно будет различно в разных языках.

Отправной точкой исследования становится именно концепт. Поэтому анализ не затрагивает употреблений «эстетической» лексики вне понятийного контекста «прекрасного». Напротив, в фокусе исследования оказываются иногда лексемы, не имеющие в своем первичном значении "эстетической" составляющей71. Такие лексемы привлекаются к анализу только в связи с их окказиональными употреблениями в разделе "эстетической" лексики.

Исследователь работает с полем прекрасного в рамках 10 периодов: классическая и вульгарная латынь, а затем девять веков истории самого французского языка (с XII по XX вв. включительно). Картина поля меняется в каждом из исследованных периодов. Так в латыни поле прекрасного (112 лексем в классической и еще 83 в поздней и средневековой) состоит из центра, образованного лексемами pul cher, bellus, lepos, venustas, forma и их дериватами (44 единицы), и четырех секторов (beauté supérieure, beauté élégante, beauté agréable, beauté artificielle).

70 Duchacek O., 1979:234 и далее.

71 Речь идет о прилагательных, которые в составе определенных синтагм принимают окказиональный оценочный компонент значения, при этом оценка направлена на эстетические свойства объекта (grands yeux, где grand позитивно, и grand nez или grande bouche, где оно негативно; blond, long, fin, применяемые при описании волос и т.п. Указ. соч. сс. 7,66),

К XII в. поле прекрасного претерпевает значительные изменения. Центр его состоит из 9 единиц производных от единого корня bel. Периферийные зоны поля остаются теми же, но наполнение их также меняется. Продолжается процесс пополнения периферийных секторов поля лексемами соседних полей. В частности, в сектор beauté supérieure проникают лексемы полей "богатство", "знатность", "власть", поскольку именно богатые и знатные получали в сложившемся к тому времени социально-экономическом укладе преимущество быть красивыми, так как имели на то материальную возможность72. Показателем масштабности изменений в лексическом наполнении поля прекрасного в старофранцузском языке XII в. по сравнению с латынью является то, что из 113 выявленных О. Духачеком слов-членов данного поля лишь 10 имеют латинские этимоны, происходящие из аналогичного поля. Таким образом, мы видим, что на фоне серьезного обеднения латинского фонда эстетической лексики в старофранцузском языке происходит заполнение образовавшихся лакун.

Поле продолжает эволюционировать, пополняясь в XIII в. сектором beauté moyenne''3, а в XV в. - сектором beauté délicate, fine et tendre. Изменения выражаются также в обеднении или обогащении центра и секторов, а также миграции лексем из одних секторов в другие.

Очередное серьезное изменение в структуре поля происходит в XVIÏÏ в., когда в центр поля проникает из периферийного сектора beauté moyenne лексема joli и ее дериваты. С этого момента структурных изменений в поле не происходит. Однако эволюция поля продолжается, что выражается в миграциях лексических единиц из сектора в сектор, в разрастании поля через пополнение его состава лексемами соседних смежных полей, в дроблении разросшихся секторов на субсектора и т.п.

Последовательное исследование 10 этапов развития понятийного поля прекрасного выявляет факт постоянного его пополнения лексическими единицами из смежных концептуальных областей (О. Духачек выделяет 26 таких областей)74. Такие переходы, считает исследователь, мотивированы коммуникативной необходимостью. Важно, также и

12 Duchacek О., 1979:58.

73

Вопрос выделения данного сектора мы считаем дискуссионным. Трудно предположить, что латинский язык при всем богатстве и развернутости поля прекрасного не имел внутренних ресурсов для выражения средней степени красоты. Выделяя сектор beauté agréable в латыни, О. Духачек характеризует такую красоту, как более скромную, выраженную в меньшей степени (по отношению, видимо, к beauté supérieure). Сам автор признает, что сектора beauté moyenne и beauté agréable тесно связаны друг с другом. Однако в секторе beauté agréable, по его мнению, идея приятности превалирует, таким образом, этот сектор более специфичен по отношению к базовому полевому концепту.

74 Duchacek О., 1979:243-244. его наблюдение о том, что слово, перешедшее из одного поля в другое, притягивает и весь свой синонимический ряд.

Огромный временной охват исследования предопределяет его специфику. О. Духачек оговаривает, что исследование является панорамным обзором поля прекрасного и базой для более специальных работ. Требования по объему, предъявлявшиеся к автору, не позволили ему произвести в отношении исследуемых лексических единиц семного анализа. Систематический анализ синтаксических функций, видимо, в силу тех же обстоятельств, также не был предпринят. Сам автор признает трудность определения границ самого поля и его секторов и субсекторов. Все эти особенности вызваны объективными факторами. Единственным существенным недостатком работы мы считаем недостаточность контекстуального анализа при работе с полем. Исследователь заявляет об огромной важности контекста в выявлении лексического значения. Он обрабатывает большое количество литературных памятников и, действительно, приводит множество контекстов, в которых фирурируют лексемы поля. Однако, в подавляющем большинстве случаев, приводимые контексты не сопровождаются никакими комментариями: не объясняется ни непосредственное контекстуальное окружение анализируемых единиц, ни общий ситуативный фон. Поскольку мотивации автора в части отнесения лексических единиц к определенным секторам поля остаются, таким образом, скрытыми от читателя, это приводит

75 к невозможности согласиться с некоторыми его умозаключениями .

Однако наличие в работе такого рода неувязок нисколько не умаляет ее серьезности и научной ценности. Общая теоретическая значимость этого и других трудов проявилась в том, что они послужили отправной точкой для других исследований.

Одним из таких исследований является работа Федосеевой A.C./6, выполненая на материале старофранцузского языка ХП-ХШ вв. Исследование дает возможность сравнения понятийных полей "прекрасного" и "некрасивого"7'.

В качестве базовых единиц поля были выделены, прежде всего, имена прилагательные, применяемые для характеристики "некрасивого" в физической и/или моральной сфере. По тому же принципу к анализу были привлечены однокоренные с

75

Например, трудно согласиться с тем, что в контексте Lor capiaus ostés ont et saluèrent gentement лексема gentement передает идею красоты. Речь идет, скорее, о подобающем поведении (сняли свои шляпы и подобающим образом приветствовали). Тем не менее, автор помещает эту лексему в данном контексте в сектор beauté supérieure (указ. соч. с. 75).

76 Федосеева A.C., 1970. Работа опирается на более ранние труды О. Духачека, в частности, на исследование Duchacek О., 1960. базовыми единицами поля лексемы других морфологических категорий (например, laid, laidece, laidement, laidir и т.п.). В центр поля исследователь поместил приведенные выше лексемы, как наиболее явно передающие отправной концепт. Оценка, имплицитно выражаемая этими словами, является, по мнению автора, объективной констатацией и дополнительного аффективного элемента не имеет. Остальные члены поля, будучи близкими

78 синонимами ядерных его единиц, несут дополнительные элементы значения . Благодаря этому обстоятельству, понятийное поле "некрасивого" в старофранцузском языке граничит своими периферийными единицами с полями "страх", "подделка/искажение», «тьма/мрак», грязь», «ничтожность/презренность», «грубость/низость", "порча/ухудшение внешнего вида», «порок/изъян», «убийство/ уничтожение»79.

Упоминавшееся выше в связи с критикой концепции Ж. Маторе исследование Ш. 80

Брюккера также базируется на применении полевого метода. Исследование это посвящено изучению членов поля «мудрость» - sage, señé, sen(s), savoir, sapience, sagesse, fol, folie - и охватывает период от латыни до XIII в.

Само понятие "мудрость" чрезвычайно сложно, поэтому при исследовании интеллектуального лексикона входящие в него лексемы Ш. Брюккер разбивает на группы, возводимые к более частным понятийным единицам: "savoir" (знания, ученость), "savoir-faire" (умение, сноровка) и "savoir-vivre" (воспитанность, обходительность). Он определяет исследуемые единицы как принадлежащие к духовно-интеллектуальному лексикону, поскольку в XII в. у слова sagesse наравне с «интеллектуальным» значением savoir (знания, ученость) появляется и значение sainteté (святость). Соответственно, в фокусе исследования оказывается также и соотношение между «интелектуальными» и «духовными» употреблениями слов поля sagesse.

Анализируемые лексемы вписываются в единицу высшего порядка, которую Ш. Брюккер определяет как лексическое, а не как понятийное поле: исследователь настаивает на самасиологической ориентации работы, на том, что исходит из конкретных слов, а не из концептов81 (однако отметим, что первичный отбор единиц анализа отталкивается именно от

77

Для этого используются результаты работы О. Духачека (Duchacek О., 1960). Соответственно, методы и теоретичексие взгляды Федосеевой A.C. близки методам и взглядам О. Духачека.

78 Федосеева A.C., 1970:5.

79 Федосеева A.C., 1970: 27.

80 Brucker Ch., 1987. gj le point de vue méthodologique de ce travail sera-t-il résolument sémasiologoque, et non onomasiologique. nous partons franchement du mot tel qu'il figure dans le contexte linguistique. " (Brucker Ch.,1987:4). концепта "мудрость"). Лексическое поле, с которым работает Брюккер, определяется за счет категориальных (существительное-прилагательное), семантических (область интеллектуального и духовного), этимологических (fol-folie; мы бы скорее говорили не об этимологии, а о словообразовании), синонимических (sage-sene), и антонимических (sage-fol) критериев. В работе прослеживаются изменения значений единиц-членов поля под влиянием друг друга или единиц, входящих в смежные поля. Таким образом, устанавливается то место, которое эти слова занимают в выражении идеала "мудрости" в соответствующую эпоху, с той мерой достоверности, отмечает сам автор, которую могут предоставить художественные тексты.

Работа сочетает в себе черты семантического, лексикографического и стилистического исследования. Помимо слов, составляющих главный объект исследования, Брюккер, хоть и бегло, но все же рассматривает некоторые слова, входящие в соседние конкурирующие поля (savant, courtois, couríoisie, preu, preudome, proece, mesure, desmesure, science, coíntise, cointe), поскольку в ходе эволюции духовно-интеллектуального лексикона констатируется ". Г intrusión de mots qui, favorisés par des transformationssociales (par exemple le vocabulaire du courage militaire, de la courtoisie) ont tendance á effacer, ou du moins, á concurrencer le registre de 1' idéal étudíé. "82.

Основная задача исследования - изучение семантической эволюции слов интеллектуального и духовного лексикона на материале старофранцузского языка, однако работа носит также и сравнительный характер, так как в ней проводится сопоставление избранных для анализа единиц с аналогичными единицами, прежде всего, в старопровансальском языке и, менее детально, в других языках: классической и средневековой латыни, староиспанском, староитальянском и средневерхненемецком.

В качестве отправной точки берется состояние исследуемого поля в текстах первой половины XII в. Проведя его детальное исследование, автор прослеживает его эволюцию в последующие периоды. В качестве материала исследования Ш. Брюккер привлекает широкий круг текстов, учитывая все жанровое разнообразие старофранцузской литературы и уделяя в каждом периоде более пристальное внимание доминирующему в соответствующее

83 время жанру . Автор исследования, в целом, придает огромное значение освещению истории литературных жанров, истории идей и истории цивилизации, поскольку все это, по

82 Вгискег Ск, 1987:5.

83

Из произведений интересующего нас жанра он рассматривает жесты: «Песнь о Роланде», «Гормон и Изамбар», «Коронование Людовика», «Песнь о Гильоме», «Нимскуая телега», «Паломничество Карла Великого в Иерусалим и Константинополь». его мнению, может способствовать изучению слов выбранного для анализа лексического поля, поскольку способствует реконструкции контекста в широком смысле слова84.

Отобранные таким образом единицы, взвешенные с позиций исторического (социологического и культурного) контекста, анализируются в непосредственном

85 лингвистическом контексте. Этот анализ строится на учете ряда факторов разного порядка . Во-первых, рассматривается «психологическая ситуация»86, в которой отмечается употребление той или иной лексемы. Эта ситуация может поддерживать идею целесообразности употребления (зачастую это происходит тогда, когда анализируемая единица выступает в функции именной части сказуемого) или не играть никакой роли (чаще всего тогда, когда единица выступает в функции приложения, поскольку такая реализация характерна своим формульным характером87).

Во-вторых, анализируется непосредственное контекстуальное окружение, не имеющее прямого отношения к исследуемой понятийной сфере, но косвенно вовлеченное в нее за счет соседства с элементами, в нее входящими.

В-третьих, исследователь учитывает при анализе так называемые ассоциативные объединения (groupements associatifs). Под такими объединениями автор понимает контактные или дистантные употребления базовых единиц исследования со словами, не являющимися по отношению к ним ни синонимами, ни антонимами, но обнаруживающими с ними определенную семантическую близость. Такие объединения носят, как правило, формульный характер (сочетания sage et pro, sage et vieil). * *

Фундаментальным исследованием в области феодальной лексики является труд оо старшего современника Ж. Маторе К.Ж. Холлимана . Эта работа заслуживает особого внимания, поскольку она, по сути дела, открывает традицию историко-семантического изучения феодального лексикона. Данная работа, в большой степени, послужила ориентиром настоящей диссертации.

