Социокультурная травма и вынужденное переселение сирийских беженцев в условиях боевых действий 2011-2024 тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 00.00.00, кандидат наук Дибо Шаза

• Дибо Шаза
• кандидат наук
• 2025

Оглавление диссертации кандидат наук Дибо Шаза

Primary research synopsis

The relevance of the study

Theoretical background

Problem Statement

Research Questions

Conjectural Statement/Hypothesis

Aim and Objectives of the Study

The Rationale of the Study

Methodology

1. The Sociocultural Trauma of Forced Migration and Displacement

1.1 Toward an Integrated Understanding of Cultural and Social Trauma

1.2 Memory and the Reconstruction of Collective Identity

1.3 Cultural Trauma and Social Change

1.4 Narrating Trauma: Performance, Emotion, and the Politics of Recognition

1.5 Conclusion

2. Forced Migration and Identity

2.1 Forced Migration and Refuge

2.2 Trauma and Displacement

2.3 Host communities

2.4 Carrier Groups

2.5 Forced migrants and identity

2.6 Conclusion

3. Sociocultural Trauma of Syrian Forced Migration in Transit Countries

3.1 Syrian Forced Migration to Russia

3.1.1 The Syrian Refugee Crisis: Trauma, Adaptation, and Coping Factors

3.1.2 Russia's policies towards Syrian forced migration: Historical ties and legal framework

3.1.3 Trauma and Resilience

3.2 Conclusion

4 The Empirical Study: Syrian forced migrants in Russia

4.1 Research Methodology

4.1.1 Research Procedure

4.1.2 Research Analyses

4.1.3 Study Limitations and Recommendations for Future Research

4.1.4 Research ethics

4.2 Results and Discussion

4.2.1 The Pre-departure phase

4.2.2 The initial arrival phase

4.2.3 The post-arrival phase

4.2.5 Future plans

4.3 Conclusion

5. Sociocultural Trauma of Syrian Forced Migration in the final destination Countries

5.1 Syrian forced migrants in Germany

5.1.1 The Dynamics of Migration Routes, Border Controls, and Humanitarian Admissions

5.1.2 Political Cooperation, Migration Routes, and Border Controls

5.1.3 Shifts in Policy and Humanitarian Admissions after

5.1.4 Humanitarian Admission Programs for Syrian Refugees in Germany

5.1. 5 Health and Well-being Concerns Among Syrian Forced Migrants

5.1.6 Employment and Labor Market Integration of Syrian Forced Migrants

5.1.7 Educational and Language Learning Prospects

5.1.8 Challenges and Opportunities for the Integration of Syrian Refugees in Germany

5.1.9 Family Configurations and Mobility Challenges

5.1.10 Host Community Dynamics and Perceptions

5.2 Conclusion

6. The Empirical Study: Syrian forced migrants in Germany

6.1 Theoretical Background

6.2 Research Methodology

5.2.1 Research Design

6.2.2 Recruitment and participants

6.2.3 Research Procedure

6.3 Research Analyses

6.4 Study Limitations and Recommendations for Future Research

6.5 Results and Discussion

6.5.1 Understanding the Pre-Departure Stage of Forced Migration

6.5.2 Initial Arrival Phase: Migration Pathways and Settlement Experiences

6.5.3 The Settlement Phase

6.5.4 Strategizing Future Aspirations and Choices

6.6 Conclusion

7. Comparative Synthesis: Trauma Narratives in Russia and Germany

7.1 Shared Trauma Origins and Diverging Narrative Trajectories

7.2 Media, Public Discourse, and Symbolic Environment

7.3 Temporal Orientation and Institutional Trust

8. Conclusion

References

Appendix A

Appendix B. Russian translation of the thesis

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Социокультурная травма и вынужденное переселение сирийских беженцев в условиях боевых действий 2011-2024»

Primary research synopsis

The relevance of the study

This research addresses a pressing gap in the sociological understanding of forced displacement by examining the socio-cultural trauma experienced by Syrian refugees resulting from the protracted conflict that has ensued since 2011. The Syrian civil war has precipitated a mass exodus, creating one of the most complex humanitarian crises of the 21st century. This displacement is not merely a physical relocation but involves profound disruptions to collective identities, social fabric, and cultural continuity. The study seeks to contribute to the theoretical corpus of social trauma by exploring how collective memories are reshaped and how social and cultural identities are reconstructed amidst migration. Recognizing trauma as a social and cultural phenomenon, this inquiry adopts a multidisciplinary approach, drawing on sociological trauma theory, collective identity studies, and migration sociology to illuminate how communities respond to, cope with, and potentially transform their collective narratives of suffering and resilience.

Theoretical background

One of the early theories related to the collective identity can be read in the lines

of Durkheim in his Suicide where he argues that "Given a people, consisting of a certain

number of individuals arranged in a certain way, there results a determinate set of

collective ideas and practices ... [A]according to whether the parts composing it are

more or less numerous and structured in this or that way, the nature of collective life

necessarily varies and, in consequence, so do its ways of thinking and acting." Suicide

(1951 [1897]: 387). Durkheim's main interest concentrates on the collective

representations rather than the individual ones. He also argues that a society's cultural

fabric is made up of a set of collective representations (Durkheim and Mauss, 1969

[1903]). In this way, he puts the main emphasis on the role of collectivity in generating

7

the realism of society in general. From here and since the mid-1980s, neo-Durkheimian cultural sociology has been developed by the American sociologist Jeffrey C. Alexander and his colleagues. Jeffrey Alexander suggests that Durkheim was the pioneer in indicating cultural studies and that "the very social fabric was understood by Durkheim to be constituted by collective rituals, beliefs and norms." (McLennan, Gregor., 1998, p. 11). Consequently, the concept of cultural trauma has been gradually developed, and a new definition of the collective memory and identity has been declared as that "cultural trauma occurs when members of a collectivity feel they have been subjected to a horrendous event that leaves indelible marks upon their group consciousness, marking their memories forever and changing their future identity in fundamental and irrevocable ways." (Alexander et al., 2004, p. 1). Alexander et al (2004) address trauma from different aspects focusing on the sociological aspect of it. Alexander has investigated the lay theory of trauma, cultural trauma, collective and individual identity, memory, social change, mechanisms of coping with trauma, and how trauma is experienced by different communities and results from different crises. It also describes how the trauma affects the "group consciousness" and their "memories" and is also changing their future identity in fundamental and irrevocable ways. Here, Alexander says that "For traumas to emerge at the level of the collectivity, social crises must become cultural crises." (Alexander et al., 2004, p. 10). Thus, the groups of people or the affected community need to endure circumstances of trauma that are based on their collectivity more than their individuality.

The concept of social trauma goes beyond individual psychological harm to

capture the deep emotional and relational ruptures that occur when violence is

systematically inflicted upon an entire group. It arises in contexts where persecution or

genocide is not random but deliberately orchestrated by one social group against

another, fundamentally destabilizing the victims' broader social environment what we

might call their holding environment (Hamburger et al. 2021). In such cases, trauma is

not confined to personal suffering; it reverberates through collective identity, leaving

8

lasting imprints on how communities cope, relate, and rebuild. Social trauma must be understood not merely as a byproduct of violence, but as an embedded process of collective violation an assault on the very foundations of belonging and mutual recognition. It disrupts trust in social and political institutions and reshapes how individuals and communities see themselves and others. Particularly in the context of forced displacement, the impact of such trauma is neither static nor uniform. It lingers, evolves, affecting how communities remember, narrate, and mobilize their experiences of suffering. In this sense, social trauma becomes a defining force in the restructuring of both memory and identity within the community of forced migrants.

Durkheim's (1951) original insights on collective representations underpin this

framework, emphasizing the social functions of shared symbols, beliefs, and rituals in

maintaining cohesion amid crisis. Alexander expands this perspective, emphasizing

that crises become truly cultural when they are woven into the fabric of collective

memory and social morality, transforming group consciousness over time. In respect of

Sztompka, he shows a focus on individualism in addition to collectivism. Sztompka

delineates that when mass events happen, people will face and endure such crises

individually similarly to experiencing what he calls the "private disasters" (Sztompka,

2000, p. 9). From here we can observe the importance of studying the individuals, as

well as the groups since the individual's reaction to a specific crisis, vary from one

person to another. Nevertheless, for him Trauma "like many other social conditions is

at the same time objective and subjective: it is usually based on some actual occurrences

or phenomena, but it does not exist as long as those do not become visible and defined

in a particular way" (Sztompka, 2000, p. 9). Sztompka has also discussed how the

cultural traumas are caused by "major social changes and triggered by traumatizing

conditions and situations interpreted as threatening, unjust, improper - are expressed as

complex social moods, characterized by a number of collective emotions, orientations,

attitudes" (Sztompka, 2000, p. 15). Hence, "the traumatizing conditions or situations

are always cultural constructions" ^Sztompka, 2000, p. 15). He also shows how

9

revolution can be understood as a good example of illustrating the "traumatogenic social change" (Sztompka, 2000, p. 8) since it does not only involve politics, but it also extended to almost all the other aspects of a certain community. His concept of revolution can be attached to the political aspects of the Syrian war and how it has affected and participated in the emergence of trauma among the Syrians as well as the diversity of attitudes among people and fighting parties. These ideas will be developed and explored throughout this study which will take place among different people in different places. Additionally, his discussion regarding the source of trauma as "intercultural contact., confrontation of diverse cultures often resulting in tension, clash and conflict" (Sztompka, 2000, p. 12) is applied to our study when the community of refugees encounters the existence of different cultures as the host community, for instance. Another source of trauma as "spatial mobility " is an interesting concept that can be developed regarding the refugees who find themselves in "the milieu of the alien culture (Sztompka, 2000, p. 12). Finally, the traumatogenic change can emerge at the level of "beliefs, creeds, doctrines, ideologies" (Sztompka, 2000, p. 13).

In Cultural Trauma and Collective Identity (Alexander et al., 2004). Jeffry

Alexander has described how the Collective trauma is not limited to specific

geographical or cultural areas. He states that "The theory of cultural trauma applies,

without prejudice, to any and all instances when societies have, or have not, constructed

and experienced cultural traumatic events, and to their efforts to draw, or not to draw,

the moral lessons that can be said to emanate from them" (Alexander et al., 2004, p.

27). All this conflict leads the individual to a state of trauma as a result of the existence

of extreme events leading to the state of destruction of the individual or the collective

well-being. In social practice, this leads to an emphasis on truth-telling, whereby

traumatic events and their effects are recovered into the collective consciousness.

Collective trauma is a cataclysmic event that shatters the basic fabric of society. Aside

from the horrific loss of life, collective trauma is also a crisis of meaning.

Understanding the impact of trauma on collective meaning becomes even more

10

complex when considering what Primo Levi defined as the grey zone (Levi, 1959), a nebulous area wherein the distinction between victims and perpetrators.

Moreover, one of the most essential social concepts of global connections and processes is migration in general and forced migration in particular. The sociology of forced migration manifests its importance in both the field of sociology and as an essential contribution to the global sociology (Cohen and Kennedy, 2000). Philip Marfleet (2006) argues about the forced migration regarding the migrants who are in areas of the economic and political crisis in the most insecure districts of the developing world. Where their mobility has resulted from the instability of economic, social, and environmental structures. When people are forced to migrate, they face the legal and social systems in the developed world that place many restrictions and limitations on their migration and ability to survive.

As the UN Convention Relating to the Status of Refugees (2011 [1951]) refugees

flee from their country because of "a well-founded fear of being persecuted for reasons

of race, religion, nationality, membership of a particular social group or political

opinion. Most migrants are forced to flee their home countries because of "conflict,

persecution, violence, death threats and human rights abuse" (Crawley et al. 2016). This

raises questions about the previous situation of the refugees in addition to the current

one, and how these will affect people as individuals and their collective identity as well.

