Влияние арабской литературы на творчество Хакани Ширвани тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.03, кандидат наук Шарифова Мавджигул Боймуродовна

• Шарифова Мавджигул Боймуродовна
• кандидат наук
• 2018

Оглавление диссертации кандидат наук Шарифова Мавджигул Боймуродовна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. ВЛИЯНИЕ АРАБСКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ НА ТВОРЧЕСТВО ПЕРСИДСКО-ТАДЖИКСКИХ ПОЭТОВ ЭПОХИ ХАКАНИ ШИРВАНИ

I. 1. Место арабского языка в культурной жизни эпохи Сельджуков

I. 2. Арабоязычные и двуязычные поэты-современники Хакани

ГЛАВА II. ВЛИЯНИЕ АРАБСКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ НА ПОЭЗИЮ ХАКАНИ ШИРВАНИ

II. 1. Коран, хадисы, арабские пословицы в стихах Хакани

II. 2. Влияние творчества арабских поэтов на поэзию Хакани

ГЛАВА III. ТЕМАТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ АРАБСКИХ СТИХОТВОРЕНИЙ ХАКАНИ

III. 1. Арабские панегирики Хакани и их сопоставление с его персидско-таджикскими стихами

III. 2. Поэтические посвящения городам и весям в арабских и персидских стихах Хакани

Заключение

Список литературы

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Влияние арабской литературы на творчество Хакани Ширвани»

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Сравнительное

литературоведение, изучающее литературу разных народов в сравнительном плане, в последнее время открывает новые горизонты для специалистов этого направления. Подверженность средневековой персидско - таджикской литературы влиянию арабской литературы является одним из вопросов, разработке которого литературоведами в последние десятилетия уделяется большое внимание. Ознакомление с историей персидско - таджикской и арабской литератур приводит читателя к выводу, что между ниими существовала глубинная связь, весьма редко встречающаяся между другими литературами. Персидско-таджикские поэты в прошлом не только сочиняли стихи на арабском, но и использовали поэтические мотивы древнеарабской поэзии в форме открытого словесного и смыслового заимствования, реагировали на эти мотивы и, исходя из своего поэтического дарования и знаний, выдавали свои оригинально оформленные варианты этих мотивов. Это обстоятельство, как правило, приводило к нововведениям в поэтическом искусстве.

"П « «

В истории средневековой персидско-таджикской литературы известны имена многих поэтов, испытавших в большей или меньшей степени влияние арабской классической поэзии. В их творческом наследии нашли яркое отражение коранические предания, исторические сказания арабов, сюжеты религиозных повествований, образы и мотивы доисламской или так называемой джахилийской поэзии и поэзии исламского периода. В числе таких персидско-таджикских поэтов можно назвать Абуабдуллаха Рудаки и многих его современников, Анвари, Фаррухи, Манучихри, Саади, Хафиза, Джалалуддина Балхи, Ибн Йамина, Рашидуддина Ватвота и целый ряд других поэтов и писателей. Среди них заметно выделяется и такая крупная личность как Хакани Ширвани, на творчество которого арабская культура и литература наложили особый отпечаток.

Афзалуддин Бадил ибн Али Хакани Ширвани (1121-1190) относится

к плеяде мастеров слова, по праву заслуживших высокое положение в

персидско - таджикской литературе, благодаря глубине содержания

своих произведений и искусному поэтическому слогу. Строгость и

усложненность словесного оформления его стихов нередко приводили к

тому, что он иногда выпадал из поля зрения знатоков слова. Однако в

последние десятилетия литературоведы внесли большой вклад в

популяризацию творчества этого выдающегося мастера слова, составив

множество толкований и комментариев к его стихотворениям. Невзирая

на это, отдельные аспекты литературного наследия этого талантливого

поэта все еще остаются неисследованными, что вызвано тем, что для

постижения смысла стихов Хакани читатель должен быть знаком с

понятийным аппаратом наук эпохи поэта, ибо для демонстрации своего

дарования и поэтического мастерства Хакани нередко использовал

терминологию наук своего времени. Термины из области астрономии и

астрологии, медицины, музыки, мифологии, исламского богословия,

зороастризма, христианства вкупе с замысловатыми поэтическими

фигурами усложняют язык поэта, вследствие чего не каждый читатель

может подобрать ключ к пониманию глубины содержания его

поэтической речи. Кроме того, влияние арабского языка и литературы на

творчество Хакани показывает высокую степень владения поэтом

арабской словесностью. Исследование проблемы влияния арабского

языка и литературы на наследие Хакани высвечивает непознанные грани

его слова и определяет степень влияния арабской литературы на

творчество этого самобытного поэта. Арабские стихи поэта до недавних

пор по причине сложности и трудности для понимания оставались

недостаточно исследованными. Исследование отношения этого

выдающегося поэта к арабской литературе, влияние последней на его

творчество, а также анализ содержания его арабских стихов имеет

важное значение для отечественнного литературоведения. С одной

стороны, оно призвано установить степень обоснованности претензий

4

поэта на знание арабского языка, с другой стороны, определить степень влияния на его творчество арабской литературы.

Степень изученности вопроса. В общих чертах вопросы влияния арабской литературы на персидско - таджикской литературу затронуты в трудах таких известных востоковедов и литературоведов как Э. Браун, А. Арберри, В. В. Бартольд, И. Ю. Крачковский, И. М. Фильштинский, Б. Я. Шидфар, В. М. Жирмунский, Е. Э. Брагинский, А. Е. Крымский, Шибли Нуъмани, Мухаммад Гунейми Хилал, Ханна ал-Фахури, Абдулхусайн Зарринкуб, Саид Нафиси, Забихулла Сафа, А. Мирзоев, Х. Мирзозода, А. Абдуллоев, С. Саъдиев, Ш.Хусейнзода, Х. Шарифов.

В труде иранского ученого Забихулла Сафа "История литературы в Иране" более подробно освещена литература Х11века т.е. эпохи Хакани. Здесь же приведены краткие сведения об арабоязычных поэтах этого века [103, 375].

Более подробные сведения о творчестве двуязычных поэтов Х11в. мы находим и в трудах Е. Э. Бертельса, Яна Рипки, И. М. Занда.

Относительно влияния арабской литературы на персидско -таджикских литераторов в период раннего средневековья и первые века ислама таджикские исследователи Зохидов Н. в своей книге "Арабоязычная таджикско-персидская литература от арабских завоеваний до времени Саманидов" [20] , Абдушукур Абдусаттор в своей книге "Литературные связи арабов и иранцев в XI веке" [3] и Мардони Т.Н. в труде "Влияние арабской поэзии на творчество персидско -таджикских поэтов XI - XII вв." [27] и некоторые другие исследователи затронули рассматриваемую нами тему, что в некоторой степени способствовало ее освещению в нашей работе.

В дополнение к этому следовало бы отметить, что такие работы Т.Н. Мардони как "Арабско-таджикское двуязычие в поэзии IX -Х вв." [26], "Рудаки и арабская литература" [30] и "Арабско-таджикские литературные связи"[25], посвященные творчеству арабоязычных и

двуязычных средневековых персидско-таджикских поэтов, внесли весомый вклад в исследование рассматриваемой нами темы.

Авторов, посвятивших свои труды сравнительному исследованию наследия Хакани и арабских поэтов можно пересчитать по пальцам. Это преимущественно иранские и арабские литературоведы. В частности, З. Сафа, хотя и коротко, но все же остановился на арабоязычных поэтах XII века [103,375]. Сайидамиру Махмуду Анвору принадлежит книга "Арка Ктесифона (Мадаин) с точки зрения двух выдающихся поэтов-араба Бухтури и перса Хакани" [54]. В ней автор вначале комментирует касыду на рифму "син" Бухтури и далее, излагая подробно биографию Хакани, вместе с тем комментирует его касыду "Арка Ктесифона" и сравнивает эти две касыды.

Недавно два автора Алириза Хамза Канди и Вахид Риза Хамза Канди опубликовали книгу "Затемненное солнце Хакани" с переводом и комментарием его арабских стихов. Ее слабые места и многочисленные неточности привлекли внимание Асгара Баякута и Махди Дахрами, которые в статье "Критика затемненного солнца Хакани" выразили свое отношение к этой работе [52, 63].

Некоторые другие исследователи тоже не обошли вниманием

проблему влияния арабских поэтов на творчество Хакани. В частности,

эти статьи "Хвалебные оды Кааба ибн Зухайра и Хакани Ширвани,

посвященные Пророку" Мухсина Ниё [121] и "Хассан арабов и Хассан

иранцев" Махди Некманиш [136], где рассмотрена эволюция хвалебных

од, посвященных Пророку, и проведено сравнение идентичных мотивов

в произведениях упомянутых поэтов. Сайид Мухаммадриза

Муставфиниё и Махди Джаббари Даналуи в статье "Сравнение

риторического элемента - метафоры - в узнических стихах (хабсият)

Хакани и Абу Фираса"[93] анализирует подверженность узнических

стихов Хакани влиянию стихов аналогичного содержания арабского

поэта Абу Фираса ал-Хамдани. В статье Райхани Замин Зухры и других

под названием "Сравнительный анализ начальных частей касыд Хакани

6

и ал-Мутанабби" [78] авторы проводят сравнительный анализ стихов арабского поэта ал-Мутанабби (915-965) и Хакани на такие темы, как "насиб" или любовные вступления касыд, описание Ирака, жалобные мотивы, назидание и самовосхваление и т.д. Асгар Баякут в статье "Сопоставительный анализ структуры и содержания арабских касыд Хакани и семи муаллак" [51] раскрывает связь между одной арабской касыдой Хакани и семью муаллаками доисламских арабских поэтов.