S4 «.plus le mot analysé est intellectuel et abstrait, plus le contexte, au sens large du terme, nous aide à saisir le sens ou les sens du mot étudié." (Brucker Ch., 1987:15). На наш взгляд, такой подход обязателен не только применительно к интеллектуальной лексике, но и ко всем остальным лексическим пластам.

85 Brucker Ch., 1987:151-153.

86

На самом деле, имеется в виду общий ситуативный фон, в который помещен контекст.

87 Особое внимание исследователь уделяет семантически необоснованным формульным употреблениям в конце строфы, мотивированным требованиями ассонанса или рифмы. Hollyman K.-J., 1957.

В области теории и методологии К.Ж. Холлиман считает себя последователем А. Мейе. Как и А. Мейе, он полагает, что языки являются продуктом обществ, их использующих, и поэтому исследование языковых фактов не может быть оторвано от факторов «места и времени», от всех значимых социально-исторических и культурных факторов: «. Il ne s'agit donc pas d'expliquer une langue par la société et par la pensée, mais de replacer le langage dans son milieu. "89.

Холлиман отмечает, что попытки объяснить изменения значений слов через социальные факторы или в связи с ними - явление неновое: стремление классифицировать изменения смысла проистекает, вероятно, из желания найти аналогичные фонетическим семантические законы90. И здесь Холлиман вступает в полемику с Соссюром, утверждавшим, что изменение смысла порождено случайными и специфическими причинами и осуществляется независимо от других изменений, происходящих в то же время.

Холлиман встает на сторону Мейе, который разделил причины изменения смысла на три группы: лингвистические причины, изменения вещей и явлений и деление людей на ограниченные по своему составу группы.

Лингвистическим причинам изменения смысла Мейе отводил небольшую роль, считая, что они порождаются социальными причинами. Холлиман отмечает, что многие ученые, напротив, предполагали роль лингвистических причин наиболее важной и пытались выявить механизм смысловых изменений, изучая все возможные типы контекстов, в которых слово может употребляться. Однако исследователь считает такой подход недостаточным: «. Il est évident que les changements de sens doivent se montrer dans des contextes de phrases, mais les actes de parole ont lieu dans des contextes de situation, et les mots utilisés font partie de la langue et participent à son organisation sémantique. On ne peut donc négliger ni le contexte social, ni le contexte linguistique. "91.

Фактор изменения вещей (слово «реалия», в данном случае, как нам кажется, лучше выявляет суть описываемых единиц) Холлиман, вслед за Мейе, также не относит к первостепенным. Признавая интерес работ такого направления, как школа «Слов и Вещей», акцентирующих внимание именно на изменениях, происходящих с вещами, автор подчеркивает, что они представляют лишь ограниченную ценность. Он настаивает на том, что «. L'objet reçoit sa dénomination non seulement en vertu de sa nature propre et de son milieu

89 Hollyman K.-.T., 1957:2.

90 Hollyman K.-J., 1957:8.

91 Hollyman K.-J., 1957:9-10. naturel, mais aussi en vertu du milieu social, qui définit son intérêt pour les sujets parlants. Le changement de la chose s'intègre donc dans le contexte social. "92.

Из всего вышесказанного вытекает, что Холлиман, вслед за Мейе, отводит главную роль в семантических изменениях социальному фактору. Именно лексика, полагал Мейе, определяет специфичность каждой социальной группы.

Холлиман считает, что всякое слово имеет свое смысловое поле или поле значения, в центре которого располагается концепт некоей материальной или социальной действительности. Природа же этого концепта определяется социальной практикой: ". elle représente le contenu essentiel des connaissances de cette réalité acquises au cours des activités sociales."93. Вокруг концептуального центра группируются другие элементы, берущие свое начало также в социальной практике - аффективные коннотации, оценочные суждения, связи с другими концептами - которые хоть и не всегда проявляются в условиях конкретного речевого акта, но неотторжимы от смыслового поля слова. По мере своего образования и развития смысловое поле входит в семантическую структуру языка, образуя семантические связи и основанные на фонетическом или морфологическом сходстве ассоциации с другими словами. Сложные и разнообразные факторы, определяющие значение слова, Холлиман предлагает группировать следующим образом:94

I. Общий контекст:

Г). Материальная и социальная действительность.

2). Семантическая структура данного языка.

II. Непосредственный контекст:

1). Конкретная ситуация,

2). Речевой акт.

Таким образом, делает вывод исследователь, подобный подход к анализу неминуемо приводит к необходимости выяснения социальной функции обозначаемого неким словом предмета или явления.

Все вышеизложенное и определяет методологические основания исследования: оно должно быть ориентировано на установление того вида социальной деятельности, в рамках которого слово достигло своего расцвета или же приобрело новое значение. Сделать это представляется возможным, вписав слово в общий контекст общества и культуры. Слова, исследуемые в работе Холлимана, относятся к социальной структуре феодализма. История их семантики неотделима от истории фундаментального социального сдвига -- перехода от

92 Hollyman K.-J., 1957:10.

93 Hollyman K.-J., 1957:10. античного мира к миру феодальному, проходящего на фоне перехода от латыни к старофранцузскому языку. С учетом этого общего социально-исторического фона каждая лексема исследуется в максимально возможном количестве непосредственных языковых контекстов95.

В этой связи во второй главе исследования Холлиман кратко очерчивает основные черты феодализма и трансформации латыни на территории Романии, формулирует свое понимание термина «феодальная лексика»: «. Par «vocabulaire féodal», nous entendons les mots employés par l'homme médiéval en parlant des éléments essentiels qui forment l'ossature de la société féodale. La définition académique de «féodal» comme «ce qui se rapporte au fief» ne représente ni le sens étymologique ni la valeur actuelle du mot. »96

Остальные главы составляют практическую часть исследования и посвящены: земле и собственности (глава III; слова terre, honor, fief, tenir, service), низшим социальным классам (глава IV; слова serf, vilain, sergent, bourgeois), высшим классам (глава V; слова dominas, seigneur, grands, vassal, baron, chevalier), слову homo в характерных для средневековья употреблениях (глава VI), добродетелям и порокам (глава VII; спова franc, ber, vassal, félon, culvert, vilain). Таким образом, исследование затрагивает как конкретную {terre, honor, fief и т. п.), так и абстрактную (service) лексику, как номинативную сферу (seigneur, grands, vassal, baron, chevalier и т. п.), так и прилагательные (franc, ber, vassal, félon, culvert, vilain) и глаголы (tenir). Отдельные слова (vassal, baron, vilain) рассматриваются и как существительные, и как прилагательные. Для каждого слова проводится детальное исследование этимологии от латыни до старофранцузского и выделяются его значения, иллюстрируемые многочисленными примерами из большого количества источников. В основном, указываются типы текстов, в которых реализуются те или иные значения слов. Анализ сопровождается широким привлечением комментариев относительно общего социально-историчнского фона эпохи, который Холлиман называет "общим контекстом". Автор обращает внимание также на то, что феодальная лексика специфицируется в зависимости от того, в памятниках какого типа она употребляется. В свете нашего исследования важно суждение Холлимана о том, что ". le vocabulaire des chansons de geste a une sémantique particulière, adaptée à l'assistance noble qui Fécoutait et qui nourrissait le jongleur. "97.

94 Hollyman K.-J., 1957:14.

95 Hollyman K.-J., 1957:15.

96 Hollyman K.-J., 1957:21.

97 Hollyman K.-J., 1957:167

Однако у исследования Холлимана есть свои рамки. Так, при выявлении значений автор зачастую ограничивается их констатацией и не проводит детального анализа словесного окружения. Безусловно, исследователь привлекает контекст для истолкования значений, но чаще всего не делает акцента на том, что конкретно в данном контексте способствует актуализации того или иного значения. Также вне интереса автора остается, по большей части, синтаксис, в частности, влияние синтаксических функций анализируемых единиц на их семантическую реализацию. В настоящей диссертации всем этим аспектам уделяется особое внимание, поскольку их учет, по нашему мнению, способствует заполнению лакун, еще имеющихся в области феодального лексикона.

Также достаточно интересным в свете тематики данной диссертации представляется исследование Г.Ш. Берджесса98, посвященное особенностям функционирования того пласта лексики, который автор называет предкуртуазным. 10 глав работы посвящены, соответственно, лексемам courtois, vilain, aventure, franc, franchise, honneur, proz, proece, bon, beau, beauté, gent, amour. Берджесс выделяет вышеперечисленные единицы в качестве ключевых лексем предкуртуазного периода. Выше мы уже обращали внимание на то, что Берджесс путает слова-свидетели эпохи с ключевыми словами (по Ж. Маторе, слов-свидетелей - больше, а ключевые слова соотносятся с ними примерно как родовые с видовыми).

В качестве основного материала для исследования предкуртуазной лексики автор использует так называемые античные романы (Le Roman de Thèbes, Le roman d'Enéas, Le Roman de Troie), a также "Песнь о Роланде", жития св. Алексея и Леодегария, кантилену о св. Евлалии и "Страсти Христовы". Специфичность в отборе материала состоит, на наш взгляд, в следующем: Берджесс считает, что эпопея в чистом виде представлена в старофранцузской литературе всего двумя памятниками - «Песнью о Роланде» и жестой «Гормон и Изамбар»99. Этим и объясняется то, что единственный памятник героического эпоса, привлекаемый к анализу, - «Песнь о Роланде». Обрастание жанра жесты романными чертами, действительно, имело место. Однако для получения более адекватной и исчерпывающей картины ключевой для старофранцузского эпоса лексики нам кажется недостаточным задействование всего одного, пусть даже и самого яркого текста.

Ограниченный набор текстов для анализа связан также с тем, что Берджесс прорабатывает все контексты, в которых фигурируют исследуемые слова (автор приводит полные списки контекстов), подробно анализируя их словесное окружение. Нередко при

9S Burgess G.S., 1970.

99 Burgess G.S., 1970:1 i. объяснении того или иного контекста Берджесс толкует и общий ситуационный фон. Под общим ситуационным фоном он понимает как макроконтекст произведения, так и культурно-историческую атмосферу исследуемого периода и особенности жанров агиографии, эпопеи и куртуазного романа, чему в работе посвящена отдельная глава.

Куртуазная лексика, по мнению Берджесса, - "это третье семантическое поколение французской литературы"100. К первым двум поколениям он относит ключевую лексику агиографической литературы и эпопей. Агиография, героический эпос и рыцарский роман отвечают трем последовательно развивавшимся и сменившим друг друга магистральным направлениям эволюции средневекового общества, каждое из которых несло представление об идеале соответствующей эпохи.

Автор исследования заранее оговаривает, что выделяемые им семантические эпохи, слова-свидетели и группы ключевых слов для каждой их них - результат его личной интерпретации и могут быть оспорены.

Образ идеального героя агиографии - это образ святого, смысл жизни которого состоит в служении Богу. Слово service выделяется, таким образом, как слово-свидетель агиографической литературы. Вокруг него группируются, по мнению исследователя, ключевые слова Deu(s), amor, onour, bel(e), bon(e), dolour, seignour, mercit.

В эпоху «Песни о Роланде» представления об идеальном герое меняются под влиянием укоренения в обществе этических установок феодализма. Таким героем становится истинный вассал, который служит своему феодальному сюзерену, не забывая и о служении Богу. Главные функции такого героя - военная служба и помощь советом. В качестве ключевых слов Берджесс называет слова proz, sage, honur, dreit, amur, chevaler, franc, ber, bon, curteis, gentilz, gent, seignur, honte, fei, tort, etc. Слово-свидетель эпохи - vasselage, потому что качество, выражаемое данной единицей, является необходимым для того, чтобы быть хорошим вассалом.

Переход от эпического жанра к куртуазному роману вызван ломкой в восприятии личности. В эпическом сознании личность лишается права на индивидуальность, происходит ее полное подчинение интересам группы. Герой же куртуазного романа - индивидуалист, он осуществляет личную миссию, цель которой - обретение себя самого через поиск приключений. Служение Богу и феодальному сюзерену потесняются служением Даме, которая сама становится своеобразным сюзереном. Главным свойством рыцаря является теперь куртуазность, поэтому в качестве слова-свидетеля эпохи выделяется cortois, а в

100 Burgess O.S., 1970:159 и далее. качестве ключевых - слова proz, bon, amor, honor, aventure, bel(e), gent, vilain, franc, euer, chevalier, Dame, servir, large, sage, joie, seignor, Deu, fel, dolor etc.

Таким образом, исследователь делает вывод о том, что ключевые для агиографии, эпопеи и рыцарского романа пласты лексики накладываются друг на друга. При вхождении в литературу очередного превалирующего в соответствующую эпоху жанра речь, следовательно, идет не об изобретении новых ключевых слов, а об адаптации уже существующей лексики к потребностям в выражении нового смысла. Иначе говоря, преобладающие культурные концепты эпохи могут наполнять уже существующие слова новыми значениями и новой значимостью101.

