Металл Ближнего Востока в контексте социально-экономических и культурных процессов: энеолит- средний бронзовый век тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.06, доктор исторических наук Авилова, Людмила Ивановна

• Авилова, Людмила Ивановна
• доктор исторических наук
• 2011

Заключение диссертации по теме «Археология», Авилова, Людмила Ивановна

7.4.8. Выводы

Наиболее существенной чертой продукции ранней иранской металлургии является ее развитый характер, который проявляется в готовом виде уже в период энеолита, и этим она разительно отличается от соседней Месопотамии. Соответственно, при переходе к РБВ иранские памятники не производят впечатления резкого контраста по отношению с уровнем развития предшествующей эпохи. Видимо, феномен внезапного появления высокоразвитой металлургии раннего периода тесно связан с развитием обмена между земледельческой цивилизацией Двуречья и населением Загра и далее Иранского плато. В последующий период ранней бронзы происходит рост потребности урукского общества в металле и его выход на контакты с мощными центрами его добычи и обработки. Территория соседнего Ирана, богатая минеральными ресурсами и имевшая собственную металлургию, вполне отвечала этим требованиям. Тем самым был дан мощный стимул развитию этой отрасли: в Иране должны были появиться группы профессиональных металлургов и мастеров металлообработки, ювелиров. Их продукция могла распространяться как в виде готовых изделий, так и в виде слитков, и способствовалавыработке определенных морфологических и технологических стандартов, с которыми мы имеем дело в ареале распространения собственно урукских памятников и в обширных зонах, в той или иной мере затронутых влиянием урукской цивилизации - от Северного Кавказа до Леванта и Средней Азии.

Вопрос о происхождении месопотамского металла и навыков его обработки широко обсуждался в литературе в основном в связи с письменными текстами, где упоминаются страны, производившие торговлю рудами и металлами -медью, драгоценными металлами, возможно, оловом и свинцом (Moorey, 1994). Что касается связей Месопотамии с соседними металлодобывающими и металлообрабатывающими регионами в СБВ, то их культурные и торговые контакты освещены в целом ряде публикаций, трактующих данные проблемы на базе морфологических, спектроаналитических и лингвистических исследований. Наиболее ранние шумерские источники относятся ко второй половине III тыс. до н.э. и упоминают регионы, соотносимые с юго-западным Ираном, Сирией, Восточной Анатолией и берегами Персидского залива, т.е. с теми, где археологически обнаружены следы весьма раннего знакомства с металлом и развитого металлопроизводства. В некоторых регионах, прежде всего в Эламе и Западном Иране, имеются значительные серии археологических находок интересующих нас периодов MB (Сузы I, Сиалк III) и РБВ (Сузы II и IIIA, Гиссар II). Видимо, среди памятников этого круга и следует искать следы исходного импульса для возникновения месопотамской металлообработки.

Металл Ирана в эпохи энеолита и РБВ количественно и морфологически явно опережает стандарты соседней Месопотамии, а также Анатолии. Картина, сложившаяся в СБВ, имеет больше сходства с другими регионами. В этот период происходит расцвет морфологического разнообразия металлического инвентаря и рост количественных показателей производства металла. При этом следуетподчеркнутьисвоеобразиеИрана:здесьнеотмечаетсявзрывоподобного роста производства изделий из драгоценных металлов, подобного тому, что наблюдается в Месопотамии (Авилова, 1996) и Анатолии (Cernyh et al., 1991, Авилова, 2003а). Видимо, причина кроется прежде всего в том, что в Иране пока не обнаружены царские некрополи, подобные Уру или Аладжахейюк.

В СБВ находки из драгоценных металлов отмечены в Гиссаре III (79 предметов из золота и 62 из серебра) и Сузах (101 и 49 соответственно) (табл. 29). Если рассматривать эту небольшую коллекцию на фоне всей территории Ирана, показатели использования драгоценных металлов низкие - 8% для золота и 5% для серебра. Однако при подсчете доли этих же находок в коллекции металлических изделий из одного памятника они выглядят совершенно иначе: в Гиссаре Ш золото составит 27%, серебро - 21%, т.е. в сумме около половины материала. Видимо, для такого крупного городского центра, как Гиссар III, с кладами, ритуальными комплексами, могилами социальной элиты приведенные показатели более близки к реальности, чем цифры для всей территории слабо изученного огромного региона.

Находки свинцовых изделий происходят из трех памятников, большинство найдено в Гиссаре (14 экз.), это 4 сосуда из погребений слоя III С и слитки (2 диска, «большая булавка», стержень, «конкреции»). Свинцовая «булавка» с головкой в форме шпателя известна и в Шах Тепе. Таким образом, свинец, как и в Месопотамии, использовался для производства металлической посуды, а также хранился в слитках различной формы.

Приведенные количественные и морфологические характеристики иранских бронз, сопоставления с соседними и отдаленными регионами позволяют говорить о том, что возникновение развитого местного производства металла в энеолите не имеет аналогий в других регионах Ближнего Востока. Нигде более мы не знаем достаточно многочисленных и морфологически разнообразных серий изделий, подобным находкам из Сиалка III, Гиссара I С/ IIА и Суз I (табл. 25). Только в Северо-Восточном и Центральном Иране и в Эламе известны втульчатые топоры, массивные тесла, мотыги, ножи-кинжалы, зеркала этого времени, не говоря о булавках и шильях. В этом аспекте Иран эпохи энеолита - явление исключительное. Следует отметить и находки в слоях МВ стандартных слитков металла - так называемых «больших булавок» (табл. 25), свидетельствующих о стандартизации производства металла для обмена.

Итак, производство металла на территории Ирана в МВ отмечено своеобразием: изделия многочисленны, морфология достаточно развита, металл производится в большом количестве и в большой части - на вывоз. Большую роль в появлении столь раннего (с V тыс. до н.э.) и развитого металлопроизводства играло наличие природных ресурсов и существование рынка сбыта - соседней Месопотамии, лишенной источников собственного металла. Интенсивные контакты между двумя регионами шли через Сузы.

МасштабпроизводстваметаплавИранепосравнениюсМесопотамиейвыглядит еще более поразительным, учитывая высокую степень исследованности последней и низкую - Ирана.

Развитие производства металла на территории Северо-Западного Ирана в РБВ соответствовало модели, характерной для Северной Месопотамии и шире - Северного Кавказа (см. приведенные выше сопоставления с урукскими слоями Тепе Гавры и Майкопом). Несмотря на уникальный характер могильника Си Гирдан, именно инвентарь этого памятника, и, прежде всего, сотни драгоценных украшений позволяют утверждать, что приурмийская зона Ирана входила в систему «урукской экспансии», а Западный и Северо-ВосточныйИран-в орбиту воздействия высокоразвитой месопотамской модели цивилизации, испытывавшей огромную потребность в металле. Повышенный спрос урукского общества был стимулом развития производства и социальных отношений среди иранских горных племен.

В РБВ территория Ирана попадает в орбиту воздействия урукской цивилизации не только как поставщик металла. Именно в этот период на западе Ирана появляются комплексы майкопского типа с выраженными чертами северомесопотамского культурного комплекса. На юго-западе месопотамские культурные стандарты проникают в Иран через Сузы.

В СБВ в морфологии изделий иранской металлургии нарастают черты местного своеобразия, о чем говорят топоры-тесла, цилиндрические булавы, втульчатые копья-штыки конической формы, своеобразные украшения. Отмечается рост доли орудий/оружия, класс украшений составляет около половины всего материала, поскольку при отсутствии царских некрополей эти находки не занимают того доминирующего положения, которое характерно для СБВ Анатолии и Месопотамии. Тем не менее, заметную группу составляют социально значимые вещи и изделия культового назначения, что хорошо согласуется с комплексами погребений социальной элиты (Гиссар III В, III С), кладов и ритуальных помещений (Гиссар III С).

По таким базовым характеристикам, как набор основных категорий находок и динамика роста производства Северо-Восточный и Центральный

Иран эпохи СБВ может быть включен в состав Южной зоны Циркумпонтийской металлургической провинции на правах чрезвычайно своеобразного и мощного центра металлопроизводства. Уровень его воздействия определялся во многом культурно-социальными достижениями соседней месопотамской цивилизации, преодолевшей такое мощное препятствие, как отсутствие минеральной базы для развития металлургии и металлообработки путем теснейшего взаимодействия с населением Западного и Центрального Ирана и включения этих территорий в зону своего культурного влияния. Иранская модель производства характеризуется плавным развитием с постепенным ростом объема материала от одного периода к другому, без резких всплесков (в отличие от соседней Месопотамии). Вторая характерная черта иранского металлопроизводства - его консерватизм, выразившийся в той большой роли, которую играла мышьяковая бронза на протяжении как РБВ, так и СБВ.

В СБВ происходит расцвет эламских центров в Сузиане, на юго-западе Ирана (Луристан). Широкие контакты Ирана с Месопотамией, Анатолией, Сирией, даже Левантом отмечаются не только в области Сузианы, но и на северо-западе Ирана (Геой Тепе) и на северо-востоке (Гиссар). Здесь присутствуют все признаки раннегосударственных образований - ярко выраженная социальная стратификация (погребения элиты), архитектура городского типа с функционально выделенными сооружениями, комплексы ритуального характера, клады драгоценных предметов, серии изделий культового назначения, глиняные таблички для письма.

Другая линия связей идет на северо-восток, на территорию Южной Туркмении (слитки в виде «больших булавок», крестовидные печати-штампы, алебастровые сосуды и колонки).

Таким образом, территория Ирана была издавна втянута в систему обмена на далекие расстояния такими материалами, как лазурит, бирюза, металл, что вместе с богатыми природными ресурсами способствовало возникновению здесь раннего и мощного металлопроизводства. Можно предположить, что именно с территории Ирана в период МВ исходили передовые навыки и технологические импульсы, которые затем были восприняты и развиты на территории Месопотамии.

Глава 8.

Сравнительный анализ региональных баз данных.

На настоящий момент специализированная компьютерная БД по четырем регионам Ближнего Востока содержит информацию по 60696 археологическим находкам из 147 памятников.

БД по Анатолии содержит сведения о 3 7017 находках из 62 памятников, по Месопотамии - 14893 находках из 7 памятников, по Леванту - 5500 находках из 65 памятников, по Ирану - 3286 находках из 13 памятников.

Численность коллекций по регионам и памятникам весьма неравномерна (так, вТроеучтена32371 находка, вУре-13625, но есть и целый ряд памятников, откуда известно по 1-3 предмета).

БД по спектральному составу медно-бронзовых изделий составляет 1672 анализа (Анатолия - 658 ан., Иран - 518 ан., Левант - 279 ан., Месопотамия -217 ан.).