Adding to that, in Forced Migration and Social Trauma, Andreas Hamburger et al.

describe when the refugees reach their final destination "the goal seems to be achieved,

but numerous unthought-of challenges arise, and the problem is anything but solved"

(Hamburger et al., 2018, p. 82). Residence in a safe and stable place will not of necessity

leads the traumatic individuals to reach real stability since they will face many

challenges related to being involved in the new community. Thus, the current study will

examine the situation of refugees from different aspects and different geographical

areas. This will help side by side with reviewing related literature, theories, articles, etc.

to formulate our theory in connection to the socio-cultural trauma of forced migration

11

and examine its results with the externally displaced Syrian forced migrants. We will also focus on studying the process of trauma, its development during war crises, strategies to cope with trauma, the post-traumatic adaptations, and other encountered aspects that are related to the notion of social-cultural trauma.

Problem Statement

This study investigates the processes by which Syrian refugees in different

contexts (Russia and Germany) navigate and reconstruct their social and cultural

identities amidst displacement. It critically examines whether Syrian refugees perceive

their stay in these countries as transient or permanent and how perceptions of finality

influence their identity reformation. The emphasis is on how these individuals make

sense of their displacement within host societies namely Russia and Germany. While

many studies address the psychological consequences of forced migration, this research

centers on sociocultural trauma as a collective and meaning-making process, drawing

from the theoretical framework of cultural trauma developed by Jeffrey Alexander and

others. The central issue is not merely how refugees cope with life challenges, but

whether and how a cultural trauma narrative has formed among Syrian refugees, and

whether this narrative varies based on the host country's policies, culture, and

perception of refugees. Through qualitative, narrative-based analysis, the dissertation

explores how refugees interpret their displacement, identity disruption, and integration

not only as individuals but as members of a traumatized collective. Additionally, for

refugees settling in their final destination, the research explores how the trauma of

displacement interacts with processes of cultural adaptation and integration, potentially

leading to new, hybrid identity formations. Inspired by Neil J. Smelser (2004) who

describes how cultural trauma is "a threat to a culture with which individuals in that

society presumably have an identification? To put it differently, a cultural trauma is a

threat to some part of their personal identities" (Alexander et al., 2004, p. 27). The

formation of a new identity that has endured the frustration and destruction and

12

mingling with a culturally different society, and the emergence of a new generation in this new society will be an interesting case to be studied based on Alexander's theories of cultural trauma. And because social trauma needs "the involvement of the social environment, meaning that traumatized persons are part of a social group being targeted by persecution " (Hamburger et al., 2018, p. 29), then it is crucial to study the interaction between the indices of the community of refugees as well. Understanding the dynamics of identity, individuality, collectivism, conflict, migration, displacement, and refugees on a sociocultural basis are the main axes of our study. The study aims to elucidate mechanisms through which communities can both suffer and recover from trauma, fostering resilience and social cohesion.

Research Questions

What sociological and cultural trauma frameworks can be constructed to explain the similarities and differences in the experiences of forced migrants particularly Syrian refugees in diverse socio-political contexts? Specifically, how do host countries serve as either temporary "layovers" or permanent "destinations," and what implications does this distinction have for individual and collective identity processes within trauma narratives?

These research questions can be subdivided into multiple empirical questions are given below:

• What social, political, and economic factors contribute to increasing the complexity of trauma experiences within refugee communities, potentially affecting their resilience and identity reconstruction?

• To what extent do personal narratives reflect processes of cultural trauma construction, denial, or recovery?

• What symbolic elements in refugee narratives signal collective identity rupture or transformation?

• In what ways do host country policies, social structures, and cultural contexts influence refugee communities' experiences of social rupture or resilience, and how do these conditions shape both individual and collective identity reconstruction?

• How do forced migrants from diverse demographic and cultural backgrounds perceive and respond to their own experiences of war-related trauma, and in what ways are these responses shaped by their legal status, access to social support, and conditions during transit and resettlement?

• What coping strategies do refugees use in response to trauma, and how do these mechanisms, along with structural factors such as asylum procedures, community networks, and cultural integration opportunities, enable or hinder the transformation of trauma into resilience and social cohesion?

Conjectural Statement/Hypothesis

War and conflict produce socio-cultural trauma that affects refugees both individually and collectively, disrupting their sense of identity, continuity, and belonging. This trauma reshapes their social roles and cultural attachments during and after displacement. While the host society may influence this process, the primary transformation occurs within the refugees' own narratives and experiences of forced migration.

Aim and Objectives of the Study

The primary objective of this research is to explore how sociocultural trauma is experienced, interpreted, and reconstructed by Syrian refugees within differing host-country environments, particularly in Germany and Russia. This involves moving beyond a purely psychological understanding of trauma to a more nuanced sociological framework that incorporates collective memory, identity transformation, and symbolic meaning-making.

Primary Objectives:

• To conceptualize trauma as a social process rather than solely a psychological phenomenon, by examining how displacement, violence, and exile impact collective memory, cultural identity, and social belonging among Syrian refugees.

• To investigate the role of host countries as either transient layovers or long-term destinations in shaping the reconstruction of self, community, and collective identity from the perspective of Syrian refugees in Germany and Russia.

• To analyze how differing institutional, political, and cultural frameworks in Germany and Russia influence the narratives, coping mechanisms, and identity trajectories of Syrian refugees.

To examine the construction and expression of sociocultural trauma in refugee narratives, focusing on symbolic ruptures, cultural adaptation, and attempts at reintegration or reorientation within new societies, as shaped by experiences of legal status, reception policies, and everyday discrimination or inclusion.

Secondary Objectives:

• To identify social, economic, and political conditions that exacerbate or mitigate the experience of trauma for Syrian refugees of different age, gender, and legal statuses, and how these conditions affect their capacity for resilience and adaptation.

• To evaluate personal and collective coping strategies used by Syrian refugees across different stages of displacement (pre-flight, transit, resettlement), and how these mechanisms facilitate or obstruct the transformation of trauma into resilience.

• To uncover how cultural trauma is remembered, denied, or transformed through everyday life practices, language use, and storytelling.

• To trace demographic, social, and cultural variables that influence the experience of trauma and its long-term impact on identity formation and integration, especially in the contrasting policy environments of Germany and Russia.

• To contribute to the development of a sociologically grounded framework of refugee trauma that emphasizes narrative meaning-making, symbolic boundaries, and intersubjective identity construction across different national contexts.

The Rationale of the Study

This research holds significance because it addresses key sociological questions related to forced displacement and its impact on socio-cultural trauma among Syrian refugees. Examining cases across different geographical and cultural contexts enhances understanding of how displacement processes influence individual and collective trauma experiences. The findings will be synthesized into a comprehensive theoretical model that offers a nuanced analysis of refugee experiences and the manifestation of trauma within diverse societal settings. This model aims to deepen sociological insight into the dynamics of forced migration and trauma. Moreover, the results and recommendations of this study are expected to serve as a foundation for future research in trauma theory, particularly in relation to forced migration, conflicts, and war crises, contributing to both scholarly debates and practical intervention strategies.

Methodology

This study uses a qualitative narrative approach to explore the sociocultural trauma and resilience of Syrian forced migrants in Russia and Germany. The central aim is to uncover how trauma is culturally constructed, experienced, and potentially transformed across two contrasting host contexts. The research conceptualizes trauma

as a socially constructed, active process that arises from systemic ruptures, such as war, systemic violence, and displacement, which fracture community bonds and disrupt shared cultural norms. Empirical narratives reveal that trauma emerges when systemic ruptures disintegrate social cohesion, break community structures, and erode collective identities. These ruptures are then reinforced and transmitted through social acts including storytelling, community rituals, and shared memories that embed trauma within the social fabric. The development of trauma is evidenced empirically through participants' descriptions of narrative rearticulations, community interactions, and social support practices, which either reinforce feelings of victimization or generate pathways toward resilience. Resilience and healing, therefore, are operationalized through the ways communities rebuild social bonds, reframe their collective identities, and restore a sense of belonging through cultural and social acts. The empirical methodology via in-depth, open-ended interviews analyzed through thematic analysis enables the identification of patterns and themes that elucidate these mechanisms. These narratives serve as social acts, with storytelling, collective remembrance, and community support functioning as tools for resilience and agents in trauma resolution. The focus on community led social acts emphasizes trauma as a social process, not only a psychological condition, providing insights into how social rupture can be mitigated or reinforced in the present community context. This framework's novelty lies in emphasizing trauma as an active social process where social acts, storytelling, and cultural practices are not only expressions of trauma but also mechanisms that facilitate ongoing resolution and healing. The approach analyzes how systemic ruptures generate trauma and how community based social acts serve to heal, reinforce, or transform the social fabric and understanding trauma as a contingent social process that can be mitigated through active community engagement. Through in-depth interviews, the study analyzes trauma formation across the stages of the migration journey: pre-departure, initial arrival, and post-arrival. The methodology aligns with a constructivist

framework, emphasizing how trauma is socially mediated through collective narratives, symbolic expressions, and institutional contexts.

Case Selection Justification

Russia and Germany were selected to capture contrasting migration environments. Germany represents a state with structured asylum procedures, legal refugee protections, and active civil society involvement in integration. In contrast, Russia lacks a formal refugee framework for Syrians, and most arrivals enter through educational or work routes rather than asylum. These divergent legal institutional settings shape migrants' legal status, access to services, and sense of belonging. Associating these contexts enables deeper understanding of how structural factors mediate sociocultural trauma narratives and coping strategies.

Participant Profile: The study includes 20 participants (10 in Russia, 10 in Germany), selected via purposive and snowball sampling. Participants were diverse in Gender (11 male, 9 female), Age (ranging from early 20s to late 60s), Migration status (asylum seekers, work/study visa holders, naturalized citizens), Educational background (from secondary education to PhD students), Arrival period (from 2014 to 2023).

Data Collection: Interviews were conducted in Arabic, recorded with consent, transcribed verbatim, and translated into English. A narrative interview guide was used to cover the three migration stages (pre-departure, arrival, and post-arrival), plus future outlooks. Interview durations ranged from 30-60 minutes. Participants were anonymized and informed of their rights.

Coding and Thematic Analysis: A thematic inductive analysis was used

following Braun and Clarke (2006). Coding was done line-by-line in Arabic, then

refined in English. The process involved the following, Familiarization: Repeated

18

reading of transcripts. Theme development: Codes were grouped by meaning and recurrence, aligned with the migration stages. Theme refinement: Themes were reviewed and revised. Some minor themes (e.g., weather shock) were excluded due to low relevance to sociocultural trauma. Theoretical linking: Final themes were mapped to trauma theories by Alexander, Sztompka, Eyerman, and Giesen. No formal inter coder reliability check was conducted, but validity was enhanced through reflexive memoing and supervisor discussions.

Final Themes by Migration Stage: 1. Pre-Departure Stage, Motivations and Decision-Making: Fear, persecution, economic collapse, lack of basic needs. Narratives of Cultural Rupture: Breakdown of trust, erosion of social order, material and emotional loss. Emotional Complexity: Panic, guilt, hope, fear. Expectations of Host Countries: Shaped by media, family, political attitudes toward Russia or Germany. 2. Initial Arrival Stage: Perceptions of Host Societies: Hospitality vs. exclusion. Cultural Shock and Language Barriers: Isolation, communication breakdown, adaptive efforts. Emotional Responses: Alienation, safety, anxiety, initial resilience. Settling Support: Family and friend networks, expectations vs. reality in access to resources. 3. Post-Arrival (Settlement) Stage: Stability and Legal Status: Visa insecurity, bureaucratic stress, aid disruptions. Economic Integration: De-skilling, blocked careers, underemployment. Social Disconnection vs. Resilience: Loneliness, social re-building, cultural preservation. Future Outlooks: Return, citizenship, relocation, family plans.