Взгляд Берджесса на механизм адаптации ключевой лексики агиографии и эпопеи к потребностям куртуазного романа можно резюмировать следующим образом: от простого к сложному, от буквального к переносному, от конкретного к абстрактному. Это, по его мнению, связано с тем, что по ходу развития литературы от превалирования житий к куртуазному роману меняется душевный строй средневекового человека, возникает потребность в выражении при помощи уже существующих лексем новых переживаний. Так лексема honor, на взгляд исследователя, фигурирует в «Песни о Роланде» и в эпическом жанре, в целом, исключительно в значении земельного владения, феода, так как связь между вассалом и феодальным сеньором осуществляется через пользование землей. Появление у слова honor значения «честь, почет, слава» исследователь относит к эпохе странствующих рыцарей, потому что до этого периода обладать честью, не обладая землей, было невозможно. Быть почитаемым означало иметь во владении или пользовании некий «предмет», будь то духовный сан или феод, или же подарок. Речь могла также идти и о любом другом проявлении уважения, представленном в конкретизированной форме, так как почет в средневековом сознании не является фактом духовного характера, а сопряжен с некой активной деятельностью. Уважение должно быть выражено материально. К моменту же формирования этики куртуазного романа у мелкой знати, не получавшей уже за свои услуги земельных владений, возникла компенсаторная необходимость в спиритуализации концепта honor.102

101 Так автор обращает внимание на то, что слово curteis существовало уже в «Песни о Роланде», но являлось ключевым, а не словом-свидетелем эпохи и было подчинено концепту vasselage; потеря же значимости концепта vasselage привела к тому, что и само это слово стало употребляться крайне редко (во всем творчестве Кретьена де Труа автор обнаружил всего 7 употреблений этого слова) и т.п.

102 Burgess G.S., 1970:78-90.

В связи с тем, что все исследуемые автором единицы социально окрашены в своем семантическом развитии, он сам зачастую признает трудность или даже невозможность их адекватного перевода на современный французский язык. Заключая, например, главу о слове gent, он говорит о том, что в точном его переводе нет даже необходимости, поскольку чем больше мы знаем о жизни средневековой знати, тем больше нам понятен смысл этой лексической единицы103.

Еще одним исследованием, заслуживающим отдельного освещения, является труд Т. Венкелера104, посвященный одиннадцати прилагательным, используемым в старо- и среднефранцузском языке в качестве эпитетов хвалебного характера: ber, courtois, fier, franc, gentil, hardi, nob(i)le, preux, riche, sage, vaillant.

Исследование проведено на огромном литературном материале: для анализа автор привлек более 150 памятников (около полумиллиона стихотворных и прозаических строк!) от "Страсбургских клятв" вплоть до текстов конца XV в105. Произведения отбирались таким образом, чтобы на каждом исследуемом временном отрезке в 100 или 50 лет были представлены все основные поэтические и прозаические жанры. Отдельные тексты (а именно, 32 памятника) анализировались во фрагментах из-за качества изданий, общего объема произведений и в интересах соблюдения баланса с объемом других анализируемых памятников той же эпохи.

1(Ь Burgess G.S., 1970:140. Вопрос о переводческих эквивалентах затрагивается в монографии М.К. Голованивской (Голованивская М.К., 1997), посвященной контрастивному анализу лексических групп со значением «высшие силы и абсолюты», «органы наивной анатомии», «основные мыслительные категории» и «базовые эмоции» на материале современного состояния русского и французского языков. Поскольку работа носит компаративный характер, перед автором встает проблема соотносимости восприятия того или иного концепта, выражаемого той или иной единицей в русском и французском языках и менталитетах. Несовпадение одного и того же понятия в разных языках выявляется в переводе. Когда такое несовпадение является полным, перевод бывает невозможен. М.К. Голованивская выделяет переводческие эквиваленты трех типов: сильные, слабые и нулевые (см. подробно Голованивская М.К., 1997:31 -32). Эта градация отражает возможность, сложность или невозможность передачи понятия на другой язык. В частности, нулевые эквиваленты описываются М.К. Голованивской как слова, практически полностью подменяющие понятие (ср. фр. traversin, après-midi, la vie de tous les jours и русск. подушка, день, быт, которые могут условно заменять друг друга при переводе, в связи с невозможностью адекватной передачи соответствующих понятий и реалий). Упомянутые проблемы, на наш взгляд, касаются не только компаративного анализа двух разных языков, но и диахронного анализа в пределах одного и того же языка. В связи с исчезновением отдельных материальных и ментальных средневековых реалий перевод лексических единиц, их выражающих, на современный французский или русский языки представляется либо затруднительным, либо невозможным. Мы считаем в подобных случаях допустимой их описательную передачу, эксплицирующую отсутствующие реалии.

104 Venckeleer. Т., 1976.

Работу Т. Венкелера отличает от описанных выше не столько круг исследуемых языковых фактов, сколько подход к их отбору и дальнейшему анализу. По мнению автора, «. champs onomasiologiques constitués en fonction d'un concept reconnu présent dans le signifié des lexemes réunis. "!06 не могут быть применены при исследовании лексической семантики исчезнувшего языка (или исчезнувшего состояния языка), поскольку, как он считает, невозможно с точностью приписать тот или иной семантический компонент той или иной лексеме. Поскольку, по логике этих рассуждений, ономасиологический подход при отборе материала для историко-семантического исследования должен быть отвергнут, исследователь предлагает наиболее адекватный, по его выражению, критерий для включения лексических единиц в объединение высшего порядка (ensemble lexical107): ". leur

10В appartenance à une structure paradigmatique reconnaissable dans un contexte-type."

При отборе лексем для анализа исследователю было важно не столько то, что они могут использоваться как хвалебные эпитеты, сколько то, что все они встречаются в качестве конечного элемента в последовательностях типа «Антропоним + определенный артикль + прилагательное» (Roilant li proz, И ber etc.). Таким образом, отбор анализируемых единиц осуществляется не на основе общности семантики, а на основе вписываемости в единую

109 структурную модель чрезвычайно распространенную в средневековой литературе .

В ходе работы с эпопеями первой половины XII в. Т. Венкелер обнаружил 68 лексических единиц, которые в структурной модели «Антропоним + определенный артикль + имя (существительное или прилагательное)» могут следовать за определенным артиклем. Из 55 прилагательных, выявленных в этом списке, исследователь отобрал 11, которые уже в «Песни о Роланде» выступают как «adjectifs laudatifs" и которые характеризуются максимальной регулярностью: многие прилагательные сходного содержания (aduré, alosé, combattant, prisé, puissant, sené) в ходе отбора были исключены в силу их низкой частотности.

Главной задачей автора было освещение функционирования очерченного круга лексем. Многие исследователи, пытающиеся понять средневекового человека через текст, терпят поражение именно потому, что мало знают о тех средствах выражения, которые им приходится интерпретировать в ходе работы над средневековым текстом110.

105 Venckeleer. Т., 1976:18. '

106 Venckeleer. Т., 1976:43.

1Л7

Venckeleer. Т., 1976:42. Исследователь использует для обозначения таких объединений высшего порядка два термина: champ lexical (на уровне речи) и champ linguistique (на уровне языка).

108 Venckeleer. Т., 1976:44.

109 Venckeleer. Т., 1976:17,46-48.

110 Venckeleer. Т., 1976:10.

Неполнота современных знаний в области средневековых средств выражения очевиднее всего на примере лексики и получает отражение в несовершенстве словарных статей. Для адекватной оценки языковых фактов и менталитета средневекового человека L'étude du lexique doit prendre en considération trois aspects complémentaires, à savoir la réalité matérielle de ses unités (leur image sonore ou, en l'occurence, la représentation graphique), leur utilisation en syntagmes concrets et enfin leur valeur sémique."111. Предшественники и современники T. Венкелера отводили описанию функционирования лексики крайне скромное место. В частности, в стороне, в большинстве случаев, оставалась синтагматика исследуемых единиц, их комбинаторная способность. Однако именно анализ комбинаторности лексем позволяет выявить определенный параллелизм в истории изучаемых слов и, в частности, установить синонимию между ними (она имеет место тогда, когда комбинаторные способности анализируемых единиц идентичны) Переход от лексикологического (формального) уровня к собственного семантическому возможен тогда, когда устанавливается «. la relation ternaire reliant l'aptitude combinatoire aux significations actualisées (la sémantique de la parole) et à la valeur sémantique des lexèmes (la sémantique de la langue)."ш. Таким образом, T. Венкелер приходит к семантике, отталкиваясь от внешних, формальных сторон функционирования анализируемых лексем, отобранных также по формальному признаку, от их зачастую окказиональных контекстных реализаций114.

В отечественной лингвистике тема феодального лексикона разрабатывалась З.Н Волковой115. В частности, диссертационное исследование 3. Н. Волковой116 посвящено семантическому полю «доблестный» в свете проблематики старофранцузского языка (основу работы составляет вычленение и исследование семантического поля «доблестный» на материале «Песни о Роланде»), При построении поля исследователь исходил из данных наиболее авторитетных словарей латинского, старофранцузского и современного французского языков и текста «Песни о Роланде», что позволило проследить трансформации поля в диахронии. Объединение прилагательных в поле осуществлялось на основании наличия общей семы «доблестный», представленной в стуктуре значения как самостоятельно, так и в совокупности с другими признаками. «. Поле представляется

111 Venckeleer. Т., 1976:13.

112 Venckeleer. Т., 1976:22.

113 Venckeleer. Т., 1976:23.

114 В главе, посвященной функционированию лексемы ber (baron), мы привлекаем отдельные данные Т. Венкелера. Там же мы излагаем и наши критичесике выводы относительно данного исследования.

115 Волкова З.Н., 1973, 1983, 1984,1988.

116 Волкова З.Н., 1973. семантической парадигмой с числом элементов, заданным характером источника и, таким образом, понимается как набор близких по смыслу. взаимозаменяемых компонентов парадигмы.»11', причем принцип взаимозаменяемости выбран как единый формальный признак для процедуры вычленения поля. Содержательная стуктура каждого члена поля представлена набором семантических дифференциальных признаков. Большое своеобразие придает работе рассмотрение арабизмов.

В ракурсе настоящего исследования большой интерес представляет также работа З.Н.

-j | о

Волковой, посвященная истокам французского литературного языка . В этой работе, уже упоминавшейся нами, автор развивает мысль о первостепенной важности эпоса в вопросе формирования национального литературного языка Франции и его функциональных стилей. Эта первостепенная роль эпоса определяется длительным его бытованием в устной традиции: «. Выявление устной традиции французских эпических сказаний позволяет подойти с новых позиций к проблеме происхождения французского письменно-литературного языка. »ш. Автор проводит мысль о том, что эпос в донациональный период является, по сути дела, единственным видом народного словесного творчества, народного в том смысле, что эпические произведения не испытывают на себе влияния латинской письменной традиции, в первую очередь, в лексическом плане. Характерна также и высокая степень наддиалектальности и интердиалектальности эпоса, более выраженная, чем в текстах религиозного содержания, написанных с латинских источников: «. Произведения многих авторов или «коллективного автора» [эпические поэмы - М.О.] - они отражают черты разных диалектов, что не может быть объяснено только ролью отдельных факторов: языком переписчика, языком оригинала и т. п. Вместе с тем в языке эпической поэзии явно обнаруживаются определенные тенденции к унификации форм и категорий, наряду с массовым употреблением одних и тех же форм и формул в поэмах с «разной диалектной

120 окрашенностью».» .

В этой же работе, в главе, посвященной семантическому анализу эпического произведения, З.Н. Волкова представляет в связи с «Песнью о Роланде» лексический пласт, напрямую связанный с темой настоящего исследования: «. Одной из центральных семантических микросистем, непосредственно связанных с основной темой эпического текста и его семантикой, является набор элементов, реализующих термины феодальной титулатуры. Данная семантическая микросистема представлена пятнадцатью основными

117Волкова З.Н., 1973:9.

118 Волкова З.Н., 1983.

119 Волкова З.Н., 1983:83.

120 Волкова З.Н, 1983:82. компонентами, объединяющими транспонирующиеся и нетранспонирующиеся термины-титулы. Последние этимологически стратифицированы на термины исконного происхождения и термины арабского происхождения. »ш.

В семантическую микросистему терминов феодальной титулатуры З.Н. Волкова включает следующие лексические единицы: ber/baron, vassal, chevaler, bacheler, cuens/comte, dux, per, cataigne, marchis, vezcuntes, amirail, algalife, almangur, amurafle. Термины ber/baron, vassal, chevaler названы транспонирующимися, поскольку пересекаются со всеми остальными терминами (в эту же подгруппу как примыкающая включена и лексема bacheler). З.Н. Волкова в виде таблицы представляет также характеризацшо героев "Песни о Роланде" средствами терминов титулатуры122. Проанализировав данную микросистему, исследователь констатирует смешение арабских и европейских титулов, перенесение ". французских

123 терминов титулов и реалий на сарацин." , а также делает следующие основные выводы: 1. Термины титулы нередко переосмыслены, синонимичны и за редким исключением взаимозаменимы.

3. Семантическая микроструктура терминов феодальной титулатуры характеризуется значительной диффузностью и синкретизмом.

4. Будучи порождением текстов эпохи феодализма, термины-титулы точно не соответствуют системе феодальной иерархии и часто не являются соотнесенными со средневековыми реалиями.