Ниже представлен сравнительный анализ региональных БД по четырем основным признакам и трем хронологическим периодам.

8.1. Распределение материала по хронологической шкале

Распределение материала по хронологической шкале отражено на графике (рис. 37). В настоящее время абсолютные цифры по регионам таковы (табл. 34, 35). Анатолия: MB - 71 находка (0.2% материала), РБВ - 360 находок (1%), СБВ - 36586 (99%). Месопотамия: MB - 6 находок (0.04% материала), РБВ -580 (4%), СБВ - 14307 (96%). Левант: MB - 4 находки (0.07% материала), РБВ - 701 (13%), СБВ - 4795 (87%). Иран: MB - 160 находок (5% материала), РБВ - 952 (29%), СБВ - 2174 (66%).

В трех регионах производство металла в энеолите минимально, значительно менее 1% массива, только в Иране этот показатель составляет 5%. При переходе к РБВ динамика производства металла различна: в Леванте и Месопотамии наблюдается ярко выраженный скачкообразный рост - число находок возрастает в 100 и более раз. По-другому этот рубеж выглядит в Анатолии и Иране, где рост производства не такой резкий, в 5-6 раз.

Переход от РБВ к СБВ отмечен новым скачком количества находок в Анатолии - почти в 100 раз, резкий рост происходит и в Месопотамии - в 25 раз. В двух других регионах он не столь велик: в Леванте - в 7 раз, а в Иране всего в 2 раза. В целом наиболее ярко выраженной скачкообразной динамикой распространения металлических изделий отмечена Месопотамия, как при переходе от МВ к РБВ, так и от РБВ к СБВ. Наиболее плавный рост производства происходит в Иране.

Прослеживается определенная зависимость динамики количества металлических изделий по регионам не только от наличия рудных ресурсов, но и от традиции изготовления древнейших изделий из самородного металла. В Иране и Анатолии наряду с меднорудными месторождениями, разрабатывавшимися в древности, фиксируется традиция использования металла, восходящая к докерамическому неолиту (1Х-УП тыс. до н.э.), и именно в этих регионах известны серии энеолитических металлических находок. В Палестине при наличии собственной рудной базы традиция использования металла формируется позже, в МВ. Наиболее противоречивая картина складывается в Месопотамии, где источников металла нет, тем не менее, наблюдается чрезвычайно резкий рост числа металлических изделий от одного периода к другому, особенно от МВ к РБВ. Это интерпретируется как свидетельство преодоления Месопотамией в это время такого препятствие к развитию, как отсутствие собственных месторождений путем налаживания стабильной системы его получения извне в условиях формирования урукской городской цивилизации с ее обширной системой связей (А^аге, 1989).

Резкий рост числа находок в СБВ также демонстрирует связь с уровнем социального развития конкретных регионов: в Месопотамии и Анатолии раскопаны царские некрополи, обнаружены клады драгоценных изделий, принадлежавшихместнымдинастам.ВПалестине(Библ)обнаруженыхрамовые сокровища. Памятники такого типа не известны (или не обнаружены) в Иране, хотя там имеются клады драгоценных металлических изделий и отдельные погребения социальной верхушки.

8.2. Функциональные классы изделий

Как уже говорилось, собранный материал разделен на 9 классов в соответствии с функциональным назначением предметов. Распределение материала по функциональным классам демонстрирует связь с хронологией и типами памятников. График (рис. 38) отражает соотношение двух основных классов - орудий/оружия и украшений — только для периодов РБВ и СБВ, поскольку энеолитические коллекции слишком малочисленны.

В МВ (табл. 36, 37) в наиболее многочисленной иранской коллекции преобладает класс орудий/оружия (71%), украшения составляет 22%. Характерная особенность данного региона-наличие крупных, тяжелых орудий (тесел, мотыг, топоров), а также то, что в столь раннее время имеется серия полуфабрикатов - слитков в виде «длинных булавок» (см. Приложение 1). В Анатолии, наоборот, больше половины материала составляют украшения (в основном бусы и булавки) и около 40% орудия - в основном небольшие предметы простых форм. Учитывая минимальное число находок этого времени из Месопотамии и Леванта, обсуждать их распределение не имеет смысла.

В РБВ (табл. 38,39) в трех регионах украшения преобладают над орудиями/ оружием, причем наиболее четко это выражено в Иране (89% украшений и 9% орудий/оружия). Такое распределение сложилось за счет материалов курганного могильника майкопского типа Си Гирдан. Аналогичная концентрация украшений в эту эпоху наблюдается в Месопотамии - 76% и 9% соответственно (здесь решающую роль играет некрополь Тепе Гавры в Северной Месопотамии с многочисленными золотыми украшениями). Эти черты интерпретируются как свидетельство связи иранской металлургии с месопотамской, а также сближают ее с памятниками майкопской культуры на Северном Кавказе, где золотые и серебряные украшения исчисляются тысячами. Особенностью Южной Месопотамии является серия свинцовых сосудов из могильника Ура периода Джемдет Наср. Доля сосудов в месопотамском материале велика — 14%.

Единственный регион, где в эпоху ранней бронзы доминирует класс орудий/оружия - Левант (52%); украшения здесь составляют около четверти материала. Еще одна характерная черта этого региона — необычайно высокая доля предметов культово-религиозного назначения (19%).

В СБВ отмечаются важнейшие изменения в распределении материала по функциональным классам (табл. 40,41). В Анатолии подавляющее большинство находок (96%) этого периода относится к украшениям, а орудия/оружие составляют всего 3%. Идентичная картина складывается в Месопотамии: 94% и 3% соответственно. Преобладают украшения и в Сиро-Палестине, хотя и не так сильно - 42%, тогда как орудия/оружие составляют немногим больше четверти коллекции. И лишь в Иране соотношение двух ведущих классов изделий обратное - 51% орудий/оружия и 34% украшений. Это может объясняться тем, что в данном регионе неизвестны царские некрополи, в которых в основном концентрируются украшения, хотя отдельные погребения социальной элиты обнаружены в Гиссаре III.

В СБВ во всех регионах наблюдается максимальное функциональное и морфологическое разнообразие репертуара: представлено от 7 до 9 функциональных классов изделий.

8.3. Соотношение различных металлов

В базе данных учтены данные по меди/бронзе, золоту, серебру, свинцу. В энеолите (табл. 42) во всех регионах распространены почти исключительно изделия из меди/бронзы, находки других металлов единичны. Наиболее крупная иранская коллекция целиком состоит из медно-бронзовых изделий.

Материалы РБВ (табл. 43, 44) выявляют значительные различия в облике регионов (рис. 39). Так, в Анатолии репертуар используемых металлов практически не претерпевает изменений по сравнению с предшествующим периодом: 93% материала составляют находки из меди/бронзы. Совершенно по-иному выглядит ситуация в Месопотамии и, особенно, в Иране, где отмечается массовое применение драгоценных металлов с резким преобладанием золота (70%). В Месопотамии этого периода доля золота также весьма высока - 47% (серебро представлено минимально, меньше 1%), медь/бронза на втором месте - 45%. Отмечу, что на Северном Кавказе в этот период также доминируют драгоценные металлы с преобладанием золота. В Леванте изменения в распределении металлов не столь резкие: основой коллекций является медь/ бронза (76%), а ведущим драгоценным металлом серебро (22%).

В СБВ (табл. 45, 46) в трех регионах происходят сильнейшие сдвиги в применении различных металлов (рис. 40). В Анатолии ситуация резко меняется по сравнению с РБВ, теперь здесь абсолютно доминирует золото: из него изготовлено 93% изделий. В Месопотамии тенденция к преобладанию драгоценных металлов, характерная для РБВ, получает дальнейшее развитие, наблюдается резкий рост их применения - 74% материала (46% изделия из золота, 28% из серебра), а медь/бронза составляет 26% коллекций. В Иране картина сильно отличается от предшествующего периода, теперь 84% находок изготовлено из меди/бронзы, а доля драгоценных металлов падает до 13%.

Лишь в Леванте распределение металлов остается стабильным, доля драгоценных металлов в сумме составляет 20%, а преобладающим материалом остается медь/бронза.

В целом распространение драгоценных металлов демонстрирует четкую зависимость от массового производства украшений и типов памятников. В РБВ этот класс изделий концентрируется в могильниках, а в СБВ - в могильниках и кладах.

8.4. Рецептура сплавов на медной основе

Для МВ существуют две региональные серии анализов, которые можно считать достаточно представительными: 42 анализа по Анатолии и 69 по Ирану (табл. 47). Наиболее важное наблюдение для данного периода состоит в том, что в обоих регионах в это раннее время металлургически «чистая» медь не была единственным материалом (рис. 41): в Анатолии она составляет больше половины проанализированного материала (62%), а в Иране - меньше половины (44%). Вторым материалом (а в Иране даже ведущим - 54%) был медно-мышьяковый сплав. О его естественном или искусственном характере судить сложно, можно, в частности, предполагать сознательный выбор древними металлургами медных руд с природным легированием мышьяком.

РБВ (табл. 48) характеризуется повсеместным доминированием мышьяковых бронз в металлопроизводстве (57-74%%). Этот сплав стал первой искусственной бронзой на широких пространствах всей Циркумпонтийской зоны (Равич, Рындина, 1984; Frangipane, 1985). Одновременно происходит значительное падение роли «чистой» меди (в Иране - 29%, в Месопотамии и Анатолии 14% и 15% соответственно) (рис. 42). Самый высокий показатель применения меди (39%) отмечен в Леванте, возможно, это связано с началом разработки богатейших месторождений Тимны и Фейнана. Химический состав бронз Месопотамии и Ирана имеет общую специфическую черту - примерно в половине анализов отмечается повышенное (свыше 0.3%) содержание никеля, которое может достигать 2-5%. Серия изделий из Палестины (клад Нахаль Мишмар) также демонстрирует высокую примесь никеля - до 8,6%. Присутствие никеля характерно для руд месторождения Талмесси-Мескани в Иране (Pigott, 1999, с. 111-112), а также для месторождений, находящихся на побережье Персидского залива (Moorey, 1994, с. 243; Pernicka, 1995). В майкопских бронзах она была открыта более ста лет назад (Virchow, 1891), что впоследствии было подтверждено массовыми исследованиями (Черных, 1966, с. 38-39). В настоящее время трудно указать рудные источники майкопского металла. Такой специалист как Э. Перницка считает, что локализовать рудные источники для этих сплавов практически невозможно; он исключает из рассмотрения месторождения на территории Омана, руды Анатолии и Кипра, Вади Араба, но считает более вероятным поиск источников высоконикелевых сплавов вИране и даже наКавказе (Pernicka, 1995). Этаточказрения находит свое подтверждение в результатах новых аналитических исследований майкопских бронз: 53% проанализированных вещей из Прикубанья и Центрального Кавказа представляют собой мышьяково-никелевые сплавы. Отмечено 90 изделий с содержанием никеля выше 1% (иногда до 4-5%), что согласуется с наличием на Северном Кавказе месторождений мышьяково-никелевых руд (Рындина, Равич, Быстров, 2008, с. 196-198, карта 1). В Закавказье в материалах куро-аракской культуры мышьяково-никелевые бронзы практически отсутствуют (Геворкян, 1980, с. 103-110).