Link to Theoretical Framework: The themes are not only empirical reflections but also align with the cultural trauma theory. For example: Alexander's framework on cultural trauma provides an overarching lens, linking collective experiences of suffering to broader social processes of recognition, narrative articulation, and moral discourse. Emotional responses and identity loss link to Sztompka's concept of trauma from rapid social change. Coping mechanisms and community support structures align with Eyerman's and Giesen's insights on symbolic performance, memory, and identity

reconfiguration. By tracing themes across migration stages and linking them back to theory, the research offers a coherent and structured approach to understanding how trauma is socially formed and transmitted.

Thesis Statements submitted in defense before the Committee

1. Sociocultural trauma can be understood as an intricate conversation occurring within a cultural and historical community, rather than merely a response to outside forces. Different groups within the same culture may carry various symbolic meanings associated with a pivotal historical event, leading to diverse interpretations. This discourse is characterized by its multiple perspectives and voices, as it surfaces when certain groups choose to revisit and process negative past experiences while others actively seek to bury those memories as quickly as possible. Understanding a sociocultural traumatic event typically requires hindsight and the formation of a surrounding narrative. Different individuals recall these sociocultural traumatic changes through their unique perspectives, engaging in dialogue that not only allows them to share personal experiences but also facilitates discussions about potential new agreements moving forward. For individuals navigating a sharp transition, this period can be marked by a search for solutions alongside the profound pain of loss. Thus, Sociocultural trauma among Syrian forced migrants is a collective disruption of identity and meaning, embedded in social structures and cultural codes. It must be understood not as a private psychological event but as a socially mediated process shaped by symbolic rupture, dislocation

2. The sociocultural trauma associated with fleeing a country in fear ofpersecution

is immense and deeply impactful. Individuals who embark on this harrowing

journey confront a myriad of physical and psychological threats, each

contributing to their overall distress. Navigating through dangerous and often

20

hostile territories, they are at risk of encountering serious obstacles. Rather than perceiving collective sociocultural traumatic memory as an isolated social fact, it is more accurately understood as a collection of representations stemming from a shared consciousness. This collective consciousness is inherently distinct, existing independently from the sum of individual consciousnesses. The significance and prevalence of forced migration are on the rise, driven by ongoing violence and violations of human rights. In light of this, policymakers are attempting to craft tailored strategies for different categories of migrants. Although there is fierce global competition aimed at attracting highly skilled individuals, refugees and unskilled migrants, along with their families, frequently encounter unwelcoming attitudes.

3. Forced migration induces deep sociocultural trauma throughout the process of

migration. Furthermore, sociocultural trauma plays a substantial role in

comprehending the experiences of Syrian migrants who have been forced to

migrate to Europe. Each stage of migration, including pre-departure, initial

arrival, settlement challenges, and future planning, is marked by extreme

suffering that influenced the collective identity and wellness of the Syrian

migrants as a whole. The very act of fleeing is fraught with uncertainty and peril,

intensifying feelings of anxiety and helplessness. The constant fear of capture by

enemies adds another layer of sociocultural trauma, as individuals must remain

vigilant and on guard at all times. This environment of danger can result in lasting

psychological effects, including post-sociocultural traumatic stress disorder

(PTSD), depression, and a profound sense of loss and dislocation. Ultimately,

the challenges faced during flight are not merely logistical; they are deeply

sociocultural traumatic experiences that can shape a person's mental health and

identity for years to come. This detailed examination delves into these successive

phases, presenting an intricate portrayal of the Syrian migrant narrative, from the

decision-making process preceding departure, through the complexities of

21

resettlement and cultural integration, to the strategic planning and envisioning of life trajectories in the new host country.

4. The decision to treat a host country as a transit or final destination is not fixed in advance but shaped by each migrant's experience over time. Legal status, economic opportunity, family presence, and the capacity to establish routine and symbolic stability play a central role. Whether a country becomes "temporary" or "permanent" often depends less on intention than on the affordances and barriers encountered during the integration process.

5. Russia as destination country. Syrian migrants who were successful in obtaining legal status, job, and a supportive social network have shown resilience and been able to consider Russia as a potential long-term residence. This assimilation was facilitated by embracing Russian traditions while retaining elements of Syrian cultural identity. Despite obstacles, many Syrian immigrants dreamed of a future in Russia where they could reunite with their families, advance their careers, and form stronger communities. Still, due to difficulties assimilating into Russian society, several Syrian migrants saw Russia as a transit country rather than their permanent destination. The long-term settlement was challenging due to stringent residence restrictions, a lack of career options, language hurdles, and prejudice. Even Syrians who were able to get stable resident status nevertheless had their sights set on moving to countries with stronger Syrian diaspora communities.

6. Germany as destination country. In Germany, participants were more likely to

envision future goals, such as education, employment, or family reunification,

signaling a tentative resolution of trauma and narrative repair. Germany is

considered a primary destination country, offering institutional mechanisms for

symbolic healing through legal protections and civil participation. However, the

system is highly bureaucratic, and navigating residency, asylum, or integration

processes remains challenging. Despite these obstacles, the possibility of long-

22

term settlement and structured support enables migrants to plan and invest in their future more actively than in Russia.

7. Policy implications and global cooperation. The Syrian migrant crisis underscores the urgent need for systemic reforms at national and international levels. Host countries must develop flexible policies that reflect the dynamic nature of migration, while international efforts should focus on addressing root causes through conflict resolution and sustainable development aid. Education and public awareness initiatives are essential in transforming societal perceptions of migration and reducing xenophobia. By emphasizing shared human experiences and migrants' contributions, media and educational institutions can foster empathy and understanding, promoting more inclusive societies. Psychological support, therefore, must integrate cultural and social dimensions not only address individual symptoms but also support collective processes of social repair and cultural continuity.

8. The Syrian forced migration crisis highlights the necessity for robust, empathetic responses prioritizing human dignity and long-term integration. Narratives of resilience and adaptation are powerful reminders of the capacities within all societies to rebuild, reform, and envision futures that honor diversity and foster unity. Resilience and integration are interlinked processes, emerging through everyday negotiation. Refugees actively engage in reconstructing routine, social ties, and cultural familiarity. Their ability to integrate is shaped not only by policy frameworks but also by their capacity to create continuity within disruption. Embracing these insights is crucial as we seek to construct futures where migration, driven by both crisis and choice, is greeted with open-mindedness and opportunity rather than fear and resistance. Global leaders and policymakers are called upon to build migration policies that are humane and pragmatic, recognizing the dignity and potential of each person forced to migrate. By forging more inclusive structures and engaging in genuine dialogue, societies

23

can address migration challenges more effectively and set a precedent for future crises to be met with compassion and reason. Creating environments that celebrate diversity and recognize human potential involves collaborative efforts from all sectors of society. By weaving these objectives into a cohesive strategy, we can aspire to a future where migration enriches societies, and crises are addressed with informed, compassionate responses prioritizing human dignity and shared progress.

Заключение диссертации по теме «Другие cпециальности», Дибо Шаза

8. Заключение

Сирийский конфликт, продолжающийся уже более десяти лет, вызвал один из крупнейших кризисов вынужденной миграции в современной истории, оказав глубокое влияние на отдельных людей и бросив вызов принимающим странам по всему миру. В данной диссертации тщательно исследованы социокультурные травмы, пережитые сирийскими вынужденными мигрантами, проведены сравнения между их опытом интеграции в Германии и России, чтобы подчеркнуть разнообразие результатов и извлечь уроки для международной миграционной политики. Путешествие сирийских вынужденных мигрантов служит примером социокультурной травмы как коллективного, многоуровневого процесса, который выходит за рамки индивидуального психологического дистресса и включает в себя разрыв социальных связей, культурную дезориентацию и эрозию сплоченности сообщества. Эта форма травмы возникает в результате длительного перемещения, насилия и системной маргинализации, которые разрушают ткань социальной и культурной жизни, имеющей решающее значение для идентичности сообщества и социальной стабильности. Как утверждает Александр (Alexander, 2004), травма в коллективном понимании подразумевает глубокое воздействие катастрофических событий на групповое сознание, при котором общие воспоминания о насилии, потерях и перемещении оставляют неизгладимые следы, формируя со временем как индивидуальную, так и коллективную идентичность. Такая травма проявляется в разрушении социальных сетей, утрате традиционных ролей и общественного уклада, а также в распаде культурных символов и практик, поддерживающих коллективную

идентичность. Этот символический разрыв согласуется с концепцией Гизена (2004) о том, что коллективная травма включает в себя оспаривание и восстановление социальной идентичности, которая становится раздробленной, поскольку общие культурные нормы подвергаются сомнению. Эти разрывы передаются через истории социальных действий, ритуалы и общий опыт, которые служат как местом закрепления травмы, так и укрепления жизнестойкости. Согласно социологическим теориям травмы, коллективный траур и общие нарративы являются фундаментальными механизмами, позволяющими сообществам перерабатывать, переосмысливать и, в конечном счете, восстанавливать свою идентичность среди руин, образовавшихся в результате переезда. Этот социальный процесс происходит не только на уровне психологического индивидуального дистресса, но и воспроизводится как социальный феномен, в котором коллективная память становится мощным инструментом для поддержания травмы или укрепления жизнестойкости. Общие повествования о страданиях, сопротивлении и надежде, созданные и усиленные в рамках взаимодействия в сообществе, одновременно усиливают травму и служат путями к социальной сплоченности, выступая в качестве формы социальной медицины, укрепляющей коллективную идентичность. Как описывает Эйерман (Еуегшап, 2019), травма выражается и поддерживается через социальные представления, которые включают в себя публичные действия, рассказывание историй и культурные ритуалы, создающие социальные связи и опосредующие коллективную переработку травмы. Таким образом, социокультурная травма включает в себя процесс социального разрыва, культурного смещения и коллективной ре-нарративизации, который формирует идентичность сообщества не как симптом патологии, а как коллективный ответ на экзистенциальные угрозы. Он включает в себя социальное конструирование общих воспоминаний, коллективных историй о потере, перемещении и сопротивлении, которые служат либо для усиления травмы, либо для поддержки

426

коллективного исцеления. Этот непрерывный процесс оказывает глубокое влияние на социальную сплоченность и восстановление идентичности сообщества, подчеркивая коллективную, символическую и социальную природу принципов травмы, повторяющихся в социологической литературе о травме и в теоретической главе.