Таким образом, в "Песни о Роланде" система феодальной титулатуры не отражает реальную иерархию терминов-титулов XI-XII вв. и может рассматриваться как некоторый анахронизм, т. е. как остаточные явления предшествующего исторического периода, что может считаться одним из косвенных аргументов в пользу теории раннего происхождения

124 эпического произведения.»

При общей ценности выводов З.Н. Волковой, некоторые из них представляются нам спорными. Так, по нашим наблюдениям, лексемы, выделяемые З.Н. Волковой в подгруппу транспонирующихся терминов-титулов (да зачастую и остальные), в «Песни о Роланде» и других более поздних эпических памятниках вовсе не употребляются в значении частных ш Волкова З.Н., 1983:112. В данной работе в большой степени отражены положения более раннего исследования (Волкова З.Н., 1973), в которой автор уже затрагивал термины феодальной иерархии (в терминологии 3. Н. Волковой - термины титулатуры) в связи с анализом семантического поля «доблестный». В данной работе семантическая микросистема «термины титулатуры» представлена как самоценная в более системном и сжатом виде.

122 Волкова З.Н., 1983:124. ю Волкова З.Н., 1983:123.

124Волкова З.Н, 1983:125. титулов феодальной иерархии. Например, лексема ber/baron, по результатам исследования Т. Венкелера|2\ в значении частного термина-титула начинает употребляться лишь с XIV в. Уже на этом основании микросистема терминов-титулов, представленная в «Песни о Роланде», не может быть трактована как анахронизм. Искать четкое соответствие данной группы лексем в эпическом тексте конкретным иерархическим реалиям средневековья представляется нам бессмысленным: во-первых, сложение феодальной иерархии - процесс многоэтапный и длительный, а во-вторых, в народном эпическом сознании существует свое обобщенное и весьма условное представление об этой иерархии. Поэтому, на наш взгляд, анализируя, в первую очередь, транспонирующиеся термины - титулы, которые демонстрируют наибольший синкретизм и диффузность семантики, основное внимание следует уделять как раз их «внетитулярным» употреблениям126.

У. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ.

Развитие теории коммуникации и мысль о том, что «. человеческий язык в своей основной функции есть средство общения, средство кодирования и декодирования определенной информации.» , отводит семантике особенно важное положение в ряду лингвистических дисциплин. Основоположник теории коммуникации P.O. Якобсон говорил о могуществе «. вездесущего семантического критерия, независимо оттого, какой уровень и компонент языка подвергается исследованию.» и считал, что «. больше уже нельзя продолжать играть в прятки со значением и оценивать языковые структуры независимо от семантических проблем.»128.

В данном разделе мы излагаем теоретические основания нашего исследования, которое определяем как историко-семантическое и лексикологическое, что неизбежно приводит нас к необходимости освещения ключевых теоретических и методологических вопросов этих дисциплин.

Безусловно, центральным для семантики является понятие значения или семантики слова. Семантика, в целом, определяется как все содержание, информация, передаваемые языкрм или какой-либо его единицей (словом, грамматической формой слова.

125 Venckeleer. Т., 1976.

126 Результаты нашего исследования показывают продуктивность такого подхода, поскольку на большом массиве текстов, относящихся к разному времени, констатируется крайняя редкость употребления «транспонирующихся терминов-титулов» З.Н. Волковой в частном терминологическом титулярном значении.

127 Апресян Ю. Д., 1995:3.

128 Якобсон P.O., 1985:311. словосочетанием, предложением)129. Это содержание является предметом изучения семантики как раздела языкознания. Однако не все лингвисты придерживаются подобного мнения: «. Il faut enfin rappeler que, pour certains linguistes, les signifiés ne font pas partie de la linguistique, qui n'a à s'occuper que des signifiants, et que le classement sémantique est hors des tâches de la linguistique.»130.

Отчасти подобный взгляд на вещи может быть оправдан. С одной стороны, трудно бывает разграничить лексическое значение и понятие, в связи с чем исследования в области лексического значения слов относятся некоторыми лингвистами к сфере философии и логики.

С другой стороны, при выявлении, в частности, методом компонентного анализа семантической структуры слов конкретной лексики с ярко выраженным денотатом или, иначе говоря, с индивидуальной предметной соотнесенностью, не допускающей синонимии, возникает реальная опасность смешения компонентов собственно лексического значения со свойствами самого денотата. Особенно часто это происходит при выделении компонентов лексического значения логическим путем. Например, в исследовании Б. ПотьеЬ1 при анализе семантической структуры слов со значением «предмет мебели, предназначенный для сидения», в качестве родового интегрального признака выделяется сема «предмет мебели, предназначенный для сидения», а в качестве дифференциальных видовых признаков - пары различителей «со спинкой/ без спинки», «с подлокотниками/ без подлокотников» и т.п., что создает реальную почву для сомнений относительно того, что именно анализируется: компонентная структура слова или физические свойства предмета действительности, с которым слово соотносится. Г.С. Щур 132 предлагает в подобных случаях различать лингвистическую и экстрашшгвистическую семантику, a H. А. С л юсарева13 3 говорит о лингвистической семантике и семантике отражения.

И наконец, отдельные лингвисты признают в рамках лингвистического исследования правомерной работу лишь с грамматическими, категориальными значениями слов как со значениями чисто «языкового» характера, без примеси значений, отображающих сферу действительности.

Однако очевидно, что вышеприведенные причины не могут быть признаны достаточно вескими для вынесения работы над семантикой слов за рамки лингвистики и для

129 ЛЭС, 1990:438.

130 Barthes R., 1985:43.

131 Pottier В., 1963.

132 Щур Г.С., 1974:35.

133 Слюсарева Н.А., 1973. сужения объема термина «значение» до только грамматического или, наоборот, только до лексического значения. Подобные суждения о значении упрощают предмет исследования либо выносят его за пределы лингвистической компетенции. Вслед за P.O. Якобсоном, мы полагаем, что «. в словах два очевидных различных типа семантической значимости. Обязательное грамматическое значение (то есть категориальное относительное понятие или группа понятий, которые слова постоянно и вынужденно выражают) дополняется во всех знаменательных словах лексическим значением.»134. Еще более полным представляется взгляд на значение В.В. Виноградова: «. Значение слова определяется не только соответствием его тому понятию, которое выражается с помощью этого слова. оно зависит от свойств той части речи, той грамматической категории, к которой принадлежит слово, от общественно осознанных и отстоявшихся контекстов его употребления, от конкретных лексических связей его с другими словами, обусловленных присущими данному языку законами сочетания словесных значений, от семантического соотношения этого слова с синонимами и вообще с близкими по значению и оттенкам словами, от экспрессивной и j о с стилистической окраски слова.» . В приведенном взгляде на значение явно просматривается учет при анализе семантики слова, помимо обращения к денотату и к категориальному значению, его связей в синтагме и в парадигме, производимый на основе выявления и описания узуса данного слова.

Терминологическое наполнение понятия «значение» напрямую связано с проблемой метода анализа семантики слова. Традиционно выделяются лингвистические и психолингвистические методы136. Психолингвистические методы опираются, прежде всего, на работу с информантами путем использования опросов, анкетирования, выявления ассоциаций, связанных с анализируемыми словами в сознании информанта. Естественно, что в диахронических исследованиях применение таких методов невозможно. Мы же остановимся на лингвистических методах, различающихся по отношению к парадигматике и синтагматике. К синтагматическим методам анализа относят дистрибутивный и контекстуальный методы, а также изучение законов сочетаемости слов. К парадигматически ориентированным методам относят методы субституции, компонентного анализа и семантических полей. Использование словарных дефиниций значений слов также является способом их изучения. Считается продуктивным для полноты исследования сочетание различных методов.

134 Якобсон P.O., 1985:315.

135 Виноградов В.В., 1977:165.

136 ЛЭС 1990:262.

Более подробно мы остановимся на трех основных методах, используемых нами в данном исследовании: полевом, контекстуальном и компонентном. Первостепенную роль для данного исследования имеет использование контекстуального анализа и полевого метода, метод компонентного анализа привлекается как дополнительный для большей иллюстративности. Все три названных метода не противоречат друг другу и являются взаимодополняющими.

Проведение анализа семантики невозможно без учета контекста и, тем более, наличия текста вообще:". Qu'il s'agisse de la sémantique des mots ou de celle des phrases, le linguiste est alors amené à rendre l'analyse des textes pour instrument nécessaire - que ces textes soient écrits ou oraux, qu'ils soient les textes de discours effectivement tenus et attestés, ou de discours imaginaires (mais que l'on imaginera en même temps qu'un environnement les rendant plausible)."137. «. При изучении семантической структуры слова синтагматическим путем учитываются прежде всего контекст и ситуация, а также дистрибуция, то есть непосредственное окружение слова."338

Контекстуальный анализ в любом исследовании, использующем в качестве материала какой бы то ни было текст, имеет первостепенное значение: очевидна не только самостоятельная ценность контекстуального анализа, но также и то, что он создает необходимую базу для применения других методов семантических исследований.

Базовую единицу контекстуального анализа составляет, собственно, контекст. Под контекстом традиционно понимается ". фрагмент текста, включающий избранную для анализа единицу, необходимый и достаточный для определения значения этой единицы,

139 являющийся непротиворечивым по отношению к общему смыслу данного текста. " .

З.И. Хованская предлагает разграничивать микроконтекст («. вербальное окружение анализируемого слова в пределах его непосредственных семантических связей, то есть в рамках его предикативных, атрибутивных, комплетивных и копулятивных синтаксических отношений.») и макроконтекст («. вербальное окружение анализируемого слова, включающее речевые отрезки любой протяженности в рамках его опосредованных

U40 семантических связей.») .

Поэтому контекстуальный анализ понимается «. не только как анализ непосредственного окружения исследуемого слова, но анализ его понятийных и

137 Ducrot О., 1970:9.

138 Гулыга Е.В., Шендельс Е.И., 1976: 296.

139 ЛЭС 1990:238.

140 Хованская З.И., 1975: 140-141. семантических связей за пределами одной синтагмы - в рамках всего произведения или его отдельной структурной части. »ш.

Отдельные исследователи не проводят разграничения между микро- и макроконтекстом. Как отмечает 3. Н. Волкова,«. С позиции коммуникативной лингвистики только контекст может раскрывать значение языковых единиц, причем в идеале контекст должен совпадать с полным текстом, представляющим собой завершенную коммуникацию (например, текст отдельной эпической поэмы). Такой текст раскрывает значение всех единиц сообщения как ближайшего вербального окружения, так и всю пресуппозицию лингвистического и экстралингвистического характера. »ш.

Мы считаем необходимым максимально широкое толкование контекста, базирующееся на учете, помимо факторов лингвистического характера, максимума экстралингвистических факторов. При работе с эпическим текстом необходимо говорить об историческом и цивилизационном контексте, о жанровом контексте (поскольку особенности семантики лексических единиц в рамках конкретного текста непосредственно связаны с его жанровой принадлежностью), о широком контексте конкретного произведения («макроконтекст» в терминологии З.И. Хованской), о ситуативном контексте (моменте повествованиям, в который вписан непосредственно анализируемый контекст) и т.п.

Очевидна близость контекстуального анализа и полевого метода. Вычленение поля, чаще всего, базируется на тщательном исследовании текста и конкретного контекста.

Прежде всего встает вопрос о многообразии концепций поля в современной лингвистике, на что указывает Г.С. Щур, представляя в качестве доказательства список наиболее распространенных словосочетаний со словом "поле", употребляемых в различных лингвистических исследованиях, состоящий из 66 единиц143. Такое многообразие трактовок поля, в действительности, сводимо к нескольким крупным концепциям поля, базирующимся на разных критериях объединения языковых единиц в группы: семантические или понятийные, морфосемантические, ассоциативные, грамматические и синтагматические поля.

У истоков основных концепций полевого метода стояли Й. Трир (понятийное поле -поле, объединенное по наличию общих семантических признаков у составляющих его единиц) и В. Порциг (синтаксическое поле - первоначально, такое словосочетание или синтаксический комплекс, в рамках которого п^леживается возможность анализа

141 Чупрына О.Г., 2000: 6. См. также Топорова Т.В., 2000:5.

142 Волкова З.Н., 1983:103.

143 Щур Г.С., 1974:21. семантической совместимости составляющих единиц: "идти - ноги", "видеть - глаз", "лизать -язык", "расти - организм").

Как отмечает В.Г. Гак144, поскольку слова характеризуются как формальным, так и содержательным аспектами, то выделение слов в подсистемы может производиться как по формальному, так и по содержательному критериям. Исходя из внешней оформленности элементов выделяемой группы, предметом исследования могут быть значения как гомоморфного лексического поля слов, объединенных общей, как правило, корневой морфемой (например, поле, объединенное общей корневой морфемой "лес": лес - лесной -лесистый - лесник - лесничество - лесовик и т. д.), так и гетероморфные группы слов, объединяемых общностью значения (например, поле, объединенное общим элементом содержания "родственник": мать - отец - дед - бабушка - сын - дочь - племянник -племянница - дядя - тетя и т. д.). Исходя же из плана содержания, предметом исследования могут быть как гомосемные группы референтов (например, поле, объединенное общей семой "головной убор": шапка - шляпа - панама - кепка - фуражка - бескозырка - ушанка - берет и т. д.), так и гетеросемные, объединяемые общностью лексического выражения (например, поле "отношения между людьми", объединенное несколькими семами ("профессиональные отношения", "личные отношения", "родственные отношения" и т. п.): любовь - дружба -братство - товарищество -коллективизм и т. д.).