В свете сказанного хотелось бы подчеркнуть, что факт бытования высоконикелевых мышьяковых бронз в определенном ареале и в определенный период времени документирует связи, существовавшие в РБВ между Месопотамией, Палестиной, Ираном, Восточной Анатолией и Северным Кавказом.

ЕщеоднойважнойчертойраннебронзовойметаллургииЗападнойАзиинужно считать появление единичных изделий из оловянной бронзы (включая тройные сплавы медь-олово-мышьяк), которые рассматриваются как свидетельство экспериментальных поисков новых сплавов древними металлургами и начала освоения новых типов руд (касситерит, станнит). Доля сплавов с применением олова в Анатолии и Месопотамии в РБВ достигает 8%.

Среди ранних находок оловянных бронз имеются 2 изделия из Месопотамии - булавка времени Джемдет Наср из Гавры VIII с 5.62% олова (Speiser, 1935, с. 102) и тесло из самого Джемдет Насра (Moorey, Schweizer, 1972). В РБВ Анатолии отмечено 8 находок оловянных бронз из 136 анализов (Esin, 1969). В Леванте такой случай один из 90 анализов - тесло из 4 слоя Телейлат Гхассула с 7% олова (Mallon et al., 1934, с. 34). В РБВ Суз оловянных бронз не отмечается (Talion, 1987). Систематическое использование олова для изготовления бронзы фиксируется в первой половине III тыс. до н.э., в частности, в некрополе Y Киша (Moorey, 1994, с. 298).

В СБВ (табл. 49) происходит дальнейшее уменьшение доли изделий из «чистой» меди в Иране, где она практически выходит из употребления (1%), и в Леванте (20%) (рис. 43). В Анатолии и Месопотамии ее применение остается на низком уровне. Распределение медно-мышьяковых сплавов таково: в трех регионах их роль заметно снижается (38-51%), и лишь в Иране мышьяковые бронзы производятся в значительном объеме - 69%. По-прежнему около половины анализов мышьяковых бронз из Месопотамии и большинство из Ирана демонстрируют присутствие никеля.

Одновременно происходит значительный рост применения медно-оловянных сплавов: от 28% в Иране до 45% в Месопотамии, где они становятся ведущими и опережают мышьяковые бронзы. Это подтверждают аналитические исследования, проводившиеся в ходе выполнения Пенсильванского проекта (Pernicka, 1993; Tadmor et al., 1995, с. 142). Олово применяется не только в качестве легирующего компонента; в частности, в Уре и Трое оно используется для пайки серебра, меди и золота (Craddoc, 1984, с. 7-9).

Из приведенных показателей ясно, что в этот период функционировала хорошо налаженная система доставки олова. Геологически наиболее вероятна его доставка в Месопотамию и Анатолию с территории современного

Афганистана, богатого месторождениями касситеритов. Этаточказрения широко распространена в литературе, хотя сведений о древней разработке афганских рудников нет (Berthoud et al., 1982). Обсуждается и возможность добычи олова в горах Тавра (поселение Гёльтепе в Анатолии) в III тыс. до н.э. (Yener, Ôzbal, 1987), но пока нет доказательств того, что олово здесь добывали целенаправленно: руды данного месторождения полиметаллические, и производство было, скорее всего, ориентировано на получение меди и серебра (Muhly, 1993). Источники олова упоминаются в шумерских текстах III тыс. до н.э.: это страны Дильмун, Мелухха, Маган, Аратта и «оловянные горы», расположенные на восток от Месопотамии. Некоторые из этих источников локализуются на южных берегах Персидского залива (Moorey, 1994, с. 298-300).

Большойинтересвпланевыяснениядревнихисточниковоловапредставляет информация о его древних разработках в Средней Азии, в районах Бухары и Ферганы (Potts, 1997, с. 170). Недавними совместными исследованиями Германского Археологического института, археометаллургической группы из Фрайберга, Германского музея горного дела в Бохуме и Институтов археологии Узбекистана и Таджикистана выявлено два крупных месторождения оловянных руд в долине Зеравшана (на территории Узбекистана и Таджикистана) -рудники Карнаб, Чангалли, Мушистон, JIanac. По керамическому материалу и радиоуглеродным датировкам эксплуатация месторождений датируется временем от СБВ до раннего железного века (1800-800 до н.э.). Поблизости выявлены поселения горняков и металлургов андроновской и более поздних культур (Boroñka et al., 2002; Parzinger, Borofïka, 2003). По мнению Я. Черны, эти находки свидетельствуют о производстве металла не только для внутреннего рынка, но и на экспорт, для Ирана и/или Месопотамии (Cierny, 2002, с. 7778). Связи древней Бактрии (Северный Афганистан и Южный Узбекистан) с Ираном хорошо документированы морфологически выразительными находками начиная с III тыс. до н.э. Это топоры с зооморфными мотивами и перегородчатые печати (Lamberg-Karlovsky, Tosi, 1973, рис. 41-49; Talion, 1987, № 72, 73, 1249, 1250; Yule, 1982, рис. 9с, 4). Существовала и древняя, восходящая к убейдской эпохе, система путей доставки лазурита из Бадахшана (Herrmann, 1968) и бирюзы из Кызыл-Кумов (Tosi, 1974) и Центрального Ирана (Moorey, 1982, с. 14). Можно предположить, что она могла использоваться и для подвоза олова в Иран и затем в Месопотамию.

Заключение.

Металл в экономике, социальной структуре и идеологии Ближнего Востока в V—III тыс. до н.э.

Металл был одним из основных видов сырья, добывавшихся для внутреннего потребления и обмена. Изучение древнего металлопроизводства под этим углом зрения позволило рассмотреть основную проблему: развитие раннего металлопроизводства в четырех регионах Ближнего Востока и связанные с ним явления распространения технологических инноваций, сложения в обществе тех факторов, которые определяли степень его готовности к принятию технических и культурных достижений.

Целью данного исследования стало выявление сходства и различия металлопроизводствачетырехрегионовБлижнегоВостока.Еготерриториальные рамки охватывают зону древнейших цивилизаций: Месопотамию, Иран, Анатолию, Сиро-Палестину (Левант). Для этих регионов характерно тесное взаимодействие во многих областях экономического и культурного развития в неолите, энеолите и бронзовом веке. На этой территории возникают городские цивилизации и раннегосударственные структуры 1У-1П тыс. до н.э. В эпоху раннего металла между регионами существовали тесные культурные и производственные связи, позволившие включить их в историко-производственную систему ЦМП в качестве ее южной зоны. Внимание автора было сосредоточено на выявлении и формулировке основных особенностей металлопроизводствавкаждомизрассматриваемыхрегионовБлижнегоВостока, показе его динамики с помощью сравнительного анализа, реконструкции региональных моделей и характеристика традиции производства.

Исследование этих зон и металлургических провинций строится на анализе специализированных компьютерных баз данных, что дает возможность обсуждать перечисленные проблемы с применением современных исследовательских подходов к массовому археологическому материалу.

Автором составлены уникальные по объему компьютерные базы данных по древним металлическим изделиям и их негативам на литейных формах; они содержат информацию о 60696 находках из 147 памятников. БД по спектральному составу медно-бронзовых изделий составляет 1672 анализа.

Собранныйматериалпроанализированпо ряду признаков: 1) распределение материалов по хронологическим периодам; 2) распределение находок по функциональным классам (орудия/оружие, украшения, сосуды, предметы культового назначения, полуфабрикаты, литейные формы); 3) доля различных металлов в производстве (медь/бронза, золото, серебро, свинец); 4) рецептура сплавов на медной основе.

В результате предложена характеристика динамики производства металлов и особенностей их использования на протяжение трех хронологических периодов: энеолит, ранний бронзовый век, средний бронзовый век. Полученные характеристики легли в основу сопоставления моделей и традиций металлопроизводства в четырех регионах Ближнего Востока. В ходе выполнения данного исследования сформулированрядвыводов,имеющихнепосредственное отношение к структуре экономики, о собенностям социального и идеологического развития Ближнего Востока в эпоху энеолита - бронзового века.

А А А

Наиболее существенной особенностью раннего производства металла на Ближнем Востоке является его глубокая древность. Для открытия самородной меди, начала ее плавки, а затем и выплавки из руд здесь имелись две основные предпосылки: наличие богатых природных ресурсов, и, что особенно важно, но не столь очевидно, высокоразвитая традиция управления теплотехническими процессами, выработанная в ходе изготовления известковых и гипсовых обмазок, типичных материалов в строительной технике Западной Азии. Неслучайно ареал ранних (до середины V тыс. до н.э.) металлических находок совпадает с зоной применения обмазок (Регшска, 1995, рис. 8, 9).

Развитие производства металлических изделий начинается в энеолите (вторая половина V тыс. до н.э.) на территории Ирана и в меньших масштабах в Анатолии. Поражает резкий контраст коллекций, представительных в количественном и морфологическом отношении из МВ Ирана и практически полное отсутствие металла в синхронныхубейдских памятниках Месопотамии. Развитие металлопроизводства в Анатолии и Леванте до второй половины IV тыс. до н.э. было медленным и в целом невыразительным.

Очевидно, феномен становления металлургии в энеолите Ирана и Анатолии связан с наличием богатых минеральных ресурсов и развитым обменом между земледельческой цивилизацией Двуречья и населением гор Загра, Иранского и Анатолийского плато.

Развитиеобменныхотношенийпривелоквозникновению сложной системы взаимосвязей, в которую были вовлечены с одной стороны земледельческие цивилизации аллювиальных долин - производители сельскохозяйственной продукции, с другой - обитатели предгорий и горных плато, практиковавшие комплексное хозяйство, в котором важную роль играло скотоводство и добыча минеральных ресурсов. Потребность тех и других составляющих системы в определенных товарах была мощным катализатором развития экономики и социальных отношений.