Комплексный подход Германии к интеграции сирийских мигрантов является примером усилий, основанных на социологическом понимании травмы, которое признает ее как коллективный социальный процесс. Такой подход подчеркивает, что травма - это не просто индивидуальное психологическое расстройство; она включает в себя систематический социальный разрыв, дезинтеграцию социальных связей, разрушение общих культурных норм и ослабление сплоченности сообщества. Эти элементы находят яркое отражение в историях борьбы мигрантов, иллюстрируя, как перемещение влияет как на личную идентичность, так и на социальную структуру. Упор на образование, здравоохранение и трудоустройство - это стратегические усилия по восстановлению сетей социальной поддержки и культурной преемственности, которые являются важнейшими элементами смягчения травмы и укрепления жизнестойкости. Однако социальная интеграция включает в себя не только доступ к услугам, но и восстановление социальных связей, которые привязывают людей к их сообществам. Процесс изучения языка и профессионального обучения становится социальным актом, способствующим формированию новых социальных связей, позволяющим мигрантам вновь обрести чувство цели и вернуть свою социальную идентичность - элементы, которые с социологической точки зрения являются ключевыми для восстановления после травмы. Это также отражает понимание того, что социальные связи и общие культурные практики являются защитными факторами от долгосрочных последствий травмы. Они способствуют коллективной жизнестойкости, позволяя мигрантам преодолевать продолжающиеся социальные разломы. Это согласуется с идеей о том, что

42/

травма сохраняется до тех пор, пока социальные связи остаются разорванными или не укрепленными; восстановление этих связей необходимо для социального исцеления. Однако постоянная социальная напряженность, такая как ксенофобия, стереотипы и культурные предубеждения, подчеркивает хрупкость социальной сплоченности в условиях быстрых культурных изменений. Эти социальные разрывы формируют постоянную борьбу за идентичность, поскольку мигранты сталкиваются не только с системными барьерами, но и с неприятием со стороны общества и культурными столкновениями. Это перекликается с теорией Гизена (2004) о том, что коллективная травма предполагает оспаривание и переопределение социальной идентичности, где символические действия, рассказывание историй и культурные переговоры служат как для воспроизведения травмы, так и для содействия сопротивлению. В этом смысле такие социальные действия, как рассказывание историй, взаимная поддержка и культурные практики - это не просто индивидуальные или общественные ритуалы; это социальные процессы, которые формируют коллективную память. Эти процессы динамичны и непрерывны, и их успех или неудача определяют, сохранится ли травма или будет смягчена. Таким образом, политика и мероприятия, направленные на содействие интеграции, должны учитывать не только материальные потребности, но и социальные разрывы, чтобы восстановить социальные связи, восстановить доверие и укрепить социальную ткань. Преодоление социокультурной травмы требует настойчивых усилий по социальному примирению, направленных не только на предоставление услуг: развитие постоянного социального диалога, изменение представлений и создание инклюзивных сообществ. Этот длительный процесс отражает сложную природу травмы как социального явления, которое требует постоянных коллективных инвестиций в социальную сплоченность и культурную преемственность. Российский ландшафт представляет собой контрастный контекст для интеграции мигрантов, характеризующийся ограниченной формальной институциональной

420

поддержкой, что подчеркивает важность низовых стратегий и устойчивости сообществ. Эмпирические истории показывают, что мигранты часто справляются с бюрократическими проблемами и скудными услугами, используя солидарность сообщества и самоинициированные ответы социальных сетей, которые подчеркивают силу неформальных социальных связей как механизмов преодоления системных барьеров. Эти истории перекликаются с социологическим пониманием того, что травма не только поддерживается через формальные структуры, но и передается и регулируется через социальные связи и практику сообщества (Giesen, 2004).

В условиях, когда институциональная поддержка слаба или непоследовательна, социальная сплоченность и культурная преемственность становятся жизненно важными ресурсами для преодоления травмы. Инициативы сообщества, такие как взаимопомощь, местные культурные традиции и неформальные группы поддержки, служат укреплению коллективной идентичности и обеспечивают психосоциальную стабильность в условиях продолжающейся неопределенности. Это подчеркивает социологическую концепцию, согласно которой жизнестойкость часто коренится в социальной ткани, где социальные связи выступают в качестве защитных факторов, уравновешивающих системные проблемы (Alexander, 2004). Более того, данный контекст демонстрирует, что устойчивость личности и сообщества проистекает из местных социальных действий, однако эти низовые стратегии также обнажают пробелы в институциональных структурах. Чтобы достичь долгосрочной стабильности и интеграции, крайне необходима официальная политика, поддерживающая социальный и культурный капитал, созданный на низовом уровне. Без такого институционального подкрепления травмы могут сохраняться, а социальная фрагментация - углубляться, что потенциально может подорвать усилия по достижению социальной сплоченности и культурной преемственности.

Истории вынужденных мигрантов показывают, что преодоление психологической травмы требует не только индивидуальной психиатрической помощи; оно включает в себя восстановление социальной ткани, которая была разорвана системными разрывами, культурной дезориентацией и социальной дезинтеграцией. Теории, представленные в литературе, подчеркивают, что травма при перемещении встроена в социальный контекст, где разрыв социальных связей, таких как семья, сообщество и общие культурные практики, увековечивает коллективные страдания (Alexander, 2004). Травма поддерживается за счет потери социальной сплоченности, которая лишает людей их социальной идентичности и ролей, способствуя возникновению чувства отчуждения и вытеснения, которые являются центральными для социальной травмы как коллективного явления. Более того, культурная дезориентация -трудности в поддержании культурных практик, языка и социальных норм -действует как символический разрыв, нарушающий целостность индивидуальной и общественной идентичности (Giesen, 2004). В этом контексте устойчивости способствуют социальные действия, основанные на сообществе, такие как сети взаимной поддержки, которые восстанавливают социальные связи и укрепляют коллективную идентичность, выступая в качестве защитных факторов от долгосрочной травмы. Как подчеркивает Айерман (Eyerman, 2019), культурные акты социальной деятельности, включая рассказывание историй, общие ритуалы и участие в жизни сообщества, имеют решающее значение для восстановления социального смысла и идентичности после разрыва. Поэтому психологическая поддержка должна включать в себя культурные и социальные аспекты не только для устранения индивидуальных симптомов, но и для поддержки коллективных процессов социального восстановления и культурной преемственности. Такой подход согласуется с пониманием того, что передача травмы включает в себя социализированные коллективные действия, которые закрепляют репрезентацию травмы в нарративах сообщества, подчеркивая, что

43U

долгосрочное исцеление зависит от восстановления социальных связей и укрепления культурной идентичности. Таким образом, эффективные меры по преодолению травмы должны укреплять социальную сплоченность, утверждать культурные традиции и способствовать устойчивости сообщества, позволяя мигрантам восстанавливать свою идентичность в социальных рамках, которые противостоят разрыву, вызванному перемещением.

Сирийский кризис мигрантов подчеркивает острую необходимость системных реформ на национальном и международном уровнях. Принимающие страны должны разработать гибкую политику, отражающую динамичную природу миграции, в то время как международные усилия должны быть направлены на устранение первопричин путем разрешения конфликтов и оказания помощи в целях устойчивого развития. Инициативы в области образования и повышения осведомленности общественности играют важную роль в изменении общественного восприятия миграции и снижении уровня ксенофобии. Подчеркивая общий человеческий опыт и вклад мигрантов, средства массовой информации и образовательные учреждения могут способствовать развитию сочувствия и понимания, способствуя созданию более инклюзивных обществ.

Поскольку миграция продолжает менять глобальную демографическую ситуацию, крайне важно рассматривать ее как возможность для обновления общества. Уроки, извлеченные из опыта сирийских мигрантов, подчеркивают стойкость, способность к адаптации и преобразующий потенциал культурного обмена. Принимающие страны должны реагировать на это с сочувствием и стратегической поддержкой, воспринимая миграцию как катализатор инноваций и роста. Построение инклюзивного будущего требует постоянной международной приверженности развитию среды, в которой прославляется разнообразие и признается потенциал. Это видение требует совместных усилий правительств, гражданских обществ и сообществ по формированию

43 1

инклюзивной культуры, обеспечивающей справедливое развитие и прогресс для всех. Эффективно преодолевая социокультурные травмы, страны могут построить более сильные и сплоченные общества, которые принимают разнообразие. Это подразумевает разработку политики, которая не только реагирует на кризисы, но и предупреждает их, устраняя основные причины перемещения и способствуя стабильности в регионах, подверженных конфликтам. Расширение прав и возможностей мигрантов для активного участия в процессах их собственной интеграции имеет жизненно важное значение. Поощрение гражданской активности, предоставление медиа-платформ для представительства и вовлечение мигрантов в политические дискуссии может значительно усилить их чувство самостоятельности и принадлежности. Превращение миграции в возможность для роста, а не простого выживания, может раскрыть весь потенциал мигрантов как участников их новых сообществ.

Сирийский кризис вынужденной миграции подчеркивает необходимость надежных и сочувственных ответных мер, ставящих во главу угла человеческое достоинство и долгосрочную интеграцию. Рассказы о жизнестойкости и адаптации являются мощным напоминанием о способности всех обществ восстанавливаться, реформироваться и представлять себе будущее, которое чтит разнообразие и способствует единству. Принятие этих идей крайне важно, поскольку мы стремимся построить будущее, в котором миграция, вызванная как кризисом, так и выбором, будет встречена с открытыми взглядами и возможностями, а не со страхом и сопротивлением. Опыт Германии и России позволяет понять, как эффективно управлять вынужденными мигрантами и интегрировать их в общество. Структурированный подход Германии предлагает модель для усовершенствованной политики интеграции, демонстрируя преимущества скоординированной системы поддержки. В то же время, использование Россией стратегий, основанных на общинах, подчеркивает устойчивость сообществ мигрантов и важность решений на низовом уровне там,

432

где отсутствуют институциональные рамки. Мировые лидеры и политики призваны строить миграционную политику гуманно и прагматично, признавая достоинство и потенциал каждого человека, вынужденного мигрировать. Создавая более инклюзивные структуры и участвуя в подлинном диалоге, общества смогут более эффективно решать проблемы миграции и создать прецедент, когда будущие кризисы будут встречаться с состраданием и разумом. В конечном счете, создание среды, в которой воспевается разнообразие и признается человеческий потенциал, требует совместных усилий всех слоев общества. Сплетя эти цели в единую стратегию, мы сможем стремиться к будущему, в котором миграция обогатит общество, а кризисы будут решаться с помощью обоснованных, сострадательных ответов, ставящих во главу угла человеческое достоинство и общий прогресс. Поскольку миграция продолжает оказывать влияние на глобальный ландшафт, опыт сирийских мигрантов подчеркивает преобразующий потенциал стратегической поддержки и культурной интеграции. Используя эти уроки, мы сможем построить более инклюзивные и устойчивые сообщества, обогащая наши общества благодаря разнообразию и взаимопониманию. Сирийский кризис не только заставляет нас реагировать на него сочувствием и действиями, но и представлять себе будущее, в котором разнообразие будет рассматриваться как коллективное обогащение.

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Дибо Шаза, 2025 год

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Ааджи, Э. (2021). Социальная интеграция сирийских беженцев в шведское общество: правдоподобная реальность или надуманная мечта?

2. Аарелайд-Тарт, А. (2006). Культурная травма и жизненные истории.

3. Акар, Б., Акар, И. H., Alhiraki, O. A., Fahham, O., Erim, Y., Acarturk, C. (2021). Роль стратегий совладания в посттравматическом росте среди сирийских беженцев: Модель структурных уравнений. Международный журнал экологических исследований и общественного здравоохранения, 18(16), 8829. https://doi.org/10.3390/ijerph18168829

4. Agence France-Presse. (2015, 28 декабря). Германия набирает 8 500 учителей для обучения немецкому языку 196 000 детей-беженцев. The Guardian.

https://www.theguardian.com/world/2015/dec/28/germany-recruits-8500-teachers-to-teach-german-to-196000-child-refugees

5. Агер, А., Стрэнг, А. (2008). Понимание интеграции: Концептуальная схема. Journal of Refugee Studies, 21(2), 166-191. https://doi.org/10.1093/jrs/fen016

6. Агаев, Е. (2012). Исторические предпосылки и современное состояние российско-сирийских отношений.

7. Акар, С., Эрдогду, М. М. (2019). Сирийские беженцы в Турции и предстоящая проблема интеграции. Журнал международной миграции и интеграции, 20, 925-940.

8. Акессон, Б. (2017). Молодежь-беженцы, затронутая войной и перемещением: Социально-экологический подход. В книге "Молодежь иммигрантов в Канаде: Теоретические подходы, практические вопросы и профессиональные перспективы.

9. Аль Аджлан, А. (2023). Влияние военной травмы на межличностное недоверие среди сирийских беженцев в Германии и их межличностное доверие к немцам. Генеалогия, 7(2), 33. https://doi.org/10.3390/genealogy7020033

10.Альба, Р., Слоан, Дж., Сперлинг, Дж. (2011). Императив интеграции: Дети иммигрантов с низким статусом в школах благополучных обществ. Ежегодный обзор социологии, 37, 395-415.

11.Александр, Дж. К. (2020). Гражданская сфера и переход к миру: Культурная травма и гражданское восстановление. Международный журнал политики, культуры и общества, 35(1), 85-93. https://doi.org/10.1007/s10767-020-09371-7.