Таким образом, становится очевидным, что хотя начало изучению вопроса влияния арабских поэтов на творчество Хакани положено, однако оно носит предварительный характер и, следовательно, не раскрывает полную и развернутую картину подверженности Хакани влиянию арабской поэзии. Настоящая работа призвана насколько возможно полнее и детальнее расммотреть вопрос влияния арабской средневековой литературы на творчество Хакани.

Цели и задачи ислледования. Основной целью настоящего исследования является установление влияния арабского языка и литературы на творчество Хакани Ширвани. Для этой цели представляется целесообразным вначале проанализировать влияние арабской литературы и риторики на персидско-таджикскую литературу периода Сельджукидов - времени жизни Хакани и соответственно, рассмотреть следующие вопросы:

- определить роль и место арабского языка и арабской культуры в эпоху Хакани и его жизненней среде;

- установить положение и место арабоязычных и двуязычных поэтов - современников Хакани;

- показать место арабской лексики Корана, хадисов Пророка ислама, арабских пословиц, притч и поговорок в стихах поэта;

- проанализировать поводы, по которым упоминаются выдающиеся арабские поэты и деятели в стихах Хакани;

- на конкретных примерах проиллюстрировать влияние арабской литературы и риторики на творчество Хакани;

7

- провести сопоставительное исследование содержания арабских

стихов Хакани с его стихами на фарси;

Объект и предмет исследования. В истории средневековой

персидско-таджикской литературы известны имена многих поэтов,

создавших замечательные художественные творения, как на своем

родном фарси (таджикском), так и на арабском языке. Разумеется, и на

их арабоязычное и фарсиязычное наследие оказали заметное воздействие

арабская культура и литература. Одним из персидско-таджикских

поэтов, испытавших это воздействие, был Хакани Ширвани, сам

писавший талантливые стихи на арабском языке. Разностороннее

влияние арабской литературы на его творчество и идейно-тематический

и художественный анализ его персидско-таджикских стихов и явились

объектом и предметом настоящего исследования.

Источники исследования. Источниками настоящего исследования

послужили в основном некоторые средневековые литературные

антологии, о которых подробно рассказывается в соответствующих

частях диссертации, а также "Диван стихов" Хакани, его "Муншаат"

("Послания") и маснави "Тухфат ал-Иракайн" ("Дар двум Иракам").

Методологические основы исследования. Диссертация выполнена

на основе сравнительной методологии и теории сравнительного

литературоведения, разработанных в трудах таких известных

зарубежных и отечественных исследователей как Э. Браун, А. Арберри,

В.М. Жирмунский, Н.И. Конрад, Е.Э. Бертельс, И.Ю. Крачковский,

И.М. Фильштинский,Б.Я. Шидфар, Ян Рипка, Е.Э. Брагинский, А.Е.

Крымский, Шибли Нумани, Мухаммад Гунейми Хилал, Таха Нада,

Сабха Салех, Ханна ал-Фахури, Бадиуззаман Фурузанфар, Абдулхусайн

Зарринкуб, Саид Нафиси, Забихулла Сафа, А. Мирзоев, Х. Мирзозода,

А. Абдуллоев, С. Садиев, Ш. Хусейнзода, Х. Шарифов, Т. Мардони, А.

Абдусаттор, Н. Захидов и других. В трудах упомянутых ученых

теоретически обосновано понятие и сущность влияния одной литературы

на другую, формы литературного взаимовлияния, исторические

8

закономерности и другие вопросы взаимодействия литератур разных народов. При исследовании влияния арабской литературы на творчество Хакани и изучении вопросов, связанных с литературными контактами арабов и персов, мы опирались на метод сопоставительного анализа, разработанный упомянутыми исследователями, приняв его за методологическую основу нашего исследования.

Научная новизна исследования. Вопрос подверженности Хакани влиянию арабского языка и литературы хотя и был рассмотрен в отдельных статьях ряда исследователей, однако до настоящего времени отсутствует его комплексное изучение. В настоящей работе, опирающейся на теорию сравнительного литературоведения, впервые подробным образом рассмотрена проблема влияния арабской литературы и риторики на творчество Хакани на примере его отношения к арабским литераторам предшествовавших эпох, к Корану и хадисам Пророка (с), осуществлен идейно-тематический и сопоставительный анализ его стихов на арабском языке с его же стихами на родном фарси (таджикском) языке. В диссертации впервые предпринята попытка показать коплексно и под новым углом зрения процесс влияния арабской литературы на творчество Хакани и формы проявления этого влияния, причем впервые показана факты влияния арабской поэзии не только на арабские стихи поэта, но и на его персидско-таджикские художественные творения.

Теоретическая значимость исследования сводится к тому, что результаты работы могут способствовать дальнейшим исследованиям в области сравнительного литературоведения путем сравнения и сопоставления образцов арабской и таджикско-персидской литератур, определения влияния арабской литературы на становление и совершенствование тематики и стиля персидско-таджикской литературы, традиции и новаторство, обусловленные влиянием одной литературы на другую.

В процессе исследования проблемы выявлены пути, по которым протекает влияние одной литературы на творческое наследие того или иного иноязычного поэта. На примере художественного наследия Хакани можно проследить и выявить наиболее важные элементы, которые заимствует поэт из другой литературы: то ли это идеи и темы, то ли сюжеты, то ли образы и мотивы и пр. Выявление этих элементов способствует изучению процесса влияния арабского языка и арабской литературы на творчество других персидско - таджикских и иных поэтов.

Практическое значение исследования. Результаты исследования могут быть использованы при составлении и преподавании отдельных разделов курса академической персидско-таджикской и арабской литератур средных веков или определенного ее периода при создании усебных курсов по сравнительному литературоведению, арабско-персидским литературным связам для факультетов таджикской, индоиранской, тюрской и арабской филологии, при чтении спецкурсов по истории литератур зарубежного Востока на гуманитарных факультетах высших учебных заведений как в Республике Таджикистан, так и за её пределами.

Основные положения, выносимые на защиту:

- В период правления Сельджуков позиции арабского языка в сфере литературы заметно ослабли, но не были утеряны вовсе. Он оставался одной из важных дисциплин при обучении художественному мастерству как в поэзии, так и в прозе. Через него происходило воздействие на творчество персидско - таджикских поэтов классической арабской поэзии и прозы.

- Средневековые персидско - таджикские поэты, наряду с

творениями на родном фарси (таджикском) языке, были способны

создавать высокохудожественные произведения и на арабском языке. К

их числу относится и Хакани Ширвани, перу которого принадлежать не

только отдельные арабские бейты, но и целые поэтические фрагменты на

10

арабском языке, а также полновесные и полноценные арабские газели и касыды, которые нуждаются в научно - литературоведческому исследовании.

- Влияние арабского языка и литературы, в особенности древнеарабской поэзии ощущается не только в арабских, но и персидско-таджикских стихах великого поэта. Поэтому целесообразно выявление сюжетов, образов и мотивов арабской поэзии в его персидско-таджикском поэтическом наследии.

- Осуществление сопоставительного анализа арабских и персидско-таджикских стихов поэта с целью определения идентичности и различия в них художественных тем и идей, мотивов и образов, поэтических приёмов и фигур, чтобы продемонстрировать уровень поэтического мастерства Хакани в сочинении стихов на арабском и таджикском языках.

- Иллюстрация воздействия Священного Корана, хадисов Пророка ислама (с), а также творчество тех или иных поэтов доисламского и исламского периодов на арабские и таджикские стихи поэта, определение степени оригинальности и подражательности его арабских стихов и их соответствия требованиям и канонам арабской классической поэзии и средневековой арабской поэтики.

- Демонстрация на конкретных примерах форм и жанров, литературно - художественных приёмов, искусных мотивов и образов, словесных и смысловых фигур, использовавшихся в средневековой арабской поэзии и поэтическом наследии Хакани Ширвани.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на совместном расширенном заседании кафедры истории таджикской литературы и кафедры арабской филологии Таджикского национального университета (Протокол № 24 от 18 июня 2016 года)

Результаты исследования опубликованы в четырех научных статях,

изданных в журнале «Вестник Таджикского национального

университета», зарегистрированном в перечне ВАК Министерство

11

образования и науки Российской Федерации. Основные положения диссертации также изложены автором диссертации в тезисах, докладах и выступлениях на межвузовских и республиканских научно-практических конференциях, посвященных актуальным проблемам таджикской и арабской филологии, восточного литетартуроведения.

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из трёх глав, разделенных на соответствующие разделы, заключения и библиографии.

ГЛАВА I. ВЛИЯНИЕ АРАБСКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ НА ТВОРЧЕСТВО ПЕРСИДСКО-ТАДЖИКСКИХ ПОЭТОВ ЭПОХИ

ХАКАНИ ШИРВАНИ

По справедливому замечанию известного русского теоретика литературы В.М. Жирмунского, ни одна великая националная литература не развивалась вне живого и творческого взаимодействия с литературами других народов[17,71].

Сравнительное литературоведение открывает новые горизонты для исследователей литератур разных народов. Все человеческие социумы в плане мышления в чем-то похожи друг на друга. В случае установления контактов между двумя социумами или народами и обмена взглядами и мнениями применительно к литературе возникает обстоятельство, подпадающее под понятие сравнительного литературоведения. Люди, живущие в наше время, подвержены влиянию мыслей своих предшественников. Подверженность влиянию предшественников нам представлятся бесспорным вопросом.

Относительно вопроса влияния арабской литературы на персидскую мы находим массу свидетельств в книгах по истории литературы, в диванах поэтов и в персидско-таджикском прозаическом наследии. Что касается влияния персидско-таджикского языка и литературы на арабскую, то мы находим достаточное количество свидетельств в словарях и в разных источниках. Так, множество слов персидского происхождения, заимствованных арабскими доисламскими поэтами, мы встречаем в частности у Имра ул-Кайса, Тарафы, Лабида, Ааши и др. Об этом, в частности, свидетельствует словарь ал-Джавалики [64], содержащий более восьмисот персидских слов в арабском языке.