Следует подчеркнуть особую роль предгорных территорий в развитии сети обменных отношений. Как доказал Н.И. Вавилов, открытие земледелия произошло не в плодородных аллювиальных долинах, а в предгорной зоне, где произрастали дикие предки зерновых культур и имелись благоприятные условия для сезонного орошения возделанных участков (Вавилов, 1987). Знаменательно, что из этой же зоны происходят древнейшие металлические изделия 1Х-УП тыс. до н.э. (Чайоню-тепеси, Халлан Чеми, Ашиклихейюк, Невали Чори, Джан Хасан, Чатал Хююк в Анатолии, Али Кош и Тепе Сиалк в Иране, Телль Рамад в Палестине, Шанидар, Телль Магзалия, Ярымтепе I в Ираке). К предгорным зонам привязаны также самые яркие комплексы металлических изделий эпохи Убейда (Сузы I) и Урука (некрополь Тепе Гавры, клад из Арслантепе VI А, майкопские древности). Такая связь указывает на передовой характер развития предгорных зон в разных областях экономики.

Особую роль в отношениях земледельческих общин с горными племенами скотоводов и металлопроизводителей играли сельскохозяйственные продукты (зерно,масло), атакженекоторыевидыремесленнойпродукции (ткани).Внедрах земледельческих цивилизаций вырабатывались и такие интеллектуальные достижения, как письменность, наборы изобразительных мотивов, наконец, моды - одежда, прически, служившие признаками общественного статуса. Такова схема отношений с соседями Египта и Месопотамии — крупнейших производителей продовольствия на Ближнем Востоке, где высокие урожаи зерновых позволяли создавать стратегический ресурс экономики, использовавшийся, в частности, для обмена и способствовавший широкому распространению многих элементов культуры.

Необходимо отметить, что высокие урожаи в аллювиальных долинах не были гарантированными: существовала постоянная угроза засух, нерегулярные разливы рек нередко уничтожали посевы. Именно эти факторы в условиях постоянного роста населения имели ключевое значение для формирования таких характерных черт месопотамской цивилизации, как централизованный контроль над земледельческими работами и ирригационными системами, рационирование потребления с целью создания резервов продовольствия. Запасы, хранившиеся в храмовых житницах, могли использоваться в случае неурожая, для обмена, поддержания власти элиты, создания крупных вооруженных отрядов. Негарантированный успех земледелия создавал почву для соперничества и милитаризации политики южномесопотамских городов-государств; серии находок металлического оружия из некрополей Ура и Киша Раннединастического периода - красноречивое свидетельство завершающей фазы этого процесса. Вероятно, рост городского населения и риск локальных неурожаев были среди причин, вынуждавших урукские общины организовывать дальние торговые экспедиции и основывать колонии далеко за пределами аллювиальной долины.

Этакартинастановитсяещеболеевыразительной,еслисравнитьтерритории Переднего Востока и Юго-Восточной Европы, где традиция освоения металла имеет совершенно иной характер. На Балканах первые металлические изделия появляются значительно позднее, в поздненеолитических культурах Марица и Сава конца VI тыс. до н.э. Уже в V тыс. до н.э. происходит поразительно яркая вспышка металлопроизводства в среде северобалканских и карпатских племен (культуры Гумельница - Караново VI - Варна). Здесь известны сотни тяжелых, металлоемких медных орудий и оружия, серии золотых изделий (Варненский могильник), открыты масштабные горные выработки (Аибунар). Наступление периода ранней бронзы на Балканах ознаменовано крупнейшими изменениями практически во всех областях культуры. На смену энеолитическим домам из глиняных блоков приходят легкие жилища каркасно-столбовой конструкции, исчезает расписная керамика и богатая зоо- и антропоморфная пластика, металлические находки становятся исключительно редкими, нет свидетельств использования драгоценных металлов.

Из сравнения металлопроизводства двух соседних регионв — Анатолии и Балкан - выясняется, что модели его функционирования были кардинально различны: в Анатолии- раннее знакомство с металлом, его медленное проникновение в практическую сферу при ограниченном производстве в энеолите, значительный рост объема производства и морфологического разнообразия в эпоху ранней бронзы; взрывное увеличение продукции в среднем бронзовом веке с максимальным морфологическим разнообразием репертуара и массовым изготовлением престижных изделий из золота. На Балканах за знакомством с металлом в позднем неолите следует настоящий бум его производства в энеолите с высочайшими количественными и качественными показателями. В эпоху ранней бронзы кардинальные изменения общекультурной ситуации сопровождаются тяжелым кризисом металлопроизводства, затем оно постепенно нарастает, но остается несопоставимым с анатолийским ни по масштабам, ни по морфологии изделий, ни по применению драгоценных металлов (Авилова, 2009).

Чем можно объяснить эти различия? В настоящее время нет возможности дать однозначный ответ на этот вопрос, однако хотелось бы указать направление поиска. Несомненно, анатолийское металлопроизводство сформировалось на месте и было связано с генеральной моделью развития ближневосточного общества - от деревенских поселений к ранговому обществу с раннегородскими центрами и государственными образованиями. Именно такой путь развития характерен для зоны Южной, Восточной и Юго-Восточной Анатолии, бывшей частью сиро-месопотамской цивилизации. Раннегородская и раннегосударственная фазы ее развития отмечены существованием элиты — организатора производства и обмена, потребителя престижных вещей.

На Северные Балканы и в Подунавье знания о металле проникают с Ближнего Востока вместе с достижениями производящей экономики. Благоприятные природные условия региона определялись отсутствием засух и ландшафтным разнообразием, здесь не было необходимости в ирригации, не возник и связанный с ней централизованный контроль над потреблением продуктов и организацией сельскохозяйственных работ. В этих условиях не было pi базы для формирования иерархической общественной структуры: в блестящих материалах Балкано-Дунайских энеолитических культур мы не найдем ни одного из признаков раннегородской, тем более государственной модели развития. Такая ситуация вела к консервации сельской общины. Местная элита - организатор поиска и производства металла — функционировала в рамках вождества.

Периоды энеолита и бронзы в Восточной и Юго-восточной Анатолии, Северной Сирии и Месопотамии отмечены развитием социально-экономической модели протогородской и раннегосударственной цивилизации ближневосточного типа. Ее важной составляющей были святилища и храмы, которые функционировали не только как специфически культовые центры, но и как субъекты административной и хозяйственной деятельности. Неслучайно в приложении к месопотамским материалам применяется термин «храмовая экономика» (впервые его употребил А. Даймель - Deimel, 1931). И. Гельб (Gelb, 1969) и И.М. Дьяконов (Дьяконов, 1949, с. 19; 1959, с. 145) на основании анализа письменных источников подчеркивали, что в III-II тыс. до н.э. значительная часть прибавочного продукта производилась на храмовых землях и перераспределялась в ходе обменных операций, осуществлявшихся как храмами и дворцовыми хозяйствами, так и отдельными семьями. Что касается предшествующего урукского периода (IV тыс. до н.э.), масштабы обмена вне храмовых хозяйств тогда не могли быть значительными, поскольку только храмы обладали реальными возможностями накопления, потребления и перераспределения продукции путем организации обмена на далекие расстояния (Makkay, 1983).

Почему храмовые организации оказались столь важными субъектами экономических процессов накопления и перераспределения продуктов, собственниками земельных угодий? На этот счет существуют разные мнения. Несомненно, большую роль играл распад родоплеменной структуры общества, рост населения и развитие обмена (Gibson, 1973). И.М. Дьяконов подчеркивал значение внеэкономических факторов: религиозно-идеологического (в том числе необходимость накопления продуктов в общинных святилищах для жертвоприношений), а также прямого принуждения (ИДВ, 1983, с. 46 и сл.). В статье, специально посвященной сложению храмового хозяйства в Месопотамии в свете данных археологии, Дж. Маккей указывает, что уже в раннем неолите существовали специальные общественные хранилища, где складировались не только необходимые продукты питания, но и излишки, предназначенные для обмена. Сохранность этих фондов обеспечивалась религиозными обрядами, а общинные хранилища строились на определенных участках поселения, по соседству со святилищами (Маккау, 1983, с. 3). Дж. Маккей считает идеологические факторы вторичными по отношению к экономическим, хотя и признает, что поскольку святилища, а затем и храмы функционировали в обществе начиная с раннего неолита, это давало им преимущество в области хозяйственной деятельности перед складывавшейся значительно позже административной государственной системой (Маккау, 1983, с. 2).

Недавно была опубликована работа Б. Хельвинг, посвященная проблеме археологических свидетельств общественных трапез и их интерпретации как социального явления (НеЬут§, 2003). Автор предлагает археологические критерии определения коллективных трапез, их одноразового или регулярного характера, следов контроля над притоком и накоплением различных ценностей, выделения специально приспособленных помещений в жилых домах, а затем и общественныхпостроек.Б.Хельвингпридерживаетсятеорииредистрибутивной экономики и считает концепцию «храмовой экономики» устаревшей. Ниже мы приводим данные, свидетельствующие, что такая оценка преждевременна (Авилова, 20106).

Начиная с древнейших неолитических памятников, свидетельства коллективных действий, связанных с перераспределением ценностей, сопровождаются следами культовых церемоний.

Уже на ранненеолитическом поселении Умм Дабагия существовал участок, где концентрировались хранилища, обслуживавшие нужды всего поселения (КШ<Ьпс1е, 1974). Хорошо документирована связь хранилищ со следами ритуальной деятельности в Чатал Хююке: антропоморфные статуэтки встречаются преимущественно в зерновых ямах (МеПааЛ, 1965). В халафское время на поселениях Ярым Тепе II-III прослеживается стабильное сочетание круглоплановых построек (толосов) с многокамерными прямоугольными сооружениями. Авторы раскопок считают толо сы жилищами, а прямоугольные— хозяйственными постройками. В некоторых постройках обнаружены следы ритуальных церемоний: так, в толосе 67 наЯрымтепе II среди закладных жертв были найдены расписные сосуды, обсидиановые орудия, а также уникальная для столь раннего времени медная печать-подвеска (Мунчаев, Мерперт, 1981, с. 178, рис. 51: 3). Такие сакрализованные участки поселений «по своим функциональным характеристикам во многих отношениях представляются далекими прототипами монументальных храмовых комплексов, которые, как известно, служили не только религиозным целям, но также выполняли роль центров организации хозяйственной деятельности и управления делами общины первых городов-государств Двуречья» (Корниенко, 2006, с. 131).