12.Александр, Дж. К., Эйерман, Р., Гизен, Б., Смелсер, Н. Дж., Штомпка, П. (2004). Культурная травма и коллективная идентичность. Издательство Калифорнийского университета.

13.Alexander, J. C., Eyerman, R., Giesen, B., Smelser, N. J., Sztompka, P. (2016). Культурная травма и коллективная идентичность (Репринтное изд.). Издательство Калифорнийского университета.

14.Алпак, Г., Унал, А., Бюльбюль, Ф., Сагалтичи, Э., Без, Й., Алтиндаг, А., Далкилич, А., Савас, Х.А. (2015). Посттравматическое стрессовое расстройство среди сирийских беженцев в Турции: Кросс-секционное исследование. Международный журнал психиатрии в клинической практике, 19(1), 45-50.

15.Альзуби, Ф. А., Аль-Смади, А. М., Гугазех, Ю. М. (2019). Стратегии совладания, используемые сирийскими беженцами в Иордании. Клинические сестринские исследования, 28(4), 396-421.

16.Арсаханова, З., Боков, Ю., Ларин, А. (2020). Влияние войн на экономику стран: Теоретические и практические аспекты. Экономические Анналы-XXI / Ekonomicnij Casopis-XXI, 182.

17.Атари-Хан, Р., Ковингтон, А.Х., Герштейн, Л.Х., Аль Херц, Х., Варнер, Б.Р., Брасфилд, К., Шуригар, Б., и др. (2021). Концепции жизнестойкости среди сирийских беженцев, подвергшихся травмам. The Counseling Psychologist, 49(2), 233-268. https://doi.org/10.1177/0011000020970522.

18.Ayoub, M. A. (2023). Понимание реакции Германии на кризис беженцев 2015 года. Обзор экономики и политических наук, 8(6), 577-604.

19.Баккур, С., Сахтут, Р. (2023). Размеры и признаки провала государства в Сирии. Журнал балканских и ближневосточных исследований, 25(6), 10201036.

20.BAMF. (2023). Этапы немецкой процедуры предоставления убежища: Обзор отдельных процедурных шагов и правовой основы. https: //www. bamf. de/SharedDocs/Anlagen/EN/AsylFluechtlingsschutz/Asylver fahren/das-deutsche-asylverfahren.pdf?_blob=publicationFile&v=18

21.Beinhorn, J., Gasch, S., Glorius, B., Kintz, M., Schneider, H. (2019). Национальный отчет об управлении системой приема беженцев в Германии. Исследования CEASEVAL по общеевропейской системе предоставления убежища, 23.

22.Берри, Дж. У. (1997). Иммиграция, аккультурация и адаптация. Прикладная психология, 46(1), 5-34.

23.Беттс, А., Коллиер, П. (2017). Прибежище: Преобразование сломанной системы предоставления убежища. Allen Lane.

24.Бхабха, Х. К. (2012). Местонахождение культуры. Routledge.

25.Бхимджи, Ф. (2015). Сотрудничество и перформативное агентство в театре для беженцев в Германии. Journal of Immigrant & Refugee Studies, 14(1), 83103. https://doi.org/10.1080/15562948.2015.1024813

26.Бхугра, Д., Беккер, М. А. (2005). Миграция, культурная утрата и культурная идентичность. Мировая психиатрия, 4(1), 18.

27.Bialasiewicz, L., Maessen, E. (2018). Масштабирование прав: "Сделка с Турцией" и разделенная география европейской ответственности. Patterns of Prejudice, 52(2-3), 210-230.

28.Биндер, В., Миджич, А. (2020). 'Мы евреи и хотим помочь Вам': Праведная межгрупповая солидарность по отношению к мусульманским беженцам в Вене. В книге "Мужество для гражданского ремонта" (стр. 61-89). Springer.

29.Блэк, Р. (2001). Пятьдесят лет исследований беженцев: От теории к политике. International Migration Review, 35(1), 57-78. https://doi.org/10.1111/j.1747-7379.2001.tb00004.x

30.Бокканьи, П., Балдассар, Л. (2015). Эмоции в движении: Составление карты зарождающейся области эмоций и миграции. Эмоции, пространство и общество, 16, 73-80.

31.Буланже, Г. (2004). Жена Лота, Кэри Грант и американская мечта: Психоанализ с иммигрантами. Contemporary Psychoanalysis, 40(3), 353-372. https://doi.org/10.1080/00107530.2004.10745836.

32.Бурдьё, П. (1986). Формы капитала. В книге Дж. Ричардсона (ред.) "Справочник по теории и исследованиям в области социологии образования " (стр. 241-258). Гринвуд.

33.Браун, В., Кларк, В. (2006). Использование тематического анализа в психологии. Качественные исследования в психологии, 3(2), 77-101. https://doi.org/10.1191/1478088706qp063oa.

34.Брелл, К., Дастманн, К., Престон, И. (2020a). Интеграция беженцев-мигрантов на рынке труда в странах с высоким уровнем дохода. Журнал экономических перспектив, 34(1), 94-121.

35.Брелл, К., Дастманн, К., Престон, И. (2020b). Интеграция беженцев-мигрантов на рынке труда в странах с высоким уровнем дохода. Журнал экономических перспектив, 34(1), 94-121.

36.Брюкер, Х., Косякова, Ю., Валлизаде, Э. (2020). Произошел ли "кризис беженцев"? Новые взгляды на недавнее прибытие беженцев в Германию и перспективы их интеграции. Soziale Welt, 71(1-2), 24-53.

37.Брюкер, Х., Ротер, Н., Шупп, Й., Бабка фон Гостомски, К., Бём, А., Фендель, Т., Фридрих, М., Гиссельманн, М., Косякова, Ю., Крох, М. (2016). Вынужденная миграция, прибытие в Германию и первые шаги на пути к интеграции. Экономический бюллетень DIW, 6(48), 541-556.

38.Бруно, Г. К., Паломбино, Ф. М., Ди Стефано, А. (2019). Вопросы миграции в международных судах и трибуналах.

39.Будыта-Будзыньска, М. (2011). Адаптация, интеграция, ассимиляция: Попытка теоретического подхода. Collegium Civitas. http: //migracj e.civitas .edu. pl/migracj e/images/pdf_eng

40.Bundesamt für Migration. (2020). Flüchtlinge (2017). Das Bundesamt in Zahlen 2016: Asyl, Migration und Integration. Bundesamt für Migration und Flüchtlinge.

http://www.bamf.de/SharedDocs/Anlagen/DE/Publikationen/Broschueren/Bun desamt-in-Zahlen-2014. pdf.

41.Кастелли, Ф. (2018). Движущие силы миграции: Почему люди переезжают? Journal of Travel Medicine, 25(1), tay040.

42.Кастлс, С. (2003). К социологии вынужденной миграции и социальной трансформации. Социология, 37(1), 13-34. https://doi.org/10.1177/0038038503037001384

43.Центр превентивных действий. (2023). Конфликт в Сирии. Global Conflict Tracker. https://cfr.org/global-conflict-tracker/conflict/conflict-syria

44.Чернеа, М. (1997). Модель рисков и реконструкции для переселения

перемещенного населения. Мировое развитие, 25(10), 1569-1587.

45.Чунг-Чанг, М., Аль-Карни, Н., Аль-Мазруэй, М., Аль-Мухаири, С., Шакра,

М., Митчелл, Б., Аль-Мазруэй, С., Аль-Хашими, С. (2018). Влияние

характеристик воздействия травмы на посттравматическое стрессовое

расстройство и сопутствующую психиатрическую заболеваемость среди

сирийских беженцев. Psychiatry Research, 259, 310-315.

https://doi.org/10.1016/j.psychres.2017.10.035

46.Чимни, Б. С. (1998). Геополитика изучения беженцев: Взгляд с Юга.

Journal of Refugee Studies, 11(4), 350-374.

47.Чимни, Б. С. (2009). Рождение "дисциплины": От изучения беженцев к

изучению вынужденной миграции. Journal of Refugee Studies, 22(1), 11-29.

48.Чизвик, Б. Р., Миллер, П. В. (2001). Модель овладения языком назначения:

Применение к мужчинам-иммигрантам в Канаде. Демография, 38, 391-409.

49.Чой, Б., Аруначалам, К., Гупта, С., Тейлор, М., Ли, А. (2021).

Систематический обзор: Стратегии аккультурации и их влияние на

439

психическое здоровье мигрантов. Общественное здоровье на практике, 2, 100069.

50.Крист, С., Этцольд, Б. (2022). Семейные фигуры в перемещении: Запутанная мобильность беженцев в Германии и за ее пределами. Журнал этнических и миграционных исследований, 48(18), 4419-4435.

51.Коэн, Р. (2015, 22 сентября). Германия, нация беженцев. The New York Times. https://www.nytimes.com/2015/09/22/opinion/roger-cohen-germany-refugee-nation.html

52.Коэн, Р., Кеннеди, П.М. (2000). Глобальная социология. Хаундмиллс, Бейсингсток: Макмиллан.

53.Коул, Э., Су, С., Диас, А., Чжан, М. (2022). Социальная поддержка и жизнестойкость среди бирманских беженцев-подростков: Изучение поиска этнической идентичности и принадлежности как модераторов. Children and Youth Services Review, 142, 106647.

54.Коллиер, М., Дювель, Ф., и де Хаас, Х. (2012). Критические подходы к транзитной миграции. Население, пространство и место, 18(4), 407-414. https://doi.org/10.1002/psp.630

55.Коннор, П. (2016, 2 августа). Число беженцев в Европе выросло до рекордных 1,3 миллиона в 2015 году. Проект Pew Research Center's Global Attitudes Project. https://www.pewresearch.org/global/2016/08/02/number-of-refugees-to-europe-surges-to-record-1 -3-million-in-2015/.

56.Конвенция о статусе беженцев. (1951). Серия договоров ООН, 189 (июль), 137.

57.Козер, Л. А. (1957). Социальный конфликт и теория социальных изменений. Британский журнал социологии, 8(3), 197-207. https://doi.org/10.2307/587674

58.Кроуфорд, Э., Райт, М. О., Мастен, А. С. (2006). Жизнестойкость и духовность в юности. В Справочнике по духовному развитию в детском и подростковом возрасте (стр. 355-370).

59.Кроули, Х., Дювель, Ф. (2017). Разгадка "миграционного кризиса" в Европе: Путешествия по суше и морю. Policy Press.

60.Кроули, Х., Дювель, Ф., Джонс, К., МакМахон, С., Сигона, Н. (2016). Понимание динамики миграции в Грецию и ЕС: Движущие силы, решения и направления. MEDMIG. https://www.compas.ox.ac.uk/wp-content/uploads/PR-2016-

MEDMIG_Understanding_the_Dynamics_of_Migration_to_Greece_and_the_ EU.pdf.

61.Кроули, Х., Склепарис, Д. (2018). Беженцы, мигранты, ни те, ни другие, ни третьи: Категориальный фетишизм и политика ограничения в европейском "миграционном кризисе". Journal of Ethnic and Migration Studies, 44(1), 4864.

62.Дамеланг, А., Косякова, Ю. (2021). Работать или учиться? Постмиграционные образовательные инвестиции взрослых беженцев в Германии - свидетельства эксперимента по выбору. Исследования в области социальной стратификации и мобильности, 73, 100610.

63.Дамен, Р., Хюйнк, В., Дагевос, Дж. (2022). Социально-культурные стартовые позиции среди недавно прибывших в Нидерланды сирийских беженцев: Анализ латентных классов. Международный журнал межкультурных отношений, 87, 72-84. https://doi.org/10.1016/j. ij intrel .2022.01.009

64.Дэвенпорт, К., Мур, В., По, С. (2003). Иногда нужно просто уехать:

Внутренние угрозы и вынужденная миграция, 1964-1989 гг.