По сравнению с персами арабы подверглись весьма незначительному влиянию. Влияние преимущественно ограничивалось арабизацией или заимствованием некоторых персидских слов.

В начале мы сталкиваемся с влиянием персов на язык и культуру арабов. Об этом Таха Нада придерживается следующего мнения: "Арабы долгое время прожили, руководствуясь опытом иранцев, в результате чего приняли множество персидских терминов в особенности в области административного правления и счетоводства" [135, 23].

Субхе ас-Салиху принадлежит множество трудов в области взимовлияния. Он установил влияние и подверженность влиянию разных языков в эпоху джахилия. В частности, он пишет, что: "В эпоху джахилия такие слова как дулоб, даскара, каък, самид ва джулнор были заимствованы из персидского языка"[87, 316]. В другом месте он отмечает, что: "большинство авторов, пишущих об арабизированных словах, полагают, что эти слова преимущественно являются персидскими. В качестве довода они ссылаются на то, что арабский язык более подвергся влиянию персидского по сравнению с другими языками"[87, 319].

А. Зарринкуб считает влияние и подверженность влиянию главным вопросом сравнительного литературоведения, встречающимся на примере персидской и арабской литератур. Говоря о влиянии персидского языка и литературы на арабских поэтов и писателей, он пишет, что: "Язид ибни Муфарриг, Аттаби, Абу Таммам ат-Таи, ал-Мутанабби, творившие в период Омейядов и Аббасидов, испытывали на себя влияние персидской литературы...". Такие поэты как Унсури Манучихри, Ламаи Муиззи и Анвари были подвержены влиянию арабской литературы"[82, 323]. Представляется, что чем больше мы угглубимся в сравнительнем изучение тематики и содержания поэтического и прозаического наследия на арабском и персидском языках, а также на языках других народов, тем больше будем находить признаки внешнего влияния этих народов на культуру и литературу друг друга.

Следует отметить, что в сравнительном литературоведении такие исследования могут способствовать сближению наций и народов. Как писал Мавлоно Джалаладдин ар-Руми [129, 74]:

Как много индусов и турок, нашедших общий язык,

И два тюрка, ставшие чужими для друг друга.

Язык доверия - совершенно иной язык,

Единомыслие лучше, чем единоязычие.

Эй, басо %индуву турки %амзабон,

Эй, басо ду турк чун бегонагон.

Пас забони ма%рамй худ дигар аст,

Хамдилй аз %амзабонй бе%тар аст.

Представляется, что ислам является почвой схожих мотивов в стихах арабских и персидских поэтов. Таджикско-персидские поэты не только учились сложению стихов на арабском языке, но и цитировали поэтические мотивы из стихов известных арабских поэтов, вкрапливая их в свои стихи, или слагая ответы на них. Нередко поступая таким образом, могли создавать новые образы и мотивы. В таком случае литература обогащалась новыми мотивами и образами.

В этой связи представляется необходимым отметить, что один из факторов эволюции и становления художественности в таджикско-персидской литературе периода Сельджуков неразрывно связан с подверженностью мастеров слова этого времени влиянию арабской литературы и риторики.

1.1. Место арабского языка в культурной жизни эпохи Сельджуков

По свидетельству исторических источников правление Сельджуков

« о о Л7Т

охватывает временной отрезок, между второй половиной XI века и началом XIII века. Персидская поэзия, появившаяся в УШ-1Х веках, в последующие периоды, в том числе в XII веке, развивалась в литературных кругах Хорасана, Северной Индии, Мавераннахра, Харезма, Кавказа и в ряде городов Западного Ирана, весма интенсивно.

15

Литературные круги, особенности литературы этого времени и общественно-политические условия достаточно хорошо изучены исследователями. Общие сведения о них мы находим в трудах таких известных литературоведов как Э. Браун, В.В. Бартольд, Е.Э. Бертельс, Ян Рипка, Е.Э. Брагинский, А.Е. Крымский, Шибли Нумани, Бадеуззаман Фурузонфар, Абдулхусайн Зарринкуб, Саид Нафиси, Забехулло Сафо, Х.Мирзозода, А. Абдуллоев, С. Саъдиев, Ш. Хусейнзода, Х. Шарифов и других.

Большенство исследователей связывают главную причину распространения арабского языка в первые века ислама с фактором религии и бытностью арабского языка официалным языком, языком науки и культуры в ореоле распространения ислама.

Иранские народы, приняв ислам, приступили к изучению наизусть Корана и изречений Пророка, что побудило их к усвоению арабского языка, знание которого, с одной стороны открывало путь к постижению ценостей ислама, истории и культуры арабов, а с другой, позволяло претендовать на занятие должностей а аппарате государственного управления.

Основатели и правители империи Сельджуков были ярыми фанатиками ислама и поддерживали хорошие отношения с халифами Аббасидской династии. По этому поводу Халми А.К. пишет: "Наряду с политическими волнениями и тяжелыми социалными условиями, общество охватили внутриконфессионалные волнения, возросла численность фанатиков, фанатизм и нетерпимость заняли место вольнодумия и свободы мышления". Далее он таким характеризует ситуацию в двенадцатом веке следующем образом: "Истина заключается в том, что вторая половина пятого, весь шестой век и начало седьмого века являются перидом обострения религиозно-мировоззренческих разногласий, религиозные дисциплины получили ощутимое развитие, ученые (улемы) и религиозные деятели были привлечены к управлению в

государственные структуры [67, 10].

16

В начале периода правления Сельджуков арабский язык был официалным языком в их государстве и правители издавали свои указы на арабском. После восшествия Алп Арслана на трон им был издан указ о перевода дивана (канцелярия) на язык фарси, вследствие чего наступил период развития персидскго языка. С развитием языка и литературы на этом языке получила возможность для своего развития. Сельджукские правители не только поддерживали литературу, но даже некоторые из них увлекались художественной литературой, их обслуживали незурядные визири - министры. Здесь уместно назвать таких широко образованных визиров как амид ал-мулк Кундури и выдающий деятель Низамульмулк Туси. [107, 119]

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Шарифова Мавджигул Боймуродовна, 2018 год

* - е - -

лШ ( £93 зл^а ЯТ^

зк^ ("1 ¿ЩЗ V Оз^ ^ЗЬ* ^

Хакани, следуя этой структуре в своей арабской касыде, в восьмом бейте пишет[51, 35]:

Друзья, идите, поплачем от боли горя, По разлуке со справедливыми и верными соседями.

Поэт сложил эту свою арабскую касыду для приближения ее структуры к структуре му'аллак, ее метрике и тоналности. "Касыда Хакани сложена в одном из вариантов метра камили (комили мусаддаси мацтуъ - мутафоъилун мутафоъилун мутафоъил). Этот размер присущ исключительно арабской поэзии". Также следует отметить, что "в арабских и персидских касыдах Хакани этот размер использован лишь единожды. Две касыды из му'аллакат (Лабида ибн Рабиа и Антары ибн Шаддад) сложены в этом же размере" [51, 33]. Хакани не использует этот размер в других своих стихах, что еще раз подкрепляет предположение о том, что эта касыда сложена в подражание за му'аллакам.

С одной стороны, Хакани слагает свои арабские стихи в арабских размерах, но с другой стороны в его диване имеется множество разрозненных арабских бейтов, сложенных в широко применямых в поэзии на фарси размерах. Сайидас'ад Шейх Ахмади в статье под названием "Арабские стихи персидских поэтов шестого и седьмого веков хиджры и влияние на них применяемых в поэзии на фарси размеров", рассматривая влияние персидских размеров на арабские стихи известных таджикско-персидских поэтов этого периода, таких как Хакани, Мавлави и Саади, пишет, что Хакани писал и в размере тавиль (фа 'улун, мафа 'илун фа 'улун мафа 'илун) [92, 171] : Встань и послушай сказания о Ма'ане и Хатиме, И вспоминай, ибо доброе поминание и есть лучшее сказание.

я ■ ^^ ("—I 9

Фаулун=^ ^чз, мафаилун=Ь ¿1 фаулун=6 J, мафаилун= з

Также в других арабских бейтах Хакани, просматриваются такие размеры, которые не использованы в арабской поэзии, что можно характеризовать как влияние манеры персидского стихосложения на арабское. Как пишет С. Ахмади по этому поводу: "Хакани Ширвани принадлежат разрозненные касыды и кит'а, большинство которых сложены в рамках пяти арабских размеров (мадид, тавил, басит, вафир и камил), но эти размеры не привычны для поэзии на фарси и при этом в арабских его касыдах и кит'а встречаются стихи, сложенные в размерах, присущих поэзии на фарси, как, например, в этой кит'а[92, 172]:

Возьми стеклянный бокал вина, похожее на солнце в тумане,

Вино в стеклянном бокале как мираж в море.

Маф'улу= 3 3] ^ фо'илотун= ^ маф'улу= ^ фо'илотун= ^Ь ^ ^а

Это стихотворение сложено в размере восьмистопного ахраба музаре'(маф'улу фа'илатун маф'улу фа'илатун), а размер музари' в поэзии на фарси является четырехстопным. Как было отмечено ранее, в арабской поэзии размер музари' использован в двухстопной форме, а не четырехстонной.

Другая касыда сложена не без влияния вычурности лирической поэзии на фарси[92, 172]:

Времена не упрочивают гнет.

Имам поручил его искоренить.