Очевидна связь «храмовой экономики» с природными условиями аридной зоны и недостатком минеральных ресурсов: повторявшиеся засухи требовали организации труда и контроля над распределением, накоплением, хранением продуктов и различных материальных ценностей для обмена. Начиная с позднего Убейда, имеются свидетельства такого контроля со стороны элиты, фиксируются монументальные общественные постройки и святилища. На поселении Тепе Гавра в период Убейда (слои XVI-XV) общинные зернохранилища концентрируются на северном. участке холма, а в позднеурукских слоях IX и VIII функционируют храмы развитых форм с примыкающими к ним кладовыми - помещениями малых размеров без входов (Speiser, 1935, с. 31—32).

О масштабах накопления продуктов земледелия в храмах свидетельствует крупный культово-хозяйственный комплекс на поселении раннединастической эпохи Хирбет эль-Керак. Здесь вокруг внутреннего двора храма находилось 9 сводчатых зернохранилищ. По оценке авторов раскопок, они могли вмещать от 500 до 700 тонн зерна (Maisler, Stekelis, Avi-Yonah, 1952). Зернохранилища наделялись сакральным смыслом, о чем говорят не только следы ритуальных действий, но и факт помещения их изображений на цилиндрических печатях: сцены загрузки запасов в комплекс больших купольных сооружений (об их величине говорит то, что люди взбираются с грузом по приставным лестницам - рис. 46: 9). О развитии учета продуктов, начиная с эпохи неолита, свидетельствуют так называемые «калькули» -счетные фишки, применявшиеся для обозначения различных видов продуктов, которые в большом количестве встречаются на поселениях собственно Месопотамии и культурно связанных с ней регионов (Антонова, 1998, с. 193-197).

Существуют археологические данные, проливающие свет на некоторые черты «храмовой экономики». Это специфические сооружения, интерпретируемые как хранилища продуктов, мастерские, административные центры. Ряд находок, в том числе металлических, может быть идентифицирован как приношения и храмовая утварь. Приведем обзор материалов, характеризующих систему храмовой экономики энеолита- среднего бронзового века.

Убейдская культура отражает значительные успехи южномесопотамских общин, базирующихся на развитии поливного земледелия, которое было решающим рычагом прогресса. Крупные убейдские центры с монументальной архитектурой и специализацией производств становятся предтечей позднейших шумерских городов, которые, как правило, складывались на местах убейдских поселков. В убейдское время формируются устойчивые культурные эталоны материальной культуры - от типов керамики до храмовой архитектуры. Судя по всему, была налажена система торговых связей, без которых в Южном Двуречье, лишенном руды, строительного леса и камня, подобный прогресс был практически невозможен.

Месопотамская техника строительства из сырцового кирпича обеспечивала возведение как утилитарных построек, так и монументальных зданий, подлинных произведений большой архитектуры. Монументальные храмы на платформах господствовали в архитектурном облике крупных убейдских центров и, вероятно, осуществляли функции общей хозяйственной и административной координации. В Эриду исследован храмовый участок с последовательно сооруженными здесь постройками культового назначения (рис. 44: 1), от небольшого святилища в слое XVI эпохи Убейда 1 до величественного зиккурата времени 3-й династии Ура (Корниенко, 2006, с.134-147). В убейдское время сформировался архитектурный канон, определявший основные черты храмового зодчества Месопотамии и находившихся под ее сильнейшим влиянием Сирии и Восточной Анатолии. Культовые здания были ориентированы углами по странам света. В сложной планировке позднеубейдских храмов в слоях VII-VI выделяется целла со ступенчатым алтарем и столом для жертвоприношений, расположенные в противоположных концах зала и обрамленные профилированными пилястрами. Массивные стены снаружи и внутри также декорированы ступенчатыми в плане пилястрами. Парадный вход находился в длинной стене здания (рис. 44: 3). Размеры храмов достигают 23,5 х 12,5 м, размеры платформы, на которой высится этот культовый центр, - 26, 5x16 м. В зданиях на столах для жертвоприношений обнаружены следы сожжений. По мнению Т.В. Корниенко (2006, с. 147), эти факты можно связывать с культом Энки - покровителя Эриду.

Из числа североубейдских памятников лучше всего изучено поселение городского типа Тепе Гавра на р. Тигр Здесь, начиная с самых ранних слоев, относящихся к убейдскому времени, известны и большие прямоугольные жилые дома, и храмовые комплексы, в течение длительного времени функционировавшие на так называемом Акрополе. В слое Гавра XIII представлен большой культовый комплекс (рис. 44: 2), состоящий из трех храмов, схожих с храмами Эриду. Они располагались по трем сторонам внутреннего двора. Размеры храмовых строений также значительны, они имеют в длину от 12 до 14 м. Фасад одного из храмов покрыт белой штукатуркой. Вход в Северный (лучше сохранившийся) храм находился по центру фасада и вел не прямо в зал, а соединялся с ним через вспомогательное помещение. В центральном помещении храма был обнаружен глубокий (13 м) колодец с интереснейшими находками, включая печати (Корниенко, 2006, с. 155).

Эпоха Урука. Общественная элита в Месопотамии складывалась в специфических формах на основе интенсивного внутреннего развития: прогрессивного земледелия, животноводства, системы обмена, роста ремесленного производства. Военный фактор (грабительские походы, захват территорий и добычи) в урукское время еще не играл существенной роли. Строительство, и, прежде всего, сооружение храмов считалось в древней Месопотамии важнейшей сферой деятельности обожествляемого правителя, вождя-жреца. Неслучайно изображения общественного лидера додинастического периода часто показывают его в ситуации руководства созидательной деятельностью — строительством, сельскохозяйственными работами (Антонова, 1998а). Эта тема присутствует и в искусстве раннединастической эпохи (рис. 45: 5; 46: 4).

Важнейшим достижением хозяйства урукского периода было создание системымагистральныхканалов, накоторой базировалосьрегулярное орошение полей. Одним из результатов этого стал резкий рост населения: только в районе Урука археологами зафиксировано свыше 120 различных поселений. В основном это небольшие сельские поселки, но выделяются и городские центры площадью свыше 10 га. Сам Урук в это время был подлинным мегаполисом с территорией 45 га.

В это время в Северной и Южной Месопотамии идет интенсивное храмовое строительство. Обычно монументальные храмы располагались на специальном участке и функционировали длительное время с перестройками (рис. 44: 1). На юге наиболее полно изучены храмы в Уруке, на севере - в Тепе Гавре.

Археологические исследования Урука были сосредоточены в его культовом центре, на участке Эанна. Здесь располагалось несколько одновременно функционировавших монументальных комплексов, в основном храмового характера, неоднократно перестраивавшихся. Храмовое здание возводилось из сырцового кирпича на специально подготовленном основании из ритуально чистой земли - песчаной насыпи, под которую сооружали специальный котлован, вынимая грунт с культурными остатками как ритуально нечистый. Затем возводили высокую платформу; храм в прямом и переносном смысле возвышался над жизнью поселения. При новом строительстве руины более ранних построек забутовывали, а высота платформы увеличивалась. План урукского храма развивает традиции убейдской эпохи: это трехчастное сооружение с вытянутым центральным залом, где находилась статуя божества. Продолжается и традиция оформления стен чередующимися пилястрами и нишами, появляется декор в виде окрашенных глиняных конусов, с помощью которых на стенах создавали геометрические орнаменты коврового типа. Храмы отличались значительными размерами. Так, ансамбль храма Инанны имел размеры 75x25 м, ансамбль Белого храма — 83 х 53 м, здание самого храма размерами 17x22 м помещалось на платформе около 13 м высотой — рис. 44: 7). Его цоколь был облицован известняком, доставленным на равнину с предгорий Загра за многие десятки километров. Весь комплекс был окружен крепостной стеной.

В Арслантепе VI А (Восточная Анатолия) хорошо изучен комплекс культово-административных зданий (№ I, III, IV) со стенами, украшенными в соответствии с урукской строительной традицией нишами и росписью. Интерьер включал подиумы, жертвенные столики, бассейн, скамьи-платформы (рис. 44: 4). В ряде комнат найдено множество крупных сосудов для хранения и оттисков печатей (рис. 45: 3), что говорит о процессах перераспределения ценностей, происходивших в зданиях (Ракшеп, 1973, с. 315-325).

В позднеурукскую и раннединастическую эпоху в храмовом строительстве происходятизменения. При сохранении общего планаздания в целом отмечается отказ от величественных платформ. Основным архитектурно-планировочным решением становится ограждение храмового участка стеной. Пример - храм Сина в Хафадже (рис. 44: 5), где культовый центр не господствует над городом, а отделен от жилых кварталов двойной стеной с контрфорсами. Двойной овал монументальных сооружений окружал священный участок в Телль Хазне I в Северо-восточной Сирии (поздний Урук - РД I, см.: Мунчаев, Мерперт, Амиров, 2004). Возможно, что такая система планировки во многом связана с милитаризацией политики ранних государств Двуречья.

Храмы на платформе и ступенчатые башни-зиккураты последующего периода ассоциировались с горой - местом обитания бога (рис. 44: 8). Храмы часто изображаются на цилиндрических печатях Месопотамии, начиная с эпохи Урука. Они выглядят как высокие сооружения с богато орнаментированным фасадом, часто здание украшено парами рогов - символом мужского божества (рис. 46: 2). Возле постройки могут помещаться «колонны» или «столбы» с украшениями в виде колец и лент (рис. 46: 1, 3, 5). Эти конструкции несли значительную символическую нагрузку, т.к. служили идеограммой храма при отсутствии его изображения, как, например, в сцене приношения на каменной вазе из Урука (рис. 46: 3).

Монументальные храмовые комплексы существовали во всех крупных городскихцентрахШумера,подчеркиваяважноеобщественноеиэкономическое положение храмовой организации и храмовых хозяйств. И.М. Дьяконов дает следующую характеристику храмового строительства в Двуречье. На севере и на юге Месопотамии формируется определенный тип культового сооружения, где закрепляются и становятся традиционными для всей позднейшей месопотамской архитектуры некоторые строительные принципы:

1) постройка святилища на одном месте (все более поздние перестройки включают в себя предшествующие, и здание, таким образом, никогда не переносится); 2) высокая искусственная платформа, на которой стоит центральный храм и к которой с двух сторон ведут лестницы (впоследствии в результате обычая строить храм на одном месте вместо одной платформы мы встречаем три, пять и, наконец, семь платформ, одну над другой, с храмом на самом верху— так называемый зиккурат). Стремление строить высокие храмы подчеркивало древность и исконность происхождения общины, а также связь святилища с небесной обителью бога; 3) трехчастный храм с центральным открытым внутренним двором, вокруг которого группируются боковые пристройки (на Севере двор мог быть крытым); 4) членение наружных стен храма, а также платформы, чередующимися пилястрами и нишами (История Востока, 2002, с. 69-70).