Международные взаимодействия, 29(1), 27-55.

https://doi.org/10.1080/03050620304597

441

65.Дэй, К., Уайт, П. (2002). Выбор или обстоятельства: Великобритания как место подачи ходатайств о предоставлении убежища боснийскими и сомалийскими беженцами. GeoJournal, 56(1), 15-26. https: //doi. org/10.1023/A: 1021700817972

66.Де Хаас, Х. (2021). Теория миграции: Система устремлений и возможностей. Сравнительные миграционные исследования, 9(1), 1-35.

67.Де Хаас, Х., Каслз, С., Миллер, М. Дж. (2019). Век миграции: Международные перемещения населения в современном мире. Bloomsbury Publishing.

68.Детлефсен, Б. (2015, 19 августа). Так находят себе работу асильбеверберы в Германии. stern.de. https://www.stern.de/politik/deutschland/arbeit-fuer-fluechtlinge--diese-initiativen-sollen-asylbewerbern-zu-jobs-verhelfen-6388188.html

69. Ду, Б., Витмер, Дж. (2020). Потеря имущества, идентичности и чувства собственного достоинства. В книге Дж. Коттлер, С. Бану, С. Джани (ред.), Справочник по опыту беженцев: Травмы, устойчивость и восстановление (стр. 35-42). Сан-Диего, Калифорния: Cognella.

70.Дюркгейм, Э. (1951). Самоубийство (оригиналработы опубликован в 1897 году). Свободная пресса.

71.Дюркгейм, Э., Мосс, М. (1969). Примитивная классификация (R. Needham, Trans.). (Оригинальная работа опубликована в 1903 году).

72.Дастманн, К., Фаббри, Ф. (2003). Знание языка и показатели рынка труда иммигрантов в Великобритании. Экономический журнал, 113(489), 695717.

73.Айзенбрух, М. (1984). Кросс-культурные аспекты тяжелой утраты. I: Концептуальная основа для сравнительного анализа. Культура, медицина и психиатрия, 8(3), 283-309.

74.Айзенбрух, М. (1997). Плач о потерянной плаценте: Культурная утрата и культурное выживание среди камбоджийцев, которые переселились, были репатриированы или остались дома. В книге "Психологические аспекты географических переездов: Тоска по дому и стресс аккультурации (стр. 105-125).

75.Эль-Шаарави, Н. (2015). Жизнь в неопределенном будущем: Временность, неопределенность и благополучие среди иракских беженцев в Египте. Социальный анализ, 59(1), 38-56.

76.Эль-Заатари, М. (2024, 6 сентября). Wohnung mieten für Flüchtlinge: Wie ist es möglich? Anwalt.org - найдите себе богатого Анвальта! https: //www. anwalt.org/asylrecht-migrationsrecht/wohnungen-fluechtlinge/

77.Эриксон, К. (1976). Коллективная травма: Потеря общности. В книге "Все на своем пути" (стр. 186-245).

78.Эспириту, Й. Л. (2014). Счет тел: Война во Вьетнаме и милитаризованное убежище. University of California Press.

https://doi.org/10.1525/california/9780520277700.001.0001

79.Айерман, Р. (2001). Культурная травма: Рабство и формирование афроамериканской идентичности. Cambridge University Press.

80.Фаргес, П., Фандрих, К. (2012). Европейский ответ на кризис сирийских беженцев: Что дальше?

81.Фасани, Ф., Фраттини, Т., Минале, Л. (2022). (Борьба за) интеграцию беженцев в рынок труда: Доказательства из Европы. Журнал экономической географии, 22(2), 351-393.

82.Фазель, М., Уилер, Дж., Данеш, Дж. (2005). Распространенность серьезных психических расстройств у 7000 беженцев, переселившихся в западные страны: Систематический обзор. The Lancet, 365(9467), 1309-1314.

83.Федеральный закон N 4528-1 "О беженцах". (1993). Refworld: Российская Федерация: Федеральный закон N 4528-1 от 1993 года о беженцах. Refworld. https://www.refworld.org/docid/527246344.html

84.Фицджеральд, Д. С., Арар, Р. (2018). Социология миграции беженцев. Ежегодный обзор социологии, 44(1), 387-406. https ://doi.org/10.1146/annurev-soc-073117-041204

85. Фолкертс-Ландау, Д. Ф. И., Бёттхер, Б., Шнайдер, С., Дойче Банк АГ. (2015). Приток беженцев: Возможность для Германии. Deutsche Bank Research.

86.Фостер, Р. П. (2005). Новые лица детской перимиграционной травмы в Соединенных Штатах. Journal of Infant, Child, and Adolescent Psychotherapy, 4(1), 21-41.

87.Гедмин, Дж. (2019). Правый популизм в Германии: Мусульмане и меньшинства после кризиса беженцев 2015 года.

88.Герсони, Р. (1988). Резюме рассказов мозамбикских беженцев о преимущественно конфликтном опыте в Мозамбике. Вашингтон, округ Колумбия: Бюро по программам для беженцев, Государственный департамент.

89.Джиакко, Д., Лакшман, Н., Приебе, С. (2018). Распространенность и факторы риска психических расстройств у беженцев. В книге "Психическое здоровье беженцев и лиц, ищущих убежища" (том 77, стр. 144-152). Elsevier.

90.Гинат, Р. (2000). Советский Союз и сирийский режим Баас: От колебаний к сближению. Ближневосточные исследования, 36(2), 150-171.

91.Гобат, Дж., Костиал, К. (2016). Экономика конфликта в Сирии. Международный валютный фонд.

92.Голдсмит, Р.Е., Мартин, К.Г., Смит, К.П. (2014). Системная травма. Journal of Trauma & Dissociation, 15(2), 117-132. https://doi.org/10.1080/15299732.2014.871666

93.Гудвин-Гилл, Г. С., МакАдам, Дж. (2007a). Беженец в международном праве. Oxford University Press. https : //opil. ouplaw. com/view/10.1093/law/9780199207633.001.0001/law-9780199207633

94.Гудвин-Гилл, Г. С., МакАдам, Дж. (2007b). Беженец в международном праве. Oxford University Press. https : //books .google. de/books?hl=en&lr=&id=uiGQDwAAQBAJ&oi=fnd&pg =PR15&ots=Vjtpt0x4PX&sig=Dfe3-HYl6HAvX6DExtb0ea37AIc

95.Гордон, М. М. (1964). Ассимиляция в жизни американцев: Роль расы, религии и национального происхождения. Оксфорд Юниверсити Пресс, США.

96.Горст-Унсворт, К., Голденберг, Е. (1998). Психологические последствия пыток и организованного насилия, которым подвергались беженцы из Ирака: Факторы, связанные с травмой, в сравнении с социальными факторами в изгнании. Британский журнал психиатрии, 172(1), 90-94.

97.Грал-Мадсен, А. (2001). Идентификация беженцев в мире. В книге "Земля за гранью" (стр. 251-263). Brill Nijhoff.

98.Greene, M. L., Way, N., Pahl, K. (2006). Траектории воспринимаемой дискриминации со стороны взрослых и сверстников среди чернокожих, латиноамериканских и азиатско-американских подростков: Паттерны и психологические корреляты. Психология развития, 42(2), 218-238.

99.Гржимала-Казловска, А. (2016). Социальное закрепление: Иммигрантская идентичность, безопасность и интеграция воссоединяются? Социология, 50(6), 1123-1139.

100. Хаддад, Е. (2008). Кто является (не является) беженцем? В книге "Беженец в международном обществе: Между суверенами (стр. 23-46). СашЬпёве Ш^ге^ РгеББ. https://doi.org/10.1017/CBO9780511491351.003

101. Холл, С. (2015). Культурная идентичность и диаспора. В книге "Колониальный дискурс и постколониальная теория" (стр. 392-403). Routledge.

102. Гамбургер, А. (2017). Геноцидная травма: индивидуальные и социальные последствия нападения на психическую и физическую жизнь группы. В книге "Психоанализ и свидетельства Холокоста". Лондон: Routledge.

103. Гамбургер, А., Ханчева, К., Озкурумез, С., Шер, К., Станкович, Б. (ред.). (2018). Вынужденная миграция и социальная травма: Междисциплинарные перспективы психоанализа, психологии, социологии и политики (1-е изд.). Routledge. https://doi.org/10.4324/9780429432415

104. Гамбургер, А., Ханчева, К., Волкан, В.Д. (2021). Социальная травма - междисциплинарный учебник. Springer.

105. Хэмлин, Р. (2017). Категории мигрантов в условиях кризиса. Центр изучения международной миграции, Калифорнийский университет, Лос-Анджелес.

106. Хассан, Г., Кирмайер, Л. Дж., Мекки-Беррада, А., Куош, К., Эль Шаммай, Р., Девиль-Стоетцель, Ж.-Б., Юссеф, А., Джефи-Балул, Х., Баркил-Отео, А., Куттс, А. (2015). Культура, контекст и психическое здоровье и психосоциальное благополучие сирийцев: Обзор для сотрудников служб психического здоровья и психосоциальной поддержки, работающих с сирийцами, пострадавшими от вооруженного конфликта (Отчет УВКБ ООН № 13). УВКБ ООН.

107. Хассан, Г., Вентевогель, П., Джефи-Балул, Х., Баркил-Отео, А.,

Кирмайер, Л. Дж. (2016). Психическое здоровье и психосоциальное

446

благополучие сирийцев, пострадавших от вооруженного конфликта. Эпидемиология и психиатрические науки, 25(2), 129-141.

108. Хэттон, Т. Дж. (2004). Поиск убежища в Европе. Экономическая политика, 19(38), 6-62.

109. Хаумедер, А. фон, Гафури, Б., Ритейло, Ж. (2019). Психологическая адаптация и посттравматическое стрессовое расстройство среди сирийских беженцев в Германии: Исследование смешанных методов с изучением факторов окружающей среды. European Journal of Psychotraumatology, 10(1), 1686801. https://doi.org/10.1080/20008198.2019.1686801

110. He, L., Xu, J., Wu, Z. (2013). Копинг-стратегии как медиатор посттравматического роста среди взрослых, переживших землетрясение в Вэньчуане. PLoS ONE, 8(12), e84164. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0084164

111. Хайн, Дж. (1993). Беженцы, иммигранты и государство. Ежегодный обзор социологии, 19, 43-59.

112. Хайнс, В. М. (2020). Праведники транснации: Евреи, мусульмане и политика дружбы в Берлине. В книге "Мужество гражданского ремонта " (стр. 35-60). Springer.

113. Хайнс, В. М., Унрау, К. (2018). Беженцы приветствуются: Подарки по прибытии, взаимность и интеграция вынужденных мигрантов. Журнал международной политической теории, 14(2), 223-239.

114. Хейсбург, Ф. (2015). Стратегические последствия кризиса сирийских беженцев. Survival, 57(6), 7-20.

115. Хиллебрандт, Р. (2004). Das Trauma in der Psychoanalyse: Eine psychologische und politische Kritik an der psychoanalytischen Traumatheorie. Gießen: Psychosozial-Verlag.

116. Хингер, С. (2016). Убежище в Германии: Создание "кризиса" и роль

гражданского общества. География человека, 9(2), 78-88.

447

117. Ханклер, К., Шаррер, Т., Суербаум, М., Янасмаян, З. (2022). Пространственная и социальная им/мобильность в вынужденной миграции: Переосмысление класса. Журнал этнических и миграционных исследований, 48(20), 4829-4846.

118. Хайни, М. (2018). Социальные детерминанты психического здоровья беженцев в постмиграционном контексте: Критический обзор. Канадский журнал психиатрии, 63(5), 297-303.