При этом исследование может вестись в направлении анализа парадигматических

145 отношении исследуемых единиц или же в рамках изучения их синтаксических связей . Парадигматические семантические (понятийные, концептуальные) поля выделяются на основании наличия у всех элементов поля общего/общих семантических признаков. Морфосемантические поля выявляются на основе наличия общих семантических признаков и однородной внешней оформленности элементов поля. Синтагматическое поле, образуемое словосочетаниями и другими синтаксическим комплексами, проявляется через семантическую совместимость его компонентов. Мы не будем останавливаться здесь на грамматических и ассоциативных полях, поскольку они не имеют прямого отношения к нашему исследованию и затрагивают в большей степени явления морфологии и психологии.

Как видно, решающим разграничением между полями является различение парадигматической или синтагматической их организации, поскольку понятийные и морфосемантические поля можно условно отнести к одной группе, элементы которой объединяются общностью содержательных элементов, и где на фоне содержательной

144 Гак В.Г., 1979:53-54. 14-Щур Г.С., 1974:20. общности может проявляться и формальная. Исходя из положения о системности и структурированности языка и о системности и структурированности лексики как подсистемы языка, мы можем констатировать, что сочетание синтагматического и парадигматического подходов в полевом методе также ведет к полноте картины в рамках исследуемого материала, к "трехмерности" его представления. И, наконец, несколько парадигматических полей, имеющих разное содержание, но объединенных отдельными точками соприкосновения, складываются в тематические поля (например, совокупность семантических полей "феодальная иерархия", "вассальное служение", "вознаграждение за службу" и т.п. могут быть объединены в обобщающее тематическое поле "феодальные отношения"). По этому принципу ситуацию, рассматриваемую как совокупность различных фактов действительности, выражающихся комплексом различных понятий, материально закрепленных за различными лексическими единицами, можно рассматривать через изучение единого для всех элементов этой ситуации тематического поля.

Констатируется также близость полевого и контекстуального методов с методом компонентного анализа. Более того, полевой и компонентный методы рассматриваются многими лингвистами как взаимодополняющие, находящиеся в дополнительной дистрибуции по отношению друг к другу. Отмечается, что «. Теория поля не исключает компонентного анализа, наоборот, она только тогда может иметь твердую основу, когда она опирается на не членимые далее смысловые единицы: теория поля и анализ по семам дополняют друг друга.»146. Хотя контекстуальный анализ относят к синтагматически ориентированным, в отличие от МКА, методам и, таким образом, проводят между ними определенную границу, мы считаем, что МКА и контекстуальный анализ - также близкородственные методы. Это связано с тем, что глубоко проведенный компонентный анализ не может не учитывать синтагматики анализируемых слов: объединение слов в синтагмы и предложения мотивируется наличием у членов этой синтагмы (или предложения) общего семантического признака по правилу семантического согласования147.

Введенное Ф. де Соссюром в научный обиход представление о системности и структурированности языка повлекло за собой то, что первоначально использовавшиеся применительно лишь к фонологии понятия дифференциальных и интегральных признаков, дистрибуции и др. прочно вошли и в другие языковедческие дисциплины. В области семантики метод компонентного анализа является, на наш взгляд, наиболее ярким примером такого проникновения. Применение методов фонологии выражается в том, что «. МКА

146 Гулыга Е.В., Шендельс ЕЛ, 1976:296.

147 Гак В.Г., 1972. основан. на двух предположениях: 1) что значение каждой единицы определенного уровня языковой структуры. состоит из набора признаков; что весь словарный состав языка может

148 быть описан с помощью ограниченного и сравнительно небольшого числа этих единиц." .

Однако в отношении наименования минимальных единиц смысла нет терминологического единства. В зависимости от автора и исследования термин, употребляемый для обозначения этой минимальной операционной единицы МКА, варьируется: «дифференциальный элемент» (еще у Ф. де Соссюра), «семантический компонент (признак)» (А.М. Кузнецов), «дифференциальный признак» (И.В. Арнольд), «семантический множитель» (Ю.Д. Апресян, А.К. Жолковский), «семантический маркер» (Дж. Кате, Дж. Фодор), «фигура содержания» (Л. Ельмслев) и т.д. и т.п. и, наконец, «сема» (В. Скаличка)149 Последний термин оказался наиболее употребительным. Семы составляют семему, понимаемую как лексико-семантический вариант слова.

Выделяются следующие типы сем: 1) интегральные (то есть не различительные, а лишь наполняющие); 2) дифференциальные (различительные, семы видового значения).

Отдельные исследователи150 выделяют также дополнительные, помимо вышеперечисленных, и, на наш взгляд, очень важные семы, поскольку они определяют отдельные узуальные значения слов - семы, отражающие потенциальные свойства предметов и реализующиеся в конкретных речевых условиях (потенциальные, по В.Г. Гаку, контекстуальные, по Греймасу, классемы, по Потье). Как полагает ВТ. Гак, «. признаки объекта, имеющие второстепенное значение для его общей идентификации, но сменяющие друг друга при восприятии его, отражаются в виде потенциальных сем, дополняющих его основные дифференцирующие семы. эти семы могут актуализироваться, выйти на передний план в зависимости от восприятия и осмысления объекта.»151. Логично, что при формировании переносных значений работают именно эти семы.

Любопытна также классификация сем, предлагаемая А.М. Кузнецовым152. В зависимости от уровня абстракции, к которому принадлежат единицы смысла, а также от вариативности или инвариантности этих единиц, автор исследования предлагает разделять их на: семантические признаки (вариативные, не конкретизированные, например, признак «пол родственника» для пары «сын/ дочь») и семантические компоненты, конкретизирующие семантические признаки (конкретные, инвариантные, например

148 Кузнецов А.М., 1980:7.

149 Терминологические варианты названия минимальной единица содержательной структуры слова приводятся по Гулыга Е.В., Шендельс Е.Й., 1976.

150ГакВ.Г., 1972; РоПлег В., 1963; ОгештБ А.!., 1966.

151 ГакВ.Г., 1976:87. женский пол» для слова «дочь». Семантические компоненты автор подразделяет на открытые и скрытые, в соответствии с тем, оформляется ли данная смысловая единица при помощи отдельного звукового и графического комплекса (то есть отдельной морфемой) или же в одной форме выражаются несколько элементарных смыслов. Отмечается, что многие словообразовательные морфемы обладают прозрачным содержанием, поддающимся формулировке в терминах МКА (например, сема «отрицание» у префиксов не- (русск.), un-(англ., нем.), сема «отсутствие» у префикса без- (русск.) и у постфиксов -less (англ.) и -loss (нем.) и т.д. Е.В. Гулыга и Е.И. Шендельс отмечают, что одному аффиксу может быть свойственно даже несколько собственных сем (например, в слове «домик» суффиксу -ик присущи семы «малость» и «оценка» ьз).

В заключение хотелось бы оговорить, что МКА показал свою эффективность при разложении на элементарные смыслы единиц всех уровней языка, начиная от морфем и заканчивая синтаксическими структурами. Отдельные исследователи отводят МКА починенную роль по отношению к семантическому полю154, однако исследование при помощи МКА лексических микро- и макросистем отражает лишь небольшую долю возможных применений этого метода. Так, Т.С. Зевахина выделяет обширный перечень исследовательских целей (41 единица), для достижения которых оказывается эффективным 1 применение МКА .

В частности, применение МКА к исследованию антонимов, синонимов, полисемии и фразеологизмов позволяет под иным углом зрения взглянуть на эти языковые явления. МКА ставит определение <абсолютных и частичных> синонимов и антонимов на твердую операционную основу, позволяет установить «степень» синонимии и антонимии на основе объективных критериев схождения или расхождения по интегральным или же по дифференциальным признакам156. Что касается полисемии, то МКА, устанавливая иерархию сем по вертикальной шкале и последовательность сем по горизонтали на каждом последующем ярусе вертикальной шкалы, позволяет отграничить отдельные значения от оттенков одного и того же значения. При исследовании же фразеологизмов МКА может быть полезен в том отношении, что изучение их семантических структур может способствовать выявлению механизма объединения этих слов в единства, поскольку считается, что связь слов в синтагмы происходит на основании наличия в составе их семантических структур

152 Кузнецов А.М., 1980:14, 15.

153 Гулыга Е.В., Шендельс Е.И., 1976.

154 Greimas A. J., 1966.

155 Зевахина Т.С., 1979:13 и далее.

156 Шмелев Д.Н., 1973:130,131. общих семантических признаков; правда, подобное суждение высказывается, главным

57 образом, в отношении формирования свободных словосочетаний и предложений . Таким образом, возможности применения МКА очень широки, а использование его может способствовать объективности и корректности исследования.

В самом общем виде затронем проблему метаязыка, встающую перед каждым лингвистом: ". le langage étant apte à parler de tout système, se trouve dans la situation de parler de lui-même. au contraire, aucun système nonlangagier ne peut se décrire et se constituer sa propre métasémiotique. lorsque une langue se décrit elle-même, l'identité partielle de l'objet étudié et de l'instrument d'étude crée une situation unique."158. Возможность смешения языка-объекта описания с языком-инструментом описания заставляет лингвистов говорить о необходимости проведения разграничения между ними.

Не затрагивая все возможные способы построения метаязыка, коснемся лишь модели метаязыка, предлагаемой Ю.Д. Апресяном. К метаязыку описания значений слова в словаре синонимов, построенному на базе естественного (русского) языка, автор предъявляет следующие требования: ". Г) сложное значение должно толковаться через простые. Хотя получающиеся при этом определения громоздки и неуклюжи, они, тем не менее, выполняют главную задачу словаря: легко выражать семантические сходства и различия между синонимами одного и того же ряда. Принцип ступенчатого сведения сложного значения ко все более простым предполагает использование ряда значений в качестве элементарных или неопределяемых (например, значение "хотеть"), которые не могут быть истолкованы через какие-либо более простые значения, ибо таких значений не существует; 2) толкования должны быть полными и достаточными, с тем чтобы показать все семантические сходства и различия синонимов и вместе с тем не приписать им несуществующих сходств и различий; 3) каждое слово русского языка, участвующее в толковании, должно использоваться только в одном смысле, а каждому смыслу должно соответствовать только одно слово. В результате значения считаются сходными, если их толкования содержат буквально совпадающие части, и различными - если толкования расходятся хотя бы частично."159

Одним из вопросов, непосредственно связанных с метаязыком настоящей работы, является вопрос о порядке представления значений исследуемых лексических единиц. В предисловии к своему словарю старофранцузского языка А.Ж. Греймас писал: «. La disposition des sens d'un mot polysémique a constitué le problème quasi insoluble. A suivre l'ordre chronologique des

157 Апресян Ю.Д., 1995; ГакВ.Г., 1972.

158 Rey-DeboveJ.,1978:1-2.

159 Апресян Ю.Д.,1979:515-516. textes, on aurait dû souvent inscrire comme premiers les sens dits figurés, symboliques ou abstraits, des mots. Appliquer, au contraire, l'hypothèse selon laquelle les sens propres sont à considérer comme des sens premiers aurait abouti à une reconstruction hasardeuse. Aussi a-t-on choisi l'approche pragmatique, en groupant des sens par affinités, afin de faciliter l'apparition, dans l'esprit du lecteur, d'un dispositif global de la signification d'un lexème polysémique."160. Сходный подход демонстрируют и лексикографы, работающие с синхронным состоянием французского языка: «. L'ordre choisi dans Fénumération des sens est celui qui a paru le plus approprié à chaque cas; le plus souvent, il s'agit d'un ordre logique allant du plus courant au plus rare, du général au particulier."161. Таким образом, мы видим, что зачастую даже авторы-составители словарей исходят в решении проблемы порядка представления значений полисемичной лексемы из собственной логики и исследовательской интуиции. И в этом смысле настоящая работа находится в одном русле с процитированными выше изданиями. При подаче значений мы старались следовать внутренней логике семантического развития каждой исследуемой единицы, отталкиваясь от наиболее общего, чаще всего, этимологически первичного значения, свободного от специфицирующих компонентов, и располагая за ним более частные значения.

Описывая функционирование исследуемых единиц, мы (и это отличает настоящую работу от словарей) часто говорим о конкуренции различных их значений. Дело в том, что в ряде случаев точная идентификация значения бывает крайне затруднительна. Связано это как с синкретизмом средневековых реалий, так и синкретизмом самой старофранцузской лексики, в целом . Может возникнуть вполне справедливый вопрос: стоит ли выделять то или иное значение как самостоятельное, если имеют место случаи его конкуренции с каким-либо другим значением того же слова? Ответ представляется нам однозначным: если ряд контекстов позволяет четко идентифицировать некое значение и описать функциональные особенности данной реализации анализируемой лексемы, наличие контекстов, представляющих собой случаи конкуренции этого значения с каким-либо другим, не должно нас останавливать.