Храмы играли ключевую роль в процессе возникновения городов и формирования государств в древней Месопотамии. Они были центрами не только религиозной, но и общественной, экономической, административной и интеллектуальной жизни города. Эту роль храмов, несомненно, осознавали и сами шумеры: в соответствии с древней шумерской исторической традицией, создание храмов предшествовало образованию городов (ИДВ, 1983, с. 110111).

Именно храмы вели учет и контроль сельскохозяйственногоиремесленного производства, здесь происходило накопление и перераспределение продуктов и ценных материалов с целью обмена. Они были центрами обучения грамоте, астрономических наблюдений, их архивы служили хранилищами разнообразных знаний, в храмах формировалась «протонаука». Судя по литературным текстам III тыс. до н.э., важнейшее место в организации обмена также принадлежало храмам, они же были и потребителями привозных строительных и поделочных материалов. Необходимо принимать во внимание, что в бедной ресурсами Южной Месопотамии строительный и поделочный камень, металлы, дерево - все доставлялось в обмен на сельскохозяйственную продукцию. Сложная архитектурахрамов-свидетельство появления и развития многих видов профессиональной и ремесленной деятельности. В связи с храмовым строительством возникает постоянная потребность в зодчих, строителях, специалистах по обработке камня, дерева и металлов. В храмовых хозяйствах работают многочисленные профессиональные ремесленники: храм обеспечивает заказ изделий и сырье для их изготовления, производит выдачу продуктов питания. Об этом свидетельствуют не только многочисленные письменные документы, но и сосуды стандартных размеров, соответствующие норме потребления зерна одним работником - так называемые «чаши со скошенным венчиком» и «сосуды в форме цветочных горшков» (Millard, 1988, с. 51).

Для украшения интерьеров шумерских храмов широко использовались различные ценные материалы. Закономерно, что в пору сложения древнейших государств предметы роскоши накапливались и хранились в храмовых сокровищницах. Многие ценные находки урукского и раннединастического времени обнаружены на территории храмов. Для обоснования тезиса о ведущей роли храмов в экономике следует привести краткий обзор находок особо ценных вещей с выраженной символической нагрузкой, в основном металлических, из культовых комплексов урукского и раннединастического времени (Авилова, 20106). Их можно разделить на несколько групп согласно функциональному назначению находок.

Один из наиболее ранних и хорошо сохранившихся примеров - храм в Телль Браке на верхнем Хабуре (Сирия). Брак во второй половине IV тыс. до н.э. был крупным городским центром площадью почти 50 га. Как и другие месопотамские поселения урукского времени, он имел культово-административный комплекс с примыкающими мастерскими. В него входил «Храм священного глаза» (рис. 44: 6) размером 30x25 м, построенный по принципу трехчастной планировки (Mallowan, 1947, с. 93-94, табл. 3; 4; 48.4). На плане хорошо видны боковые стандартные помещения малой площади с массивными стенами - кладовые. Храм датируется второй половиной IV тыс. до н.э. Внешние поверхности стен в соответствии с урукскими архитектурными канонами декорированы раскрашенными глиняными конусами и каменными розетками, в интерьере в обмазку стен вмонтировано множество алебастровых фигурок идолов с подчеркнуто большими глазами — символ всевидящего ока божества. Интерьер храма включал алтарь, украшенный наборным фризом из сланца и известняка с окантовкой из массивного листового золота (2 мм толщиной, шириной 2 см и на столько же заглубленной в стену). Окантовка крепилась на деревянной раме 42 гвоздями с серебряными стержнями и золотыми шляпками (рис. 45: 1, 2, 4, 10).

Судя по фрагментированным находкам из Урука, подобные алтари строились и в Южной Месопотамии (Heinrich, 1936, с. 47, табл. 34b, f, h; 35а). Есть такие находки и в архаическом зиккурате Ура (Woolley, 1956, с. 181).

Известныметаллическиезакладныеконусыспосвятительными надписями, указывающими имя правителя, построившего храм, и имя божества, которому он был посвящен; они могли иметь вид антропо- или зооморфной статуэток (рис. 46:6-8). Имеются сведения и о золотых закладных табличках с надписями. Так, вавилонский царь Набонид (VI в. до н.э.) упоминает о золотой табличке царя Нарамсина (XXIII вв. до н.э.), найденной им в процессе реставрации храма-зиккурата Сина в Харране. Подтверждением этого является находка реальной золотой таблетки с именем Нарамсина в Бисмайя (Моогеу, 1994, с. 224).

Существуют статуи и статуэтки божеств, изготовленные с применением драгоценных металлов, в основном золота. В урукскую эпоху изготовлялись составные статуэтки животных с деталями, отлитыми из золота. В Уруке найден комплекс (Sammelfund), включавший храмовую утварь: лист золотой фольги для покрытия какого-то предмета, золотой носик сосуда, серебряный кувшин и части статуэток животных, в частности, рога из листового золота, наложенного на основу из другого материала (Heinrich, 1936, с. 40, табл. 30d, 35d, 29). Сюда же входят две медно-бронзовые булавки с навершиями в виде лежащих телят, фигурка льва (Heinrich, 1936, табл. 17а, Ь; 13а), две лазуритовые цилиндрические печати. На храмовом участке Эанна, слой III, обнаружены части составных статуэток из меди/бронзы, серебра и золота (ноги, уши), фигурка козла из битума, обтянутая золотой фольгой (Моогеу, 1982, с. 21). Из храма в Эль-Убейде времени РД III также известны рога из листового золота на основе (Моогеу, 1994, с. 224). Рога животных, в том числе их реплики, изготовленные из ценных материалов, служили украшением храмов, о чем упоминается в Эпосе о Гильгамеше: .Гильгамещ позвал мастеров всех ремесел, Толщину рогов мастера хвалили. Тридцать мин лазури - их отливка, Толщиною в два пальца их оправа, Шесть мер елея, что вошло в оба рога,

Подарил для помазанья своего бога Лугальбанды.» (Эпос о Гильгамеше, 2006, с. 44).

О том, что в раннединастический III период храмы украшали монументальными статуями и панно из ценных материалов, свидетельствует уникальная коллекция находок из Эль-Убейда (Моогеу, 1994). При раскопках храма покровительницы города богини Нинхурсаг найдены два панно, некогда закрепленные на фасаде. Одно длиной 69,9 см представляет сцены из жизни храмового хозяйства: дойку коров и приготовление масла (рис. 45: 5). На деревянную основу нанесены листы меди, закрепленные медными гвоздями, наборный фон изготовлен из черного сланца, мозаичные фигуры —из раковин. Второе панно (рис. 45:6) имеет длину 2,59 м. Деревянная основа была покрыта битумом, на нем с помощью гвоздей закреплены фигуры из листовой бронзы, изготовленные в высоком рельефе. Геральдическая композиция состоит из двух фигур оленей (их головы и рога объемные), над ними находится орел с распростертыми крыльями и львиной головой - Имдугуд/Анзуд, символ бога Нингирсу. В той же технике с использованием деревянной основы и битума изготовлены 4 статуи быков. Высота статуи из Британского музея 60,96 см (рис. 45: 7). Многочисленность изображений коров и быков, видимо, связана с тем, что богиня Нинхурсаг являлась покровительницей стад, ее имя означает «госпожа степи». Двери храма, видимо, охраняли статуи львов: найдена голова льва из листовой меди высотой 20 см (рис. 45: 8). Фигуры львов, стерегущих храмовое пространство, встречаются и в более позднее время - к эпохе 3-й династии Ура относятся парные протомы львов из храма в Мари (рис. 45: 9).

Антропоморфные изображения представлены в основном небольшими статуэтками; некоторые из них являются, видимо, изображениями божеств, другие - адорантами. Такие статуэтки были важной принадлежностью культа, о чем свидетельствуют письменные источники: «Гильгамеш изготовил из глины фигурку, Вынес стол большой, деревянный, Сосуд из сердолика наполнил медом, Сосуд из лазури [лазурита? - Л.А.] наполнил маслом, Фигурку украсил и Шамашу вынес» (Эпос о Гильгамеше, 2006, с. 56). Судя по контексту, упоминаемую фигурку можно отождествить с изображением адоранта. В том же источнике есть и уникальное описание «портретной» памятной статуи героя Энкиду с перечнем используемых материалов и ремесленных профессий. Оно полностью соответствует технологическому принципу изготовления археологически известных составных изображений: .Гильгамеш по стране созывает кличем Ваятелей, медников, кузнецов, камнерезов. «Друг мой, сделаю кумир твой, Какого никто не делал другу: Друга рост и облик в нем будет явлен, Подножье из камня, власы из лазури,

Лицо из алебастра, из золота-тело» (Эпос о Гильгамеше, 2006, с. 55). В контексте затронутой темы об антропоморфных изображениях и их литературных описаниях интересны упоминания Библии о языческих (неиудейских) идолах, изготовлявшихся из различных материалов - «. золотых, серебряных, медных, железных, деревянных и каменных» (Дан. 5, 4; Ис. 30, 22; Пс. 134; 15). Существует и параллель описанию монументальной составной статуи. Это истукан из сна Навуходоносора: «. Огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его - из серебра, чрево его и бедра его были медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные» (Дан. 2, 31-33).

Сопоставим литературные сведения с археологическими находками. Монументальные антропоморфные изображения появляются в культовых комплексах уже в позднеурукский период, о чем свидетельствует каменная голова статуи из Телль Брака высотой 17,8 см. Статуя, скорее всего, была составной, поскольку на тыльной стороне головы имеется желобчатое углубление для крепления к какой-то основе (рис. 46: 14).

Изображения адорантов довольно многочисленны, укажу на мужскую алебастровую статуэтку из Телль Асмара (РД И) высотой почти 30 см (рис. 46: 13) и женскую известняковую статуэтку из Ниппура (РД III) высотой 25 см (рис. 46: 12). Это яркие образцы шумерского стиля в пластике. Наиболее крупные каменные скульптуры адорантов достигают высоты 70 см, сидячая диоритовая статуя Ур-Намму (без головы) с чертежом храма на коленях (рис. 56) имеет высоту 90 см, по размерам и обобщенной трактовке образа ее следует относить к монументальной скульптуре.