119. Международная организация по миграции. (2019, июнь). Международное миграционное право № 34 - Глоссарий по миграции. https: //publications. iom. int/books/international-migration-law-ndeg34-glossary-migration

120. Якобсен, К. (2014). Средства к существованию и вынужденная миграция. В Э. Фиддиан-Касмиех, Г. Лёшер, К. Лонг, Н. Сигона (ред.), Оксфордский справочник по изучению беженцев и вынужденной миграции (стр. 99-111). Издательство Оксфордского университета.

121. Джустино, П. (2012). Война и бедность. Рабочие документы IDS, 2012(391), 1-29.

122. Калдор, М. (2013). Новые и старые войны: Организованное насилие в глобальную эпоху (3-е изд.). John Wiley & Sons.

123. Канагаратнам, П., Румменс, Дж. А., Тонер, Б. (2020). 'Мы все живы... но мертвы': Культурные значения военной травмы в тамильской диаспоре и последствия для предоставления услуг. SAGE Open, 10(4), 2158244020963563. https://doi.org/10.1177/2158244020963563.

124. Kanellopoulos, K., Duru, D. N., Zschache, U., Loukakis, A., Kousis, M., Trenz, H.-J. (2021). Транснациональная солидарность, миграция и кризис беженцев: (Ин)формальная организация и политическая среда в Греции, Германии и Дании. Социологические исследования онлайн, 26(3), 717-738.

125. Карим, С., Ислам, Н. М. (2017). Сирийский кризис: Геополитика и последствия. Журнал BIISS, 37(2).

126. Катсакиорис, К. (2019). Университет Лумумбы в Москве: Высшее образование для советско-третьего мирового альянса, 1960-91 гг. Журнал глобальной истории, 14(2), 281-300.

127. Казур, Ф., Захреддин, Н.Р., Марагель, М.Г., Альмустафа, М.А., Суфия, М., Хаддад, Р., Рича, С. (2017). Посттравматическое стрессовое расстройство в выборке сирийских беженцев в Ливане. Всеобъемлющая психиатрия, 72, 41-47.

128. Кешелевич, А., Спрук, Р. (2023). Оценка последствий гражданской войны в Сирии. Empirical Economics. https://doi.org/10.1007/s00181-023-02470-2

129. Кибреаб, Г. (2004). Беженство, потери и социальные изменения: Эритрейские беженцы и возвращенцы. В книге: П. Эссед, Г. Фреркс, Дж. Шрайверс (ред.), Беженцы и трансформация обществ: Агентство, политика, этика и политика (стр. 19-30). Berghahn Books.

130. Киселев, Н., Пфальц, М., Хаас, Ф., Шик, М., Каппен, М., Сийбрандий, М., Де Граафф, А.М., и другие (2020). Структурные и социокультурные барьеры, препятствующие доступу к психиатрической помощи среди сирийских беженцев и лиц, ищущих убежища, в Швейцарии. Европейский журнал психотравматологии, 11(1), 1717825. https://doi.org/10.1080/20008198.2020.1717825

131. Kliewer, W., Kheirallah, K. A., Cobb, C. O., Alsulaiman, J. W., Mzayek, F., Jaddou, H. (2021). Воздействие травмы и симптомы посттравматического стресса среди сирийской молодежи в Иордании: социальная поддержка и пол как модераторы. Международный журнал психологии, 56(2), 199-207.

132. Косер, К., Пинкертон, К. (2002). Социальные сети просителей убежища и распространение информации о странах убежища. Рабочий документ Отдела миграционных исследований.

133. Косякова, Ю., Кристен, К., Шперляйн, К. (2022). Динамика овладения языком недавними беженцами: Как их пути сравниваются с путями других новых иммигрантов? Журнал этнических и миграционных исследований, 48(5), 989-1012.

134. Косякова, Ю., Лайбл, М.-К. (2022). Важность личностных качеств для усвоения языка назначения: Доказательства на примере беженцев в Германии. International Migration Review, Advance online publication. https://doi.org/10.1177/01979183221132538

135. Кубал, А. М. (2016). Беженцы или трудовые мигранты? Исследование случая сирийцев без документов в России - LM и другие против России (ЕСПЧ, 14 марта 2016 г.). Journal of Immigration, Asylum and Nationality Law, 30(3), 266-283.

136. Ламберт, Дж. Э., Альхассун, О. М. (2015). Травмоориентированная терапия для беженцев: Метааналитические выводы. Journal of Counseling Psychology, 62(1), 28-37. https://doi.org/10.1037/cou0000048

137. Лебано, А., Хамед, С., Брэдби, Х., Гил-Сальмерон, А., Дура-Феррандис, Е., Гарсес-Феррер, Х., Аззедин, Ф., и другие (2020). Состояние здоровья мигрантов и беженцев и здравоохранение в Европе: Обзор литературы. BMC Public Health, 20, 1039. https://doi.org/10.1186/s12889-020-08749-8

138. Ли, Р. М. (2005). Устойчивость к дискриминации: Этническая идентичность и ориентация на другую группу как защитные факторы для американцев корейского происхождения. Журнал консультативной психологии, 52(1), 36-44.

139. Легтас, И. (2017). Просители убежища на греческих островах. Refugees International. https: //www.refugeesinternational. org/reports/2017/10/10/asylum-seekers-confined-to-the-greek-islands.

140. Лобанов, В., Каспшик, Е. (2018, 3 июля). Россия отказывает сирийцам в убежище - Российская Федерация. ReliefWeb. https://reliefweb.int/report/russian-federation/russia-denies-syrians-asylum

141. Лунд, А. (2019). От холодной войны до гражданской войны: 75 лет российско-сирийских отношений.

142. Махмуд, Б. (2021). Эмоции и принадлежность в вынужденной миграции: Сирийские беженцы и лица, ищущие убежища (1-е изд.). Routledge. https: //doi. org/10.4324/9781003180821

143. Майер, Т., Штрауб, М. (2011). "Моя голова похожа на мешок, набитый мусором": Концепции болезни и ожидания лечения у травмированных мигрантов. Качественные исследования здоровья, 21(2), 233-248. https://doi.org/10.1177/1049732310383867

144. Малинкин, М. Е. (2015). Долгая дорога к убежищу: сирийские беженцы в России. Международный центр ученых имени Вудро Вильсона.

145. Марфлит, П. (2006). Беженцы в глобальную эпоху. Macmillan Education UK.

146. Мартин, С. (2010). Вынужденная миграция, режим беженцев и ответственность по защите. Глобальная ответственность по защите, 2(1), 38-59.

147. Мартинович, Б., Ван Туберген, Ф., Маас, И. (2009). Динамика межэтнических контактов: Панельное исследование иммигрантов в Нидерландах. Европейское социологическое обозрение, 25(3), 303-318.

148. МакЛеннан, Г. (1998). Социология и культурные исследования: Риторика дисциплинарной идентичности. История гуманитарных наук, 11(3), 1-17. https://doi.org/10.1177/095269519801100301

149. Микер, М. (2016, 26 мая). Нет немецкого, нет английского - нет работы для беженцев. Financial Times. https://www.ft.com/content/8a2a533c-182a-11e6-b197-a4af20d5575e

150. Секция "Мигранты и беженцы". (2020). Миграционный профиль: Россия. Отдел по содействию интегральному человеческому развитию. https://migrants-refugees.va/country-profile/russia/

151. Мюррей, К. Е., Дэвидсон, Г. Р., Швейцер, Р. Д. (2010a). Обзор мероприятий по охране психического здоровья беженцев после переселения: Лучшие практики и рекомендации. Американский журнал ортопсихиатрии, 80(4), 576-585. https://doi.org/10.1111/j.1939-0025.2010.01062.x

152. Мюррей, К. Е., Дэвидсон, Г. Р., Швейцер, Р. Д. (2010b). Обзор мероприятий по охране психического здоровья беженцев после переселения: Лучшие практики и рекомендации. Американский журнал ортопсихиатрии, 80(4), 576-585. https://doi.org/10.1111/j.1939-0025.2010.01062.x

153. Николаи, Т., Фукс, О., Фон Мутиус, Е. (2015). Забота о волне беженцев в Мюнхене. The New England Journal of Medicine, 373(17), 15931595.

154. Обшонка, М., Хан, Е. (2018). Личное агентство у вновь прибывших беженцев: Роль личности, предпринимательских когниций и намерений, а также адаптивности к карьере. Journal of Vocational Behavior, 105, 173-184.

155. Олик, Дж. К. (2003). Состояния памяти: Преемственность, конфликты и трансформации в национальной ретроспекции. Duke University Press.

156. Остранд, Н. (2015). Кризис сирийских беженцев: Сравнение ответов Германии, Швеции, Великобритании и США. Журнал о миграции и безопасности человека, 3(3), 255-279.

157. Партейн, Л. П. Б., Уивер, А. Дж. (2022). (Не)завуалированность наших предубеждений: Активизация религиозных, эмоциональных и контекстуальных сигналов в новостных СМИ, представляющих сирийских беженцев. Международный журнал коммуникации, 16, статья 21.

158. Перлман, В. (2018). Стать беженцем: Размышления о самопонимании перемещения на примере Сирии. Обзор ближневосточных исследований, 52(2), 299-309. https://doi.org/10.1017/rms.2018.93

159. Перлман, В. (2020). Участие принимающего государства, социально-экономический класс и сирийские беженцы в Турции и Германии. Сравнительная политика, 52(2), 241-272.

160. Педерсен, П. (1994). Пять стадий культурного шока: критические инциденты по всему миру. ABC-CLIO.

161. Поробич, С. (2018). Как беженцы могут исцелиться? Размышления о практиках исцеления на протяжении всего процесса беженцев - от перемещения до интеграции, возвращения и далее. В книге А. Гамбургер, К. Ханчева, С. Озкурумез (ред.), Вынужденная миграция и социальная травма (стр. 105-115). Routledge.

162. Прис, Л., Зульфикар Савчи, Б.С. (2023). Сирийские беженцы, прибывающие в Германию: Выбор коридора и индивидуальные характеристики вынужденных мигрантов. Frontiers in Sociology, 8. https: //www.frontiersin. org/articles/10.3389/fsoc .2023.1070065.

163. Раджарам, П. К. (2002). Гуманитаризм и представления о беженцах. Journal of Refugee Studies, 15(3), 247-264.

164. Раппорт, Н., Оверинг, Дж. (2002). Социальная и культурная антропология: Ключевые понятия. Routledge. https://doi.org/10.4324/9780203451137

165. Рид, К. (2023, 16 марта). Кризис сирийских беженцев: Факты, часто задаваемые вопросы и как помочь. World Vision. https://www.worldvision.org/refugees-news-stories/syrian-refugee-crisis-facts

166. Реннер, А., Хоффманн, Р., Нагль, М., Роер, С., Юнг, Ф., Грохтдрайс, Т., Кёниг, Х.-Х., Ридель-Хеллер, С., Керстинг, А. (2020). Сирийские беженцы в Германии: Перспективы психического здоровья и стратегии преодоления. Журнал психосоматических исследований, 129, 109906.

167. Риетиг, В. (2016). Выходя за рамки кризиса: Новые подходы Германии к интеграции беженцев на рынок труда. Институт миграционной политики. https://www.migrationpolicy.org/research/moving-beyond-crisis-germany-new-approaches-integrating-refugees-labor-market

168. Риза, Э., Карнаки, П., Гил-Сальмерон, А., Зота, К., Хо, М., Петропулу, М., Катсас, К., Гарсес-Феррер, Х., и Линос, А. (2020). Детерминанты состояния здоровья беженцев и мигрантов в 10 европейских странах: Проект Mig-HealthCare. Международный журнал экологических исследований и общественного здравоохранения, 17(17), 6353.

169. Рот, К. (2015, 3 сентября). Кризис беженцев, которого нет. HuffPost. https://www.hrw.org/news/2015/09/03/refugee-crisis-isnt.