1*1^ JJДл]l I*

Ь^* ^а

Маф'улу= ^11* , мафо'илунз^ , фа'улун= 6*

Размер хазадж ахраб макбуз махзуф (маф'улу мафо'илун фа'улун). Это тот же размер, на котором написана поэма «Лейли и Маджнун» Низами, но он почти не применяется в арабской поэзии" [92, 172].

Исследование С. Ахмади свидетельствует о том, что метрика поэзии Хакани не является только машиналным следованием арабской метрике, а его арабские стихи сложены под воздействием персидской метрики.

Юсуф Асгари Баякут относительно влияния му'аллак на стихи Хакани приходит к следующему выводу:"В целом представляется возможным предположить, что Хакани не слепо следовал за му'аллакам. Его голос в этой касыде звучит более громко, чем голоса авторов му'аллак. Его искусственный и вычурный стиль, пронизивающий его персидские касыды, прослеживается и в этой арабской касыде» [51, 43].

В действительности, сопоставив арабскую касыду Хакани и с му'аллаками можно заметить, что Хакани ввёл в нее определенные новшества. Хотя и стихотворение Хакани имеет некее общность с му'аллакат по части содержания, лексики и метрики, но прослеживаются и заметные отличия. Хакани увлекается вычурностью и стремится в этой касыде использовать эту особенность. Поэт смешивает особенности древней поэзии му'аллакат с особенностями своих стихов, используя лексику и идеи врачевателей, звездочетов, коранические откровений и изречений Пророка. Например, естественно коранические откровение, к которому обращается Хакани в этой касыде, не могло находиться в му'аллаке[51, 40]:

Пречист Тот, кто перенес своего Раба, Ночью к мечети ал-Акса для вознесения.

Этот бейт содержит ссылку на первое откровение суры 17 «ал-Исра» (Ночной перенос) «Субхона-л-лази асра биабдихи лайлан мина-л-масчиди ал-харами ила ал-масчиди ал-акса аллазй...» - «Пречист Тот, кто перенес ночью Своего раба из Заповедной мечети в мечеть ал-Акса.

Первый зачин арабской касыды Хакани начинается следующим словами [69, 1340]:

Рабаб заплакала и сказал я ей,

Эта плач по времени или плач братьев.

Время относится к следам стоянки, стертым нашими слезами, Братство относится к группе друзей. Глаза газели пролили слезы не ради любви, Слезы газели падают как роса.

ИхлЗ. Л11 з«*Ла

(л 9 о1«л]| (с

^ о!«*]! ¿лз

Эта касыда имеет два зачина. Поэт единожды обновляет зачин. Абдушукур Абдусаттар относительно обновления зачина пишет, что "серьезное изменение, внесенное иранцами в сложение касыды это обновление зачина, которое ранее отсутствовало в арабских касыдах.. Знаем, что правила сложения касыды разрешают повторение рифмы в таком длинном стихотворении только один раз. Естественно, при таком условии выражение оригиналных мотивов весьма затруднительно и монотонность рифмы в касыде, превышающей иногда более ста бейтов, создает препятствие для выражения новых и свежих мотивов. По этой причине персоязычные поэты приложили усилия путем сложения еще одного зачина использовать ранее использованные рифмы. И в Х1-Х11 веках эта традиция получила распространение и в особенности в касыдах Хакани повторный зачин встречается весьма часто" [8, 257].

В первом зачине, носящем любовный характер, поэт начинает стихотворение, воспоминая Рабаб и тем самым изливает то, что у него на сердце. Следует отметить, что при переводе арабских стихов Хакани Ризаи Хамза Канди переводит "Рабаб" как музыкальный

119

инструмент[108, 36], но Асгари Баякут отмечает: «Упоминание имени возлюбленной, после узнавания следов ее стоянки и оплакивание этих следов; поэт таким образом подчеркивает свою влюбленность; возлюбленные Имра ул- Кайса назывались Умм ал-Хувайрис, Умм ар-Рабаб, Фатима по кличке Унейза (Козленок), возлюбленной Тарафат ибн ал-Абд была Хаула, Зухейра Умм Авфа, Лабида Абла, Хариса ибн Хиллиза Асма. И Хакани, следуя за ними называет свою возлюбленную именем Рабаб, кажущимся неестественным и заимствованным у Имра ул-Кайса" [51, 38].

Хакани в своих стихах на персидско - таджикском языке так описывает плач и жалобу (музыкального инструмента) Рабаб[69, 730]:

Плачет рабаб, которого бьют по голове и по чашеобразному телу медиатором.

Мостик деревянный, струны золотые; смотри, как тесен его мир. Нолон рабоб, аз бас задан, %ам кафча сар, %ам коса тан; Чубин хараш заррин расан; бас танг майдон бин дар у. Хакани в этой арабской своей касыде после жалобы на земляков, друзей и близких, которые его не жалели, переходит к восхвалению мамдуха [69, 1344]:

Таким образом, удача мне сопутствует, благодаря кому,

Имею в виду, Джалалуддина величественного.

Восхваляю имама, знатока, который

Вершина пирамиды и благоухающий целостно.

Столп шариата, венец потомков Пророка,

Придающий блеск истине и могущественный, красноречивый.

1*Л1 з

Восхваление начинается с 96 бейта. Хакани характеризует мамдуха как властелина щедрости и своего мецената, столп религии, пророк Хизр по части учености, подобен Моисею в эпизоде его встречи с Богом. Второй зачин начинается с 113 бейта, где поэт о себе пишет так: Я служу тому, кто наставляет халифов,

Бесподобному имаму, истинному последователю ханафизма.

еШ^Л ^31

ДаЗаЛ

Поэт в своих стихах, сложенных на персидско - таджикском языке с глагольным радифом «фирист» - «направь, пришли» приписывает доброту и высокое достинство своему восхваляемому[69, 1116]: Сказал: «о сердце! Для двора Джалал, Подкову коня сделай из короны учености», Сердце ответило, что: «следами подковы, Направь ему корону семи небесных тел». Гуфтам: «ай дил! Баури дарбори Цалол, Наъли асп аз тоци донои фирист.» Дил цавобам дод: «к-аз наъли паяш, Тоци уафти ацроми болои фирист.»

Другие арабские касыды Хакани начинаются с объекта хвалы восхваляемого без зачина.

Восхваление Мухаммада ибн Яхья. Эта касыда состоит из 14 бейтов и начинается следующими бейтами: [69, 1347]: Яхья шейх праведных, да здравствует, Яхья ибн Мухаммад да здравствует. Имя ему было Яхья и стало Иса, Он воскрешает умерших добродетелей. Он муфтий халифов и просветляющий.

Наставляющий на правильный путь распутников и указующий им достойный образ жизни.

^з—за ¿з«1! ¿з^ ^з—з

^3—3 зЛ—л ( ^3—3

^3—3 С^Ци!—Л

(л ^заЛ

^з—з (л р1*1аЛ

Хакани в этой касыде характеризует своего восхваляемого с вечно живым пророком Исо и пророком Иосифом, обеспечившим достаток и мир для египтян[69,1348]:.

« о« о - ?

Ь—1 аз ¿ЬИ 3'^л о1з— ((133 ^3—3 43л (13311 3-ьал

Хакани в своей касыде на фарси, в которой превозносит Хорасан и изъявляет желание перебраться туда, восхваляет Мухаммад Яхья и считает его в Хорасане вторым Иосифом Египетским[69,359]:

Второй по щедрости в Египте и второй Иосиф Египетский,

Возможно, желающий находить Саа (мера сыпучих тел) ханаанскую, разыщет ее в Хорасане.

Сонии Мисру Юсуфи мисрист, ба цуд;

Соъ хоуандаи Канъон ба Хуросон ёбам.

Поэт в своем стихе на персидско - таджикском языке, сложенном по случаю кончины своего мамдуха, сравнивая его с Моисеем, его кончину считает причиной разрушения Египта и превращения благословенных вод Нила в вино[69,136]:

Та страна Египет, которую ты знаешь, лежит в руинах,

Тот благословенный Нил, о котором ты слышал, стал вином.

Он Мисри мамлакат, ки ту диди, хароб шуд;

В-он Нили макрумат, ки шуниди, шароб шуд.

Как в своем арабском стихе, поэт сравнивает его с Иисусом[69,358]:

Прислушиваясь к словам и говору Яхья Мухаммад, Нахожу в Хорасане Иисуса и дочь Имрана. Сухану ла^цати Я^ёву Мухаммад нигарам, Исову Ибнати Имрон ба Хуросон ёбам.

Мухйиддин Мухаммад Яхя Нишапури был учёным богословом шафиитского толка, учеником самого имама Мухаммада Газзали и преподавателем медресе «Низамия» в Нишапуре. После завоевания гузами Нишапура имам Мухаммад Яхья был зверски убит. Его рот наполнили песком, а на шею накинули его тайласан (чалму), и этот великий ученый был удушен в шаввале месяце 549 года хиджры» [68, 45]. Это зверство сильно задело многих ученых и поклонников знатоков и вызвало множество элегий как на персидско - таджикском, так и на арабском [68, 45]. По этой причине в стихах Хакани на фарси и арабском встречаются восхваления и элегии, посвященные этому ученому мужу. По одним данным, "сам имам Мухаммад Яхья тоже писал стихи как на арабском, так и на фарси" [68, 43].

Хакани оплакивал смерть этого великого ученого мужа в нескольких касыдах и кит'а [68, 46]:

Большая тяжесть в этой тесной земле, Тяжесть народу, народ для земли. Новард меунат аст дар ин тангнои хок, Меунат барои мардуму мардум барои хок. В продолжении пишет:

Небо увидело, что его рот наполняют песком, Плохое осведомление, его рот не заслуживал этого. Дид осмон, ки дар да^анаш хок мекунанд, В- ого^и бад, ки нест да^онаш сазои хок. Далее пишет [68, 46]:

В умме Посланника Мухаммада, не было другого,

Более превосходного, чем Мухаммад Яхья, преданного земле.