В культовой антропоморфной пластике применялся металл. К раннединастическому времени относится клад из 6 бронзовых статуэток (по 3 мужских и женских) из Телль Джудейде (Амук G) с немногочисленными, но характерными деталями: шлемы, пояса и оружие у мужчин, украшения и части прически - у женщин (рис. 46: 10, 11). Распространен традиционный шумерский прием создания составных изображений, в частности, покрытие золотой фольгой. Так, гипсовая статуэтка из Ниппура эпохи РД III имеет накладку из листового золота на лице; этот прием повторяется и в более позднее время (Amiet, 1977, табл. ЗЬ, 433, 434). Знаменитая статуэтка «бога с золотой рукой» из Суз рубежа III и II тыс. до н.э. (высота 17,5 см) изображает стоящее божество в рогатой тиаре и длинном одеянии (рис. 46: 15). Статуэтка была первоначально вся покрыта золотой фольгой, которая сохранилась на левой руке (отсюда название) (Talion, 1987, № 1337). К средне-эламскому периоду (ок. XIV в. до н.э.), относится роскошная статуя из Акрополя Суз (раскопки де Моргана) (рис. 46: 16). Золотая статуя высотой 75 см (!) найдена в составе клада драгоценных вещей возле зиккурата храма покровителя города бога Иншушинака. Статуя изображает мужскую фигуру с диадемой на голове, в длинном орнаментированном одеянии с бахромой внизу. В руках у персонажа приношение - козленок. Судя по всему, это изображение местного царя (Моогеу, 1994, с. 225). Несмотря на позднюю дату, находка дает понятие о том, какими роскошными были интерьеры ближневосточных храмов. В этой связи можно вспомнить имеющееся в Библии детальное описание принадлежностей Скинии завета времен Моисея, изготовленных из меди (Исх. 27), а также описание металлической утвари более позднего Соломонова храма, в том числе два медных столба, медное «море» - огромный сосуд для омовений жрецов (Исх. 30, 18; III Цар. 7, 15). Среди храмовой утвари перечислены золотые сосуды (Исх. 36,34, 38; III Цар. 7, 48-50), 200 больших щитов и 300 малых из кованого золота (III Цар. 10,16, 17). Хотя эти сведения относятся к эпохе поздней бронзы и даже железного века, тем не ¿менее, они дают некоторое понятие о количестве и разнообразии ценных культовых предметов.

В культовых комплексах обсуждаемого регионавстречается металлическое оружие и орудия труда. К наиболее ярким находкам относится клад из храмово-административного комплекса в Арслантепе VI А в Восточной Анатолии (Palmieri, 1981, с. 104, 109, рис. 3: 1-4) (рис. 46: 17). Клад металлических изделий найден в здании III, помещение А 113 в виде двух связок предметов: 12 черенковых листовидных копий (длина от 42 до 53,7 см), 9 мечей с цельнолитой рукоятью, из них 3 с серебряной инкрустацией (их длина от 46 до 62 см), а также четырехспиральной бляхи. Это наиболее ранние мечи и черенковые листовидные копья, известные на Ближнем Востоке. Лезвия мечей хорошо заточены, и хотя плоская рукоять делает их не слишком удобными для боя, оружие вполне соответствует церемониальному назначению.

Контекст комплексов, содержащих парадное оружие и знаки власти, в том числе изготовленные с применением драгоценных металлов, указывает на то, что подобные предметы играли роль символов власти обожествляемого правителя — царя-жреца (термин П. Амье). О том же говорит и факт нахождения ценного оружия в храмовом комплексе.

Существовали и ремесленные орудия, предназначенные для использования в религиозных церемониях. Анализ древних письменных источников и изобразительных материалов позволяют утверждать, что, начиная с раннединастического периода в Месопотамии и тесно связанной с ней общим направлением культурного развития Анатолии строительная деятельность осмыслялась как важнейшая функция правителя по поддержанию жизни конкретной городской общины и миропорядка в целом (Авилова, 2008, с. 170— 178; Приложение 2). Плотницкие инструменты служили и атрибутами божеств. В этой связи весьма выразительно нахождение клада бронзовых плотницких орудий на храмовом участке раннединастического времени в городском поселении Телль Хазна I. В состав комплекса входили два тесла, долото с желобчатым рабочим краем, орудие типа стамески, а также черенковая пила, которую автор считает кинжалом с зубчатым лезвием (Мунчаев, 2005, с. 15, рис. 1,4; 4, 1-5) (рис. 55: 5-8).

Проведенный обзор металлических находок из храмовых комплексов приводит к мысли о том, что в эпоху раннего металла на Ближнем Востоке отчетливо проявляются черты «престижной экономики» (Авилова, 20106). Ее особенность заключается в том, что в условиях натурального хозяйства при ограниченности ресурсов и производительных сил в самодостаточных коллективахвысокуюценностьимелипредметы-знакивысокого общественного статуса, духовного лидерства (тем более что эти аспекты власти были связаны теснейшим образом). Такие вещи изготовлялись из редких, ценных, красивых, а значит, практически всегда привозных материалов. Способом их получения был обмен между родоплеменными группами. Организатором широких связей экономического и политического характера с территориями, имевшими богатые природные ресурсы, выступает общественная элита, связанная с храмовыми хозяйствами, этими центрами общественной и экономической жизни (Антонова, 1998, с. 131).

Отсутствие минеральных ресурсов в Южной Месопотамии служило стимулом для развития обмена на дальние расстояния и тем самым для расширенной добычи ценных и экзотических материалов - дерева, металлов, строительного и поделочного камня в регионах, располагавших такими ресурсами. Высокой интенсивностью обмена отмечен поворотный момент в истории Переднего Востока - урукский период. Древнейшие государства в это время ведут интенсивное храмовое строительство, вследствие этого велика потребность в привозных материалах. Именно храмы играли определяющую роль в функционировании широкой сети обменных связей урукского периода. Подчеркну, что в представлениях самих шумеров обмен сырьем, доставка различных ценностей, осуществлялась в первую очередь с целью строительства и украшения земных обителей богов. В эпическом произведении «Энмеркар и правитель Аратты» (Крамер, 1965) имеется красочное повествование о доставке из горной страны Аратты ценных материалов, в том числе серебра и лазурита, для украшения храма в южномесопотамском городе Уре. Древние письменные документы относятся именно к храмовым хозяйствам и свидетельствуют о том, что в это время обмен производился храмами, которые являлись организаторами производства и распределения продуктов, в том числе привозных. О процессах перераспределения продуктов говорят и многочисленные оттиски печатей, сосредоточенные во вспомогательных помещениях храмовых комплексов. Многочисленные находки особо ценных вещей в храмах указывают на сосредоточение в них общественных богатств. Таким образом, служители культа распоряжались и пользовались этими вещами в ходе совершения религиозных обрядов и управления экономической деятельностью общины.

Эти факторы при постоянном росте населения имели ключевое значение для формирования централизованного контроля над земледельческими работами и ирригационными системами, потреблением, а также для создания резервов продовольствия (Авилова, 2010а). Неурожаи и голод были причинами многих этнополитических и социальных процессов. Так, ценнейший источник исторической информации - Библия - называет голод в качестве причины миграций евреев из Ханаана в Египет во времена патриархов и последующих событий истории еврейского и египетского народов (Быт. 12, 10; 26, 1; 42, 2). «И был голод во всех землях, а во всей земле Египетской был хлеб. Но когда и вся земля Египетская начала терпеть голод, то народ начал вопиять к фараону о хлебе» (Быт. 41, 54-55). Неурожайные годы придавали импульс процессу концентрации земель в руках элиты, что вело к усилению ее власти в экономической и политической сферах, ускоряло централизацию государственных структур: «Да повелит фараон поставить над землею надзирателей и собирать в семь лет изобилия пятую часть всех произведений земли Египетской, пусть они берут всякий хлеб этих наступающих хороших годов и соберут в города хлеб под ведение фараона в пищу, и пусть берегут; и будет сия пища в запас для земли на семь лет голода, который будет в земле Египетской, дабы земля не погибла от голода» (Быт. 41, 34-36).

Запасы храмовых житниц могли использоваться при неурожае, для обмена, поддержания и пропаганды власти элиты, организации вооруженных отрядов. Рост городского населения и риск локальных неурожаев были среди причин, вынуждавших урукские общины конца IV тыс. до н.э. совершать дальние торговые экспедиции и основывать колонии далеко за пределами аллювиальной долины, в среде горных племен (А^аге, 1989). Не случайно урукские поселения-колонии расположены в рудоносных зонах - в Восточной Анатолии, на Верхнем Евфрате, в Иране, богатых месторождениями меди и серебра. В эпохи раннего и среднего бронзового века (IV и III тыс. до н.э.) в месопотамском обществе достаточно четко выражены признаки централизации и экспансионизма.

Если говорить об иерархии экономических моделей, то наиболее общей следует считать модель «престижной экономики», поскольку она характерна как для примитивных, так и для высокоразвитых обществ древности, а также хорошо известна по поздним этнографическим материалам (например, у индейцев Северной Америки). Накопление и перераспределение материальных ценностей было одним из важных аспектов функционирования как «престижной», так и «храмовой» системы экономики. Последняя концепция наиболее адекватно отражает суть экономических и социальных процессов, развивавшихся на Ближнем Востоке в энеолите, раннем и среднем бронзовом веке. Можно заключить, что сложение системы «храмовой экономики», важным элементом которой было производство, обработка и использование металла, стало своеобразным ответом ближневосточного общества на сложность физико-географических и историко-культурных условий.

Формирование в Месопотамии эпохи Убейда двухуровневой системы поселений и общественных структур типа вождества, развитие системы ирригации, обмен на далекие расстояния, появление построек общественного назначения (Антонова, 1998, с. 71-72) - все это происходит на фоне растущей потребности в металле. Масштаб раннего производства металла в Иране по сравнению с Месопотамией выглядит еще более выразительным, если учесть высокую степень исследованности последней и низкую — Ирана. Иран был издавна втянут в систему обмена, что вместе с богатыми природными ресурсами способствовало возникновению здесь уже в конце V тыс. до н.э. развитого металл опроизводства. К убейдской эпохе (время СиалкаШ) относятся комплексы литейных мастерских из Тепе Габристана, где зафиксированы литейные формы, в частности, для отливки втульчатого тесла, подобного найденному в Сиапке III, медеплавильная печь, тигли, а также готовые медно-бронзовые изделия: втульчатоетесло, кинжал, булавка, итак называемая большая булавка с каплевидным утолщением на конце. П. Амье считал Тепе Габристан специализированным поселением ремесленников (Агте1:, 1986, с. 40-41). Выдвигаются предположения о гом, что именно с территории Ирана в период Убейда распространялись передовые навыки и технологические импульсы, которые затем были восприняты и развиты на территории Месопотамии, о чем пишет, в частности, В. Пиготт (Г^ои. 1999, с. 107-118). Наши материалы подтверждают эту точку зрения. В свете сказанного следует полагать, что привычная «месопотамоцентричная» модель культурного развития Ближнего Востока нуждается в корректировке.