170. Руссо, К., Фрунфелкер, Р. Л. (2019). Потребности в психическом здоровье и услуги для мигрантов: Обзор для поставщиков первичной медицинской помощи. Journal of Travel Medicine, 26(2), tay150.

171. Райан, Д., Дули, Б., Бенсон, К. (2008). Теоретические взгляды на

постмиграционную адаптацию и психологическое благополучие среди

беженцев: На пути к модели, основанной на ресурсах. Journal of Refugee

Studies, 21(1), 1-18. https://doi.org/10.1093/jrs/fem047

454

172. §afak-Ayvazoglu, A., Kunuroglu, F., Yagmur, K. (2021). Психологическая и социокультурная адаптация сирийских беженцев в Турции. Международный журнал межкультурных отношений, 80, 99-111. https://doi.org/10.1016/j. ij intrel .2020.11.003

173. Сагбаккен, М., Брегорд, И.М., Варвин, С. (2020). Прошлое, настоящее и будущее: Качественное исследование, изучающее, как переживание беженцами времени влияет на их психическое здоровье и благополучие. Frontiers in Sociology, 5, 46.

174. Шмидт, Р., Кристен, К., Мюлау, П. (2022). Избирательность образования и показатели иммигрантов на рынке труда в Европе. Европейское социологическое обозрение, 38(2), 252-268.

175. Шнепф, С. В. (2007). Неблагоприятное положение иммигрантов в сфере образования: Анализ десяти стран и трех исследований. Журнал экономики народонаселения, 20, 527-545.

176. Шок, К., Бётче, М., Роснер, Р., Венк-Ансон, М., Кнаевелсруд, К. (2016). Влияние новых травмирующих или стрессовых жизненных событий на ранее существовавшее ПТСР у травмированных беженцев: Результаты продольного исследования. Европейский журнал психотравматологии, 7(1), 32106.

177. Сиберг, П. (2017). Издержки войны: Сирийский кризис и экономические последствия для Сирии и ее соседей. Videnscenter om det Moderne Mellem0sten.

178. Shaffer, M., & Stewart, E. (2021). Беженцы в движении: Переселение и дальнейшая миграция в "конечных" странах назначения. В книге "Справочник по культуре и миграции " (стр. 341).

179. Шаффер, М., Феррато, Г., Джинна, З. (2018). Маршруты, места и социальное воображение: Сравнительное исследование непрерывного

производства географий в сомалийской вынужденной миграции. Африканское географическое обозрение, 37(2), 159-171.

180. Симпсон, Дж. Х. (1939). Проблема беженцев: Отчет об исследовании. Oxford University Press.

181. Сиривардхана, К., Али, С. С., Робертс, Б., Стюарт, Р. (2014). Систематический обзор показателей жизнестойкости и психического здоровья взрослых вынужденных мигрантов, находящихся в состоянии конфликта. Конфликт и здоровье, 8(1), 1-14.

182. Сиривардхана, К., Стюарт, Р. (2013). Вынужденная миграция и психическое здоровье: Длительное внутреннее перемещение, обратная миграция и жизнестойкость. Международное здоровье, 5(1), 19-23.

183. Сомасундарам, Д. (2010a). Коллективная травма в Ванни: качественное исследование психического здоровья внутренне перемещенных лиц в результате гражданской войны в Шри-Ланке. Международный журнал систем психического здоровья, 4(1), 22. https://doi.org/10.1186/1752-4458-4-22

184. Сомасундарам, Д. (2010b). Коллективная травма в Ванни: качественное исследование психического здоровья внутренне перемещенных лиц в результате гражданской войны в Шри-Ланке. Международный журнал систем психического здоровья, 4(1), 1-31.

185. Сомасундарам, Д. (2014). Решение проблемы коллективной травмы: Концептуализация и вмешательство. Вмешательство, 12(1), 43-60.

186. Шперляйн, К., Кристен, К., Шмидт, Р., Велкер, Дж. (2020). Профили избирательности недавно прибывших беженцев и трудовых мигрантов в Германии. Soziale Welt, 71(1-2), 54-89.

187. Статопулу, Т., Аврами, Л., Костаки, А., Кавунидис, Й., Эйкемо, Т.А.

(2019). Безопасность, здоровье и травмы среди новоприбывших беженцев

в Греции. Journal of Refugee Studies, 32(Supplement_1), i22-i35.

456

188. Стайн, Б. Н. (1986). Долгосрочные решения для беженцев из развивающихся стран. International Migration Review, 20(2), 264-282. https://doi.org/10.1177/019791838602000208

189. Стюарт, М., Андерсон, Дж., Бейзер, М., Мвакаримба, Э., Нойфельд, А., Симич, Л., Спитцер, Д. (2008). Мультикультурные значения социальной поддержки среди иммигрантов и беженцев. Международная миграция, 46(3), 123-159.

190. Застрявшие на острове Лесбос беженцы остаются в неопределенности (2019 г., 25 ноября). Атлантический совет. https: //www. atlanticcouncil. org/blogs/menasource/stranded-on-the-island-of-lesbos-refugees-remain-in-limbo/

191. Штомпка, П. (2000). Амбивалентность социальных изменений: Триумф или травма? Польское социологическое обозрение, (131), 275-290. http://www.jstor.org/stable/41274733

192. Тейзен-Вомерсли, Г. (2021). Травмы и устойчивость среди перемещенного населения: Социокультурное исследование. Springer Nature. https://doi.org/10.1007/978-3-030-67712-1

193. Теофанидис, Д., Каравасилеяду, С., Алмегеули, В. Х. (2022). Посттравматическое стрессовое расстройство среди сирийских беженцев в Греции. Frontiers in Psychiatry, 13, Article 911642. https: //www.frontiersin. org/articles/10.3389/fpsyt.2022.911642

194. Тометтен, К. (2018). Переселение, гуманитарный прием и воссоединение семей: Хитросплетения режимов легального въезда в Германию для сирийских беженцев. Refugee Survey Quarterly, 37(2), 187203.

195. Торфа, М., Альмохамед, С., Бирнер, Р. (2022). Исходная и транзитная миграция афганцев и сирийцев в Германию: Влиятельные участники и

факторы, определяющие выбор места назначения. Международная миграция, 60(3), 121-138. https://doi.org/10.1111/imig.12900

196. Тренин, Д. (2016). Россия на Ближнем Востоке: Цели, приоритеты и движущие силы политики Москвы. Белая книга Целевой группы по политике США в отношении России, Украины и Евразии. Московский Центр Карнеги.

197. Триандафиллиду, А., Димитриади, А. (2014). Сдерживание и защита в миграционной политике ЕС. The International Spectator, 49(4), 146-162.

198. Тринес, С. (2017). Уроки кризиса беженцев в Германии: Интеграция, затраты и выгоды. Новости и обзоры мирового образования, 2.

199. Троицкий, К. (2019, 25 июля). Сирийские беженцы в России: Обзор ситуации в 2018 году. Комитет "Гражданское содействие". https://refugee.ru/en/dokladyi/syrian-refugees-in-russia-a-review-of-the-situation-in-2018/

200. Верховный комиссар ООН по делам беженцев (УВКБ ООН). (2011). Конвенция 1951 года о статусе беженцев и Протокол к ней 1967 года. https: //www. refworld. org/docid/4ec4a7f02.html

201. УВКБ ООН. (2015a). Более миллиона прибывших морем беженцев достигли Европы в 2015 году. https://www.unhcr.org/news/stories/over-one-million-sea-arrivals-reach-europe-2015

202. УВКБ ООН. (2015b). Государства-участники Конвенции 1951 года о статусе беженцев и Протокола 1967 года.

203. УВКБ ООН. (2015c). УВКБ ООН: Агентство ООН по делам беженцев. Информация для лиц, желающих получить убежище в Российской Федерации. https://www.unhcr.org/ru/wp-content/uploads/sites/73/2019/11/Asylum_Brochure_English.pdf.

204. УВКБ ООН. (2023a). Статистика по беженцам.

https: //www. unhcr. org/refugee-statistics/

458

205. УВКБ ООН. (2023b). УВКБ ООН реагирует на смертоносные землетрясения в Турции и Сирии - УВКБ ООН в Сирии. https://www.unhcr.org/sy/22365-unhcr-responds-to-deadly-earthquakes-in-turkiye-and-syria.html

206. УВКБ ООН. (2023c). Статистика УВКБ ООН по беженцам. https: //www. unhcr. org/refugee-statistics/

207. УКГВ ООН. (2018, 30 января). Управление ООН по координации гуманитарных вопросов 16_02_2016. https://www.unocha.org

208. Ван Лиемпт, И. (2023). Стать частью города: Местное перемещение после вынужденного переселения. Fennia - международный журнал по географии, 201(1), 9-22.

209. Ван Лиемпт, И., Бигнес, С. (2023). Динамика мобильности на этапе расселения сирийских беженцев в Норвегии и Нидерландах. Mobilities, 18(3), 506-519.

210. Ван Туберген, Ф., Калмийн, М. (2005). Владение языком назначения в межнациональной перспективе: Исследование групп иммигрантов в девяти западных странах. Американский журнал социологии, 110(5), 14121457.

211. Волкан, В. Д. (2004). От надежды на лучшую жизнь до разбитого духа: Введение. В книге "Сломанные духи" (стр. 37-42). Routledge.

212. Уоттерс, К. (2001). Новые парадигмы в охране психического здоровья беженцев. Social Science & Medicine, 52(11), 1709-1718. https://doi.org/10.1016/s0277-9536(00)00284-7

213. Вайнер, М. (1992). Безопасность, стабильность и международная миграция. Международная безопасность, 17(3), 91-126. https://doi.org/10.2307/2539131

214. Вельфенс, Н. (2022). Чья (не)безопасность имеет значение в условиях кризиса? Категории отбора в немецких программах гуманитарного приема до и после 2015 года. Международная политика, 59(3), 505-524.

215. Уилсон, Дж. П., Танг, К. К. С. (2007). Кросс-культурная оценка психологической травмы и посттравматического стрессового расстройства. Springer Science & Business Media.

216. Ялим, А. К., Чаппл, Р. (2023). Значение жизнестойкости и психического здоровья в контексте беженцев: Голоса сирийских беженцев. Journal of Ethnic & Cultural Diversity in Social Work, 0(0), 1-16. https://doi.org/10.1080/15313204.2023.2173694

217. Збидат, А., Георгиаду, Е., Борхо, А., Эрим, Й., и Морава, Е. (2020b). Восприятие травмы, жалоб, соматизации и стратегий преодоления среди сирийских беженцев в Германии - качественное исследование населения, находящегося в группе риска. Международный журнал экологических исследований и общественного здравоохранения, 17(3), 693. https://doi.org/10.3390/ijerph17030693

218. Збидат, А., Георгиаду, Е., Борхо, А., Эрим, Й., Морава, Е. (2020a). Восприятие травмы, жалоб, соматизации и стратегий преодоления среди сирийских беженцев в Германии - качественное исследование населения, находящегося в группе риска. Международный журнал экологических исследований и общественного здравоохранения, 17(3), 693. https://doi.org/10.3390/ijerph17030693

219. Циммерманн, С. Е. (2008). Нерегулярные вторичные перемещения в Европу: поиск убежища за пределами убежища. Journal of Refugee Studies, 22(1), 74-96. https://doi.org/10.1093/jrs/fen048

220. Золберг, А. Р., Сурке, А., и Агуайо, С. (1989). Бегство от насилия: Конфликт и кризис беженцев в развивающемся мире. Оксфорд Юниверсити Пресс.

221. Zuparic-Iljic, D., & Valenta, M. (2019). 'Кризис беженцев' в странах Юго-Восточной Европы: Взлет и падение Балканского коридора. В C. Menjivar, M. Ruiz, I. Ness (Eds.), The Oxford handbook of migration crises (Article 29). Oxford University Press.

https://doi.org/10.1093/oxfordhb/9780190856908.013.29.