В день гибели он пожертвовал камням свои зубы,

123

А это пожертвовал земле рот при зверстве.

Дар миллати Му^аммади мурсал надошт кас,

Фозилтар аз Му^аммад Я^ё фанои хок.

Он кард рузи та^лука дандон фидои санг,

В-ин кард го^и фитна да^онро фидои хок.

Об этом Гаффар Кендли пишет следующее: "Это горе причинило боль сердцу поэта Ширвана и побудило его написать несколько элегий. Элегии, написанные Хакани по случаю казни огузами имама Мухаммада Яхья, получили большое распространение на мусульманском Востоке и стали передаваться из уст в уста. Эти стихи способствовали популярности Хакани до такой степени, что по истечении более восьми веков антологии и книги по истории приводят их в качестве примера" [118, 288].

Восхваление Сайфуддина Музаффара правителя Дербента. Эта

касыда в его честь состоит из 47 бейтов. Зияуддин Саджади в предисловии к дивану Хакани относительно этой хвалебной касыды пишет следующее: «У Хакани есть хвалебная касыда, посвященная Сайфуддину на арабском языке. Вернувшись из своего первого паломничества, он прибыл на службу к Сайфаддину, которому посвятил панегирик. Через короткое время он вернулся в Ширван, потому как люди Дербента не пришлись ему по душе"[68, 41]. Личность этого правителя также не установлена. Ясно одно, что после второго паломничества Хакани сблизился с ним и пользовался его щедростью и благосклонностью.

Хакани в своих стихах на фарси и на арабском, посвященным своему восхваляемому, сравнивая его лик с сияющим солнцем, начинает стих с упоминания солнца и света[69, 267]:

Вздох влюблённого, благословенно изданный на рассвете,

Покрыл пламенной ртутью голубой парус.

Чун о^и ошиц, омад суб^и оташи муънабар;

Симоби оташин зад дар бодабони ахзар.

124

Арабская касыда Хакани начинается таким образом [69, 1358]: О прекрасное, как восходящая заря, видение, Наступил рассвет, да будет он добрым и светлым.

' Ь

Арабская касыда Хакани начинает с превозношения мамдуха, которого он уподобляет Иосифу в темном колодце, а себя - жаждущим увидеть его. Двадцатый бейт арабской касыды так воспевает Сайфуддина[69,1359]: .

В тех далях ты на поле брани,

Как молния являешся мечом Сайфуддина.

Все создания поклонились Музаффар ибн Мухаммаду,

И Мухаммад ибн Музаффар превзошел всех своими победами.

" Ц ^аь^лЗ ^¿¿к

Далее, обращаясь к восхваляемому, он заявляет что полководцы преклоняются перед тобой, будто бы и небесные светила поклоняются тебе. Живи долго, сохраняя свое влияние. Да убережёт тебя Аллах, и дабы ты заботился о народе и приводил его к победе.

Поэт в хвалебных касыдах, сложенных на языках фарси и на арабском, сравнивает своего восхваляемого с Хизром (Илья) и Искандаром (Александром)[69, 1359]:

Когда он столкнулся в его стране с препятсвием на правильном

пути,

Назвал его Хизром и вторым Искандаром.

Как только стало название этой земли и препятствием (дамбой) и живой водой,

Прозвищами Сайфуддина стали и Хизр и Искандар.

То номи он замин шуд уам саду уам оби уайвон,

Алцоби Сайфуддин шуд уам Хизру уам Сикандар. [69, 271]

Указывая на его арабские корни, пишет[69 272]:

О, шах ты арабского происхождения по нраву и сотворению,

Царь человечества, как Ахмад, лев арабский, как Хайдар,

Арабы по традициии гостеприимны,

Потому ты мне оказал почести и наградил искомым в совершенстве.

Шоуо! Арабнажоди; уасти ба хулку хилцат,

Шоуи башар чу Аумад; шери араб чу Гайдар.

Меумон азиз доранд аули араб, ба суннат,

З-онам азиз карди, доди камоли авфар.

Восхваление Имадуддина. Хакани принадлежит ряд стихов на фарси и одно стихотворение на арабском языке, состоящее всего из трех бейтов, посвящённое этому человеку. Об этом человеке нет достаточных сведений, но, судя по словам поэта, он относился к высшему сословию общества.

В этом арабском стихе Хакани называет своего восхваляемого деревом щедрости и великодушия. При этом отмечает, что именно его благодеяние и щедрость вывели поэта из трудного состояния. [108, 132]: Подумал, что Имадуддин трость моего сердца, Чем отгоняю причуды превратностей судьбы. Его называю пострадавшим глазом и представляется мне. Им оберегаются жизнь и смерть, Его благодеяние изменило моё состояние. Я был в стесненных обстоятельствах, и он изменил мою жизнь. И в жару жизни и при привратностях судьбы.

^З^л 33с (ззЛ 31лс (Лпи— I«—1л з—Л аз 33!

» г г ^ -

^3з]| л 13зс

1л— аз оЬ—Л з ^ злЛ аз

£

1л—Л ^. 1аЗ з ^а 131

Однако в своих персидско - таджикских стихах он предается описанию достоинств своего восхваляемого. Одна кит'а Хакани, посвященная этому человеку, начинается такими словами[69, 1101]: О Имадуддин, о предстоятель времени, Всякая жизнь равна праху твоего порога. Ай Имодуддин, ай садри замон, Хар замон садри туро хоки дар аст.

В седьмом бейте называет его Хотамом времени, повелителем с дыханием Иисуса и взглядом Иосифа:

Следовательно, имя твоё Хотам времени, Повелитель с дыханием Иисуса и взглядом Иосифа. Пас аз ин номи ту бар Хотами даур, Садри Исо, дами Юсуф назар аст.

Другое стихотворение - элегия на кончину этого восхваляемого[69, 1219]:

Тайком мои глаза говорили сердцу «по кончине Имод, Сколько можно пролить слёзы? Они иссякают. Уши передали глазам эту весть,

Перекрой дорогу ушам, за что наслать бессонницу глазам?» Бо дилам, чашм аз ниуон мегуфт: «к-аз марги Имод, То кай оби чашм полои? Ки бурди оби чашм. Аз рауи гуш омадат бар роуи чашм ин уодиса; Гушро барбанд роу, охир; чи банде хобби чашм?»

Поэт в одном отрывке упоминает имя Имод и представляется, что он именно является Имодуддином[69,1088]: Я жаловался на Яминуддина, Однако постыдился его сына.

Того Имода, внушившего мне оживление, От сердца своего подобно духу святому. Аз Яминуддин шикоят кардаме, Лек шарм омад зи фарзандаш маро. Он Имоде, к-ояти э^ёрасид, Аз замири ру^монандаш маро.

Восхваление Великого царя Алауддина. Эта касыда состоит из 45 бейтов с зачином, затрагивающим воспевание Мекки и ее окраин. Алириза Канди со слов Гаффара Кендли пишет, что «Хакани до 544 года хиджры был знаком с Алауддином и эта касыда сложена в знак благодарности за присланные поэту Алауддином халат и подарки/108, 93]:

На поле красоты показалась наша возлюбленная, Она ценнее, чем наша жизнь, и ты дай цену такую. Под его ездовой лощадью в рабах ходит небо, Под его уздой ходят толпы людей наших дней. Хин ки ба майдони %усн рухаш дарафканд ёр, Беш ба^отар зи цони наъл ба^ое биёр. Зери рикобаш %алца ба гуши осмон, Пеши инонаш бубин гошия куши рузгор».

Знакомство Хакани с этой персоной было важным событием в жизни поэта. При этом личность и этого мамдуха поэта не совсем известна.

Хакани посвящает этому мамдуху две касыды на арабском и две на фарси. По сравнению с касыдой на фарси, Хакани в арабской касыде ярче описывает своего восхваляемого как доброго, щедрого и добронравного царя.

Арабская касыда Хакани, посвящённая этому человеку начинается таким образом:

гг « «

Я перс по происхождению, сопровождаемый хиджазийцем,

Представляюсь перед Кисра, а потом следую за Номаном.

128

uil ( jl^A-lb Hisjli l> j

J, i S * J, i

Одиннадцатый бейт арабской касыды так воспевает Алауддина[69, II, 1361]:

Величество и могущество Великого царя возвышается над миром, И раскалываются горы, возвышающиеся до неба.

l^aji -U-Jl ¿О

^j^jj l^j ji ^Ijjll

В продолжении он пишет: Ты - подмога религии Бога, я всегда жажду встречи с тобой. Я молюсь, чтобы тебя не коснулись невзгоды жизни.

Представляется, что он сложил эти арабские стихи наряду со стихами на фарси в знак благодарности по поводу вознаграждения, присланного ему шахом Алааддином [69,1361]:

Я растение, произросшее благодаря дождю его милости и щедрости. Сонное растение оживает, благодаря каплям благодатного дождя.

Ajlk. (П*^ ^jl^jl drnll Ul (ill l^l (j^ll —."i В другом бейте пишет следующее[69,1361]: Мне досталось от его щедрости все желаемое, Вокруг меня полный водоем Хизра.

ajjc-j oljii. ''''ij ial

¿Jjl J—J lj^ ¿)l Jl В заключении он с пафосом восклицает: Живи, пока есть мир, и мир в подчинении твоем. И оставайся навек, и век в послушании перед тобой.

alk jAlll j jAlll ¿I^J — J' j J^axll ^lji —Ал! j

В касыде на фарси Хакани, называя восхваляемого справедливым, характеризует себя мудрецом. Он, считая его в тысячу раз выше царя

Махмуда Зовали, называет себя в искусстве слова в сто крат выше поэта Унсури[69,1252]:

Поклялась мудрая душа справедливостью и достоинствами,

Что по справедливости и достоинству

Харезмшах в тысячу раз выше Махмуда Зовали.