Подчеркну, что только начиная с РБВ, т.е. с урукского периода, мы имеем дело с металлургией в подлинном смысле слова, а не с отдельными опытами изготовления металлических предметов, известными гораздо ранее на достаточно широкой территории Ближнего Востока. В это время появляется широкий и морфологически стабильный репертуар изделий, среди которых весьма знаменательно наличие оружия. Присутствие целого спектра примесей в металле свидетельствует о продвинутой технологии металлургии, использовании различных медных руд, в том числе сульфидных, а также новых металлов - золота, серебра и свинца. Развитие металлообрабатывающего ремесла в этот период отмечено новыми явлениями, поскольку уровень технологии предполагает значительную специализацию производителей металла (Х^ейнпе, 1964).

Стабилизация культурного развития во второй половине IV тыс. до н.э. приводит к формированию системы взаимосвязанных культур вокруг Черного моря (Циркумпонтийская металлургическая провинция), цивилизации городского типа в Двуречье. Проведенный анализ демонстрирует качественный скачок в развитии металлопроизводства в РБВ и связь этого явления с процессами урбанизации и формирования ранних государств, когда резко возрастает потребность шумерского общества в металле, устанавливаются интенсивные постоянные контакты с центрами его добычи и обработки на соседних территориях Ирана и Восточной Анатолии. Повышенный спрос месопотамской цивилизации на металл стимулировал развитие производства и социальных отношений у населения Иранского и Анатолийского плато и прибрежных территорий Персидского залива. Западный и Северо-Западный Иран и Восточная Анатолия составили единую систему <с высокоразвитой месопотамской цивилизацией РБВ. Там должны были появиться группы профессиональных металлургов и мастеров металлообработки, ювелиров. Их продукция могла распространяться в виде товарных слитков и готовых изделий, что способствовало выработке морфологических и технологических стандартов, функционировавших в ареале собственно урукских памятников и в обширной зоне от Северного Кавказа до Леванта, в той или иной мере затронутой влиянием урукской цивилизации.

Особенности периода ранней бронзы, отмеченного рядом существенных инноваций, заставляет связывагь прогресс ближневосточной металлургии с новыми социальными потребностями и организационными возможностями достаточно сложных общественных структур с централизованной экономикой и политической властью, которые развивались не только в землях «плодородного полумесяца». На эту мысль наводит исключительный характер клада Нахаль Мишмар с его коронами, скипетрами и парадным оружием. Исключительным является также и его расположение -вне границ великой земледельческой цивилизации Месопотамии и Сирии. Видимо, здесь важную роль сыграло географическое положение гхассульской культуры, существовавшей в аридных районах со значительной пестротой климатических условий, основным из которых являлась близость к богатейшим источникам меди. Использование металлических изделий в качестве погребального инвентаря предполагает важную роль металла в этот период как знака высокого общественного статуса. С этим связано появление золотых слитков в погребальном комплексе Нахаль Кана в Палестине, что свидетельствует о весьма развитых для этого времени обменных отношениях. ч

Сравнение традиций и моделей металлопроизводства четырех регионов Западной Азии в РБВ свидетельствует о вхождении Северной Месопотамии, Восточной Анатолии, Западного Ирана, Северного Кавказа, в какой-то мере Сиро-Палестины в единую культурную зону (Андреева, 1979; Трифонов, 1987) с общей производственной традицией. Проникновение северомесопотамских и западноиранских культурных и производственных достижений на Северный

Кавказ могло происходить вдоль гор Загра, через район оз. Урмия (Си Гирдан) и Восточный Дагестан и затем вдоль Кавказского хребта на запад, в бассейн Кубани. Закавказье не входило в эту зону влияния.

Два региона - Анатолия и Месопотамия - характеризуются наибольшим сходством по таким признакам, как ярко выраженная скачкообразная динамика употребления металла при переходе от одного периода к другому. В Леванте этот скачкообразный процесс также достаточно очевиден. Иранской модели древней металлургии, наоборот, свойственно плавное развитие с постепенным ростом объема производства. Еще одна характерная черта иранского металлопризводства- консерватизм, ведущая роль медно-мышьяковых сплавов на протяжении всех рассматриваемых периодов. Возможно, доступность «чистой» меди и мышьяковой меди тормозила введение в широкое употребление медно-оловянных сплавов. Если металлопроизводство этих трех регионов развивалось на собственной меднорудной базе, то земледельческая цивилизация Месопотамии преодолела в своем развитии такое огромное препятствие, как отсутствие источников минерального сырья за счет его доставки извне путем интенсивного обмена (той же модели развития следовал Египет).

В поступательном ходе развития металлопроизводства Западной Азии наиболее ярким периодом был СБВ. В это время фиксируется колоссальный взлет объемов производства— до 100 раз по количеству изделий. Этот взрыв происходит в основном за счет украшений, их число в Анатолии и Месопотамии увеличивается в 170 раз по сравнению с РБВ. Резко возрастают и показатели морфологического разнообразия инвентаря: многие типы изделий теперь представлены весьма значительными сериями. Выплавка металла и, соответственно, масштабы горных работ должны были вырасти в гораздо большей степени, чем можно было бы предполагать, исходя из числа изделий, поскольку орудия и особенно оружие в этот период становятся более массивными и тяжелыми. Резко возрастает добыча драгоценных металлов, которые шли на изготовление разнообразных украшений и символов власти.

Происходят крупные изменения в распределении материала по типам памятников: падает доля металлических изделий из слоев поселений, но резко возрастает их число в могильниках и кладах. Это является свидетельством фундаментальных социальных и идеологических трансформаций, прежде всего, сложения раннегосударственных систем монархического типа. Таким образом, в обширной зоне, включавшей Переднюю и Малую Азию, социокультурные процессы имели сходную направленность, совпадали и многие формы их проявления. Вероятно, этим объясняется и существенная морфологическая близость металлического инвентаря в рассматриваемой зоне. Для сравнения упомяну, что в Балкано-Карпатье подобные памятники неизвестны, отсутствуют там и находки, подобные инвентарю царских некрополей, хотя многие категории инвентаря (втульчатые топоры, долота) демонстрируют морфологическое сходство.

Южный Левант (Палестина) отмечен значительным морфологическим своеобразием инвентаря и в СБВ, хотя здесь также распространены категории вещей, чрезвычайно близкие морфологически па всей территории Западной Азии: копья-штыки с шайбой на черенке, топоры-полумесяцы, топоры с парными отверстиями. В особенности это касается связей Сиро-Палестины и Месопотамии, которые поддерживали стабильные обменные отношения между собой'и были дополнительно связаны транзитным обменом Месопотамии с Египтом, пути которого проходили через Сиро-Палестину. Тем не менее, окраинное положение Палестины сыграло роль в том, что мышьяковые бронзы составляли значительную долю в этом регионе не только в IV, но и в III тыс. до н.э., когда в Месопотамии значительно возрастает применение оловянных бронз.

Развитие металлопроизводства в СБВ происходит на фоне взаимодействия ранних государств: раннединастических центров в Южной Месопотамии, раннегосударственных структур в Анатолии, Аккадской державы на севере Двуречья, эламских центров в Юго-Западном Иране. Эти отношения носили различный характер — от торгового обмена до активных военных действий. Во всех регионах имеет место четкая социальная стратификация: на это указывают погребения элиты, клады драгоценных предметов, архитектура городского типа с функционально выделенными сооружениями дворцового и храмового типов, комплексы ритуального характера, письменность, серии изделий культового назначения.

С социологической точки зрения погребальные комплексы четко указывают на то, что в это время имущественная дифференциация приобрела контрастный характер; погребальный обряд отражает кастовость, дифференциацию образа жизни в зависимости от социального статуса. Особенно четко это видно на материалах Месопотамии. Различия распространились на многие элементы ритуала: тип погребального сооружения, когда для богатых могил характерны особые устройства - каменные ящики или глиняные гробы; набор погребального инвентаря. Особенно показателен рост числа захоронений с оружием, что указывает на их принадлежность воинам-профессионалам. Так, один из участков некрополя Ура получил наименование «воинского кладбища». В другой группе захоронений кроме оружия присутствуют печати. Вероятно, эти могилы принадлежали представителям военно-бюрократического аппарата. Те могилы, где из специфических объектов встречены только печати, молено идентифицировать с захоронениями представителей чиновников более низкого ранга. Вершину общественной пирамиды занимали верховные правители городов-государств и представители жреческой верхушки, как видно на материалах Царского некрополя в Уре (Антонова, 1998, с. 201), а также Аладжахейюке.

В морфологии изделий нарастают черты местного своеобразия. Единой культурно-производственной зоны в этот период уже не существует, хотя прослеживаются интенсивные контакты между весьма отдаленными территориями (от Анатолии, Сирии и Палестины на западе через Месопотамию и Иран до Средней Азии на северо-востоке). Связи с Северным Кавказом прерваны, он идет в этот период по пути автономного развития.

Следует отметить, что первые поселения городского типа-докерамический Иерихон периодов А и В (УШ-УП тыс. до н.э.) возникли в Палестине. В этом смысле Южный Левант явился передовым регионом, где зародилась новая модель экономики, культуры, социального развития. Но в период ранней бронзы и становления собственно городской цивилизации (IV тыс. до н.э.) центрами передового развития стали другие территории Ближнего Востока — Египет, Месопотамия, Северная Сирия, а Палестина оказалась на периферии этих процессов. В Месопотамии, Северной Сирии, Восточной Анатолии, а также в Египте модель города-государства сменилась моделью раннего государства, состоявшего из нескольких городских центров со сложной административной и политической организацией. В IV тыс. до н.э. в Месопотамии происходит становление городов-государств, их расцвет приходится на первую половину III тыс. до н.э. (Раннединастический 1-1П), затем, при Саргоне Аккадском ок. 2400 г. до н.э. образуется единая аккадская держава. В начале III тыс. до н.э. происходит объединение Египта. Эти две мощные системы находились в состоянии борьбы на протяжение III тыс. до н.э., что было постоянным фактором истории всего Ближнего Востока. Палестина же остановилась на стадии городской цивилизации и была вынуждена лавировать между могучими державами Месопотамии и Египта.

В данном исследовании автор попытался показать в сжатом виде результаты работы, выполняемой с применением комплексных методов исследования, что дает возможность детальной проработки обширного фонда археологических источников. Далеко не все аспекты древнего металлопроизводства Эпохи раннего металла выяснены в деталях, тем не менее, основные перспективы и пути дальнейших исследований видны достаточно четко.