И наконец, определяющим фактором в вопросе установления самого перечня значений полисемичной лексемы, является ее функционирование. Можно, например, не согласиться с выделением для слова seigneur значений «владелец», «Бог» и «святой», на том основании,

160 Огенпаз А.1, 1968: VIII.

161 ШЬ, 1979:Х1.

162 Яркой иллюстрацией лексико-грамматического синкретизма старофранцузского языка может служить, в частности, тот факт, что одна и та же глагольная форма, в зависимости от контекста, может передавать значения активного, пассивного или фактитивного залогов. что, фактически, все эти значения можно свести к значению «господин». Однако именно особенности функционирования лексемы seigneur (дистрибуция, синтаксическая реализация, типы идентифицирующих контекстов) позволяют говорить о существовании этих значений, наряду с существованием значения "господин".

VI. ОБОСНОВАНИЕ ТЕМЫ. ПАРАМЕТРЫ АНАЛИЗА.

Вышеизложенный обзор теоретических проблем современной семантики, связанных с тематикой нашей работы, позволяет нам кратко сформулировать главные основания настоящего исследования и обосновать выбор темы.

Тема данного диссертационного исследования формулируется как «Функционирование терминов феодальной иерархии во французском героическом эпосе». В качестве базовых единиц исследования были отобраны лексемы sire/ seigneur, dame, hom, vassal, Ъег/ baron, chevaler и marchis, каждой из которых посвящена отдельная глава. Все эти лексемы являются членами семантического поля "термины феодальной иерархии", однако далеко не исчерпывают его. В частности, данное поле включает также микросистему, состоящую из многочисленных терминов-титулов16", не затрагиваемых настоящим исследованием. Отчасти базовые единицы настоящего исследования входят в эту микросистему (Ъег/ baron, chevaler, dame, marchis), отчасти выходят за ее пределы (sire/ seigneur, hom, vassal)164, принадлежа к более широкому семантическому образованию. Помимо этого, предварительная работа с привлеченными к анализу текстами показала, что исследуемые в настоящей диссертации лексемы, на определенном этапе развития французского языка и в определенных типах текстов, действительно, употреблявшиеся в качестве терминов-титулов, во французском героическом эпосе в подавляющем большинстве случаев как термины-титулы не употребляются. Именно поэтому подсистему, в которую группируются выбранные для анализа лексемы, мы определяем как "термины феодальной иерархии", а не "термины титулатуры"

Целостный анализ всей системы терминов феодальной иерархии - тема для гораздо более обширной работы. Выбранные для данного исследования единицы составляют лишь один ее фрагмент. Выбор в качестве базовых единиц исследования именно этих (sire/ seigneur, dame, hom, vassal, Ъег/ baron, chevaler и marchisj, a не каких-либо других лексем

163 Термины «микросистема терминов-титулов» или «термины титулатуры» фигурируют в работах З.Н. Волковой (1979,1983).

З.Н. Волкова включает лексему vassal в микросистему терминов-титулов. требует специального комментария. Ограничивая поле исследования, мы руководствовались следующими соображениями:

1). Все отобранные для исследования лексемы отражают ролевые функции знати в структуре феодальной иерархии.

2). Основным критерием выделения именно этих лексем в качестве базовых единиц исследования является их полисемичность, приводящая к их включенности также и в другие поля. Моносемичные лексемы comte (quens, граф), dux (герцог), reis (король), empereres (император), а также другие термины-титулы исконного и арабского происхождения, являясь членами того же поля, в соответствии с данным критерием отбора, особого рассмотрения не требуют, поскольку сплошная выборка контекстов показала, что в текстах они реализуются лишь в значении терминов титулатуры. Частные значения моносемичных членов семантической подсистемы «термины феодальной иерархии», на наш взгляд, не представляют большого лингвистического интереса.

Актуальность темы диссертации «Функционирование терминов феодальной социальной иерархии во французском героическом эпосе» связана с отсутствием на сегодняшний день специального исследования, освещающего функционирование лексем, отобранных для анализа в данной работе, на всей протяженности существования жесты, жанра феодального по своей природе. По сути дела, если в качестве материала лингвистического исследования феодальной лексики привлекать художественный текст, то произведения эпического жанра являются наилучшим, едва ли не единственно мыслимым выбором. Такое положение связано со спецификой французского героического эпоса. Будучи жанром феодальным, французский эпос отличается чрезвычайной насыщенностью феодальной лексикой.

Таким образом, целью настоящей диссертации является комплексное исследование функционирования отобранных для анализа лексем sire/ seigneur, dame, hom, vassal, ber/ baron, chevaler и marchis на всей протяженности развития жанра жесты и во всех выявленных для них словарями и сущестующими исследованиями родственного содержания значениях, что предполагает решение следующих задач:

- уточнение состава значении для каждой исследуемой единицы (здесь и в дальнейшем имеются в виду как базовые единицы анализа, так и их производные);

- уточнение содержания каждого конкретного значения каждой исследуемой единицы;

- анализ грамматикализованных реализаций исследуемых единиц, если таковые имеют место (orne, ber, dame);

- описание с точки зрения как формы, так и содержания всех основных типов контекстов, в которых реализуется каждая исследуемая единица в каждом из своих значений;

- установление контекстных идентификаторов (лексических, морфологических, синтаксических, общеситуативных) для каждого значения каждой исследуемой единицы;

- описание механизмов развития полисемии у исследуемых единиц;

- установление и описание системных связей между исследуемыми лексемами;

- описание изменений в их функционировании, если таковые будут зафиксированы.

Операционной базой работы является совокупное использование взаимодополняющих полевого и контекстуального методов анализа с применением элементов компонентного метода. Выбор именно этих методов мотивируется: 1) их родственностью; 2) их взаимодополняемостью; 3) тем, что при их помощи лексика исследуется как с парадигматической, так и с синтагматической стороны.

Использование полевого метода проявляется в том, что исследуемые единицы описываются как особая лексико-семантическая подсистема. Можно говорить о применении полевого метода также и потому, что в связи с каждой исследуемой лексемой к анализу привлекаются все ее производные, зафиксированные в использованных в качестве материала диссертации текстах: таким образом, помимо основной семантической подсистемы, в фокусе внимания исследования находится ряд гомоморфных лексических полей.

Основу работы составляет контекстуальный анализ: каждая лексема исследовалась на базе стопроцентной выборки контекстов, в которых она фигурирует в проанализированных

163 текстах . После предварительного анализа сплошной выборки контекстов выявлялись основные формально-содержательные типы контекстов, в которых реализуются разные значения исследуемых лексем. Контекстуальный анализ понимается нами максимально широко. При анализе каждой исследуемой единицы в конкретном контексте учитывались:

- общий исторический и цивилизационный контекст средневековья;

- специфика эпоса в системе жанров средневековой словесности и литературы;

- общий тематический фон привлеченного к исследованию памятника, в целом;

- ситуативный фон каждого конкретного контекста;

- информация экстралингвистического характера о сложившемся во французской эпической традиции образе каждого персонажа, фигурирующего в анализируемом материале, и об эволюционировании этого образа (если таковое имеет место) от периода к периоду развития жанра, от памятника к памятнику;

1бэ В тексте исследования приводятся наиболее иллюстративные контексты, на остальные даются ссылки с указанием принятых в используемых изданиях номеров строк.

- конкретное словарное окружение анализируемой единицы, способствующее идентификации каждого значения (особое место в этой связи уделялось сочетаемости анализируемой единицы в каждом из значений с определенными прилагательными и глаголами);

- конкретная морфологическая реализация анализируемой единицы в каждом из выявленных значений (число, падеж);

- синтаксическая реализация анализируемой единицы.

Таким образом, при анализе каждого конкретного контекста учитывались как лингвистические, так и экстралингвистические факторы, как эксплицитные, так и имплицитные его элементы, поскольку исследование строилось на основе совокупного использования семасиологического и ономасиологического подходов.

Исследование базовых единиц поля производится с учетом их этимологии, само же исследование их этимологии не входит в круг целей и задач настоящей диссертации. Более того, при анализе функционирования исследуемых единиц и механизмов развития их полисемии обращение к их этимологии должно быть крайне дозированным и осторожным: анализ должен учитывать первичные мотивации смыслообразования, но не должен подменять ими новые, возможно, уже не связанные с ними. Данные об этимологии приводятся по наиболее авторитетному в области исследования феодального лексикона труду К .Ж. Холлимана, обобщающему данные основных этимологических с ловарей и содержащему результаты изысканий самого исследователя. Эта работа, в целом, служит для нас отправной точкой. Однако исследование К.Ж Холлимана затрагивает слишком широкий круг явлений и поэтому далеко оттого, чтобы быть исчерпывающим. В первую очередь, оно практически не рассматривает синтаксические реализации и синтагматические связи анализируемых единиц, их грамматикализованные употребления, не учитывает ситуативного фона каждого конкретного контекста и его жанровой соотнесенности.

Научная новизна и теоретическая значимость данной диссертации состоят в том, что ее результаты существенно дополняют научные знания в области феодального лексикона средневековой Франции, заполняют существующие лакуны и опровергают неточные представления. Впервые всестороннее исследование терминов феодальной иерархии проводится в рамках отдельного жанра на всех этапах его развития. Результаты диссертации и примененные в ней методы могут оказаться полезными для исследований, проводимых в рамках смежных научных дисциплин, и в том числе, работающих с иным языковым материалом.

57

Практическая значимость диссертации состоит в том, что ее результаты дополняют и корректируют данные словарей старофранцузского языка, позволяют уточнить переводы, а также могут быть использованы в учебном процессе в рамках курса истории французского языка, в спецкурсах по исторической семантике французского языка, истории французской культуры, истории зарубежной литературы.

Заключение диссертации по теме «Романские языки», Олевская, Мария Иосифовна

ВЫВОДЫ,

Для лексемы marchis в рамках привлеченного к исследованию материала выделяются следующие значения: для существительного значение Г) частного термина феодальной иерархии "маркиз", 2) значение обобщающего слова для обозначения представителей верховной знати без детерминации по титулу ("знатный господин"); для прилагательного значение "приграничный".

Количественно преобладающей для существительного marchis является его реализация в значении конкретного термина-титула "маркиз", однако, очевидно, что длительное время, прежде чем получить такой семантический статус, marchis является термином феодальной иерархии вспомогательным по отношению к термину-титулу comte, что напрямую связано с его семантической производностью от относительного прилагательного «приграничный». Таким образом, в истории французского языка marchis некоторое время существует не как термин-титул, а как термин-конкретизатор социальной функции лиц, обозначаемых термином-титулом comte.

Употребление лексемы marchis в значении обобщающего слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу отличается достаточно низкой частотностью. Однако мы не склонны рассматривать такое употребление как окказионализм, в том смысле, что даже если оно случайно на уровне узуса, оно вовсе не случайно на уровне системных связей в семантической подсистеме терминов феодальной иерархии, поскольку длугие ее члены (seigneur, baron, chevaler) регулярно употребляются в значении обобщающих слов для наименования представителей знати без детерминации по титулу, отличаясь друг от друга лишь по признаку степени передаваемой знатности. Очевидно, что marchis в значении обобщающего слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу передает высокую степень знатности. Низкая же частотность подобного употребления marchis связана, по-видимому, с тем, что marchis как лексема с превалирующим значением конкретного термина-титула стабилизировалась раньше, чем термины-титулы baron и chevaler.

В заключение приведем основные выводы диссертации относительно функционирования исследованных лексем как членов единой семантической подсистемы и представим связи между ними в свете их системного характера.

В данной работе впервые на материале эпоса исследованы термины феодальной иерархии sire/ seigneur, dame, home. Для ряда лексем доказано наличие не выделяемых основными словарями старофранцузского языка значений и описаны типовые контексты, в которых эти значения реализуются (как ситуативные тины контекстов, так и конкретное их лексическое наполнение, способствующее реализации каждого конкретного значения). Так, ни основные словари старофранцузского языка, ни К.Ж. Холлиман не фиксируют у лексемы home значения "воин"1 (при этом компонент "пеший" носит потенциальный характер и может реализоваться или не реализоваться в зависимости от конкретного контекста). Также не выделяются как самостоятельные ни значение "воин" для лексемы vassal (ни в словарях, ни в исследовании К.Ж, Холлимана), ни значение «вассал» для лексемы ber/baron (ни в словарях, ни в работах К.Ж. Холлимана и Т. Венкелера). Лексикографы не усматривали у лексем home и vassal значения "воин", а у лексемы ber/baron значения "вассал" в силу определенного синкретизма реалий средневековья (вассал = воин, воин = вассал) и в силу того, что для выявления значений не прибегали к полной выборке контекстов на широком круге текстов. Также ранее для лексемы marchis не описывалось значения обобщающего слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу.

Наиболее существенной особенностью лексем, исследованных в диссертации в качестве базовых единиц анализа (sire/ seigneur; dame, home, vassal, Ъег/ baron, chevaler и marchis), является тот факт, что все они (за исключением marchis), в основном, в рамках привлеченных для анализа текстов используются для обобщенного, а не конкретизированного выражения ролевых функций в системе феодальной иерархии. Даже те лексемы, которые можно было бы квалифицировать как термины-титулы (dame, Ьег/ baron, chevaler), то есть как единицы, используемые для указания на конкретный статус в феодальной иерархии, в рамках исследованного материала в значении терминов-титулов (за редчайшими исключениями) не употребляются.