Хакани в искусстве слова в сто раз выше Унсури.

Савганд хурд оцилаи цон ба адлу фазл:

«К-аз руи адлпарвариву фазлгустари,

Хоразмшоу уазор чу Маумуди Зовалист,

Хоцони, аз тарици сухан, сад чу Унсури.

Восхваление Шамсуддина. Хакани принадлежит одна арабская кит'а, посвященная празднику Науруз. В этой кит'а Хакани одновременно кого-то восхваляет. В этом стихотворении упомянуто имя Шамсуддин, что может свидетельствовать о том, что восхваление посвящено ему. Ниже приведем эту арабскую кит'а полностью в оригинале в переводе Алириза и Вахидриза Хамза Канди [108, 178]: Я поздравляю тебя с праздником Навруз, о предстоятель сословий, Да ты и сам Навруз, оживляющий и одаривающий. Солнце истины и справедливости в дне благостном, Взошло к Наврузу времени над праведными людьми. Солнце религии на высоком небе склонилось к тебе, Ибо Ширван особенно прекрасен для аджамийцев в дни Навруза. Навруз для всех народов единственный, Но благодаря тебя, я имею еще два Навруза.

> л « {

1з Зз^пй. ¿Ыд1

з ^ сЛ з

^а (3—Л 4зз1а

^зЗ зз33-33 (а—3

о^З ^а улИ! ^.з!

3—1з зз3й3 ^з^] 'За

Переводчики перевели сочетание "шамсуддин" как "солнце религии" и не обозначили это имя в числе восхваляемых Хакани.

Хакани в стихах на фарси посвящает касыды двум персонам, носящим это имя. Один из них Шамсуддин Атобак, другой - глава предводителей (малик ар-руасо) Шамсуддин Махмуд ибни Али. Не исключено, что эта арабская кит'а посвящена одной из упомянутых двух персон.

Восхваление Иззуддина. Хакани посвящает этой персоне кит'а, состоящую из трех бейтов[69, 1363]:

Аллах доволен им, приходящему на помощь вовремя, Оберегает он людей от произвола сильного. Клянусь Истиной, не буду искать благословения, Если сильный даже достиг вершины могущества. Мы его настигли, когда он уходил из жизни, Нет иного пути, как вернуться к Всевышнему.

13Ь (1—Л ^й? з«]' 2_!а3]| Ь— "' (1—Л ^

3 ^ (3— з ^33 ,3 з] з 3Л ^13 (ала 133—. з

Хакани в арабских стихах, воспоминая кончину своего восхваляемого, считает его благодтью дождя и благословения, подчеркивает, что у человека нет другого выхода, кроме как вернуться к Богу.

В начале этого арабского отрывка сказано, что «отрывок посвящен восхвалению Иззуддина». Следует отметить, что поэт свои стихи на фарси посвящает двум Иззуддинам. Один из них Иззуддин Абу Имрон, другой Иззуддин Абу Амр Асъад. Поэт посвящает Иззуддину Абу Имрону лишь одну хвалебную касыду. Иззуддину Абу Амру Асъаду

131

посвящена одна хвалебная касыда и одна элегия. Так как в арабском стихе поэт упоминает смерть и уход из бренного мира своего восхваляемого, представляется, что Хакани посвятил это арабское стихотворение именно Иззуддин Абу Амру Асъаду. В этом случае, напрашивается вывод, что поэт сочинил элегию на кончину своего восхваляемого как на арабском, так и на персидско - таджикском языке. Стихи, сложенные на фарси, свидетельствуют, что поэт тяжело переживал смерть своего восхваляемого.

У Хакани также есть стихотворение - элегия на кончину этого восхваляемого на фарси[69, 193]:

Где мое сердце, с кем я поделюсь печалью, В этом мире оно было моей радостью. Хотя горе времени одолевало меня, Смерть Иззуддина одолела меня вовсю. Одеянию набожности и образцу шариата, Его слова и перо были нитью, а он сам Был колыбелью религии, но как Моисей, Излечил мое больное сердце. После этого у меня нет дел в Тебризе, Моё дело было весомым, благодаря ему. Ку диле к-ондаугусорам буд бас? Дар цауон з-у будаам хушнуд бас. Гарчи гам фарсудаи даврон будам, Марги Иззуддин маро фарсуда бас. Бар либоси дин, тирози шаръро, Лафзу килкаш буд тору пуд бас. Мауди дин буд, лекин чун Масеу, Бар дили беморам у бахшуд бас. Баъд аз ин, дар хоки Табрезам чи кор? К-обруи кори ман, у буду бас.

Стихи, сложенные на фарси также свидетельствуют, что поэт тяжело переживал смерть своего восхваляемого. В предисловии к дивану Хакани З. Саджади, представляя ряд мамдухов Хакани, этого человека называет «абсолютным имамом» и приводит его имя в одном ряду с именами дабиров и визиров[68, 44].

Восхваление Мухаммада Сам'ани. Зияуддин Саджади считает, что стихотворений Хакани, посвящённых Сам'ани два, а Мирджалаладдин Каззази определяет их одной касыдой и отдельными кит'а. Всего у Хакани восхваление Сам'ани составляет 20 арабских бейтов. Одна из касыд начинается непосредственно с восхваления [68, 966]: Преклоняюсь перед кладезью знаний, основой мыслей, Хизрой учености Мухаммаду Сам'ани. Небосвод достоинств, солнце высокого неба, Редкий ярко светящийся метеор.

( и « и1

¿з^ал ¿а

Хакани обозначает мамдуха такими эпитетами и сравнениями, как наставитель, солнце религии, лев небосвода, голова людей, выдающаяся личность на небе учености, средоточие знаний и мечом праведности. В части молитвы обращается к Богу, прося беречь его от превратностей судьбы.

Относительно этой личности каких-либо сведений в доступных нам источниках нет. Хакани восхваляет эту персону только на арабском, что может свидетельствовать о том, что восхваляемый либо был арабом, либо заметным религиозным деятелем своего времени.

III. 2. Поэтические посвящения городам и весям в арабских и персидских стихах Хакани

Описание городов, краев и стран, в которых поэт побывал во время своих странствий, является одной из распространённых тем в персидской поэзии Хакани. А в арабских стихах поэт воспевает такие города и страны, как Ирак, Багдад, Ширван, Табриз, Йемен, Рей, Мекку и Египет. Итак, переходим к рассмотрению каждого из описанных поэтом городов и весей:

Ирак. Хакани посвящает Ираку касыду в 14 бейтов, начинающуюся словами [69, II, 1364]:

Небо славы для меня земля Ирака, Надёжное прибежище для меня земля Ирака. Если покрывает ржавчина зеркало моей мысли, Главным моим глянцем является земля Ирака.

(13*11 (=31 ^ ^ £.1«"

(13*11 (31 з

131

(13*11 (3!

Поэт часто вспоминает Ирак добрыми словами в своих стихах на персидско - таджикском языке. В своей книге о путешествиях «Тухфат ал-Иракайн», считающейся первой книгой путешествий в стихах на персидско - таджикском языке, воспевая Ирак, и в то же время, восхваляя Джамалуддина, он пишет [70, 190]: Твоё лицо нашло в Ираке, Как «каф» Ирака, положение величия. Земля Ирака, рубин твоей щедрости, «Айн» Ирака стал подковой твоего Рахша. Нет, «айн» Ирака не годится для подковы, Но земля Ирака насыщена рубином. Руят зи Ирок ёфт дар уол, Чун цофи Ирок,, уол ицлол.

Шуд хоки Ирок, лаъли бахшат, Шуд айни Ирок,, наъли рахшат. На айни Ирок наълвор аст, Бал хоки Ирок лаълдор аст.

Алириза Риза Канди, переводя арабские стихи поэта, пишет: «Ирак был землей, куда всегда стремился поэт. Это он и выразил в своих стихах». Далее А. Р. Канди цитирует следующие стихи Хакани об Ираке: [108, 115]:

О, Ирак, Аллах твой сосед, я очень влюблен в тебя,

О, Хорасан, да благословит тебя Аллах, я очень соскучился по тебе.

Хотя душа лишена возможности увидеть вас,

До моего слуха доходят вести о вас.

Ай Ирок, Алло% цорук, сахт машъуфам ба ту,

В-ай Хуросон, умрук Алло%, сахт муштокам туро.

Гарчи цон аз равзани чашм аз шумо берузист,

Аз даричаи гуш мебинад шуоъоти шумо.

Багдад. Хотя описание Ирака охватывает и Багдад, но, как вытекает из дивана Хакани, чтобы показать свою любовь к этому городу, он часто упоминает его в своих стихах[70, 130]: Багдад - дом чести твоей, Что ты говоришь о благах небесных. Багдад для тебя сокровище Парвиза, Остановись у сокровищ, встань с половика. Байту-ш-шарафи ту %аст Багдод, Аз суфри фалак чи овари ёд. Багдод, турост ганци Парвиз, Бар ганц нишин, зи суфр бархез.

Хакани также принадлежит маленькое стихотворение в двух бейтах о вероломности и равнодушии жителей Багдада[69,1153]: О Хакани, зря ты ишешь верных в Багдаде, В городе мошенников не произрастает это чудо.

135

Если прольётся кровь Востока и Запада рекою, как Тигр,

Никто во всем Багдаде не прольёт ни капельку слёзы.

Хоцониё! Ба Багдод, а^ли вафо чи цуйй?

К-аз ша^ри цалбкорон, ин кимё нахезад.

Гар хуни Шарцу Гарб бирезад Дицла Дицла,

Як цатра ашк, дар %ама Багдод, кас нарезад.

Поэт в своих персидско - таджикских касыдах 33 раза упоминает Багдад и только в одной высмеивает. На арабском он посвящает Багдаду целую касыду, состоящую из 68 бейтов с двумя зачинами. Это посвящение, хотя и не лишено преувеличений, но все же свидетельствует о любви поэта к этому городу.

Первый зачин содержит следующие строки [69, II, 1354]:

Вода пророка Хизра, воды Багдада,

Огонь Моисея встреча с Багдадом.

Наше райское озеро Кавсар - Тигр, а раем

Является Карх, а блаженное дерево - воздух Багдада.

Скажи настойчиво воспевающему Египет, прекрати.

Египет лишен блеска Багдада.

1 3 1

? * *

зД 3 ¿jS.ll

¿.и!

Хакани, как явствует из этих строк, сравнивает Каир с Багдадом, считая Багдад превосходящим Каир. Поэт отмечает, что у Нила нет свежести Тигра, а у Египта чистоты воздуха Багдада[69,1355]:

Как ниже стоит ваша страна Египет и как выше страна наша Багдад. Египет тебя прельстил упоминанием своего города Каир и обманул, Нет слов, что величие Багдада превосходит и победит Каир.

¿^¡¿1 (.1 (¡1 з

03^13 3!^ 3°^« ¿^3^

В большнстве мест дивана поэта название города Багдад упоминается рядом с названием Египта. [69, в частности, на страницах 120, 265, 348, 367, 427, 534] Например[69,534]:

Ширван стал Хайрваном, нет даже по сравнению Шарафван,

Слава Багдада и Египта поблекла от Хайрван.

Гашта Шарвон Хайрвон; ло; бал шарафвон, аз киёс;

Сурати Баедоду Миср аз хайрвон ангехта.

В другом месте поэт пишет[69,427]:

Бейда егепетская лучше гавани Багдада,

Лучше строений Египта постройки Исфахана.

Байзаи Миср аст беу зи фурзаи Баедод;

В-аз хати Миср аст беу бинои Сифоуон.

В другом месте после возвращения в Ширван, он так описывает Багдад[69,731]:

Любовь - это огонь, испаривший твой сок, что за выгода, если не испариться в любви?

Усмири теперь сердце, которое было в Багдаде в Ширване. Багдад подобен саду, я говорю, что это сад райский; Однажды в Багдаде я в честь красавиц сочинил эту газель. На берегу Тигра я встретил ту уносящую сердца, Берег Тигра залился кровью из-за того, что я встретил её! Ишки оташе к-обат рабуд; аз ишк нагзирад; чи суд? Он диле, ки дар Баедод буд, акнун, ба Шарвон тоза кун. Баедод бое аст аз масал; бал, боеи ризвон гуфтамаш; Рузе, ба Баедод, ин еазал дар васфи хубон гуфтамаш: То бар канори Дицла души он офати цон дидаам, Аз хун канори Дицла шуд, то худ чаро он дидаам!

137

Хакани в одном бейте на арабском, вспоминая Ширван, также восхваляет Багдад[69,1356]:

О, просторный Ширван прими моё послание, И вникни, в нем восхваление Багдада.

1д з— ((1 з3^ ^¿а Ь ¿133 Аа^а з

В заключении скажем, что в Багдаде не различали людей по этническому признаку (араб - неараб), а также по цвету кожи. Земля, куда ступала нога Имама, является сурьмой ясновидящих и эликсиром алхимии Багдада [69, II, 1354]:

Меня прозвали рабом Имама, потому стала Молитва по Багдаду для меня обязанностью.

^с.

Ширван. По подсчетам Зияуддина Саджади, в диване поэта Ширван - его родина - упомянут 73 раза, а, по подсчету Каззази, 83 раза. В зависимости от настроения иногда поэт воспевает, а иногда высмеивает этот город. Следует отметить, что Хакани был человком настроения, не терпящим обиды. Ниже приводим несколько примеров, поносящих Ширван[69, 565]:

Я в досаде на шарванцев, благодаря моим стихам,

Земля Ширвана стала мумией для Ирана всего.

Хотя Ширван не Газна, я Александр учености,

Смотри на Александра в моём лице, Александр явился в Ширван.

Ман шикастахотир аз шарвониён; в-аз лафзи ман,

Хоки Шарвон мумиёи бахши Эрон омада,

Гарчи Шарвон нест чун Газнин, манам еирнини фазл;

Аз чу ман еирнин нигар, еирнин ба Шарвон омада.

В другом месте, касаясь черствости и отсутствия дружбы в Ширване говорит, следующее[69,10]:

Во всем Ширване я не нашел и половину друга,

138

Друг сам по себе не возможен, о если бы хотя был знакомый. Дар %ама Шарвон, маро %осил наё'мад ним дуст; Дуст, худ, номумкин аст; ай кош буди ошно!

Поэт в арабской касыде, посвященной восхвалению Сайфиддин Музаффара, жалуется на Ширван следующим образом[69,1358]:

Жалуюсь на Ширван, преподносящий мне бедность и несчастье, Хочу, чтобы вернул мне счастье и не забывал.

ЫиЛ и'зз^ -У-"

jS.il з а^и.Т>Л

Хакани, невзирая на поношение Ширвана, часто воспевает его в стихах, например, описывая Ширван, сравнивает его с Египтом и Багдадом[69,367]:

Ширван я вижу достоинство твоё как достоинство Багдада и Египта,

От той реки Нил и Тигра у меня нет даже ручейка.

Я привязан к любезности твоей, я не твой пленник,

Здесь у меня нет ничего, кроме любезности твоей.

Ширван твоей властью стал Хайрван,

Я не увидел Хайрван, но у меня нет зла на это.

Шарвон ба %иммати ту, чу Багдоду Миср бинам;

З-он, Нилу Дицла пеши кафат фаргаре надорам.

Ман ша%рбанди лутфи туам, на асири Шарвон;

К-ин цо бурун зи лутфи ту, хушку таре надорам.

Шарвон ба давлати ту, худ хайрвон шуд; аммо,

Ман хайрвон надидам; илло шаре надорам.

В другом месте пишет следующее[69, 348]:

Ширван есть и Египет, и Багдад, если я встречаю в нем,

И Зубайду и Зулайхо.

Мисру Багдод аст Шарвон, то дар у,

Хам Зубайда, %ам Зулайхо дидаам.

Содержание некоторых стихов поэта свидетельствует о том, что он и на чужбине вспоминает свой родной Ширван, скучает по нему [69, II, 110]:

Я горжусь, вспоминая Ширван, Ибо солнце ярче светит на Западе. Фахри ман ёдкарди Шарвон биу, Ки мубоуоти хур ба Бохтар аст.

В арабской кит'а поэт в восьми бейтах воспевает Ширван[69, II, 1352]:

Ширван - родина возвышения для каждого отца, И сестры, его ветерок, клянусь отцом, моя душа. Да стану я жертвой Ширвана, который без изъяна, И раскинут по сравнению с Багдадом. В Ширване встретишь красавиц - певиц. О любители любования и богатства.

^ й'зз^1 . *

И ^^ ■ ^ (л ¿'зз^

^т иГ'Л Ч'^

^ пн'11 3 ' .^'"'Ч ^ЬИ Ь В этом стихотворении Хакани, сравнивая Ширван с Багдадом, считает его лучше Багдада и пишет, что в Ширване сходится все лучшее, что есть у арабов и аджамийцев.

Табриз. Хакани воспевает Табриз в двух арабских бейтах, называя его крепостью мифической горы Каф, украшением короны религии, скрытым фениксом и небом, где вращается солнце[108, 181]: О пик Кафа, разве не направление Тебриза мой пик, И украшение короны религии и далёкий феникс. Это небосвод, где вращается солнце. У него восход воды и море западное.

140

^jja jjjfi i-ij-^3 ^-sta -Hal

U*. ¿laic jpll -jL. j

Если Хакани в арабских стихах упоминает название этого города два раза, то в стихах на фарси город упомянут 16 раз и, он часто скучает по нему [69,110]:

Тебриз лучше для проживания,

Ибо ракушка есть темница для жемчужин.

Хотя Тебриз известный город,

Но Шарвон остаётся благородным форпостом.

Лек Табрез бе%, щоматро;

Ки садаф %абсхонаи дурар аст.

Гарчи Табрез шу%ратар ша%рест,

Лек Шарвон шарифтар саеар аст.

В другом месте пишет: [69, 280]

Если в Тебризе будут у меня две вещи,

Мне достаточно половина лепешки и вода Мехронруда.

То ба Табрезам, ду чизам %осил аст:

Ним нону оби ме%ронруд бас.

В другом месте также о своей печали в Тебризе говорит[69, 1243]: Ты строишь пышние дворцы, а удел Хакани -Во всем Тебризе сиротливая кибитка.

Ту %ама коху тазар созиву Хоцониро, Дар %ама Табрез, анду%кадае бинам цой.

Следует напомнить, что последние годы жизни поэт провел в Табризе, где и покинул этот мир.

Йемен. Хакани примерно 15 раз упоминает Йемен, но как бы в числе других краев[69, 593]:

Если достигнет страны Йемен благодать твоего примера, Гора превратится в равнину, если не будет колдовства.

141

Гар бари шеърии Яман юмни мисоли ту расад, Мусах шуд сауилвор, ар накунад мусаххаре; Литьё его клинка индийско-китайское, Смешали Индию с Китаем, как Йемен с Мудар. Гавуари тегаш уиндитану чинисалаб аст, Хинд бо Чин чу Яман бо Музар омехтаанд. [69, 154] В другом месте поэт пишет: [69, 782]: Неправда, когда говорят, что из камня, Сияние солнца создало оникс Йемена. Дуруг аст он куцо гуянд к-аз санг, Фуруги хур ациц андар Яман сохт.