1 Однако это может быть связано и с тем фактом, что homme в значении «боец, рядовой» представлено в современном французском языке. Возможно, именно поэтому лексикографы и не указывают это значение.

Так, например, по данным Т. Венкелера2, лексема baron в значении частного термина феодальной иерархии "барон" начинает употребляться не ранее XIV в. В проанализированном нами материале несомненная реализация лексемы baron в значении титула "барон" была зафиксирована всего один раз в прозаическом тексте (в привлеченных к исследованию фрагментах первой прозаической редакции "Саладина", XIV в. ). С меньшей долей уверенности можно говорить об употреблении baron в значении частного термина феодальной иерархии уже в «Разорении Рима» (рубеж ХН-ХШ вв.) и в «Бевоне де Коммарши» (последняя треть XIII в.). С большей осторожностью случаи, о которых идет речь, можно квалифицировать как такие, где имеет место конкурирование у лексемы baron значений конкретного термина-титула и обобщающего слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу. Однако даже если с определенной долей условности можно говорить о том, что в единичных случаях лексема baron употребляется в значении частного термина феодальной иерархии ранее XIV в. (в XIII в. или даже еще раньше), это, по большому счету, никак не влияет на ее внутрисистемные отношения в рамках исследуемого в данной диссертации фрагмента семантической подсистемы терминов феодальной иерархии.

Единственная из базовых единиц настоящего исследования, в подавляющем большинстве случаев реализующаяся в значении частного термина титула (marchis), также способна выступать в значении обобщающего слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу. Именно это обстоятельство препятствует обособленному ее рассмотрению, хотя очевидно, что данная лексема, по сравнению со всеми остальными рассматриваемыми в данной диссертации, получает конкретизированное значение частного термина-титула значительно раньше. Однако это связано ни с чем иным, как с действием формального фактора: семантика лексемы marchis, вследствие прозрачности ее внутренней формы на момент стабилизации значения термина феодальной иерархии, заведомо уже и специальнее семантики других лексем-элементов подсистемы терминов феодальной иерархии. Более высокая степень конкретизации при выражении социальной функции лиц, называемых marchis, является причиной, по которой marchis как конкретный титул функционирует уже в "Песни о Роланде""4. Venc-keleer T., Î976.

Однако автономность marchis как термина-титула также дискуссионна. В главе, посвященной функционированию лексемы marchis, мы показали, что некоторое время данная лексема выступала в значении второстепенного по отношению к comte термина-титула.

Таким образом, социальный статус лиц, обозначаемых при помощи лексем sire/ seigneur, dame, horn, vassal, ber/ baron, chevaler, а иногда и marchis, определяется лишь условно, обобщенно. Именно поэтому лексемы dame, ber/ baron, chevaler (и с некоторыми оговорками marchis), которые в последующий период приобретают значение конкретных терминов-титулов, оказалось целесообразно рассматривать в одной подсистеме с терминами феодальной иерархии sire seigneur, hom, vassal, в значении частных титулов никогда не употреблявшимися.

Характерно, что данная группа слов четко противопоставлена другим терминам феодальной иерархии, употребляющимся исключительно как термины-титулы (только marchis занимает между ними промежуточное положение). З.Н. Волкова причислила лексемы ber/baron, vassal, chevaler и примыкающую к ним лексему bacheler к группе транспонирующихся терминов-титулов на том основании, что ". слова ber, vassal, chevaler пересекаются со всеми остальными терминами.»4, а также обнаруживают много общего в употреблении и в семантической структуре их самих и их дериватов. Данная работа продемонстрировала, что способность этих единиц заменять практически любой частный термин-титул связана именно с тем обстоятельством, что сами эти лексемы как термины-титулы еще семантически не оформились. Такое положение вещей может быть связано как с тем, что сама терминосистема титулов оформилась позднее, приблизительно к XIV в Л либо с тем, что в рамках эпоса идентификация социального статуса носит заведомо и принципиально условный характер.

И действительно, зачем прибегать к точной идентификации статуса, если заведомо известно, что все персонажи эпоса - знатны от рождения. Эпос не знает незнатных героев. Указания на неблагородное происхождение (de put aire, de male part и т. п.) в рамках эпоса не отражают реального положения вещей. Термины феодальной иерархии, используемые как обобщающие слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу, в целом, синонимичны друг другу. Единственным тонким нюансом значения, отличающим их друг от друга, является степень выражаемой знатности (более или менее высокая).

З.Н. Волкова считает, что термины, выделяемые ею в подгруппу транспонируемых, соотносятся с высшей ступенью феодальной иерархии6. Это утверждение оказывается верным лишь отчасти, а именно, только в том случае, если исследуются все термины социальной феодальной иерархии, в целом, включая те, что употребляются для

4 Волкова З.Н, 1983: 124.

3 На этом утверждении мы настаивать не можем, поскольку не привлекали к анализу образцы других литературных жанров, в частности, хроник. " Волкова З.Н, 1983:121. ' наименования представителей низших социальных слоев. Действительно, термины социальной иерархии ber/baron, vassal, chevaler и bacheler противопоставлены терминам serf, vilain, sergent, bourgeois, как высшая ступень феодальной иерархии низшей. Однако если в центре внимания оказываются лишь термины феодальной иерархии, содержащие в своей семантической структуре компонент «знатность» (а именно так обстоит дело в цитируемой работе З.Н. Волковой и в настоящей диссертации), то утверждение о соотносимости лексем ber/baron, vassal, chevaler и bacheler с высшей ступенью феодальной иерархии выглядит несколько суммарно.

Проведенный в диссертации анализ позволил выявить более тонкую градацию. Естественно, что термины феодальной иерархии, содержащие в своей семантической структуре компонент "знатность", выстраиваются в определенную шкалу. Однако выявление "скалярных" значений частных терминов-титулов не входит в компетенцию настоящего исследования и относится, скорее, к области интересов истории и терминоведения. Лингвистически же интересна градация между терминами социальной феодальной иерархии, используемыми как обобщающие слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу, и интересна она именно потому, что, в первом приближении, в глаза бросается лишь синонимия этих терминов.

Исследование показало, что лексемы vassal, chevaler и сочетание gentil horn обнаруживают абсолютную синонимию в значении обобщающего слова для обозначения представителей знати без детерминации по титулу (степень знатности умеренная). Лексемы же baron и marchis абсолютно синонимичны в значении обобщающего слова для обозначения представителей верховной знати без детерминации по титулу. Лексемы sire и dame специфичны тем, что могут применяться к представителям как верховной, так и рядовой знати.

Проведенный анализ подтвердил низкую частотность лексемы vassal в исследованном материале (впоследствии данная лексема и вовсе исчезла). Известно, что такое положение вещей сложилось потому, что лексема vassal была вытеснена лексемой home, вследствие их совпадения в значениях «вассал» и «воин». Однако нет ли у подобного вытеснения других объяснений? Не связано ли оно с внутрисистемными связями обеих единиц в группе терминов феодальной иерархии? На наш взгляд, постепенное исчезновение лексемы vassal объясняется тем, что изначально она была более предрасположена к выражению не социального статуса лица, а его социальной функции в самом обобщенном варианте. Значение vassal не несло в себе тех специфицирующих черт, которые впоследствии позволили лексемам baron, chevaler и marchis оформиться в частные термины-титулы.

Вероятно, именно эта неспособность специального термина следовать общему направлению функционально-семантической эволюции терминов ему подобных и вызвала исчезновение vassal в последующий период истории языка. Лексема же home, в принципе, не могла исчезнуть в силу более широкого своего употребления, в силу своей включенности не только в семантическую подсистему терминов социальной феодальной иерархии, но и в более широкие семантические образования.

Еще одним признаком, объединяющим все базовые единицы данного исследования, является их принципиальная многозначность. Эта многозначность, как нам кажется, является следствием синкретизма самих средневековых реалий. Принадлежность к знатному сословию определяется, прежде всего, вассальной зависимостью. А вассальная зависимость предполагает обязательную воинскую службу. Таким образом, всякое знатное лицо -одновременно и вассал, и воин. Уже З.Н. Волкова говорит о том, что «. термины-титулы нередко переосмыслены, синонимичны и за редким исключением взаимозаменяемы.», а «. Семантическая микроструктура терминов феодальной титулатуры характеризуется значительной диффузностыо и синкретизмом.»7. Мы же считаем, что данное утверждение является правомерным лишь для той части терминов феодальной иерархии, которые в эпосе, собственно, как частные термины-титулы не употребляются, а выражают социальный статус лишь условно. Характерно, что впоследствии, с оформлением терминов феодальной иерархии в четкую терминосистему, за каждым элементом которой закреплен конкретный понятийный объем (что делает взаимозаменяемость терминов-титулов невозможной), для большей части исследуемых единиц исчезает и их развернутая полисемия. Если выражаться точнее, как только термин феодальной иерархии становится термином-титулом в узком смысле слова, он перестает употребляться в значениях «вассал» и «воин». Такая ситуация наблюдается в отношении исследованной в настоящей диссертации лексемы marchis, оформившейся в частный термин-титул достаточно рано и не функционировавшей в значениях «вассал» и «воин» вовсе (то же верно и в отношении всех остальных моносемичных терминов-титулов).

Исследование показало, что лексемы vassal, hom и baron синонимичны друг другу в значении «вассал». Имеют место также случаи конкурирования значений «вассал», «воин» и значения обобщающего слова для наименования представителей знати без детерминации по титулу у лексемы chevalег, однако выделение для данной единицы значения "вассал" как самостоятельного невозможно.

Существительные vassal, baron, home и chevaler синонимичны друг другу в значении "воин", при этом две последние лексемы могут выступать и абсолютными синонимами при условии нереализации потенциальных компонентов значений "пеший" (у home) и "конный" (у chevaler).

Исследование производности каждой из базовых единиц анализа в итоге позволяет выделить целый ряд морфосемантических микрополей, объединенных не только общностью компонентов значения, но и единством плана выражения (наличие обшей корневой морфемы для морфосемантических микрополей (например, vassal (существительное) - vassal (прилагательное) - vasselage - vassalement, chevaler - chevaieros - chevalerie, и т. д.).

Отношения синонимии устанавливаются и между производными базовых единиц исследования. Так, прилагательные ber (baron), vassal и chevaieros являются абсолютными синонимами в значении "доблестный [храбрый, отважный]". Также синонимичными друг другу в целом ряде значений являются существительные chevalerie, bamage, vasselage.

Нивелировка признаков двух синонимичных слов (контекстная нейтрализация при синонимии) происходит в однотипных контекстах, как правило, содержащих сходное лексическое окружение и, преимущественно, тогда, когда они выполняют сходные синтаксические функции, так что для проверки их синонимичности можно воспользоваться методом субституции.

Развернутая синонимия внутри рассматриваемого пласта лексики отмечалась и другими исследователями, однако это также одно из проявлений его системности.

Еще одним проявлением системности рассматриваемого круга лексем явились совпадения на уровне грамматикализованных их употреблений (дейктические употребления home, baron и dame).

З.Н. Волкова, работая с подсистемой терминов-титулов на материале «Песни о Роланде», на основании факта условного употребления терминов феодальной иерархии пришла к выводу о том, что «. в «Песни о Роланде» система феодальной титулатуры не отражает реальную иерархию терминов-титулов XI-XII вв. и может рассматриваться как некоторый анахронизм, как остаточные явления предшествующего исторического периода, что может считаться одним из косвенных аргументов в пользу теория о раннем о происхождении эпического произведения.» . Мы ни в коей мере не оспариваем теории о раннем происхождении эпических произведений. Однако исследовав значительное количество аноншшых и авторских памятников, последним из которых датируется XIV в., мы обнаружили в них аналогичное положение вещей. Понятно, что поэтическая форма и длительное изустное бытование способствуют архаизации текста. Однако специфично то, что аналогичная ситуация проявляется в авторских и прозаических текстах, более свободных от архаизирующих традиций анонимного эпоса, складывавшегося длительное время и зафиксированного впоследствии. Все это, на наш взгляд, доказывает не то, что термины феодальной иерархии «Песни о Роланде» и других исследованных эпических текстов отражают реалии ушедшего исторического периода, а то, что сама терминосистема (или, по крайней мере, ее отражение в рамках конкретного жанра) далека от окончательной стабилизации вплоть до XIV в. Окончательная стабилизация терминосистемы титулов имеет место уже в период позднего феодализма и являет собой спецификацию и, в большой степени, сужение и обеднение терминов социальной феодальной иерархии.

Подробное описание контекстуальных, синтаксических и синтагматических мотиваций актуализации значений исследуемых в диссертации лексем позволит при переводе более точно и легко их идентифицировать и разграничивать. Недостаточность информации словарных статей и отсутствие указаний на синтаксические, синтагматические уо и контекстуальные актуаяязаторы отдельных значений существенно затрудняет работу переводчиков и приводит к досадным, но запоминающимся недоразумениям типа "рыдали гордые бароны (по результатам нашего исследования, скорее, - "рыдали отважные [свирепые] воины")": даже такие талантливые читатели и тонкие критики, как П. Вайль и А. Гештис, авторы замечательной "Родной речи" - увы! не владеющие старофранцузским языком и знакомые с текстом "Песни о Роланде" лишь по переводу - цитируют эту версию перевода, не подозревая о том, что "рыдающих" можно интерпретировать иначе9. Однако в данном случае такое недоразумение при переводе может быть оправдано сохранением поэтической формы.