Но в арабской кит'а, состоящей из шести бейтов, поэт воспевает этот край. Она начинается словами[69, II, 1368]:

Как много газелей среди куропаток Йемена, Глаза мои пусть станут пастбищем для газелей Йемена. Сколько верблюдов с паланкинами, Да стану я жертвой верблюдов Йемена.

jJ1 JU- ^i Jijé

¡á

ju^ JluA. ju du

В этом арабском стихе поэт превозносит исключительно красивых женщин Йемена, сравнивая их с турчанками. Поэт говорит, что раньше поклонялся турчанкам, пока не увидел красавиц из Йемена. Отрывок замыкает описание красот Йемена.

Один арабский бейт Хакани по форме и содержанию созвучен с его бейтом на фарси[69,1246]:

Йемен и турки мне не приятны,

Ты меня одарил везением йеменского гадания.

Яману Турк уаст шуму ба ман,

Юмни фоли Яман фиристодй.

Если йеменские девушки и турчанки в одном месте, то это неприятно (то есть надо выбирать либо йеменку, либо турчанку).

Доброе предзнаменование производится исключительно для девушек из Йемена.

Ы £^£3131 (-а [69,1368] Й

Рей. В арабских стихах Хакани описание города Рей отличается от описания других краёв. Если другие города воспеты в контексте восхваления, то в адрес Рея звучат поношения. Известно, что в Рее поэт испытывал проблемы со здоровьем, чем, наверное, и вызвана тоналность стихов, где упомянут Рей. В касыде, состоящей из 17 бейтов, некоторая их часть посвящена поношению Рея [69, II, 1369]: Я заболел в Рее, потом охватила Меня печаль, изнурившая сердце.

Она так измучила сердце, что оно стало похоже на финик, Ядро которого отделилось от плода.

^ Л?

л Я^ а Ля

J

Поэт сравнивает свою болезнь с жеванием финика и выплёвыванием его ядра. Хакани использует это сравнение в другом из своих арабских стихов следующим образом[69,1342]:

Эти просторы и пустыни меня разжевали, как финик, а затем выплюнули, как его ядро.

Это и есть поведение моей благородной страны.

й * о- & - *

В следующем бейте Хакани пишет о том, что Рей ему неприятен, он не хочет оставаться здесь более, но болезнь продолжается, и к нему

приводят врачевателя. Он прописывает ему лекарства, принимать которые ему также неприятно.

Хакани в диване 28 раза упоминает Рей. В другом своем стихотворении на фарси, состоящем из 18 бейтов, поэт также пишет о своих невзгодах и болезни в Рее[69,1242]: Умираюшим больным выехал из Рея, Пожелтела ветвь жизни, но листья дороги сохранились. Ночью до полудня иду по дороге, затем в жару, В каждой деревне ищу подходящее место для остановки. Тяжелая болезнь и быстрая езда ночью, Днем мне не достаётся вода от ослов деревни. Бемори цонрамида, бурун омадам зи Рай; Шохи уаёти сухтаву барги роу неу. Шаб то ба чошт роу равам, пас, ба гармгоу, Бар уар дар диуи, талбам манзили назиу. Бемории гарону ба шаброндани сабук, Руз об чун ба ман нарасад з-он харони деу.

В этом стихотворением он так сравнивает достоинства Исфахана с Реем[69, 606]:

Да пусть будет жертвою чистого тела душа Рея, Ибо земля Исфахана предмет зависти сурьмы Рея. Ай цони Рай фидои тани поки Исфауон! Вай хоки Исфауон уасади тутиёи Рай.

Следует отметить, что у поэта есть и превозношение Рея, состоящее из десяти бейтов, где он даже отмечает, что бессилен описать прелести этого города[69,996]:

Этим описанием я сегодня бессилен превозносить Рей, Ибо он есть рай, ниспосланный с небес на землю. Бо ин баён, бо васфи Рай имруз оцизам; К-у цаннате аст омада зи афлок бар замин.

В этом бейте поэт характеризует Рей как ниспосланный на землю рай и отмечает, несмотря на свою одаренность, свое бессилие описать все его прелести[69,997]:

От буквы "син" слова "сихр" (чары) я сочинитель одаренных стихов,

И Всевышний от буквы "р" слова Рей сделал издающим благодать.

Творцу, создавшему лицо рай и Рей,

Хакани, вырази восторг и восхищение.

Аз сини сеур, нуктаи бикрофарин манам;

Чун уац таоло азри Рай, рауматофарин.

Бар сонеъе, ки руйи биуишт офариду Рай,

Хоцонй! Офарин хон, Хоцонй офарин.

Хотя поэт на арабском языке часто воспевает арабские земли и некоторых выдающихся личностей своей эпохи, однако следуя за арабскими литераторами и историками арабской литературы этому почти не уделено никакого внимания, а о самом поэте не сказано ни слова.

В энциклопедической части словаря «ал-Мунджид» Хакани представлен одной строкой «Хакани, Хакоики, вулида фи Ганцо ва тувуффия фи Табрез. Ацома фи-л Мавсил. Лауу «Тууфат-ул-Ироцайн» ва уува васафа уаццауу ила Макка.» [127, 138] (Хакани, Хакаики, родился в Гандже и умер в Тебризе. Ему принадлежит произведение под названием «Тухфат ал-Иракайн», где он описывает свое паломничество в Мекку).

Некоторые современные арабоязычные литераторы, в частности, Ариф аз-Зугул, перевели отдельные персидские стихи Хакани на арабский. При этом они не обратили внимания на его стихи на арабском [84, 244].

Как явствует из арабских и таджикско-персидских стихов Хакани,

поэту довелось побывать в ряде арабских стран. В частности, он дважды

совершил паломничество в Мекку. Доктор Ма'сума Ма'данкун в своем

произведении «Запоздалое торжество невесты" пишет "Хакани совершил

несколько путешествий в близкие и дальние края, включая Рей, Исфахан,

145

Армению, Арджиш, Ирак и другие края. Однако более всего он стремился посетить Храм Божий, где ему посчастливилось побывать дважды. Выдающийся поэт Ширвана сложил шесть великолепных касыд о Каабе, о ритуалах и обрядах паломничества и чаяниях паломников. Эти касыды бесспорно считаются наиболее прекрасными и многослойными касыдами на фарси на эту тему" [125,10]. Хакани в своей арабской касыде, посвященной восхвалению великого царя Алоуддина, только в одном бейте описывет Благословенную Мекку и храм Кааба[69,1361]:

Мекка для всего мира, в ней Кааба правильного пути, С тем, чтобы исполнить мечты, испивая воды Благодатного Замзама.

^л^Л ЬзЗИ

О-"1 ^ ' ^

Вызывет удивление тот факт, что у Хакани нет стихов на арабском, воспевающих Каабу и превозносящих Пророка. Возможно, им были сложены такие стихи, но они не сохранились до наших дней. При этом мы уверены в том, что перу этого выдющего поэта принадлежит большее количество стихов на арабском, чем дошло до наших дней. [68, 873]: В моих двух диванах на арабском и дари, Никто не обнаружил ни одного непристойного слога. Дар ду девонам ба тозиву дари, Як уицои фауш уаргиз кас надид.

Это свидетельствует о том, что Хакани принадлежал один полноценный диван на арабском, не дошедший, к сожалению, до наших дней.

Гаффар Кендли в своей книге «Хакани Ширвани (жизнь, эпоха и среда)» на основе стихов поэта смог конкретизировать одно важное обстоятельство: «Хакани до первой своей поездки в Ирак, - пишет он -не поддерживал положительных отношений со двором Манучихра. Потому, прибыв в Ирак в первый раз, он выражает удовлетворение и

146

обращается к Джалаладдину с просьбой устроить его ко двору Сельджуков Ирака[118, 277]: Хожу вокруг двора,

В поисках благосклонности господина шаха,

Преврати меня в мотылька,

Чтобы открылся мне путь ко двору.

Хотя в том дворе много чудес и,

Там есть все, но нет такого, как я.

Мепуям дар цавори дарго

Бар буи цабули %азрати шоу.

Парвонаи хеш кун паноуам,

То ро% ди%ад ба боргоуам.

К-он борга% арчи муъцаз орад,

Дорад %ама, чун мане надорад.

Но Джалалуддин развеял все мечтания молодого поэта, обдав его ушатом холодной воды, рассказав ему всю правду о дворе Сельджуков Ирака. Он посоветовал Хакани найти себе учителей, и усиленно совершенствовать свой арабский язык и только потом, вернувшись в Ирак, пытаться попасть ко двору владыки [118, 277]: Он сказал, что ты еще незрелый, Вернись, ты еще не мужчина такого положения. Не продолжая говорить много, Надо находить путь к кибле своей. Будь учеником при учителях, Учись с большим увлечением. Сколько можно оставаться аджмийцем, Садись и учи арабский язык. Ты - незрелый, иди туда, где родился, Как только созреешь, явись повторно в Ирак. Гуфто ту %ануз нотамоми, Баргард, на марди ин мацомй.

Чанд аз ману мо сухан фузудан Худ циблаироуи хеш будан... Тифле ба бари муаллимон бош, Чун тифлонимеур бар дауон бош... То кай ацами будан уама руз, Биншин арабият андар омуз. Хоми, суйи зоду бум кун рой, Чун пухта шави, суйи Ироц ой».

Из этого выходит, что Хакани до начала своих путешествий в разные края не владел арабским языком в достаточной степени. Но его арабские стихи, написанные впоследствии, совершенно ясно показывают, что в далнейшем он выучил этот язык настолько, что звучали столь безупречно, что ни у кого из критиков не вызывали претензий и возражений.