И все же речь идет о выраженной тенденции (если не традиции!) транслитерировать термины социальной феодальной иерархии даже при переводе прозаических текстов, когда переводчик не вынужден приносить точный смысл в жертву стихотворному метру и рифме. Так, в русском переводе со старофранцузского «Книга о разнообразим мира» Марко Поло читаем: «. Пришли Николай и Матвей к великому хану, и принял он их с почетом, с весельями да с пирами, был он очень доволен их приходом. Обо многом он их расспрашивал: прежде всего расспрашивал он об императорах, о том, как они управляют своими владениями, творят суд в своих странах, как они ходят на войну, и так далее обо всех делах; спрашивал он потом и о королях, князьях и других баронах. . Совершенно очевидно, что

9 Вайль 11, Гейнис А., 1991: 12. Поло М., 1999:12.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Олевская, Мария Иосифовна, 2002 год

1. Апресян Ю.Д. Избранные труды, Т. 1. Лексическая семантика. М., 1995.

2. Апресян Ю.Д., Ботякова В.В. и др. Англо-русский словарь синонимов. М., 1979.

3. Ауэрбах Э. Мимесис, М, 1976.

4. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000.

5. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

6. Бородина М.А. Словарь старофранцузского языка к "Книге для чтения по истории французского языка" В. Шиш марева. М.-Л,, 1955,

7. Бочкарева Т В. Картина времени в «Беовульфе». Диссер. . канд. филол. наук. М., 1999. Вайль П., Гейнис А. Родная речь. Уроки изящной словесности. М., 1991. Вежбицкая А. Язык, культура, познание. М., 1996. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940.

8. Виноградов В.В. Основные типы лексических значений слова. /У Избранные труды. Лексикология. М., 1977.

9. Вишневский A.B. Семантические особенности наименования битвы в древнеанглийской поэзии. Автореф. диссер. . канд. филол. наук. Иваново, 1998. Волков A.A. Основы русской риторики. М., 1996.

10. Гак ВТ. К проблеме семантической синтаг матики. // Проблемы структурной лингвистики. М„ 1972.

11. Гак В.Г. К диалектике семантических отношений в языке. // Принципы и методы семантических исследований. М., 1976.

12. Гак В.Г, Бородина М.А. К типологии и методике историко-семантических исследований. Л., 1979.

13. Гак В.Г., Ганшина В. А. Новый французско-русский словарь. М., 1993.

14. Голованивская М.К. Французский менталитет с точки зрения носителя русского языка. М., 1997.

15. Гринцер П.А. Древнеиндийская литература. // История всемирной литературы. Т. 1. М., 1983. Гулыга Е.В., Шендельс Е.И. О компонентном анализе значимых единиц языка. // Принципы и методы семантических исследований. М. 1976.

16. Гуревич А.Я. Проблемы г енезиса феодализма в Западной Европе. М., 1979. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М, 1984.

17. Гуревич Е.А. Парная формула в Эддичсской поэзии. Опыт анализа. // Художественный язык средневековья, N/1. 1982.

18. Доза А. История французского языка. М., 1956. Дюби Ж. Европа в средние века. Смоленск, 1994.

19. Жуковская Н.Г1. Краткий тематический французско-русский словарь религиозной лексики. М, 1999.

20. Зевахина Т. С. Компонентный анализ как метод выявления семантической структуры слова. Диссер. . канд. фюхол. наук. М., 1979.

21. Кузнецов A.M. Проблемы компонентного анализа в лексике. М., 1980. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М„ 1992. Лорд А.Б. Сказитель. М., 1994.

22. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семиосфера - история. М., 1999. ЛЭС: Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

23. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. М,, 1996. Малин ин A.M. Латинско-русский словарь. М., 1952. Мелетинский Е.В. «Эдда» и ранние формы эпоса, М., 1968.

24. Мелетинский Е.В. Возникновение и ранние формы словесного искусства. // История всемирной литературы. Т. 1. М., 1983.

25. Мелетинский Е.В. 1984а. Народно-эпическая литература. // История всемирной литературы. Т. 2. М., 1984.

26. Мелетинский E.B. 19846. Героический эпос. /У История всемирной литературы. Т. 2. М., 1984.

27. Пропп В.Я. 1976в. Жанровые особенности русского фольклора. // Фольклор и действительность. М., 1976.

28. Пропп В.Я. 1976г. Фольклор и действительность. // Фольклор и действительность. М., 1976. Пропп В.Я. 1976д. Об историзме фольклора и методах его изучения. // Фольклор и действительность. М., 1976.

29. Проскурин С. Г. Древнеанглийская пространственная лексика. Диссер. . канд. филол. наук. М., 1990.

30. Робинсон А.Н. Развитие восточнославянского устного эпоса. /7 История всемирной литературы. Т. 1. М,, 1983.

31. Сабанеева М.К. Художественный язык французского эпоса. Опыт филологического описания. СПб., 2001.

32. Слюсарева H.A. Проблемы лингвистической семантики. // Вопросы языкознания. М., 1973, №5.

33. Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. Труды по языкознанию. М., 1977.

34. СРЛФЯ.: Гринева Е.Ф., Громова Т.Н. Словарь разговорной лексики французского языка. М.,1988.

35. Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Л., 1971.

36. Уфимцева A.A. Лексическое значение. Принцип семиологического описания лексики. М., 1986.

37. Федосеева A.C. Понятийное поле «некрасивого» (на материале старофранцузского языка XII-XIIIвв.). Автореф. диссер. . канд. филол. наук. М., 1970. ХейзингаЙ. Homo Indens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1995.

38. Хованская З.И. Принципы анализа художественной речи и литературного произведения. Саратов, 1975.

39. Челышева И. И. Выражение ценностной ориентации в средневековом тексте. //

40. Функциональная семантика. Оценка, экспрессивность, модальность. M., 1996.

41. Челышева И.И. Старофранцузский язык. // Языки мира. Романские языки. М., 2001.

42. Чехоева З.Ц. Языковые и прагматические аспекты функционирования лексики со значениемкачества в старофранцузском языке. Автореф. диссер. . канд. филол наук. Л., 1983.

43. Чупрына О.Г. Представления о времени в древнем языке и сознании. М., 2000.

44. Чупрына О.Г. Семасиологическое исследование темпоральной лексики древнеанглийскогоязыка. Автореф. диссер. . докт. филол наук. М., 2001.

45. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1973.

46. Шишмарев В.Ф. Историческая морфология французского языка. М., 1952.

47. Шкунаев C.B. Герои и хранители ирландских преданий. // Предания и мифы средневековой1. Ирландии. М., 1991.

48. Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. М., 1974. Якобсон P.O. Избранные работы. М., 1985.

49. Яворская Г.М. "Время" и "случай": фрагмент семантического поля времени в славянских языках. // Логический анализ языка. Язык и время. М. , 1997.

50. Яковлева Е.А. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М., 1994.

51. Ярхо В.Н. Греческая литература архаического периода. // История всемирной литературы. Т. 1. М., 1983.

52. Bédier J. Les légendes épiques. Rechèrches sur la formation des chansons de geste. V. 1-4. P., 1917-1926.

53. Bloch 0., Wartburg W. v. Dictionnaire étymologique de la langue française. P., 1968. Borodina M. A. Morphologie historique du français. M., 1965.

54. Boutet D. Formes littéraires et conscience historique aux origines de la littérature française (11001250). P., 1999.

55. Brucker Ch. Sage et sagesse au Moyen Age (XII-XIII siècles). Etude historique, sémantique et stylistique. Genève, 1987.

56. Burgess G. S. Contribution à l'étude du vocabulaire prés-courtois. Genève, 1970. Cerquiglini B. La parole médievale. Discours, syntaxe, texte. P., 1981. Chaurand J. Introduction à l'histoire du vocabulaire français. P., 1977.

57. DEH.: Dictionnaire étymologique et historique de la langue française par A. Dauzat, J. Dubois et H. Mittérand. P., 1971.

58. Delbouille M. Sur la genèse de la chanson de Roland. Bruxelles, 1954. Delbouille M. La technique littéraire des chansons de geste. P., 1959. DLF. : Dictionnaire des lettres françaises. Le Moyen Age. P., 1964.

59. Duchacek O. L'évolution de l'articulation linguistique du domaine esthétique du latin au français contemporain. Brno, 1978.

60. Duchacek O. Le champ conceptuel de la beauté en français moderne. Praha, 1960. Ducrot O. Les mots du discours. P., 1970.

61. Dumonccaux P. tissais sur quelques termes-clés du vocabilaire affectif et leur évolution au XVII siècle (1600-1715). Thèse. Lille. 1971.

62. Eckard G. L'antithèse "sen(s)" "folie" dans M littérature française du Moyen Age (dès origines au début du Xlile siècle). Thèse. Strasbourg, 1980.

63. Frappier J. Les chansons de geste du cycle de Guillaume d'Orange. V. 1-2. P., 1955-1967. Gautier L. Les épopées françaises. V. 1-4. P., 1878-1894.

64. Gittleman A. Le style épique dans "Garin le Loherain". /7 Publications Romanes et Françaises, 94. Genève, 1967.

65. Godefroy F. Dictionnaire de l'ancienne langue française et de tous ses dialectes du Xl-ième au XV-ièmes. V. 1-10. P., 1881-1902.

66. Godefroy F. 1978. Lexique de l'ancien français. P., 1978.

67. Greimas A.J. Sémantique structurale: recherche de méthode. P., 1966.

68. Greimas A.J. 1968. Dictionnaire de l'ancien français jusqu'au milieu du XlVe siècle. P., 1968.

69. Grevisse M., Goose A. Nouvelle grammaire française. Louvain-la-Neuve., 1994.

70. Heinemann E.A. L'art métrique de la chanson de geste. Essais sur la musicalité du récit. Genève,1993.

71. Henry A. Les oeuvres d'Adenet le Roi. T. I, Biographie d'Adenet le Roi. La tradition manuscrite. Brugge, 1951.

72. Henry A. Etudes de lexicologie française et gallo-romane. P., 1960.

73. Hollyman K.-J. Le développement du vocabulaire féodal en France pendant le Haut Moyen Age. Etude sémantique. Genève, 1957.

74. Mandach A. de. Naissance et développement de la chanson de geste en Europe. Génève, 1961.

75. Marchello-Nizia Ch., Picoche J. Histoire de la langue française. P., 1998.

76. Matarasso P. Recherches historiques et littéraires sur "Raoul de Cambrai". P., 1962.

77. Matoré G. La méthode en lexicologie. Domaine français. P., 1953.

78. Matoré G. Le vocabulaire et la société médiévale. P., 1985,

79. Matoré G. Le vocabulaire et la société du XVI siècle. P., 1988.

80. McMillan D. Notes sur quelques clichés formulaires dans les chansons de geste de Guillaume d'Orange. // Mélanges de linguistique romane et de philologie médievale offerts à M. M. Delbouille. Gembloux, 1964.

81. Menendéz Pidal R. La Chanson de Roland et la tradition épique des francs. P., 1960. Paris G. Histoire poétique de Charlemagne. P., 1865.

82. Picoche J. Le vocabulaire psychologique dans les Chroniques de Froissait. P., 1976.

83. Picoche J. 1997. Le vocabulaire de la douleur en français. Recherche de quelques primitifssémantiques. H Les formes du sens. Etudes de linguistique française, médiévale et générale offertes

84. Robert Martin à l'occasion de ses 60 ans. Louvain-la-Neuve, 1997.

85. Pottier B. Recherches sur l'analyse sémantique et traduction mécanique. Nancy, 1963.

86. Rey-Debove J. Le métalangage. P., 1978.

87. Riquer M. de. Les chansons de geste françaises. P., 1968.

88. Rychner J. La chanson de geste: Essai sur l'art épique des jongleurs. Genève, 1955.

89. Siciliano I. Les origines des chansons de geste. Théories et discussions. P., 1951.

90. Steinberg N.: Штейнберг H.M. Грамматика французского языка. Часть I. Л., 1972.

91. Tobler A., Lommatzsch Е. Alt französisches Wörterbuch. T. 1-10. Wiesbaden, 1925-1976.

92. Wagner R.L. et Pinchón J. Grammaire du français classique et moderne. P., 1962.

93. Waterston G.G. Etude sémantique du mot "ordre" et quelques mots de la même famille dans lefrançais du Moyen Age. Genève, 1965.

94. Wathelet-Willem J. A propos de le technique formulaire dans les plus anciennes chansons de geste. // Mélanges de linguistique romane et de philologie médievale offerts à M. M. Delbouille. Gembloux, 1964.

95. Песнь о Роланде. Пер. Ф. де ла Барта. М., 1958.

96. Песнь о Роланде. Пер. Корнеева Ю. М., 1976.

97. Нимская телега. Пер. Корнеева ТО. М., 1976.

98. Песнь о Роланде. Пер. Ярхо Б. И. М, 1934.